Времяточец: Откровение

ПРОЛОГ: Гимн из деревни

— Но если бы не было снега, как бы могли поверить в бессмертие души?

— Какой интересный вопрос, мистер Уайльд. Но объясните, что вы хотели им сказать?

— Не имею ни малейшего понятия.

Оскар Уайльд,

ведя на ужин излишне серьёзную даму.

Говорят, что не бывает двух похожих снежинок. Но никто не удосужился это проверить. Над Академией они клубились в огромном множестве, они проносились вокруг углов тёмного здания, словно желая подчеркнуть его строгие линии. Гора Кейдон, высочайшая вершина Галлифрея, вытянулась вверх до границ атмосферы планеты, а Прайдонская Академия стояла высоко на её склонах.

Череда одетых в алые балахоны послушников бродила по башням в бесконечной зубрёжке протоколов и процедур. Со двора доносились звуки математической муштры: инструктора требовали мгновенных ответов на сложные задачи по темпоральной индукции. Некоторых особых учеников обучали в высоких башнях более тёмным предметам.

Но позади здания Академии кто-то ухаживал за цветком.

Растение расцвело крохотным жёлтым бутончиком, укрывшись в трещине серо-зелёного склона горы. Рядом с ним было сломанное дерево, а под деревом сидела фигура в балахоне и созерцала цветок. Это был простой, но выносливый цветок. Галлифрейцы называли его сарлейн, но Отшельник знал людей, которые могли бы назвать его ромашкой, или розой, или нарциссом. Он был сложный и странный, края его лепестков были в зазубринах и жилках. Он был очень красивым, но Отшельник знал, что для того, чтобы понять его, людям пришлось бы дать ему какое-то определение.

Это, на его взгляд, было самой неотложной задачей во всей вселенной.

Послушник спешил вверх по склону; он тяжело дышал, выдыхая облачка пара. Слёзы замерзали на его щёках. Он подошёл к мужчине в балахоне и сердито, словно собирался что-то у него потребовать, сказал:

— Они дураки! Слепые, равнодушные дураки! Они не видят, к чему это всё идёт, они не…

— Сядь.

Успокаиваясь и утирая лицо рукавом балахона, послушник сел и поклонился тёмной фигуре.

— Я рад, что ты хочешь продолжать своё… другое образование. Ты приготовил стих? — шептал голос из-под капюшона.

— Да. Я постился три дня и три ночи, я молил… те силы, которые ты назвал. Меня раскрыли.

— Тебя не накажут.

— Я почти ничего не понимаю в том, что написал.

— Конечно! — засмеялся старик. — В этом-то и смысл. Ты ещё слишком молод, чтобы помнить большую часть этого. Прочти.

И, дрожа от ветра и от надвигающегося времени, послушник начал читать.

Голова под капюшоном кивала, из темноты поблёскивал один глаз.

Пройдёт несколько веков, прежде чем послушник поймёт значение своей работы. А вот понять её саму… Возможно, это не случится никогда.

Было воскресенье перед Рождеством 1992 года, и прихожане деревни Челдон Боннифейс в графстве Норфолк одевались, запирали двери своих домов и выходили наружу. Было чудесное утро, вдали звонили колокола. Те, кто жил на окраине, недалеко от болот, приезжали на велосипедах или на машинах, покупали в центральном магазинчике воскресную прессу.

Морозный воздух был приятен старшему поколению, которое вспоминало о юности, о временах до телевидения, когда они лепили снеговиков и бегали по лесу, разыскивая друг друга по следам. Запах был такой, словно снег был уже близко.

Приближался не только снег. Об этом много говорили по пути на небольшой холм, на котором стояла церковь св. Христофора. Старики рассуждали о том, увидят ли они ещё одно Рождество, жёны говорили, что для этого времени года это необычная погода, и винили во всём какой-то там озон, а мальчики думали о том, не растут ли они, потому что всё вокруг становилось каким-то другим.

К такому же выводу пришли те, кто был внутри небольшой церкви. Преподобный Эрнест Трэло, викарий, ходил туда-сюда по проходу между скамьями и спорил.

Среди праздничных украшений и подношений никого рядом с ним не было. Органистка, миссис Уилкинсон, заболела. Но Трэло был не один.

С ним был Саул.

Саул был голосом, присутствием, с которым Трэло познакомил его отец, предыдущий викарий. Саул жил в этой церкви точно так же, как Трэло жил в своём теле, и был в этом месте под разными обличьями уже много веков. Трэло мог общаться с ним молча, но однажды уборщицы услышали, как Саул напевал гимны, и прозвали его призраком старого Саула Бредона, умершего в прошлом веке во сне, сидя на скамье.

Но Саул не был призраком. Он был скопившейся мудростью, разумом, сформировавшимся за очень долгое время в фокусе множества почтительных сознаний. Кельты-сеноманы называли его Cernwn, а каждый последующий народ давал духу холма своё имя.

Когда христианские миссионеры попытались провести над ним ритуал экзорцизма, Саул почти не удивился. Но его потрясло, что они, не преуспев в этом начинании, нашли прагматичное решение проблемы.

Они построили вокруг него церковь и объявили, что он то ли ангел, то ли милость Господня. То ли что-то другое.

Лишь первый преподобный Трэло, прадедушка Эрнеста, заговорил с Саулом вместо того, чтобы молиться ему. Осознав, что эта церковь — независимое существо, вовсе не божественное, старый Доминик занялся её образованием, как светским, так и религиозным.

В 1853 году, во время полуночной службы, Саул был крещён своим особым способом, разбрызгивая своими психическими мускулами по сторонам воду.

За исключением Трэло, при этом присутствовал лишь один свидетель, который утверждал, что мало знает о религии. Это был путешественник, известный как Доктор. Мудрый старик — обладатель орлиного взгляда, гривы седых волос и эксцентрической натуры — поднялся на этот холм и вошёл в церковь как раз в тот момент, когда должна была начаться церемония. Он, по его словам, зная, что предстоит счастливое событие, оставил своих спутников в деревне.

По непонятным причинам Саул сразу проникся к нему доверием. За многие годы Саул встречался с Доктором неоднократно, и всегда это было частью какого-то приключения, какого-то героического квеста. Об этом церковь и викарий сейчас и размышляли, раскачивая вместе колокола.

— Что-то стало иначе, — сказал Саул, чей голос напоминал бесконечный церковный хор. — Ткань реальности изменилась.

— Быть может, Доктор возвращается, — пробормотал Трэло в сторону стропил. — В прошлый раз я подумал, что всё закончилось слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Согласен. Должен признать, что когда он входит в мои двери, мне кажется, что сейчас разверзнется ад.

Трэло улыбнулся. Иногда Саул вёл себя поразительно по-детски, в частности, выбирая метафоры. Что же касается его самого, то он не знал, хотелось ли ему, чтобы Доктор их навестил. Во время своего последнего визита Доктор, опять в новой форме, просто привёз свою племянницу Мелани в Челдон Боннифейс, чтобы срисовать несколько рельефных изображений.

— Быть может, Саул, это просто погода тревожит наши старые кости… — Трэло прервался, потому что двери церкви распахнулись. Там стояли недавно приехавшие… как же их фамилия?

— Хатчингсы, — молча сообщил ему Саул. — Питер и Эмили. И Питер тебя услышал.

— Доброе утро, вы немного рановато, застали меня за репетицией проповеди, — Трэло пожал мужчине руку, жалея о том, что у него нет помощника.

Питеру Хатчингсу было слегка за тридцать, он был высокий и крепкий, но слегка сутулый, как человек, который проводит больше времени за столом, чем на спортплощадке. Костюм на нём сидел неудобно, а бороду он отрастил такую, что позавидовал бы любой отшельник.

— Приятно с вами познакомиться, преподобный, — пробормотал он, немного сконфуженно. — Это моя жена, Эмили.

— Очень приятно, — Трэло пожал протянутую холодную руку.

Миссис Хатчингс была моложе мужа, и у неё было очень красивое лицо. Преподобный, обративший на это немного больше внимания, чем готов был признать, представил её себе беззаботной студенткой, разъезжающей по Оксфорду на велосипеде. Лицо у неё было почти аристократическое, но этот аристократизм был смягчён склонностью к юмору. Красновато-коричневые волосы, стрижка каре.

— Здравствуйте, — негромко сказала она и с рассеянным видом пошла дальше в церковь. Подавив в себе желание проводить её взглядом, Трэло повернулся к Питеру.

— И что же вас привело в Челдон?

— Решил сменить обстановку. Я взял отпуск из Кембриджа, и подумал, что пришло время вложить свои сбережения во что-нибудь полезное и обосноваться где-нибудь.

— Из Кембриджа?

— Я профессор математики. Я сейчас работаю над новой статьёй. Теория узлов. Это очень абстрактно.

— Боюсь, что мои познания в математике не выходят за пределы средней школы, — улыбнулся Трэло.

Начали прибывать другие прихожане. Он извинился и пошёл заниматься подготовкой службы.

— Она очень печальна, — беззвучно сказал Саул, мысленным жестом указывая на Эмили Хатчингс. — Но есть в ней что-то очень многозначительное. Она — действующее лицо очень важной истории.

— Ты думаешь? — также беззвучно ответил Трэло, рассматривая лица своей паствы. — Интересно, где сейчас Доктор?

Уже занявшая место на скамье Эмили внезапно подняла взгляд, словно ей что-то послышалось.

— Кажется, кто-то только что прошёл по моим могилам[1], — пробормотала живая церковь. — По всем.

По случаю Рождества окна школы св. Бенедикта в Перивейле были украшены. Воздух пах морозом и дымом. На игровой площадке шумно носились дети. Стоя рядом с главным зданием школы, мисс Маршалл дула на чашку и пила горячий кофе. Ей бы их энергию.

На краю толпы стояла Дороти. О боже… Как всегда одна, отчаянно пытается войти в игру, но не знает, как это сделать. Маленькая девочка в панике смотрела на круг своих одноклассников, которые, взявшись за руки, водили хоровод. Она ждала, что ей предложат присоединиться, но никто не предлагал. Мисс Маршалл прекрасно понимала, что ей нельзя в это вмешиваться. От этого стало бы только хуже. Но Дороти нужен был друг, нужен был кто-то, кто приглядывал бы за ней.

В этот момент Алан Барнс поцарапал коленку, и учительница отвлеклась, чтобы найти дезинфицирующее средство. Как раз вовремя. Сейчас должно было произойти нечто чрезвычайно важное.

За школьными воротами стоял и внимательно наблюдал тёмный силуэт. Его глаза беспокойно бегали по площадке в поиске кого-то из детей.

Дороти.

Словно почувствовав внимание к себе, девочка в латаной куртке с капюшоном обернулась. Ей было страшно, она была злая и растерянная. Где-то была опасность.

Чуть в стороне, в группе мальчишек угрюмо стоял Чед Бойл. Ему было восемь лет, он был исполнен злобы, у него была армия последователей, а в голове был ужасный зуд. Сосредоточенно нахмурив брови, он внимательно прислушивался к своему внутреннему голосу. Увидев, что учительница зашла в школу, он тот час же поднял половинку кирпича с кучи, оставленной рабочими, строившими пристройку. Он просто повиновался приказам.

— Ты чё с ним делаешь? — спросил один из его приспешников, указывая на кирпич.

— Эта гадкая Дотти. Сейчас она у меня получит. Я её убью, — со смаком сказал Бойл.

Его банда одобрительно крикнула. Они знали, что им достанется, если они его не поддержат.

Как и у большинства хулиганов, у Бойла было несколько приспешников, которые любили наблюдать за тем, как он делает то, на что сами они не решались. Они поддерживали его своим молчанием, своим невысказанным одобрением. Но это не значило, что Чед им нравился. В глубине души он это чувствовал, и от этого становился ещё злее.

За день до этого, на общем собрании Бойл наступил Дороти на ногу. Дороти довольно небрежно ударила его локтём в живот и сделала подножку. И директор отчитал его за плохое поведение!

И вообще она была странная. Никто с ней не хотел играть. Она говорила, что хочет стать астронавтом, а это же глупо — девочки не могут быть астронавтами, это всем известно.

Он подпрыгнул к девочке и, пока она была к нему спиной, занёс руку.

Даже сквозь варежки он чувствовал, какой кирпич холодный и твёрдый. Его занесённая рука была силуэтом на фоне низкого солнца, и девочка обернулась, увидев резкое движение тени.

Она закричала.

Бойл со всей силы взмахнул своим оружием и расколол ей череп, убив на месте.

Позвали старших. Мисс Маршалл не отчитывала Чеда. Она не знала с чего начать. Сама идея ругать ребёнка за убийство казалась фарсом. Приятели Бойла, его банда, разошлись от него в стороны, охваченные каким-то суеверным страхом.

Было принято решение передать дело в суд по делам несовершеннолетних, а пока оставить ребёнка под домашним арестом, под надзором его матери. Директор лично пошёл к родителям жертвы. Он не пытался замять это дело, а наоборот, созвал специальное родительское собрание, посвящённое этому событию.

Впервые все родители его слушали.

Каждое утро, раздвигая на окнах шторы, миссис Бойл чувствовала стыд. Вначале она постоянно плакала, снова и снова спрашивала Чеда о том, как он мог такое сделать. Она отшлёпала его старым тапком, тем самым, которым раньше пользовался её муж, но Чед молча принимал эту боль, как будто это было всего лишь мелкое неудобство.

Всё это время он смотрел на неё скорее с удивлением, как если бы ответ на её вопрос был очевиден. Наконец, когда она его начала трясти, он сказал:

— Ангел сказала мне сделать это.

От этих слов миссис Бойл не стало легче. Она уверилась в том, что её сын безумен, что теперь им будут заниматься психиатры. Она и сама была какое-то время их пациенткой и знала, что соседи об этом знали. «Наследственное», — скажут они. — «Грехи отцов».

Она не могла заснуть. Она жалела, что Эрика уже нет. Быть может, его влияние на ребёнка было бы сильнее. Временами она слышала, как за стеной спальни Чед разговаривает сам с собой, смеётся и бормочет что-то.

Но в одну из ночей мисс Бойл услышала нечто ещё более странное.

Это было в три часа ночи, когда она, обняв подушку, всё ещё пыталась заснуть. В соседней комнате бормотал Чед, его голос становился всё громче.

Вначале звук был тихий, а затем поднялся до крещендо. Потом что-то чавкнуло, словно механизм разорвал живое существо. Он доносился сквозь стену, заставил дрожать деревянное распятие, висевшее высоко над холодной постелью миссис Бойл. Затем раздался последний стук, и звук утих.

Миссис Бойл вскочила, с трудом сдерживая крик. Трясясь от страха перед неизвестным, но подгоняемая беспокойством о сыне, она прошла к двери своей комнаты и выглянула в тёмный коридор. Из-под двери комнаты Чеда сиял голубой свет; она слышала его смех.

— Чед? — позвала она испуганным голосом. — Что ты делаешь?

Всхлипывая, она заставила себя подойти к двери и открыть её. То, что она увидела, убедило её в том, что это она сошла с ума.

Держа за руку странного невысокого человека, Чед входил в старую полицейскую будку. Глаза у мужчины были закрыты, а голова была странно, неестественно наклонена. Но он уводил Чеда.

Мальчик обернулся и улыбнулся своей матери:

— Всё будет хорошо, мам. Его за мной Ангел прислал. Мы убьём Дотти ещё раз.

Они зашли в будку, и та растаяла с таким же адским рёвом. Закричав, миссис Бойл рухнула на пол.