Время Андропова

Заключение

Публицисты часто именуют Андропова «самым загадочным генсеком», и у них есть на это основания. Взявшийся из ниоткуда, человек неясного происхождения, делавший карьеру где-то в недрах ЦК при Хрущеве, Андропов вышел на всесоюзный уровень лишь в начале 1960-х. Именно тогда его имя зазвучало в перечне секретарей ЦК, о которых дикторы радио при перечислении лиц высшего ареопага добавляли «а также товарищи Андропов…» и далее — секретари по алфавиту. Да, его фамилия шла первой. Но только после членов и кандидатов в члены Президиума ЦК КПСС. На нюансы партийной рассадки внимание обращали лишь зарубежные кремленологи да отечественные знатоки партийной жизни. Гадали, кто и куда дальше выдвинется, кого можно прочить в преемники «самому».

Впрочем, почему из ниоткуда? Пятнадцатилетний стаж на посту председателя КГБ вывел Андропова на вершину власти. Тут вроде все ясно. Но сама организация, так долго возглавляемая Андроповым, будоражила воображение. Ведь действительно КГБ люди боялись, но знали крайне мало о том, что там происходит внутри и как там все устроено. Органы КГБ представали в образе грозной и тайной силы — всевидящие и длиннорукие.

Весьма показателен эпизод. В самом конце 1979 года был издан сборник статей и речей Андропова. В магазине «Политиздата», где пылились аналогичные сборники других членов Политбюро, вдруг возник ажиотаж вокруг появившейся книги Андропова, ее раскупали как горячие пирожки. В сущности — скучнейшее чтение. Парадные речи, выступления перед избирателями, праздничные и юбилейные доклады. Все, как у всех остальных из Политбюро. Но флёр таинственности: автор — председатель КГБ! Публике казалось будто она, наконец, сможет приобщиться к тайнам всесильной и скрытой от посторонних глаз организации.

Происхождение и политическое становление других советских лидеров было в целом ясным и понятным. Сын сапожника и семинарист Сталин; пастух, а затем шахтер Хрущев[1913]; землемер и металлург Брежнев. И главное — все известно об их родителях — кто такие, где похоронены. Брежнев хоронил мать в 1969 году, и ему по-человечески сочувствовали. Но все не так с Андроповым. Его происхождение и ранние годы — уравнение со многими неизвестными.

Андропов так и не завершил высшее образование. Он обучался на историческом отделении Карело-Финского государственного университета и в 1951 году в связи с переводом на работу в Москву оставил 4-й курс. Вместе с тем Гейдар Алиев без тени сомнения говорил в одном из интервью: «Андропов — личность огромного масштаба, он был один из самых образованных и интеллигентных людей в Политбюро…»[1914].

В апологетической литературе биографы представляют Андропова как гениального самоучку. Вот, например, такой пассаж одного из таких биографов-апологетов: «Многие, писавшие об Андропове, извели немало времени, чернил и бумаги на вопрос о том, какие свидетельства об образовании[1915] имелись у него. На наш же взгляд, гораздо важнее то обстоятельство, что, по мнению многих, как отечественных, так и зарубежных свидетелей, он был хорошо образованным, широко эрудированным, культурным и деликатным человеком и руководителем. То есть обладал теми качествами, которые приобретаются человеком только в процессе самообразования и самовоспитания»[1916]. Более того, вопреки истине и здравому смыслу тот же биограф пишет: «И что особенно отличает сироту из “неинтеллигентной”, рабочей среды, всего в жизни добивающегося исключительно собственными стараниями, самообразованием, самовоспитанием, собственным трудом»[1917]. Ну ладно, можно считать — много добился сам. Но с чего он вдруг сирота? И с какой стати неинтеллигентная среда? Мама с гимназическим образованием, воспитывавшая его до 17 лет, — вполне интеллигентная дама.

Есть и другой пласт литературы, где высказываются совершенно фантастические обвинения в адрес Андропова, да еще и в тесной привязке к самым одиозным историческим персонажам. Вот, например, совершенно вздорное обвинение в сознательных действиях, направленных во вред советской власти: «Впоследствии аналогичный заговор с целью захвата власти и — возможно — реставрации капитализма проводил председатель КГБ Ю.В. Андропов. Но заговор Андропова проявился явно, а заговор Ежова был разгромлен, и тогда реставрация капитализма номенклатуре не удалась»[1918]. Чаще всего Андропову ставят в вину выдвижение Горбачева, будущего «похоронщика» социализма и СССР, как об этом пишут[1919]. Но винить Андропова в протежировании Горбачеву так же нелепо, как обвинять Сталина в том, что он выдвинул на высокий пост и продвигал вверх Хрущева. Ни тот, ни другой вовсе не могли знать о том, какую политическую линию их выдвиженцы начнут проводить в будущем.

Может быть, и не стоит писать подробно, а тем более анализировать весь этот исторический вздор?! Но уж очень много и с разных сторон говорится об Андропове как о злом гении и инициаторе «развала страны». И тут главный аргумент — его происхождение. Даже выстраивается система типологических признаков «ненашести» Андропова: «Известно, что человека еврейского круга от мелкого торгаша до Ю.В. Андропова легко определить по тому, что он пытается беспрерывно блистать остротами Великого Комбинатора из “Золотого теленка” и “Двенадцати стульев” Ильфа и Петрова»[1920]. Более того, рисуется схема, будто именно существовавшая внутри КПСС «иудейская партия» поставила «Андропова-Файнштейна» на пост в КГБ[1921]. Только совершенно неясно, почему он Файнштейн? Смутные слухи о девичьей фамилии матери Андропова давно будоражили сознание советской общественности, но никто и ничего не знал наверняка. Отсюда и полет фантазии многих авторов.

Андропов знал, кожей чувствовал эту возню вокруг его происхождения. Все понимал и еще глубже уходил в оборону. Он с ранних лет разорвал все свои родственные связи, так тяготившие его. Покинув места детства, он никогда не навещал могилы отца и матери. Могила его деда Карла Флекенштейна на Введенском кладбище в Москве не сохранилась, навсегда утрачена. Вероятнее всего, его вдова Евдокия не успела поставить каменный памятник на кладбище до 1917 года, а потом уже не смогла. Да и ее могила неизвестно где. На Введенском в картотеках и списках захоронений фамилии Флекенштейнов отсутствуют[1922]. В 1937 году Евдокия Флекенштейн была еще жива, ей было под восемьдесят. Вряд ли она пережила войну. Ничего не известно о том, приезжал ли ее хоронить Андропов, да и получал ли известие о ее смерти. И вообще, кто бы ему мог сообщить о кончине одинокой старухи? Он перерезал все нити, связывающие его с прошлым. Вот только прошлое шло по пятам… Да, молвой и слухами.

По уверению некоторых авторов, дающих весьма романтичную картину душевных переживаний Андропова и его отречения от родителей, он глушил в себе память о них, хотел забыть: «…в какой-то, помнится, анкете написал, что сирота. Что было не так уж далеко от действительности, потому что потерял родителей так рано… к сожалению, так рано. Отца почти не помнит. Мать, которая вышла за другого, помнит лучше. Но что-то мешает и ее помнить… может, эта странная обида за отца?.. Которого так быстро позабыла мать и вышла за другого…»[1923].

Может быть, эта травма, перенесенная в детстве, отозвавшаяся обидой и комплексами, действительно столь сильно оттолкнула и отдалила Андропова и от отчима, и от матери. Возможно… С другой стороны, уж больно последовательно и даже профессионально он запутывал в автобиографиях вопрос своего происхождения. Чувствуется продуманность и холодный расчет. Да, наверное и даже скорее всего, в основе обида, но далее, взрослея, он все отчетливей понимал, какими гирями на ногах могут оказаться все эти Флекенштейны и куда заведет такое социальное происхождение. Уж что-что, а советские реалии он осознал рано и правила выживания в социалистическом обществе усвоил хорошо.

А вообще интересно, какой практический смысл имеют поиски «еврейства» Андропова? Во многих публикациях и исследованиях позднесоветской эпохи проглядывает нехитрая схема противостояния различных группировок в высшем эшелоне власти, причем группировок, сформированных на национальной основе. А было ли такое на уровне Политбюро ЦК? Пишут, что было. Даже название придумано — «русская партия».

Между тем записывать того или иного члена Политбюро в «русскую партию» или противостоящую ей «космополитическую группу» марксистов-интернационалистов, как это иногда делается, занятие бесперспективное, антиисторическое, да и ничего по большому счету не объясняющее. Члены Политбюро — типичные «серединные люди», одинаково чурающиеся и идей «Союза русского народа», и идей конвергенции и «социализма с человеческим лицом». Достаточно посмотреть на ход возникшей в середине 1960-х яростной политико-литературной полемики между журналами «Новый мир» и, с другой стороны, «Наш современник», «Огонек» и др. И та, и другая сторона использовали в полемике обильные цитаты из классиков марксизма-ленинизма, взывали к идеям Ленина, идеалам социализма. И обе стороны в этом богатом идеологическом наследии находили подкрепление своим идеям и притязаниям. Не стесняясь, об этом пишут участники былых газетно-журнальных баталий. Например, один из приверженцев «русской партии» вспоминал: «Мы и цитатки знали, как подобрать, и в праведных целях “дожать”»[1924]. В том и богатство ленинского наследия[1925], что можно почерпнуть из него аргументы и цитаты для оправдания чего угодно.

Конечно, противоборствующие стороны нельзя оценивать как группирование на безыдейной основе. Идеи и у тех, и у других, конечно, были. Но, маскируя все коммунистической риторикой, они за формой напрочь потеряли содержание. Не имея возможности сказать все напрямую, обе стороны били друг друга цитатами из Ленина. В одном случае — об интернационализме, в другом — о защите социалистического отечества. Сейчас все сведено до простейших форм — патриоты-почвенники против «русофобов», или государственники («этатисты») против либералов и демократов. Теперь нет никаких иносказаний, нет нужды ссылаться на ленинское наследие.

Но историки на то и историки, они ловят нюансы, ищут намеки на проявление политических симпатий отдельных членов Политбюро, скрытый смысл в их высказываниях и трактовках событий. Вот, например, Полянского и Шелепина считают представителями «русской партии» или покровителями русских националистов[1926], а Андропова, наоборот, числят человеком, склонным к идеям космополитов-разрушителей, борцом против «русской идеи», чуравшимся русского духа. И в помощь им неясности в происхождении Андропова и в оценке людей из его окружения — Бовин, Арбатов, Бурлацкий (ведь и вправду «либералы» и будущие «демократы» эпохи перестройки). А они, кстати, и в годы застоя без дела не сидели. Тоже выискивали идейных противников. Иной раз выдвигают и вовсе ничем не подкрепленные версии. Будто Андропов до начала 1980-х годов создавал новую идеологию, соединяя «коммунистическую доктрину с русской державностью, которая заполнит вакуум в фундаменте отечества»[1927].

До назначения председателем КГБ Андропову было непросто в аппарате ЦК. Он не чувствовал своей самостоятельности. Над ним возвышались секретари ЦК Суслов и Кириленко, заправлявшие текущими делами. Суслова Андропов ненавидел и боялся. Хорошо помнил, сколько крови ему испортили он и Кириленко. Петр Шелест вспоминал о Суслове: «…он ведь недалекий, черствый и мстительный человек»[1928].

Сослуживцы отмечали присущие Андропову таланты, заметно выделявшие его в череде предыдущих председателей КГБ: «Вообще Андропова отличали от его предшественников внутренняя собранность, несомненный организаторский талант, игра мысли, разносторонние знания во всем, что касается международной политики»[1929].

Андропов за годы своей карьеры выработал свод правил, ставших его политическим и служебным кодексом. Он твердо усвоил, что «в политике друзей не бывает, есть попутчики», да и то, «как правило, на определенном отрезке времени»[1930]. В отношении к людям, в том числе и к тем, кого хорошо знал, Андропов сохранял осторожность. Как-то даже изрек: «Древние говорили: знать долго, не значит знать хорошо»[1931]. Андропов «не страдал доверчивостью, считал недоверчивость нормой, отклонение от которой для политического деятеля рассматривал как аномалию, сродни уродству»[1932]. Сказывался и дипломатический опыт. В одной из бесед как-то заметил: «…как бывший посол могу вам сказать, что в дипломатии искренность всегда считалась если не пороком, то по крайней мере недостатком»[1933]. Или такой афоризм: «любопытство и болтливость — близкие родственники»[1934]. Кстати, Андропов любил повторять свои наставления и инструкции подчиненным по несколько раз, полагая, что надо «вбивать гвоздь по шляпку»[1935].

Андропов усвоил как жизненное кредо и любил повторять завет волжского боцмана времен своей матросской практики: «Жизнь, Юра, — это мокрая палуба. И чтобы на ней не поскользнуться, передвигайся не спеша. И обязательно каждый раз выбирай место, куда поставить ногу!»[1936]. Осмотрительность в поступках и при принятии решений обозначалась им в часто употребляемом выражении «не сезон», когда надо было повременить с решением[1937]. Да, осторожность и благоразумие — вот стратегия политического выживания. Подчиненные иной раз слышали от Андропова: «Если не можешь свалить врага — не царапайся…». При этом Андропов говорил, будто это любимая поговорка Сталина[1938].

О своих коллегах по работе мог высказаться иронично, но не без подтекста. За иронией порой скрывался некий навсегда усвоенный Андроповым идеологический стандарт. Как вспоминал его помощник: «Как-то задумавшись, Юрий Владимирович вдруг сказал: “Знаете, есть коммунисты, которых нельзя считать большевиками. Вот возьмите, например, Арбатова — коммунист-то он, конечно, коммунист, а вот назвать его большевиком язык не поворачивается”»[1939].

С другой стороны, в основном бывшие сослуживцы пишут об Андропове сугубо в положительном контексте как о предтече перестройки и воспевают им намеченный, но неосуществленный курс экономических реформ и модернизации советского общества. Его выставляют чуть ли не как несостоявшегося спасителя страны. Дескать, его ранняя смерть тому помешала. Но, увы, практические шаги Андропова в качестве лидера страны не дают к этому никакого основания. А его замыслы, мечты — их тоже нет, и нет их следа в письменном наследии Андропова. Он всегда оставался чиновником в застегнутом на все пуговицы сюртуке. Но даже и в апологетической литературе авторы пишут о «серьезных просчетах» Андропова, указывая на выбор им «своих политических преемников» — М.С. Горбачева, А.Н. Яковлева и, как ни странно, в этом же ряду В.А. Крючкова[1940].

Мог ли стать Андропов действительно реформатором, проживи он дольше? Вряд ли. «Он пользовался репутацией честного человека, не боящегося говорить или слушать правду, хотя ко многим его предложениям прислушивались не слишком внимательно. Андропов не был сталинистом, но как политик и человек он никогда не мог избавиться от многих черт и понятий, характерных для этой крутой эпохи. Он требовал порядка, но был неспособен на слишком резкие повороты. Андропов был искренним приверженцем марксизма и ленинизма и никогда не ставил ни перед партией, ни перед самим собой задачи глубокого переосмысления привитых ему с юности учений о социализме и капитализме»[1941].

И тем более не стоило ждать от Андропова каких-либо политических послаблений. Наоборот, стоило ожидать прямо противоположного. «Приобретенный Андроповым в Венгрии жизненный опыт не только не побудил в нем интереса к глубинным, системным реформам социализма, напротив, лишь укрепил его в сознании и без того глубоко укорененный антилибералистский и антиреформаторский настрой»[1942].

Экономические преобразования при Андропове так и не начались, да они, пожалуй, даже и не были внятно намечены. И пустословие очередных зажигательных призывов в андроповское время. Не помогали стране громкие лозунги типа «Не потерять набранного темпа, сохранить настрой на дела!». Без системных преобразований у страны не было шансов. Но еще хуже — упрямство и нежелание вести серьезный диалог с Западом. История размещения в Европе американских ракет средней дальности «Першинг-2» тому наглядный пример. Не вняв разумным предложениям западных лидеров, Андропов взвинтил ставки, что привело к очередному витку гонки вооружений, разорительному для страны и поставившему мир на грань войны. У него не хватило политического опыта, и он не смог разглядеть за антикоммунистической риторикой Рейгана его серьезных стремлений к ракетно-ядерному разоружению. Позднее советские лидеры согласились на «нулевой вариант», но чего это стоило стране. Как пишет историк Волкогонов: «…задумывался ли Андропов над тем, что вся затея СССР с ракетами средней дальности была бессмысленной и чрезвычайно дорогостоящей. На советскую политику добиться преимущества в Европе последовал чрезвычайно энергичный ответ американцев, вызвавший, в свою очередь, немедленный “ответ” Москвы. Спираль гонки вооружений резко взметнулась вверх. Экономика страны, надрываясь, все больше милитаризировалась. Придет время, и все эти ракеты вывезут и уничтожат, но никто и никогда в руководстве не скажет, во сколько миллиардов рублей обошлась советскому народу их очередная бездумная “историческая акция”. Конечно, она будет расценена как “победа советской внешней политики”»[1943].

Хорошо знавшие Андропова современники пишут о нем с большим пиететом, но и они отмечают его твердый подход в защите советских порядков и идеологии: «Это был интеллигентный, широко образованный человек, прекрасно разбирающийся в литературе, искусстве. Ничто человеческое ему не было чуждо: ни поэзия, ни любовь. Его память и аналитический склад ума покоряли. Он был расчетлив, хитер, иногда по своим действиям напоминал Макиавелли. Но при этом в личном плане был честен и бескорыстен. Вряд ли мог быть более достойный защитник существующего строя и идеологии»[1944].

Его, конечно же, сравнивали с другими руководителями страны. И невольно отмечали разницу: «Все знавшие Андропова отмечали у него манеры немного старомодного интеллигента. Он всегда смотрел в глаза и не отводил взгляд, как Черненко. Никогда не кричал, как Хрущев, не “матерился”, как Горбачев, не любил много говорить о себе, как Брежнев»[1945].

В то же время его недруги давали самые уничижительные характеристики Андропову. Например, Семичастный: «Как я думаю, это был человек, осознавший всю серьезность положения в государстве, однако в высшей степени беспринципный и бесхарактерный. Ему не хватало смелости подготовить хотя бы один критический документ о состоянии страны, в котором был бы осужден брежневский курс»[1946]. Ему вторит и Карен Брутенц: «Юрий Владимирович, на мой взгляд, в какой-то степени и драматическая фигура. Прекрасно осведомленный о положении дел в стране, видящий, как все глубже проникают бациллы разложения, как некогда “бетонные” опоры постепенно превращаются в труху, он, бессильный что-то предпринять, в течение семи-восьми лет оставался в основном пассивным наблюдателем. А когда наконец положение изменилось, Ю.В. был уже слишком источен болезнью»[1947].

В практической деятельности во главе органов КГБ Андропов выглядел отнюдь не либералом. О нем пишут как о человеке, стоявшем на позиции «жестокого сдерживания общественной активности евреев вообще и их эмиграции из страны в частности»[1948]. Даже коллега по Политбюро Кунаев ставит Андропову в упрек его репрессивную политику: «Но самые крупные ошибки он совершил на посту председателя КГБ. По необъективной информации были подвергнуты преследованиям и гонениям многие известные представители нашей интеллигенции, видные деятели культуры и искусства»[1949].

Конечно, в партийном аппарате, куда Андропов вернулся в 1982 году, с его именем связывали определенные надежды: «Он разумный и компетентный человек, доступный “новому”, склонный к размышлению…»[1950]. Возможно, на фоне остальных стареющих членов Политбюро Андропов смотрелся вполне презентабельно. Только он не оправдал ожиданий разумной части партийного аппарата. Да никто и не понимал, что у него на уме. Как выразился Гейдар Алиев: «У Андропова было много планов, которые он не раскрывал, эти планы остались неизвестными»[1951]. Вместе с тем даже если и были какие-то нереализованные планы, они не выходили за рамки господствовавшей идеологии: «По своему душевному складу, профессии, убежденности Андропов, тем не менее, не мог предложить ничего спасительного ни обществу, ни партии, такого, что выходило бы за ортодоксальные рамки ленинской доктрины»[1952].

Об этом же пишет и Егор Лигачев. К концу 1983 года, как он утверждает, «политический курс Андропова уже определился: речь шла о совершенствовании социализма и преемственности в политике на основе всего лучшего, что было добыто трудом народа»[1953]. Да, социалистическим идеалам Андропов был верен и заставлял верить в систему советских ценностей своих подчиненных. Что изменилось и изменилось ли что-то с приходом Андропова на вершину власти? Об этом рассуждает Леонид Шебаршин: «Обстояло ли дело по-другому при Андропове? Обаяние его личности в моем кругу оперативных работников разведки среднего и рядового эшелона было велико. Он был дальновиден, практичен и остроумен, говорил просто и по делу. Не пришло бы в голову в разговоре с ним прибегнуть к лозунгам, к привычной риторике. Случись такое, думаю, разговор был бы последним. Но и Андропов лгал и вольно или невольно заставлял нас верить в ложь и лгать самим. (Кстати, как-то Андропов походя заметил: “Откуда ты знаешь, что такое власть?”)»[1954].

А еще Андропов писал стихи, и в его окружении они пользовались популярностью. Многим его сотрудникам нравилось видеть в строгой фигуре руководителя КГБ еще и тонкого лирика. Если во главе такой организации стоит человек, не лишенный поэтического дара, может быть, все не так страшно. Но не все то стихи, что записано в рифму. Андропов писал рифмованные банальности: «Живут и исчезают человеки». Как сказал более известный поэт, «мелкая философия на глубоких местах»[1955]. Конечно, если бы книгу стихов Андропова издали при его жизни, ее раскупили бы влет и только за счет имени автора. И наверняка выдвинули бы на какую-нибудь литературную премию. Но Андропов, памятуя о брежневских мемуарах, имел достаточно благоразумия, а может быть, и скромности, чтобы понять — моветон.

Но, оказывается, Андропов писал не только лирические стихи, но и политические. И «некоторые из них публиковались под псевдонимами, например от имени моряка, обращавшегося к Мао Цзэдуну во время обострения конфликта с Китаем»[1956].

В быту Андропов отличался скромностью. Не любил излишеств. Материальный достаток как будто тяготил его. Подарки и часть собственных денег (зарплату депутата Верховного Совета и деньги за генеральское звание) отдавал в опекаемый им детский дом[1957]. Не так давно был опубликован список подарков, переданных Андроповым в подшефный детский дом, школу-интернат для детей чекистов, «Чекистский кабинет» КГБ, производственно-бытовой отдел ХОЗУ и другие подразделения КГБ[1958].

Квартира Андропова из четырех комнат на Кутузовском проспекте была большой и просторной, но ее внешний вид — опрятный и организованный — оставляет впечатление казенщины, отсутствия уюта, она выглядит как нежилое помещение. Он жил на всем готовом — от еды до одежды, и не хотел ничего лишнего. Дачу в Барвихе занимал по тем временам довольно скромную — деревянную, в несколько комнат: спальня, столовая, кухня, один туалет, ванная и две комнаты для семей сына и дочери[1959]. А временами проявлял даже какую-то ортодоксальную принципиальность, например, резко обрушился на заседании Политбюро на тех, кто «обрастает дачами». Это производит впечатление какого-то нарочитого, показного неприятия частнособственнических инстинктов. Но вряд ли Андропов понимал, что это неистребимо в человеческой природе и что он борется с ветряными мельницами.

Квартира Ю.В. Андропова

[Из открытых источников]

Квартира Ю.В. Андропова

[Из открытых источников]

Но не все так просто в андроповской аскезе. Посетивший в начале 1990-х годах квартиру внучки Андропова журналист, был поражен: «Вот квартира Тани возле Белорусского вокзала, чудесный пес породы бобтейл и не менее симпатичный молодой человек — кандидат в мужья. И что важнее всего — море портретов легендарного деда. Они повсюду: на бесчисленных вазах, на больших и малых полотнах художников. Говорят, что в КГБ создан специальный закрытый музей, где собраны все подарки бывшему шефу. В доме Тани понимаешь: не все!»[1960]. Внучка предложила картины и вазы к продаже. Продать удалось одну вещицу, зато какую! Портрет Андропова размером с почтовую открытку: «Несмотря на всю миниатюрность, он обладал определенной ценностью — был выгравирован на серебряной пластине в обрамлении платины, золота и слоновой кости. Еще более ценной для коллекционеров являлась надпись: “Дорогому Юрию Владимировичу Андропову в день шестидесятилетия от благодарного азербайджанского народа. Г. Алиев”»[1961]. Этот ювелирный портрет купил за несколько тысяч долларов видный русский бизнесмен. Как пишет журналист, «он сможет продать этот портрет дороже. Тому же Алиеву»[1962].

Да, такие подарки в детский дом не отдашь. Их надо и от своего «комитетского» окружения скрывать.

Как отмечают современники, в отличие от газетных фотографий, где Андропов чаще всего выглядел насупившимся и мрачным, «лицо его было приветливым, а неожиданно голубые глаза за толстыми линзами очков — умными, с хитринкой. И только уголки рта время от времени опрокидывались вниз, предупреждая о возможном коварстве»[1963]. Когда он улыбался, а на публике он это редко себе позволял, обнажались «два плоских передних зуба, разведенных друг от друга на небольшое расстояние»[1964].

Преображение портрета: от председателя КГБ к Генеральному секретарю ЦК

1981, 1983

[Из открытых источников]

И правда, все публикуемые официальные фотопортреты Андропова оставляли впечатление мрачной сосредоточенности изображенного на них лица. Как будто где-то в углу стояла невидимая печать грозного ведомства — КГБ. Все так и оставалось, пока он не стал Генеральным секретарем ЦК КПСС. Вот тут-то ретушеры превзошли сами себя. Портрет просветлили, облагородили, чуть-чуть изменили пропорции и при том же исходном материале сумели запечатлеть в представленном публике новом облике какую-никакую человечность. Блестящая работа, а ведь тогда не было никаких фотошопов!

Конечно, в жизни Андропов выглядел не столь презентабельно. Скорее вполне типично для партийного деятеля его уровня. Высокий, плотной комплекции, с вечной гримасой озабоченности на лице, на групповых фотографиях членов Политбюро он часто сутулится, стоял с чуть наклоненным вниз лицом, как будто смотрит в пол. Так его обычно и описывают люди, присутствовавшие на различных заседаниях: «…крупный, с семитскими чертами лица, слегка сутулый и, не поднимая головы, слушал доклад…»[1965]. И еще: «Лицо его редко озаряла улыбка, эмоции проявлялись лишь в компании своих, где можно было расслабиться и даже матюгнуться»[1966]. И еще один штрих: «Георгий Шахназаров подметил любопытную деталь — Андропов словно стеснялся своего роста, величины, старался не выпячивать грудь, как это делают уверенные в себе люди. Чуть горбился не столько от природной застенчивости, сколько оттого, что в партийных кругах было принято демонстрировать скромность, это становилось второй натурой»[1967].

Коллеги по Политбюро отмечают, что у Андропова «были недостатки в характере, проявлялись они и в работе. Он не был лишен высокомерия, некоторого зазнайства, излишней самоуверенности и даже надменности… Он был довольно консервативен в оценке явлений жизни и своем поведении»[1968]. И далее: «В политике ортодоксален, на практике прямолинеен, негибок, в какой-то мере бюрократичен. Консерватизм Юрия Владимировича проявлялся и в личной жизни, поведении. Его отличали замкнутость, неразговорчивость, настороженное, недоверчивое отношение к людям, закрытость личной жизни, отсутствие желания общаться с товарищами по работе (только два-три раза я видел его за товарищеским столом по случаю Нового года или дня рождения кого-то из членов Политбюро, да и то это было только тогда, когда присутствовал Л.И. Брежнев). Одевался Ю.В. Андропов однообразно. Длинное черное пальто зимой и осенью, темный костюм, неизменная темно-серая фетровая шляпа, даже летом в теплую погоду»[1969].

Его внешность стала быстро и катастрофически меняться в последние годы жизни. Он рано потерял пышную шевелюру, столь яркую и заметную на фотографиях его молодости. И если в конце 1960-х и начале 1970-х годов работоспособность Андропова была на пике, то к началу 1980-х он заметно сдал. Как вспоминал Грушко: «Заболевание почек и сахарный диабет усугублялись невероятными перегрузками в работе. Обращало на себя внимание то, что он двигался все с большим трудом, вставая из-за рабочего стола только для приветствия гостей и подчиненных. Когда-то крепкие мускулы начали сдавать. Все реже он наезжал к нам в Ясенево, что также тяготило его»[1970].

Побывавший у Андропова на приеме в конце октября 1982 года Валентин Фалин был поражен его видом. Они не виделись всего-то три-четыре месяца:

«Очень он изменился. Андропов прочитал по глазам мой невысказанный вопрос и заметил:

— Врачи рекомендовали пройти курс похудения. С пуд сбросил. Как будто на пользу.

Лицо белое, спорит в цвете с седыми волосами. Непривычно тонкая шея, окаймленная ставшим вдруг необъятным воротничком сорочки. Голова кажется еще более крупной. Глаза тоже другие. Они не улыбаются, если даже Андропов шутит. Мысль из них не ушла, но добавилось озабоченностей и печали»[1971].

Память о коротком периоде пребывания Андропова у власти это не только ироничные и злые анекдоты. Это и народный фольклор, прибаутки и городские легенды. Как уже отмечалось, консерватизм Андропова в одежде был типичен для партийной верхушки, воспитанной в сталинское время. Заметным внешним признаком старых привычек были галоши. И тут Андропов был отмечен, попав острословам на язык: «Еще более забавная история случилась с галошами Юрия Андропова. Однажды он, прежде чем сесть в машину, в забывчивости снял галоши и оставил их на обочине. К ним тут же был приставлен часовой, который целый день охранял галоши вождя КПСС!»[1972].

Этикетка водки, прозванной в народе «Андроповка» [Из открытых источников]

Конечно, это в чистом виде городская легенда. Доведенное до абсурда чинопочитание и сакрализация власти[1973]. Часовой возле оставленных на тротуаре галош вполне перекликается с давним эпизодом 1859 года, описанным Бисмарком в мемуарах. Однажды во время прогулки по Летнему саду российский император обратил внимание на стоящего посреди лужайки часового. На вопрос, почему он там стоит, солдат ответил, что «так приказано», и больше ничего не смог сказать. Император поручил выяснить на гауптвахте, зачем выставляется часовой на лужайке. Увы, и там ничего не смогли пояснить, кроме того, что «в этот караул зимой и летом отряжают часового, а по чьему первоначальному приказу — установить нельзя». Об этом заговорили при дворе, и нашелся старик-лакей, рассказавший, как когда-то он гулял со своим отцом по Летнему саду, и слышавший от отца: «А часовой все стоит и караулит цветок. Императрица Екатерина увидела как-то на этом месте гораздо раньше, чем обычно, первый подснежник и приказала следить, чтобы его не сорвали». Приказ был исполнен, и так с тех пор из года в год выставлялся часовой. Бисмарк пишет: «Подобные факты вызывают у нас порицание и насмешку, но в них находит свое выражение примитивная мощь, устойчивость и постоянство, на которых зиждется сила того, что составляет сущность России в противовес остальной Европе»[1974].

А вот и еще одна, на этот раз вполне достоверная и житейски значимая молва времен Андропова. Подорожание спиртных напитков в сентябре 1981 года было памятно всем. Цена водки, раньше стоившей 4 рубля 12 копеек, поднялась до 5,30, а та, что стоила раньше 3,62, вообще исчезла. Но государственный стандарт на нее оставался в силе. И вдруг уже при генсеке Андропове в продажу поступила водка за 4,70, по тому самому стандарту. Народ возликовал. Фактически все выглядело так, как будто водка подешевела! Хоть это и был подорожавший вариант водки за 3,62. Тогда в народном фольклоре прочно закрепилось название этой водки «Андроповка» и даже расшифровка самого слова «водка»: «Вот она доброта коммуниста Андропова». Были и другие схожие варианты расшифровки.

Память об эпохе, так уж повелось, хронологически рифмуется с правителями.

Большое и значимое видится издалека. Когда-то в начале 1970-х годов стала популярной шутка о том, что будет написано о Брежневе в энциклопедии XXI века? А будет сказано просто и незатейливо: «Брежнев — мелкий политический деятель эпохи Сахарова и Солженицына»[1975]. Сегодня вновь возникает вопрос, а может быть, так оно и есть? За кем историческая правота? За Брежневым, Андроповым и последователями их взглядов? Или за теми, кто не боялся противостоять казенному единомыслию и тем самым бросал вызов советской системе? И это не только Сахаров и Солженицын, чьи имена широко известны. Это многие смелые и мыслящие люди, взявшиеся на рубеже эпох создавать новую демократическую страну. Страну, где человек был бы свободен от государственного произвола и насилия.