Время "Ч"

1

Прошло несколько месяцев. Рейнальдо Бенитеса и его единомышленников не покидала мысль организовать борьбу против ненавистной диктатуры. К сожалению, дальше разговоров дело пока не шло. Но вот как-то один из соседей Бенитеса по пансиону, убежденный ортодокс, предложил ему устроить встречу с человеком, имевшим конкретную программу действий. Имя этого человека было Фидель Кастро. «Мечтатель-утопист» — ярлык, который поспешили приклеить Фиделю его идейные противники. В первом же разговоре с Фиделем, продолжавшемся около часа, Бенитес быстро смог убедиться, насколько несправедлива подобная характеристика в отношении столь глубоко и трезво мыслящего революционера. Бенитес без колебаний согласился присоединиться к возглавляемому Фиделем движению, программа которого отвечала его убеждениям: свержение Батисты вооруженным путем, ликвидация погрязшего в коррупции режима, передача в руки народа всех природных богатств, борьба с нищетой.

Бенитес всецело подпадает под влияние не только идей, но и самой личности Фиделя, обладавшего удивительной притягательностью. Позже Бенитес сам признается в этом: «Фидель обладал невероятной способностью внушать людям безграничное доверие…мы верили в него, как в самих себя». Фидель поручает ему встретиться с Нико Лопесом, который, в свою очередь, ставит задачу отобрать для создания подпольной ячейки надежных людей. Непокорность духа в натуре Бенитеса удачно сочеталась с организаторскими способностями; вскоре ячейка в составе пятнадцати человек начинает действовать. Одними из первых в нее вошли друзья Бенитеса — Исраэль Тапанес и Карлос Гонсалес.

За каждым врачом и санитаром военного госпиталя Колумбии числилось оружие, хранившееся на складе госпитальной казармы. Однако никто и не подумал взяться за него, когда утром 10 марта пришло сообщение о перевороте, устроенном Батистой. Все продолжало оставаться так, будто ничего не произошло. Ошеломленный случившимся медицинский персонал пребывал в растерянности. Радио молчало. Флорентино попытался разыскать врача, который, как ему было известно, принадлежал к Ортодоксальной партии, но оказалось, что в этот день он не дежурил. Среди рядового состава имелись сочувствующие ортодоксам, однако они предпочитали отмалчиваться.

По правде говоря, Флорентино не очень-то симпатизировал правительству президента Прио. Ему всегда были ненавистны коррупция, гангстеризм и наркомания, процветавшие на Кубе; он даже смутно надеялся, что новое правительство проведет демократические выборы и ситуация в стране изменится к лучшему. Понадобилось совсем немного времени, чтобы иллюзии полностью развеялись. В те дни он знакомится с группой бывших военных, вынужденных уйти в отставку после событий 10 марта. Их соединило стремление свернуть шею диктатору. Устраивались тайные собрания, на которые приглашали и Флорентино. Шло время, собрания продолжались, но толку от них было мало. Отставники не оправдали надежд Флорентино. По его словам, «они занимались игрой в революцию; их политическая программа сводилась к элементарному: «Пусти меня на свое место».

2

Накануне 26 июля ничто как будто не предвещало неприятностей Фульхенсио Батисте. Близился конец недели, и диктатор пребывал в приятном предвкушении «заслуженного отдыха». Несколько дней тому назад он совещался в штабе военного городка «Колумбия» с особо приближенными к нему людьми — генералом Угальде Каррильо, возглавлявшим управление военной разведки, полковником Орландо Пьедра, директором бюро расследований, и бригадным генералом Рафаэлем Саласом Канисаресом, начальником национальной полиции. Обсуждался вопрос о политической ситуации в стране. Пришли к единому мнению, что после сорвавшегося вооруженного выступления НРД (Национального революционного движения) противники режима вряд ли решатся предпринять что-либо в ближайшее время. Что же касалось распространенного сторонниками Прио и Санчеса Аранго заявления о готовящемся вторжении на Кубу, то скорее всего его следовало рассматривать как рекламную политическую декларацию.

Батиста был вполне доволен тем, как складывались дела. В своем последнем интервью газете «Информасьон» он хвастливо посулил, что его правительство не пожалеет средств на развитие новых отраслей национальной промышленности. «Я обещаю, что в скором времени мы наладим на Кубе собственное производство радиоаппаратуры и телевизоров». Интервью должно было способствовать укреплению его престижа — по крайней мере так думал Батиста.

3

После батистовского переворота положение таксистов Артемисы стало совершенно невыносимым. «Пусть лучше эти голодранцы мне на глаза не попадаются, не то я за себя не отвечаю», — во всеуслышание заявил начальник сельской жандармерии. Несчастные таксисты не знали, куда деваться. И без того мизерный заработок сократился настолько, что даже на бензин теперь не хватало.

Сантана возвращался после удачной поездки в Канделариа, когда его машину задержал автобусный инспектор, сопровождаемый все тем же капралом. Без лишних церемоний Сантану препроводили в жандармское управление, где на него набросился с угрозами разъяренный лейтенант. Машину отобрали на пятнадцать дней. Проклиная на чем свет стоит шайку бандитов, называвшую себя правительством, Сантана поплелся домой. По дороге решил завернуть в кафе, где работал официантом его приятель Северино Росель. Тяжелая обида огнем жгла душу, и Сантана разразился гневной тирадой в адрес Батисты и его приспешников. Кто-то из посетителей сочувственно поддакнул. Тут же, как из-под земли, выросли двое жандармов. Дело принимало серьезный оборот. Сантана вступил с ними в ожесточенную перепалку, пытаясь доказать свое право свободы слова. Обстановка накалялась, один из жандармов с угрожающим видом двинулся к юноше. Не теряя времени, Росель схватил Сантану за руку и поспешно выволок на улицу. С трудом сдерживая душившую его ярость, Сантана глухо проговорил:

— Как мне хочется, чтобы всех их прикончили!

На следующее утро Сантана опять зашел в кафе. Подавая ему завтрак, Росель как бы между прочим спросил:

— Хотел бы я знать, сможешь ты повторить свои вчерашние слова?

Одинокий посетитель, сидевший за соседним столиком, допил кофе, расплатился и вышел.

— Могу хоть сейчас.

— Хочешь, сведу тебя кое с кем?

— Где и когда?

— Сегодня в восемь вечера здесь, в кафе.

Стоял жаркий, солнечный день. На текстильной фабрике нечем было дышать. Весь мокрый от пота, Педро Триго разыскал среди гудевших станков Кинтелу:

— Поговорить нужно.

— Хорошо, зайду к тебе в половине седьмого.

В доме было душно, и друзья расположились на крытой галерее, обдуваемой спасительным ветерком.

— Недавно я встречался в Гуанабо с Фиделем Кастро, — сказал Триго, вытирая со лба капельки пота. — Он организует повстанческое движение.

— Как ты сказал, повстанческое движение?

— Именно, и Фидель хочет, чтобы мы в него вошли.

— Кто это «мы»?

— Мы, члены подпольной ячейки Калабасара.

В ячейке, кроме Кинтелы и Педро Триго, состояли также Рене Бедна, Хулио Триго — брат Педро, Эрнесто Гонсалес, Хосе Луис Лопес, Педро Гутьеррес, Хуан Вильегас и Хулио Фернандес.[17] Кинтела согласился без колебаний. Триго предложил ему то, что уже давно занимало его мысли. «Батиста силой захватил власть, и необходимо силой отобрать ее у него».

Ячейку возглавил Триго, Кинтела стал его заместителем. Вскоре начались практические тренировки по военной подготовке. Сначала они устраивались на заброшенной ферме неподалеку от текстильной фабрики. Иногда сюда приезжали люди из других подпольных организаций. Оружием на первых порах служила палка от метлы. Крепко сжимая эту воображаемую винтовку, будущие бойцы революции часами ползали по выжженной солнцем траве. Позднее занятия были перенесены в другое место, палки заменили охотничьими двустволками и мелкокалиберными винтовками. Удалось даже раздобыть самозарядную винтовку М-1. Ее счастливым обладателем стал Педро Мирет — «оружейных дел мастер», как называл его Кинтела: он вечно возился с каким-нибудь оружием.

Шли дни, Кинтела постепенно налаживал контакты с близкими к Фиделю людьми: Нико Лопесом, Хосе Луисом Тасенде (инструктором по боевой подготовке, близким другом Рауля Кастро), Хесусом Монтане. Незабываемое впечатление произвела на него личность Абеля Сантамарии, второго после Фиделя человека в организации. Вспоминая об этом спустя годы, Кинтела так сказал об Абеле: «Он выделялся среди нас не только своей железной стойкостью и целеустремленностью, но и удивительным дружелюбием, способностью расположить к себе окружающих. При любой возможности он стремился объяснить людям, как нужно действовать, чтобы народ Кубы стал свободным, а страна обрела подлинную независимость. Думаю, трудно переоценить его вклад в дело идейной борьбы».

16 августа 1952 года, в день годовщины смерти Чибаса, фиделисты сошлись у его могилы почтить память выдающегося патриота кубинского народа. 28 января 1953 года, отмечая столетний юбилей Хосе Марти, члены революционного движения устроили факельное шествие по улицам Гаваны. Среди тех, кто принимал в этом участие, можно было увидеть и Кинтелу.

Боевая подготовка группы Бенитеса была хорошо налажена и тщательно законспирирована. Действовавшая в университете подпольная ячейка из семи человек готовилась под руководством Педро Мирета. Тренировки по стрельбе проходили в клубе общества охотников, в который они вступили по рекомендации Оскара Алькальде. Члены ячейки не упускали возможность пострелять даже по фанерным уткам в городских тирах. Уровень подготовки и организованности людей рос с каждым днем, укреплялся их боевой дух. Тем временем обстановка в стране накалялась. Оборвалась жизнь революционера Рубена Батисты, убитого военщиной; многие оппозиционно настроенные общественные деятели, уже давно причинявшие диктатору головную боль, были брошены в застенки, подверглись жестоким пыткам. Известия о злодеяниях так или иначе достигали слуха народных масс; революционно настроенные слои все больше убеждались в том, что «настала пора конкретных действий против захватившей власть шайки мошенников и палачей».

Структура движения держалась в полнейшей тайне, его участники не должны были знать друг друга. Тем не менее Бенитес, занимавшийся организацией конспиративной работы, в силу необходимости вступает в контакт с некоторыми членами руководства. В университете он знакомится с Лестером Родригесом, Хосе Луисом Тасенде и Раулем Кастро. Финансовые дела движения сводят его с Хесусом Монтане; наконец как-то вечером в доме Абеля Сантамарии по улице Прадо, 109, ему представляют Рауля Гомеса.

Ровно в восемь вечера, как было условлено, Сантана встретился в кафе с Роселем, который привел с собой невысокого коренастого юношу. Так Сантана познакомился с Хосе Суаресом Бланко — Пене Суаресом, как звали его друзья. Он возглавлял Национальную организацию ортодоксальной молодежи и являлся одновременно секретарем ее местного отделения в Артемисе. Оставшись наедине с Сантаной, Суарес спросил, действительно ли серьезно его желание бороться против диктатуры. Ответ был утвердительным, и Суарес перешел к сути дела. В стране идет процесс формирования революционного движения. Его главная цель — свержение режима Батисты путем вооруженной борьбы и осуществление коренных социальных преобразований. Разумеется, ничего общего с политическим заговором движение не имеет. Чтобы войти в него, необходимо отвечать двум требованиям: стоять выше личных амбиций и уметь хранить тайну.

Сантана обладал этими качествами и, заручившись рекомендацией Роселя, был принят в организацию.

Вскоре его пригласили на тайное собрание, устроенное в помещении одной масонской ложи. Среди собравшихся Сантана встретил несколько знакомых ему людей: Северино Роселя, Рамиро Вальдеса, Сиро Редондо, Рамона Пэс Серро, Хосе Понсе. Сантале было приятно узнать, что все они тоже входили в организацию, членом которой он теперь являлся. Внутри ее, однако, он мог контактировать только с Роселем и Пене Суаресом. С тех пор машина Сантаны нередко использовалась подпольщиками для различных поездок. Иногда с ним в Гавану ездил Суарес, и они подолгу беседовали в пути. Политически более подкованный, чем Сантана, Суарес с увлечением разъяснял ему сущность социальных проблем, стоявших перед страной.

— Взгляни вон туда, — указывал он рукой в сторону деревни, мимо которой они проезжали. — Тебе, наверно, известно, в каких условиях живут там люди.

Сантана невесело усмехался; да, уж ему-то убогая нищета крестьянской жизни была хорошо знакома.

— Так вот, когда революция даст крестьянину винтовку, он больше не пожелает гнуть спину на помещика, беззастенчиво крадущего чужой труд.

Сантана давно мечтал о таком дне, «когда будет покончено с бандой узурпировавших власть преступников и страданиям народа наступит конец». В беседах со своими новыми товарищами он все больше убеждался, «что члены подпольной организации именно те люди, которые способны свернуть шеи негодяям, издевающимся над народом, и сформировать правительство, искренне заботящееся о судьбах родины».

Через некоторое время руководство подпольной организации Артемисы, в которое входил и Рамиро Вальдес, поручает ему возглавить ячейку из пяти человек. Тогда же Сантана начинает регулярно заниматься стрельбой в университетском тире. Что касалось его работы таксистом, то здесь дела его шли совсем неважно. Старенький «форд» в конце концов не выдержал дальних поездок по заданию организации и окончательно сломался. Сантане пришлось продать его за бесценок фирме, скупавшей подержанные автомобили. Там же он взял в рассрочку «додж» 1940 года выпуска. Революционная деятельность, однако, настолько увлекла Сантапу, что у него почти совсем не оставалось времени на перевозку пассажиров. После очередной неуплаты месячного взноса фирма, забрала машину, и Сантана остался без работы. На выручку пришли друзья, которые помогли ему открыть мастерскую по ремонту колес. Работать приходилось в основном по ночам. Прикорнув немного в предрассветные часы, он утром вновь окунался с головой в революционную деятельность.

Члены артемисской организации тоже устраивали тренировки по стрельбе, выезжая для этого на заброшенные фермы. Нередко к ним присоединялись подпольщики из Пинар-дель-Рио и Гаваны. Сантана занимался стрельбой на ферме неподалеку от поселка Капелания. Затем удалось уговорить отца невесты отдать ему на время земельный участок за цементным заводом Артемисы.

Проходит несколько месяцев, и лишь тогда, Сантане становится известно имя руководителя движения, молодого адвоката Фиделя Кастро. Через некоторое время на одной из тренировок ему представляется возможность, познакомиться с Фиделем лично.

Особенно запомнился Сантане тот день, когда на ферму его будущего тестя приехали люди из Артемисы и Гаваны. Для стрельб решили выбрать отдаленный край участка, почти в километре от въезда на ферму. Стреляли с расстояния в сорок шагов из пистолета по круглой мишени, прикрепленной к закраине старого заброшенного колодца. Неожиданно небо заволокло свинцовыми тучами, подул приятно освежающий ветер, принесший с собой запахи дождя и мокрой земли.

Стрельбой руководил Фидель, по очереди вызывая людей на огневой рубеж. Небо тем временем совсем почернело, приближалась сильная гроза. Сантане до этого ни разу не приходилось стрелять из пистолета, и тем не менее он показал довольно неплохой результат, правда, похуже, чем у лучших стрелков группы Хулио Диаса, Кармело Ноа и Флореса Бетанкура. «Особенно здорово стрелял Флорес Бетанкур, обладавший совершенно феноменальными способностями». Он мог вести прицельный огонь из всех видов оружия, стреляя из любого положения. В тот день он вновь подтвердил славу непревзойденного стрелка, всаживая пулю за пулей в яблочко мишени размером с небольшую монету. Флорес был родом из Артемисы, с детства узнал, почем фунт лиха, перебиваясь с хлеба на воду вместе с кучей братьев и сестер мал мала меньше. Вспыльчивый по натуре, он совершенно не переносил обид, от малейшего оскорбления приходил в бешенство. Мятежный нрав Флореса приходился не по вкусу сельской жандармерии, которая постоянно третировала его по всякому поводу.

Как-то раз Флорес бродил в окрестностях Артемисы с охотничьим ружьем и наткнулся на двух жандармов, знавших, что лицензии на владение оружием у него не было. Один из жандармов требовательно протянул руку:

— Давай сюда винтовку.

Флорес не спеша вынул изо рта окурок сигареты и щелчком подбросил его в воздух. Раздался выстрел, и две половинки окурка упали на землю.

— Ну, берите, только спереди, за ствол. — Флорес медленно поднял ружье к плечу и прицелился в жандармов. Те переглянулись и, осторожно пятясь, поспешно ретировались.

Флорес как раз демонстрировал свое искусство перед товарищами, когда неожиданный раскат грома расколол небеса с оглушительным треском, и хлынул неистовый тропический ливень. Люди непроизвольно поспешили укрыться под деревьями, но Фидель вернул всех назад. Более удачного времени для стрельбы нельзя было и придумать: в такую погоду вряд ли кто-нибудь сунулся бы на ферму.

Донесения членов военной хунты о политической ситуации в стране звучали вполне оптимистически, и Батиста проникся уверенностью, что в ближайшее время никаких серьезных выступлений со стороны противников режима не последует. Что касалось Монреальского пакта,[18] то дальше слов дело здесь не шло. Безуспешной оказалась и попытка профессора Рафаэля Гарсии Барсенаса организовать вооруженный захват «Колумбии»; сам Барсенас был схвачен и посажен в тюрьму. Ортодоксальную партию, наиболее влиятельную политическую организацию на Кубе, раздирали внутренние противоречия. Лидеры ортодоксов, за редким исключением, погрязли в мелочных склоках и даже думать не хотели о разработке конкретного плана восстания. Такова была реальная обстановка на 24 июля 1953 года, поэтому Батиста рассчитывал на вполне безмятежный отдых в заманчивой тиши Варадеро. Правда, страну переполняли самые невероятные слухи о морских десантах и вооруженных восстаниях — их якобы готовили последователи Карлоса Прио и Аурелиано Санчеса Аранго. Например, американский журнал «Лук» опубликовал 26 июня 1953 года статью под заголовком «Подготовка вооруженного вторжения на Кубу», где предвозвещалась высадка на острове крупных военных сил. Никто, однако, в том числе и Батиста, не придавал серьезного значения подобным сенсационным сообщениям. В конечном итоге вся эта шумиха лишь способствовала дальнейшему ужесточению репрессий и служила поводом для увеличения расходов на армию.

Через несколько дней после переворота 10 марта, когда радостно возбужденная военщина все еще чествовала Батисту, Флорентино Фернандес решил навестить своего нового родственника Педро Триго. Заметив на ветровом стекле мотоцикла Флорентино пестрый флажок «4 сентября», Триго взорвался:

— Забудь дорогу в мой дом, я не желаю знаться с человеком, который выставляет напоказ эту мерзость, — ткнул он пальцем во флажок.

— А что здесь такого, — рассмеялся Флорентино, — ты же знаешь, я лицо военное, мне положено.

— Это же символ сторонников гнусного убийцы!

— Ладно, Педрито, успокойся и не мели чепуху, Я не меньше твоего ненавижу Батисту, а флажок, чтобы ты знал, нужен как пропуск для въезда в военный городок.

После этой маленькой стычки Триго и Флорентино расстались еще большими друзьями. Триго окончательно убедился, что армейскому фельдшеру можно всецело доверять.

В начале 1953 года Триго присутствовал при одном разговоре Фиделя с Абелем Сантамарией. Речь шла о том, как раздобыть для подпольной организации военное обмундирование. Раньше его удавалось доставать в Артемисе, однако в последнее время такая возможность пропала. Триго сразу же вспомнил о своем дальнем родственнике. «Мы могли бы получить обмундирование через Флорентино», — предложил он Фиделю.

Через несколько дней Триго разрешили связаться с Флорентино, чтобы выяснить, сможет ли он помочь. Разговор состоялся в доме Флорентино.

— Готовится одно дело, для которого необходимо достать военную форму. Можно рассчитывать на тебя?

— Сколько нужно?

— Чем больше, тем лучше.

Флорентино на какое-то мгновение задумался.

— Ты же знаешь, эти политики особого доверия мне не внушают.

Триго рассмеялся и похлопал товарища по плечу:

— На этот раз дело предстоит настоящее, так что не волнуйся.

4

Апрель 1953 года. Некоторые гаванцы уже начинали подумывать о планах на лето, истинные католики готовились торжественно праздновать пасху. Исраэль Тапанес отпросился на несколько дней у хозяина фотоателье — ему хотелось съездить в Матансас на могилу бабушки, скончавшейся совсем недавно. Вместе с отцом он молча постоял у каменной плиты, освещаемой багровыми лучами закатного солнца. Резкий ветер кружил над могилами сухие листья. Вид кладбища пробудил в нем мысль о близкой смерти, навязчиво преследовавшую Тапанеса. с того времени, как вместе с Рейнальдо Бенитесом он вступил в ряды движения, возглавляемого Фиделем Кастро. «Наше дело победит, но я погибну», — говорил себе Тапанес. Смерть не страшила его, он даже ощутимо представлял, как встретит ее — радостно, с чувством выполненного долга. «Отдать жизнь за родину, — думал он, вспоминая слова национального гимна, — что может быть прекраснее?»

— Если я умру, — сказал Тапанес, неподвижно глядя перед собой, — пусть меня похоронят здесь, рядом с бабушкой.

От этих неожиданных слов отец вздрогнул и обеспокоенно посмотрел на сына. Ему уже давно было тревожно на душе — с тех пор, как он заподозрил, что юноша ввязался в какое-то опасное дело, может быть, даже вступил в одну из подпольных организаций, действовавших в Гаване. Вспомнилось, как месяц назад, в последний приезд Исраэля, они отправились вместе поохотиться. Тропинка привела их к скалистому морскому побережью. Здесь, метрах в двадцати, они заметили двух гревшихся на солнце игуан. Серая окраска делала их почти незаметными среди прибрежных камней. Исраэль вскинул двустволку и не спеша прицелился. «Сейчас промажет», — подумал отец. Он всегда считал сына никудышным стрелком, умудрявшимся промахнуться даже с десяти шагов. Грохнул выстрел, и более крупная игуана неподвижно застыла с размозженной головой. Оставшаяся в живых метнулась к спасительной расщелине в скалах, однако вторая пуля настигла и ее. Удовлетворенно хмыкнув, Исраэль закинул ружье за плечо.

— Сынок, где это ты так научился стрелять? — изумился отец.

Исраэль молча улыбнулся.

«Пусть меня похоронят здесь, рядом с бабушкой» — эти зловещие слова лишний раз подтвердили, что опасения отца были не напрасны.

Исраэль родился и вырос в Матансасе, в 1948 году перебрался в столицу, где нанялся уборщиком в магазине фототоваров. Наделенный от природы острым умом, юноша жаждал получить настоящее образование. Он самостоятельно овладевает английским языком, берется за французский. «Больше всего я мечтал изучать иностранные языки, поступить в университет, но куда там — мне это было не по карману», — признавался позже Исраэль. Его трудолюбие и упорство в конце концов вознаграждаются; он добивается поощрительной поездки для языковой стажировки в Соединенные Штаты. По возвращении домой хозяин магазина повышает его в должности. Тапанес обзаводится семьей и переселяется в квартиру попросторнее. Жизнь его постепенно входит в размеренное русло. Дома он много читает, отдавая предпочтение книгам по истории, занимается иностранными языками. Однако такое безмятежное существование пришлось не по нраву Исраэлю. Годы, проведенные в Матансасе, на родине легендарного борца-революционера Антонио Гитераса, не прошли даром. В нем зреет внутренний протест против существующего режима, который, по его убеждению, необходимо радикально изменить. После событий 10 марта он приходит к университету выразить свое негодование военным переворотом. Когда несколько месяцев спустя Рейнальдо Бенитес предлагает Тапанесу вступить в революционную организацию, цель которой — борьба за свержение Батисты, — тот без колебаний соглашается.

Отец Хенеросо Льянеса, в прошлом солдат армии мамби,[19] после падения диктатуры Мачадо[20] — Хенеросо тогда уже исполнилось 18 лет — стал «земельным компаньоном», обрабатывал участок земли около двух кабальерий. Под эвфемизмом «земельный компаньон» подразумевалась замаскированная форма феодальной ренты, сохранившаяся на Кубе после провозглашения республики. Отец арендовал землю у помещика-рантье, возделывал ее и третью часть снятого урожая отдавал в качестве арендной платы. Помещик, как правило, держал в арендной кабале многих крестьян и мог жить припеваючи, не ударяя палец о палец. Крестьянину же приходилось трудиться в поте лица на куске земли, который ему не принадлежал.

Отец Хенеросо сажал сахарный тростник, овощи, табак, ананасы. Причитавшиеся ему две трети урожая он продавал тому же помещику, чтобы не тратиться на разорительную перевозку. Цены устанавливались смехотворные: дюжина отборных ананасов шла за 80–90 сентаво, кипа табаку — за 60 сентаво. Поэтому нечего было удивляться, что вся семья — отец, мать, пятеро детей — ютилась в крытой пальмовыми листьями хижине с земляным полом.[21] Отец грамоты не знал, такая же участь ожидала детей; образование Хенеросо ограничилось одним классом. На школу не хватало времени — дети работали в поле наравне со взрослыми — да и средств. «Какие уж тут занятия, когда ни обуви не было, ни рубашки приличной. Так и учились — через неделю в школу ходили», — вспоминал Хенеросо.

Арендная зависимость, как оказалось, представляла еще не самую тяжкую форму эксплуатации крестьянина, и отец Хенеросо смог убедиться в этом на собственной шкуре. После конфликта с хозяином ему отказали в аренде, пришлось устраиваться сельскохозяйственным рабочим. Теперь дневной заработок отца и четырех сыновей составлял 50 сентаво.

Семья попала в безвыходное положение, и Хенеросо не пожелал с ним мириться. «Жить так дальше я не хочу, тем более что рассчитывать на лучшее не приходится», — заявил он отцу и ушел из дома.[22]

Оказавшись в Гаване, он поселился у своего дяди, неподалеку от пляжа Хамайпитас. В душе Хенеросо. мечтал стать когда-нибудь моряком — и вот он на берегу моря, где, правда, пока занимается тем, что возит на тачке песок, которым засыпает камни на пляже.

В Гаване как раз завершалось строительство яхт-клуба «Билтмор», одного из наиболее фешенебельных клубов крупной буржуазии. Берег в этом месте был каменистый, и сюда в огромных количествах завозили песок, создавая искусственный пляж. Хенеросо работал не жалея сил и сумел понравиться хозяевам клуба. Его устраивают на должность спасателя с месячным окладом 36 песо. Хенеросо доволен; теперь он мог считать себя чуть ли не моряком. В первый же день его вызвал к себе администратор клуба мистер Фишер. Нездоровая бледность тщедушного американца резко контрастировала с бронзовым загаром, покрывавшим мускулистое тело Хенеросо, явившегося в офис в одних купальных трусах.

— Вы быть нанят на очень ответственный работа, вы должен спасать жизнь наших членов клуба. Now well, я хотел сразу предупреждать, что здесь, в Билтмор, вы должен быть слепой и глухой.

Быть слепым и глухим означало, что Хенеросо полагалось закрывать глаза я уши на все, что делалось и говорилось в стенах клуба. Таковым являлось первое неписаное правило для обслуживающего персонала. Вторым правилом запрещалось купаться на клубном пляже. Окунуться в воду Хенеросо разрешалось исключительно для выполнения своих прямых обязанностей — спасения утопающих. О том, чтобы поплавать в свое удовольствие, не могло быть и речи.

Хенеросо терпеливо выслушал назидательную речь мистера Фишера, уныло разглядывая свои загрубелые, разъеденные морской солью ручищи и невольно сравнивая их с мягкими, холеными руками патрона. Беседа закончилась, и Хенеросо медленно вышел из офиса, низко опустив голову. Позже, когда кто-то спросил его, как прошла его встреча с мистером Фишером, он сказал только: «Они относятся к нам, как к грязным свиньям».

Идет время; Хенеросо женится, появляются дети. Семья поселяется в тесной лачуге из пальмовых досок, сколоченной его собственными руками на краю заболоченной низины в окрестностях Хамайнитаса. Сосед его, как оказалось, контактировал с ортодоксами. Зайдя к нему как-то, Хенеросо познакомился с Фиделем, который сразу же предложил ему принять участие в предвыборной кампании в поддержку Ортодоксальной партии.

Хенеросо некоторое время молчал, обдумывая слова молодого адвоката. В комнате, заполненной едким дымом сигары, надсадно гудело комариное облако.

— Хорошо, — ответил наконец Хенеросо, — я согласен. Попробую помочь, чем смогу. Мне по душе программа вашей партии, и потом я люблю, когда со мной говорят начистоту, вот как вы.

Вечером в разговоре с женой Хенеросо сказал:

— Сразу видно, что Фидель сделан из другого теста, чем все эти политики, которым бы только голову людям морочить.

События 10 марта положили конец предвыборной деятельности Хенеросо, которому за короткое время удалось увеличить число приверженцев Ортодоксальной партии в Хамайнитасе с шестидесяти до четырехсот. И вдруг — военный переворот, выборы аннулированы, народ бессовестно обманут. Перечеркнуты все результаты кропотливых усилий Хенеросо. С болью в сердце ему приходилось видеть, как у народа отобрали победу перед самым носом. «В тот момент я был готов на самые отчаянные действия».

Через несколько дней к нему заглянул сосед:

— Ну, гуахиро,[23] как тебе все это нравится?

— Да что там говорить, и так все ясно. Переворот Батисте понадобился, чтобы вырвать из наших рук верную победу.

— Ничего, еще не все потеряно.

Хенеросо возбужденно заерзал на скамейке своим огромным телом.

— Ну и как мы с ними покончим — выборы устроим?

— Нет, возьмемся за оружие.

— Тогда нечего медлить, нужно действовать!

— Погоди, сначала мы должны создать организацию.

Вскоре в Хамайнитасе действовала подпольная ячейка в составе двадцати человек; лишь двое из них приняли участие в штурме Монкады. Начались регулярные занятия по военной подготовке, на которых Хенеросо случалось встречаться с Фиделем Кастро. По вечерам он увлеченно делился с женой своими впечатлениями от этих встреч: «Голодные дети в нашей стране попрошайничают на улицах, тогда как кучка мошенников утопает в роскоши. Мне непонятно это ненасытное стремление безраздельно владеть миллионами. Не пора ли народу взять национальное богатство в свои руки и распределить его по справедливости?»

Его приводили в бешенство плакаты с изображением Батисты, сопровождаемые надписью: «Вот человек, который нам нужен». Хенеросо высказался следующим образом по этому поводу: «Когда кто-нибудь показывает мне на улице — вон, идет падре, святой отец, я говорю: ошибаетесь, он мне никакой не отец. Так и Батиста — этот, с позволения сказать, человек ни мне, ни тебе не нужен».

Было два часа пополудни, когда вереница автомашин выехала из ворот президентского дворца и направилась в сторону Варадеро. В одной из них находился генерал Батиста. Первоначально затевалось морское путешествие на его личной яхте, однако в последний момент диктатор отдал Угальде Каррильо секретное распоряжение подготовить поездку на машинах. Яхта «10 марта» тем временем отдала швартовы в назначенный срок и пошла курсом на Варадеро — без хозяина на борту. Несмотря на безоблачность политических прогнозов, Батисту терзал страх возможного покушения. Военно-морские силы, не очищенные до конца от оппозиционно настроенных элементов, не внушали ему особого доверия. Связываться с авиацией он боялся — на самолете легко подстроить диверсию. Выбор в конце концов пал на путешествие по 140-километровому шоссе — вариант не самый удобный, зато наиболее безопасный.

Огромные створки тяжелых стальных ворот, придававших президентскому дворцу сходство с крепостью, распахнулись, и кортеж автомобилей вырвался на маленькую улочку, носящую имя Колумба, затем свернул на широкий проспект Авениду Мисьонес. Все примыкавшие к дворцу улицы и переулки были немедленно блокированы дорожной полицией. Случайные прохожие опасливо взирали на проносившиеся с визгом лимузины. Высокий, крепкого телосложения человек презрительно плюнул с обочины тротуара вслед процессии и неспешно направился к стоявшей неподалеку машине.

Военное обмундирование поступало теперь регулярно. Раз в несколько дней Флорентино Фернандес доставлял домой к Педро Триго очередную партию на своем «кросмобиле» — малолитражке, сменившей мотоцикл. Лишних вопросов Флорентино не задавал, ему было достаточно знать, что «предстоит настоящее дело».

Как-то вечером Педро Триго зашел к Флорентино в сопровождении двух человек. Это были Фидель Кастро и Абель Сантамария. Флорентино узнал Фиделя — он встречался с ним как-то у Триго, да и раньше видел несколько раз на политических митингах.

Начался дождь, крупные капли с силой забарабанили по железной крыше. Разговор состоялся в небольшой комнате, служившей гостиной. Триго представил Фиделя под именем Алехандро. сказав, что Алехандро и Абель его товарищи по Ортодоксальной партии. Флорентино предложил гостям сесть, сдержав ответную реплику.

Дождь усиливался, бурные потоки воды хлестали по окнам. Алехандро излагал программу будущего правительства Кубы, рассказывал, какие меры необходимы, чтобы покончить с существующим в стране положением. Его слова звучали набатом в ушах Флорентино, перемежаясь с раскатами грома, сотрясавшими стены дома.

— Хорошо, я со всем этим согласен, а теперь скажите, почему вы мне не доверяете?

— То есть?

— Вы зовете этого человека Алехандро, но я-то прекрасно знаю, что его имя Фидель Кастро.

Юношу удалось убедить, что небольшой обман с Алехандро объяснялся конспиративной необходимостью, а вовсе не отсутствием к нему доверия. Флорентино получил адрес Мельбы Эрнандес — теперь он должен был доставлять обмундирование к ней. Ему поручалось также раздобыть несколько пистолетов.

Дождь прекратился, и гости, распрощавшись, направились к машине. Глядя им вслед, Флорентино мысленно воспроизводил подробности состоявшегося разговора. Этим людям можно было всецело доверять, и он был готов выполнить любое их задание.

Несколькими днями позже, проходя по Галеано, узкой улочке в кварталах старой Гаваны, Флорентино заприметил впереди высоченного толстяка в солдатской форме; словно корабль в сильный шторм, его качало из стороны в сторону. На правом бедре подгулявшего вояки болтался сверкающий никелем «люггер», при виде которого у Флорентино сразу же разгорелись глаза. Не раздумывая, он ринулся вслед толстяку.

— Эй, приятель, откуда у тебя такая шикарная пушка?

Пьяно тараща глаза, верзила воззрился на него сверху вниз и, не удостоив ответом, двинулся дальше. Флорентино пристроился сбоку и повел натиск:

— Слушай, продай мне эту игрушку.

— Ишь чего захотел.

Флорентино не отступал, протискиваясь сквозь уличную сутолоку следом за лакомой добычей. Мало-помалу толстяк начал поддаваться на льстивые уговоры Флорентино, вовсю расхваливавшего его замечательный пистолет.

— Ну так что, может, все-таки договоримся?

— Черт с тобой, гони сто монет.

— Да это же настоящий грабеж, — возмутился Флорентино, — давай за шестьдесят.

— Восемьдесят.

— Так и быть, только со всей амуницией.

Бросив все дела, обрадованный Флорентино на всех парах примчался к Педро Триго. Тот похвалил пистолет и предложил поскорей отвезти его Фиделю. Из Калабасара до центра Гаваны они добрались, когда уже стемнело. Вошли в какой-то дом, и только тогда Флорентино узнал, что Триго привел его к Абелю Сантамарии, Во второй раз ему пришлось побывать здесь 24 июля, накануне отъезда в Ориенте.

Близилось лето. Рядовые члены организации с нетерпением ждали конкретных действий. Томимый неопределенностью положения, Хулио Триго разыскал своего старшего брата Педро.

— Когда начинаем? — с волнением спросил он его.

— Думаю, уже скоро, — ответил Педро.

На какое-то мгновение лицо Хулио помрачнело.

— Чего бы я не хотел, так это умереть в постели собственной смертью. Погибнуть за правое дело в бою — большего мне не надо.

Слова брата запали в душу Педро, однако он постарался не придавать им особого значения. Сам он в эти дни тоже пребывал в напряженном состоянии. Резко активизировавшаяся деятельность руководства движения, возросшие закупки военного обмундирования — все свидетельствовало о том, что час решающего выступления был недалек.

22 июля Фидель передал ему распоряжение объявить всем членам калабасарской ячейки состояние повышенной готовности. Никому без разрешения Педро Триго не позволялось отлучаться из доселка более чем на сутки.

24 июля Педро получил задание объездить вместе с Флорентино Фернандесом оружейные магазины и закупить как можно больше мелкокалиберных патронов. Педро недоумевал. Месяц назад на одной из тренировок по стрельбе Рене Бедна сказал ему: «Послушай, эти пульки такие малюсенькие, что ими только по птичкам стрелять. Вряд ли они сгодятся в настоящем деле, как ты думаешь?» — «Нет, конечно, — с уверенностью ответил Триго, — их только для стрельбы по мишени используют». Сейчас же он терялся в догадках, зачем могло понадобиться такое огромное их количество.

Вернувшись домой поздно вечером, Триго сразу лег спать, однако, несмотря на сильную усталость, долго не мог заснуть. Рано утром пришло сообщение: все члены подпольной ячейки должны собраться у него к двенадцати часам дня.

5

В тот момент, когда президентский кортеж выезжал на Авениду Мисьонес, Батиста заметил краешком глаза высокого человека, демонстративно пославшего плевок вслед машине. Батиста собрался было сказать что-то сидевшему рядом с ним лейтенанту — начальнику охраны, но раздумал — человек уже затерялся в уличной сутолоке. Диктатор откинулся на спинку сиденья и усмехнулся. Все-таки эта затея с поездкой по шоссе совсем неплохая. Пусть думают, что он сейчас в море, плывет на яхте. Он окинул взглядом салон и с удивлением обнаружил, что в машине не было его верного телохранителя Бебо Саласа, рекомендованного сыном Батисты Пало. На вопрос, где он, лейтенант сказал, что Бебо взял пятнадцатидневный отпуск.

— Почему я узнаю об этом только сейчас? — В голосе Батисты прозвучали резкие нотки.

— Я думал, что вы не придадите этому значения, мой генерал, — ответил, запинаясь, побелевший начальник охраны, судорожно стискивая приклад автомата.

Батиста намерился было выговорить лейтенанту за проявленную оплошность, но в это время его внимание отвлекли изящные очертания входившего в гаванскую бухту судна под американским флагом. Глядя на него, Батиста забыл о лейтенанте. «Хозяин сегодня в добром настроении», — облегченно вздохнул тот.

На полном ходу вереница машин свернула в сторону порта; согласно инструкции водителям в целях безопасности президента запрещалось снижать скорость на поворотах. Гладь бухты расстилалась теперь слева от шоссе, и корабль стал виден как на ладони. Это был белоснежный парусник, изрядно потрепанный в морских штормах, но сохранивший все же следы былой красы. Несколько матросов стояли у борта; они казались застывшими изваяниями, навечно превращенными в принадлежность корабля. Оставив за кормой лазурные океанские воды, парусник с ленивой неторопливостью входил в горловину коричневой от грязных стоков портовой бухты. Дорога приблизилась к самому берегу, и теперь парусник плыл совсем рядом; из окна машины можно было рассмотреть суровые лица матросов, дубленные солнцем и солеными ветрами.

Кортеж мчался дальше, оставив позади бухту вместе с парусником, и мысли Батисты вернулись к опубликованной недавно в журнале «Боэмия» статье, содержавшей, как ему казалось, оскорбительные выпады против его персоны. Начальник охраны меж тем прикидывал, удастся ли ему поразвлечься на Варадеро; новый телохранитель, сидевший впереди на месте Бебо Саласа, пробовал представить, что он будет делать в случае нападения на хозяина. Ну а водителю полагалось думать только об одном: как вести по городским улицам на скорости сто километров машину, в которой сидел диктатор Батиста.

6

По мере того как близилось лето, росло нетерпение Бенитеса. И вот наконец пришел долгожданный день решающего разговора с Фиделем в доме Исраэля Тапанеса. 24 июля — выезд. Из всех членов ячейки лишь трое — Бенитес, Исраэль Тапанес и Карлос Гонсалес — участвовали в предстоящем деле. Договорились встретиться на углу улиц Нептуно и Хервасио. Требования конспирации полагалось соблюдать до самого последнего момента; в девять вечера к назначенному месту должна подъехать машина и взять тех, кто будет держать в руке белый платок.

Разошлись поздно вечером. Бенитес возвращался домой пустынными ночными улицами, еще сохранявшими накопленное за горячий июльский день тепло. Радостное возбуждение переполняло его грудь; близился час, когда он целиком сможет отдать себя борьбе против ненавистной тирании.

Придя к себе, Бенитес какое-то время лежит с открытыми глазами. Что ждет их завтра? Куда они поедут? Фидель держал план операции в строжайшей тайне, известно было пока только одно — в девять вечера он должен ждать на углу улиц Нептуно и Хервасио. А что, если речь идет всего лишь об очередной проверке готовности людей, их решимости участвовать в конкретном действии? Однако необъяснимое чувство подсказывало Бенитесу, что на сей раз все будет серьезно. Только где? В конце концов, какая разница, главное, что это произойдет. Бенитес вздыхает и закрывает глаза. С улицы доносится шум проезжающих мимо автобусов, однако Бенитес ничего уже не слышит, погрузившись в безмятежный сон.

Белое семиэтажное здание с двумя выходами — на улицы 0 и 25 — имело соответственно номера 215 и 164. Два лифта, длинные молчаливые коридоры, похожие на больничные. Жильцы, предпочитающие не совать нос в дела соседей. Одним словом, идеальное место для подпольного центра. Квартиры, сдаваемые по обычным для Гаваны 1953 года ценам: холл, кухня, ванная и комната — 45 песо; холл и две комнаты — 60 песо; холл, три комнаты и балкон — 80 песо. Сияющие чистотой лестницы, ежедневно убираемые пятнадцатилетним парнишкой.

В шесть вечера Абель Сантамария вошел в дом с 25-й улицы. Уже находясь в лифте, он услышал, как кто-то его окликнул. Абель нажал кнопку «стоп», и в кабину вошел его сосед по дому Роландо Сантана, однофамилец фиделиста Рикардо. Абель приветственно улыбнулся, и Сантана с ним поздоровался:

— Добрый день.

— Добрый день, — ответил Абель и снова улыбнулся.

На четвертом этаже лифт остановился, и Сантана вышел. «Какой серьезный молодой человек, сразу видно, настоящий мужчина», — подумал Сантана, отпирая дверь своей квартиры номер 403.

Двумя этажами выше Абель достал из кармана ключ, открыл дверь и вошел в квартиру под номером 603: холя и комната. В холле, справа у стены — диван-кровать, слева, перед входной дверью — обеденный стол, книжный шкаф со стеклянными дверцами, на полках — произведения Хосе Марти, Ленина, «Дон Кихот», Энциклопедический словарь УТЭА, «Жизнь Энрике Бароны» Медардо Витьера, «Сесилия Вальдес», «Песнь о моем Сиде», «Происхождение современной Франции» Тэна. Почти в центре холла — небольшой письменный стол. Слева от стола — окно, из которого открывается вид на море. Рядом с письменным столом стоит складное кресло. Далее — кухня и жилая комната со стандартным мебельным гарнитуром. На письменном столе — статуэтка Хосе Марти, стоящего с поднятой рукой, на основании надпись: СТРАДАЮЩЕЙ КУБЕ.

29-летний Габриэль Хиль входил в состав комитета Ортодоксальной партии жилого района Лаутон. Судьба его оказалась во многом схожей с судьбой Хенеросо Льянеса. В 16 лет Габриэль в поисках работы перебрался в Гавану из местечка Харуко, где он жил, вернее, существовал кое-как вместе со стариком отцом, бывшим солдатом армии мамби, и двенадцатью братьями и сестрами, батрачившими на помещика. В Гаване ему удалось устроиться разнорабочим в кафетерии. Работа была не из легких. За 45 песо в месяц приходилось вкалывать по 12 часов в день — с трех дня до трех ночи. Все свободное время Габриэль отдавал работе в комитете. Его партийная деятельность имела совершенно конкретную направленность: «Борьба за насильственное свержение тирана».

Вскоре комитет в Лаутоне преобразуется в подпольную ячейку, входящую в состав Национального революционного движения. Габриэль Хиль становится ее руководителем. К июлю 1953 года в ней уже насчитывалось около двадцати человек, готовых с оружием в руках выступить на борьбу против тирании.

23 июля Хилю сообщили, что ему необходимо приехать по адресу: Консуладо, 109. Здесь он встретился с Фиделем Кастро, который поручил ему отобрать из состава возглавляемой им ячейки восемь человек и прибыть с ними 24 июля к двум часам дня в квартиру 603 дома, выходящего на две улицы — 0 и 25.

Расставаясь с женой вечером 24 июля, Исраэль Тапанес сказал, что вынужден отлучиться на несколько дней по служебным делам. «Выступление, по всей вероятности, произойдет этой же ночью», — решил он для себя.

На углу Нептуно и Хервасио Исраэль никого не встретил — было еще слишком рано. В ожидании товарищей он занялся предположениями о месте предстоящей операции. Судя по всему, планировался штурм какого-то военного объекта в районе Гаваны — ведь недаром их столько времени обучали захватывать военные укрепления.

Руководство Национального революционного движения организационно состояло из двух комитетов — гражданского и военного. Возглавлял движение Фидель Кастро, заместителем его был Абель Сантамария Квадрадо. В состав гражданского комитета входили: Фидель Кастро Рус, Абель Сантамария Квадрадо, Оскар Алькальде, Борис Луис Сайта Колома, Марио Муньос, Хесус Монтане; в состав военного: Фидель Кастро Рус, Абель Сантамария Квадрадо, Педро Мирет, Ренато Гитарт, Эрнесто Тисоль, Хосе Луис Тасенде.

Будильник прозвенел, как обычно, в семь утра. Бенитес вскочил с постели, умылся и принялся за свой незатейливый завтрак — чашка кофе с молоком и бутерброд. Мысль о предстоящей поездке не давала покоя. Итак, сегодня в девять вечера. Кто за ним заедет? А как быть с оружием? Когда его возьмут — сейчас или позднее?

Придя на работу, Бенитес не знает куда себя деть, мечется как в клетке. Время тянется невыносимо медленно, кажется, что вечер никогда не наступит.

По дороге домой Бенитес покупает у уличного газетчика вечерний выпуск «Эль-Мундо». Поднявшись к себе, он прочитывает газету от корки до корки и ловит себя на том, что бессознательно ищет среди пестроты сообщений символическое предзнаменование грядущих событий. То и дело он поглядывает на часы — как долго еще ждать! Чтобы как-то скоротать время, Бенитес ложится и пробует заснуть. «Только бы не уехали без меня…» Бенитес вскакивает словно от резкого толчка и протирает глаза. Стрелки часов показывают половину девятого. Он торопливо одевается и выбегает на улицу.

После встречи с Фиделем 23 июля Габриэль Хиль, не теряя времени, отправился оповещать членов ячейки, которым предстояло участвовать в вооруженном выступлении. Шестеро из них погибнут при штурме Монкады: Рамон Мендес Кабесон, Хуан Домингес, Мануэль Саис, Ремберто Абад Алеман, братья Орасио и Хосе Матеу.

2 часа дня. Дом между улицами 0 и 25. Люди Хиля явились с пунктуальной точностью. Отправление организовывалось небольшими партиями по четыре-пять человек. Хиль оказался в составе группы, возглавляемой Хесусом Монтане.

И вот наконец машина тронулась в путь. Хиль пребывал в полной уверенности, что они едут на очередную тренировку, быть может, на этот раз максимально приближенную к реальным условиям. До самого Сантьяго ему и в голову не приходило, что готовилось вооруженное восстание.

21 июля Педро Триго передал Кинтеле приказ руководства: всем членам ячейки Калабасара объявлялось состояние повышенной готовности.

Рано утром 24 июля пришло новое распоряжение: в час дня быть у Педро Триго в готовности к отъезду. Кинтела понял, что долгожданный час наконец настал.

В тот день обедали дома рано. Все семейство Кинтелы, включая его сестру и племянницу, собралось к полудню за обеденным столом. Кинтела не участвовал в общем разговоре, погрузившись в размышления о предстоящем деле. На душе у него было радостно и в то же время немного грустно.

— Да, кстати, — заметил он как бы между прочим, — я с друзьями собираюсь на Варадеро, там сейчас парусная регата.

Мать прекратила есть.

— И когда же ты отправляешься?

— Возможно, даже сегодня.

Жена молча уткнулась в тарелку, пытаясь скрыть тревогу.

— Я слышала, что на эти дни туда приезжает Батиста, — сказала сестра.

За столом воцарилось молчание.

После обеда Кинтела прошел в свою комнату переодеться. Белоснежная гуаябера, белые брюки, черно-белые туфли — вполне подходящий костюм для поездки на спортивный праздник в жаркий летний день. В комнату неслышно вошла мать.

— Сынок, только береги себя, ради бога; не забывай, ведь у тебя двое детей.

Кинтела молча поцеловал ее в морщинистую щеку и поспешно вышел на улицу.

Подпольщики уже были в полном сборе, когда Кинтела вошел в дом Триго, Педро Гутьеррес и Хулио Триго красовались, как и он, во всем белом. Кто-то пошутил, что они втроем сговорились сбежать на танцы. Особенно элегантно выглядел Хулио. Высокий, широкоплечий, с открытым улыбчивым лицом, бронзовым от загара, — кто бы мог подумать, что этот жизнерадостный весельчак страдал легочным кровотечением и еще совсем недавно лежал в туберкулезной больнице. Там он впервые для себя узнал, каких бешеных денег стоит лечение. «Цены на лекарства у нас по карману разве что богачам, — говорил он, выйдя из больницы, своим друзьям. — Кругом коррупция, сплошное надувательство, пора наконец покончить со всем этим». Не теряя времени, он решил сам взяться за борьбу со спекуляцией лекарствами. С этой целью он занялся оптовой скупкой медикаментов, которые перепродавал затем, обычно в кредит, неимущему люду по ценам, зачастую вдвое ниже рыночных. После гибели Хулио его матери еще долго приходили переводы на небольшие суммы от 5 до 10 песо. Нередко к ним прилагались письма с благодарностью за лекарства, полученные в кредит на неопределенный срок.

В углу комнаты молчаливо сидел Репе Бедна. Невольно бросалась в глаза бедная скромность его поношенной, кое-где латанной одежды. Маляр по профессии, он нередко был вынужден подрабатывать на стороне чем только придется. Человек он был немногословный, но это вовсе не мешало ему находить общий язык с окружающими. Говорил он всегда с расстановкой, как бы тщательно взвешивая каждое слово, и невольно заставлял собеседников с вниманием и почтением прислушиваться к себе. В 1953 году за его плечами было 30 лет жизни, для определения которой достаточно, пожалуй, одного слова — нищета. 26 июля Рене Бедиа принимал участие в штурме Монкады и остался в живых. Тремя годами позже он героически погиб при высадке экспедиции с яхты «Гранма».

Около часа дня у дома остановилась машина. Педро Триго вышел встретить человека, который в ней приехал. Это был Фидель Кастро. Когда он вошел, все встали, с нетерпением ожидая, что он скажет. Фидель без лишних слов сразу перешел к делу. Час решительных действий настал, тиран должен быть свергнут. Что касалось ячейки, ее следовало разбить на несколько групп, каждая из которых будет передвигаться самостоятельно.

Затем между Фиделем и Флорентино произошел разговор с глазу на глаз. «Вы полностью справились с ответственным поручением, сейчас придется какое-то время выждать, в нужный момент вас оповестят». Флорентино молча вытер платком струившийся по лицу пот, потом произнес с расстановкой, выговаривая каждое слово:

— Я хочу разделить общую судьбу с вами и со всеми подпольщиками Калабасара. Куда поедет Педро Триго, туда поеду и я.

Какое-то время Фидель колебался, затем уступил. Разделившись на небольшие группы, подпольщики направились на квартиру Абеля. Триго и Флорентино поехали в центр Гаваны — Фидель поручил им закупить как можно больше мелкокалиберных патронов. Патроны продавались лишь по предъявлению военного билета. Флорентино хорошо знал, что его начальству неизбежно станет известно об этих закупках — товарные квитанции пересылались из оружейных магазинов в часть, где он служил. Однако Флорентино решил махнуть на возможные дальнейшие неприятности рукой. «Восстание будет молниеносным, — считал он, — и быстро охватит весь остров с востока на запад. В самой Гаване сотни вооруженных бойцов лишь ждут сигнала, чтобы начать выступление».

Около трех часов дня они были у Абеля. Фидель подошел к Флорентино и положил ему руку на плечо: «Я слышал, вы мечтаете побывать в Ориенте, красивейшей, провинции на Кубе. Так вот, именно туда мы и направляемся». Фидель достал из кармана ключ и вручил его Флорентино вместе с листком бумаги, где был записан адрес: Сантьяго-де-Куба, Сельда, 8. В случае если Флорентино и Триго окажутся там первыми, им нужно будет позаботиться о встрече прибывающих.

По дороге в Гавану Кинтела испытывал необычайный эмоциональный подъем. В то же время его мучило множество вопросов, на которые он пока не находил ответа: «Куда мы едем? Что нас ждет впереди?» Машина встала у железнодорожного переезда; стайка ребятишек беззаботно резвилась на обочине дороги. Мимо с грохотом промчался поезд; шлагбаум поднялся, можно было ехать. «Может, предстоит сражение на улицах города? Или же планируется нападение на какой-то военный объект?» Кругом уже высились небоскребы Ведадо. Оставив машину на стоянке, Кинтела вместе с товарищами направился к дому, где была назначена встреча. Позже, вспоминая о своих душевных переживаниях в тот момент, он рассказывал: «Мысли о семье, о том, что с ней будет, не давали мне покоя. Но потом я подумал, что мой долг перед многострадальной родиной, перед товарищами по борьбе должен быть выше личных привязанностей, и ощутил в себе силы пожертвовать ради этого самым дорогим для меня на свете — детьми, женой, матерью».

Его группа осталась ждать внизу, а Кинтела поднялся лифтом на шестой этаж. В этом доме жила Айдее, революционерка, с которой он встречался раза два или три.

В квартире Абеля собралось много людей; почти все они, за редким исключением, были незнакомы Кинтеле. Фидель отвел его в сторону и сказал, что нужно как можно скорее раздобыть автомашину — рядом имелось несколько агентств по прокату. Процедура была довольно простой: от клиента требовалось лишь предъявить какой-нибудь документ, удостоверяющий личность, сообщить, куда он собирается ехать, и заплатить установленную сумму. После этого машина оказывалась на 24 часа в его полном распоряжении.

Получив от Фиделя деньги на расходы, Кинтела направился в ближайшее агентство на набережной. К его удивлению, внутри было совершенно безлюдно. Подошел служащий — вежливо улыбающийся старичок. Кинтела сказал, что ему срочно нужна машина. Служащий изобразил сожаление. Только что забрали последнюю — сегодня машины пользуются большим спросом; сеньору известно, наверное, что на Варадеро сейчас парусная регата. В другие агентства тоже обращаться бесполезно.

Делать нечего. Огорченный неудачей, Кинтела спешно вернулся назад. Войдя в лифт, он нажал нужную кнопку. Кабина поползла вверх и вдруг, резко дернувшись, замерла между этажами. Кинтела бросился нажимать на все кнопки подряд; кабина не двигалась. В отчаянии он принялся звать на помощь. Через несколько минут снаружи послышались чьи-то голоса. Ситуация была малоутешительной: механик жил в старой Гаване, и требовалось бог знает сколько времени, чтобы вызвать его оттуда.

Бессильная ярость овладела Кинтелой. «Что же делать, они ведь уедут без меня». Он со злобой пнул двустворчатую дверь ногой. Наверху раздался металлический щелчок, и лифт заработал. На шестом этаже кабина остановилась, и Кинтела, весь мокрый от пота, вышел, мысленно благодаря судьбу.

Выслушав Кинтелу о постигшей его неудаче, Фидель на минуту задумался, затем протянул ключи. Машина, «додж» 1950 года, стояла на углу. Кинтела должен был выехать на ней со своими людьми в Сантьяго-де-Куба. На улице Сельда, 8, его будут ждать, там же он получит дальнейшие инструкции.

Сантьяго-де-Куба, вот это неожиданность… «Мне и в голову не могло прийти, что выступление произойдет в Ориенте, — признавался он позже. — Я был абсолютно уверен, что события развернутся в Гаване, что только в Гаване может быть начата революция».

Фидель доверительно положил ему руку на плечо, давая последние указания. Группа Кинтелы выезжает немедленно; до Камагуэя, расположенного приблизительно на полпути, он обязан молчать, что они направляются в Сантьяго. По дороге возможны случайные встречи с другими группами повстанцев, но вступать с ними в контакт не разрешается. Если кто-нибудь поинтересуется, куда они едут, следует сказать, что на карнавал в Ориенте. Вся поездка не должна занять более суток.

Спустившись вниз, Кинтела вышел на улицу, где его поджидали товарищи. Они вопросительно смотрели на своего руководителя, ожидая, что он им скажет.

— Поехали.

— Куда?

— Поехали, — повторил Кинтела и жестом пригласил следовать за собой. На углу улицы стоял сверкающий «додж» вишневого цвета. Кинтела отпер ключом дверцу и сел за руль. Рядом с ним устроился Хосе Луис Лопес, на заднем сиденье разместились Рене Бедна, Педро Гутьеррес и Хулио Триго.

Кинтела взглянул на часы: половина шестого. Кто-то опять спросил, куда они едут.

— Я пока не могу вам ничего сказать, но знайте, что время «Ч» уже наступило.

Кинтела окинул взглядом лица товарищей. Ни на одном из них не появилось даже тени сомнений. Напротив, людей, как он вспоминал, охватило чувство безудержной радости, что настал долгожданный час.

Рикардо Сантана, привыкший обычно вставать не позже шести утра, 24 июля пролежал в постели до половины девятого. С ночи его знобило, мучили сильные боли в животе. Он попросил у матери градусник; температура была высокой. Преодолев недомогание, Сантана оделся и отправился на работу. Вскоре к нему в мастерскую зашел Рамиро Вальдес.

— Наше время настало, оповещай своих людей — к пяти часам все должны быть в сборе.

— И что потом?

— Поедете в Гавану, место встречи — кафе «Рауль» в Марьянао.

— Так, а дальше?

— Ждите дальнейших указаний, пока все.

Сантана повесил замок на дверь мастерской и пошел собирать людей. Вернувшись домой к полудню, он обессиленно рухнул в кресло. Боли в животе усилились; ощущение было такое, будто кто-то терзал его изнутри острыми когтями. Подошла мать и участливо всмотрелась в бледное лицо сына. Сантана испытывал к ней безграничную любовь и поверял ей все свои тайны. Месяц назад он открыл матери, что состоит в революционной организации. Она сказала тогда: «Сынок, тебе самому решать, как поступать в этой жизни. Единственное, о чем тебя прошу, — береги себя».

— Ну вот, мама, — сказал Сантана, поднимаясь, — настало время действовать.

Мать провела ладонью по его щеке. Ни слезы, ни слова жалости, лишь прощальное: «Береги себя».

В кафе «Рауль» поджидал человек из организации, передавший распоряжение направляться в Ведадо на 23-ю улицу.

Кафетерий «Ротонда» на углу Сапаты и 23-й улицы. Столики под зеленым тентом. Совсем рядом — белая стена кладбища, серые могильные памятники за решеткой ограды. Было восемь вечера, когда группа Сантаны добралась сюда. В этот же час Исраэль Тапанес выходил на встречу с Бенитесом, а Оскар Кинтела подъезжал к Матансасу.

Публика была довольно многочисленная, в основном молодежь. Никто не спешил, стремясь продлить удовольствие посидеть за стаканом пива на открытом воздухе. Сантана тоже решил заказать себе бутылку пива и принялся ждать. От нового приступа боли на лбу выступили капельки ледяного пота.

Прошло около двух часов; Сантана сидел все за той же бутылкой. Около одиннадцати народ начал расходиться, столики опустели. Сантана нетерпеливо ерзал на стуле, то и дело поглядывая на выход.

Условный сигнал он заметил, когда время уже перевалило за полночь. Следуя за Пене Суаресом, Сантана, Грегорио Кареага и еще несколько человек подошли к «шевроле», стоявшему у обочины тротуара на соседней улице. Как только все расселись, машина тронулась в путь. «Сомнений быть не может, мы едем к военному городку «Колумбия», — с уверенностью подумал Сантана. К его удивлению, машина направилась к центру города, совсем в другую сторону. Через несколько минут они остановились у заправочной станции рядом с железнодорожным вокзалом. Сантана с недоумением отметил для себя, что водитель залил полный бак. Неужели придется ехать куда-то далеко? Уже светало, когда машина выехала на Центральное шоссе, ведущее на восток.

Улица Сан-Рафаэль в старой Гаване. Около девяти вечера она еще многолюдна. Ослепительно сияют разноцветные неоновые огни рекламы, создавая атмосферу праздничности. Бенитес не спешит, время еще есть. Впереди него мальчишка, уличный чистильщик сапог, тащит свой деревянный ящик. Парочка влюбленных остановилась перед ярко освещенной витриной, разглядывая выставленный за стеклом белоснежный подвенечный наряд. Улыбаясь, она говорит ему что-то со счастливым видом, он утвердительно кивает головой и тоже улыбается. Маленький чистильщик сворачивает на Хервасио; Бенитес следует за ним. Здесь уже не увидишь роскошных магазинов и неоновых огней, у темной улицы без фонарей мрачный, неприглядный вид, на тротуаре валяются опрокинутые мусорные баки.

На углу Гервасио и Нептуно он видит Исраэля Тапанеса и Карлоса Гонсалеса. Бенитес обменивается с товарищами приветствием и смотрит на часы: ровно девять. Он достает из кармана белый платок. Проходит еще около четверти часа, и рядом с ними останавливается машина. Через открытое окно чей-то голос подзывает Бенитеса. В машине сидят трое, один из них, вероятно, очень маленького роста, торчит одна голова. Его имя Сосита.

За рулем сидит грузный светловолосый человек. Это Хильдо Флейтас, руководитель группы. Он единственный, кто знает маршрут поездки. Ему не суждено вернуться назад: он погибнет у стен Монкады. Весельчак и балагур, он на протяжении всего пути развлекал своих попутчиков шутками и анекдотами, словно позабыв, что впереди предстоит смертельная схватка с врагом. Третьим в машине был Армелио Ферра. Двое его братьев приблизительно в то же время выезжали в Сантьяго с другой группой. Не теряя времени, люди Бенитеса занимают места. На заднем сиденье располагаются Бенитес, Тапанес и Армелио Ферра. Карлос Гонсалес и Сосита устраиваются рядом с Хильдо. По дороге машина сворачивает на Консуладо и останавливается у трехэтажного жилого дома. Хильдо входит в дом и вскоре возвращается, нагруженный банками с автомобильным маслом. Поверх банок лежит пластинка с записью «Гимна повстанцев». Кто-то замечает, что уже по названию пластинки можно догадаться, куда они направляются. Хильдо смеется. Через полчаса столица с ее бесчисленными огнями остается позади, и машина мчится по Центральному шоссе.

«Если мы выедем из Гаваны, значит, выступление произойдет в Матансасе», — решает Бенитес, украдкой наблюдая за остальными. Лица у всех сосредоточенные, но спокойные. Некоторое время в машине царит молчание. Первым его нарушает Хильдо, разрядив обстановку задорной шуткой. Постепенно завязывается общая беседа. Говорят о Фиделе, о его преданности революционному делу, неутомимости как организатора. Затем разговор переходит на предмет, волнующий всех. Куда они едут? Ради смеха строятся самые немыслимые предположения. Хильдо молчит и хитро улыбается.