Вратари — не такие как все

ГЛАВА 3

Я не мог дождаться начала нового сезона. Было непривычно сидеть дома, иметь так много свободного времени и при этом кучу денег. Неудобно, честное слово, когда старик вскакивает каждое утро и идет разносить газеты, а ты лежишь в постели и еще весь день после этого бьешь баклуши. Одним из моих редких занятий были уроки вождения. У всех, ребят в первой команде были машины, и мне бы тоже тачка не помешала ездить в Снейрсбрук каждый день. К тому же у Грэма был один знакомый торговец, который мог сделать небольшую скидку для меня — болельщик «Боро», естественно.

Это было хоть какое-то занятие. Другим были девчонки. Хорошо летом — никаких беспокойств по поводу режима, не надо рано ложиться спать. Из старых приятелей у меня никого не осталось. Ведь за последние два года я понемногу отошел от них: естественно, что большую часть времени я проводил с теми, с кем играл. Да и деньги сыграли свою роль: лично мне-то все равно, сколько тот или иной парень зарабатывает, но у большинства из тех, с кем я рос, была обычная работа — хорошо, если удавалось заколачивать двадцатку в неделю. Поэтому, когда мы ходили в бар, мне было неловко. Я мог угостить всех, а потом наступала чья-нибудь очередь, и этот парень знал, что должен сделать то же самое, — но я-то понимал, что это ему не по карману. Все, естественно, ожидали, что я каждый раз буду первым, но я знал, что тем самым подставлю остальных.

Это одно, а еще ведь были в этих барах люди возраста моего отца или немного постарше — в рубашках без воротничков и часто небритые, — которые работали, быть может, всю свою жизнь, чтобы теперь получать в год столько, сколько я получаю за пару месяцев. Я понимал, что это несправедливо, и хотя в этом не было моей вины, чувствовал себя не очень уютно. Никто и никогда ни о чем подобном не заговаривал, но это все равно висело в воздухе: во взглядах, а каких-то отрывочных замечаниях.

Почти все ребята из команды — и это еще одна причина того, что я хотел купить машину — жили на севере Лондона, а это путь неблизкий, если пользоваться общественным транспортом. С первого раза я провалился на экзамене — это было смешно, честное слово. По-моему, я вел здорово, но инструктор сказал, что я слишком редко смотрю в зеркало заднего вида и слишком близко останавливаюсь перед перекрестком. Но со второго раза я, наконец, все прошел, а на следующий день отправился с Грэмом к его знакомому и сделал первый взнос за «Триумф» — симпатичную зеленую спортивную машинку.

Все наши были помешаны на машинах. Кое-кто имел «Ягуар» — например, Томми Дугалл: он получил неплохие деньги при переходе из «Стерлинг Альбиона» пару сезонов назад. Сам Грэм ездил на красном «Эм-Джи», причем с чудовищной скоростью — правда, мы все говорили ему, что теперь, когда он обручен и собирается жениться, ему пора угомониться, и такая тачка ему ни к чему. Его невеста Кэти была симпатичная и при этом умела держать его в руках. В общем, с машиной было куда лучше — я мог спокойно ездить в северный Лондон к своим приятелям.

Когда я в первый раз пригнал ее к дому, соседские ребятишки столпились вокруг: каждый старался потрогать, просил прокатить или хотя бы дать посидеть за рулем. Один сказал: «У Питера Бонетти машина больше», — все они болели либо за «Челси», либо за «Рейнджере». «Так Питер Бонетти и играет дольше», — ответил я. Потом я зашел в дом и вывел на улицу маму. Увидев машину, она всплеснула руками, словно не могла поверить своим глазам. «Садись, прокачу», — сказал я, и мы поехали в Шефердс Буш, вокруг Уайт Сити, потом на Вестуэй. Она смеялась и радовалась, как ребенок. Я сказал ей: «В любое время, мам! Как только захочешь прокатиться!», а она все смеялась и смеялась.

Когда сестра вернулась из школы, я ее тоже прокатил. Что же до старика, то я не был уверен, как он это воспримет. Не знаю, ездил ли он когда-нибудь на чем-то большем, чем велик, хотя, кажется, у него был мопед еще до свадьбы. Он несколько секунд смотрел на машину, ничего не говоря и только качая головой, и наконец произнес: «Что ж, я очень горжусь тобой, Рон, очень горжусь».

Его я повез за город, вдоль реки по набережной, а потом мы нашли в Чисвике забегаловку, где можно было посидеть в саду и попить чего-нибудь.

— Слушай, пап, — сказал я ему, — а почему бы тебе не научиться водить машину? Тогда сможешь ездить на этой, сколько хочешь. Я серьезно.

— Что? — воскликнул он. — Мне водить такую штуку? Нет, спасибо, Рон. Я несколько раз водил почтовый фургон, во время войны ездил на разных грузовиках, но с меня хватит. Я не смогу чувствовать себя в безопасности в одной из таких штуковин.

В каком-то смысле, надо признать, мне стало легче, но, по крайней мере, я хоть предложил ему.

Примерно через неделю после того, как я купил машину, на светофоре на Портобелло Роуд ко мне подъехал велосипедист и, просунув голову в окно, сказал: «А ну-ка, посмотрим, как ты с ней управляешься, Ронни!». Я обернулся и увидел старину Майка — на этот раз он действительно ехал на своем велике. «А, привет, Майк», — сказал я, обрадовавшись, что именно в такой обстановке он впервые увидел мою машину и обратил все в шутку, Ведь я знал, что рано или поздно должен буду показать ему, но не был уверен в его реакции. Он, похоже, воспринял это как часть жизни футболиста — такую же, как пара бутс, например. Я иногда предлагал ему прокатиться, но он неизменно улыбался и качал головой: «Нет, спасибо, Ронни. На велике я чувствую себя спокойнее».

Потом начался сезон, и мы стартовали великолепно. Вообще-то для начала вряд ли можно было придумать матч труднее — нам предстояло играть в гостях с «Манчестер Сити». Против них я еще не играл, но знал много: про Фрэнни Ли, успевавшего повсюду, Колина Белла, подкрадывавшегося сзади в тот момент, когда его меньше всего ждешь. Был там и Майк Саммерби — я знал, как он умеет бить по мячу.

Когда вывесили состав команды, в нем оказался Дэнни. Он заменил Эрни Лича; для меня это не было неожиданностью, да и для него, наверное, тоже, но все равно мы оба очень обрадовались. Босс сказал нам: «Они будто специально созданы для нас. Играя дома, они будут вынуждены атаковать, и у нас появится возможность разорвать их на части. Их защиту надо лишь чуть-чуть подтолкнуть, и она развалится». Он был молодцом, наш босс — всегда говорил, чего надо остерегаться, но в то же время знал, как придать всем уверенность в себе.

Эта уверенность нам пригодилась в полной мере после того, что произошло на первых минутах игры. «Сити» пошли на нас, как сумасшедшие. Прямо с первых секунд мы потеряли мяч, Фрэнни Ли прошел по нашему левому краю, обыграл двух защитников и навесил, а Колин Белл примчался с правой стороны, где его никто не увидел — в точности, как меня и предупрепреждали — и — у-ух! — шарахнул с лета. Хоть я и подозревал, что все случится именно так, но времени на то, чтобы помешать им, у меня не было. Я смог достать мяч одной рукой, и он ушел за левую штангу. Потом, когда подали угловой, кто-то из защитников — кажется, Томми Бут — высоко выпрыгнул и головой — вниз и мимо меня, — но Артур, стоявший у штанги, выбил мяч.

Конечно, хорошо сразу же вступить в игру, но все равно наши дела казались не блестящими, судя по тому, как они держали мяч и как ловко открывались по всему полю. И вдруг Томми Дугалл пошел в один из своих рывков. Он фантастически управился с мячом, но, как говорил ему босс, его проблема была в том, что он сам загонял себя в угол. Однажды он сказал Томми: «Если ты так же часто будешь заезжать в тупики на машине, как на поле, тебе лучше ездить на автобусе». Но на этот раз Томми был прекрасен. Одного из них он обманул ложным рывком в сторону, уйдя влево, будто решил бить с разворота, а потом вдруг откинул мяч Дэнни, который бежал рядом. А Дэнни тут же ударил правой — до ворот было ярдов двадцать пять — и попал. Я сам ничего не мог понять, пока мяч не оказался в сетке, и было видно, что Джо Корриган тоже ничего не понял. Он просто стоял, будто не веря своим глазам, а потом посмотрел на защитников и пожал плечами, будто хотел сказать: «А что тут можно было сделать?». Дэнни скакал, как кенгуру, да и я не мог сдержаться и помчался в поле поздравить его. Мы прыгали в центре — вчетвером или впятером, — обнимая Дэнни, и я услышал, как кто-то из «Сити» сказал: «Такое впечатление, что они забили первый гол в своей жизни». Тогда один из наших ответил: «Подожди немного, и увидишь второй!».

Чтоб я сдох, если через пару минут, мы не забили второй, и гол опять сделал Дэнни. Вернее, он не забил, но все было сделано им. Боб Каллен пошел на свой любимый правый край, увел с собой защитника, убежал от него и быстро прострелил.

Мяч попал к Дэнни примерно на уровне колена, он остановил его на лету «щечкой», и я думал, что мы опять увидим удар «ножницами», но вместо этого он отбросил мяч, не дав ему опуститься, и Джесси Мод налетел слева и ударил с лета мимо Корригана. Вот это гол! Я опять не смог устоять на месте, скажу честно.

После этого игра сильно изменилась, как всегда бывает, если одна команда атакует, а другая вдруг идет вперед и забивает гол или два. Первая спешит и волнуется, все, о чем разом начинают думать ее игроки, — это как спасти матч, а не как выиграть его; вторая же команда — та, которая забила, — поднимает голову, что мы и сделали. Дэнни и Томми стали по-настоящему играть в свое удовольствие, смотреть на них было просто приятно. Конечно, оба были индивидуалистами, любили выставляться, но в той игре это сработало: если ты делаешь ставку на контратаки, то должен положиться на тех игроков, которые умеют подержать мяч и обвести нескольких соперников, пока кто-нибудь из партнеров не придет на помощь; если же у тебя есть два таких игрока — тем лучше.

Глядя на Дэнни, невозможно было поверить, что он играет свой первый матч в лиге. Пару раз его зацепили, причем во второй раз достаточно грубо, сзади, так что я даже заволновался за него, когда он начал тереть колено, но Дон Коллинз поколдовал над ним и сказал, что все в порядке. В перерыве он был очень возбужден — да мы все были. Босс сказал: «Теперь они наши. Просто продолжайте делать все так, как делали, и будьте начеку в первые пять минут. Если позволите им быстро забить, они могут вновь прийти в себя».

Почти так и получилось. Томми начал один из своих сольных проходов, заигрался и потерял мяч. «Сити» перешел в атаку: Белл пасует Ли, тот уходит влево, возвращает мяч, Белл перепрыгивает через него, Саммерби бьет, и я только благодаря реакции умудряюсь спасти ворота. Я успел лишь подставить руку, ни малейшего понятия не имея, что будет дальше, но, к счастью, мяч ушел выше. С угловым мы справились нормально и с этого момента вновь взяли игру в свои руки. В конце они, правда, все равно забили, когда Фрэнни Ли принял мяч на линии штрафной и с разворота врезал в верхний угол, но это уже не имело значения. Мы заслужили победу.

В среду мы принимали «Эвертон» — тоже не подарок, в особенности дома, где мы обязаны были задавать тон. Дэнни сохранил свое место, что было не удивительно после того шума, который вокруг него поднялся: «ЧУДО-РЕБЕНОК ТОПИТ «СИТИ» и все такое прочее. Его и по телевизору показали, и он нормально справился с интервью. Моей сестре он понравился, она сказала: «Ух ты, классный парень, правда?» — раньше я такого от нее не слышал. Дэнни держался совсем не так, как я: он говорил очень живо, хотя не много. Что до меня, то я был рад. Не только за него, но и за себя, потому что теперь у этих журналистов появился новый объект, к которому можно приставать, — еще моложе, чем я, и к тому же форвард, забивающий голы. Вратарь никогда не сможет быть таким же привлекательным, как форвард.

Игра с «Эвертоном» началась хорошо. В первые двадцать минут мы показывали красивый футбол и забили бы гол или два, но Гордон Уэст несколько раз по-настоящему спас ворота. Их единственный удар — Колин Харви нанес его издалека — не доставил мне никаких хлопот: мяч летел точно в правый угол, но у меня было полно времени, чтобы все увидеть и оценить.

Потом мы забили, и опять не обошлось без участия Дэнни. Грэм дал ему свой коронный длинный пас с середины поля — это у него всегда здорово получалось. За спиной у Дэнни находился их центрхав, но он скинул мяч набегавшему Томми Дугаллу и тут же побежал влево в расчете на ответный пас. Естественно, защитник пошел с ним, но он, получив мяч, резко развернулся — в точности, как Джордж Бест — и прострелил вдоль ворот Бобу Каллену, а тот пробил мимо Уэсти.

Алан Болл взял игру на себя — он был фантастически энергичен и все делал так быстро, что приходилось постоянно держать ушки на макушке, если он владел мячом или мог овладеть им. Он действительно вел всю игру, его высокий громкий голос был слышен повсюду — подсказывал партнерам, что надо делать, просил мяч. Один раз он ударил с паса Джеки Хасбенда: удар получился не очень мощным, потому что у него не было времени для подготовки, но он сделал все быстро, а это самое важное и самое трудное для вратаря. Наверное, будь он еще чуть побыстрее, я бы пропустил, но в той ситуации мне удалось добраться до мяча.

В начале второго тайма мы забили еще один гол. Гарри Джексон, у которого все отлично получалось в центре, послал вперед Джесси Мода. Джесси пошел вправо и сделал отличный навес в борьбу. Дэнни выпрыгнул выше всех защитников и послал мяч вдоль ворот; а примчавшийся с другого края Боб Каллен ударил с лета. Мяч летел, как ракета, и я просто не пойму, как Уэсти умудрился среагировать, — наверное, инстинкт какой-то сработал. Но все, что он мог сделать, это просто отбить мяч, и Томми Дугалл добил его. В общем, мы опять выиграли.

Следующий матч был действительно очень важным для меня. В каком-то смысле я ждал его с того момента, как пришел в «Боро». Вы, конечно, догадались, что это за матч: с «Челси», в гостях.

Все оставшиеся дни я провел в нетерпении, которое росло и росло по мере приближения игры. Я довольно часто выступал на «Стамфорд Бридже», играя за дубль или за юниоров. Помню, первый матч стал для меня весьма серьезным испытанием, хотя зрителей почти не было. Кажется, мы играли на юношеский кубок южных графств или что-то в этом роде. Но все равно это было особое чувство: я играл на «Бридже» и, естественно, хотел проявить себя с лучшей стороны — кстати, у меня это получилось. И вот теперь все по-настоящему: лондонское дерби, огромная толпа зрителей и Питер Бонетти в противоположных воротах. И все, кого я знаю, на трибуне — люди, с которыми я вырос. Я просто обязан сыграть хорошо, я не могу ошибаться в такой игре. Это не то, что первый матч с «Ливерпулем» или первая игра дома. На этот раз я знал, что могу сыграть отлично. Вопрос был в том, сыграю ли?

Всю неделю ребята, жившие по соседству, смеялись надо мной: «Ох, и напускаешь ты в субботу, Рон» или «Осси покажет тебе, Ронни», а кто-то налепил на заднее стекло моей машины наклейку «Челси».

По дороге на игру Дэнни и еще несколько ребят распевали на задних сиденьях автобуса, другие играли в карты, а я сидел один и тихо смотрел в окно. Босс заметил это и спросил: «Волнуешься, Ронни? Ничего, на «Бридже» мы всегда удачно играем».

Я сказал: «Знаю, босс. Все будет в порядке», и он похлопал меня по плечу. Естественно, я не стал говорить ему, что было у меня на душе.

День был солнечный, и народу пришло тысяч шестьдесят. В раздевалке нам сказали, что все билеты были распроданы заранее. Я надел кепку, решив, что она мне понадобится. Поле было замечательное — сухое и ровное, как всегда в начале сезона. На «Шеде», за воротами, у которых мы разминались, было довольно шумно. Возникла даже какая-то потасовка, и пришлось вмешаться полиции — нескольких парней вывели с трибуны. Один из них, болельщик «Боро», упорно сопротивлялся, так что справиться с ним смогли только четверо полицейских. Что ж, и такое бывает во время дерби, сейчас это чуть ли не неотъемлемая его часть.

В раздевалке у меня немного тряслись коленки, как в старые времена — впервые с тех пор, как я закрепился в первой команде, — но когда ребята начали на разминке бить по моим воротам, все прошло, и я почувствовал себя в норме. Я посмотрел на другой конец поля — там стоял старина Питео, «кот». Кто-то послал ему мяч верхом, он прыгнул и поймал его. Красиво прыгнул.

Джеки Нокс вытянул жребий, мы остались на стороне «Шеда», а «Челси» начали с центра. Вот они, все здесь, подумал я, глядя на поле. Питер Осгуд, Чарли Кук, Алан Хадсон. «Косарь» Харрис и Уэбби в защите. И, конечно, Питер Бонетти: первый раз в жизни я мечтал о том, чтобы он сыграл плохо.

Мы опять удачно начали. «Челси» в то время использовали персональную опеку в обороне, а босс все время учил нас, как играть против нее. Все, что нам нужно делать, говорил он, это как можно быстрее освобождаться от мяча и бежать на свободное место. И еще мы по-хитрому использовали Джесси Мода: он играл на обоих краях, для него в этом не было проблем, потому что он одинаково хорошо действовал обеими ногами. Защитник же, который за ним присматривал — в данном случае Уэбби, Дэвид Уэбб, — не всегда был на это способен.

В этот раз Джесси начал слева, а потом перешел на правый край, и я видел, что соперники растерялись: из ворот многое можно увидеть. Уэбби пошел за ним, но Эдди Макреди, второй защитник, никак не мог решить, что же делать ему, поскольку второго крайнего нападающего у нас не было. В результате у нас как бы стало на одного игрока больше. Джесси все сделал отлично: получив мяч, подождал, чтобы быть уверенным, что Дэнни не попадет в офсайд, а затем дал ему точный пас, Дэнни прошел почти до лицевой линии и навесил на ворота, а Боб Каллен прибежал к ближней штанге и головой послал мяч в сетку. В воздух взметнулись тысячи шарфов цветов «Боро», и наши болельщики запели гимн: «Мы — чемпионы, в этом нет сомнений», что было очень приятно.

Такое начало выбило «Челси» из колеи, и прошло не меньше четверти часа прежде, чем они пришли в себя. Когда же игра выравнялась, Джеки Нокс сбил Питера Осгуда вблизи ворот, и они получили право на штрафной. Ребята соорудили «стенку», и я установил ее так, как мне было нужно. Осси подбежал к мячу, словно собираясь бить, хоти я был уверен, что он этого не сделает; он и не сделал, просто перепрыгнул через мяч и побежал дальше. Но и набежавший за ним Алан Хадсон тоже не стал бить, а мягко перекинул мяч через стенку направо от меня, и появившийся невесть откуда Уэбби нанес удар. Это был дьявольской силы удар, но я успел подставить руку и перебросить мяч через перекладину.

На перерыв мы ушли, по-прежнему ведя в счете, и босс был очень доволен. Он сказал: «Продолжайте играть в пас и много двигаться. Они будут наседать на вас первые минут десять, и это даст вам необходимое пространство».

Как обычно, он оказался прав: они действительно поперли на нас — думаю, в перерыве у них в раздевалке состоялся неплохой разговор. Чарли Кук и Осси ударили по паре раз по воротам, а потом кто-то — кажется, Макреди — сделал высокий навес, и я вышел за мячом. Вместе со мной прыгал Осси, и я знал, что мне придется нелегко — в воздухе он был очень силен. Поэтому я решил отбить мяч, а не ловить, но в прыжке он толкнул меня, и я потерял равновесие. Это ужасное чувство — ты такой беспомощный, между небом и землей, и тебя куда-то заносит. Но все же мне удалось достать мяч, это я точно знал.

Потом я упал — бах! — и все погасло. Придя в себя, я увидел склонившегося надо мной Дона Коллинза, он совал мне под нос нашатырь со словами: «Ты в порядке, Рон?». Я не знал, что ответить, — вообще-то я ожидал, что он мне об этом скажет.

Сперва я с трудом мог слышать, что он говорит, потом понемногу стал разбирать его слова, а за ними услышал и шум толпы.

Очень неприятно лежать на поле с травмой, а с вратарями это так часто случается! По-моему, боль, лечение и все такое — это должно принадлежать твоей личной жизни, а здесь ты лежишь перед пятьюдесятью-шестьюдесятью тысячами зрителей, и хуже всего, если в гостях! Люди, которые не хотят, чтобы ты вставал, начинают кричать: «Да у него все в порядке», или «Гони его с поля, судья!», или что-нибудь еще похуже. А ты должен стараться их не слышать.

Дело было плохо — что-то с плечом; и, что еще хуже, — с правым. Дон сказал: «Попробуй-ка пошевелить рукой», я попробовал, но это оказалось не просто. Он пощупал руку и сказал:

— Вывиха нет. Играть сможешь?

— Попробую, — ответил я.

— Хочешь укол? — предложил он, — Обезболивающий.

— Только если станет хуже. Пока, наверное, смогу обойтись.

— Ну, смотри, — сказал он. — Если что, дай знать, — потом он сложил все свои штучки в чемоданчик и убежал.

Я стоял в воротах, потирая плечо и думая о том, что же произойдет, если они вскоре опять придут к нашим воротам. Судья назначил штрафной, и я бы, как обычно, пробил его — я хорошо бью с земли, тренировался часами, — но в этот раз пришлось пробить Джеки. Я понятия не имел, что мне делать с навесами — пытаться отбить левой, наверное, не ловить же. А запасным у нас был Эрни Лич, так что, если я уйду, кого же они поставят в ворота?

К счастью, ребята смогли держать их вдали от ворот минут пять, и, хотя мое плечо продолжало болеть, все же стало немного лучше. Я мог поднять руку на высоту плеча, но выше было самоубийство.

В «Челси», конечно же, понимали это, и, как только они подошли к воротам. Осси запулил верхом. Обычно такие я ловлю, не глядя, но тогда смог лишь дотянуться до мяча здоровой левой рукой и перебросить через перекладину. Я чувствовал себя болваном, честное слово. Но ждать, когда подадут угловой, было еще мучительнее, настолько беспомощен я был. Если я буду выходить на мяч, как обычно, то ловить его бессмысленно, можно только отбивать, да еще левой. Наверное, это был самый медленный полет мяча, который мне довелось видеть, — казалось, он будет висеть в воздухе бесконечно. Чарли Кук закрутил мяч к воротам, и в другой ситуации он был бы моим без проблем. Перед подачей я сказал ребятам, что скорее всего останусь на линии, и остался. Ян Хатчинсон выпрыгнул выше всех и ударил головой вниз, но я смог сложиться и поймать мяч.

Ума не приложу, как мне удалось достоять до конца, но я достоял. Защита играла потрясающе. Джеки Нокс и другие прекрасно оберегали меня, отходя глубже, чем обычно, что, правда, позволяло «Челси» идти вперед быстрее, без риска оказаться в офсайде. Но все равно мы выстояли. Один раз я поймал мяч после удара Яна Хатчинсона — он шел достаточно низко, чтобы я смог схватить его обеими руками, — потом Осси бил головой, но, к счастью, влево от меня, и я смог отбить за лицевую линию.

Однажды я вышел-таки на перехват — кто-то навесил слева, закрутив мяч так, что он уходил от меня в полете. Это было ужасно: не в силах сохранять равновесие, я был совершенно беззащитен — просто шел на мяч с поднятой левой рукой, но и этого оказалось достаточно, потому что Ян Хатчинсон хоть и достал мяч, но был вынужден ударить поверх моей руки и не попал в ворота.

А на другом конце поля был Бонетти, и я должен сказать, что восторгался им ничуть не меньше, чем когда стоял за его спиной на трибуне. Несколько раз он блестяще спасал ворота. Однажды — когда бил Боб Каллен — это было что-то фантастическое. Боб головой замкнул передачу Джесси, и я готов был поклясться, что мяч уже там, но Питер умудрился сделать что-то наподобие сальто назад и отбил. Я готов был захлопать от восхищения. Глядя на него, на умение выбирать позицию, на то, как он перехватывал навесы, я понимал, сколь многому еще предстояло мне научиться. Понимал я и другое: сколь много из того, что он умеет, мне никогда не удастся повторить, как бы я ни старался.

Моя, так сказать, однорукость вынудила меня полагаться на свои ноги, и я был рад, что получил возможность отработать этот континентальный прием, которым Питер не часто пользовался. Однажды Осси с Хатчинсоном вышли против одного защитника, но я все хорошо видел и очень быстро вышел из ворот; Осси едва успел ударить, а я уже был рядом; мяч попал мне в ноги и отскочил в поле. Он просто остолбенел и пробормотал: «Шустрый черт, чтоб тебя!», а я только рассмеялся.

Ближе к концу матча их охватило отчаяние, и временами игра принимала крутой оборот, но мы выстояли, и когда раздался свисток, счет по-прежнему был 1:0. Все ребята окружили меня, спрашивая, как я себя чувствую, похлопывая по спине. Но самым приятным для меня был момент, когда в туннеле ко мне подошел Питер Бонетти и, потрепав по плечу, сказал: «Классно сыграл, сынок. Лучший однорукий вратарь, которого я видел». Я попытался ответить, но не смог — столь многое хотелось сказать ему: кем он был для меня в детстве, что значило для меня играть против него. Но как все это скажешь?

Естественно, когда я остыл, плечо заболело сильнее. Вся семья ждала меня у выхода из раздевалки, чтобы узнать, как мои дела. Они очень нервничали, особенно мама, но босс успокаивал ее: «Не волнуйтесь, миссис Блейк, с ним все будет в порядке, он сможет играть уже в среду!». Мама просила: «О, мистер Макинтош, пожалуйста, не ставьте его на игру слишком скоро!» А потом Дон и Билли отвезли меня на рентген в госпиталь Святого Стефана на Фулхэм Роуд.

Рентген показал, что кости целы, просто сильный ушиб. Дон сказал: «Приходи завтра в «Боро», я тебе хорошенько прогрею руку», но даже после этой процедуры боль не прошла, и я понимал, что у меня нет шанса сыграть в среду в ответном матче с «Эвертоном», Я чувствовал себя хреново: это была первая игра, которую я пропускал с того дня, как появился в команде. В понедельник меня осмотрел врач клуба, доктор Реддинг — отличный парень, большой такой, знал кучу всего и умел ладить с ребятами. Они с Доном завели разговор про всякие там травмы, контузии, связки и прочую дребедень, пока я, наконец, не спросил: «Ну что, док, думаете, я выживу?»

«Боюсь, все может быть, — ответил он, — но с «Эвертоном» ты сыграть не сможешь». Это меня, естественно, очень расстроило. Получать травмы — дело ужасное, а уж если ты вратарь, то от них никуда не денешься, хотя в целом, надо признать, я довольно везучий: много было у меня ушибов, но пока, постучите по дереву, никаких переломов. Я не поехал в Снэйрсбрук, а остался в «Боро» для лечения. Когда во вторник вывесили состав, в нем, разумеется, оказался Терри Морган, и я пожелал ему удачи. Он сказал: «Спасибо, Ронни», но при этом выглядел каким-то смущенным. Такая ситуация никогда не бывает приятной: естественно, парень хочет получить твое место, а ты, естественно хочешь его сохранить, получить назад. И в то же время, ради команды ты желаешь ему удачи. А ведь у вратаря только один способ вернуться; в команде есть только один человек, которого ты можешь заменить.

С «Эвертоном» мы сыграли нормально — 2:2, и Терри, видимо, хорошо смотрелся, хотя в понедельник газеты писали, что на его совести был второй гол, который забил головой Джо Ройл; то же самое говорили и ребята, приехавшие в четверг к доктору. Грэм Гиббс сказал: «Тебя вернут, Ронни», и я, признаюсь, очень обрадовался. Все же ничто не может сравниться с самой игрой.

Кроме того, мне было неуютно дома теперь, когда приходилось проводить там слишком много времени, я почувствовал это особенно отчетливо. Как будто на меня надели смирительную рубашку, и сколько я ни бился, освободиться не мог. Невыносимо быть травмированным, когда зарабатываешь на жизнь руками и ногами. В такие времена мне кажется, что я понимаю, каково быть инвалидом, хотя, конечно, инвалиду приходится жить с этим всю жизнь, в то время как футболиста мучает просто желание как можно быстрее вернуться на поле.

Не то чтобы у нас дома были какие-нибудь ссоры или скандалы. Старик любил тихую жизнь, а мама никогда ни на кого не давила. Но сама атмосфера... Все знали, чего я хочу и чего не могу. И еще это чувство неудобства из-за того, что я зарабатываю так много, а он так мало. Сколько бы я ни старался как можно больше тратить на них и как можно меньше на себя, это чувство все равно меня не покидало.

В результате я покупал все больше и больше всякой ерунды: фруктов, вещей и всего такого. Но без толку, потому что старик явно смущался, когда я приносил что-нибудь для него, будь это даже табак или какая-нибудь бутылка. Да и когда я при нем приносил что-либо маме или для дома, он тоже заметно нервничал. Однажды он сказал:

— Не надо делать всего этого, Рон.

— Почему, папа? — спросил я. — Ведь я получаю удовольствие от этого.

— Нам ничего не нужно, — ответил он. — Ты хороший мальчик, мы гордимся тобой, но не надо делать больше, чем ты делаешь.

Я надеялся, что, может быть, приду в норму к субботе, когда мы принимали «Ньюкасл Юнайтед», но хотя к тому времени я уже мог двигать рукой, все равно что-то было не так. Док осмотрел меня в своем кабинете в госпитале на Холлоуэй и сказал:

— Есть два типа травмированных футболистов: симулянты и оптимисты. Ты — оптимист.

— А вы не могли бы перевести это на английский, док? — попросил я.

— Симулянт не хочет играть. Или хочет, но будучи ипохондриком, боится, что с ним обязательно случится что-нибудь плохое. Оптимист всегда хочет играть, даже если ему не следует этого делать. Здесь есть две причины: либо он беспокойный по натуре, либо считает, что с ним ничего не может произойти. Ты не беспокойный, хотя тебе явно хочется быстрее начать играть. Но ты слишком молод, чтобы поверить в то, что у тебя действительно травма.

— Спасибо, док, — сказал я, — я постараюсь переварить все это.

Он действительно был очень толковым. Удивительно, но некоторые профи и правда предпочитают не играть. Мне это непонятно: я готов играть хоть по два матча в день. В первой команде «Боро» такого не было, но вот в дубле я не раз встречался с этим. Помню, как-то раз один из «стариков», лишившихся места в первой команде, сказал мне, выходя из кабинета доктора, который только что объявил ему, что он здоров: «Это худшая новость за неделю». Будьте спокойны, в понедельник он опять появился у врача с новой болячкой.

Так что в субботу я был зрителем, хотя всей душой сожалел об этом. Естественно, я хотел, чтобы мы победили и чтобы Терри сыграл хорошо, но в то же время я волновался за свое место. На первых минутах он не смог перехватить навес, и я испытал какое-то странное чувство: признаюсь, я был не очень расстроен его ошибкой, но, при этом внутри у меня все сжалось от мысли, что нам могут забить. Действительно, когда мяч опустился, Дайсон смог ударить, но Джеки Нокс преградил путь мячу.

Было интересно посмотреть со стороны на нашу команду, потому что с трибуны игра смотрелась совершенно по-другому: все было как на ладони и казалось таким ясным и простым. Ты видел свободные места, замечал оставшегося без опеки игрока, определял, кто находится в плохой позиции. Даже если ты вратарь и видишь на поле больше, чем остальные, все равно такого вида, как с трибуны, нет и у тебя. Зрителям нравился

Дэнни, он несколько раз ловко обернулся, хотя и явно переигрывал, пытаясь обвести лишнего игрока вместо того, чтобы дать пас, или идя к воротам, когда другой находился в более удобном для этого положении. Они с Томми были в этом похожи, хотя их стили разнились — Томми любил более плотный, короткий дриблинг шотландского типа. Но все же они на пару доставляли соперникам немало хлопот, и в конце концов Томми забил, красиво ударив с лета от линии штрафной после того, как защитник «Ньюкасла» головой выбил мяч с углового.

Во втором тайме «Ньюкасл» выглядел поувереннее. Они играли в основном в расчете на голову Уина Дэвиса, и должен сказать, я не завидовал Терри, настолько этот Дэвис был высок и к тому же здорово прыгал. Правда, он слишком часто откидывал мяч партнерам, будучи напрочь лишенным эгоизма, и это давало тебе дополнительный шанс. Я пытался представить, как сам стал бы играть против него: отбивал ли мяч или рисковал ловить. Терри иногда делал одно, иногда другое, но несколько раз, отбивая, не очень сильно попадал по мячу, так что возникала кое-какая суматоха прежде, чем мяч удавалось выбить в поле.

Примерно за пять минут до конца, когда счет был по-прежнему 1:0, Дэнни подобрал мяч аж на нашей половине поля, прошел двоих в своем стиле и дал прекрасный пас в разрез Бобу Каллену. Боб рванул вперед очень быстро, у него была чудовищная скорость. Он ударил, вратарь Макфоул отбил, но защитник Монкер, который со всех ног несся за Бобом, наскочил на мяч и загнал его в собственные ворота. Это было, конечно, везение, но ведь мы действительно разорвали их оборону на части и заслужили гол.

Я спустился в раздевалку поздравить ребят. Все были очень довольны, распевали и смеялись в душевой, и я, конечно, радовался за них. Но странное какое-то чувство, когда ты не играл; они все сделали, а ты просто смотрел на это, как бездельник. Я толком не знал, что сказать Терри Моргану, потому что, если бы я сказал «молодец», он мог бы подумать, что я издеваюсь после всех тех ляпов, которые он допустил. Поэтому я кивнул ему, улыбнулся и очень весело сказал: «Все в порядке, Терри?». Он улыбнулся в ответ. В следующую субботу, когда мы играли в гостях с «Волками», я опять был в составе.

Через несколько недель мы с Бобом Калленом решили снять квартиру. Бобу не очень нравилось жить там, где он жил, я тоже рассказал боссу про свои проблемы дома. Поначалу он не был в восторге от моей идеи.

— В чем причина? — спросил он. — Тебе не разрешают устраивать дома вечеринки или приводить девушек?

— Нет, босс, — ответил я, — дело не в этом.

— Я люблю, когда мои игроки живут дома, — сказал он. — Особенно молодые. Это помогает им держаться в форме — меньше соблазнов. Тебе очень повезло в том, что ты можешь жить дома. Знаешь, сколько мне было, когда я ушел от родителей? Четырнадцать — вот сколько. Тебя хорошо кормят, желают тебе только добра. Я видел твоих родителей — они мне нравятся.

— Я очень люблю их, — ответил я, — но дело совсем в другом.

— Ну, и в чем же?

— Во-первых, — я не знал, как ему сказать, — во-первых, я хотел бы быть поближе к клубу.

— И это все? — удивился он. — И сколько же ты тратишь на дорогу — теперь, когда у тебя машина? Как долго ты добираешься в Снэйрсбрук? Знаешь, сколько мне было, когда я смог купить себе авто? Двадцать восемь. Вот так. Я всюду ходил пешком. И вот что я тебе скажу: мне от этого было только лучше. Полезно для здоровья.

— Да, я понимаю, босс, но все же я хотел бы переехать, — настаивал я. — Так мне было бы легче.

— А твоей матери тоже было бы легче? — спросил он. — А отцу? — Но в конце концов он сказал, что подумает и что мне тоже надо подумать, а если через месяц я не изменю своего решения, то, может быть, он что-нибудь организует.

Естественно, я не изменил своего решения, даже укрепился в нем. Ничто не говорилось вслух, но было похоже, что старик теряет свое положение в доме. Не то чтобы я лез, куда не следует — я очень старался этого не делать, — но иногда, например, мама спрашивала меня в его присутствии о том, о чем обычно спрашивала его.

А тут еще приближалось мое восемнадцатилетие, и мы с ребятами решили собраться на квартире, которую снимали Джо Лайонс и Джесси Мод. Когда я сказал об этом родителям, они очень расстроились, потому что раньше мы всегда организовывали такие вещи дома.

— Но ведь мы всегда отмечаем твой день рождения здесь, Ронни, — сказала мама.

— Да, я знаю, — ответил я, — и мне бы тоже хотелось, но ребята пригласили. — Так и было на самом деле, но ведь я не мог позвать туда родителей, потому что ребята собирались придти с подругами, а некоторые с женами, и мама с папой почувствовали бы себя не в своей тарелке.

— Может быть, на следующий день сходим в этот итальянский ресторан в Ноттинг Хилл Гейте? — предложил я, и они согласились, но было видно, что они расстроены. Но вот проблема: у тебя есть семья и есть футбольный клуб, который в определенном смысле — думаю, вы понимаете, о чем я, — тоже твоя семья. Вы вместе играете, вместе всюду ездите, вместе живете.

В общем, вечеринка прошла, как и было задумано, и надо сказать, что все было довольно мило. Я пришел с Джилл, с которой тогда встречался, — она работала в магазине в Сохо. Мы много не пили — в основном пиво, а некоторые обошлись даже без него, хотя девчонки пропустили и кое-чего покрепче, и Томми Дугалл с ними. А потом мне преподнесли сюрприз: огромный торт с зеленым кремом, расчерченным, как футбольное поле. Там были даже ворота, и в них стоял шоколадный человечек. А по кругу шла надпись белым кремом: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, РОННИ. ДЕРЖИ ИХ НА ЗАМКЕ». И восемнадцать свечек, разумеется.

Говорить маме и папе о том, что я перебираюсь на квартиру, было еще хуже, чем про день рождения. Мама даже заплакала:

— Неужели тебе плохо с нами, Ронни? Я думала, ты здесь счастлив!

— Я на самом деле счастлив, мам, — сказал я, обняв ее, — я всегда был счастлив, но просто мне хочется жить поближе к клубу.

На это она сказала в точности, как босс:

— Но ведь у тебя есть машина.

Что меня удивило — так это то, что старик встал на мою сторону.

— Рон теперь живет жизнью взрослого человека, дорогая, — сказал он, — и вполне естественно, что он хочет быть с другими игроками. Это его друзья, его мир.

Но маму это нисколько не успокоило. Она сказала, что боится, что я буду недоедать, что когда я заболею, обо мне будет некому заботиться, и в конце концов взяла с меня обещание разрешить ей приходить раз в неделю и готовить еду для нас с Бобом.

Когда она ушла на кухню с платком в руках, старик сказал: «Все нормально, Рон, я понимаю тебя. Мы не в обиде». В общем, через неделю мы с Бобом переехали в Масуэлл Хилл.

Надо признать, что поначалу испытываешь какое-то странное чувство. Дом, в котором мы снимали жилье, был довольно красивым, с садиками спереди и сзади, каждый из нас имел свою комнату и плюс общая гостиная с телевизором. Хозяйка, миссис Каммингс, была вдовой. Ее девятилетний сын болел за «Боро», и еще у нее была дочка семи лет. Для нас миссис Каммингс готова была на все — она годами сдавала комнаты игрокам «Боро». С мамой они моментально поладили; по ее словам, она привыкла общаться с матерями. Но когда мама спросила, можно ли ей иногда приходить и готовить, она сказала: «Не волнуйтесь, миссис Блейк, он у меня будет отлично питаться. Ни каких жалоб не будет, я вас уверяю». Приходя временами домой, я обращал внимание, что мама пристально смотрит на меня, не исхудал ли я. Но постепенно она перестала беспокоиться, увидев, что со мной все в порядке. И все же однажды она сказала: «По крайней мере, я могу хоть пару раз в неделю покормить тебя здесь».

С Бобом мы жили нормально, он был простым парнем и любил веселиться. Телевизионные вкусы у нас оказались одинаковыми — мы смотрели в основном комедии и вестерны; иногда ходили погулять с девчонками, ну а главное — можно было все время говорить о футболе с человеком, который действительно понимал в нем и который играл вместе с тобой. Этого мне всегда не хватало. Дома старик любил поговорить об игре, но с ним это было по-другому: не то чтобы он не понимал или; не разбирался, просто он всегда оставался человеком со стороны, и многого ты просто не мог ему объяснить.

То же самое было и с Майком, когда я встречал его или когда он сам заходил, что случалось время от времени. Только с Майком было еще труднее, он слишком верил в то, что знал, хотя нельзя не признать, что он дал мне немало полезных советов, когда я был моложе.

Однажды, когда я приехал домой, мы повстречались на Лэдброк Гроув и зашли в одну забегаловку. Он заказал пиво, я — лимонад: вы не поверите, как часто люди начинают думать черт знает что про твой клуб, если видят тебя в пабе, пусть даже ты выпьешь только стакан пива. Мы только что сыграли на своем поле с «Тоттенхэмом» вничью; это было самое настоящее лондонское дерби — очень быстрое, очень тяжелое и очень равное. Для нас результат был несколько разочаровывающим, поскольку мы стояли в таблице выше, чем они. Но зато хоть не проиграли.

— Тот навес, Ронни, — сказал Майк, — после которого тебе забили, ты должен был перехватить раньше, чем мяч попал к Гилзену.

— Вратарь не может доставать все, Майк, — ответил я, немного разозлившись. Он улыбнулся своей очень хорошо мне знакомой улыбкой, словно желая сказать: «Я знаю это лучше тебя», и возразил:

— Но, Рон, ведь тот мяч летел не дальше десяти ярдов от тебя.

— Нет, дальше, Майк, — не согласился я, — он был ярдах в пятнадцати, не меньше. И вообще, это был мяч защитника. Его должен быть перехватить Джеки Нокс, который присматривал за Гилли.

— Ронни, — сказал он, как всегда, тоном наставника, — вблизи ворот мяч не может быть его мячом, он вообще не может быть ничьим мячом, кроме твоего. Первый долг вратаря — руководить в своей штрафной, и кроме того, такой коротышка, как Джеки, неизменно сядет в лужу, борясь с таким высоким парнем, как Гилзен, который к тому же так здорово прыгает.

— Если так, то защитники вообще не нужны в штрафной. Они могут просто уйти и оставить все на вратаря.

— Не надо преувеличивать, Рон, — сказал Майк, — ты знаешь, что я имею в виду. Конечно, защитники нужны в штрафной. Но, по-твоему, выходит, что там не нужен вратарь.

— Ладно, Майк, — мне это надоело, — ты, конечно, знаешь лучше. Ты всегда все знаешь лучше всех.

— Ронни, ты разочаровываешь меня. Ты сильно изменился. Раньше ты был способен на самокритику. Что на тебя нашло, Рон? Это из-за той шумихи, что поднялась вокруг тебя? Но ты ведь по-прежнему ребенок. Тебе еще многому предстоит учиться.

— Я знаю это. И еще я знаю, у кого мне надо учиться, — едва успев сказать это, я тут же пожалел о своих словах, потому что Майк не желал мне ничего, кроме добра, — я это понял довольно скоро. Просто у него была такая манера.

— Хорошо, хорошо, Рон, — кивнул он, — если ты так считаешь... — Он поднялся. Я спросил, не хочет ли он еще пива, он ответил «нет» и, уходя, бросил: — Просто подумай о том, что я сказал.

Я подождал немного, чтобы быть уверенным, что он уехал, и вышел сам. Мне было стыдно, но все вокруг происходило так быстро, что у меня даже не было времени подумать о его словах. Мы шли на первом месте, газеты были полны всякой ерунды про «малышей «Боро» и все такое. У меня сложилось впечатление, что половина журналистов хотела, чтобы мы шли так и дальше, потому что это давало им возможность писать свои статьи про нас, а другая половина по той же причине ждала нашего провала. Были, правда, и такие, как Артур Брайт из «Газетт», которым вообще все равно, выигрываешь ты или проигрываешь. Если ты идешь вверх, они будут на твоей стороне, если же ты падаешь, они первыми втопчут тебя в грязь.

Был еще один парень, которого называли «человек в черном хомбурге». Ребята меня сразу же предупредили, чтобы я вел себя с ним поосторожнее, хотя поначалу он как будто не замечал меня. Так, иногда вставлял в свои статьи фразы, которые я мог бы сказать, — так делали и все остальные журналисты. Потом, когда я попал в центр внимания, он стал более дружелюбен, время от времени угощал меня пивом, спрашивал, как дела и все такое, хотя я заметил, что мои ответы его не очень-то интересовали.

Он присутствовал на первом проигранном нами матче — нас обыграл «Вест Бромвич» у себя на «Готорне». Им удалось забить два быстрых гола — сперва Джефф Эсл высоко выпрыгнул и ударил головой, а потом Тони Браун примчался и забил крученым ударом, — и хотя еще до перерыва Дэнни отквитал один, мы так и не смогли толком собраться. В раздевалке босс устроил нам настоящий разгон, обрушившись на Томми Дугалла за то, что он не прикрыт Тони Брауна, и на Рэя Макгроу, который позволил Джеффу Эолу обыгрывать себя в воздухе.

Рэй ничего не сказал, он обычно вел себя тихо, хотя на поле мог быть очень жестким. Но Томми не мог стерпеть и попытался возразить боссу. Он сказал: «В таких голах нельзя никого винить, это просто отлично забитые голы», а босс заорал в ответ: «Можно! Я виню! Я виню тебя!». Тогда Томми сказал: «Я не принимаю обвинений». Тут босс и вовсе вышел из себя: начал орать, что менеджер клуба — он, и если Томми не делает то, что он говорит, то может поискать себе другую команду, Томми сказал — очень тихо, я думаю, босс и не расслышал: «Может быть, я так и сделаю», ну а потом все кончилось. По-моему, они оба были в чем-то правы, но как сказал босс, пропесочивая Томми: «В твои ворота не бывает хороших голов, каждый гол забивают из-за чьей-то ошибки».

Не прошло и десяти минут во втором тайме, как мы опять пропустили. На этот раз забил Аса Хартфорд — он потрясающе ударил с лета, и я даже ничего не увидел, мне весь обзор закрыли. Джо Лайонс, выбивая мяч из ворот, сказал: «Ну вот и все», и это действительно было все. Томми как-то выпал из игры, Дэнни пришлось нелегка — раз или два его солидно «подковали», а когда мы все-таки создали более или менее удобный момент, Боб Каллен ударил выше ворот. Когда прозвучал финальный свисток, мне было страшно возвращаться в раздевалку, честное слово, но босс сказал только: «Что ж, когда-нибудь это должно было случиться, но лучше бы это случилось не сегодня». Никто из нас не произнес ни слова; нам и так всего хватило по горло.

Вместе с нами в автобусе на вокзал ехали трое или четверо лондонских репортеров. Один из них был Артур Брайт в своей черной шляпе, другой — забавного вида парень, который писал в одну из воскресных газет, Дадли Уэлш. Он, судя по всему, нравился всем ребятам. По-моему, он был похож на старого актера: и манерой разговора, и внешним видом, каким-то старомодным пальто, которое всегда носил. И еще, я полагаю, он был не дурак вышить. Войдя в автобус, он сел рядом со мной, а Артур Брайт, как я заметил, устроился возле Томми Дугалла, который сидел сгорбившись и ни на кого не глядя. Я слышал, как Артур Брайт сказал: «Соболезную», а Томми что-то ответил ему. Я не расслышал, что именно, но, судя по выражению лица, это было нечто не очень веселое.

Дадли Уэлш сказал мне:

— Бедняга. Тебя так безжалостно покинули сегодня. Оставили одного перед надвигающимся смертоносным валом, — от него довольно сильно разило виски.

— Всех не обыграешь, — сказал я.

— Не расстраивайся! — засмеялся он так, словно я сказал что-то очень смешное. — Ведь ты молод. Весь мир твой! Жизнь — это ведро черешни! Ешь, но не глотай косточки!

Я не знал, что ответить, да и что гут можно было ответить? Он казался довольно дружелюбным, держался без малейшего высокомерия, и, когда мы заговорили об игре, оказалось, что он кое-что понимает, — а это можно было сказать далеко не про каждого из них. Он спросил меня, закрыли ли мне обзор, когда я пропустил третий гол, не думаю ли я, что мы слишком увлеклись Джеффом Эолом и забыли про Брауна. Но это не были обычные репортерские вопросы, задаваемые просто так, чтобы заставить тебя сказать что-нибудь; ему, похоже, было действительно интересно.

Он заговорил о других вратарях, и слушать его было интересно: кого-то из них я видел, кто-то играл еще до меня, как Фрэнк Свифт и Берг Уильямс, а о ком-то, в основном об иностранцах, я вообще никогда не слышал. Когда он упомянул одного из довоенных игроков, Гарри Джексон, сидевший через проход от нас, сказал: «Осторожно, Дадли, не выболтай сразу всего, что знаешь», а он ответил: «Мой дорогой мальчик, я всегда стараюсь выболтать все, что знаю. Беда в том, что это никому не нужно!»

В поезде, в вагоне-ресторане, разговоров было не много, Все тихо ели и играли в карты — это, по крайней мере, могло хоть как-то отвлечь. Я обратил внимание, что Томми не играл со всеми, а сидел в углу и читал книгу. Артур Брайт уселся рядом с ним. Они оба пили — босс не запрещал пить после игры, — но разговор у них не клеился. Томми читал довольно много, гораздо больше, чем все мы; лично у меня чтение никогда так и не вошло в привычку.

В нашем поезде ехали несколько болельщиков, они расхаживали по вагону-ресторану, разговаривали с нами, просили автографы, и я должен признать, что это был один из тех случаев, когда без них спокойно можно было бы обойтись. В особенности без их дурацких вопросов типа: «Ну, что стряслось, Ронни?». Я слышал, как Рэй Макгроу раздраженно ответил одному из них: «Они забили три, а мы один — вот что стряслось. А теперь отвали!».

Дадли Уэлш однажды подошел к нашему столу. В руке он держал стакан виски и был уже хорош.

— Крепитесь, друзья мои, — сказал он, — одно поражение — не трагедия! Вы по-прежнему можете стать чемпионами!

— Думаешь, Дадли? — спросил его Джесси Мод.

— Думаю ли я, мой дорогой мальчик? — воскликнул он. — Я знаю! И я сейчас скажу тост: за победу «Боро» в чемпионате!

— За это я выпью, — сказал Джесси, и мы все выпили, а потом Дадли угостил всех пивом.

— Джентльмен! — похвалил его Джесси. — Человек!

А в понедельник на последней странице «Газетт» было крупным шрифтом написано: «ТОММИ ДУГАЛЛ КРИТИКУЕТ МЕНЕДЖЕРА МАКИНТОША». Обычная чушь про то, как Томми не понравилось, что его обвинили в поражении, как он считал, что босс сделал из него козла отпущения, и как он собирался попросить трансфер. Кое-что из написанного было похоже на его слова, кое-что, без сомнения, было придумано Артуром Брайтом, потому что он всегда так поступал, цитируя футболиста или еще кого-нибудь. Все эти выражения типа: «Я скажу вам, Артур: мне нет места в «Боро» при таком авторитарном режиме менеджера Макинтоша».

Мы с Бобом Калленом прочитали это за завтраком — над чем-то посмеялись, а над чем-то и задумались.

— Как ты думаешь, он говорил это? — спросил я.

— Что-нибудь, наверное, говорил, — ответил Боб, — не надо говорить много, чтобы этот парень раздул такую историю.

— Они ведь сидели рядом в автобусе и в поезде. Может быть, Томми говорил все это не для печати, — предположил я.

— Такому нельзя ничего говорить не для печати, — сказал Боб. — Если он действительно ему что-то сказал, значит, он болван.

В принципе, когда разговариваешь с журналистом, в особенности с тем, кого хорошо знаешь, можно иногда сказать лишнего и не волноваться: он всегда поймет, что не предназначено для печати. Но есть некоторые — в основном молодые, которые только появились и хотят побыстрее сделать себе имя, — просто свиньи, как этот Артур Брайт, они запросто тебя подставят.

В воздухе запахло грозою. Томми вел себя в Снэйрсбруке очень тихо, ничего не говорил, а босс вообще не смотрел в эго сторону. В раздевалке кто-то спросил: «Тебе достаточно заплатили за эту статью, Том? Хватит на штраф?», а Томми ответил:

«Этот подлец не дал мне ни одного пенни, чтоб ему пусто было». И это все. После тренировки босс вызвал Томми в маленькую комнатку, которую он здесь использовал как кабинет. Я ожидал, что стены вот-вот начнут содрогаться, потому что они оба были шотландцами и могли иногда дать волю эмоциям, но на самом деле не было слышно ни звука. Томми вышел, не говоря ни слова, сел в машину и уехал.

О том, что случилось, нам рассказал Билли Уоллис. «Том отстранен», — сообщил он. Так что вечером Томми опять попал в газеты: его отстранили на две недели и оштрафовали на полсотни. Потом началась очередная газетная болтовня про то, как он сказал будто бы, что ни разу больше не коснется мяча в «Боро». Но так или иначе, через две недели он снова появился в Снэйрсбруке, как будто ничего не случилось, и босс был с ним очень дружелюбен. Этих шотландцев иногда трудно понять — сегодня рвут друг друга на части, а завтра снова друзья. Но я был рад опять видеть Томми. Без него мы не очень-то хорошо выглядели: подарили дома очко «Саутгемптону», потом еще раз сыграли вничью в Лейстере.

Но хоть мы и взбодрились снова, победив «Манчестер Юнайтед», взяв очко в гостях у «Арсенала», все уже было не так, как раньше. Может быть, просто я раньше не замечал, но мне казалось, что все у нас шло гладко до этого случая. Все мы были вместе, все за босса. Теперь же чувствовались какие-то подводные течения. Томми и раньше любил поныть насчет жизни профессионального футболиста, но сейчас это звучало как-то более лично.

«Все за тебя делают, — говорил он, — составляют все твои планы, решают все твои проблемы. Даже рассказывают, как ты должен играть». Честно говоря, с его стороны это было не очень справедливо, потому что ему никто не рассказывал, как надо играть. Да он и сам, получая мяч, не смог бы сказать вам, что собирается с ним делать. Но истина заключалась в том, что босс не слишком-то поощрял несогласие с ним. Спрашивая на собраниях команды: «Есть вопросы?», он имел в виду, поняли ли вы то, что он сказал, а вовсе не то, имеются ли у вас свои идеи на этот счет, — а у Томми они обычно имелись.

Для меня все это не имело особого значения, потому что я был молод. Я еще учился — вообще-то я бы уже два сезона играл в юношеской сборной Англии, если бы не был нужен «Боро» в чемпионате, — и был счастлив хотя бы тем, что вообще играю. Но для таких, как Томми, который уже выступал за первую сборную, все было немного по-другому. После событий в Вест Бромвиче я заметил, что ему не требовалось много говорить на собраниях: и без слов было видно, когда он не согласен — он улыбался с таким видом, словно ему очень жаль, что все вокруг такие тупые. Босс иногда как-то по-особенному смотрел на него, но в целом они, казалось, избегали друг друга.

Когда пришло Рождество, мы все еще стояли на первом месте, на очко опережая «Лидс» и на три — «Манчестер Юнайтед». Мы дважды встречались с «Вест Хэмом» — это были две хорошие игры, впервые мне довелось играть против Джеффа Херста, и это оказалось нелегко, можете мне поверить. Он был, как Эсл, — такой же прыгучий, такой же сильный, его невозможно было сдвинуть с места, и к тому же он с дикой силой лупил с обеих ног. Один раз он здорово шарахнул по воротам на «Аптон Парке», ярдов, наверное, с двадцати. Удар казался легким, пока я не добрался до мяча — тут выяснилось, что он летел с такой бешеной скоростью, что я даже не смог поймать его. Он ударился мне в грудь и отлетел в поле — к счастью, не в направлении их нападающих, прибежавших на добивание. В общем, там мы взяли очко, дома сделали их 2:1 и были очень довольны собой.

Потом прошла жеребьевка третьего круга Кубка, и нам выпало играть в гостях с «Трэнмир Роверс» — трудно было придумать что-нибудь хуже. Маленькая команда четвертого дивизиона, которой нечего терять. На своем поле они должны были ринуться на нас, как сумасшедшие, и никто из нас не испытывал особой радости в предвкушении матча. Хотя для меня это было необыкновенно — первая кубковая игра, и я надеялся, что она не станет последней.

Босс призывал нас настраиваться серьезно. Он говорил: «Четвертый дивизион против первого: «Уолсол» победил «Арсенал» в 33-м (тут Дэнни вставил: «Я пропустил эту игру, босс»), «Колчестер Юнайтед» выбил «Лидс» в 71-м. Так что не думайте, что это не может случиться с нами. Они попытаются не дать нам сыграть в нашу игру, не дадут времени на раздумья, будут сразу же отправлять мяч вперед, начнут давить на Ронни».

— Черт возьми, босс, что же нам делать? Прятаться? — спросил Артур Прескотт, наш правый защитник.

— Прятаться — последнее дело, — ответил босс, — каждый, кто будет прятаться, ответит передо мной. На поле нет места трусам, особенно в таком матче. Если они сильны физически, мы должны быть сильнее, если они упорны, мы должны быть упорнее.

— А должны ли мы играть в футбол, босс? — спросил Гарри Джэксон.

— Конечно, мы должны играть в футбол. Но в простой футбол. В футбол в одно касание. Мы быстро избавляемся от мяча. Мы не передерживаем мяч. Мы быстро переходим от обороны к атаке. Мы используем длинные передачи; эксплуатируем скорость Боба Каллена. Здесь мне нужен результат; еще не хватало, чтобы мы довели дело до переигровки.

Что ж, до переигровки мы не довели, но не тем способом, каким хотел он. Начнем с того, что был ужасный день, дождь зарядил еще с ночи. Об этом мы узнали в Ливерпуле, и еще перед отъездом в Трэнмир настроение у нас было не ахти, как будто все поняли, что дела идут совсем не так, как надо. Это было не обычным напряжением перед игрой, а чем-то большим. Утром подвалили несколько болельщиков — из богатых, вполне нормальные парни. Одного из них звали Гарри Керман, другого — Джек Аарон. Они носили шарфы и шапки цветов «Боро», что у меня всегда вызывало улыбку, поскольку абсолютно не сочеталось с остальной одеждой — шикарными костюмами и дорогими пальто.

Джек Аарон сел рядом со мной. Это был довольно молодой парень, занимался недвижимостью или чем-то подобным, ездил на большом «Бентли», но любил считать себя одним из нас.

— Ну, как, готов, Ронни? — спросил он.

— Да, готов, Джек, — ответил я, как всегда в таких случаях, пытаясь представить, что случится, если я отвечу «нет».

— Ну и отлично, — сказал он.

Мы некоторое время посидели молча, потому что я не мог придумать, что бы такое сказать, а он явно ждал, что я что-нибудь скажу. В конце концов он предложил:

— Не хочешь сходить в «Хилтон» в понедельник? Посмотришь бокс. Будет весело, Джесси Мод придет.

— Ну да, спасибо, Джек, — ответил я, — давай я свяжусь с тобой поближе к делу. — Признаться, тогда мне уже порядком поднадоел этот «Хилтон» и всякие клубы. Дело тут не в боксе. Во-первых, я не любил пить, а кроме того, относился ко всему этому, как Томми Дугалл, хотя он довольно часто туда ходил. Про такие походы он говорил: «К тебе относятся, как к дрессированной собачке. Говорят: «Проси», ты встаешь на задние лапы и просишь, а тебе бросают кусочек сахара».

В общем, так мы и сидели — Джек и я, — не говоря ни слова, пока он не поднялся.

— Ну что ж, удачи тебе, Ронни, — сказал он и пошел искать кого-то другого. Все они одинаковы, эти прилипалы: одни богатые, другие бедные, но, как сказал Томми, «у них есть одна общая черта — им всем от тебя что-нибудь нужно».

Поездка в автобусе была не особенно приятной: дождь лупил по стеклам, плохое освещение, и все думали только о том, перенесут игру или нет. Наверное, добрая половина из нас надеялась, что перенесут. Нетрудно было представить, в каком состоянии находилось поле, и, когда мы приехали на место, оно таким и оказалось. В обычной обуви к нему было просто не подойти, повсюду лужи по колено, и не составляло ни малейшего труда догадаться, в какое месиво превратится оно после нескольких минут игры. Возле ворот понасыпали опилок, но при таком ливне толку от них не было никакого.

Дэнни посмотрел на поле с нескрываемым отвращением и сказал: «Если б я знал, что тут такое будет, прихватил бы с собой акваланг», а босс подошел ко мне и, пытаясь подбодрить, пошутил: «Не волнуйся, Ронни, если тебе придется туго, я приплыву в спасательной шлюпке». Я, конечно, засмеялся, хотя по большому счету не находил ничего смешного в той ситуации.

Игра была безобразной; а другой она быть и не могла. На таком поле нет ни малейшей возможности сыграть в футбол. Все без остановки катаются на пятой точке по всему полю, мяч то застревает в луже, то вдруг начинает скользить по мокрой траве с дикой скоростью. В самом начале игры я вышел вперед и бросился за мячом в ноги их центрфорварду — мяч-то я поймал, но продолжал скользить по грязи и чуть не выехал за линию штрафной. Поднявшись, я был сам себе противен: весь в грязи — свитер, трусы, перчатки. Кошмар!

Как босс и говорил, они ринулись на нас, и, надо отдать им должное, у них был отличный настрой. Сразу же было ясно, что ни у Дэнни, ни у Томми ничего в тот день не выйдет — такое поле не для техничных игроков; единственное, что можно было с мячом делать, — это пинать куда подальше, но стоило попытаться обработать и повести, как тут же по уши застреваешь в грязи. Несколько раз в самом начале Дэнни получал по ногам, пытаясь обыграть соперника, причем однажды ему двинули довольно сильно, так что он отошел за бровку и попросил помощи. Прав был босс и в том, что они делали ставку на верхние мячи, которые были очень опасны, поскольку мяч просто выскальзывал из рук. Ловить я не решался и все время отбивал, но все равно не мог быть уверен, куда после этого полетит мяч.

Так они нам и забили минут через двадцать или около того. Один из них, кажется, правый защитник, издалека навесил прямо на ворота. Я вышел на мяч вместе с двумя их нападающими, и они мне откровенно помешали; но в таких случаях никогда нельзя надеяться на то, что судья все правильно оценит, особенно если играешь на выезде. Так что хоть я и дотянулся до мяча, но не смог толком отбить его, и он не вылетел даже из штрафной. Кто-то с лета ударил, и у меня не было никакой возможности среагировать на этот удар. Джо Лайонс бросился под мяч, но он скользнул по его макушке и влетел в ворота. Поднялся самый громкий шум, какой я когда-либо слышал; на маленьких стадиончиках зрители всегда дышат тебе прямо в затылок.

Естественно, этот гол дал им громадный заряд энергии, как всегда бывает, если маленькая команда забивает большой. Умения-то у них не было почти никакого, но в тот день это не имело значения: стоит только захотеть сделать что-нибудь умное, как тут же либо сам окажешься в грязи, либо мяч в ней застрянет. К перерыву мне уже по горло хватило катания в слякоти, поскольку они лупили из любого положения. Однажды пришлось постараться и отбить довольно опасный удар в угол, в другой раз я смог использовать с выгодой для себя эти дурацкие погодные условия: бросился вперед ногами и доехал до мяча, который в обычной ситуации ни за что бы не достал. Это случилось, когда Джеки Нокс поскользнулся и выпустил их форварда один на один со мной.

Я догадывался о том, что нас ждет по приходе в раздевалку, и оказался прав: босс назвал нас всеми мыслимыми и немыслимыми эпитетами, сказал, что мы все делаем им на руку, пытаясь удержать мяч, что нам надо больше двигаться и использовать фланги, где поле было чуть-чуть потверже, не такое истоптанное.

— А ты, Ронни, — сказал он мне, — должен дать им понять, что ты все-таки стоишь в воротах. От судьи ты ничего не добьешься, он запуган. Это «домашний» судья.

— Что же мне делать, босс? — спросил я.

— Играй жестче, — ответил он, — иди прямо на них, прыгая, поджимай колени. Тебя судья не накажет, ты же вратарь.

После перерыва ничего не изменилось — дождь все так же барабанил, вокруг было все так же мерзко. Мы попытались играть так, как сказал босс, поставив Джесси Мода на левый край, а Боба Каллена на правый. Однажды Боб здорово убежал, обыграв двоих, и навесил в штрафную. Вратарь вышел на перехват, получилась куча мала, и мяч отскочил прямо к набегавшему Грэму Гиббсу. Но стоило Грэму замахнуться для удара, как он поскользнулся, и на этом все закончилось. Я понял, что нам не спастись: это была одна из тех игр, в которых чем больше ты стараешься, тем меньше у тебя шансов.

К концу матча они подустали, что было понятно, и нам удалось их задавить, но они сгрудились всей командой возле ворот, и в тех условиях у нас не было ни малейшей возможности пробиться. Мне было тошно, скажу я вам: мой первый кубковый матч, и мы его проиграли. Миллионы мальчишек — их болельщиков — выбежали на поле после финального свистка, и я продрался сквозь толпу так быстро, как только мог, коснулся руки их вратаря и сказал ему: «Молодец», что, поверьте, было не так уж легко.

В раздевалке мы просто сидели молча, так всем было хреново. Лично я был настолько расстроен, что мне было наплевать на то, что скажет босс, потому что хуже ничего быть не могло. Мой первый кубковый матч, и надо же такому случиться! Я обхватил голову руками и, признаюсь, заплакал. Грэм Гиббс подошел ко мне, положил руку на плечо и сказал: «Успокойся, Рон, теперь мы сконцентрируемся на чемпионате», и Боб Каллен тоже пытался меня утешить. Но это не помогало: Кубок есть Кубок, с ним ничто не сравнится. Каждый хочет играть на «Уэмбли», каждый хочет получить медаль за Кубок, и бесполезно было мне говорить, что я еще молод, что у меня двадцать лет впереди. Одно дело впереди, другое — сейчас, а сейчас мы вылетели из Кубка, и ничего ты тут не изменишь.

Все были до смерти измотаны беготней по грязи, и босс, кажется, понял это, когда вошел. У него был вид человека, который вот-вот кого-нибудь пришибет, но он сказал только: «К понедельнику обо всем забыть. Кто скажет хоть слово прессе, будет оштрафован на сто фунтов». И вышел. Должен сказать, что это не особенно воодушевило нас. В душевой кто-то сказал:

— Ох, и прокатится пресса на наш счет.

— Все, — объявил Джеки Нокс, — я субботних газет не покупаю.

— Да ты и сам можешь представить все, что напишут они, правда? — вставил Гарри. — «Малыши «Боро» валятся в Трэнмире».

— «Пожиратели великанов выбирают «Дуро Юнайтед», — подхватил Томми Дугалл.

— Да заткнитесь вы! — не выдержал Дэнни. У него в глазах стояли слезы: для него это тоже был первый кубковый матч.

Если возвращение из Вест Бромвича напоминало похоронную процессию, то здесь было еще хуже — как в могиле. К тому же путь был дольше. Босс сидел молча с лицом Дракулы. Мы слышали, как в коридоре перед раздевалкой он говорил журналистам, что запретил нам общаться с ними. «Почему мы проиграли? — отвечал он на чей-то вопрос. — А вы как думаете? Вы ведь видели игру, да? Вы видели условия. Это не футбол. Игру нельзя было проводить в таких условиях».

А потом в поезде к нему подвалил этот Джек Аарон, все еще в шарфе, и не придумал ничего лучше, чем спросить: «Что случилось?» Я подумал, что босс сейчас прибьет его на месте. Он заорал: «А ты как думаешь, что случилось?! Мы проиграли, вот что случилось! Есть у тебя другие дурацкие вопросы?» Джек отпрянул и быстро смылся.

Что до репортеров, то они держались от него подальше, за исключением Дадли Уэлша, который, как обычно, слонялся по вагону-ресторану в своем мокром старомодном пальто.

— Мой дорогой Чарли, — сказал он, остановившись возле столика босса, — ты похож на Наполеона во время бегства из Москвы! Плюнь! Ты ведь знаешь: маленький капрал вернулся, к всеобщему изумлению.

— Ага, — ответил босс, — но ведь он так и не выиграл чемпионат.

— Не расстраивайся, — сказал Дадли. — Я угощу тебя бренди «Наполеон», если таковое найдется в этом несчастном вагоне-ресторане. — А потом, проходя мимо меня, он воскликнул: «Мой бедный хранитель ворот! Мы все время встречаемся на поминках! Но не отчаивайся, — когда-нибудь мы встретимся на банкете!», — сказал и пошел, качаясь.

Мы и вправду встряхнулись после этой неудачи. В следующую субботу обыграли в гостях «Сток», переживавший тогда не лучшие времена. Мы играли не очень уж хорошо, и единственный гол Боб Каллен забил в контратаке незадолго до конца матча. Но какая разница, это ведь все равно два очка. «Лидс», с которым мы боролись в чемпионате, продолжал играть в Кубке и к тому же выступал еще и в Кубке чемпионов, так что мы надеялись, что он будет разрываться между тремя турнирами и рухнет, как это с ним случилось несколько лет назад. Но пока что выигрывали мы, выигрывали они, и так продолжалось до Пасхи, когда наступила пора серьезных событий. В субботу нам предстояло играть с ними на «Элланд Роуд», а в понедельник принимать «Форест».

У нас произошли некоторые изменения в составе: Уолли Эванс заменил Гарри Джексона, повредившего колено, а Энри Лич — Джесси Мода, у которого в последнее время что-то не ладилось. Эрни был хорошим игроком — преданным, готовым вести борьбу до конца и не боявшимся получить травму, но он играл чистым центрфорвардом, а это значит, что мы остались без крайнего нападающего, даже несмотря на то, что Томми Дугалл мог часто уходить на фланги. Ну и, конечно. Боб Каллен любил играть на правом краю.

Лично я, как вратарь, очень уважал крайних нападающих, по тому что только они могут увести защитника, дойти до самой линии и откинуть мяч назад, что в игре всегда самое опасное это вам любой вратарь скажет. Я понимал, что нет смысла ста вить Джесси, когда он не в форме, но мне было очень жаль, что у нас не нашлось никого на его место.

Так, или иначе, перед той игрой босс был озабочен только тем, как остановить проходы Терри Купера по левому флангу. Поэтому от Эрни Лича он хотел, чтобы тот играл скорее дополнительным правым защитником, опекая Купера, и переходил в атаку, если удастся выиграть мяч. Томми Дугалл ничего не сказал на собрании, но после него заметил: «Если мы собираемся играть пассивно, го не лучше ли нам всем выстроиться на линии ворот? А потом, если удастся выиграть мяч, мы сможем перейти в атаку «веером», как в регби».

Лично я был с ним согласен, потому что в современном футболе вратарь всегда остается в проигрыше. Либо вы играете дома и все время атакуете, так что когда соперники переходят в контратаку и бьют по твоим воротам, ты оказываешься застигнутым врасплох, либо в гостях на вас так наседают хозяева, и возле твоих ворот такая суматоха, что тебе крупно везет, если удается увидеть мяч прежде, чем он оказывается в сетке. И еще больше тебе повезет, если он никого не заденет и не влетит рикошетом в другой угол.

Что с нами и случилось в Лидсе. Мы оборонялись с самого начала. Они играли действительно здорово: Билли Бремнер и Джонни Джайлс повсюду успевали в середине поля. Лоример и Грэй носились по флангам. Джеки Чарльтон приходил на розыгрыш штрафных и угловых, так что приходилось бороться в воздухе и с ним, и с Кларком. К тому же он, как обычно, вставал при Подаче угловых прямо перед тобой, как фонарный столб. Однажды ему удалось коснуться мяча раньше, чем мне, и он ударил головой назад, но Рэй Макгроу успел также головой выбить мяч в поле. В другой раз Джонс скинул мяч Кларку, и тот нанес сумасшедший удар с лета; я бросился и коснулся мяча, не будучи уверенным, окажется ли этого касания достаточно. Но в следующую секунду я услышал, как мяч шлепнул в штангу, и на мое счастье примчавшийся Грэм Гиббс выбил его на угловой.

Что же до нашего нападения, то его просто не было. Как я понимал, единственное, на что мы могли надеяться, так это на то, что они под конец пойдут вперед всей командой, и Боб Каллен, получив длинный пас, сможет убежать в одиночку. Так чуть было не произошло однажды, сразу после перерыва: я уж думал, что Боб убежит, но Чарльтон руками остановил его. А какой нам мог быть прок от штрафного в середине поля?

В перерыве босс был доволен, а Томми наоборот, это я видел по тому, как он сидел, склонив голову, весь какой-то пасмурный. Он ненавидел такую игру, говорил, что это не футбол, и, по-моему, был прав. Дэнни это тоже не нравилось. Вообще я заметил, что многое в нем изменилось с тех пор, как он попал в команду. Теперь его часто сбивали, охотились за ним, стараясь вывести из игры, а это очень нелегко вынести молодому парню. К тому же в такой игре, как эта, технарь типа Дэнни просто не мог выразить себя.

После перерыва все осталось по-прежнему: тяжелая игра, много нарушений, они атакуют, мы сдерживаем их атаки.

Прошло около десяти минут, когда Терри Купер прорвался по краю. Эрни Лич пошел с ним, но он обыграл его, очень быстро развернувшись, а потом обыграл и Грэма Гиббса и прострелил. Прострел получился хороший — быстрый, футах в двух от земли, и я видел, что к мячу несся Джонс, а это означало удар с правой. Я примерно прикинул, куда попадет мяч и даже на какой высоте. Я был готов: до ворот ярдов пятнадцать: и я не сомневался, что смогу отвести мяч на угловой. Но когда Джонс ударил, откуда ни возьмись, появился Рэй Макгроу и бросился под мяч, который, ударившись ему в ногу, завертелся с дикой скоростью и изменил направление. Я ничего не мог поделать: мне удалось кое-как изогнуться в другую сторону и даже коснуться мяча рукой, но этого оказалось мало; потеряв равновесие, я был бессилен. Вот и все: этот гол остался единственным в матче.

В поезде Томми Дугалл все время сокрушался, говоря: «Если мы должны были проиграть, то почему же не попытаться сыграть в футбол? Почему не пойти в атаку и не попробовать задавить их?».

— Потому, что тогда мы проиграли бы десять голов, — с кислой улыбкой сказал Джеки Нокс, который никогда много не говорил.

— Нет, не проиграли бы, — возразил Томми, — мы вообще могли бы не проиграть. Эти двое у них в центре большие, но неповоротливые, Если бы удалось поймать их на рывке, они бы сдохли.

— Но сперва надо поймать, — вздохнул Джеки.

Мы все понимали, что чемпионат для нас закончен. «Лидс» опережал нас теперь на пять очков, и, хотя мы имели игру в запасе, это все равно были пять очков, так уж устроена человеческая психология. Босс не очень сокрушался по этому поводу, да он и не мог, ведь мы играли так, как он хотел. По его мнению, мы проиграли из-за нелепой случайности. «Самый дурацкий гол, который я видел за многие годы, — сказал он журналистам. — Они могли бы играть так всю жизнь и не забить», а Дэнни тихо пробормотал себе под нос: «Мы тоже»,

В общем, сезон мы закончили ни с чем — стали третьими, что, наверное, не так плохо для молодой команды. Директора были довольны, и Чарли Макинтош, думаю, получил прибавку, но когда ты настроен на победу в чемпионате, это не такое большое утешение.

Должен признать, что в тяжелые времена, как, например, после игры в Вест Бромвиче или кубкового матча в Трэнмире, я сожалел, что живу не дома. Мне не хватало старика, который сказал бы: «Выше нос, у тебя еще столько всего впереди», и мамы, которая принесла бы чаю. А у себя в квартире мы с Бобом молча сидели друг напротив друга, и от этого нам становилось еще хуже. Наша хозяйка была очень симпатичной и заботливой женщиной, но помочь нам ничем не могла. Что же до девчонок, то разве с ними поговоришь? Им плевать на футбол, а те, которым не плевать, все равно ни черта в нем не смыслят.

Под конец сезона стало немного лучше, потому что мы с Дэнни поехали в турне с молодежной сборной: в Милан, Страсбур и Базель. Не скажу, что это были три самых замечательных места, в которых я побывал за свою жизнь, — тогда я уже привык к путешествиям, — но все равно приятно, что тебя вызвали, и что ты ближе подбираешься к первой сборной. Да и Дэнни был рядом, а это всегда означало веселье. Самым веселым занятием было наблюдать, как он старался подцепить девчонок, которые не говорили по-аглийски. В особенности в Италии, где, как считал Дэнни, всего-то требовалось прибавлять «о» или «а» в окончании, чтобы английские слова превратить в итальянские. Там у него ничего не вышло, в Базеле тоже было тяжело, а вот в Страсбург оказалось немного легче.

Главным во время турне был Рон Гринвуд, тренер «Вест Хэм Юнайтед», и мы сразу же обратили внимание на то, что он был совершенно непохож на Чарли Макинтоша. Он, без сомнения, понимал в игре, мог говорить о тактике до тех пор, пока у тебя голова кругом не шла, но в то же время был тихим, часто улыбался, и если ты хотел что-то сказать, он поощрял тебя, хотя мог и не соглашаться с твоим мнением. Наверное, тогда мы с Дэнни и поняли, что стиль нашего босса не был единственно возможным. Он просто был единственным, знакомым нам, потому что мы ничего другого не встречали с детства.

Рон дал мне несколько полезных советов, например, как отличать по движению континентального игрока, собирается он бить прямо или закручивать мяч, или как узнать, ударит он или откинет назад, выходя к ближней штанге. За это я был очень благодарен Рону, потому что чувствуешь себя настоящим шутом, когда выходишь на перехват, а он возьми да ударь вместо этого между тобой и штангой — что чуть не случилось со мной в Милане.

Стиль игры итальянцев меня очень заинтересовал. Хоть мы и играли при освещении, было очень жарко, поле твердое, мяч легкий, и они управлялись с ним отменно. Примерно двадцать минут нам пришлось отбиваться, и я два или три раза выручал команду. Но я заметил, что, как только дело доходило до физического контакта, мы легко переигрывали их. То, что они никак не могли забить, деморализовало их, и к концу игры мы уже были атакующей стороной. Матч закончился 0:0, но, по-моему, нам не повезло.

В следующем матче, в котором мы победили 2:1, я не играл, зато опять появился в воротах в Страсбуре, против французов. Город был очень красив: нам организовали экскурсию, и я получил большое удовольствие — гораздо большее, чем от Милана, где стояла чудовищная жара и где не было, кажется, ничего, кроме собора, и чем от Базеля, где я даже не знаю, что там у них было. Что же до Дэнни, то ему не понравился даже Страсбур, он вообще ненавидел эти экскурсии и всегда выходил из автобуса последним, стеная: «Мне обязательно идти, мистер Гринвуд? Зависит ли от этого мое место в составе?» И Рон Гринвуд всегда отвечал ему: «Разумеется, зависит».

С французами мы сыграли 2:2; они довольно живо двигались, много возились с мячом, но только один или двое из них могли нормально ударить. Они дважды вели в счете, но мы оба раза отыгрывались, что было неплохо; второй гол у нас забил Дэнни. Но собой я был недоволен. Кажется, я сплоховал во время второго гола, мне надо было побыстрее соображать. Когда я сказал об этом Дэнни, он ответил: «Да, я знаю, но не говори об этом Рону. Скажи, что тебе закрыли обзор».

Было интересно оказаться в компании ребят из разных клубов, тех, против кого часто приходилось играть, но с кем ни разу на разговаривал. Я многое узнал про другие команды, как там ведут себя менеджеры, сколько там платят — это был самый главный предмет разговоров. В одной команде платили премиальные с доходов от продажи билетов, в другой — за позицию в чемпионате, а в третьих была высокая базовая зарплата, но небольшие премии. Можно было видеть, как у некоторых ребят из бедных клубов второго дивизиона челюсть отвисла, когда они слышали, сколько некоторые из нас зарабатывали. Один из таких — он играл в команде Северной лиги, у которой не было больших денег, — сказал, что дважды просил трансфер, но его контракт истекал только через два года, и клуб не отпускал его. «Если они меня опять не отпустят, я задаром убиваться не буду», — сказал он, и это меня слегка шокировало.

Я и раньше слышал о том, как некоторые ребята специально плохо играют, чтобы уйти из клуба, но впервые столкнулся с этим сам. Уж я-то на такое неспособен, это точно, я слишком люблю игру. Только представить: пропускаешь гол, который мог бы предотвратить. Правда, у вратарей все по-другому, следует признать: если уж ты совершаешь ошибку, то это конец.

Я поделился своим удивлением с Дэнни, но он ответил: «Не знаю. А что же ему еще делать?»

— Но ты бы не стал так поступать, а, Дэнни? — спросил я.

— На его месте, может быть, и стал бы.

Было странно слышать это от него. Я сразу вспомнил тех «стариков» из дубля, с которыми когда-то играл. Но ведь там другое дело, их лучшие годы были позади, в то время как у Дэнни все только начиналось.

Я научился нескольким карточным играм; в каждом клубе были свои любимые — кто-то играл в покер, как и мы, кто-то в вист, крибидж и разные другие. Это помогало коротать время в аэропортах и отелях, где иногда приходилось просиживать часами. Но надо сказать, что это было не самое страшное — куда хуже для меня было посещение дурацких официальных приемок. Стоишь там, как дундук, в форменном блейзере и молчишь или, еще того хуже, отвечаешь на идиотские вопросы каких-то журналистов, которые и по-английски-то двух слов связать не могут.

Континенталы очень понравились Дэнни; против них ему было удобно играть, потому что они давали ему больше времени, и он мог выделывать такие штуки, на которые никогда бы не решился в чемпионате, так как знал, что его тут же завалят.

Приехав дамой, я опять стал дуреть от безделья, не зная, чем убивать время, тем более что Боб Каллен уехал в Саффолк. Мы поначалу собирались поехать на Мальорку, как многие футболисты, но из этого ничего не вышло, и я с семьей отправился в Бродстэйрс.

Проторчав там четыре дня, я решил поехать на Мальорку один. В Пальме было здорово: много футболистов, классные девчонки — в общем, мне понравилось. Я вернулся домой, с надеждой готовясь к предстоящему сезону.