Время спать

8

Я стучу в дверь. У Бена с Элис нет звонка, но есть дверной молоток в виде львиной головы. Он такой массивный, что невольно боишься, сильно ударив, разнести дверь и влететь в прихожую, пробив при этом пол. Возможно, это главная беда их района. Зато дверной молоток только добавляет моменту торжественности. Бум! Бум! И тишина. Затем до меня доносится странный звук — будто кто-то книгу пролистывает, — но постепенно он превращается в нечто более понятное — в звук шагов. Что ж такое? Ну почему все вдруг оказывается сценой из фильма ужасов, где герой ждет под проливным дождем у ворот замка? Дверь открывается нарочито медленно, со скрипом, будто стоящему за дверью нравится этот протяжный скрип. Когда она совсем открывается, то передо мной, как ни странно, оказывается не горбатый слуга-мутант, а самая красивая женщина в мире.

— Привет, — здороваюсь я.

Потом добавляю, изображая из себя ковбоя:

— А я за тобой, сестрица.

Зачем я это сказал? Это ж бред. Иногда бывает, что я лежу ночью в кровати и просматриваю сводку личных происшествий за день; и если вспомню, что сказал что-то невпопад, то меня может бросить в дрожь от отвращения — будто водки хлебнул. Однако на этот раз меня бросило в дрожь тут же — еще до того, как вырвалась эта «сестрица». Такой уж у меня мозг: он осуждает, но не приговаривает.

Элис, слава богу, не обижается. По крайней мере, не захлопывает дверь перед моим носом. Но смотрит она как-то подозрительно, и я думаю, что дело не только в глупой шутке.

— Привет, Гэйб, — говорит Элис. — Заходи.

Она поворачивается — как смотрится ее задница в этих белых брюках! — и идет в гостиную. Я иду за ней, и когда захожу в комнату, то и Бен, и Элис, и Дина глядят на меня так, что возникает ощущение, будто я попал на заседание комитета Маккарти и меня сейчас обязательно в чем-нибудь обвинят.

— Привет, Гэйб, — здоровается Бен.

Вид у него неловкий. Дина ничего не говорит, просто кивает. Господи, как все непросто. На ней красная блестящая маечка чуть ниже талии и розовый мохеровый кардиган.

— Предвкушаешь футбольный праздник? — интересуюсь я.

— Не особенно.

— Дина, ну что за отношение? Я думал, что увижу тебя в полном обмундировании — с шарфом, как положено.

— С каким шарфом? Сейчас не так уж и холодно.

Элис смеется.

— Дина, — объясняет она, — на стадионах люди носят шарфы в любую погоду. Речь идет о клубных шарфах.

— А-а, — говорит Дина таким тоном, будто она все-таки не поняла, о чем речь, но развивать эту тему не хочет.

— А вот красная маечка… — пытаюсь объяснить я.

— Чего? — возмущается Дина, опуская забрало.

— «Барнсли» играет в красной форме…

— Ну?

— А мы будем сидеть в секторе болельщиков «КПР».

— Ну и что с того?

— Не волнуйся, Габриель, — смеется Бен. — Думаю, у Дины на лице будет написано, насколько ей все это по барабану, так что никто не примет ее за болельщицу «Барнсли».

Дине явно не нравится быть исключением из правил.

— Знаешь, — встает она, — если все это так важно, то я просто пойду и переоденусь.

— Не надо, — пытаюсь удержать ее, но не успеваю. Она уходит.

Если внешне они с Элис отличаются лишь слегка, то в психологическом плане между ними пропасть. Куда делся ген спокойствия? Когда мы познакомились, она не была так взвинчена.

— Не беспокойся насчет Дины, — успокаивает меня Элис. — Действительно, такое впечатление, будто ее все бесит. На самом деле бесится она из-за того парня.

Она встает и идет вслед за Диной. Судя по звуку шагов — в комнату для гостей. Оглядываюсь. Бен пристально смотрит на меня.

— Что? — не выдерживаю я.

— Я с мамой вчера разговаривал.

В животе такое ощущение, как будто я ехал в машине на большой скорости и налетел на кочку.

— Чудесно. Я тоже с ней разговаривал.

— Знаю.

— Ну и как мама?

— Она ненормальная.

— Не сомневаюсь.

— Она, похоже, уверена… — Бен умолкает на секунду, ожидая моей реакции на то, что он скажет (а если я догадаюсь, то это докажет мою вину); я сохраняю каменное выражение лица, — что ты уже ужинал с Диной.

— Что? — удивляюсь я.

Моей маме даже ложь обязательно надо приукрасить. Она говорит, что хочет. Что хочет, то и говорит.

— Похоже, она неправильно меня поняла. Я сказал, что ужинаю с ней сегодня. А она, наверное, поняла «сегодня» в широком смысле этого слова.

— Это как?

— В смысле, «наше время», «сегодняшний день». Например, можно ведь сказать: «Сегодня люди живут иначе, чем сто лет назад».

— Она не дура.

— Что, прости?

— Ты достал, Габриель, — не на шутку злится он. — Сколько можно так к ней относиться? Ты даже слушать ее не желаешь.

— Это ты назвал ее ненормальной.

— Да, она ненормальная. Но и ты тоже. Как бы то ни было, она заявила, что ты уже похвастался ей состоявшимся ужином с Диной. Но не сказал, что Дина — сестра Элис.

— Ой, я тебя умоляю. Ты же знаешь, она страсть как хочет, чтобы у меня появилась постоянная девушка. И ей хочется верить, что это произошло. Поэтому она и рассказала тебе все так, будто это действительно произошло. А о том, что Дина приходится Элис сестрой, я просто забыл ей сказать.

Бен выжидающе смотрит на меня, снова пытаясь что-то разглядеть в моих глазах.

— Возможно, — уступает он. — Но ты пригласил ее на футбол.

— Ну да.

— А тебе не кажется…

— Что?

— Ну, не знаю. Все это немного отдает… инцестом. Ты, мой брат, собираешься трахнуть сестру моей жены.

— Нет, Бен. Инцест — это когда я, твой брат, собираюсь трахнуть тебя. И вообще, что ты взъелся — мы просто собираемся на матч «КПР». Я не планирую доставлять ей оральное удовольствие на трибунах стадиона «Эллерсли-роуд». Разве только если игра будет совсем скучная.

У него на лице ни один мускул не дрогнул.

— Габриель! Это сестра моей жены.

— Ну, ты достал, — отворачиваюсь я. — А что ж ты не сказал: «Речь ведь идет о сестре моей жены!»? Или это было бы уж совсем патетично?

Бен краснеет. Он всегда отступает, стоит мне только поднажать. Он — мой старший брат, но только формально.

— Ладно, неважно, — пытается он побороть замешательство. — Но будь поаккуратнее с ней. А то она от мужчин тут натерпелась.

Только я собираюсь спросить, чего она натерпелась, как в комнату заходят Элис с Диной.

На Дине теперь голубая вельветовая курточка на молнии и джинсы.

— Ничего более подходящего для болельщика «КПР» у меня не было, — улыбается Элис.

Дина стоит слегка подбоченясь, как бы позируя, и понимая, что на нее все смотрят. Она приподнимает левую бровь. И даже улыбается. В первый раз со времени нашего телефонного разговора она делает что-то без сарказма.

— Обожаю голубой цвет, — язвительно замечает Дина.

Мы уже в машине, едем на стадион.

— Слушай, прости меня, пожалуйста. Я не к тому говорил, чтобы ты переоделась.

— Ничего, — отвечает она, не поворачивая головы.

Похоже, между нами витал только один атом непринужденности, но и он забился в агонии.

— Который сейчас час? — интересуюсь я.

Она смотрит на большие стрелки бабушкиных часов.

— Четверть третьего.

До игры еще целых сорок пять минут; тогда хотя бы шум стадиона снимет напряжение.

— Ты не мог бы больше не спрашивать о времени? — равнодушно просит она.

— А что?

— Ты уже в третий раз спрашиваешь.

— А… Извини, просто я хочу заранее приехать. Чтобы найти места, почитать программку, спокойно устроиться хотя бы минут за пятнадцать до начала матча.

— А у тебя самого нет часов?

— Нет. Я все равно их в итоге теряю. Наверное, потому, что с их помощью узнаю то, чего знать не хочу.

Лицо чуть повернуто в мою сторону, левая бровь приподнята и похожа на стрелку, которую рисуют на футболках с надписью «Этот идиот со мной».

— Время? — в ее голосе чувствуется скептицизм, граничащий с презрением.

— Сам тот факт, что оно движется, — уточняю я и тут же осознаю, что этот мой образ («Я такой загадочный… Так загадочно выражаюсь») ее не впечатлил.

Кстати, она ведь не натуральная блондинка, это надо учитывать. Захожу с другой стороны:

— Может, музыку послушаем?

— Как хочешь.

Продолжая одной рукой держать руль, нагибаюсь, чтобы попробовать что-нибудь выудить из кассетного болота под водительским креслом; попутно я случайно нажимаю на педаль газа, и мотор моего «доломита» начинает реветь, но, к счастью, машина — это все-таки «доломит» — не особенно разгоняется. Достав кассету, рассматриваю ее, стараясь при этом одним глазом следить за дорогой. Как всегда, на кассете ничего не написано, нет даже наклейки, на которой можно что-нибудь написать. Все мои кассеты отчаянно цепляются за свою анонимность, не поддаваясь никаким попыткам их классифицировать и идентифицировать. Если я пытаюсь найти какую-то конкретную кассету во время движения, то мне приходится тратить кучу времени, действовать методом проб и ошибок, засовывая в магнитолу одну кассету за другой, затем бросая их обратно… впрочем, это я так говорю, что одну за другой: на самом деле — это одна, потом другая, а следующая кассета, которую достаю и засовываю в магнитолу, всегда оказывается первой, и следующая за ней кассета тоже оказывается первой. Это я к тому, что сильно рискую, засовывая именно эту кассету. На ней может быть все что угодно. Набираю в легкие побольше воздуха.

Ах. Я замираю в нерешительности, готовый в любой момент вытащить кассету. Смотрю на Дину. Она — на меня; они обе приподняты.

— Похоже, ты не фанатка «Карпентерс»?

— В общем… да. Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве они не полный отстой?

А вот это уже лишнее. Этому я потакать не намерен. Я могу многому потакать, но всему есть предел.

— Нет, они не отстой. Карен, например… то есть группа, конечно, так себе, но она… у нее был ангельский голос. Только послушай…

Перед тем, как солнце взойдет…

— Очень мило.

— Я серьезно. У нее голос с очаровательной хрипотцой, и это просто… ладно, лучше послушай…

Я жму на кнопку перемотки, не переставая при этом говорить. Голос Карен оказывается голосом андроида, решившего запеть фальцетом.

— …в самом конце песни ее можно отчетливо услышать.

Дина снова смотрит в окно. Я все сильнее жму на кнопку перемотки. И в нужный момент отпускаю:

…только начала-а-а-а-а-а-ась.

— Вот, — торжествую я.

— Очаровательная хрипотца Карен Карпентер, — констатирует она, не переставая смотреть в окно.

— Именно, — говорю я, вдруг покраснев — то ли от удивления, что Дина позволила себе такое откровенное, почти интимное высказывание, то ли от возмущения, что голос душки Карен не произвел на нее никакого впечатления.

Вытаскиваю кассету. В этот момент мотор издает странный звук — в первый раз такое слышу: он будто кашляет. Вот черт. Нас тряхнуло, под капотом что-то грохнуло — мы встаем на углу Вестбурн-Парк-роуд и Ледбери-роуд. Тайком бросаю взгляд на ее часы: два двадцать три.

— Это ничего, — говорю. — Просто мотор заглох.

Я поворачиваю ключ зажигания. И ничего. Вообще ничего. Не жалкое подрагивание — свидетельство неисправности; это было такое «ничего», когда все совсем плохо. Меня, как человека современного, это просто раздражает — я произвожу технологически правильное действие (нажимаю кнопку, поворачиваю ключ или какой-нибудь выключатель), а устройство просто меня игнорирует. Это что еще за выкрутасы? И вообще, кто здесь главный?

— Потрясающе, — вздыхает она. — Эта машина глохнет, когда из магнитолы вытаскивают кассету.

— Эта машина обожает «Карпентерс».

— Возможно, дело в аккумуляторе, — бросает она, вылезая из машины.

— Где? — не понимаю я.

Она склоняется над капотом (неплохое развитие событий, но не в этой жизни). На другой стороне улицы стоит коротко стриженный мужчина в коричневом, явно дорогом пиджаке и смотрит на нее, раздумывая, стоит ли подойти и предложить свою помощь, но потом решает этого не делать и уходит.

— Открой капот, — доносится до меня голос Дины.

Я опускаю стекло и высовываюсь в окно.

— А как?

— Как? Потяни рычажок, который открывает капот.

— Я понятия не имею, где этот рычажок.

Она подходит к двери.

— В смысле?

— В смысле, — на грани гнева и замешательства объясняю я, — она никогда не ломалась. Так что мне никогда не приходилось открывать капот.

Мимо нас проносится машина с развевающимися бело-синими флагами и шарфами.

— А как ты масло менял? — не понимает она.

— А я его не менял.

Левая бровь приподнимается до предела. Дина наклоняется, просовывается в окно, рука ее тянется в какую-то неведомую для меня область под рулем и, пошарив там несколько секунд, что-то дергает. Капот открывается. Пару секунд она смотрит на меня, потом возвращается к двигателю. Я рассеянно пытаюсь навести порядок на торпеде, где кучей лежат кассеты, пустые конверты, вырванные из справочника страницы, но порядок, который я навожу, мало чем отличается от того, что было. И вдруг меня осеняет мысль, что надо ей чем-то помочь. Выхожу из машины на холодный свежий ветер, которым веет от парка Вестбурн.

— Ну что тут? — спрашиваю я.

— Думаю, дело в распределителе, — отвечает Дина, показывая пальцем на какую-то штуку в моторе, которая ничем не отличается от всех остальных.

— И как мы его починим?

— Мы купим новый распределитель.

— А больше ничего нельзя сделать? Может, времянку кинем… или еще чего?

Она смотрит на меня как на идиота.

— Объясни мне вот что, — просит она. — Ты мужчина. Тебе нравится футбол. Разве тебе не положено хоть немного разбираться в машинах?

— Я же еврей, мне не обязательно разбираться в машинах.

— Ах да. И зачем я только спрашивала?

— А до стадиона мы отсюда и пешком дойти можем.

Она смотрит как-то недоверчиво.

— И что потом?

— А обратно поедем на такси.

— А машину здесь бросишь навсегда?

— Нет… Я мог бы вернуться сюда сам, чтобы отбуксировать ее, а ты бы вернулась на такси.

— Ты состоишь в Автомобильной ассоциации?

— Нет.

— А что ты тогда имел в виду под «отбуксирую»? Собрался толкать ее до Килберна?

Два часа тридцать четыре минуты.

— Кроме всего прочего, посмотри сюда, — добавляет она, показывая на левое переднее колесо.

Я смотрю. Как ни удивительно, машина стоит в таком месте, где власти не ограничились простым знаком «Парковка запрещена». Здесь нарисована тройная сплошная, а у обочины еще желтые уголки, есть и табличка. Даже не читая, знаю, что там написано: «НИКОГДА. НИ ЗА ЧТО. ГДЕ УГОДНО, НО НЕ ЗДЕСЬ. МЫ ЕЕ НЕ ПРОСТО ОТГОНИМ, ДАЖЕ НЕ НАДЕЙСЯ. МЫ ЕЕ СРАЗУ ОТПРАВИМ НА СЛОМ. И КОГДА ТЫ ЕЕ УВИДИШЬ В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ, ЭТО УЖЕ БУДЕТ БОЛЬШОЙ КУБИК РУБИКА».

— Ну, — спрашиваю я, — а ты-то состоишь в Автомобильной ассоциации?

— Ну да, конечно, Габриель. Я сидела на Манхэттене и каждый божий день обновляла свое членство.

Она отворачивается, засовывая руки в карманы своей голубой вельветовой курточки на молнии. Остатки надежды решают последовать примеру двигателя и умирают.

— Подожди-ка, — вдруг воодушевляется Дина. — А это что такое?

Она поворачивается. В руках у нее небольшой желтый кошелек из лакированной кожи, она достает из него что-то похожее на кредитную карточку. Дина протягивает мне карточку. Там написано ее имя, слова «Зеленый флаг» и какая-то цифра — похоже на членскую карту.

— Откуда это у тебя? — спрашиваю я.

— Посмотри повнимательнее на имя.

Смотрю еще раз: «Э. Фридрикс». Элис.

— Это было в кармане куртки, — объясняет Дина до того, как я успеваю смутиться. — А что это еще за «Зеленый флаг»?

— Это что-то вроде Автомобильной ассоциации. Они являются спонсорами сборной Англии. Наверное, Бен получил бесплатное членство для себя и Элис в обмен на рекламу в журнале или еще что-нибудь.

— Понятно. Слушай… а ведь я могла бы заменить собой Элис.

Может, лучше через пару месяцев об этом поговорим?

— То есть, — не угомонится Дина, — они же не станут требовать удостоверение личности? А даже если станут, то у меня в паспорте написано, что я Фридрикс.

— То есть… ты думаешь, нас дотащат до стадиона?

Она пристально глядит на меня.

— Габриель. Смирись. Мы не едем на футбол. Футбол закончился, когда ты вытащил эту гребаную кассету с «Карпентерс». Я иду искать телефонную будку.

Двадцать минут спустя мы уже сидим в машине и ждем. Приехать должны в течение часа. Я поворачиваюсь к Дине. Щеки ее покрылись румянцем от холода — печка-то не работает.

— Слушай, Дина, мне очень жаль.

— Ага.

— Нет, мне действительно жаль.

— Да, я знаю.

Становится теплее.

— Дина, — говорю я, ощущая значимость того, что сейчас скажу (впрочем, идущий изо рта пар делает меня похожим на сильно разозлившегося персонажа какого-нибудь мультфильма). — Я обожаю футбольный клуб «КПР». Я болею за них с 1976 года, когда они заняли второе место на чемпионате. Я им так много отдавал, почти ничего не получая взамен. Но дело не в том. Для меня очень важно попасть на стадион. Ты же собираешься туда потому, что тебе в принципе было бы интересно понимать, о чем разговаривают твоя сестра и ее муж. Похоже, что на матч мы не попадем. И тебя все это раздражает больше, чем меня. Почему?

Она поворачивается ко мне. В глазах читается усталость и уныние.

— Да пошел ты, — отвечает она и замолкает.

Потом добавляет:

— Только положив трубку, я уже поняла, что это дурацкая мысль. Я мужчин… — она отворачивается, — видеть не могу. Бена еще могу, но вот мужчин вообще… Даже не знаю, как ты уговорил меня пойти на футбол, где будет тысяч пятьдесят мужиков.

— Сейчас стадион вмещает сорок две тысячи. Пока не достроят новую трибуну.

Она смотрит в окно. Мимо проносится зеленая спортивная машина, словно издеваясь над нашей неподвижностью.

— К тому же там будет пара тысяч женщин.

— Габриель.

— Ладно. Но ведь мы никуда и не идем. Что ж ты до сих пор злишься? Непохоже, чтобы ты повеселела после того, как сломалась машина.

Она не отвечает, бессмысленно уставившись на бардачок. Кто-то стучит в окно. Оборачиваюсь. Возле машины стоит усатый человек в зеленой форме, все лицо его в черных полосах. Это механик из «Зеленого флага».

— Здравствуйте, — приветствую я его.

— Здравствуйте, — отвечает он. — Вы мистер Фридрикс?

— Нет, вот мистер Фридрикс, — показываю на Дину.

Кажется, это и без того грязное лицо еще больше потемнело.

— Будьте добры, вашу членскую карточку, — обращается он к Дине.

Дина достает карточку из сумочки и протягивает ему, при этом не переставая сверлить меня ненавидящим взглядом. Механик глядит на карточку, потом решает сходить к своему фургону.

— Ну ты и дебил, — шипит Дина.

— Чего? Что я такого сделал?

— Ты сидишь на водительском месте. Теперь он знает, что водитель не является владельцем карточки.

— И что с того?

Она хочет ответить, но осекается — вернулся механик.

— Простите, но я проверил карточку на имя… Э. Фридрикс…

— Да, это я, — с излишней, пожалуй, готовностью отзывается Дина.

— …и оказалось, что владелец карточки ездит на автомобиле «фольксваген-поло», — говорит механик, глядя ей в глаза. — И поскольку у вас нет специального приложения к карточке, мы не можем приходить к вам на помощь, если вы находитесь в автомобиле, принадлежащем лицу, не являющемуся членом нашего клуба. Что касается вас, сэр, то мы не можем просто так чинить вашу машину, так как вы не являетесь обладателем членской карточки. Впрочем, вы можете получить ее прямо здесь и сейчас — это вам обойдется в шестьдесят семь фунтов.

Шестьдесят семь фунтов? Да будь ты хоть последним механиком на земле, денег ты не увидишь.

— Простите, вы нас неправильно поняли. Я не мистер Фридрикс, впрочем… — я пытаюсь изобразить смех молодого перспективного банковского служащего и приобнимаю Дину, — если только кто-то не передумает, то в июне следующего года, надеюсь, мисс Фридрикс станет миссис Джейкоби.

Я смотрю на нее, на лице у меня какая-то тошнотворная улыбка. Она смотрит на меня. Не припомню, чтобы кто-нибудь настолько откровенно смотрел на меня как на последнего урода.

— Чего? — не понял механик.

— Это моя невеста. Мы помолвлены. Извините, что… — опять смеюсь я, теперь еще и подмигиваю Дине, — не предупредили «Зеленый флаг», но лучше поздно, чем никогда. Понимаете ли… — продолжаю я, убирая руку с ее несчастных плеч и выходя из машины. — Я подарил эту машину Ди… Элис. Я ее сто лет водил. Теперь это ее машина, но в страховке указано и мое имя, — убеждаю его, а потом вполголоса, доверительно так, добавляю: — Она не ездит на том «фольксвагене». Честно говоря, она вообще чувствует себя не в своей тарелке за рулем.

— Знаете, сэр, — задумывается механик, — немногие женщины умеют управляться с машиной. Если уж говорить начистоту.

Попался!

— Давайте посмотрим, что там у вас стряслось.

Он подходит к капоту и чуть нагибается, чтобы снисходительно улыбнуться Дине. Ее, наверное, убил этот взгляд.

— Откройте, пожалуйста, капот, — просит он.

— Да, конечно.

Улыбаясь, я просовываю руку в окно и дальше, под руль. Продолжая улыбаться, я чуть-чуть наклоняю голову, чтобы увидеть лицо Дины; она закатывает глаза, затем легким кивком головы показывает, где рычажок. Ах, вот он где.

— Зачем ты все это наплел? — шепчет Дина с ненавистью.

— Потому что пришлось, — отвечаю я. — А как еще я мог объяснить, что оказался за рулем твоей машины?

— Ты мог сказать, что мы просто друзья.

Из-за поднятого капота виднеется лысеющая макушка механика клуба «Зеленый флаг».

— Я сомневаюсь в его способности представить, что мужчина и женщина могут просто дружить.

— Вы не могли бы оба подойти сюда?

Мы выходим из машины и подходим к нему, снова глядим на двигатель.

— Дело в распределителе, — объясняет он мне. А потом добавляет, уже для Дины: — Вон в той маленькой штучке.

Он вытирает руки об одежду и продолжает:

— Боюсь, такого распределителя у меня с собой нет. Как говорится, без баркаса тут не обойтись.

Я от всего сердца смеюсь над этой шуткой (не надо меня презирать, я просто вошел в роль); лицо механика удовлетворенно светится, как экран мобильного телефона, на который пришло сообщение. Он идет к своему фургону за чем-то очень похожим на снаряжение альпиниста.

— В наших отношениях наметился кризис, — тихо говорит мне Дина.

— Я догадался.

— Я не к тому. Я про помолвку. У нас сложный период. Поэтому… — она пристально смотрит на меня, неглубокое озерцо ее глаз становится все глубже, — мы не обнимаемся и не целуемся.

Пытаюсь изобразить похожий взгляд.

— Слушай, я это все не подстроил. Я не портил распределитель, чтобы он сгорел на полпути к стадиону. Это не какая-то уловка, чтобы в итоге залезть тебе в штаны.

Первые капли дождя падают на землю. Дина отворачивается и обхватывает себя руками; где-то вдалеке шумит стадион.

— Конечно, я могу просто уйти. Сказать механику, что все это бред, поймать такси до дома и оставить тебя здесь.

— Пожалуйста, не делай этого, — умоляюще смотрю на нее.

Она тоже смотрит на меня, не зная, как воспринимать это неожиданное проявление уязвимости; она пытается понять, насколько я искренен. Эта секунда проходит; она пожимает плечами и вновь отворачивается. Механик, лицо которого стало еще чернее, появляется откуда-то сзади.

— Вот и все. Оставим ее в мастерской в Лэдброк-гроув. А вас я отвезу…

— На Гамильтон-роуд, — говорит Дина. — Там недалеко.

Нет-нет. Это мне уже не нравится.

— Ах, дорогая, — наглею я. — Неужели ты все еще хочешь повидаться с моим братом и его женой?

— Что? — возмущается Дина.

В ее взгляде ясно читается: «Если ты думаешь, что я сейчас поеду к тебе…» Ладно. Будь по-твоему.

— В общем, да, — обращаюсь я к механику. — Высадите нас там, пожалуйста.

— Конечно. Правда, дорогие мои голубки, сидеть вы будете на переднем сиденье. Если только… — добавляет он, — вы не вздумаете порезвиться в фургоне.

Его бледно-зеленые — надо полагать, под цвет флага — глаза бегают. Он вертит головой туда-сюда, смотрит то на меня, то на Дину и громко смеется. Никак не могу понять, у него некоторые зубы почернели или их просто нет… Я тоже смеюсь. Механик вдруг перестает вертеть головой, и его взгляд останавливается на Дине:

— Не вешай нос, красавица. Всякое бывает.

За время поездки в фургоне напряжение между нами становится таким осязаемым, что я даже удивляюсь, почему механик просто не остановится и не предложит нам расстаться раз и навсегда. Мы оставляем «доломит» в мастерской «Супермашины Морана», потом еще заезжаем на «Джет», чтобы там заправиться. Это одна из тех заправок «Джет», которые умудрились заполнить собой весь рынок дешевых заправок, работающих круглые сутки. Я не упускаю возможности выйти из машины. Говорю, что надо размять ноги, но на самом деле хочу вырваться из тесного наэлектризованного пространства. Я прислоняюсь к фургону (закрывая собой букву «л») и замечаю небольшую табличку синего цвета, на которой написано: «Здесь 19 декабря 1909 года родился знаменитый режиссер Альфред Хичкок».

— Это правда, — слышу я сзади голос механика. — Он здесь родился.

— Прямо на заправке?

— Не, в доме, который здесь раньше стоял. Его разбомбили во время войны.

— Но тогда нет смысла вешать табличку.

— Почему? — не понимает он.

— Потому что здесь уже все по-другому. Понимаете, когда собираются сохранить память о чем-то, то… ну, чего хотят добиться? Чтобы мурашки по телу бежали, ведь так? Чтобы люди плакали от ощущения близости великого. Дело в том… — пытаюсь объяснить я, оглядываясь вокруг (зачехленные колонки, моросящий дождь и фирменный грязно-желтый цвет «Джет»), — что здесь со мной ничего подобного не происходит.

Он словно пытается пригвоздить меня взглядом к стене. Не скажу, что ему это совсем не удается. «Что же стало с тем приятным простым парнем?» — крутится у него, наверное, в голове.

— Но это ж все фигня, правда? — пытаюсь я спасти ситуацию.

— Да, — отвечает он, но смотрит как-то искоса, будто предупреждая: «Если я ошибся в тебе как в человеке, то могу подумать, что и клиент „Зеленого флага“ из тебя сомнительный».

Когда мы приезжаем, Элис встречает нас лучезарной улыбкой и фразой вполне в ее духе:

— Слушайте, раз уж вы их привезли, может, зайдете на чашку чая?

Так что мы впятером сидим в идеально чистой гостиной, а развалившийся на белом диване механик похож на расползшееся по белоснежному листу бумаги чернильное пятно, как в тестах на ассоциативное мышление. Я, к счастью, легко отделался, представив ему Элис как Дину (если, конечно, про смущенный, немного потерянный взгляд Элис и ненавидящий взгляд Дины можно сказать «легко отделался»).

Чтобы допить чай, механику потребуется два-три тысячелетия; происходит нечто, опровергающее законы физики. Каждый раз, когда он делает глоток, я замечаю, сколько у него осталось чая — несмотря на бесконечные причмокивания, уровень жидкости не изменяется. Хотя Элис предлагала ему и кофе, и минералку, и сок, и даже, если я правильно понял, питьевой йогурт, механик мертвой хваткой вцепился в свой чай. Я сомневаюсь в способности пролетариата употреблять что-то кроме чая; мне кажется, что это часть нашего с пролетариатом общественного договора: пока они чинят все в наших домах, мы приносим им очередную чашку чая. Меня это не смущает, у меня даже сахар никогда не кончается; только вот, предлагая очередную чашку, приходится улыбаться идиотским «чайным» шуткам: «Чаю? Чаю? У меня что, день рождения?», «Только если он горячий и мокрый», «Лучше чаю из чайника, чем чайником по чайнику» — и так далее, и тому подобное. Но, по крайней мере, на этот раз дело, к счастью, обошлось фразой «Я уж думал, вы не предложите».

Повисает неловкая тишина — можно подумать, в комнате сидит какой-нибудь козел из автоклуба «Зеленый флаг» или что-нибудь в этом духе.

Внезапно механик начинает смеяться. Похоже, чай смыл грязь с зубов, и теперь улыбающийся механик похож на отвратительно одетого горохового шута. Кажется, я знаю, что сейчас будет.

— Ну, красавцы, — восклицает он, кивая в нашу с Диной сторону и подмигивая (только настоящий плебей может делать это одновременно).

— Ха!

Он трясет головой.

— Ну, красавцы!

Это очень похоже на то, чего я ожидал.

— Вот он, путь настоящей любви!

Бен и Элис обмениваются непонимающим взглядом.

— Какой путь?.. — уточняет Бен, снисходительно улыбаясь.

В его тоне чувствуется вежливая заинтересованность и угадывается готовность смириться с глупым ответом.

— Не может же все быть идеально гладко? Если только… — теребит он в задумчивости усы, — это не капот «Лексуса GS400».

— Простите, я не совсем вас понимаю, — говорит Элис.

— Дело в том, что… — начинаю я фразу, но не знаю, как ее закончить. Остается только изобразить жалкий смешок.

— Ну, они тут немного повздорили… Может, сами расскажете?

— Ну…

— Надеюсь, праздник из-за этого не сорвется.

Бывает, читаешь в какой-нибудь газетенке о том, что некая знаменитость «пошутила», а потом видишь эту шутку, которая, по сути дела, не шутка. Так разговаривает механик. Он шутит.

— Праздник? — привстает со стула Бен.

— Это будет просто праздник, когда мы поедем забирать машину! — в отчаянии восклицаю я, прекрасно понимая, что это лишь попытка отсрочить неизбежное.

— Не-е-е! — торжествует он, глядя на меня как на очень глупого человека. — Я о свадьбе!

В комнате вдруг становится очень тихо. До звона в ушах.

— Ах, точно, — нахожусь я. — Мне вдруг показалось, что речь шла о том, как я буду забирать машину.

Дина уставилась в стакан. Я, конечно, не в курсе ее сексуальных предпочтений, но даже если здесь появится Джонни Депп со спущенными штанами, она все равно не поднимет глаз. Бен с Элис сидят, раскрыв рты. Мысленно посылаю им факс: Кому: Бену и Элис. От: Габриеля. Количество страниц: 1. Просто я сказал механику, что мы собираемся пожениться, потому что мы сидели в моей машине, а на карточке была фамилия Фридрикс. Это же так просто. Мать вашу, только не надо так удивляться. Ну, неужели не догад… Не помогает. Думаю, их мысли заняты только нашей с Диной помолвкой. И тут до меня доходит, что можно просто-напросто раскрыть карты. В конце концов, он лишь довез нас до дома, да и что он сможет сделать, узнав, что мы не собираемся жениться, — разве только занесет имя Фридрикс в черный список автоклуба «Зеленый флаг». Но что-то удерживает меня от этого шага. Не знаю, какой ген плавает лучше всех в моем этническом болотце, но я решаю поступить, как мне кажется, по-английски.

— Это ты шустро, — приходит в себя Бен. — Полагаю, матч был действительно очень скучным.