Время для Шерлока Холмса

Глава двадцатая МАРСИАНЕ

Шерлок Холмс исчез со спутника Либрация вскоре после того, как мне удалось вывести его незаметно с «Эксетера», — исчез без предупреждения, как и появился.

Его визит меня сильно взбудоражил. Это было не просто эхо прошлой жизни, прорвавшееся через тонкую преграду лет, которые меня от неё отделяли. Задето было моё самолюбие. Я попытался объяснить свою реакцию Лили после того, как описал встречу с Холмсом:

— Я сам толком не знаю, в чём дело. Цель! У меня нет никакой цели. А Холмс всё такой же живой и энергичный, и не только потому, что физически молод. У него по-прежнему есть задача, которую он поставил перед собой ещё в девяносто первом году, — остановить Мориарти. У тебя вот есть история покорения человеком космоса. А у меня?

— Твоя работа, разумеется, — быстро сказала Лили. — Ты важный человек, которого все любят, в котором нуждаются.

— Но не для себя самого. Любой другой врач, пускай и вполовину не такой компетентный, был бы здесь не менее важен, а значит, востребован и любим. — Я поднял руку, пресекая возражения. — Однако это не настоящая проблема, не её суть. Просто в том, чем я здесь занимаюсь вот уже двенадцать лет, нет глобальной цели. Я лечу телесные раны, да, а в редких случаях — и душевные. Но то же самое мог бы делать любой другой доктор, и даже многие люди без диплома медика, а что дальше? Выздоровевшие пациенты идут зарабатывать больше денег или становятся более эффективным винтиками в общей машине спутника Либрация. Но в чём суть всего этого?

— Но ведь благодаря тебе у людей появилась тяга к космосу, а?

— Ха! И к чему же, позволь спросить, тяготеют эти самодовольные либрацианцы? Разве что друг к другу, какой уж тут космос.

— Теперь всё изменилось, — многозначительно сказала Лили.

Я проигнорировал её слова и продолжил:

— Они должны быть на передовой исследований или. по крайней мере, видеть себя именно в этом свете. Они пионеры в самом величайшем приключении, но при этом создаётся ощущение, что на Земле все они сплошь были бизнесменами и чиновниками. Какой стала бы наша родина, если бы все колонисты из Британии оказались такими?

— Но ведь на самом деле. Джон, так и было.

— Что? Чушь! Они были строителями империи, все до единого.

— Нет.

Лили встала и начала мерить шагами комнату, словно бы пыталась сформулировать мысль. Я наблюдал за ней с тем же трепетом и вниманием, как и в день нашей первой встречи. И всё же как она изменилась с тех далёких времён! Нет, она, разумеется, не постарела. Скорее меня поражали и воодушевляли её глубина, уверенность в себе, психологическая и умственная твёрдость и склонность к риску.

— Это общее заблуждение, — наконец сказала Лили, — которое особенно любимо нами, американцами. Вне всяких сомнений, первые исследователи и поселенцы зачастую были строителями империи и авантюристами. Но далеко не всё. А позднее, когда огромное количество английских эмигрантов отправилось на Юго-Восток и в другие колонии по всему миру, их привлекали отнюдь не трудности и приключения и не возможность посодействовать строительству империи. Нет, их манили беззаботность и комфорт, перспектива хорошей жизни — всё равно как позднее эмигранты из Восточной Европы думали, что в Америке дороги вымощены золотом. Те, кто готов был переживать трудные времена и напасти, как раз остались дома. Уехали слабаки. Разумеется, их привлекала и возможность завладеть землёй. Ты европеец, Джон. Неужели тебе никогда не приходило в голову, насколько ленивы американцы и насколько они любят лёгкие пути и объяснения, лежащие на поверхности?

Я пришёл в ужас:

— Как ты можешь говорить такие гадости о собственной стране? Тогда, по твоей теории, и бритты ничем не лучше американцев? Ведь все мы, кроме разве что эфиопов, потомки эмигрантов!

Лили улыбнулась:

— Да, верно. Разумеется, из Англии — вернее, Шотландии, если уж говорить о твоих предках, — часто выплёскивались разные волны завоевателей, поскольку они понимали, что их самих завоюют, если просто сидеть на месте. Конечно, я не говорю про таких задир, как викинги и норманны. Кстати, ты знал, что Эрику Рыжему удалось обманом заставить отважных викингов поселиться в Гренландии, лишь изрядно приукрасив достоинства этого места? Для начала он смухлевал с названием острова, а потом убедил всех, что в этом зелёном оазисе можно скрыться от зимы, есть мясо и фрукты в своё удовольствие и ничего не делать, достаточно лишь выкупить у него бесценные земли. Завоеватели! Героическое и воинственное слово. А на самом деле все они лентяи, любящие комфорт.

— Мне не нравится то, что скрывается за этой фразой.

— Ну ещё бы, — промурлыкала Лили.

— Ты не только пытаешься разрушить мои детские иллюзии о героях прошлого, но и подрываешь мою веру в собственные причины для отъезда.

— Разумеется, я не хотела этого! Хотя, если подумать, может, и хотела. Ты же помнишь, как благожелательно я относилась к местным жителям поколение назад. Теперь они стали значительно хуже. Я вот-вот завершу своё исследование, и меня тошнит от этого места. Ещё лет шестьдесят — и нам обоим в любом случае придётся умереть.

— Да, я знаю.

Разумеется, она говорила о том, чтобы имитировать смерть. С увеличением продолжительности жизни в экологически благоприятных условиях спутника, люди того возраста, какой изображали и мы с Лили, всё ещё выглядели довольно молодо. Но пройдёт пара десятков лет, и придётся наносить грим, изображая морщины. А потом и вовсе надо будет имитировать видимые признаки старения, а затем, как Лили верно подметила, «умереть».

— Ещё шестьдесят лет на Либрации, Лили! Только представь!

— Не хочу об этом думать. Думаю, мы могли бы вернуться в Англию.

— Только после того, как закончится Возрождение и страна придёт в чувство.

— Ага, и разрешат виски и табак?

— Именно. Ты знаешь, теперь, когда Моргенталер мёртв, сторонники Возрождения могут развязать войну. Я сомневаюсь, что им удастся восстановить империю, но Земля будет не самым приятным местом, пока всё это не закончится, и даже потом сложно будет назвать её раем.

— Что ж, похоже, остаётся одно-единственное место. Я как раз планировала рассмотреть его в следующем томе монографии.

Я вздохнул:

— Приятно познакомиться: Джон Хэмиш Уотсон, марсианский доктор.

Лили хихикнула:

— Спор всегда помогал тебе осознать, что ты сам давно уже принял решение.

Оказалось, что у колоний на Марсе очень профессиональная и хорошо организованная иммиграционная служба с офисами во всех крупных городах Земли и даже с небольшим представительством на спутнике Либрация. Это меня порадовало, а вот реакция марсиан на мой запрос скорее расстроила. К моему превеликому удивлению, в виде на жительство нам отказали.

— Но послушайте, — сказал я со злостью бесстрастному и надменному молодому человеку за стойкой, — я же знаю, что вам нужны врачи, и на Марсе уж точно найдётся место для такого передового историка, как моя супруга.

Клерк широко улыбнулся:

— Нас не интересует история, доктор Макватт. — Медицинский диплом я получил под именем Хэмиш Макватт и под этим же именем жил и работал на спутнике. — Прошлое — удел Земли. Нам принадлежит будущее.

— Да, это хорошо, — нетерпеливо сказал я, поскольку меня весьма раздражала подобная склонность к пустой риторике, — но…

— Нет, Хэмиш. — Я невольно умолк, поражённый его наглостью. — Вашу жену мы бы с удовольствием приняли, поскольку она может родить будущих марсиан…

— Боже…

— …и потому что ваша профессия действительно занимает верхнюю строчку в списке приоритетов. Но вам нужно понять о нас кое-что, чего многие понять не могут. Мы не просто плодим колонии и заселяем новую планету. Мы строим новый мир, новый способ существования, создаём новое звено в цепочке эволюции.

— Замечательно. Но ведь и я не неандерталец, диплом могу продемонстрировать!

Он покачал головой:

— Уверен, вы с женой очень умны. По крайней мере, по земным стандартам. Вполне возможно, что вы прошли бы все наши тесты на уровень интеллекта. Но проблема, понимаете ли, в том, что вы слишком старые.

— Что? Слишком старые? — Меня поразила не только ирония всей ситуации, но и нахальство клерка.

Молодой человек кивнул, а потом сложил руки в замок, слегка откинулся в дорогом кресле, устроившись поудобнее, и напустил на себя профессорский вид:

— Понимаете ли, Хэмиш, жизнь на Марсе не сахар. Она требует большой физической отдачи даже от людей вашей профессии. Всем приходится заниматься физическим трудом, участвуя в строительстве нового мира, а это выматывает. Кроме того, нужно приспосабливаться к воздуху, гравитации и неприятным побочным эффектам. Вот почему мы установили верхнюю возрастную планку в тридцать лет для всех новых поселенцев, какими бы высококлассными специалистами они ни были. Тогда новые жители смогут как минимум двадцать лет трудиться на благо Марса, до того как состарятся и станут обузой для государства. Там продолжительность жизни не такая, как у вас тут. Чем в более старшем возрасте вы приедете, тем больше пострадаете от климата и гравитации. К примеру, вы сможете проработать на нас десять лет или даже меньше, а потом Марсу придётся кормить вас до скончания века. Да и жена ваша, разумеется, уже старовата для того, чтобы родить здорового ребёнка, а о нездоровых Марсу тоже пришлось бы заботиться с младенчества.

Я пытался придумать какой-нибудь убийственный ответ, но тщетно, а потому удовлетворился лишь тем, что пронзил хама свирепым взглядом, развернулся на пятках и вышел с гордым видом из кабинета. Пересказывая позднее этот эпизод Лили, я со злостью сказал:

— Это я-то старый, представляешь! Меня так и подмывало предложить этому хлыщу посоревноваться в любой дисциплине, какую он выберет.

— Ага, и он бы выбрал, наверное, пеший подъём на вершину Олимпа без кислородных баллонов.

— Неужели все милые, любезные, симпатичные люди остались лишь на загнивающей Земле, как думаешь?

— Ну уж точно не на Марсе.

— Что же нам теперь делать?

— Да, вот это настоящая проблема. — Внезапно Лили показалась мне уставшей, печальной и какой-то поникшей, что для неё нехарактерно. — Думаю, остаётся делать то, что мы и собирались, — притворяться, что стареем. Так мы выиграем пару десятков лет до того момента, когда придётся принимать решение. Может, к тому времени Земля успокоится или всё станет совсем плохо…

— Возможно. Но давай обратим внимание на светлую сторону дела. — Я махнул рукой в сторону баррикады из коробок около полутора метров в высоту, где лежали рукописи многотомного сочинения Лили: — Всё это придётся перевозить лишь через много лет.

— А с другой стороны, подумай, насколько эта башня может разрастись за пятьдесят или шестьдесят лет.

Так долго, однако, ждать не пришлось. Всего через два дня со мной по видеосвязи связался тот самый противный молокосос из марсианской иммиграционной службы. Я удивился, а он был смущён.

Лицо его заполнило собой весь дисплей, как тогда лицо Мориарти. Пожалуй, впервые за эти годы тот случай не всплыл у меня в памяти, когда я услышал перезвон панели видеосвязи.

Я резко спросил:

— Что вам угодно?

На предельно увеличенном изображении я видел каждую капельку пота на его лице, а их, с позволения сказать, было немало.

— Э-э… Доктор Макватт, — промямлил хамоватый клерк, и я с удовольствием отметил про себя, что в этот раз он не прибег к фамильярному «Хэмиш». — У меня хорошие новости, если вы с супругой всё ещё заинтересованы в переезде на Марс.

Я сухо процедил:

— По крайней мере, я вас выслушаю. — Душа же моя ликовала.

Лили заперлась в кабинете, изучая груды старых постановлений парламента Либрации. Я быстро нажал несколько кнопок. Надеюсь, Лили не станет возражать, когда на экране вместо её документов возникнет лицо, которое я теперь видел перед собой.

Почти всю самоуверенность клерка после моих слов как ветром сдуло. Он попытался замаскировать её смехом, но смех вышел нервным, и мой собеседник сдался:

— Я только что получил распоряжение из нашего Нового Пути. Прямо скажем, весьма удивительное.

— Откуда? — изумлённо переспросил я.

— Из Нового Пути. Нью-Вэй-Сити — это официальное название самой крупной из колоний. Ещё там есть Хоуптаун — Город Надежды, а ещё…

— Избавьте меня от подробностей, — поморщился я. А точно ли я хочу туда переезжать?

— Да, хорошо. Понимаете, сэр, я перенаправил копию вашего заявления, это стандартная процедура, а утром получил сверхсрочное сообщение, в котором мне предписывалось немедленно одобрить ваши кандидатуры и поприветствовать вас в качестве почётных новых жителей Марса.

Я остолбенел:

— С чего бы вдруг такое распоряжение? И кто его отдал?

— Сообщение подписано, — шустро откликнулся хамоватый клерк, который, очевидно, решил снискать моё расположение, сообразив, что нас с Лили высоко ценят на Марсе. — Оно определённо официальное, потому что пришло по проверенным каналам, но я не узнаю подпись: Сигер Шерринфорд. Странное имечко, правда?

— Что вы, — холодно сказал я, — это новое имя, более чистое, подходящее для вашего чистого мира.

Молодой человек совсем приуныл. Без сомнения, его самого звали Джон Смит или наподобие этого, и сейчас он явно задумался, не будет ли стратегически верным сменить имя.

Лили влетела в комнату, заливаясь смехом и едва сумев выговорить:

— Сигер Шерринфорд! Вот умора! Сигер Шерринфорд!

Мориарти размышлял в серости межвременья.

В прошлый раз его поразило, что Уотсон выжил. Он давно уже пришёл к выводу, что план убийства Уотсона и Холмса провалился и его злейший враг вырвал никчёмного докторишку из рук Шона Хадвелла, а потом они оба смогли проникнуть на фабрику. Но как? — спрашивал он себя. Возможно, с помощью Лили Кантрелл? То есть она в конце концов обвела его вокруг пальца? Насколько его обхитрили эти недоумки? Видимо, они испортили пушку, которая в итоге взорвалась вместе с фабрикой. Очевидно, они надеялись, принеся себя в жертву, гарантированно отправить на тот свет и его, Мориарти.

«То есть Уотсон спасся от взрыва так же, как и я? Значит, он скачет за мной по времени взад-вперёд?» — к такому выводу Мориарти пришёл после встречи с Уотсоном в лесу шесть минут назад плюс неизмеримое количество часов в межвременье.

Но он сам видел недостаток этой гипотезы. Одежда на Уотсоне была другая, чем тогда, в 1991 году в Солт-Лейк-Сити, и почти такая же нелепая, как у парней в лесу. А это значит, что Уотсон не перемещался во времени скачками из-за воздействия ядерного взрыва, а преспокойненько прожил все эти годы в реальном времени. Проклятый эликсир Холмса всё ещё действует!

А если выжил Уотсон, то почему бы не выжить Холмсу? Страшно подумать, но в том матросе, которого он вырубил на космическом корабле, профессору почудилось что-то знакомое. Неужели это был Холмс? Мориарти проклинал себя, что не понял этого вовремя и не прикончил заклятого врага. Учитывая живучесть Холмса, как можно гарантировать, что гадёныш сдохнет на «Эксетере»?

— Шон Хадвелл!

В межвременье крик получился беззвучным. Чёрт возьми, как же он не понял?! И как, должно быть, потешался Холмс над тем, что Мориарти не может разглядеть его под личиной работяги. Мориарти снова и снова беззвучно верещал:

— Холмс! Холмс! ХОЛМС!

И снова сжатие, адское пекло, и снова толчок, на этот раз сильнее, чем раньше. Ещё один шанс столкнуться с врагом. Он снова почувствовал где-то за спиной, на границе сознания, вспышку, которая несла его сквозь века.