Чтобы выбирать наиболее перспективные проекты и планы, требуется объективный критерий для их сравнения и ранжирования в оптимизационных задачах. Если это показатель, основанный на объективно измеряемом соотношении, мы имеем шанс на объективную оценку. Трудовая теория потребительной стоимости таким критерием делает время[80].
Ойген фон Бём-Баверк
Экономическая теория имеет довольно давнюю историю попыток учитывать фактор времени для сравнения различных проектов и вариантов вложения ресурсов. Так, в работе «Позитивная теория капитала» Ойген фон Бём-Баверк[81] определяет как процент на капитал то, что политэкономы называют средней прибылью на весь авансированный капитал. Предложенный им подход выделил экономику из политэкономии, подменив сложные категории прибавочной стоимости и цены производства быстро понимаемой упрощённой версией в виде понятия «прибыль», и для этого достаточно подменить трудный анализ общественно необходимых затрат труда (стоимости) элементарными ростовщическими расчётами. Процент на капитал — это разница в ценности настоящих и будущих благ. При прочих равных, товары удовлетворения аналогичных потребностей более высоко ценятся в настоящем по сравнению с будущим. Люди склонны оценивать выше, например, возможность получить автомобиль сегодня
по сравнению с обещанием получить тот же автомобиль через год. Точно так же это временное предпочтение объясняет, почему люди готовы вернуть, например, 110 рублей банку в течение одного года в обмен на получение 100 рублей сегодня.
Бём-Баверк применяет это понимание процента на капитал к «прибыли» капиталиста от его инвестиций в производственные ресурсы, такие как земля, рабочая сила и капитальные вложения. По его словам, капиталист инвестирует настоящие товары (деньги) в обмен на будущие товары (доход, который он получает от продажи готовой продукции). В частности, деньги капиталиста вкладываются в труд, землю и капитальные активы, используемые для создания готовой продукции к какому-то моменту в будущем.
Чтобы лучше понять, почему это важно, возможно полезнее представить сделку между рабочими и капиталистами как ссуду. Например, капиталист через свои инвестиции авансирует сегодня рабочим определённую сумму денег в виде заработной платы. Тогда капиталисту как «кредитору» выплачиваются деньги в будущем, но не напрямую из кошелька рабочего. Вместо этого ему платят из дохода, который он получает при продаже готового продукта, полученного в результате труда рабочего.
Если доход, полученный от готовой продукции, превышает деньги, вложенные в труд, разница считается процентом, как описывает Бём-Баверк. И наоборот, рабочие похожи на «заёмщиков» в ситуации с займом. Они получают деньги сейчас с обещанием «вернуть» ссуду в будущем, за исключением того, что выплата происходит в виде будущих готовых продуктов, созданных их трудом.
Этот подход на практике широко применяется в сравнительной оценке эффективности проектов капитальных вложений в виде анализа рентабельности и/или расчёта чистого дисконтированного дохода (подробнее об этом в параграфе 2 настоящей главы). В нашу эпоху уже понятно, что это слишком грубая и прямолинейная попытка учитывать время как фактор оценки эффективности. Нет возможности сравнивать проекты, затрагивающие большое количество сторон — процент на капитал все сводит к интересам лишь инвесторов капитала. То есть социальные и экологические эффекты не замечаются. А в XXI веке ещё и сама суть производства слишком далеко ушла от эпохи свободной конкуренции в производстве для продажи неизвестному потребителю через рынок. Развивается новое производство с новыми закономерностями — массовое производство на заказ. В том числе с новыми возможностями использовать фактор времени как меру эффективности.
В этой новой экономике, строящей систему массового производства на заказ на основе технологий сбора и анализа больших данных, в том числе с использованием искусственного интеллекта, начинает действовать принципиально иной, ранее несуществующий способ увеличения богатства. Он не соответствует политэкономическим законам, описывающим товарную экономику — ни закону стоимости, ни закону предельной полезности. Как отмечает академик С. Ю. Глазьев, «… если в традиционных сферах чем больше тратится ресурсов, тем дороже стоит продукт, то в цифровой экономике все наоборот. Чем больше накоплено данных, тем дешевле производство продукции… накопление данных позволяет генерировать новые данные с уменьшающейся стоимостью дополнительно получаемой информации… по мере расширения сферы деятельности и охвата рынка предельная эффективность инвестиций растёт, а не снижается, как в сфере материального производства»[82].
Этот феномен — неисчезновение ценности ресурса при его потреблении — описан в политэкономической литературе, в работах по трудовой теории потребительной стоимости (В. Я. Ельмеев): «Увеличение производительности труда в общественном масштабе предполагает, что существующие потребности удовлетворяются с помощью применения в производстве меньшего количества труда (времени), чем прежде. Следовательно, высвобождаемый труд (время) может быть затрачен на удовлетворение новых или иных потребностей, не реализуемых в прежних условиях. Отношение же труда, высвобождаемого из сферы материального производства, к занятому в нем труду может служить нормой повышения потребительной способности общества. Эта норма является формой выражения закона возвышения потребностей. Содержанием же этого закона будет образование новых или удовлетворение ранее не удовлетворённых потребностей — то есть рост реального богатства. Их возрастание обеспечивается в первую очередь превращением сэкономленного в материальном производстве труда и рабочего времени в другие виды деятельности, порождающие и удовлетворяющие новые потребности[83]».
Василий Яковлевич Ельмеев
Иными словами: если труд в результате инноваций переорганизован так, что экономит время у потребителя, то потребление продукта этого труда не «обнуляет» его ценность, а создаёт новую. То самое сэкономленное время. То есть ресурс списан, а его полезность — осталась. Результаты такого труда превышают затраты. И если в результате этого инновационного проекта выпущен продукт массового потребления, то пока он потребляется — производится сэкономленное время. Это может происходить годы, то есть эффект может быть огромен. Таков эффект от труда в массовом производстве на заказ (плановом
производстве), с оптимизацией производственного плана на основе критерия превращения рабочего времени в свободное.
Таким образом, современной экономике предстоит скачок, после которого заработают новые закономерности. Это выражается и по отношению к накоплению данных как продукту, а также по отношению к труду в массовом позаказном производстве.
Как видим, новая растущая сфера, в которой отступают законы товарной экономики, вполне адекватна экономике плановой — ведь плановая экономика это и есть экономика массового производства на заказ, а производство на основе накопления данных есть постоянно совершенствующееся производство на заказ (разница только в том, что у искусственного интеллекта нет критерия оптимизации, а есть случайные последовательные приближения. Только не к оптимуму, а к прошлому. И это означает, что одной только цифровой экономики недостаточно для построения общества всеобщего благосостояния и свободного всестороннего развития каждого человека). Само по себе широкое применение искусственного интеллекта ещё не делает плановую экономику эффективной — в силу технических ограничений искусственного интеллекта. Главное из них — обучающиеся на накапливаемых размеченных данных нейросети (которые и называют сейчас искусственным интеллектом) не могут предсказать будущее на основе прошлого, если данные из прошлого не коррелируют с будущим. Они не способны предвидеть перелом тренда[84], скачок.
При этом, раз мы через цифровизацию фактически строим более совершенную систему производства на заказ, полезно помнить, что «…развитость системы заданий определяется тем, в какой мере она способствует движению экономики по оптимальному пути развития[85]». Зафиксируем: без стремления к оптимальному развитию, что возможно лишь при наличии объективного критерия оптимизации планов, систему планирования считаем неразвитой и скорее имитирующей полное удовлетворения потребностей.
Если только развивать систему заказов на основе обучения нейросетей методом последовательных приближений, то есть на основе прошлых фактических данных по огромному количеству параметров, мы можем построить мощный механизм манипуляции потребителем за счёт подстраивания к его поведению и прошлым решениям. Так мы получаем ещё одну уловку спекулянтов, а не удовлетворение потребностей и не развитие человека. Более того, это обеспечит деградацию каждого члена общества, так как каждый будет постоянно привязываться к своему прошлому поведению, и это будет очередной лёгкий (но не здоровый) образ жизни. Цифровизация без оптимизирующего планомерного развития станет очередным пунктом в череде теоретических ошибок по отношению к госмонополистическому капитализму, чей перечень мы привели в параграфе 3 первой главы.
За стремление к оптимальному пути развития отвечают люди, строящие систему массового производства на заказ, а искусственный интеллект для них является системой поддержки принятия решений. Люди, управляющие развитием экономики, обязаны обеспечить широчайший поток предложений проектов развития, чтобы можно было выбрать наилучшие, организовать межпроектное взаимодействие, сделать творчество во всех его видах всеобщей идеей и таким образом реализовать творчество масс через вовлечение в управление экономикой. По поводу же критерия оптимизации заметим, что из всей истории экономики известно, что «…рост нормы свободного времени общества, означая повышение общественного благосостояния, образует объективную предпосылку экономического развития. Реализация этой предпосылки определяется тем, в какой мере обеспечивается сочетание рабочего и свободного времени в социальной деятельности каждого члена общества[86]».
Мысль о том, что необходимо постоянное стремление к превращению рабочего времени в свободное, отстаивалась не только представителями политэкономии социализма. Например, Дж. М. Кейнс прогнозировал введение к 2030 году 3-часовых рабочих смен на производстве[87]. Он подразумевал не только рост производительности труда, но и расширение круга лиц, занимающихся производством. Без последнего условия рост производительности приводит к сокращениям рабочих, а не к наделению их свободным временем.
Итак, мы можем заключить, опираясь на весь исторический опыт развития хозяйства, что в новой складывающейся под воздействием развития производительных сил экономике законом её расширенного воспроизводства (то есть развития) становится закон движения трудовой потребительной стоимости. Для наших целей можно его сейчас сформулировать так: планомерное превращение рабочего времени общества в свободное обеспечивает расширенное воспроизводство экономики, основанной на производстве на заказ. Под свободным временем понимается время для свободного развития.
Поскольку сейчас нет самодостаточных национальных экономик, полностью воспроизводящих необходимые для них материальные блага и при этом отвечающие современному научно-техническому уровню продукции, во всех национальных экономиках что-то производится в избытке, что-то в недостатке.
Майкл Портер
Соответственно, любые новые проекты в экономике могут быть ориентированы либо (в конечном итоге) на экспорт, либо на импортозамещение. В XX веке они считались в конечном итоге взаимосвязанными, поскольку существовали исследования, сравнивающие успехи стран в конкуренции за глобальные рынки и показывающие, что обычно экспортному успеху предшествовал успех в завоевании предпочтений внутренних потребителей, проявляющих в силу своих местных особенностей большую требовательность, чем потребители на мировом рынке. Это позволяло достичь качества, которое на стадии выхода на внешние рынки становилось решающим конкурентным преимуществом. Наиболее подробно и фундаментально эта мысль была развита американским экономистом Майклом Портером[88]. Именно на этом соображении обосновано введение в ряде стран налога на добавленную стоимость (НДС) — он не взимается при экспорте, то есть производители стимулируются больше продавать на внешних рынках, чем на внутреннем. Он действует сейчас в 137 странах из примерно двух сотен. Одна из немногих стран со значительным экспортом, где этого налога нет — Соединённые Штаты Америки, хотя последние десятилетия они всех обгоняют по технологиям. И НДС не помог Евросоюзу обойти их, такой шанс есть у Китая, но не благодаря НДС, а благодаря координируемым государством программам по захвату экспортных рынков на основе гигантской концентрации промышленного капитала и вложений в НИОКР. НДС — это очередной пример, когда метод косвенного регулирования не даёт результатов, но усложняет построение сложных кооперационных цепочек.
Поэтому и мы говорим не про стимулирование или иную косвенную поддержку, не про эластичные меры государственного регулирования (об этом говорилось в главе 1, параграф 3), а про необходимость координируемых государством программ как по захвату экспортных рынков, так и по импортозамещению с целью повышения эффективности экономики. В целом, импортозамещение само по себе всегда затруднено, поскольку уровень международной кооперации слишком велик в наше время. Когда современная Россия после 2014 года в силу ухудшения отношений с рядом стран оказалась под ограничениями во внешней торговле и начала провозглашать политику импортозамещения, в ряде случаев выяснилось, что это просто невозможно. Либо возможно с резким снижением качества, причём даже не только в высокотехнологичной продукции. Речь порой шла даже о … гвоздях, которые все оказались китайскими. В 2018 году, на 4‑м году политики импортозамещения, телеканал Царьград провёл опрос экспертов. По их данным, «зависимость отечественной промышленности от зарубежных товаров выросла до 93 %, пришли к выводу учёные-социологи… Зарубежные покупки — не свободный выбор, а безысходность. … Из того же опроса следует, что 69 % российских предприятий просто не могут отказаться от иностранных товаров. Нужная продукция в России либо не производится, либо её качество оставляет желать лучшего»[89]. С момента этого опроса прошли годы; поскольку автор работает в сфере инноваций в России, он может засвидетельствовать, что ситуация с реальной локализацией производств не улучшилась. А ухудшилась.
Эти примеры с результатами многодесятилетней практики с развитием за счёт экспорта, в том числе на основе косвенного регулирования через введение НДС, а также с теперь уже многолетней практикой импортозамещения в России, дают основания искать иной путь определения пути развития страны. С развитием как экспорта, так и импортозамещения, но без возведения какого-то из этих двух подходов в приоритетный перед вторым.
Мы считаем, что в нашу эпоху, эпоху уже видной всем экономики данных (накопления и использования данных о потребителе), и очевидному пока что немногим развитию производства на заказ, успех должно принести не только детальное знание своего потребителя, но и добросовестное сотрудничество с ним через стремление создать долгосрочную экономию для него. Это поначалу должна быть финансовая экономия (снижение цены, эксплуатационных издержек и прочих составляющих совокупной стоимости владения имуществом), которая в конечном итоге оказывается экономией времени. И отбирать те проекты, которые не просто приносят эту экономию потребителю, а приносят её всему обществу. И именно такие проекты делать объектами максимальной государственной поддержки.
Такая ориентировка на достижение максимальной общественной экономии труда поможет создать систему заданий по распределению труда в обществе, обеспечивающую социально-экономическое развитие, а не вписывание хозяйства страны в мировую экономику в качестве придатка других экономик, чьё развитие (этого придатка) из-за этого искусственно тормозится. Поскольку средства нации вкладываются в инфраструктуру, необходимую для экспорта продукции низкого передела, а не в создание необходимого самой стране. А идея «купим необходимое за экспортную выручку» за 30 лет такого подхода в России и более чем сотню лет такого же подхода в Южной Америке себя полностью дискредитировала, породив в основном гнойники оффшорно-олигархических кланов. В которых и гниёт богатство этих народов, не принося им пользы.
Латиноамериканские фавелы
Рассуждения из предыдущего пункта призваны вместо распределения усилий по двум различным направлениям развития экономики вводить общий критерий, описанный нами, а сами поддерживаемые проекты могут быть любой направленности. И ранжировать их при определении объектов вложений нужно единой меркой — вкладом в социальную экономию труда. Таким образом, задача на предшествующем этапе — определить, какие объёмы средств направлять на поддержку экспорта, какие на поддержку импортозамещения, вообще не должна ставиться. Но при предлагаемом нами подходе возникает другая задача, разрешение которой зависит от инвестора — будь то государство, которое развивает госсектор, либо экономику в целом, или тот, или иной институт частного инвестирования. Это задача содействия максимальному внедрению поддержанных и реализованных инноваций, так как величина трудового потребительностоимостного эффекта — экономия труда — совершенно очевидно зависит от масштаба и периода применения нового продукта.
Государственный монополистический капитализм обладает возможностью влиять на эти параметры за счёт внедрения новшеств в управляемых им народнохозяйственных комплексах, в силу единства собственности. Таким образом, он имеет возможность организовывать соревнование разработок, внедряя наилучшие, и не зависеть от превратностей и неудач продвижения конкретного проекта на рынке. Также он имеет возможность перераспределять полученный эффект от внедрения в интересах общественной экономии труда. Вот эти масштабы и задают отправные точки для планирования.
Конечно же, при этом совершенно необходима система соревнования разработок, благодаря которой постоянно отбираются лучшие из них, а последующие стадии инновационного цикла обеспечиваются необходимыми кадровыми и иными ресурсами ещё во время прохождения прикладных стадий НИОКР. Поэтому мы и говорили в главе 1, что инновационное развитие зависит от качества научно-производственно-образовательного взаимодействия (10 лет и более — нормальный период для прохождения от прикладной НИР до массового производства). Если сейчас ясно, что через 10 лет понадобятся тысячи специалистов, которых сейчас нет, что мешает начать ориентировать на эту перспективу нынешних школьников? Сейчас в России пытаются занять школьников и студентов инновациями, их заставляют придумывать «проекты», ввели в старших классах средней школы предмет «основы проектной деятельности» (может называться «индивидуальный проект»), где ученик должен сам придумать себе дело и потом отчитываться о его исполнении… то есть не передовые специалисты должны ставить задачи, а вместо этого дети — научиться придумывать что-то, а потом отчитываться.
Конечно же, эта странная практика должна быть оставлена и замещена соревнованием в инновациях, но соревнованием в достижении общественных целей, соревнованием, в котором лучшие специалисты технологических направлений изыскивают направления повышения эффективности экономики (по критерию общей экономии труда), затем на основе этого формируют политику развития технологий и кооперации, а затем — оптимальный план социально-экономического развития. Все остальные подключаются к этому плану на своём этапе — НИИ осуществляют разработки, корпорации доводят их до степени внедрения и внедряют, вузы и школы готовят будущих работников новых отраслей к работе на соответствующих этапах.
Подробнее работа такой системы описана в главе 3.
Итак, мы утверждаем, что современная стадия развития производственных сил (цифровая экономика с поддержкой принятия решений на основе искусственного интеллекта) и стадия развития производственных отношений (государственный монополистический капитализм) приводятся в соответствие друг другу с помощью работы системы планирования инновационного развития, основанные на критерии роста свободного времени. Планирование инновационного развития нами определяется как назревшее совершенствование взаимодействия производства, образования и науки, без которого система производства на заказ не достигнет требуемого уровня, и субъекты экономики продолжат концентрироваться во все большей мере на спекулятивных перераспределительных операциях, чем на создании общественного богатства. Создание же системы планомерного инновационного развития не просто сделает созидание более выгодным, чем спекуляции (включая манипуляции поведением потребителя на основании постоянной слежки за ним), но и создаст новый способ обогащения — вознаграждение за повышение эффективности экономических комплексов.
Это не означает, что старый легитимный способ обогащения (создание предпринимательской прибыли) будет вытеснен полностью. Напротив, потенциал для предпринимательства за пределами сферы оптимизации работы монополий постоянно будет воспроизводиться, причём как со своими преимуществами, так и со своими недостатками.
Поскольку на практике не бывает народного хозяйства с равномерно развитыми отраслями, эта постоянная неравномерность развития всегда создаёт потенциал внешней торговли, то есть производства для обмена. Потенциал развития товарного производства, то есть производства не на заказ, а для неизвестного потребителя, получающего продукт через рынок. Таким образом, даже в народном хозяйстве с мощным сектором производства для непосредственно общественного потребления постоянно создаётся потенциал для предпринимательства. Он может быть основан либо на уникальном качестве, которое делает все прочие продукты на мировом рынке устаревшими, либо на низком качестве и благодаря этому низкой цене, что важно для недостаточно платёжеспособных потребителей. Ну и третий вариант — ценовое преимущество без качественного преимущества на основе сотрудничества отраслей. Когда какой-то продукт из разряда дорогостоящих переводится в разряд доступных по цене, как это было с эмалированной посудой в СССР. До 1970‑х годов она считалась дорогим товаром, но затем был найден способ использовать побочные эффекты в некоторых производствах Оборонно-промышленного комплекса, в результате эмалированная посуда стала доступна каждой советской семье, а в прочих странах ещё долго была дорогой.
Таким образом, неравномерность развития отраслей, входящих в одну и ту же национальную экономику, будет ещё очень долго порождать основания для международной рыночной торговли. В этом мы видим объективное основание воспроизводства в том числе частного предпринимательства как общественного института рыночной (то есть товарной) экономики. По определению, товар — это продукт, поставляемый заранее неизвестному потребителю через рынок, то есть через обмен. «Под товарным производством разумеется такая организация общественного хозяйства, когда продукты производятся отдельными обособленными производителями, причём каждый специализируется на выработке одного какого-либо продукта, так что для удовлетворения общественных потребностей необходима купля-продажа продуктов (становящихся в силу этого товарами) на рынке»[90]. Поясним, что требование обособленности производителей и их специализации на одном продукте было верным для 1893 года (когда было сформулировано это определение), поскольку развитие монополизма ещё предстояло осознать. Для стадии же государственного монополистического капитализма определяющим остаётся требование производства для реализации неизвестному заранее потребителю через рынок.
Важно понимать объективное основание для воспроизводства товарных отношений на новой стадии, чтобы регулировать их адекватно. Именно бездумное поощрение товарных отношений в СССР начиная с 1960‑х годов[91], ещё и преподносимое как фактор повышения эффективности, во-первых, мгновенно возродили в социалистической стране буржуазию (в первую очередь — на основе создания экспортноориентированного топливно-энергетического комплекса), которая в 1991 году добилась легализации своего статуса. Во-вторых, всего за три неполных десятилетия встроили народные хозяйства стран социалистического блока в капиталистическую систему. В которой других мест, кроме периферийных, на тот момент не было. Так что тридцатилетнее застревание России на обочине мировой экономики вполне закономерно и не должно удивлять. Удивляться не следует также тому, что удалось в эти годы сохранить мировое технологическое лидерство в атомной отрасли. Продукт этой отрасли — это атомная станция, то есть гигантский проект. Позаказное плановое производство в чистом виде. То есть не товарное. Поэтому такое явление, как Государственная корпорация «Росатом», опережающая ближайших конкурентов в своей отрасли по технологиям на десятилетия[92], также вполне закономерно.
Иными словами, работа монополий, государственных и технологических, на внешний рынок не должна нести рисков подчинения её работы интересам, противоположным интересам собственного народного хозяйства, если она поставляет на экспорт продукт, основанный на объективном технологическом преимуществе, причём достигнутом в рамках решения задач эффективности собственной экономики как целого. В таком случае мы просто увеличиваем сферу применения наших достижений. А возможен иной случай — когда мы тратим свой труд на добычу ресурсов, нужных другим экономикам для экономии труда в них. И продаём их через подверженный манипуляциям и ограничениям внешний рынок. Например, десятилетиями строим трубопроводы, чтобы потом по определяемой не нами цене поставлять через них энергоресурсы. То есть допускаем риски, которыми не можем управлять, но могут управлять внешние партнёры (очень удобная ситуация для того, чтобы нас периодически грабить). Чем Россия и до того СССР и занялись с энтузиазмом, достойным лучшего применения. Не экспортная прибыль важна, а эффективность распределения труда в обществе и инновационное развитие этого общества. То есть достижение социальной экономии труда.
Это что касается экспорта продукции монополий. Но правильного подхода требуют также и немонопольные внутренние производители, в том числе частные, локализующие импортные производства. Их инновационность выражается в постоянно растущей степени импортозамещения вплоть до полной локализации производства. Они таким образом снижают потребность народного хозяйства во внешних обменах, а значит повышают его возможности по управлению собственной эффективностью. И такого рода проекты также поэтому должны оцениваться с точки зрения влияния на социальную экономию труда. Обязательно найдутся проекты, не окупающиеся ни по прибыли, ни по экономии у потребителей, но тем не менее влияющие на экономику как целое таким образом, что будет создаваться требуемая экономия труда в обществе. А это означает, что такие проекты нужно поддерживать и выделять на их реализацию требуемые ресурсы.
Чтобы правильно выбирать конкретные направления развития (то есть не создавать локальные максимумы эффективности, не обеспечивающие при этом общеэкономического оптимума, и не работать на повышение эффективности внешних партнёров за счёт собственной эффективности распределения труда) потребительная сила общества (то есть не внутренний спрос, который может быть неплатёжеспособным, а именно потребности общества, потенциально удовлетворяемые при имеющемся развитии производительных сил) должна быть ориентиром для планирования.
Сказанное означает: использовать для развития экономики возможно в том числе и неплатёжеспособный спрос. Каким образом? Используя его как основание для определения направлений расширения производства.
Ведь если мы планируем, имея целью создание экономии у потребителя, эта экономия повысит его платёжеспособность и часть неплатёжеспособного спроса перейдёт в платёжеспособный. Так мы переходим от понятия спроса и его исследования к планированию производства потребительных стоимостей (то есть полезных продуктов и услуг).
Предлагается принцип: экспортируем, лишь удовлетворив свой увеличившийся за счёт достигнутой общей экономии спрос, замещаем импорт, если это даёт социальную экономию труда (времени). Это также касается планомерного сотрудничества с отраслями, развивающими инфраструктуру. Например, в РСФСР в 1975 году было примерно на тысячу аэропортов больше, чем в России 2016 года[93] (было более 1300, стало … более 300). Дело в том, что эта тысяча исчезнувших аэродромов были в основном малыми — в райцентрах, посёлках… За несколько рублей можно было с утра слетать к бабушке в соседний район и вечером вернуться обратно на самолёте малой авиации. Это давало не только огромный социальный эффект, не только связывало страну в единое целое, но и улучшало снабжение между регионами, то есть работало на эффективность экономики. На внутренний туризм, на спорт как отрасль, на сельское хозяйство. А возможно это было благодаря одной детали: керосин для малой авиации выделялся государством… бесплатно[94]. То есть цена билета (2–3 рубля) на полет в соседний райцентр должна была окупить лишь рабочее время экипажа и наземных (немногочисленных) служб, плюс амортизация самого воздушного судна. Которое было рассчитано на долгие десятилетия эксплуатации. То есть амортизация была невелика. Вот и весь секрет.
И это не обязательно было убыточным мероприятием. Ведь нефть, подвергнутая прямой перегонке или ректификации, образующая горючую смесь жидких углеводов под названием «керосин», добывалась из собственных месторождений. И хотя у нас нет доступа к соответствующим расчётам, можно с существенными основаниями полагать, что затраты на производство керосина для малой авиации скорее всего не превышали эффект, получаемый от развития как перечисленных выше отраслей, так и экономию для трудящихся, которые не просто дёшево и быстро перемещались, но и получали качество жизни, сейчас просто невозможное. Поскольку нефтепродукты вместо достижения вышеописанного экономического эффекта экспортируются за валюту, а валюта в российскую экономику в основном не доходит. Она оседает на офшорных счетах, либо мёртвым грузом в Фонде национального благосостояния, либо идёт на нужды самого горнодобывающего комплекса. В бюджет страны через налоги попадает далеко не большая часть.
Таким образом, постепенное расширение областей планомерного взаимопроникновения отраслей и вовлечение в него все новых монополистических комплексов раскрывает новые объёмы потенциала инновационной силы идеи экономии труда, при развитии за счёт товарных отношений нереализуемые. Как капиталистические отношения вырастали на базе аграрного общества, отделяя от крестьянских промыслов отрасль за отраслью (см. «Развитие капитализма в России» В. И. Ленина), так и новые монополии, подталкиваемые прогрессивной экономической тенденцией (переходом к развитию с опорой на производство на заказ) на службу интересов всего общества, будут отходить от товарных отношений. Становится возможной постановка задачи социальной экономии труда как прогрессивной линии развития.
Если развивающаяся отрасль консолидирует собственность на свои активы (вплоть до полного огосударствления, либо за счёт системы интеллектуальной собственности), это даёт ей все больше использовать способ развития за счёт повышения эффективности экономики. Поскольку она сама является существенной частью экономики, и способна осуществлять проекты повышения собственной эффективности. Такое развитие существенно более устойчиво по сравнению с развитием за счёт освоения глобального рынка, не подвержено его постоянным рискам кризисов перепроизводства, рейдерства, спекулятивных атак. Кроме того, что у такой отрасли повышается эффективность сотрудничества с образовательной, исследовательской, инфраструктурной системами, она получает возможность реализовывать чисто внутриотраслевые проекты, создающие экономию труда в отрасли в целом.
Отметив важность единой собственности в отрасли, посмотрим на виды отраслей — где в первую очередь и где затем внедрение трудового потребительностоимостного анализа эффективности принесёт наибольший эффект. Ведь различные виды инновационных проектов разными способами влияют на социально-экономическое развитие. То есть, различным образом создают общеэкономическую экономию труда (времени). Сейчас объясним, как мы делим их на группы по этим способам. Их получается три.
Поскольку мы все время говорим о развитии массового производства на заказ, определим виды производства, в которых эта тенденция проявится в первую очередь (поскольку условия назрели раньше прочих), в каких будет развиваться позднее. Эта очерёдность определяется степенью зрелости условий, главным из которых мы видим возможность не только создавать общую экономию, но и получать за это соразмерное вознаграждение. А это легче всего в производстве средств производства — взаимодействие в производственной кооперации и цепочках поставок раньше всех становится тесным.
Затем, по мере отрыва потребностей новейших производств в кадрах от возможностей устаревающей образовательной системы, проекты подготовки кадров становятся следующей областью для применения трудовой потребительностоимостной оценки их эффективности. Поскольку эти проекты должны стать ядром новой образовательной системы, работающей на тех же принципах, что и обслуживаемая ею производственная система.
Ну и в третью очередь вызреют условия для трудовой потребительностоимостной оценки эффективности проектов создания новых потребительных стоимостей (новых продуктов и услуг). Поскольку здесь требуется больше всего изменений для выполнения условия о соразмерном реально достигнутой общественной экономии труда вознаграждении тех, кто осуществил проект. То же самое относится к инфраструктурным проектам или проектам, похожим на бесплатный керосин для малой авиации в СССР. Мы считаем, что эти проекты можно с точки зрения условий вызревания и методики оценки их трудовой потребительностоимостной эффективности их можно отнести к одной группе, а не выделять в различные.
В последующих трёх параграфах по очереди рассматриваются данные группы проектов, их специфика и различия в способах анализа их эффективности. При этом очерёдность рассмотрения основана на нашем понимании логики разворачивания инновационного развития: сначала разрабатываются и начинают использоваться новые средства производства, качественно изменяя производственные силы, затем образовательная система фиксирует свою неадекватность производственным силам (дефицит наиболее востребованных кадров, рост числа выпускников, работающих не по специальности) и предпринимает действия по ликвидации своего отставания, в результате меняются уже и производственные отношения, а в качестве интегрального эффекта возникают принципиально новые потребительные стоимости, которые частично становятся общедоступной инфраструктурой или иными общественными благами (продуктами непосредственно общественного производства и потребления).
Если кратко изложить суть концепции оценки эффективности инновационного проекта на основе трудового потребительностоимостного эффекта, она сводится к следующему: с точки зрения материальных интересов общества, должны поддерживаться в первую очередь те проекты, которые дают максимальное превращение рабочего времени в данном обществе в свободное.
Сергей Васильевич Валдайцев
Ядром развития такой практики должны стать проекты разработки средств производства, поскольку в данном случае речь идёт о модернизации уже существующей кооперации, то есть потенциальная область применения новых средств — а значит, и объём потенциально сэкономленного времени — легче и точнее всего можно заранее оценить. Здесь возможно заранее составить технологическую дорожную карту развития технологий (и это делается в передовых индустриях), а также организовать внутри и межотраслевые обсуждения и согласования таких перспектив.
Поэтому именно в данном типе проектов мы ожидаем, что подход оценки эффективности проекта по трудовому потребительностоимостному эффекту первым начнёт вытеснять ныне господствующий подход на основе концепции
управления стоимостью предприятия (актива). Последний, как пишет профессор С. В. Валдайцев, выражается так: «…с точки зрения акционеров (инвесторов) фирмы, управление ею должно быть нацелено на обеспечение роста рыночной стоимости фирмы и её акций, так как такой рост позволяет акционерам (инвесторам) получать для них самый значимый доход от вложений в фирму — курсовой денежный доход от перепродажи всех или части принадлежащих им акций либо курсовой неденежный доход, выражающийся в увеличении стоимости (ценности) обладаемых акционерами чистых активов, а значит, и суммы их собственного капитала[95]».
Иными словами, это подход, целевой функцией делающий локальный максимум экономического эффекта, с полным игнорированием влияния на общеэкономический эффект. То же самое относится ко всем методикам оценки эффективности проектов, в основе которых лежит исследование их рентабельности в том или ином виде (поскольку там везде речь идёт о прибыли частного обособленного предприятия). Поэтому от этой практики и следует отходить. По крайней мере, если мы понимаем значимость теоремы Аганбегяна — Багриновского (напоминаем: они математически доказали, что сумма локальных максимумов не даёт общеэкономического максимума эффекта[96]. А значит, стремление к локальным максимумам гарантирует снижение общеэкономического эффекта по сравнению с потенциально возможным — то есть гарантирует неоправданные потери для экономики).
В проектах разработки и внедрения новых средств производства, являющихся научными разработками, доведёнными до стадии системно-инженерных проектов, давно существует практика изначального согласования замысла и воплощения проекта со всеми лицами, чьи интересы так или иначе будут этим проектом затронуты — т. н. стейкхолдерами. Когда мы в таких проектах ставим задачу перехода от создания экономии только у производителя к экономии по обществу в целом, нам нужно, во-первых, определить всех стейкхолдеров, во-вторых, развить практику их обсуждений и согласований до уровня, который позволит представителям всех стейкхолдеров добиться полного учёта их интересов.
А последнее возможно, если мы будем пользоваться для определения их интересов какой-то единой мерой измерения. Таковой в трудовой теории потребительной стоимости выступает время полезной работы.
Концепции же управления инновациями в производстве, основанные на стоимостном подходе, а также на принципе предельной полезности, так или иначе все сводятся к построению системы цен между участниками этой кооперации и абстрактными рассуждениями о равновесии этих цен (А. Маршалл, Л. Вальрас), либо о так называемых объективно обусловленных оценках (Л. В. Канторович).
На практике речь идёт о необходимости согласовать и оптимизировать план работы распределённого позаказного производства, в котором продукция одного предприятия является исходным ресурсом для другого. При этом у каждого предприятия множество поставщиков и потребителей, и они участвуют обычно во множестве разных комплексных заказов.
Значит, всегда имеют значение не только внутрикооперационные цены на ресурсы, но и имеем мы дефицит или излишек этих ресурсов. При этом поскольку распределённый комплекс участвует в исполнении многих заказов, а не одного на всех, и состав участников исполнения разных заказов при этом не совпадает (пусть есть кластер производств на 100 предприятий. В кластере исполняется допустим 50 внешних заказов, при этом какие-то из них исполняет одно предприятие, какие-то все 100, а в каких-то заказах участвует промежуточное количество предприятий). Есть ресурсы, которые используются во всех заказах, и есть те, которые используются лишь в некоторых. Это приводит к тому, что эффективность применения ресурсов в различных бизнес-процессах неодинакова, если мы рассматриваем ресурсы как разнородные и делаем их сопоставимыми только через цены. Но цена даже теоретически может быть нормативом эффективности использования ресурса лишь как мера стоимости (мера необходимых трудозатрат по условиям общественного производства). Учитывая недоступность стоимости для непосредственного наблюдения (это абстрактное понятие), использование цены в качестве норматива эффективности является вынужденным. Главная причина невозможности непосредственного наблюдения стоимости — отсутствие у хозяйствующих субъектов полной информации о возможностях обмена и ситуациях, когда ускоренно пополняются или расходуются запасы ресурсов. Отсюда и возникает потребность в применении аппарата математического программирования для оптимизации позаказного производства.
Компоненты оптимального решения двойственной задачи (оптимизации и по ценам ресурсов, и по их распределению с учётом дефицитности\избыточности) и были названы академиком Канторовичем объективно-обусловленными оценками. Они обладают рядом свойств[97]:
Леонид Витальевич Канторович
1. Величина двойственной оценки того или иного ресурса показывает на сколько возросло бы максимальное значение целевой функции, если объём данных ресурсов увеличить на одну единицу (т. е. двойственные оценки измеряют эффективность малых приращений объёмов ресурсов конкретных условий данной задачи).
2. Двойственные оценки отражают сравнительную дефицитность различных видов ресурсов. Оценки показывают — какие ресурсы являются более дефицитными, какие совсем недефицитными или избыточными.
3. Двойственные оценки позволяют определить нормы заменяемости ресурсов.
4. Двойственные оценки служат инструментом определения эффективности отдельных хозяйственных решений, с их помощью можно определить выгодность разработки новых решений, эффективность новых технологических способов.
Именно эти свойства данных математических объектов (объективно-обусловленных оценок) реализует ЭВМ, разрабатывающая оптимальную систему заданий участникам современных комплексов позаказных производств (на основе метода последовательных итерационных приближений к оптимальным параметрам системы линейных уравнений). Но двойственность задачи оставляет возможность волюнтаристских решений при окончательном принятии планов, ведь ЭВМ обеспечивает лишь поддержку принятия решений. Управленцы способны спекулировать как приоритетностью задач, основываясь на своих субъективных соображениях, так и своей возможностью влиять на дефицитность/избыточность ресурсов. Если угодно — для волюнтаризма можно использовать понятие «агентская проблема» (преследование управленцами собственных интересов в ущерб интересам стейкходеров).
Если же вместо сочетания цен и дефицитности/избыточности использовать параметр затрат (экономии) рабочего времени, пространства для волюнтаризма не остаётся.
Применение последовательных итерационных приближений к минимизации необходимого для выполнения заказа времени — то есть использование математического программирования на основе ЭВМ для составления плана заданий участникам позаказного производства — не только превращает двойственную задачу в задачу на поиск экстремума (то есть делает её действительно оптимизационной), но и снимает возможность злоупотреблений управленцев за счёт этой двойственности.
При программировании оптимизационных моделей критерии оптимальности не следует брать изолированно от ограничивающих условий. Понимание этого принципа позволяет строить оптимизационные модели, связанные друг с другом тем, что функции, являющиеся ограничениями в одной модели, становятся критериями оптимальности в другой, и наоборот. Речь идёт об оптимизации взаимодействия частей производственного комплекса, которые могут быть юридически обособлены, но связаны исполнением единого заказа. Причём если одна модель решает задачу определения условий максимума эффекта, то вторая — минимума затрат. Такие задачи называются взаимными[98].
В этом счёте становится очевидно преимущество использования объективно существующего и измеряемого показателя затрат времени на работы как критерия, который позволяет брать модели оптимизации деятельности формально обособленных, но практически связанных кооперацией предприятий как интегральную модель оптимизации работы народнохозяйственного комплекса. То есть оптимизация затрат рабочего времени (труда), в отличие от оптимизации затрат капитала (овеществлённого прошлого труда, вовлечённого в товарные отношения. Нельзя же суммировать прошлый и предстоящий труд для повышения предстоящего КПД хозяйственного комплекса! Мы же говорим об оценке эффективности инновационного проекта), сводят взаимные задачи к единой задаче оптимизации.
При этом требуется не бездумная минимизация затрат труда, а гармонизирующее взаимодействие тактики (исполнение заказов) и стратегии (расширенное воспроизводство труда как основного ресурса позаказного производства). Поэтому нам сейчас следует осмыслить компоненты труда (рабочего времени) с точки зрения его расширенного воспроизводства. Такое осмысление дано нам в марксизме.
Необходимый труд (рабочее время, дающее продукт, достаточный для содержания самих трудящихся) должен давать продукт, достаточный не только для расширенного воспроизводства рабочих и их семей, но и их индивидуального развития. Эта прибавочная часть необходимого продукта должна идти на образование страхового и резервного фондов, с одной стороны, и фонда для расширенного воспроизводства — с другой. Если, с одной стороны, свести, отмечал К. Маркс, заработную плату к её общей основе, т. е. к той части продукта собственного труда, которая входит в индивидуальное потребление рабочего, расширенного до пределов, требуемых не только воспроизводством рабочей силы, но и развитием рабочего, а с другой стороны, ограничить прибавочный продукт воспроизводственным, резервным и страховым фондами и добавить к этим фондам фонды для учащихся и пенсионеров, т. е. «если снять с заработной платы, как и с прибавочной стоимости, с необходимого труда, как и с прибавочного, специфически капиталистический характер, то останутся уже не эти формы, но лишь их основы, общие всем общественным способам производства»[99]. Это нам объяснил Виктор Георгиевич Долгов.
Виктор Георгиевич Долгов
То есть долгосрочная кооперация в позаказном производстве подразумевает внутренние цены между её участниками, обоснованные потребностью воспроизводства рабочей силы, резервным и страховым фондами, фондами для учащихся и пенсионеров (то есть ещё или уже не работающими членами общества). А поскольку размер отчислений во все эти фонды определяется местными условиями потребления (местными ценами и доступностью ресурсов), это означает потребительностоимостную ориентацию распределения.
Из этого последнего обстоятельства и следует, что «…главный путь роста оплаты труда и повышения жизненного уровня трудящихся лежит через рост массы потребительных стоимостей, повышение потребительной, а не стоимостной эффективности производства. Чем больше экономятся труд и материальные ресурсы, тем выше будут доходы (ниже затраты — выше оплата). В предлагаемых условиях хозяйствования доходы рабочих и трудовых коллективов формируются не по объёму затрат (как теперь), а по экономии рабочего времени в соответствии с коэффициентом эффективности труда — отношением его полезного результата к трудоёмкости. Тем самым выводится из игры прибыль как основной рычаг формирования хозрасчётных доходов (первая и вторая формы хозрасчёта) предприятия»[100].
Таким образом приходим к формулировке критерия эффективности плана позаказного производства средств производства:
, (1)
где — экономия труда (рабочего времени) у промышленного потребителя при внедрении нового средства труда, с учётом полных объёма и периода использования;
— затраты труда (рабочего времени) у производителя на разработку и производство нового средства труда, включая затраты труда на послепродажное обслуживание и утилизацию, с учётом полных объёма и периода использования.
Очевидно, что при наличии различных альтернатив нововведения выбирается тот вариант, в котором трудовой потребительностоимостной эффект не просто больше нуля, а превышает все прочие варианты. Таким образом, мы сводим рост экономической эффективности к росту производительности труда (игнорируя производительность капитала). И на это у нас имеются твёрдые основания.
Во-первых, в различных направлениях экономической науки имеется консенсус в отношении взгляда на тенденцию, проходящую через эпохи и различные страны. Общепризнанная историческая тенденция состоит в том, что абсолютная величина затрат как живого (рабочего времени), так и овеществлённого (капитала) труда на единицу продукции сокращается. Отталкиваясь от этого, сделаем следующий шаг, произведя элементарное математическое рассуждение. У нас есть общеизвестная формула, связывающая производительность труда с показателями эффективности использования капитала — фондоотдачей и фондовооружённостью:
(2)
где ФО = Выручка/Основной капитал (показатель фондоотдачи); (3)
ФВ = Основной капитал/Живой труд (время)
(показатель фондовооружённости). (4)
С учётом содержания ФО и ФВ, формула (2) представима в виде
ПТр = (Выручка/Основной капитал)*(Основной капитал/Живой труд (время)) =
= Выручка/Живой труд (время) (2*)
То есть мы сначала связали показатель производительности труда с показателями эффективности капитала, затем показали, что эта связь искусственная, не вытекающая из сущности такого явления, как производительность труда и её рост в исторической тенденции. Значит, учёт эффективности капитала не нужен для организации экономического развития, а нужен в основном для обеспечения доли собственников капитала в прибавочном продукте, образовавшемся вследствие этого самого экономического развития. То есть вследствие увеличения эффективности экономики (увеличения КПД народного хозяйства как системы). Которое также может быть основано на:
1. Применении новых технологий;
2. Новом распределении труда в соответствии с этими новыми технологиями;
3. Новом распределении труда без применения новых технологий, а за счёт чисто организационных и управленческих инноваций.
А вовсе не на привлечении в проект принадлежащих им активов.
Собственность — отношение субъекта (индивида, группы, общества) к объективным условиям производства как к своим (т. е. через отношение к другим людям).
Владение — фактическое господство над вещью.
Следовательно, учёт показателей эффективности капитала, а значит и интересов его собственников, необходим по исторически сложившимся к настоящему времени социальным причинам, но не безусловно необходим для управления развитием экономики. А поскольку рост производительности труда признан исторической тенденцией, то есть проходящей через века и разные социально-экономические формы (не во всех из которых есть капитал или товарная экономика вообще), капитал и его эффективность не обязательно должны учитываться при планировании развития, в том числе развития сложных высокотехнологичных распределённых комплексов.
Иными словами, сводя экономическое развитие к росту производительности труда, мы опираемся на историческую тенденцию и определение как производительности труда, так и эффективности капитала. И что важнее всего — избегаем вероятности оставить нереализованными проекты, проигрывающие конкуренцию за вложения в них при стоимостной оценке (по эффективности капиталовложений), но дающие больший общеэкономический эффект за счёт своего влияния на производительность труда.
Однако все сказанное не означает, что сравнительное исследование эффективности капиталовложений будет не нужно. Просто их ценность является производной от наличия и полноты исследования возможностей для инноваций. Из формул (3) и (4) видно, что экономия живого труда (времени) в экономике как целом увеличивает эффективность капитала или через улучшение фондовооружённости, или через улучшение фондоотдачи, а реально через оба множителя. Экономия труда у потребителей средств производства (то есть у производителей) минус затраты труда на производство новых и замену старых средств труда (формула 1) — основной показатель экономической эффективности. Но при этом никто не отменял задачи концентрации средств для реализации проектов, а также управления их рисками за счёт привлечения квалифицированных инвесторов. Поэтому ещё очень долго будут востребованы случаи структурирования инвестиционных сделок с привлечением кредитных, венчурных и иных средств, вкладываемых на условиях их рентабельности. Поэтому основной показатель (формула 1) нужен для выделения широкого круга проектов, который имеются основания реализовать, а также для их ранжирования по приоритетности. А анализ эффективности капиталовложений в эти проекты нужен для увеличения объёма средств, которые на разных условиях могут быть вложены. Это позволит не только привлечь средства в случае их нехватки, но и за счёт разделения рисков с инвестиционными институтами повысить устойчивость проектов развития в целом, как единого комплексного плана развития. А снижение рисков и концентрация средств означает понижение порога для наиболее рискованных инноваций, которые могут оказаться и наиболее эффективными. Таким образом, сохранение практики анализа эффективности капиталовложений нужно в основном для увеличения разнообразия нововведений.
По сути, этот анализ можно назвать коммерческой эффективностью проектов по созданию социальной экономии труда. Поскольку таким образом производится сравнительная оценка направления тех вложений, которые осуществляются на условиях рентабельности. С пониманием того, что помимо кредитных и венчурных средств для инноваций следует привлекать собственные средства монополий, а также государственные субсидии, эти последние виды вложений окупаются за счёт повышения эффективности развиваемых экономических комплексов. Чтобы отделить её от давно известной коммерческой эффективности, введём здесь понятие социально-экономической эффективности.
Коммерческая эффективность проекта — способность проекта с учётом оценки рисков и неопределённости сформировать прибыль, чья норма достаточна для привлечения существующих в данный момент кредитных либо иных средств, предоставляемых на условиях возвратности вложений за счёт рентабельности либо за счёт перепродажи актива. Примерами таких показателя являются чистый дисконтированный доход (ЧДД), срок окупаемости (СО), внутренняя норма рентабельности (ВНР):
(5)
где I0 — первоначальная сумма инвестиций (те средства, которые планируют вложить в проект),
ДП — суммарный денежный поток периода t (сумма прибыли до уплаты налогов и амортизации), i — ставка дисконтирования (приемлемая норма годовой прибыли с учётом премии за риск).
(6)
где ДПср — средний ожидаемый денежный поток.
Расчёт простого срока окупаемости будет корректным только при соблюдении следующих предпосылок:
• вложения являются единовременными и инвестируются на старте проекта;
• доход поступает стабильно и равными размерами (колеблется в пределах 5 %);
• отчётный период является одинаковым.
ВНР определяется решением уравнения
(7)
то есть ВНР (внутренняя норма рентабельности) — это такое значение ставки дисконтирования, при котором ЧДД проекта равен нулю.
Социально-экономическая эффективность проекта — способность проекта создавать социальную экономию труда. Определяется по формуле (1). И если коммерческая эффективность требует оценки разными показателями (что само по себе создаёт возможности для недобросовестных спекуляций), то здесь показатель единственный, но его значение решающим образом зависит от объёма внедрения. Может рассчитываться либо в масштабах народного хозяйства, либо в масштабах крупного хозяйственного комплекса, связанного либо кооперацией, либо единой собственностью. В случае кооперационных связей речь идёт о комплексном народнохозяйственном проекте (например, проекте внутри кластера взаимосвязанных производителей), в случае комплекса с единой собственностью — внутри монополии (технологической монополии либо государственного сектора экономики).
Поскольку не все инновационные проекты, приносящие социальную экономию труда, выигрывают конкуренцию по показателям коммерческой эффективности, это означает, что оценку и ранжирование проектов по приоритетности при составлении/ обновлении плана социально-экономического развития следует начинать с оценки социально-экономической эффективности. Затем среди проектов, дающие социальную экономию труда больше нуля проводить оценку по коммерческой эффективности — для привлечения в них средств на коммерческих условиях. Те же проекты, которые не окажутся коммерчески эффективными, должны быть реализованы за счёт собственных средств монополий либо государственных субсидий. Поскольку собственнику (монополии либо государству) эти вложения принесут повышение эффективности их активов и окупятся таким образом. Вариантом здесь может послужить схема финансирования энергоэффективных контрактов, упомянутых в параграфе 2 главы 1.
Когда берётся кредит для модернизации энергосистемы, модернизация приводит к снижению эксплуатационных затрат потребителя и закупок энергоносителей либо собственно энергии, и часть полученной экономии уходит на возврат и обслуживание кредита.
Таким образом, вторичная роль оценки коммерческой эффективности по отношению к социально-экономической эффективности станет новой системной основой стимулирования инноваций. Ведь целые классы нововведений, повышающих эффективность экономики как целого, сейчас просто не внедряются, поскольку не проходят испытания прокрустовым ложем показателей коммерческой эффективности.
Мы упомянули государственные субсидии как допустимый источник финансирования коммерчески неэффективных, но приносящих социальную экономию труда (то есть социально-экономически эффективных) проектов. Сейчас бюджетной эффективностью называют тот же самый показатель ЧДД, рассчитанный по формуле (5), только в качестве ДП за период t используются бюджетные отчисления (налоги и отчисления в социальные фонды). То есть это та же самая коммерческая эффективность, только вместо суммы прибыли и амортизации (которые остаются у предпринимателей) для дисконтирования берутся доля государства от выручки.
Правильнее же для обоснования выделения субсидий брать именно социальную экономию труда. Таким образом государство выйдет из роли ростовщика и станет активным участником развития экономики. И вообще социально-экономического развития.
Кроме того, выше мы упоминали, что при расчёте чистого дисконтированного дохода ставка дисконтирования i берётся с учётом риска и неопределённости. То есть она состоит из двух слагаемых — безрисковой ставки (например, ставки рефинансирования Центробанка) и дополнительного коэффициента, отражающего так называемую «премию за риск». Это оценочная величина, основанная на анализе условий по каждому проекту. Нужно отметить, что участие государства в проекте может заключаться в том числе в управлении этими рисками, то есть в соответствующих гарантиях, позволяющих снизить «премию за риск», в некоторых случаях до нуля. А это понизит ставку дисконтирования и сделает большее количество проектов коммерчески эффективными.
То есть позволит сконцентрировать собственно бюджетные субсидии на прочих социально эффективных проектах, реализовать большее их количество либо в большем масштабе.
Итак, масштаб внедрения новых средств производства определяет его эффективность — чем шире внедрение, тем больше эффект. Но объём внедрения лимитируется не только наличием необходимых инвестиционных ресурсов, но и мощностью образовательной системы в плане необходимой подготовки\переподготовки кадров. Планирование развития новых производств и развития образовательной системы должно быть единым. Развитие образования естественным образом должно следовать за планами развития производства.
Образовательная система сама по себе трудоёмка. Есть основания предполагать, что её вес в структуре занятости работников в XXI веке будет только расти. Затраты на её усиление и разработку новых курсов и программ нужно учитывать в определении социальной экономии труда. Так мы переходим к теме следующего параграфа.
Как было показано в прошлом параграфе, от реальной эффективности и масштаба работы сферы образования зависит масштаб внедрения новых средств производства, а значит и их влияние на социальную эффективность (экономию труда). Но образовательная система и сама по себе является одним из источников трудового потребительностоимостного эффекта, когда распространяет более эффективные практики, не связанные с вновь разрабатываемой техникой. То есть в производстве социальной экономии труда образовательная система и разработчики новых средств труда — два необходимых друг другу партнёра. Значит, их эффективность должна определяться в рамках единого подхода.
Поэтому нам придётся кратко рассмотреть существующие и широко распространённые модели оценки эффективности обучения уже работающих людей, а затем определить, как они соотносятся с трудовой потребительностоимостной оценкой переобучения и вовлечения новых работников в увеличение объёма применения инноваций.
Во-первых, Дональд Киркпатрик сформулировал 4 уровня оценки эффективности обучения[101]:
— уровень 1 — эмоциональная реакция обучаемого на учебный курс (понравилось или нет);
— уровень 2 — приобретение знаний и навыков (по результатам экзамена либо теста);
— уровень 3 — изменения в рабочем поведении (появились или нет);
— уровень 4 — изменения в результатах работы (есть ли улучшения).
С помощью этих уровней пытаются получить ответ на вопрос
«Какой результат от обучения мы получили?»
То есть в данной модели речь идёт об оценке учебных проектов, призванных повысить качество работы. А не оценка влияния на общую эффективность предприятия или экономики работы, которая раньше не осуществлялась (как бывает в случае с внедрением инноваций).
Во-вторых, к учебным проектам применяются стандартные показатели коммерческой эффективности проектов, упомянутые в прошлом параграфе. Поскольку нет широкой практики привлечения внешних средств компаниями для таких проектов, используется упрощённый показатель ROI (return on investments):
(8)
где ЧДД — чистый дисконтированный доход от проекта.
В упрощённом случае — доходы минус вложения в проект; I0 — сумма затрат на учебный проект.
Дональд Киркпатрик
В-третьих, помимо такой оценки эффективности отдельно взятых учебных проектов, осуществляемых в корпоративном секторе по отношению к уже работающим людям с целью совершенствования их знаний, умений и навыков, применяется система рейтинговая высших и иных учебных заведений, учитывающая успешность их выпускников на рынке труда в первые годы после окончания обучения.
Нетрудно заметить, что модель Киркпатрика, формула возврата на инвестиции (8) и рейтинги вузов — это показатели коммерческой эффективности обучения, аналогичные стоимостной оценке эффективности проектов по разработке и внедрению новых средств производства из предыдущего параграфа.
Этими тремя направлениями на практике оценка эффективности как отдельных проектов обучения и развития персонала, так и работы учебных учреждений и ограничивается. Следует отметить, что все эти три подхода не оценивают эффективность собственно образовательной системы (либо влияния отдельного проекта на эту эффективность) и, соответственно, не способны задавать вектор развития системы образования в целом. То есть не дают возможности ранжировать проекты новых курсов и иных нововведений в образовании с точки зрения их влияния на производительность труда в экономике. Это приводит к тому, что вместо не допускающего многозначности критерия эффективности проектов и программ деятели образовательной сферы рассуждают о «трёх функциях образования» (собственно обучение, научная деятельность и инновации, социальные проекты), вместо того чтобы концентрировать усилия на эффективности своих потребителей — исследовательской и инновационной сфер. Что вполне можно делать на основе подхода, выраженного формулой (1). Для образовательной сферы мы её немного модифицируем в формулу (9):
, (9)
где — экономия труда (рабочего времени) у промышленного потребителя при внедрении нового средства труда, с учётом полных объёма и периода использования;
— затраты труда (рабочего времени) у производителя на разработку и производство нового средства труда, включая затраты труда на послепродажное обслуживание и утилизацию, с учётом полных объёма и периода использования.
— затраты труда (рабочего времени) работников образовательной сферы на переобучение владению новой техникой и обучение новых работников производителя.
Заметим, что наличие дополнительного вычитаемого в нормальной ситуации не сужает потенциальный круг социально эффективных проектов, а расширяет его. Поскольку увеличивает область применения инновации. Если же этого не происходит, обучение лишено социально-экономического смысла. То есть, если применять здесь модель Киркпатрика, в расчёт берутся только результаты обучения, достигшие 4 уровня.
В отрасли обучения и развития персонала общепризнано мнение, что не более 10–20 процентов обучающихся на корпоративных программах достигают этого 4 уровня (почти 100 процентов достигают лишь 1 уровня — уровня эмоционального удовольствия у обучающихся — то есть по сути играют роль дополнительного отдыха от рутинной работы). Если же говорить о вузах, процент успешно работающих по специальности в первые годы после защиты диплома в XXI веке также снижается во всем мире, кроме элитных университетов (в России после 1991 года и по сей день сам факт работы по специальности является редким… в том числе у тех, кто получил высшее образование уже в этот постсоветский период).
Практика же планомерного сотрудничества образовательного и инновационного секторов, основанная на отборе планов и программ по трудовому потребительностоимостному критерию социальной экономии труда, способна снять эту проблему, поскольку 4‑й уровень по Киркпатрику и полноценная подготовка к успешной работе станет стандартом, а не показателем способностей выше среднего или удачи. Ниже покажем, какой инструмент межотраслевого согласования таких планов мы видим обязательным для этого. Но перед этим зафиксируем, что и в случае образовательных проектов мы сделали показатели коммерческой эффективности частью оценки социально-экономической эффективности.
Поскольку данная работа целиком посвящена переходу от производства на рынок к позаказному производству в XXI веке, мы упоминали ранее, что и производство кадров для такой экономики становится позаказным. Если на уровнях среднего образования целью обучения должна оставаться достаточно широкая база знаний каждого учащегося, позволяющая впоследствии развиваться в различных направлениях среднего специального и высшего образования, но в высшем образовании должен усиливаться такой элемент, как включение студентов в качестве практикантов в реально работающие команды на предприятиях. Ошибкой здесь было бы ставить задачи составления чисто студенческих команд — они могут иметь чисто учебную, формальную роль, не приводящую к получению квалификации, востребованной в реальной экономике. «Формирование вузовских команд, разрабатывающих продукт, нужный рынку» — нежизнеспособная идея. Как показали два десятилетия опыта работы автора в инновационной сфере, проекты эти обычно наивны и чаще всего способны лишь стать объектом грантовой поддержки. Исключением становится проект, курируемый сильным научным руководителем, который имеет устоявшиеся рабочие связи с индустрией. То есть, по сути, проекты, курируемые профильным экспертом и решающие актуальные для развития позаказного производства задачи. «Стартап как диплом»[102] — очередной шаг в погоне за призраком домонополистической рыночной экономики из XIX столетия. Поскольку вместо подключения студентов к решению серьёзных задач в качестве практиканта им предлагается брать задачи неизвестно откуда. Выходом могло бы стать развитие наставничества от представителей промышленности (это ещё называют «корпоративное волонтерство»), когда наставники дают реальные задачи. Но в настоящее время таких примеров крайне мало — у бизнеса объективно иные приоритеты.
Если же организовывать участие практикантов в выполнении задач промышленности и вообще бизнеса, чтобы это не ограничивалось немногими случайными примерами, основанными на индивидуальных возможностях научного руководителя, требуется система постоянно актуализируемой информации о таких задачах. Нужны долгосрочные постоянно (ежегодно) уточняющиеся планы разработки новой техники, с модулями соответствующих планомерных изменений в содержании и объёме работы образовательной системы, итоговым финансовым модулем плановых суммарных капвложений по годам. Их называют «технологические дорожные карты», и суть их можно проиллюстрировать таблицей 1:
Табл. 1. Технологическая дорожная карта (ТДК)
Согласно аналитическому отчёту по заказу Российской венчурной компании «Дорожные карты российского бизнеса»[103] разработка «технологической дорожной карты» представляет собой стратегический процесс, направленный на достижение необходимых характеристик с реальными по величине затратами, с использованием правильных методов и в нужное время. Механизм построения корпоративной «дорожной карты» предоставляет менеджерам возможность связать видение корпорации, её миссию, стратегию и оперативные планы с основными видами деятельности компании в длительной перспективе.
Технологическая дорожная карта — документ, результирующий стратегический процесс, направленный на достижение необходимых характеристик с реальными по величине затратами, с использованием правильных методов и в нужное время. Механизм построения корпоративной стратегии на основе «дорожной карты» предоставляет менеджерам возможность связать видение корпорации, её миссию, стратегию и оперативные планы с основными видами деятельности компании в длительной перспективе.
Разработка корпоративной «дорожной карты» является комплексным и непрерывным, но при этом не унифицированным процессом, а также способствует координации деловых операций — в сфере маркетинга, финансов, человеческих ресурсов, исследований, технологий, продуктов или отдельных проектов — со стратегией корпорации.
Процесс разработки дорожной карты помогает разным участникам (подразделениям компании, партнёрам, поставщикам) понять своё место, роль, обсудить её с другими участниками. Найти связи, взаимные интересы и расхождения. Базовые шаги:
1. Актуализация текущего состояния — сбор данных по рынкам, продуктам, технологиям и прочее.
2. Построение дорожных карт — нанесение данных на карты в соответствии с осями.
3. Разработка маршрутов — установление связей, выбор оптимального пути развития.
4. Детализация и трансляция целевой аудитории — описание выбранного пути для каждого из участников, информирование, реализация.
5. Мониторинг результатов и регулярное обновление.
Фундаментом являются прогнозные (становящиеся здесь плановыми) данные в строке «новый продукт для потребителя». В приведённом примере мы видим, что в периоде номер 4 потребителем будет востребован некий продукт x. Чтобы он был получен в нужное время, в периоде 1 нужно провести НИР (научно-исследовательскую работу), для которой требуются ресурсы. В периоде 2 требуется провести разработку на основе результатов НИР, и для этого требуются другие ресурсы. В период 3 происходит организация производства, осуществляемая следующим набором кадров и с другим финансированием. И в 4 период потребитель начинает получать требуемый продукт с требуемыми свойствами.
На практике такое планирование давно осуществляется передовыми транснациональными корпорациями. При составлении прогнозов и основанных на них планах не указываются конкретные исполнители — здесь важно выдать требуемый результат вовремя, а не раньше и не позже. Другое дело, что для результата НИР и ОКР (разработки) требуется не только профильная компетенция, но и ресурсы. И вот в их получении постоянные участники развития позаказного производства и имеют решающее преимущество.
В XXI веке следует данный подход максимально расширить, сделать его массово доступным. Экономика, которая сумеет создать такой инструмент согласования работы инновационного и образовательного секторов, получит уникальные возможности, которыми ещё никто не обладал в истории человечества. То есть речь идёт о налаживании общественного института постановки целесообразных задач развития экономики, обеспечивающего вовлечение творчества и труда масс в достижение общественно значимых целей.
Существуют различные методики и подходы составления и работы с технологическими дорожными картами, но все произведённые на их основе карты обладают фундаментальным недостатком. Составление карты требует большого объёма дорогостоящей работы экспертов высокого уровня, поэтому компании, занимающиеся их разработками, далеко не всегда готовы делать их результаты открытыми. Это скорее исключение, чем правило. Они относятся к ним как своей интеллектуальной собственности, поэтому готовы в лучшем случае продавать как ноу-хау, а получить на иной основе возможно лишь участвуя в разработке.
Кроме того, информация вообще может быть закрытой, так как менеджмент может рассматривать утечку этой информации как источник рисков усиления конкурентов.
В силу этих двух причин образовательная система обычно почти не имеет доступа к таким ориентирам развития, за исключением случаев участия преподавателей в разработке. Поэтому студенческая практика редко становится способом кадрового обеспечения экономического развития.
Более того: в ТДК все виды ресурсов идут одной группой. Кадры, финансы и прочие ресурсы не разделяются. Мы предлагаем разделить планирование ресурсов на кадровые и все остальные, включая финансовые, и от составления технологических дорожных карт перейти к технологическим дорожным картам развития (имеется в виду социально-экономическое развитие, то есть достижение социальной экономии труда):
Табл. 2. Технологическая дорожная карта развития (ТДКР)
Здесь также первым шагом являются прогнозы по востребованным продуктам по периодам. Мы видим, что в периоде номер 4 потребителем будет востребован некий продукт x. Чтобы он был получен в нужное время, в периоде 1 нужно провести НИР (научно-исследовательскую работу), для которой требуются кадры и прочие ресурсы. В периоде 2 требуется провести разработку на основе результатов НИР, и для этого требуются другие кадры и ресурсы. В период 3 происходит организация производства, осуществляемая следующим набором кадров и с привлечением других иных ресурсов. При этом готовятся эти разнообразные кадры заранее, с учётом длительности подготовки, а не ищутся на рынке труда (где обычно тех, чья роль критична, не хватает).
Очевидно, что такое усложнение подхода делает необходимым участником прогнозирования и планирования учебные заведения. И позволяет им актуализировать свою образовательную деятельность, обеспечивая востребованность своих выпускников. Что же касается опасений корпораций по поводу увеличения рисков за счёт большей открытости планов, это должно с лихвой компенсироваться: — снижением кадровых рисков (рисков отсутствия либо излишней дороговизны высококвалифицированных специалистов на рынке труда в том период, когда они понадобятся);
— увеличением объёма применения инноваций за счёт подготовки специалистов организаций-потребителей заранее в требуемом объёме.
Технологическая дорожная карта развития — план согласования корпоративных стратегий со стратегиями организаций науки и образования, призванный минимизировать кадровые риски и максимизировать области применения инноваций.
Можно предположить, что эти два фактора существенно если не на порядки перекроют потери от широкого свободного доступа к дорожным картам и от увеличения компетентности конкурентов. Поэтому выше мы и заявили о возможности уникального в истории роста эффективности экономики за счёт производительности труда.
Приведённая в табл.1 технологической дорожной карты развития является укрупнённой, на самом деле группы специалистов и учащихся, отвечающих за взаимодействие процессов по строкам со 2 по 7 этой таблицы существенно больше шести. В литературе и практике по акселерации инновационных проектов используется понятие TRL (technology research level). Данный подход появился в 1970‑х годах в NASA, в 1990‑х годах был принят для взаимодействия гражданского исследовательского сектора США с американским Министерством обороны, с 2000‑х годов широко используется для реализации концепции открытых инноваций в Евросоюзе. Оценка разработки по одному из 9 уровней TRL даёт возможность согласованно и единообразно обсуждать техническую зрелость различных типов технологий. TRL технологии определяется при оценке готовности технологии (TRA), которая исследует концепции программ, технологические требования и продемонстрированные технологические возможности. TRL основаны на шкале от 1 до 9, где 9 — наиболее зрелая технология. Вот эти уровни, используемые на практике в Евросоюзе:
TRL 1 — подтверждены основные принципы технического решения;
TRL 2 — сформулирована технологическая концепция;
TRL 3 — экспериментально подтверждена концепции;
TRL 4 — технология проверена в лаборатории на лабораторном образце;
TRL 5 — технология подтверждена в среде эксплуатации (промышленно значимая среда в случае ключевых вспомогательных технологий)
TRL 6 — технология продемонстрирована в среде эксплуатации (промышленно значимая среда в случае ключевых вспомогательных технологий)
TRL 7 — продемонстрирован прототип технической системы в операционной среде;
TRL 8 — техническая система завершена и сертифицирована;
TRL 9 — техническая система фактически проверена в среде эксплуатации и готова к улучшениям (конкурентоспособное производство в случае ключевых вспомогательных технологий или в космосе).
Нетрудно заметить, что эти 9 уровней фактически являются более подробным изложением содержания строк 4 и 5 таблицы 1 — ПНИР и ОКР. Ниже приведём Таблицу 3, в которой покажем, какие работы, кроме собственно исследований, разработок, испытаний и сертификации, требуются на практике как содействующие успешному продвижению по данным уровням TRL. То есть по акселерации инновационных проектов — процессу, который начинается с третьего уровня TRL, поскольку первые два относятся к чисто научной стадии и необязательно приводят к созданию нового продукта.
Как видим, уже на уровне TRL6 требуется иметь обученный персонал пилотной линии. При переходе на следующие уровни формализуются отношения со всё расширяющимся кругом партнёров, которые по сути являются потребителями: лицензиатами, иными заинтересованными сторонами, партнёрами, затем и сервисными организациями.
То есть для успешного перехода на высокие уровни готовности технологии к массовому применению запрос на работу образовательных учреждений растёт. Но они должны быть к этому готовы. Это возможно лишь при их участии в составлении и постоянном обновлении дорожных карт. То есть, мы видим необходимость планомерного участия образовательного сектора в развитии инновационных отраслей, а вовсе не предоставления образовательных услуг на рынке. И если проект акселерируется не случайным образом, а находясь под реальным контролем и при поддержке инновационного консорциума, это обеспечит не только его успешность по отработке технологии, но и с точки зрения объёма внедрения, о чем мы писали выше.
Табл. 3. Работы по акселерации инновационных проектов
Именно отсутствие такого уровня взаимодействия заставило, например, инновационные отрасли США играть роль «кадрового пылесоса», скупая специалистов со всего мира десятилетиями. В результате они лишают собственное население шанса стать участником социально-экономического развития, консервируя свои старые классовые проблемы с XIX столетия. Кажется парадоксальным, что самая высокотехнологичная экономика не способна обеспечить тот уровень общедоступности образования и здравоохранения, который обеспечили даже подчинённые ей менее могучие экономики западного мира — европейские и не только. В XXI веке это единственная из высокотехнологичных стран с неразрешёнными, более того — маскируемыми расовыми проблемами, которые на самом деле являются пришедшими из XXI века классовыми противоречиями. Но на самом деле это не парадокс, а естественный результат ухода от задачи построения собственного общественного института взаимодействия образования и инноваций. И уход этот естественен для рыночного подхода — рынок не строит институты, а реализует обмен товарами и услугами.
При оценке трудовой потребительностоимостной эффективности инновационных проектов и их образовательного сопровождения потребителем является не только предприятие, внедряющее результат НТП. Первый эффект получается в случае достижения экономии труда переобученных или вновь нанятых сотрудников за счёт их более эффективного распоряжения рабочим временем, за вычетом времени на обучение\переобучение. Но для полного определения эффекта следует также учитывать влияние на все отрасли, которые затронет этот проект — учитывая не частную, а социальную экономию труда.
С учётом же того, что большая часть расходов на образование является бюджетными субсидиями (большая, но не бо́льшая. С учётом расходов домохозяйств и корпораций уже в 2005 году последние составили более половины от совокупных расходов в Российской Федерации на обучение), учебные планы бюджетных образовательных учреждений должны составляться и обновляться в интересах планов развития экономики на основе сводных для всего народного хозяйства технологических дорожных карт развития. Это необходимый способ для обеспечения эффективности и целесообразности их работы.
Стремление к социальной экономии труда вызывает необходимость изменения производственных отношений, в частности трудовых. Это полагает начало преобразований, сущность которых состоит в переходе от рыночных трудовых отношений к планомерным. Такие непроизводительные сектора, как здравоохранение, культура и фундаментальная наука должны быть постепенно вовлечены в этот процесс, создавая надстройку над новым способом производства (производства на заказ). Все это должно вовлекать все новых работников во внедрение результатов НТП и выводить их из устаревающих отраслей.
Предлагаемый подход избавлен от недостатка, свойственного анализу цепочек создания стоимости (по Майклу Портеру[104]) — отсутствия (конфиденциальных) сведений о расходах других компаний. В цепочке ценностей Майкла Портера деятельность компании разделяется на основную и вспомогательную. Первая при этом прямым образом добавляет стоимость к конечной услуге или продукту. Вспомогательная деятельность косвенно обеспечивает эффективную и рациональную реализацию основных задач. В нашем же случае образовательная деятельность и прочие вспомогательные вполне способны объективно определять эффект от своей деятельности путём расчёта создаваемой экономии времени у потребителя продукции основных (производящих) видов деятельности.
Но возможность достижения общественной экономии труда существует и за счёт изменений на потребительском (конечном) рынке. Мы уже описали принципы прохождения импульса преобразований во всех основных частях экономики, кроме потребительского рынка. Переходим теперь к нему.
Напоминаем, что мы определяем возможности для эффективности на государственно-монополистической стадии развития капитализма в условиях овладения цифровыми технологиями. Сочетание этих двух условий можно назвать «экономика данных».
Выше мы выделяли два вида монополий (государственные и технологические), поскольку говорили о вызревающих возможностях для организации производственных сил и преобразовании сферы обучения в интересах этих сил. Теперь же мы переходим к тому сектору, который в рыночный период развития экономики называется «потребительский рынок», либо «рынок товаров народного потребления», а теперь его вернее называть сектор конечного потребления. Он развивается с помощью замены потребительных стоимостей (полезных вещей и иных благ) новыми (более полезными) и его развитие означает повышение доступности результатов научно-технического прогресса возрастающему числу потребителей.
В любой монопольной структуре существует какое-либо уникальное преимущество, которое позволяет лишь одной компании занять монопольное положение. Есть пять видов оснований для возникновения монополий[105]:
1. Государственные лицензии.
2. Природные ресурсы.
3. Мода или luxury, защищённые брендом.
4. Сильные сетевые эффекты, основанные на цифровых платформах. Платёжные сервисы, социальные сети, поисковики, мессенджеры.
5. Прорывные технологии. У компании есть прорывная технология в своей индустрии, и она добивается большого объёма её применения.
Если вы не находитесь в одной из первых четырёх ситуаций, то можете стать монополией, только создав прорывную технологию.
Монополизм вообще достигает преимущества в плане нововведений за счёт возможности максимизировать область применения инновационного продукта — мы говорили об этом выше. Но только в пятом виде монополизма (по перечню, приведённому выше) для этого требуется объединение максимального количества отраслей и людей, в них работающих. Это показано в параграфах 2 и 3 настоящей главы. А значит, именно в технологических монополиях больше всего и быстрее всего происходят процессы перехода от товарного производства к производству на заказ, причём массовому и планомерно развивающемуся. Это даст им преимущество перед монополиями 2, 3 и 4 типов. Поскольку локальные преимущества этих трёх типов монополий не смогут долго противостоять концентрации максимального количества взаимодействующих талантов. Но мы показали, что для перехода от рынка рабочей силы к производству рабочей силы на заказ необходимо сотрудничество технологических монополий с обществом в целом, как поставщиком работников. Значит, монополии 1 вида (основанные только на государственном регулировании доступа к потребителю) также должны уходить в прошлое, сливаться воедино с технологическими. Это и будут полноценные государственно-монополистические объединения, отличающиеся от предшественников не только широким использованием больших данных, но и новой целью взаимодействия, которой ранее не было ни у каких субъектов экономики. Эта цель — расширенное воспроизводство т. н. совокупного работника[106]. Понятие было введено Карлом Марксом, когда он исследовал процесс производства капитала (на русский язык неправильно переводится как «совокупный рабочий». Ошибка перевода замечена и исправлена профессором М. В. Поповым. То есть речь идёт обо всех работниках, а не только тружениках цехов и фабрик).
Маркс таким образом подчёркивает общественный характер труда, расширение и углубление связей между отраслями промышленности, указывает, что средства производства уже не могут функционировать “не общественно”. То есть сами по себе.
Сейчас же, в эпоху государственно-монополистического капитализма и цифровой трансформации[107] отраслей на основе использования данных, использование этого понятия даёт намного большие возможности, чем просто обоснование общественного характера производства и следовательно необходимости уничтожения частной собственности на средства производства. Использованное нами понятие совокупного работника сводит воедино производительный и непроизводительный труд, управленцев и рабочих, работников умственного и физического труда, работников города и аграрной отрасли, даёт единый общественный субъект, который способен осознать свои интересы, образовать новый общественный институт для их отстаивания, ставить цели и планомерно их достигать. Эти цели во всех случаях будут приводить к достижению социальной экономии труда, поскольку субъект этот очевидно равен обществу как целому. И обеспечивать интересы как будущих, так и бывших работников — детей и пенсионеров.
Михаил Васильевич Попов
Само по себе понятие это на самом деле не очень много даёт для вскрытия сущности явлений. Например, понятие управленческого труда сразу дало понимание сущности агентской проблемы. Понятие классов и их интересов вообще привело в итоге к открытию источника прибавочной стоимости в товарной экономике. Но сейчас цифровые технологии дают возможность впервые в реальной практике начать учитывать, планировать и прогнозировать совокупные временные эффекты. Поэтому мы «сняли его с полки» в цифровую эпоху.
И именно при таком рассмотрении, когда общество берётся как целое (каковым оно и является), в том числе используются возможности big data и data science, проявляется третий способ образования социальной экономии труда (времени) после экономии у потребителей средств производства и экономии за счёт переобучения более эффективным технологиям. Это — снижение цен для конечно потребления, что приводит к снижению затрат необходимого рабочего времени для воспроизводства совокупного работника. То есть производит социальную экономию труда.
Потребительные стоимости при этом могут распределяться либо через общественные фонды (как бесплатное образование, медицина, дороги и т. п.), либо по труду (по сниженным за счёт повышения производительности ценам). Оба эти способа дают социальную экономию труда (времени). Также отметим, что все три приведённых нами способа получения социальной экономии (превышение экономии у потребителя средств производства над затратами их производителя, экономия времени от более эффективной работы переобученных или вновь обученных работников, снижение цен вплоть до нуля для конечного потребителя) зависят от объёма применения продуктов соответствующих инновационных проектов.
Для конечного же потребителя трудовой потребительностоимостной эффект связан прежде всего со снижением цен, так как при сохранении его трудовых доходов это означает приобретение большей (или той же самой) потребительной стоимости за счёт меньшего необходимого труда. С другой стороны, платежеспособный спрос у совокупного потребителя растёт, так как на полученную экономию он может получать дополнительные потребительные стоимости, и ранее необходимые, но недоступные. То есть мы наблюдаем увеличение потенциала для производства потребительных стоимостей, или потенциала развития общества. И возможно это станет благодаря новой цели (расширенное воспроизводство совокупного работника) нового субъекта экономики (планомерно развивающейся государственной монополии).
Развитие логистической и иной жизненно необходимой инфраструктуры делает ранее недоступные потребительные стоимости доступными. Пример с бесплатным керосином для местной авиации в СССР — возможность мобильности для миллионов рядовых тружеников. Увеличение региональной связанности страны, создание нового качества жизни. В данном случае вложения бюджета напрямую переходят в доходы граждан, причём с мультипликативным эффектом.
Принципиально же новым видом такой инфраструктуры сейчас становятся цифровые платформы. Существует также концепция государства как цифровой платформы[108]. Суть её авторы концепции сводят к следующему[109]:
1. Изменения в модели государственного участия в жизни граждан:
— внедрение модели сервисного государства — культуры «государство для меня» — развивая проактивное предложение государством онлайн-сервисов, которые будут удовлетворять потребности граждан и бизнеса. Государство как координатор возьмёт на себя управление взаимодействием всех участников платформы, но должно будет выступать создателем экосреды взаимодействия, а не постоянным запретительным регулятором. Будет реализована непрерывной обратной связи для того, чтобы лучше понимать непосредственный спрос граждан на действия государства.
2. Изменения в государственных процессах:
— государственная инфраструктура станет единой точкой для всех обращений за государственными сервисами (там, где сохранится государственное участие). Вместо цифровизации устаревших процессов — ориентация на цифровую трансформацию (умение создавать наиболее эффективный процесс достижения цели с системой быстрого, постоянного и с минимальными затратами улучшения). Использование достоверных и единых больших данных для принятия решений даст новые возможности для определения целей, оценки результатов, позволит снизить коррупцию.
3. Изменения в государственной службе:
— разовьётся «цифровой менталитет»: принятие цифровой реальности, умение в ней эффективно работать, цифровые навыки и персональное развитие. Возникнет единая цифровая платформа взаимодействия для государственных служащих, бизнеса и граждан. Предиктивный анализ и искусственный интеллект станет помощником для выполнения рутинных операций, государственные служащие сфокусируются на выводах, а не на рутине.
Главным мы здесь видим использование цифровых технологий со стратегической целью эксплуатации больших данных при оказании государственных услуг (а не только ускорения коммуникаций за счёт электронного документооборота). Поддерживая эту концепцию как движение в верном направлении, призовём авторов к большему размаху и предложим её развить дальше. Действительно прорывное социально-экономическое развитие может быть достигнуто при расширении задачи — не только повышение качества, точности, адресности и своевременности действий государства, но постановка задачи достижения социальной экономии труда. То есть не просто освоение работы с большими данными на современном уровне, но реальная активная катализация взаимодействия секторов промышленных инноваций, образования и разработки новых потребительных стоимостей (включая инфраструктуру). Ведь государство тогда становится проводником интересов того самого совокупного работника, который проходит этап становления на данном этапе как новый исторический и общественный субъект. Это новый тип государства. И от обслуживания интересов господствующего класса переходит к исполнению роли агента социально-экономического развития общества в целом. Подробнее об этом будем говорить в главе 4.
Происходящая сейчас (в 2020‑е годы) во всем мире «цифровизация» — то есть создание единой базы знаний, необходимых для всех уровней управления — по сути есть инфраструктурный проект, направленный на повышение производительности управленческого труда и экономию времени граждан, а также переход от информационной обособленности к информационной объединённости людей. Сейчас приходится слышать опасения по поводу создания «информационного концлагеря» (навеянные образом персонажа Большой Брат в романе Дж. Оруэлла «1984»), но скорее мы видим становление новой общественной инфраструктуры, без которой скоро станет абсолютно немыслимо нормальное существование человека. Мы видим заложение основ единого информационного банка, который разовьётся в плановый орган. Не только гражданин будет прозрачен для государства, но и государство для него. И это усилит возможности распространения умственного труда, на шаг продвинув нас к стиранию грани между умственным трудом и физическим. Поскольку частью работы все чаще будет становиться изучение возможностей и инструментов, предоставляемых государством, для уменьшения объёмов этой работы (рабочего времени).
«Прозрачные люди в прозрачном городе»
Также очевидно, что без новой информационной инфраструктуры все то планирование и многочисленные согласования между отраслями и секторами экономики, о которых мы пишем в этой главе как основе достижения социальной экономии труда (времени), описывая три разных способа её создания, будет технически просто нереализуемо. Поскольку самый производительный метод создания социальной экономии труда долго будет основан на выявлении данных, которые уже есть и ими можно воспользоваться.
Новая цифровая инфраструктура создаст принципиально новые возможности для внедрения результатов научно-технического прогресса в жизнь. Ведь сейчас стало досадной нормой «застревание» прикладных разработок на 1–2 уровнях TRL, и ключевые для внедрения 3–7 уровни получили прозвище «долины смерти». Причём по большей части не потому, что они там «умирают», а потому, что очень часто у разработчиков 1–2 уровней и нет цели переходить её. Или некому передавать для выполнения этих стадий. При всем обилии слов про инновации реальная устремлённость на доведение разработки до продукта для конечного потребителя — скорее редкость, чем правило, и не только в России. Объясняется это тем, что исследователь, разработчик и организатор производства — это три разные профессии.
И если нет инфраструктуры организации их системного взаимодействия, до уровня продукта добираются только в редчайших случаях, когда в проекте оказывается человек, способный объединять в себе хотя бы 2 из этих трёх профессий.
За отправную точку в качестве примера можно было бы взять немецкое Общество Фраунгофера. Это объединение 72 исследовательских институтов, которые во взаимодействии со средним бизнесом Германии организует передачу результатов исследований в промышленность. Его наличие дало Германии возможность стать ядром технологического центра Европы. Есть свидетельства, что, например, отсутствие аналога перевело Италию, которая относилась в середине и третьей четверти XX века к передовым технологическим странам в разряд отстающих[110]. Какие же конкретно системные задачи помогает решать факт существования Общество Фраунгофера? По нашему мнению, две:
— соединяет результаты прикладных НИР (1–2 уровней TRL) и амбициозный менеджмент малых/средних предприятий;
— передачу результатов научно-технической деятельности, доработанных до 8–9 уровня TRL, через систему заказов в могучую промышленность Германии (точнее, Германии — Бенилюкса — Швейцарии — Австрии), дающую доступ к колоссальной области применения новых продуктов.
Не у всех стран, у которых есть наука и динамичный средний сектор, есть такой потребитель новых технологий, как эта немецкая промышленность. В таком случае её роль мог бы исполнять государственная монополия, пользуясь критерием социальной экономии труда. И теперь, когда мы вышли через понятие совокупного работника на осознание нового типа государства, которое в условиях государственно-монополистического капитализма и цифровой трансформации способно перейти к исполнению роли агента социально-экономического развития общества в целом, мы можем в окончательном виде сформулировать зависящие работы от этого формирующегося государства факторы социально-экономической эффективности планов и проектов развития. Ниже в этой главе они будут выражены в формулах (10) и (12), в которых выражены результаты наших последующих рассуждений.
Инновационные проекты, в которых создаются новые потребительные стоимости, являются наиболее комплексными. Если проекты по разработке и внедрению новых средств труда зачастую являются планомерно управляемым процессом, а проекты в системе обучения по сути являются их составляющей, то здесь мы имеем дело с максимальным влиянием на общество в целом. А не просто с планомерной работой системы заказов. Соответственно, здесь нужна максимальная гибкость в управлении, поскольку реальное влияние будет наименее прогнозируемым. Вот как Виктор Орловский описывает препятствия для инновационных проектов в относительно крупных компаниях[111]:
«…1. Традиционные компании оценивают свои достижения через призму достижений конкурентов и ставят задачу — догнать и обогнать их. Те, кто уже занимает монопольное положение на рынке, «роют окопы»… Внутри такие компании построены так, чтобы сбалансировать интересы разных подразделений, разных лиц внутри этой организации, разных стейкхолдеров.
2. Сотрудники чаще говорят «нет», чем «да»…Крупные компании празднуют и поощряют победы, а не поражения …Но если перед вами и правда сверхамбициозные цели, то праздновать и поощрять нужно не победы, а попытки совершить прорыв.
3. Менеджеры среднего звена создают задачи для собственного роста. … формируют себе задачи, борются за место стратегически важных руководителей и конкурируют друг с другом за ресурсы…Это классический пример, когда «хвост виляет собакой».
4. Интересы своего подразделения всегда стоят выше интересов всей организации в целом. … Это порождает внутреннюю конкуренцию, которая разрушает ценность компании, не даёт ей двигаться вперёд.»
Перечисленные В. Орловским проблемы крупных организаций (а таковыми здесь мы можем считать любые, где существует средний уровень управления) показывают, почему все преимущества монополистического развития, связанные с их планомерным взаимодействием с обществом с целью создания социальной экономии труда, до сих пор в основном являются потенциальной возможностью, а результатом становятся чаще случайно. В этом нет ничего удивительного: средний уровень нужен для решения задачи управления крупными структурами, которые необходимы для концентрации ресурсов и получения эффекта от их массированного применения. Для взаимодействия же с обществом, тем более планомерного и подчинённого общественным интересам (экономии труда), нужны другие управленческие решения. И практика последних десятилетий показывает направление их отработки.
Стартапы являются широко распространённой формой организации инновационных проектов. Замечено, что несмотря на практику поддержки их создания в десятках стран в течение многих лет, их массовое успешное развитие характерно для немногих регионов. Это некоторые регионы США, в какой-то степени Израиль, Германия и Великобритания. В 2010‑х годах к ним добавился Китай. Стран же, регулярно выделяющих значительные средства на поддержку создания и развития стартапов, больше на порядок.
Отметим две существенных момента: во-первых, в перечисленных примерах стран с подходящими для успеха этой модели условиями существует большая венчурная индустрия, связанная при этом с ещё более мощной международной финансовой системой. Последняя нацелена на вложения в проекты, хорошо оцениваемые по стоимостным критериям. Во-вторых, примеры стабильного и малопродуктивного финансирования стартапов заметны в странах с сильным государственным сектором экономики. Прежде всего это страны Евросоюза — Франция, Швеция, некоторые другие. Такая же ситуация в России. Их рассматривают обычно как площадки для зарождения и отработки технологий, а для масштабирования стандартным шагом является переезд в первую группу стран.
Таким образом, существует группа стран, в которых государственный сектор экономики является развитой государственной монополией, но там не решена проблема организации инновационных проектов, которые развивают их самих (их собственные экономики), а не чужие. То есть амбициозные таланты концентрируются на проектах, эффективных лишь по стоимостным критериям. Благодаря этому они получают ресурсы от международной финансовой системы и работают в конечном итоге на благосостояние чужих стран. Такова реальная расплата за неумение направить их усилия на достижение целей собственной страны. На создание новых благ, основанных на достижениях научно-технического прогресса, и за счёт обеспечения широкого к ним доступа достигать социальной экономии труда — то есть делать собственную экономику более эффективной.
Какие же задачи нужно решить, чтобы стартапы не прыгали из страны в страну, реализуя различные уровни TRL в разных местах? (1–2 уровни — в России, 3–4 — в Финляндии, 5–7 — в Германии, 8–9 — в США)?
Во-первых, в странах со значительным высокотехнологичным госсектором и незначительным венчурным капиталом, стартапы следует поддерживать, осознавая, что основную добавленную стоимость они будут производить в других странах, но это позволит организовать технологическую кооперацию, которая даст развязывать какие-то собственные «узкие места» в технологиях. То есть критерием поддержки здесь нужно делать условие технологического обмена.
Во-вторых, нужен новый класс поддерживаемых структур, которые чем-то могут напоминать в зародышевой стадии продуктовые стартапы, но сильно от них отличаться в итоге. Это не стартапы в узком смысле (то есть предприятия, создаваемые под доводку до TRL 9 конкретного продукта), а авангардные структуры развития, которые способны вырасти в отраслевые НИИ — вот что следует поддерживать выделением государственных ресурсов. Переходы с одного уровня TRL на следующий должны быть обеспечен ресурсами. При этом самыми плохо обеспеченными уровнями заслуженно считаются уровни примерно с 4 по 7 (не только в России, во всем мире эти уровни называют «долиной смерти» инновационных проектов). В СССР эти функции исполняли отраслевые НИИ. Сегодня это может быть и частная компания, и инновационный консорциум, и стартап-студия. Поэтому мы все это объединяем термином «авангардные структуры развития». А 8–9 уровни должны происходить в государственной монополии как конечном заказчике всего проекта.
Авангардные структуры развития — организации, работающие на 4–7 уровнях TRL. Организационно могут быть воплощены как отраслевые НИИ, технологические компании, инновационные консорциумы, стартап-студии. Имеют свою специфику в управлении и мотивационных принципах.
Принципы эффективного управления для таких структур (отраслевых НИИ) известны с 1950‑х годов, и их нужно в адаптированном для складывающихся коллективов виде закладывать как часть корпоративной культуры на стадии зарождения команды стартапа. Вот эти принципы:
1. Согласование принципиальных решений всей командой;
2. Право на отзыв руководителя командой;
3. Отсутствие преференций в части вознаграждения управленцам;
4. Вознаграждение зависит от результата — как личного, так и командного (бонусы состоят из двух частей за личные достижения и за общие).
Обоснование этих принципов приводится в пункте 4 параграфа 5 настоящей главы, здесь же мы подходим к финальному определению измерения эффективности инновационных проектов по созданию новых благ. Ведь чтобы завязывать вознаграждение на результат, тем более с разделением на личный и общий, нужно их быть способным корректно измерять.
И если до этого момента мы все время говорили о социальной экономии труда как общем результате, то есть об экономии рабочего времени (переходе рабочего времени в нерабочее), для окончательной определения критерия эффективности нам следует делать следующий переход — от этого образованного нерабочего к свободному. То есть времени для свободного развития.
Проект по разработке и внедрению новой (в том числе более дешёвой) потребительной стоимости сначала оценивается по соотношению затрат труда на его осуществление, вычтенных из полученной суммарной экономии у его потребителей. К этой оценке эффективности следует добавить оценку влияния на другие отрасли — в частности, но повышение спроса на их продукцию за счёт фактического повышения благосостояния граждан.
Но нужно также оценивать переход нерабочего времени в свободное. Свободное развитие может быть организовано либо самим человеком, либо в процессе работы в коллективе, решающем практическую задачу, которая ранее никем не была решена. Первое возможно, но встречается редко. Хотя такие люди есть, поэтому общество может им помочь в основном создавая экономию рабочего времени.
Второй тип — это участие коллективов людей в разрешении актуальных проблем общества. В том числе в форме стартапов. Поскольку стартапы заняты прохождением уровней развития технологии (TRL 1–9) очевидно, что успех зависит от своевременного привлечения нужных специалистов, причём совершенно разных (см. табл.3). То есть, речь идёт о довольно большом и труднопрогнозируемом использовании их рабочего времени.
Но это время можно считать свободным — поскольку оно расходуется на содействие социальному развитию. Мы получаем такой вид формулировки критерия экономической эффективности инновационного проекта по созданию новых потребительных стоимостей на основе результатов научно-технического прогресса:
(10)
где — экономия труда (рабочего времени) у конечного потребителя (потребителя конечной продукции) при использовании новой потребительной стоимости (нового блага), за счёт снижения общих расходов потребителя, с учётом полных объёма и периода использования;
— затраты труда (рабочего времени) у производителя на производство нового средства труда, включая затраты труда на послепродажное обслуживание и утилизацию, с учётом полных объёма и периода использования;
— затраты труда (рабочего времени) работников образовательной сферы на переобучение владению новой техникой и обучение новых работников производителя;
— Затраты времени всех людей, привлечённых к разработке и тестированию продукта на всех стадиях разработки и внедрения — то есть затраты времени из-за деятельности стартапов и авангардных структур развития;
— Суммарное время учащихся на (пере)обучение персонала для внедрения новых продуктов.
Обратите внимание, что впервые знак «>» сменился на знак «≥». Это связано с тем, что как величина , так и величина по сути являются затратами одной из форм свободного времени. И теоретически допустимым результатом является полное превращение сэкономленного проектом рабочего времени в свободное.
Государство вкладывает средства не только в инфраструктуру, которой можно пользоваться непосредственно, но и создаёт задел на будущее — финансируя академическую и прикладную науку. Именно долгосрочная государственная научно-техническая политика и кооперация науки с монополиями способна более всех повлиять на выявление и реализацию потенциала социально-экономического развития общества. Но наука не должна простаивать без дела (что встречается совсем не редко), она должна быть загружена насущными задачами. Поэтому полное превращение сэкономленного рабочего времени в свободное через нагрузку исследовательского и технологического секторов — приемлемый вариант.
Можно предположить, что такой подход позволит уйти от сложившегося исторически соотношения общественных затрат на научно-исследовательские работы (НИР), опытно-конструкторские разработки (ОКР) и организацию производства (ОП):
1 рубль вложений в НИР требует 10 рублей последующих вложений в ОКР и 100 рублей вложений в ОП. Если проекты отбираются по стоимостным методикам.
При планировании же развития с отбором проектов на основе трудового потребительностоимостного критерия по формуле (10) вместо соотношения 1:10:100 возможно и соотношение 1000:100:100 и какое угодно иное. Это означает возможность отбора множества идей для НИР и организацию соревнования между группами, с последующим отбором наилучших.
Новые товары и услуги, становящиеся более доступными для граждан, дают им новые возможности, но и требуют привычки к постоянному овладению новинками. Появляется запрос на более рациональный выбор и элементы управленческих навыков. Поначалу — за счёт уменьшения изнурения трудящихся, в перспективе — за счёт их вовлечения в планомерное социально-экономическое развитие (поскольку доля труда в инновационной и образовательной сфере будет расти, как и объём обучения и переподготовки кадров). Это подтолкнёт распространение научного мировоззрения и рационального поведения. Повышение общего интеллектуального уровня сориентирует общество на поддержку прогрессивной тенденции, тенденции расширения господства над обстоятельствами со знанием дела (что является определением свободы, по Карлу Марксу).
Даже в рамках стандартной сравнительной оценки проектов в рамках стоимостного подхода (формулы 5, 6, 7 и 8) предпринимаются попытки учитывать влияние проектов на общественные интересы. Особенно это актуально, например, при отборе проектов на уровне региона, любой из которых является частью природной экосистемы. Представьте: в регионе есть река. Нужно определить приоритетность разных проектов: один направлен на вылов рыбы из этой реки, другой — на постройку в пределах её водосбора промышленного предприятия, третий — и на постройку транспортных развязок и судоходства в этих же пределах. Понятно, что оценивать их по рентабельности абсурдно — они могут быть взаимоисключающими. И при этом все — нужными не только для прибыли инвесторов, но и для обеспечения жизнедеятельности региона. Как их сравнивать?
Вообще, после обострения мирового экономического кризиса падения эффективности капитала[112] в 2008–2009 годах стоимостная оценка в виде максимизации доходов акционеров стала терять популярность, но эта концепция сохранилась пока ещё в виде формул 5, 6, 7 и 8. Поскольку годы идут, проекты нужно оценивать постоянно, и других формул не было. Понимая, что нужно учитывать влияние на экологические факторы, на какие-то иные, влияющие на устойчивость роста экономики, попытки предпринимаются следующие: учитывать оценочные значения этих факторов либо как составляющую коэффициента дисконтирования (т. н. добавляя её к безрисковой составляющей ставки i и к премии за предпринимательский риск), либо как расходы на компенсацию отрицательных воздействий, уменьшающие суммарные денежные потоки по годам реализации проекта. Напомним формулу чистого дисконтированного дохода инновационного проекта, теперь она может выглядеть так:
ЧДД = — I0 + ΣДПt/(1 + i)t, (5*)
где I0 — первоначальная сумма инвестиций (те средства, которые планируют вложить в проект),
ДП — суммарный денежный поток периода t (сумма прибыли до уплаты налогов и амортизации), i — ставка дисконтирования (безрисковая ставка плюс
премия за риск плюс коэффициент компенсации за вред). Либо так:
ЧДД = — I0 + ΣДП’t/(1 + i)t, (5**)
где I0 — первоначальная сумма инвестиций (те средства, которые планируют вложить в проект),
ДП’t — суммарный денежный поток периода t (сумма прибыли до уплаты налогов и амортизации минус компенсационный платёж), i — ставка дисконтирования (безрисковая ставка плюс
премия за риск).
Но этого недостаточно для сравнения проектов. Ведь у них разные периоды действия. Для приведения их к сопоставимой базе предлагается брать максимальный период дисконтирования t — брать его у самого долгосрочного проекта и все сравниваемые дисконтировать на этот наибольший период. Хоть по формуле 5*, хоть по формуле 5**. Таким образом предполагается, что полученные величины ЧДД будут сравнимы.
Ещё раз выделим: компенсационные поправки, хоть в виде коэффициента компенсации за вред (формула 5*), хоть в виде компенсационного платежа (формула 5**), являются лишь обеспечением устойчивости роста экономики. Роста, а не развития. Напомним: рост — это стремление к равновесным ценам по Вальрасу. То есть, по сути, перераспределение стоимости, либо прибавочной стоимости. А не её производство за счёт повышения эффективности экономики. Не повышение производительности труда.
Поэтому нет ничего удивительного, что первая серьёзная инициатива т. н. «зелёной экономики» сводится, с точки зрения подхода к отбору проектов, к компенсационным платежам за предполагаемый экологический вред CO2 (научного консенсуса по поводу роли этих выбросов в глобальном потеплении на самом деле нет. Эта история напоминает мошенничество с озоновой дырой в 1980‑х годах, которое использовалось для уничтожения холодильной промышленности СССР). То есть речь идёт о перераспределении стоимости, а не о её создании.
Есть и более здравые попытки для обоснования все тех же компенсационных моделей: считать не «углеродный след CO2», а затраты и экономию энергии. Это уже действительно объективная основа для расчётов. Но как Вы объедините работу техники и работу людей на основе чисто энергетических показателей?
А вот учёт прогнозных затрат времени даёт такую возможность сразу. Ведь рабочее время — это ещё и время работы оборудования. Чем оно меньше работает — тем меньше расход энергии. Чем меньше времени провёл в пути транспорт — тем меньше он потратил энергии. И так — везде и во всем. Время — вот что объективно объединяет людей и технику, и при этом является измеримым показателем.
Как объединить работу техники и работу людей единым показателем? Учёт прогнозных затрат времени даёт такую возможность. Рабочее время — это ещё и время работы оборудования. Чем оно меньше работает — тем меньше расход энергии и загрязнения среды. Чем меньше времени провёл в пути транспорт — тем меньше он потратил энергии и произвёл выбросов. Рабочее время объективно объединяет людей и технику для учёта.
Вспомним знаменитую формулу Эйнштейна:
E = mc2 (11)
где Е — энергия,
m — масса,
с — скорость света = расстояние/время. (!)
То есть время является составной величиной при определении энергии… Поэтому нет ничего удивительного, что эта величина — время — даёт возможность измерять развитие совокупного работника и развитие техники целостно, одним поддающимся оптимизации показателем. Показателем экономии рабочего времени, превращающегося в свободное.
Когда каким-либо из трёх способов, описанных соответственно в параграфах 2, 3 или 4 настоящей главы, достигается экономия рабочего времени, это означает её переход в категорию нерабочего времени. Полной группой событий для описания содержания нерабочего времени являются три момента:
— свободное время, то есть время для свободного индивидуального или коллективного развития;
— восстановительное время, то есть различные виды отдыха или досуга, восстанавливающие у работника его физические и интеллектуальные силы;
— праздное время, то есть время развлечений и различного рода удовольствий.
Все три момента необходимы для нормальной жизни, недостаток любого из них приводит к истощению или даже деградации работника. Увеличение восстановительного и праздного времён вполне допустимо и даже необходимо для работников, работающих в недопустимых условиях. Поэтому несмотря на наличие знака «≥» в формуле (10), ситуация равенства должна быть редкой. Ведь именно недостаток восстановительного и праздного времени может привести к недостижению даже простого воспроизводства совокупного работника. Свободное же время является условием его расширенного воспроизводства.
Помимо участия в инновационных проектах (на стадиях тестирования и обучения/переобучения, согласно формуле 10), формой свободного времени в её коллективном варианте (а не в варианте индивидуального саморазвития) является участие трудовых коллективов в управлении предприятием. На самом деле на передовых предприятиях это практикуется уже десятки лет — начиная хотя бы с давно известных систем менеджмента качества, вплоть до TQM (total quality managenent), ведь контроль — это функция управления, а его возведение в часть культуры — начало самоуправления всех работников. То есть уже здесь начинает стираться граница между «чистыми» управленцами и всеми прочими работниками. И этот процесс происходил во всех развитых капиталистических ещё во второй половине XX столетия. В СССР он происходил ещё раньше, в форме диктатуры пролетариата.
Сейчас же происходит поиск новых работающих форм вовлечения работников в управление, на пространстве решений от agile до «плоских» организаций. Рабочее движение и рабочий контроль, борющийся за право на существование забастовками и революциями, казалось бы, остался в прошлом столетии… и теперь по сути предпринимателям самых передовых отраслей приходится придумывать, как бы передать часть своих функций «вниз». Так проявляет себя субъект, замеченный Карлом Марксом и определённый как совокупный работник. Становится меньше продавцов и покупателей рабочей силы, товар рабочая сила устаревает. Совокупный работник ещё не осознал себя, но производство на заказ развивается и подталкивает его к этому. Экономические интересы совокупного работника выражаются итоговым критерием сравнения проектов и планов развития, который по сути является суммой формул 1, 9 и 10 и времени на принятие участия в самоуправлении и индивидуальном саморазвитии:
Эпп + Экп — Зпр — Зоб ≥ Зразр + Зуч + Зсам + Зинд + Звосст, (12)
где Эпп — экономия труда (рабочего времени) у промышленного потребителя при внедрении нового средства труда, с учётом полных объёма и периода использования;
Экп — экономия труда (рабочего времени) у конечного потребителя (потребителя конечной продукции) при использовании новой потребительной стоимости (нового блага), за счёт снижения общих расходов потребителя, с учётом полных объёма и периода использования;
Зпр — затраты труда (рабочего времени) у производителя на производство нового средства труда, включая затраты труда на послепродажное обслуживание и утилизацию, с учётом полных объёма и периода использования;
Зоб — затраты труда (рабочего времени) работников образовательной сферы на переобучение владению новой техникой и обучение новых работников производителя;
Зразр — затраты времени всех людей, привлечённых к разработке и тестированию продукта на всех стадиях разработки и внедрения — то есть затраты времени из-за деятельности стартапов и авангардных структур развития;
Зуч — суммарное время учащихся на (пере)обучение персонала для внедрения новых продуктов;
Зсам — время на участие в самоуправлении; Зинд — время на индивидуальное саморазвитие; Звосст — восстановительное время.
В заключение сделаем замечание по поводу восстановительного и праздного времён. Эти моменты нерабочего времени важны и необходимы, но мы говорим о сравнении проектов и планов экономического развития в условиях вытеснения товарного производства позаказным. Мы исходим из того, что конкретно в эту эпоху именно свободное время является необходимым условием развития экономики. Восстановительное и праздное также абсолютно необходимы, но сейчас не они играют ведущую роль. Праздное время играло такую роль при феодализме — возможно читатель знаком с теорией «праздного класса» XVIII века, оставившего нам до сих пор непревзойдённую по роскоши архитектуру. Этот класс, живший в вечном празднике, считался содержателем экономики.
Восстановительное время вообще необходимое условие всегда, ведь даже сердечная мышца отдыхает между сокращениями. Восстановительным временем может быть даже время в транспорте на работу и с работы — наверное это было обоснованием создания действительно роскошных станций метро в Москве и Ленинграде в 1930–50‑е годы. Люди могли часть жизни провести в великолепной обстановке. Сейчас же у нас тот этап, когда достижение массового свободного развития людей стало условием развития производительных сил.
Массовое свободное развитие людей стало условием развития производительных сил.
Поэтому экономию рабочего времени — следствие развития производительных сил — разумно направлять по максимуму именно на свободное время во всех его формах, а также на восстановительное по мере необходимости. Так мы создаём время как ресурс для развития. Время для развития.
Сейчас следует объяснить, отчего мы такие виды занятий, как обучение/переобучение, индивидуальное саморазвитие, участие в инновационных проектах на любой стадии разработки технологии, участие в производственном самоуправлении относим к одной и той же категории, а потраченное на любой из этих видов деятельности время также называем единой категорией «свободное время».
Это следует из понятия свободного времени. Времени для свободного развития. Поскольку определение свободы мы берём у Маркса (господство над обстоятельствами со знанием дела), получаем, что свободное развитие — это развитие знаний для расширения господства над обстоятельствами и использование господства над обстоятельствами для развития системы знаний и их применения.
Такая деятельность может быть индивидуальной или коллективной. Это можно делать с использованием своего положения в производственном процессе (отсюда — выход на управленческие функции, то есть развитие производственного самоуправления). Коллективно это также делается в ходе целесообразного обучения или решения задач по доводке инноваций до стадии широкого применения.
Можно заметить, что все 4 что вышеперечисленных формы проявления свободного времени образуются сочетанием перечисленных только что условий. Таким образом, они являются полной группой событий, описывающей пространство возможностей для реализации свободного развития.
Теперь, обосновав превращение рабочего времени в свободное как критерий эффективности проектов и программ экономического развития, понимая варианты содержания свободного времени, можем объяснить, откуда взялись 4 принципа работы авангардных структур развития («стартапов, которые способны вырасти в отраслевые НИИ» — см. пункт 5 параграфа 4 настоящей главы). Точнее, структур по доводке результатов прикладных НИР до стадии максимального внедрения, которые развиваются в условиях системы поддержки, работающей не на стоимостной, а на трудовой потребительностоимостной основе. Предполагается, что естественным местом для такой системы поддержки должна быть национальная экономика (народное хозяйство) со значительным высокотехнологичным госсектором и слабо развитым венчурным капиталом. В стоимостной парадигме причины участия в команде стартапа состоят в намерении создать актив, который затем будет перепродан. Это называется «выход из бизнеса». Здесь же такая мотивация неприменима. Ведь эти авангардные структуры развития по сути являются передовыми представителями общественного субъекта «совокупный работник». Их команды безусловно относятся к нему, к этому субъекту. Но при этом они пытаются реализовать его интересы через достижение каких-то отраслевых целей, то есть через общее развитие. Поэтому они и названы авангардными структурами развития, поскольку являются необходимым авангардом данного социального субъекта. То есть идущими в первых рядах прогрессивного направления развития. А для этого им необходимо:
— выражать общие интересы;
— содействовать их осознанию со стороны общества;
— организовывать деятельность по их достижению;
— самим участвовать в этой деятельности.
Напомним предложенные нами принципы для работы таких команд:
1. Согласование принципиальных решений всей командой. На стадии обсуждения — демократический централизм, дискуссия, выявление лучшего решения. Затем — совместное согласованное исполнение, дисциплина;
2. Право на отзыв руководителя командой;
3. Отсутствие преференций в части вознаграждения управленцам;
4. Вознаграждение зависит от результата — как личного, так и командного (премии состоят из двух частей — за личную результативность и доля от общей премии, зависящей от результативности всей команды).
Первый принцип — подчиняет каждого работника общим целям (а не только управленцев).
Второй и третий принципы призваны избавить управленческие функции от бонусов, привлекающих карьеристов.
Четвёртый принцип взят из успешной практики управления НИИ и КБ 1950‑х годов. Как система материального стимулирования, поддерживающая командный дух и осознание не формальной, а реальной общности интересов, это было управленческой находкой, отброшенной на стадии разложения СССР.
Её следует вновь использовать.
В итоге: понижаем притягательность управленческой работы для паразитов, подчиняем всех единой цели, сама эта цель — является и осознается как общая не формально, а в действительности. И каждый сотрудник заинтересован как в личных, так и в общих хороших результатах, получая вознаграждения по обоим составляющим. Что мотивирует не только хорошо самому трудиться, но и помогать коллегам — не тогда, когда на это укажет начальник, а тогда, когда это будет нужно. В результате будут лучше пониматься как направление развития компании, так и улучшаться взаимодействие в командах за счёт более хорошей атмосферы для сотрудничества. А эти два момента являются важнейшими для построения высокопроизводительной командной работы[113].
Мы считаем, что эти принципы вполне подходят для работы именно авангардных групп социально-экономического развития. Чья фактическая задача с точки зрения социального в социально-экономическом развитии — осуществить переход общественного субъекта-в-себе к общественному субъекту-для-себя[114].
Переходим к следующему виду содержания свободного времени — производственной самоорганизации. Мы объяснили выше, что естественная необходимость этого явления продемонстрирована историей развития менеджмента последних 5–7 десятилетий. В социалистических странах, в которых когда-то был провозглашён принцип диктатуры пролетариата, который по сути является провозглашением необходимости самоуправления рабочих и их ведущей роли в обеспечении прогрессивного развития общества, этот принцип сначала стал формальным, а позже был предан анафеме почти везде. Одновременно элементы этого принципа стали внедряться в передовых отраслях, которые без них просто не могли обеспечить конкурентоспособный научно-технический уровень продукции. Это системы менеджмента качества, попытки строить «плоские организации» (то есть без уровней управления), корпоративные пенсионные фонды, в конце концов. Все это маскируется возможностью переносить часть труда (самого тяжёлого и неэффективного) в бедные страны и за счёт несправедливого распределения зарплаты внутри одной транснациональной корпорации фактически грабить работников из одних стран в пользу работников из другой. То есть работников «стран ядра» подкупали и подкупают. За что же их подкупают? Именно за снижение давления на работодателей. То есть производственные силы нуждаются в квалифицированных работниках, отдающих производству весь свой творческий потенциал. Но привычка относиться к ним не как к совокупному работнику, а как к атомизированной массе торговцев рабочей силой включает бездумное желание получить выгодные условия в каждой отдельной сделке… и за счёт этого при множестве сиюминутных выигрышей проиграть в темпах развития общества в целом.
Сейчас же, если брать Россию начала 2020‑х годов, первым реальным самоуправлением в условиях инициируемых и поддерживаемых государством проектов цифровизации и оптимизации производств — и вообще инновационных проектов — является вовлечение работников соответствующего предприятия в обсуждение и реализацию изменений, создание условий для закрепления результатов изменений после работы внешних консультантов. После завершения проекта внедрения должна оставаться на месте рабочая группа, которая будет по мере необходимости связываться с представителями разработчиков (авангардных структур развития), осуществляющих авторский контроль. Далее такие группы будем называть послепроектные группы на предприятиях.
Послепроектные группы на предприятиях — рабочие группы, отвечающие за закрепление изменений, произошедших на предприятиях в ходе инновационного проекта.
Послепроектные группы на предприятиях должны отвечать за устойчивость результатов оптимизации производства, а поскольку они собираются ещё на стадии обсуждении замысла каждой конкретной оптимизации, они должны осознавать разницу между «сокращением затрат, которые может быть не всегда нужны» (как в «оптимизации» инфекционного здравоохранения) и настоящей оптимизацией. Для этого им нужна сетевая методологическая поддержка. Её наличие — задача организаторов трудовой потребительностоимостной системы управления народным хозяйством (см. параграф 1 главы 3). Подводя итоги, имеем следующие моменты производственного самоуправления: авторский контроль со стороны авангардных структур развития, послепроектные группы на предприятиях, сетевая методологическая поддержка послепроектных групп.
Послепроектных групп сетевая методологическая поддержка — коммуникация между авангардными структурами, осуществляющими авторский надзор, и послепроектными группами на предприятиях.
Послепроектные группы на предприятиях и их кураторы из авангардных структур развития должны постепенно становиться не просто организаторами коллективных решений, но и наставниками в части профессионального развития работников. Речь идёт не столько о персональном наставничестве, сколько об организации постоянного взаимодействия с образовательной средой.
Роль образовательной системы, в целом, достаточно очевидна. Её задачей является, во-первых, качественное обучение, во-вторых, своевременное обновление курсов в интересах поддержки реализации перспективных планов и программ развития. Её место как точка сборки взаимодействия авангардных структур развития и промышленности сейчас, в принципе, теоретически осознается многими. Наличие же взаимодействия образовательной системы с сетью послепроектных групп позволит усилить её эффективность. В том числе это выразится в более целесообразной с общественной точки зрения организации социальных проектов (помимо повышения доступности образования для переобучения работников).
Социальными проектами сейчас принято именовать проекты изменения общественных отношений. На практике обычно речь идёт не об изменении, а о мелкомасштабном лечении отдельных язв существующего общества — благотворительность, культурный туризм и т. п. Настоящим, действительно масштабным и востребованным социальным проектом могла бы стать организация самоуправления на предприятиях (мы описали послепроектные группы и их взаимодейсвие с авангардными структурами развития и собственно образованием как лишь первый шаг). При этом волонтёры существуют, но они сейчас ориентированы финансирующими структурами именно на «лечение немногих язв». Со временем им нужно предоставить возможность прикладывать свою энергию и в развитие самоуправления на предприятиях — а для этого им нужно иметь доступ к актуальным конкретным проблемам и задачам на местах. Такой подход снял бы непонятное нам разделение проектов развития на инновационные и социальные. Ведь нет социального развития, которое не экономическое, и наоборот. Есть социально-экономическое развитие. Их разделение возникает при стоимостных оценках эффективности (формулы 5, 6, 7, 8). Формула же 12 — трудовой потребительностоимостной критерий эффективности — показывает единство общественной эффективности как социально-экономической, выражаемой превращением рабочего времени в свободное.
Граница эта постоянно будет сдвигаться, если есть движение в развитии самоуправления на производстве. Участие в поддерживаемых государством проектах оптимизации и повышения эффективности предприятий, организация взаимодействия проектных групп на предприятиях — первый шаг. Дальнейшее постоянное движение зависит от многих факторов, но инициатива организаторов производственного самоуправления — непременное условие наполнения инициатив государства энергией масс. Инициаторами в каждой конкретной точке могут выступать и предприниматели, и работники, и разработчики, и вузы, и монополии, и любые местные сообщества. Развитие совокупного работника, повышение его эффективности в целом (без разделения на экономическую и социальную), приносит благо всем.
Совокупный работник — все трудящиеся, без разделения на управленцев, рабочих и служащих.
Cледовательно, государство отвечает за все то в процессе планомерного развития, за что ещё не способно отвечать производственное самоуправление. Первое, в чем оно могло бы помочь — поощрение взаимодействия рабочих групп, поощрение кооперации по линии наука-монополии-образование, совместные стратегии развития монополий и регионов, отраслевые стратегии развития. С учётом современного уровня техники, это взаимодействие возможно изначально организовывать на основе информационных технологий с использованием возможностей математических методов, а также на основе открытого в нашу эпоху критерия эффективности социально-экономического развития — обеспечения перехода рабочего времени в свободное.
Так мы переходим к вопросу о методе организации всего этого взаимодействия, чему посвящена глава 3. В первую очередь этот метод должен опираться на систему целей[115] управления развитием экономики, которая под его воздействием будет прогрессировать. Так мы получаем предмет следующего параграфа, первого в третьей главе — трудовую потребительностоимостную систему целей управления экономикой.