Все цвета любви

Глава 12 Ноябрь 1930 года

Фрида вошла в лифт, нагруженная яркими пакетами и тюками ткани, перевязанными шелковыми лентами. В маленькой кабинке сразу стало тесно, запахло тяжелыми духами и благовониями. На третьем этаже лифт остановился. Двери открылись, и внутрь протиснулась Люсиль Бланш.

— Фрида, вы ходили по магазинам? — спросила она и добавила, не дожидаясь ответа: — Вообще-то мне нужно вниз, но я поднимусь вместе с вами. Кто знает, когда эта штуковина снова приедет.

Фрида улыбнулась и подвинулась. Из пакетов вырвалось еще одно облачко восточных ароматов.

— Добрый день, Люсиль. Я была в китайском квартале и, боюсь, слегка переборщила с покупками. Но все эти вещи такие красивые. — Она провела рукой по ткани, расшитой золотыми нитями, а затем по плотному шелку.

Люсиль кивнула.

— Да, к тому же там недорого. Но что, ради всего святого, вы собираетесь делать с этими тканями?

— Сошью из них платья.

— Уверена, вы будете выглядеть в них сногсшибательно.

Фрида усмехнулась.

Только что на улице какие-то детишки глазели на меня, разинув рты, — призналась она.

Люсиль рассмеялась.

— Как ваш супруг?

— Пашет как проклятый. Зайду к нему попозже, принесу чего-нибудь поесть, а то он забудет.

— Тогда давайте увидимся завтра: заскочу к вам, пропустим по бокальчику?

— Ну конечно.

Лифт остановился на этаже Фриды. Люсиль вышла, чтобы выпустить соседку со всеми ее покупками.

— Значит, до завтра, дорогая.

— До свидания.

Фрида закрыла дверь квартиры и опустила пакеты на пол. У нее из головы не шла сцена с детьми. При Люсиль она еще могла шутить и улыбаться, но все было гораздо серьезнее. Малышей было шесть или семь — девочки и мальчики дошкольного возраста. Круглыми щеками, большими темными глазами и шелковистыми волосами китайчата напоминали Фриде индейских детей в родной Мексике. Они казались такими красивыми и трогательными. Как-то она даже написала подруге Исабель, что с радостью приняла бы китайского ребенка в свою семью. А сегодня дети с любопытством уставились на нее, после чего один мальчик шагнул вперед, показал на нее пальцем и спросил, где остановился ее цирк. Черт, зачем она рассказала Люсиль о детях? Фриде потребовались месяцы, чтобы смириться с потерей ребенка. И до сих пор было больно вспоминать об этом. После выкидыша врачи посоветовали ей больше не беременеть: внутренние органы были сильно повреждены аварией. С тех пор, стоило Фриде заговорить или подумать о детях, на глаза наворачивались слезы.

Она отправилась на кухню и, чтобы успокоиться, налила себе большой стакан воды.

Они жили в Сан-Франциско уже четыре недели; оставалась пара недель до Рождества. Они остановились в квартире Ральфа Стэкпоула, друга Диего, с которым тот познакомился в Европе. Люсиль и ее муж Арнольд жили в том же доме, а поскольку Арнольд тоже был художником, пары подружились.

Фриде нравился Сан-Франциско. Долгое время она не знала других городов, кроме Койоакана и Мехико. Затем в ее жизни появилась Куэрнавака. И вот она в Америке — Гринголандии, как она ее называла. То, о чем она мечтала еще с Алехандро, воплотилось в жизнь. Постепенно Фрида изучила весь город.

— Тебе не стоит ходить за мной по пятам, — заявила она Диего. — Я не заблужусь! Мне нравится гулять по городу и удивляться.

С тех пор как художница впервые очутилась в китайском квартале — который, к ее удивлению, оказался всего в нескольких улицах от квартир Стэкпоула, — он неизменно приводил ее в восторг. При всяком удобном случае Фрида отправлялась бродить по его улочкам, где всегда было полно народу. Ей нравились крыши пагод и колокольчики, которые висели перед дверями и тихо звенели при малейшем колебании воздуха. Она заходила в лавки с самыми необычными товарами, какие только можно себе представить. Живые лягушки и насекомые, пенисы животных и травы, от одного запаха которых можно было отдать богу душу. Она любила заглядывать в магазины, где продавались ткани, пуговицы, тесьма и ленты, маленькие фонарики и тысячи других ярких вещей. Ей нравились и обитатели квартала, особенно дети, которых она находила очень красивыми. Гораздо красивее гринго, у которых лица напоминали черствый хлеб.

Недалеко от их квартиры раскинулся залив. Фрида влюбилась в океан с первого взгляда. Едва увидев его необъятную гладь, она сняла обувь и чулки и босиком побежала к воде. Волна ударилась о ноги, намочив подол тяжелых юбок, но Фрида не возражала. Она и не представляла, что вода может быть такой холодной. Она каталась на трамвае вверх-вниз по невероятно крутым улицам и наблюдала, как выгружают в порту огромные корабли. По вечерам она обычно сопровождала Диего на какой-нибудь прием, коктейльную вечеринку или одну из многочисленных лекций о связи политики и искусства, которые его приглашали прочесть.

Когда несколько месяцев назад Ривера получил приглашение расписать Фондовую биржу Сан-Франциско, а затем и Калифорнийскую школу изящных искусств, он недолго раздумывал. С тех пор как товарищи по партии отреклись от него, ему было неуютно в Мексике. К тому же новое правительство отказалось от веры в революцию в пользу власти капитала и больше не нуждалось в искусстве монументалистов. После возвращения из Куэрнаваки Диего сидел без работы. Если он хотел рисовать, нужно было покинуть Мексику. Заказ из Сан-Франциско оказался для него спасением. Правда, ему, как ярому коммунисту, сначала не хотели оформлять визу. Но Дуайт Морроу и торговец искусством Альберт Бендер поручились за него. Так они и попали в Штаты.

— Я же говорил, мы с тобой обязательно поедем в Америку. Сначала в Сан-Франциско, а однажды и в Нью-Йорк. Вот увидишь, — торжествующе заявил Диего:

Мечта Фриды стала реальностью. Сердце у нее трепетало от предвкушения, когда она спускалась по трапу в аэропорту Сан-Франциско. Она глазела по сторонам, жадно впитывая в себя чужие ландшафты.

Но Гринголандия оказалась другой — не такой, как ей представлялось. Земля, которая издали казалась золотым слитком, при ближайшем рассмотрении пестрела ржавыми проплешинами. Некоторые города напоминали мексиканские, но большинство разительно отличалось. Небоскребы и огромные промышленные предприятия, заслоняющие горизонт, сумасшедшее движение на дорогах, непонятный и чуждый образ жизни. Да еще вечные коктейльные вечеринки. Они ей не нравились. На таких сборищах она всегда стояла рядом с Диего и молчала, потому что не знала, о чем говорить со всеми этими незнакомыми людьми. Американцы казались ей невероятно зажатыми. В них не было изюминки. И если они обращали на нее внимание, то только из-за необычных нарядов. Фрида собирала впечатления, хорошие и плохие, вдохновляющие и отталкивающие. Она воплощала их в своих картинах, хоть ей и приходилось заниматься рисованием в условиях, не особо располагающих к творчеству.

«Здесь изображена я, Фрида Дало, с моим любимым мужем Диего Риверой. Я написала этот портрет в прекрасном городе Сан-Франциско, штат Калифорния, для нашего друга мистера Альберта Бендера, в апреле 1931 года». Фрида сделала шаг назад, все еще сжимая в руке кисть.

На самом деле особой необходимости в подписи не было: они с Диего узнавались с первого взгляда. Художница работала над портретом все последние недели. Картина, по ее меркам, получилась довольно большой, почти четыре метра высотой. Она сделала еще один шаг назад и наткнулась на батарею деревянных рам, которые Диего поставил у стены. Фрида тихо выругалась. Студия Ральфа Стэкпоула была достаточно просторной, и тем не менее художница едва находила место для своих рисовальных принадлежностей, потому что Диего занял все пространство, хотя сам работал не здесь, а в столовой биржи. Здесь он хранил предметы, служившие ему источником вдохновения: кое-что из мебели, фотографии, инструменты, запчасти машин, фрукты и цветы, которые рано или поздно начинали гнить, распространяя ужасную вонь, игрушечные самолетики, теннисные ракетки, парики, украшения, оловянный лоток для промывки золотого песка и навигационные инструменты… Фрида уже давно оставила попытки понять, что именно муж приносит и зачем. Воображение Риверы было почти неисчерпаемым, и он собирал вокруг себя тысячи вещей, чтобы изобразить их на фресках.

Она ткнула кистью в себя и Диего. «Голубка и слон, — подумала она. — Мама была права». Диего был на целую голову выше нее; широкий ремень, которым он подпоясывался, находился на уровне ее груди. На портрете он был в костюме из плотной ткани и огромных рабочих ботинках, а Фрида словно парила над землей рядом с ним. Ее маленькие ножки выглядывали из-под зеленого платья с пышным воланом по подолу. Диего держал ее за руку, как отец — маленькую дочурку. В другой руке у него была палитра. Фрида куталась в ярко-красную шаль с бахромой, а шею украшало нефритовое ожерелье с кулачком.

Призадумавшись, Фрида повертела кистью. Надпись с посвящением Альберту Бендеру над головами пары выпадала из общей композиции. Тогда у художницы возникла идея. Несколькими мазками она изобразила голубя, который держал в клюве полотнище с посвящением. «Что-то я переборщила с пропорциями. Диего получился крупнее, чем на самом деле, я же, наоборот, чересчур маленькая, — подумала она. — Рядом с ним я выгляжу ребенком. И почему это у него одного в руке палитра? Наверное, подсознание подшутило надо мной и я перенесла на холст ту разницу между нами, которая меня всегда беспокоила. Но я не хочу быть такой».

Она снова взялась за кисть и закрасила шаль, при этом добавив к зеленой юбке побольше пышности, как будто под ней было еще несколько юбок. Затем художница нарисовала шаль заново. «Как доспехи. Так-то лучше, — удовлетворенно заключила она. — Теперь я похожа на женщину, пусть и довольно хрупкую. Может, пририсовать еще цветок или бант, чтобы казаться чуть выше?» Она принялась за прическу. Сегодня у нее в волосах была широкая лента, завязанная бантом. В ушах покачивались длинные серьги. Она как раз собиралась их нарисовать, когда раздался голос Диего:

— Фрида, Фрида, ты где?

Он распахнул дверь, вошел и неловко застыл. Небольшая студия словно стала еще меньше. Подойти к жене Ривера не мог, потому что проход был завален рамами.

— Что ты тут делаешь?

Вздохнув, Фрида опустила кисть в стакан с водой. Образ, который был у нее в голове минуту назад, исчез. Она знала, что бесполезно просить Диего подождать, пока она не допишет задуманное. Сам-то он на лесах постоянно отвлекался: то подойдет ассистент с вопросами, то нужно дать указания рабочим, то появятся друзья и почитатели таланта Диего. Но у Фриды так не получалось. Ей требовались тишина и погружение в картину. И пространство.

— Иду, — отозвалась она, бросив полный сожаления взгляд на картину. Портрет очень точно отражал их отношения: Диего занимал центральное место в ее жизни, а все остальное было на втором плане.

— Ну, чем ты сегодня занималась? — спросил Ривера спустя какое-то время, когда они сидели друг напротив друга за кухонным столом. — Я скучал по тебе на работе.

— Я рисовала, — ответила она, — потеряла счет времени. Не хочу заставлять мистера Бендера долго ждать обещанную картину.

Ей хотелось отблагодарить Альберта Бендера, который помог Диего приехать в США и нашел ему заказ.

— Он будет счастлив.

Фрида склонила голову. Ей было непросто находить время на живопись. Слишком часто что-то случалось она отвлекалась, а потом желание и вдохновение исчезали. И это было связано со сменой обстановки. То, что она сейчас называла своей студией, по сути, представляло собой убогий угол в захламленной комнате. Ей же требовался простор, большое помещение, где она могла бы сосредоточиться и не отвлекаться на посторонние вещи. С другой стороны, она была нужна Диего. Они приехали в Сан-Франциско, потому что Ривера получал здесь заказы и зарабатывал деньги для них обоих.

Вопреки всему, она все же поставила в студии свой мольберт. Ее радовало, что представилась возможность написать картину для Альфреда Бендера. Но, работая над портретом, она невольно осознала, насколько велика разница между ней и Диего. Живопись часто помогала Фриде разобраться в себе и своей жизни.

Ей нравился Сан-Франциско, но она скучала по друзьям и семье, особенно по отцу, Матите и Кристине. И по партийным товарищам, которые стали для нее родными. Фрида не завела здесь настоящих друзей, только поклонников и тех, кто рассчитывал, что она замолвит за них словечко перед Риверой. К тому же Фрида слишком плохо говорила по-английски, чтобы вести светские беседы и включать свое очарование, американские женщины были ей чужими. Она находила их поверхностными и довольно непривлекательными. Чувствуя на себе их пренебрежительные взгляды, она еще плотнее закутывалась вребозо и шуршала юбками. Традиционные мексиканские платья, огромные серьги и ожерелья стали для Фриды своего рода доспехами. Как и пышная зеленая юбка, которую она изобразила на картине для Альберта Бендера.

Занятия живописью также позволили ей понять, какое огромное подспорье и утешение заключает в себе искусство. Рисуя, она забывала, что семьи и друзей нет рядом. А если работа спорилась, Фрида испытывала глубокое удовлетворение. Она физически ощущала, что создает своими руками нечто новое. Когда наступала ночь, художница отправлялась спать в предвкушении нового дня, чтобы утром снова взяться за кисть.

Вручая картину Бендеру, Фрида светилась от радости и гордости.

— Мне очень нравится! — похвалил Бендер. — Повешу ее на самом видном месте и расскажу о вас каждому, кто захочет узнать, чье это полотно. — Он еще раз внимательно оглядел картину. — Я никогда не расстанусь с ней. Как подсказывает мой опыт, это начало чего-то великого.

Фриде была приятна его похвала. Работа над портретом принесла ей много радости, а теперь опытный коллекционер и знаток искусства высоко оценил ее талант. И у нее уже созрели замыслы новых полотен.

В портрете растениевода Лютера Бербанка Фрида впервые вышла за границы реальности и изобразила Бербанка сросшимся с деревом, корни которого уходили в землю и переплетались со скелетом.

Когда Диего увидел картину, у него от восхищения перехватило дух.

— Фрида, это замечательно! — воскликнул он.

Сам Ривера тоже изобразил биолога на лестнице Фондовой биржи в Сан-Франциско, но в более привычной позе: стоящим на коленях и рассматривающим растение.

— Я и не заметила, как сложился такой образ, — призналась Фрида. — Внезапно он показался мне более реальным, чем сама реальность. Хотелось показать, как новая жизнь прорастает из смерти.

Она написала и еще один портрет — доктора Лео Элоэссера. Стэкпоул познакомил их с Фридой, когда ей понадобился врач, чтобы избавиться от болей в ноге. Фрида сразу же прониклась доверием к этому маленькому человеку с большим добрым сердцем. Постепенно она поведала ему всю историю своей болезни, не утаив даже того, что у нее был выкидыш. Она не сомневалась, что передает свои страхи и чувство вины в надежные руки. Лео Элоэссер внимательно слушал ее и задавал вопросы. Впервые у Фриды появилось приятное ощущение, что врач относится к ней как к равной. Лео объяснил, что именно происходит в ее организме. Ему было важно, чтобы пациентка это осознавала. Он даже достал медицинские книги и нарисовал ее травмы. Элоэссер дал ей несколько советов и прописал укрепляющие препараты и уколы. Со временем он стал для Фриды скорее другом, чем лечащим врачом. Она не любила других докторов, которые держались холодно и высокомерно. Но Лео Элоэссер безоговорочно доверял ей, и она слушалась его. Потому-то она и захотела его нарисовать. И стала посылать ему письма. «Никогда ни один врач не заменит мне вас, дорогой доктор», — писала она. Художница изобразила его в полный рост в темном костюме; голова слегка наклонена вперед, будто он слушает, как часто бывало на их сеансах.

В июне 1931 года Диего закончил работу, и супруги полетели назад в Мексику.

Фрида была рада вновь оказаться дома. Когда в первое утро после возвращения она проснулась, было еще очень рано, но ей больше не хотелось спать.

Она слушала, как тихо кудахчут в саду индейки. Вот Амельда шаркающей походкой направилась к двери — видимо, пошла на рынок за продуктами к обеду. С какой охотой Фрида сейчас присоединилась бы к ней и влилась в плавный поток людей, спешащих по своим делам! Потом она услышала другие шаги: мать собралась на мессу. Фрида не могла взять в толк, как она жила без всего этого — без шума улицы, который доносился из-за стены, окружающей дом, вкуса моле и энчилады[22], ежедневых гроз с громами и ливнями, приносящих в сад «синего дома» чудесную прохладу и свежесть. Она снова начала дышать полной грудью. Здесь повсюду веяло первоздан-ностью, не похожей на шумную и суетливую Америку. Теперь Фрида могла наслаждаться тишиной Койоакана, снова слышать знакомые звуки, есть любимые блюда, говорить на родном языке. Со счастливой улыбкой на губах она поднялась с постели.

Фрида наслаждалась временем, которое проводила с семьей, особенно с отцом, Кристиной и детьми. Но у Диего после возвращения в Мексику настроение вскоре испортилось. Ему больше нравилась жизнь в Америке. И над чем он будет работать, когда закончит роспись лестницы в Национальном дворце? Новых заказов не предвиделось. Последнее время Ривера носился с планом строительства дома в Сан-Анхеле, пригороде Мехико, километрах в четырех от Койоакана. Впервые увидев чертежи, Фрида испугалась. Оказалось, Диего решил построить два дома — большой для себя и поменьше для жены, — соединенных разводным мостом на уровне крыши.

— У каждого из нас будет своя студия. Ты можешь рисовать когда вздумается. Ты же всегда этого хотела. Будет здорово, Фрида, вот увидишь, — убеждал он ее.

Но Фрида решила, что это лишь отговорки.

— Значит, вот как ты себе представляешь наши отношения? — упрекнула она мужа. — Ты хочешь, чтобы я была рядом, но на безопасном расстоянии. Смотри, как бы мне самой однажды не захотелось поднять разводной мост.

Глава 13

— Но мы же только вернулись. Я еще даже не распаковала чемоданы, а ты снова рвешься в дорогу! — Фрида с сожалением оглянулась по сторонам, стоя в центре своей красивой разноцветной кухни. На столе лежали яркие перцы чили и баклажаны, лимоны, помидоры и цветы, которые она купила на рынке. — Хватит с меня пока Соединенных Штатов. Там сейчас холодно, а здесь начинается самый прекрасный сезон, Диего. — Она принялась раскладывать продукты по большим глиняным чашам.

Диего взял ее ладони в свои:

— Послушай, Фридита, Нью-Йоркский музей современного искусства предлагает мне персональную выставку. Раньше такой чести удостаивался только Матисс. Это будет мой триумф в Америке.

— А как же твоя работа в Национальном дворце? Нет лучшего места, чтобы донести твои идеи до людей. Ведь ты сам хотел продвигать революцию через искусство!

Диего пожал плечами.

— Но американских рабочих тоже нужно освобождать. Они продвинулись намного дальше в плане индустриализации. Видела, какие огромные фабрики в Штатах? Сейчас особенно важно просвещать пролетариат, убеждать его в правоте нашего дела. Точно так же, как рабочие строили заводы, они будут строить и социализм.

— Одна выставка в музее их точно не убедит.

Но Диего стоял на своем:

— Во-первых, Нью-Йоркский музей современного искусства — лучший в мире, а во-вторых, мы же едем в Детройт, в самое сердце американской автопромышленности.

Спор затянулся. Диего и Фрида ходили по кругу, многократно приводя одни и те же доводы.

Наконец Фрида сдалась. Чутье подсказывало ей, что будет неплохо на время уехать из Мексики. Политический климат становился все более тяжелым. Кроме того, передними открывалась возможность заработать, которой не стоило пренебрегать. Как знать, может, через несколько месяцев ситуация в Мексике изменится к лучшему. И все же художница не горела желанием снова собирать чемоданы. В последние месяцы она так скучала по Мексике. Эта страна жила в ее сердце, их прочно связывала общая история. Здесь она могла прослезиться, взглянув на цветущее дерево жакаранды или красивую индейскую женщину; здесь у нее семья и друзья. А в Америке все холодное и поверхностное, и никто не позволяет заглянуть себе в сердце. Там у Фриды вообще не было друзей. Она глубоко вздохнула. Конечно, придется ехать с Диего. Она бы никогда не отпустила его одного.

Она прошлась по комнатам casa azul, раздумывая, какие вещи упаковать в чемоданы, чтобы прихватить с собой немного дома, которого ей будет так не хватать в Гринголандии.

Спустя два дня Диего, покачиваясь, прогуливался с ней по палубе корабля.

— Ты только подумай, мы плывем на «Морро касл»! — восторженно кричал он.

Фрида могла понять энтузиазм мужа. Пароход совершал регулярные рейсы между Гаваной и Нью-Йорком и славился высоким уровнем комфорта. Американцы пользовались рейсом на Карибы, чтобы запастись спиртным в обход сухого закона.

Однако прибытие в Нью-Йорк оказалось отрезвляющим.

— Мы даже не сможем увидеть статую Свободы. — Фрида поднялась вместе с Диего на пассажирскую палубу, потому что не хотела пропустить это зрелище, но было туманно. Они точно плыли по облаку. Тонкий плащ Фриды тут же промок, а знаменитую статую она так и не разглядела.

К тому времени, как корабль подошел к причалу, там уже собралось множество друзей и поклонников Диего. Они развернули транспаранты и замахали шляпами. «Добро пожаловать, Диего!» — можно было прочесть повсюду. Ривере явно польстил такой прием. Он даже не возражал, когда его стали обнимать и хлопать по спине. Репортеры задали ему несколько вопросов. Потом супруги ехали по городу в такси. Дома здесь были еще выше и стояли еще теснее, чем в Сан-Франциско. Везя пассажиров по узким улочкам, таксист постоянно сигналил и один раз даже чуть не сбил пешехода. Фрида вздохнула с облегчением, когда, резко затормозив, он остановился перед отелем «Барбизон плаза» у Центрального парка.

— Сейчас поднимемся в номер, и ты сможешь отдохнуть, — обнадежил в лифте Диего.

Но радость была преждевременной. Апартаменты, в которых их поселили, оказались ужасными. После комфортабельного судна Фриде здесь было тесно, как в курятнике. К тому времени, как посыльный затащил наверх весь багаж, они едва могли сделать шаг: все было заставлено чемоданами.

— Какая уродливая и неудобная здесь мебель! — возмутилась Фрида. — И куда мне поставить мольберт?

Диего обнял ее:

— Ну не дуйся. Сейчас разберемся. И посмотри в окно. За один этот вид можно продать душу дьяволу.

— Спасибо, что пытаешься меня успокоить, — криво улыбнулась Фрида.

Они распаковали чемоданы и вынесли часть мебели. Фрида без лишних разговоров выставила в коридор одно из громоздких кресел, но на следующий день, когда они вернулись из Музея современного искусства, где осматривали залы, выделенные под выставку, мебель оказалась на прежнем месте.

— Я же говорила, сущий курятник! — пожаловалась Фрида.

На следующий день, проходя мимо цветочного магазина, она, не задумываясь, приобрела целую кучу роз, а поскольку этого ей показалось мало, Фрида принялась покупать все цветы, которые ей понравились, и так разошлась, что скупила чуть не весь товар. Цветы доставили в отель, и вечером апартаменты Риверы напоминали сад.

— Конечно, этот сад не такой красивый, как в casa azul, — сказала она, когда муж вернулся домой. Диего улыбнулся, но ему было не до смеха: Фрида потратила на цветы целое состояние.

Фрида устроилась в одном из громоздких кресел. Приладив на коленях альбом для эскизов, она пыталась перенести разнообразные формы лепестков на бумагу. Многочисленные цветы, которые она приобрела несколько дней назад, начали вянуть, но именно эта болезненная, умирающая красота и привлекла ее внимание. За неимением лучшего варианта художница поставила стакан с водой для кисточек на спинку кресла: аляповатая мебель только для этого и годилась. Фрида собиралась смешать нужный оттенок красного, чтобы нарисовать ссохшийся бутон гвоздики, но, окуная влажную кисть в краску, опрокинула стакан. Грязная вода пролилась ей на юбку. Фрида вскочила. Стакан упал на пол и разбился.

Острая боль пронзила спину.

— Ну вот как мне здесь рисовать? — гневно вскрикнула она.

Расстроенная, она начала собирать осколки.

Как она ни старалась привыкнуть к Нью-Йорку, он ей не нравился. Диего, как обычно, погрузился в работу, и Фрида была предоставлена сама себе. Тянулись серые и холодные дни. Она постоянно мерзла и не могла без слез смотреть на бедняков, которые стояли за супом в длинных очередях к бесплатной кухне и провожали художницу блеклыми взглядами, в которых читалась покорность судьбе.

Кроме того, сам город выглядел сплошным бесконечным лабиринтом. Услышав, что в Нью-Йорке тоже есть Чайна-таун, Фрида воспряла было духом, но, отправившись туда, безнадежно заблудилась в узких улочках и только спустя несколько часов сумела вернуться к «Барбизон плаза».

— Я даже не запомнила, где была. И люди там смотрели на меня с подозрением. Совсем не похоже на Сан-Франциско. Никто даже не предложил мне помощь — пожаловалась она Диего, когда он наконец пришел.

— Почему ты не взяла такси? — удивился он. Муж смотрел на нее, как на маленького ребенка, который не знает простейших вещей. Как будто это ее вина!

Фрида вспомнила об этом разговоре, вытирая ковер тряпкой. Она не только потерялась в Чайна-тауне, но и потеряла саму себя. Эта мысль испугала ее. Она села на ковер, не обращая внимания на намокшую юбку. В конце концов, кто она такая? Всего лишь экзотичная спутница Диего. Что она делает здесь, в этом городе, который ей не нравится и сковывает ее? Вместо того чтобы рисовать, она выкинула кучу денег на цветы и все равно была несчастна. Она явно сбилась с пути.

На следующий день Фрида часами блуждала по номеру, натыкаясь на громоздкую мебель. Если бы только начать рисовать! Живопись заберет все страхи и разочарования и подарит ей грезы о новых, более ярких мирах. Но Нью-Йорк мучил ее, ничего не давая взамен. От злости она со всей силы пнула проклятое кресло.

Выставка Диего открылась 22 декабря. Фриду ожидал вечер, неотличимый от многих американских вечеров. В роли мадам Риверы она будет стоять рядом с Диего и молчать, окруженная людьми, которые не знают ни саму Фриду, ни ее картины. Они будут с любопытством разглядывать ее необычный костюм и умиляться забавному акценту. Либо просто не обратят на нее внимания.

Фрида тщательно спланировала свою месть. Предвкушая веселье, она даже улыбнулась. Кроме того, на вернисаж обещала прийти Анита Бреннер — еще один лучик надежды.

Но на выставке Фрида обнаружила, что Анита стоит в компании Люсьенн Блох. Брови у Фриды возмущенно взмыли вверх. Она познакомилась с Люсьенн за ужином несколько дней назад. Еще одна ассистентка Диего, которая положила на него глаз!

Пока Ривера отбивался от журналистов и поклонников, три женщины стояли перед одной из картин.

Люсьенн вдруг рассмеялась:

— Вокруг столько помпы и гротеска! Даже не верится, что это и есть хваленая нью-йоркская элита…

— Твой швейцарский акцент вряд ли поможет общению, — с улыбкой заметила Анита.

Они втроем стали разглядывать посетителей. Мужчины были во фраках и цилиндрах и дымили толстыми сигарами. Женщины, все как одна в платьях от-кутюр, сгибались под тяжестью драгоценностей.

— Их платья и украшения обошлись в такую сумму, которую простые рабочие зарабатывают за несколько лет. А они стоят тут и восхищаются картинами, на которых владелец плантации хлещет сборщика сахарного тростника хлыстом. Чертовы лицемеры! — сердилась Фрида.

— Они лебезят перед Диего и крутятся вокруг него. Возможно, опасность их возбуждает. Пусть он выудит у них из карманов как можно больше денег. — Люсьенн скользнула по Фриде беглым взглядом. — Простите, не хотела задеть вашего мужа. Я восхищаюсь его творчеством, но есть что-то странное в том, как он разыгрывает из себя салонного коммуниста.

«Ее интерес к Диего действительно сугубо профессиональный», — с облегчением подумала Фрида. Она уже начала проникаться симпатией к этой швейцарке. Ведь Люсьенн тоже была чужой в США. Возможно, они даже подружатся? Откашлявшись, Фрида многозначительно переглянулась с Анитой и Люсьенн, а потом, слегка повернувшись, приподняла подол, так чтобы показалась нижня юбка, которая заканчивалась чуть выше лодыжки. Фрида указала глазами вниз, приглашая соседок посмотреть. Люсьенн сообразила первой и рассмеялась во все горло.

— Это… это просто восхитительно! Я не знаю испанского, но слово porqueria я знаю. Оно означает «свинство». Фрида, вы просто чудо!

Теперь и Анита заметила надпись, которая украшала нижнюю юбку Фриды. Там большими буквами было вышито слово PORQUERIA. И теперь они втроем захохотали, зажимая рты руками и тщетно пытаясь успокоиться: стоило им взглянуть друг на друга, и следовал новый взрыв хохота. Фрида подобрала юбку так, чтобы вышивка была видна всем. Посетители испуганно оглядывались на нее, и Фрида видела, что они поняли ее отношение к происходящему. Люди толкали друг друга локтями, указывая глазами в ее сторону.

С невозмутимым лицом она медленно покружилась на месте. Это была ее маленькая месть. Отпустив юбку, Фрида изобразила самый невинный вид, на который была способна. Ни дать ни взять деревенская простушка. Женщины весело переглянулись.

— Сходим завтра в кино? — предложила Анита.

— Точно, посмотрим фильм с Лорелом и Харди[23], — подхватила Люсьенн.

Фрида понятия не имела, кто это такие, но на следующий день отправилась в маленький кинотеатр на Бродвее, где условилась встретиться с Анитой и Люсьенн. Люсьенн пришла со своей сестрой Сюзанной. Пока они ждали в очереди, Фрида обратила внимание, что вместе с ними стоят ньюйоркцы из всех слоев общества, не исключая бедно одетых мужчин и женщин. Видимо, кино было дешевым и потому доступным удовольствием для широких масс.

Они опустились в удобные кресла. Фильм начался с приятной музыки. Забыв обо всем, Фрида жадно впилась взглядом в экран, на котором двое мужчин — один толстяк, другой тощий, как сосиска, — без остановки откалывали шутки и разыгрывали друг друга. Она так хохотала, что у нее заболело в боку. Когда через два часа в зале снова зажегся свет, Фрида была уверена, что ничего смешнее она не видела на большом экране.

— А можно еще раз пойти на этот фильм через минуту? — спросила она, когда они вышли на улицу.

Анита покачала головой.

— Может, лучше сходим на «Франкенштейна»? Он идет в другом зале. Сеанс через час.

— Ты имеешь в виду фильм с этим монстром? — Фрида указала на висевшие на тумбах афиши. На них одноглазый мужчина с жутким искаженным лицом душил блондинку.

Анита кивнула.

— Не волнуйся. Сначала выпьем для смелости. Насколько я знаю, тут за углом есть speakeasy.

— Speakeasy? — переспросила Фрида.

— Место, где продают алкоголь, хоть это и незаконно. Идите за мной.

Вскоре они оказались перед неприметным зданием.

— Но это же похоронное бюро! — воскликнула Фрида, прочитав табличку наддверью, которую охранял человек, одетый в нечто вроде ливреи.

— Ну тогда позволь тебя удивить, — улыбнулась Анита.

Она перекинулась парой слов со швейцаром и потащила Фриду внутрь, за массивную дверь.

Спустя час они в приподнятом настроении снова сидели в кинотеатре. Фрида то взвизгивала от ужаса, то зажмуривалась, когда становилось слишком страшно. На экране по темной улице в одиночестве шла домой женщина. Ее показывали со спины. Следом крался монстр. Были слышны только стук каблуков красавицы и тяжелое дыхание чудовища. Фрида мельком глянула на других зрителей. Все они на всякий случай держали ладони у лица. Как и Фрида, все в этот момент были целиком поглощены действием, которое разворачивалось на экране.

Когда закончился второй фильм, Фрида словно искупалась в ванне, заполненной разнообразными эмоциями. Это удовольствие нельзя было сравнить ни с чем.

— Я и не знала, что гринго могут быть такими веселыми и беззаботными. И что они тоже иногда выползают из своих раковин. А этот бар — просто прелесть. Я очень благодарна, что ты меня вытащила!

В компании подруг жизнь в Нью-Йорке уже не казалась Фриде такой мрачной. Живя жизнью миллионов простых ньюйоркцев, она поняла, что и у этого города есть свои прелести. И на великосветских раутах она больше не стояла как истукан рядом с Диего, а охотно включалась в беседу. Ведь что бы ни обсуждали гости — новый фильм, журнал или небоскреб, — она уже знала, о чем идет речь.

Выставка Диего в Нью-Йоркском музее современного искусства имела оглушительный успех. Высшее общество города наперебой зазывало в гости обоих супругов Ривера. Постепенно Фрида привыкла к такой жизни. В тот вечер они тоже отправились на званый ужин на Пятую авеню. К сожалению, ни Аниты, ни Люсьенн не было среди гостей, и Фрида быстро заскучала.

Встав из-за стола, гости переместились в просторный зал. Фрида устроилась в уголке. Официант ходил с подносом, предлагая напитки. Художница взяла бокал шампанского, хотя предпочла бы бренди. Она не спрашивала, откуда взялся алкоголь: богатые на то и богатые, чтобы позволять себе все что угодно, но в данном случае ее это даже устраивало. Потом Фрида заметила Диего, сидевшего в кресле. Около него увивалась одна из тех женщин, которые вечно охотятся на богатых и знаменитых мужчин. Она пожирала Диего откровенными взглядами. Спустя какое-то время Фриде надоело на это смотреть. С бокалом в руке, покачиваясь и шелестя юбками, она медленно подошла к ним.

— Fuck! — громко выругалась она по-английски и смахнула пару капель шампанского, которые только что пролила на платье. Вокруг воцарилась гробовая тишина. Дама с рыхлым, как сырое тесто, лицом испуганно уставилась на мексиканку. Гигантское колье почти терялось в складках двойного подбородка толстухи.

— Ой, простите, это нехорошее слово? Не судите строго, — с очаровательной непосредственностью улыбнулась Фрида, — я все еще плохо говорю по-вашему. — И она, изящно опустившись на подлокотник кресла Диего, принялась гладить руку мужа. Соперница яростно фыркнула и вылетела из зала. Фрида посмотрела на Диего: тот трясся от беззвучного хохота.

— Тебе уже не так грустно, моя Фрида? — нежно спросил он, когда они тем же вечером лежали в постели.

Фрида кивнула.

— Когда со мной Анита или Люсьенн, этот город кажется вполне сносным. Нам очень весело вместе, и я узнаю от них много нового.

— Мы скоро поедем в Детройт.

— Я знаю.

— А в Детройте все повторится? Ты будешь страдать и ненавидеть город?

Фрида на секунду призадумалась.

— Может, и нет, — сказала она. — Я изменилась. Я уже не та малышка, на которой ты женился. И в Детройте я буду рисовать, вот увидишь. И страдания уйдут. — Немного поколебавшись, она добавила: — Просто мне надоело, что люди не замечают меня рядом с тобой.

Ривера тихо засмеялся.

— Поэтому ты и устраиваешь маленькие провокации? Они мне нравятся, но пришлось постараться, чтобы замять скандал. Интересно, какой ты изобразишь новую Фриду на своих картинах?

Об этом художница еще не думала, но была уверена, что обязательно отразит в автопортретах произошедшие внутри нее перемены. В голове уже крутилось несколько идей для новых работ. Ей захотелось, не теряя ни минуты, сделать несколько набросков.

— Как, по-твоему, будет смотреться, если я нарисую себя американкой снаружи, а мексиканкой внутри? — Она призадумалась, как передать свою идею на холсте, и уже собралась было задать мужу следующий вопрос, но по его дыханию поняла, что Диего заснул.

«Ладно, спрошу завтра», — с радостным предвкушением решила она.

Глава 14

Поезд тащился из Нью-Йорка в Детройт целый день. Фрида все время сидела у окна, пожирая глазами меняющийся пейзаж. В конце апреля природа просто взорвалась красками. За окном по берегам рек стелились ковры белых цветов и качали мохнатыми ветками нежно-зеленые ели, каких не увидишь в Мексике. Порой перед глазами возникало величественное дерево, подчиняя себе всю перспективу. Фрида прикорнула, но совсем ненадолго. Ей не хотелось ничего пропустить. Как такая красивая страна может порождать настолько уродливые города!

— Глянь, Диего, какие оттенки зеленого в листве.

Диего лишь на секунду поднял глаза, бросил: «Да, миленько» — и снова зарылся в свои рисунки.

Такое отношение доводило Фриду до белого каления. Пусть не смеет ее игнорировать!

— Ладно, пойду побреюсь, — сказала она и сделала вид, что собирается встать.

— Да-да, иди, — рассеянно отозвался Диего, но сообразил, что попался на уловку жены. Он поднял голову и надул щеки, так что действительно стал похож на лягушку.

Супруги переглянулись и прыснули, снискав насмешливые взгляды соседей по купе.

Спустя какое-то время Диего вернулся к эскизам, но теперь хотя бы говорил с Фридой. Он рассказывал ей о станках, на которых делают автомобили Форда. Ривера был без ума от современных технологий и верил в чудодейственную силу стали на службе человека. Он с огромным уважением отзывался о людях, которые стояли перед ревущими доменными печами и управляли многотонными агрегатами.

— В Детройте самые влиятельные профсоюзы в Америке. У рабочих на заводах Форда есть власть.

Диего интересовался каждым этапом производственного процесса, потому что именно это он и собирался изобразить. Ассистенты и ассистентки уже замеряли стены и подготавливали их к грунтовке. Они заказали в Мексике песок и позаботились об основных ингредиентах для красок.

В Детройте их снова поселили в гостинице, но здесь у них хотя бы была своя кухня. Фрида обрадовалась, что снова может готовить. Она долго не могла привыкнуть к американской еде, которую находила безвкусной и недостаточно острой. Она решила разузнать, нет ли в городе магазина, торгующего мексиканскими продуктами.

На следующий день они в сопровождении Эдсела Форда и других членов городской комиссии по искусству, ассистентов Диего с женами, а также нескольких журналистов отправились на завод Форда. Экскурсия растянулась на несколько часов, потому что Диего хотелось увидеть все и сразу. Он на ходу делал наброски, что-то записывал в блокнот, раздавал указания ассистентам замерить отдельные станки. На Фриде в тот день были босоножки на высоких тонких каблуках и платье из темной парчи. По взглядам собравшихся она догадалась, что выбрала не тот наряд для экскурсии по фабрике. Стало быть, общественность Детройта уж точно не оценит ее мексиканские костюмы. Недоуменно поднятые брови местных дали ей понять, что здесь действуют еще более строгие правила, чем в Нью-Йорке, а значит, за ней будут наблюдать еще пристальнее.

— Миссис Ривера, один снимок, пожалуйста!

Фотограф направил на нее аппарат, и Фрида, поиграв губами, натянула на лицо милую улыбку. Однако ноги у нее ныли от подъемов и спусков по узким лестницам. Она с завистью взглянула на Диего. Тот был в своей стихии да еще и заразил своим интересом к промышленному производству всех остальных. Они жадно ловили каждое слово Риверы. Он болтал с рабочими, хлопал их по плечу и делал портретные зарисовки. От внимания Фриды не ускользнуло, что и присутствующие женщины пожирали его глазами. Пусть он не был привлекательным в общепринятом смысле слова, его энтузиазм, широкая натура и искрометный юмор притягивали к нему сердца.

В глубокой задумчивости Фрида облокотилась на одну из стен, чтобы хоть на мгновение отдохнуть от боли в ногах. Вот бы здесь была Люсьенн! Но та собиралась приехать из Нью-Йорка лишь через несколько дней. Фрида радовалась, что Люсьенн ассистирует Диего: женщины успели сдружиться. Делегация уже выходила из большого производственного цеха, когда Диего остановился и указал на проход, ведущий в другой цех.

— А там что? Я хочу посмотреть.

Вздохнув, Фрида последовала за ним.

Энтузиазм Диего не иссяк и после экскурсии, когда их пригласили на коктейли к Генри Форду. Фрида сидела рядом с дамой, которая без умолку болтала о благотворительном бале, который организовывала каждый год. Ее трескотня действовала Фриде на нервы. Когда же дама принялась жаловаться на дерзость и нерасторопность прислуги, терпение у Фриды иссякло. Она наклонилась к Генри Форду, известному антисемиту, и сладеньким голосочком прощебетала:

— Скажите, а правда, что вы еврей? Вы ведь такой влиятельный, да?

Воцарилась гробовая тишина. Все прятали глаза, лишь Диего подмигнул ей, когда никто не видел. Им пришлось срочно откланяться. Фрида была готова кричать от счастья, когда оказалась в гостинице и смогла наконец скинуть проклятые босоножки. Она положила босые ноги на колени Диего, и он принялся массировать ей ступни большими нежными руками.

— Американские рабочие у Форда творят чудеса, — заявил он. — Заталкивают с одного конца конвейера кусок металла, а с другого конца сходит готовый автомобиль.

Фрида фыркнула.

— Своим трудом они делают безумно богатыми пару-тройку человек, которые к тому же считают себя лучше других и облегчают нечистую совесть тратами на благотворительность. Ты бы только слышал эту женщину!

— Там все взаимосвязано. Боюсь, что мне не удастся изобразить всю картину только на двух стенах. Хочу предложить Комиссии по искусству отдать мне под роспись все четыре стены в Институте искусств.

— Но, Диего, это ведь почти пятьсот квадратных метров!

Он посмотрел на нее и хитро улыбнулся:

— Я договорюсь о цене за квадратный метр. Вот увидишь. Главное, не вставляй мне палки в колеса. Сегодняшний вечер выдался довольно напряженным.

— Может, впредь ты будешь чуть осторожнее. Хотя ты, конечно, права, — поспешно добавил Ривера, предвидя бурную отповедь.

Фрида вздохнула.

— Ладно, пока ты тут будешь приближать революцию, пойду посмотрю, как там поживает наш ужин.

Она босиком отправилась на кухню. Там стояла большая электрическая плита со множеством ручек и выключателей. С ней Фрида была не в ладах. По кухне распространялся запах гари, а когда Фрида приподняла крышку кастрюли, то обнаружила, что курица уже успела обуглиться.

— Мой муж создает сагу об автомобилестроении, а я не в состоянии управиться с простой плитой! — в отчаянии воскликнула она.

Диего подошел к ней и приобнял за талию. Затем взял одну из обугленных куриных ножек и впился в нее зубами.

Фрида сердито посмотрела на него.

— Вот в Мексике такого никогда бы не случилось, — проворчала она.

В конце мая Фрида поняла, что снова беременна. Вернувшись от врача, который подтвердил ее подозрения, женщина не могла поверить своему счастью, ведь она так хотела ребенка. Все признаки беременности были налицо, но она не осмеливалась надеяться, потому что боялась сглазить. Но после визита к доктору Пратту сомнений не осталось.

Первой ее мыслью было броситься к Диего и все ему рассказать. Но потом Фрида остановилась. Сначала нужно убедиться, что она сможет выносить ребенка. Доктор Пратт заверил: если сделать кесарево сечение, то проблем не будет. И все же Фриде было страшно.

Вдруг она снова потеряет ребенка? И какой опасности она подвергнет саму себя? Кроме того, как и в первый раз, ее ужасно тошнило, так что она не могла выполнять даже самые элементарные действия. И тогда она написала доктору Элоэссеру, которому доверяла больше других докторов:

Что, по Вашему мнению, опаснее: прервать беременность или вынашивать ребенка? Вы знаете мою историю: два года назад у меня, на третьем месяце случился выкидыш. Сейчас идет второй месяц; думаю, должно быть проще. Я все равно не понимаю, почему доктор Пратт советует мне родить ребенка. Меня пугает, что младенец может унаследовать мои болезни. К тому же вряд ли мне хватит сил, чтобы перенести беременность… Я боюсь за свое здоровье.

Она отложила карандаш в сторону и перечитала на-писаное. О чем она только думает! Беременность в таких условиях. И где она будет рожать ребенка? Здесь, в Детройте, где она совершенно одна? Без поддержки матери и сестер? Или она собралась беременная ехать в Мексику? Тогда Диего не будет рядом, когда родится малыш. Нет, оба варианта совершенно исключены. Ей пришла в голову другая мысль. Лео наверняка посоветовал бы ей сделать аборт. Он сразу говорил, что беременность угрожает ее жизни и что, по его мнению, у Фриды нет ни единого шанса выносить дитя. Это и есть решение? Что же делать? Новая волна тошноты подкатила к горлу, и она бросилась к унитазу.

Через несколько дней пришел ответ от доктора Эло-эссера. Дрожащими пальцами Фрида вскрыла конверт и прочитала письмо, стоя в дверном проеме. Ее глаза лихорадочно искали роковые слова. Вот они. Как она и предполагала, врач просил Фриду немедленно прервать беременность. Он уже отправил коллеге зашифрованное послание, ведь аборты были запрещены.

Фрида еще раз перечитала письмо.

«Я не могу последовать вашему совету, дорогой Лео, — подумала она, — Хотя я знаю, что вы, скорее всего, правы».

Она уже твердо решила, что не будет делать аборт. Ей стало лучше, силы вернулись, а тошнота отступила. Да, она родит этого ребенка.

Когда вечером Диего вернулся домой, она сообщила ему о своем решении.

— Для тебя это слишком опасно. Посмотри на себя, ты таешь на глазах! Не двигаешься, не выходишь на свежий воздух…

— С этого момента я буду о себе заботиться, — пообещала Фрида. — Но, может быть, ты постараешься проводить больше времени рядом рядом со мной? В конце концов, это и твой ребенок. — Она смотрела на мужа с вызовом.

— Мне младенец сейчас некстати. По ряду причин. Это твой выбор. А мне нужно работать.

С этими словами Ривера вышел из комнаты. Половицы под его тяжелыми шагами гнулись и скрипели.

Фрида проводила мужа яростным взглядом.

На следующий день на пороге их маленькой квартиры появилась Люсьенн Блох с раскладушкой. Ее попросил об этом Диего: он волновался за жену.

Фрида была счастлива, что теперь не придется днями напролет сидеть одной. Ведь, несмотря на твердое решение оставить ребенка, иногда она ощущала парализующий страх перед будущим.

Между тем жара в тесной квартире становилась невыносимой. Температура не опускалась весь день и, судя по прогнозу погоды, не собиралась снижаться в последующие восемь — десять недель. Фрида приходила в отчаяние. Спастись от жары можно было лишь в прохладной ванне. Поэтому она несколько раз в день бегала за водой, а потом часами сидела в ванне. Ей даже не хватало сил открыть глаза. Люсьенн сомневалась, что такие водные процедуры благотворно скажутся на ребенке.

— Ты хотя бы не прогуливай приемы у доктора Пратта, — попросила она.

— Эти американские дома как печки, — пожаловалась Фрида. — Причем работают они гораздо лучше, чем электроплиты на кухнях!

Она захлопнула за собой дверь в ванную комнату, с блаженным вздохом скользнула в прохладную воду и закрыла глаза. Она знала, что порой бывает несносна. Люсьенн изо всех сил старалась помочь, а она часто грубила ей. И Диего тоже. Но ей было страшно. Фрида подозревала, что с ребенком не все в порядке. Вот почему она не ходила к доктору Пратту: ей хотелось как можно дольше лелеять мечту о материнстве. Вдруг ее пронзила тянущая боль в животе. Фрида вздрогнула, и вода выплеснулась за бортик ванны. За последние дни у Фриды случались недомогания, но сейчас все было по-другому: боль была гораздо сильнее, а еще… Фрида открыла глаза: в воде расплывалась красная струйка. Художница зажала ладонью рот, чтобы не закричать. У нее вырвался лишь глухой жалобный стон.

Люсьенн ворвалась к ней, помогла выбраться из ванны и уложила в постель.

— Позвать врача?

— Нет, все пройдет. Доктор Пратт говорил, что легкое кровотечение допустимо.

К вечеру кровь действительно остановилась.

— Доктор Пратт говорит, что такое действительно случается, — попыталась она успокоить Диего, когда тот вернулся домой с работы. Но и сама в это слабо верила.

— Оставайся в постели, — приказал Диего. — Тебе надо отдохнуть.

— Посиди со мной! — взмолилась она. — Расскажи, чем ты сегодня занимался.

Лицо Риверы просветлело.

— Помнишь, как мы ходили на заводы Форда? Туда, где производят восьмицилиндровые двигатели. Так вот, это станет центральным сюжетом северной стены. А сверху я размешу аллегории различных народов, которые живут и работают в Америке. У одного только Форда сто тысяч сотрудников. В нижних панелях я изображу символы различных наук: химии, фармацевтики и так далее. А самое главное, производства стекла. Ты ведь знаешь, что там делают собственное безопасное стекло. А потом начинается настоящая сборка, когда устанавливают двери, кузов и так далее. И повсюду монтажники и рабочие. Я задействую своих ассистентов и кое-кого из рабочих в качестве моделей. Я уже обо все договорился. Помнишь того мексиканского парня с огромным гаечным ключом в руке? Его зовут Энрике, и он из Оахаки. Он сражался за Сапату и приехал в Детройт три года назад, потому что в Мексике его жизни угрожала опасность. Я изображу его профсоюзным лидером: Энрике просто рожден для этой роли. Что скажешь? — Диего с надеждой взглянул на нее, ожидая одобрения.

Фрида с уважением вспомнила человека, который лишился дома из-за политических убеждений. Она кивнула, но думала при этом о самом Диего: «В глубине души он как тот мексиканец. Борется за свои убеждения днем и ночью. Вот почему я его так люблю и должна позволить ему рисовать. Пусть даже у него не останется времени на меня».

— Фрида? Ты меня слушаешь?

— Да, конечно…

Диего вскочил и лихорадочно зашагал по комнате.

«— Большинство рабочих я изображу либо в профиль, либо со спины. Вот так. Смотри! — Он повернулся к ней спиной и наклонился вперед, занеся правую руку над головой, будто держал тяжелый молот. — Фигуры будут исполнены достоинства. Пусть все увидят, как прекрасны рабочие. А потом я как-нибудь намекну на профсоюз автопроизводителей. Я подумывал о листовке, торчащей из кармана Энрике, или о транспаранте, или… В общем, что-нибудь изобрету. В полдень я передал предварительные наброски в Комиссию по искусству, их вроде одобрили. Так что можно потихоньку начинать приготовления, а потом… — Он резко повернулся к жене и замолк. Взгляду него изменился, стал любящим и мягким. Не переставая ходить туда-сюда, он стал тихо напевать мексиканскую мелодию и хлопать себя по бедрам, отбивая такт. Песня звучала все громче, и наконец Диего схватил с туалетного столика колокольчик из тех, что Фрида иногда пришивала к платьям, и пустил его в ход. Ривера напоминал толстого медведя, отплясывающего на арене цирка. Фрида так смеялась, что не сразу поняла: в животе снова проснулась тянущая боль.

Спасибо, Диего, — тихо прошептала она, когда муж, утомившись, рухнул рядом с ней на кровать. — Ты у меня такой милый. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, Фрида.

В воскресенье кровотечение возобновилось с удвоенной силой. Увидев подругу, Люсьенн пришла в ужас.

— На тебе лица нет. Пойду позову врача.

Фрида слышала, как в соседней комнате Диего звонит по телефону и что-то кричит в трубку. Она опустилась на пол и прижала руки к животу, словно пытаясь защитить ребенка, но уже понимала: он обречен. Возможно, и она умрет вместе с ним, даже не завершив начатые картины. Новый приступ боли заставил ее согнуться пополам. Скорее бы все это кончилось!

Вскоре в прихожей послышались шаги. Это был Диего: едва ли не бледнее жены, волосы на голове взье-рошены.

— Фрида! — вскрикнул он и бросился к жене.

Ее скрутил новый спазм, простыня обагрилась темной кровью. Фрида прочитала ужас на лице Диего, а затем боль стала нестерпимой. Примчалась скорая и отвезла Фриду в больницу Генри Форда, но она этого уже не помнила.

Очнувшись, она почувствовала себя опустошенной; тело ныло, будто его исхлестали плеткой.

— Как мой ребенок? — был ее первый вопрос, но она уже знала ответ.

Медсестра сочувственно покачала головой.

— У вас еще будут дети. Вы ведь так молоды.

— Нет, этого я точно не хочу! — крикнула Фрида медсестре. Впервые она четко осознала: у нее никогда не будет детей. Еще одна мечта, которую придется похоронить. Ею овладела безудержная, бессильная ярость на судьбу, которая так несправедливо обошлась с ней. Сейчас Фрида точно разбила бы что-нибудь, если бы могла.

— Я хочу на него посмотреть, — заявила она.

— Не стоит.

— Почему? Это же мой ребенок. Я хочу на него посмотреть.

— Вам лучше этого не видеть.

— Немедленно позовите доктора Пратта!

Пришедший доктор согласился с медсестрой:

— Вид мертвого эмбриона не вынесет ни одна мать. Он еще даже не обрел форму детского тела. Поверьте, желаю вам только добра. По словам вашего супруга, вы хотите стать врачом и даже немного разбираетесь в медицине. Но все равно я настоятельно рекомендую вам не делать этого. Кроме того…

— Что?

— Его уже нет. Эмбрионы сразу же увозят. Простите. Отдохните немного, вам нужно набраться сил.

Когда врач ушел, гнев сменился слезами. Фриде хотелось оплакать мертвого ребенка в тишине, но на соседней койке тяжело и учащенно дышала женщина, хватая воздух губами.

— Я не сделала ни шагу с тех пор, как попала сюда, — пожаловалась Фрида Диего, пришедшему навестить жену. — Я снова в больнице; я толком не знаю, что со мной, а рядом умирают люди. — Она схватила его за руку, и глаза у нее потемнели. — Диего, я хочу увидеть ребенка. Мне необходимо понять, что произошло. Ты же знаешь, я, как кошка, всегда приземляюсь на ноги. Но мне нужно знать, что творится вокруг. Пойми меня, Диего.

— Сделаю все, что смогу, — пообещал он. — Постараюсь вернуться поскорее.

С кровати Фрида могла видеть в окне лишь небольшой клочок неба. Она провожала глазами одинокие маленькие облачка, проплывавшие мимо. Все отчетливее у нее в голове складывалась картина. Фрида видела себя издалека на больничной койке, которая была слишком велика для нее. Она лежала нагая на виду у всех: вздутый, как барабан, живот; набухшая грудь, каку беременной.

Волосы на голове и на лобке бросались в глаза кромешной чернотой. По лицу струились слезы. Кровать стояла не в больничной палате, а на голой земле. На горизонте виднелся индустриальный пейзаж: элеватор, электростанция, ленточные транспортеры и водонапорные башни. Простыня под ней была запачкана кровью; Фрида прижимала ладонь к животу, откуда тянулись красные нити — вены? пуповины? Их было несколько, и они шли к разным предметам, которые находились на земле рядом с кроватью или парили вверху, как те облака за окном. Фрида закрыла глаза, пытаясь разглядеть, что это за предметы.

Она видела медицинский муляж женского торса, тазовую кость и улитку. Улитка символизировала долгие месяцы, которые проходят от зачатия ребенка до его появления на свет. Рядом с кроватью лежал фиолетовый бутон орхидеи — огромный и напоминающий окровавленную вульву. Еще ей представлялся медицинский прибор наподобие контейнера. Фрида видела, как врачи стерилизуют в нем паром медицинские инструменты. Для этого контейнер должен был оставаться абсолютно герметичным. Он был противоположностью ее матки, которая преждевременно раскрылась, исторгнув из себя плод. Представив себе холст, Фрида принялась распределять по нему предметы. Нельзя было упустить ни малейшей детали.

Покрутив головой по сторонам, она заметила развернутый журнал на тумбочке у одной из кроватей: кто-то разгадывал кроссворд. Рядом валялся карандаш.

Фрида тут же схватила журнал и карандаш. К тому моменту, когда вернулся Диего с парой книг под мышкой, художница сделала наброски всех предметов на узких полях журнала.

— Что ты рисуешь? — полюбопытствовал Ривера, внимательно рассматривая эскиз.

— То, что я сейчас чувствую, — ответила она, немного помолчав.

Диего замер, а потом прокашлялся и осторожно приобнял ее.

— Сейчас принесу тебе альбом и угольный карандаш. Ты просто обязана это нарисовать. Картина поможет тебе справиться с горем. Я знаю. — Он положил у ее кровати две тяжелые книги по гинекологии. — Я сходил в больничную библиотеку за этими пособиями. Мне не хотели их давать, но я так умолял, что мне не смогли отказать. Только нужно их вернуть. Что касается плода, я еще^; раз поговорил с доктором Праттом, но ничего не вышло. Прости.

— Там есть изображение эмбриона? — спросила Фрида, указывая на книги.

Ривера кивнул.

Глава 15

Фриде пришлось еще на несколько дней задержаться в больнице Генри Форда. Она воспользовалась этим временем, чтобы продолжить работу над эскизами для картины. Художница решила оставить все возникшие в воображении предметы и теперь прикидывала, как лучше их расположить вокруг кровати. В самом центре будущей картины, надлежащей фигурой женщины, она оставила место для последней недостающей детали: эмбриона, который уже обрел сходство с человеком. Его изображение она собиралась скопировать с иллюстраций из книг по медицине. Фриде было страшно рисовать своего нерожденного ребенка. Но для того, чтобы преодолеть этот страх, нужно было его принять. Когда она дрожащей рукой поднесла карандаш к бумаге и сделала первый штрих, она поняла, что уже готова отпустить это маленькое существо. И ей стало легче.

— Я рада, что у меня есть картина. Она помогает справиться с болью и отчаянием. Не будь ее у меня, я бы уже давно сошла сума, — призналась она Люсьенн и указала взглядом на соседнюю койку, где умирала пожилая женщина.

Через несколько дней Фриду выписали из больницы. Она все еще чувствовала себя несчастной, но была полна решимости немедленно взяться за работу, пока еще свежи впечатления. Диего пришла идея рисовать на металлических листах: такие рисунки напоминали ему мексиканские ретабло. Он принес жене небольшую металлическую пластину, ненамного больше открытой книги. Фрида попробовала писать на ней и восхитилась: на металле краски смотрелись гораздо ярче, чем на холсте. Мазок за мазком задуманное ею изображение оживало на глазах. Она отказалась от перспективы и в этом смысле тоже осталась верна манере ретабло. Когда работа уже была завершена, художница вывела на каркасе кровати дату, июль 1932 года, и название: «Госпиталь Генри Форда, Детройт». После даты она поставила инициалы: ФК. С этого момента она снова будет Фридой Кало. Больше никакой Фриды Ривера.

Закончив выводить букву «К», она громко рассмеялась. Как же здорово снова бытьсобой, Фридой Кало. Но потом ей стало немного грустно. Неужели она только-что расписалась в невозможности оставаться сеньорой Ривера, поскольку не способна родить мужу детей и недостойна этого имени? Нет. Подобная мысль была для нее нестерпимой. Она по-прежнему жена Диего, перед Богом и всем миром. Но она не только жена. Прежде всего, она Фрида. Фрида Кало. Художница.

Нанеся последний мазок и опустив кисть, она осознала, что создала истинный образ женского страдания, который благодаря наивной манере изображения был глубоко укоренен в традициях и культуре ее родины, Мексики. Картина передавала глубочайшую боль от неудавшейся беременности и офущение полной беспомощности, когда уже не принадлежишь самому себе и находишься во власти других. Фрида ничего не утаила, показав, как страдали ее тело и душа, как она надеялась и как ее постигло страшное горе. И в то же время все в картине дышало невероятной силой, в которой отчаянно нуждались женщины, подобные ей. А благодаря орхидее рядом с болью нашлось место и любви. Той самой, которая сделала возможной беременность и дарила утешение, когда Диего окружил ее заботой после потери ребенка. Эта фиолетовая орхидея напоминала Фриде о том, как Ривера танцевал вокруг ее кровати, чтобы вызвать хотя бы слабый проблеск улыбки у жены на губах.

После Диего картину первой увидела Люсьенн. Она несколько минут всматривалась в изображение, а потом разрыдалась.

— Все так и есть, — прошептала она. — Так и есть. Невозможно смотреть на это без боли, но своей картиной ты возвращаешь нам, женщинам, достоинство. — Она порывисто обняла Фриду.

— У тебя тоже был такой опыт? — спросила та.

Люсьенн ничего не ответила, только всхлипнула.

Когда Фрида рассказала об этом Диего тем вечером, он кивнул.

— Фрида, послушай. Из своей боли ты создала шедевр, настоящую оду отчаянной схватке со смертью. Ни одной женщине прежде не удавалось ничего подобного. Это… это как экспрессионистский взрыв. Я никогда не видел произведения, равного твоему по силе и правдивости. Ты гений, Фридита, намного больший гений, чем я. Зачем нужны фрески размером с футбольное поле, если достаточно маленькой металлической пластины. Я рисую только то, что вижу глазами. Ты рисуешь то, что видишь сердцем. Эта картина — душевные муки женщины, которые ты превратила в поэзию!

Фрида с большим удивлением узнала, что в тех же выражениях он говорит о ней друзьям и знакомым. «Из нас двоих не я, а она настоящий художник», — передали ей слова Риверы. Сначала такая похвала вызывала у нее протест и показалось чрезмерной. Но когда то же самое повторили другие люди, Фрида поняла, что Диего не льстил. Да, она создала нечто выдающееся. Искусство помогло ей пережить огромную боль.

«Я справлюсь с любыми испытаниями, — думала она, чувствуя себя победительницей. — Сумею одолеть любую боль, какой бы большой она ни была. Пусть у меня не получится изгнать ее навсегда, но в моих силах запечатлеть эту боль на картинах».

В начале сентября в дверь позвонили. Недовольно вздохнув, Фрида отложила кисть в сторону, стерла пятна краски с рук и пошла открывать. Перед ней стоял посыльный с телеграммой. Она расписалась в получении. Телеграммы в их семье обычно получал Диего. Как правило, их посылали журналисты, намереваясь взять у него интервью, или друзья, которые извещали о скором приезде. Увидев, что на этот раз телеграмма от Кристины, Фрида пришла в ужас. «Папа или мама?» — пронеслась в голове мысль. Фрида поспешно разорвала конверт. Предчувствие ее не обмануло. «Мама очень больна, — писала сестра. — Приезжай немедленно, если хочешь попрощаться».

Фрида помчалась в Институт искусств к Диего и со слезами бросилась ему в объятия.

— Я должна немедленно поехать к маме, — заявила она.

— Конечно, Фридуча.

Билетов на самолет не было, так что пришлось согласиться на поезд, что означало несколько дней пути.

— Чертова страна! Где этот прогресс, когда он действительно нужен? — злилась Фрида, отвешивая хорошего пинка электроплите.

В тот же вечер Диего сообщил, что не поедет с ней.

— Мне нужно работать. Я попросил Люсьенн составить тебе компанию.

— Ты не можешь ехать или не хочешь? — закричала Фрида. Впору кусать локти от ярости и бессилия. Она потеряла ребенка, мать умирает, а муж даже не желает поддержать и думает только о своей чертовой работе.

В отчаянии она принялась колотить посуду и поносить Диего последними словами, а он лишь молча наблюдал за ее вспышкой гнева. В порыве ярости Фрида споткнулась и сморщилась от резкой боли. Но та лишь подстегнула ее. Она подскочила к Диего и, потрясая кулаками, стала выкрикивать оскорбления ему прямо в лицо. Ривера терпеливо ждал, пока она успокоится.

Наконец Фрида обессилела и рухнула в кресло.

И лишь тогда позволила Диего на руках отнести ее в спальню.

— Отдыхай, — сказал Диего, укрывая ее одеялом. — Спи, и завтра ты сможешь взглянуть на ситуацию совсем другими глазами. А через несколько дней увидишься с матерью.

Фрида больше не сопротивлялась. Гнев уступил место печали. Она внезапно почувствовала себя очень одинокой, и ей захотелось нежности мужа. Нет, даже больше: она хотела ощутить его страсть и благодаря ей воспрять к жизни.

Она прижалась к Диего и обвила ногой его тело. Немного помедлив, он сбросил ее ногу, сначала осторожно, а потом, когда она повторила попытку, довольно резко.

Фрида приподнялась на локте и, прерывисто дыша, спросила:

— Что случилось?

— Не надо, Фрида. Нам не следует заниматься любовью. Я не хочу еще одной такой катастрофы. И не хочу ребенка.

Фрида обмерла, ощутив внутри холод и пустоту. Сил не осталось даже на злость. Она отвернулась к стене и какое-то время лежала без движения. А когда стало невмоготу выносить присутствие мужа, встала и перебралась на диван в гостиной.

Утром после завтрака, который супруги провели в полной тишине, Диего отвез Фриду на перрон, где ее уже ожидала Люсьенн.

Все утро Фрида подбирала нужные слова, чтобы обсудить с мужем случившееся накануне. Ей не хотелось расставаться вот так, не помирившись. Но ни за завтраком, ни по дороге на вокзал она не смогла выдавить из себя ни слова.

А потом поезд тронулся. Фрида высунулась из окна. Она собиралась крикнуть Диего хоть что-то хорошее на прощание, сказать ему, что у них все будет в порядке. Но он уже исчез в толпе. Всю поездку, которая длилась несколько дней, Фрида даже не смотрела на американские пейзажи за окном. Она сгорбилась на сиденье, всецело поглощенная мрачными мыслями. Они проехали несколько штатов, Индиану и Миссури, Арканзас и Техас. Но ни темные леса, ни горы, ни пустыне на юге — ничто не вызывало у нее интереса. Она просто хотела как можно скорее оказаться дома и увидеть мать. В южных штатах были большие наводнения, и часто поезд останавливался прямо в чистом поле, а потом тащился черепашьим ходом по залитой водой местности. Иногда приходилось часами ждать на станции стыковочный состав. Когда поезд наконец добрался до Рио-Гранде, которая служила естественной границей с Мексикой, обнаружилось, что уровень воды в реке сильно повысился и придется подождать, пока вода отступит и позволит перебраться по большому мосту на другой берег. Ожидание затянулось на целый день. Фрида пыталась дозвониться до Кристины, но из-за наводнения телефонные линии вышли из строя. Чтобы как-то убить время, подруги пошли в кино. В конце дня им удалось сесть в автобус, который медленно, покачиваясь, перевез их через реку.

«Эта река отделяет одну мою жизнь от другой», — подумала Фрида.

После пяти суток утомительной дороги они с Люсьенн наконец добрались до окраин Мехико. Фрида мысленно готовилась к встрече с матерью. В каком состоянии она будет? Да и жива ли она? Фрида даже толком не знала, от чего та умирает.

— Расскажи мне о маме, — попросила Люсьенн, которую поездка вымотала не меньше Фриды.

— Наши отношения никогда не были особенно теплыми, — начала художница. — Отец мне намного ближе.

— Почему?

— Моя мама была очень набожной женщиной. Я хотела сказать, она и сейчас набожная женщина, — тут же поправилась она. — Нам приходилось постоянно ходить с ней в церковь, пока однажды я не отказалась. По-моему, она так и не простила меня за ту аварию, как будто в этом была моя вина! Но с тех пор мамина жизнь уже не была такой, как прежде. Постоянные хлопоты, беспокойство и расходы: денег едва хватало на оплату счетов за лечение. Она у нас довольно прижимистая. И жестокая, как мне кажется.

— Почему? — снова спросила Люсьенн.

Фрида пожала плечами.

— Может, потому что она жила без любви? Лишь однажды она размякла и показала мне письма, которые писала самому любимому человеку.

— И это был не твой отец?

Фрида кивнула.

— Что с ним стало?

— Он застрелился у нее на глазах.

— Боже мой! — всплеснув руками, воскликнула Люсьенн.

После этого она вышла замуж за отца. Они ладили, но вряд ли мать любила его также сильно, как того мужчину. Иначе зачем бы ей хранить его письма?

— Возможно, она никогда в жизни не была по-настоящему счастлива. Какой ужас, — прошептала Люсьенн, потрясенная этой догадкой.

— Стоит представить, что со мной происходит нечто подобное, а Диего больше нет рядом, мне становится страшно. Этого никогда на случится.

— Он старше тебя на двадцать лет, на целое поколение, — заметила Люсьенн и тут же испуганно осеклась! — Я совсем не то хотела сказать. Просто дело в том, что…

Уголки рта у Фриды поползли вниз.

— Он старик, а я калека; думаю, шансы отправиться на тот свет у нас равные.

— Сдается мне, твоя мать не слишком обрадовалась браку с Диего., — немного помолчав, сказала Люсьенн.

Фрида рассмеялась.

— Он живое воплощение, всего, что она ненавидит. Голубка и слон, так она нас называет. Она попрекает Диего тем, что он был разведен. И тем, что он коммунист. Но, по-моему, он ей уже немного нравится. Потому что заботится обо мне.

Наконец-то автобус дополз до центра города. Кри стина встретила их на автовокзале. Обняв Фриду, она разрыдалась.

— Я опоздала? — всполошилась Фрида.

— Нет, ты как раз вовремя.

£ — Узнает ли она меня?

— Не знаю, ей колют большие дозы морфина. Рак пожирает ее изнутри. Ей очень больно.

Подойдя к постели матери, Фрида застала Матильду спящей. Дочери оставалось только сидеть рядом, держать ее за руку и болтать о всяких пустяках с сестрами.

Спустя два дня Матильда умерла. Фрида в душе поблагодарила мать за предоставленную возможность попрощаться. Ей было очень грустно, но одновременно она чувствовала облегчение, оказавшись дома. Сестер беспокоило состояние отца. Он постоянно спрашивал о жене, искал ее, а когда ему говорили, что ее больше нет, злился и размахивал ножом. Как ни странно, именно Люсьенн смогла достучаться до него. Она говорила с ним по-немецки и пела старые немецкие детские песни, которые успокаивали Гильермо. Фрида была бесконечно благодарна подруге за то, что она отправилась с ней в эту поездку.

На следующий день после похорон, когда они в трауре вернулись с кладбища, сестры и Люсьенн сидели на низкой ограде сада casa azul, подставив лица солнцу. Изольда и Антонио играли рядом с одной из паукообразных обезьян, живших с ними в доме. Порой питомцы вели себя нахально и воровали бананы со стола, но иногда могли быть очень милыми. Больше всего они любили, когда люди за ними гонялись.

— Мне грустно, что мамы больше нет, но все же я счастлива вернуться. Я скучала по Мексике, по ее краскам, по небу, по еде. И по вам, сестренки! — призналась она Кристине и Матите.

— Ну и как там в Детройте? — поинтересовалась Кристина. — Выглядишь ты, прямо скажу, не ахти.

— Я потеряла еще одаого ребенка, — тихо призналась Фрида.

Кристина испуганно зажала ладонью рот, и Фрида прочла в ее глазах воспоминания о первом выкидыше.

— На этот раз все было еще хуже. Я угодила в больницу. Понадобилось несколько дней, чтобы вытащить из меня плод.

— Почему ты ничего не сказала? — возмутилась Кристина. — Я бы приехала тебя поддержать.

Фрида благодарно улыбнулась ей.

— Со мной была Люсьенн.

— И ты превратила этот ужасный опыт в картину, — добавила Люсьенн.

— А Диего? Он был рядом с тобой?

Фрида кивнула.

— У тебя еще будут дети, — попыталась ободрить ее Матита, но предательская дрожь в голосе подсказывала, что сама она в это слабо верит.

Фрида горько усмехнулась.

— Для этого Диего как минимум должен заняться со мной любовью.

Остальные затаили дыхание.

— Ты хочешь сказать, он тебя отвергает? — наконец осмелилась спросить Люсьенн.

Фрида согласно склонила голову.

— Говорит, что не хочет еще одной трагедии.

— Он чувствует себя очень виноватым перед тобой, Фрида, — заметила Люсьенн. — Он знает, что ты слишком слаба для очередной беременности.

— Скучаешь по нему? — тихо спросила Матита.

— Больше, чем по кому бы то ни было. Я пишу ему каждый день и даже оставляю в конце отпечаток своих губ… — Она помолчала и продолжила: — Но, сказать по правде, жизнь проще, когда его нет рядом.

— Фрида! — резко оборвала ее Матита. — Как ты можешь такое говорить? Конечно, место женщины рядом с мужем!

Художница пожала плечами.

— Я очень люблю Диего и не могу представить себе жизнь без него, и все равно жить с ним не так-то просто.

— Вот бы и мне испытывать нечто подобное к Пабло, — мечтательно произнесла Кристина и при этом скорчила забавную рожицу. Напряжение, разлитое в воздухе, мгновенно растаяло. Женщины громко рассмеялись.

Когда они снова успокоились, Кристина взяла Фриду за руку.

— Радуйся, пока можешь так любить.

— Точно, — согласилась с ней Люсьенн. — В конце концов, ты можешь выразить свои чувства в картинах.

Подбежала зареванная Изольда: она ободрала коленку. Кристина посадила ее к себе и подула на ссадину. Это зрелище расстроило Фриду. «Я была бы отличной матерью», — подумала она. Изольда тут же позабыла о боли и подскочила к Фриде:

— Поиграешь со мной в куклы? Антонио глупый, он говорит, что куклы только для девчонок.

— Ну конечно поиграю! Может, искупаем твоих кукол и уложим их в кроватку?

— Давай!

— Пойдем вынесем все сюда. Сегодня такая чудесная погода.

В конце октября Фрида и Люсьенн вернулись в Детройт. Прощание с сестрами и отцом, с Мексикой далось Фриде нелегко. Но и по Диего она уже соскучилась.

Всю дорогу она молчала и размышляла. Она думала о том, что оставила позади, и о том, что ее ждет впереди: холодная Америка, зимний Детройт, вечно занятый Диего и одиночество. Поезд вез ее из одной жизни в другую, и она не знала, какая из них была правильной. «А как же картины?» — внезапно всплыл в голове вопрос. Ведь они всегда были с ней, у нее в голове, в сердце. Те, которые она уже написала, и те, которые еще предстояло написать. Никто не отнимет у нее творчество.

За окном начало светать, и Фрида увидела свое отражение в заиндевевшем стекле. «Неужели это я? — испуганно подумала она. — Я себя не узнаю. Куда делась моя молодость? Где та беззаботная девчонка, которая выходила замуж за Диего? Где уверенность, что впереди у меня только любовь и радость? Я опять чувствую, что сбилась с пути. А что, если во мне уживаются две Фриды? Фрида Ривера, мексиканка, которая носит разноцветные одежды и шокирует всех своим экстравагантным видом. Она живет в окружении ретабло, родителей, сестер, собак и сада. У нее есть муж, которому она носит на работу обед. Но я еще и другая Фрида Кало, современная женщина. Я живу в гостинице, курю и пью, я коммунистка, бездетная, катаюсь по миру без мужа. Я Фрида, молодая красавица. Обожаю танцевать и петь. Я могу очаровать кого угодно и заставить влюбиться в меня. Я выхожу на улицы, сражаясь за свои права и за права мексиканцев. Мне тяжело сидеть на месте, потому что слишком много всего нужно сделать и увидеть. И я та Фрида, что закована в корсет, который мешает ходить. Я не могу иметь детей, моя утроба пуста. Под цветными одеждами скрывается монстр. А среди множества цветов, которые я ношу в волосах, как корону, прячется моя печаль».

— Фрида?

Голос Люсьенн отвлек ее от грустных мыслей. На лице у подруги она прочла недоумение.

— Ты плачешь? Все в порядке?

— Да, — ответила она. — Я просто думала о себе. О своей жизни.

— Расскажешь?

— Не хочу говорить об этом сейчас, мне слишком больно. Подожди немного, однажды ты и сама увидишь то, что я чувствую, на моих картинах.

Поезд только подъезжал к вокзалу Детройта, когда Фрида, высунувшись из открытого окна, увидела стоящего на перроне Диего. Он в радостном предвкушении мял в руке шляпу, хотя на улице было довольно холодно. Ривера вытягивал шею, а потом, заметив жену в одном из окон, побежал вслед за вагоном. Глаза у него сияли от счастья. «Он скучал по мне так же сильно, как и я по нему», — радостно подумала Фрида.

Однако что-то в нем изменилось. Она не сразу поняла, в чем дело. Диего сильно похудел, и на нем был какой-то странный костюм. Фрида жаждала обнять его прямо сейчас, она не могла больше ждать. Проложив себе путь к дверям вагона, она первой из пассажиров спрыгнула на платформу. Муж подбежал к ней. На мгновение они остановились и, задохнувшись от счастья, бросились друг другу в объятия. Прикосновения Диего ощущались совершенно по-другому. Это было странное, незнакомое ей прежде чувство.

— Диего, — прошептала она. — Мой лягушонок.

— Фрида, моя Фридита!

Он прижимал ее к себе так сильно, что чуть не раздавил. Но Фрида ничего не сказала, потому что была счастлива. Вот бы дальше у них все складывалось так, как в самом начале, когда их любовь была полна волшебства!

Вскоре Фриде пришлось распрощаться с иллюзиями Диего раздражался на ровном месте. Несколько раз придя к нему на работу с обедом, она не заставала мужа на месте. В ответ на вопрос, куда он запропастился ассистенты мялись и опускали глаза. Так она поняла, что Диего завел новую любовницу. После этого она просто оставляла обед рабочим и уходила.

Как-то раз, к ее большому удивлению, один журналист попросил ее об интервью.

— Я недавно видел, как вы работали рядом с мужем, — объяснил репортер «Детройт ньюс». — И он сам сказал мне, что вы великая художница и далеко пойдете.

Позже Фрида и сама не понимала, какой бес в нее вселился. Ей вдруг мучительно захотелось провокации. И мести.

— Ну, вы знаете, малыш неплох в своем деле, но из нас двоих великий художник именно я.

Эта фраза, помещенная на первую полосу, вызвала ажиотаж. С тех пор у Фриды не было отбоя от журналистов. Она быстро привыкла к вниманию прессы, научилась уверенно говорить о своих картинах, шутить и выдавать блистательные экспромты.

Фрида смотрела в окно. На улице шел снег. Уже насту ша зима. Художница обхватила себя руками и яростно потерла плечи, потому что очень замерзла. Она больше; могла видеть эти метровые сугробы на тротуарах и домах. Снег валил не переставая несколько дней подряд, и холод пробрался в каждую клеточку тела. Из-за этого Фриду начала беспокоить нога. На правой ступне пальцы превратились в живую рану и отзывались болью при малейшем движении. Она не могла наступить на правую ногу, поэтому почти не выходила из дома. Она понимала, что так нельзя и стоит показаться доктору. Иногда Фрида даже радовалась, что Люсьенн больше не живет с ними: подруга точно от нее не отстала бы.

Фрида поплотнее закуталась в шаль, но это не помогало. Ей было холодно не только снаружи, но и внутри. Она скучала по Диего. Конечно, он существовал где-то рядом, возвращался домой поздно вечером или ночью. Они спали в одной постели, но муж давно уже не дарил ей тепла. Диего отдалился от нее и думал, вероятно, только о любовнице. Фриде оставалось лишь притворяться, что она смирилась с этим. На людях она вела себя шумно, постоянно употребляла бранные словечки на английском, а потом делала вид, будто не знает их значения. С тех пор как вышла статья с интервью, тяга Фриды к провокациям только возросла.

Недовольно отвернувшись от окна, она принялась бродить по двум комнатам, в которых они жили. Как она скучала по солнцу, по саду, такому, как в casa azul, где можно выйти на улицу рано утром, ощутить на лице нежное дыхание ветерка, понюхать цветы, посидеть у маленького пруда и понаблюдать за рыбками… Heimweh — вспомнилось ей немецкое слово, означающее тоску по родному дому. Оно очень точно передавало нынешние чувства Фриды. Но Диего еще не закончил работу. В лучшем случае он управится к марту. Ей предстояло мучиться еще целую вечность. В их спальне, прислоненная к комоду, стояла картина, изображавшая выкидыш. Фрида долго, стояла перед ней в раздумьях. А что, если нарисовать настоящие роды? Не счастливую мать с ребенком на руках, а то, как это происходит на самом деле, — показать без прикрас боль и кровь. Женщина лежит на крови, расставив ноги, из лона уже показалась головка ребенка.

А мать? Ее лица не видно, оно закрыто простыней. Кем на этой картине будет сама Фрида? Ребенком, лезущим из утробы на свет, или роженицей? Она уже решила, что картина будет небольшой, иначе ей просто не хватит сил ее написать.

Поддавшись порыву, художница поставила одну из металлических пластин, которые принес ей Диего, на мольберт и начала набрасывать эскиз.

Когда через несколько часов вернулся Диего, он застал Фриду за работой.

— Хорошо, что ты рисуешь, — похвалил он ее, целуя в затылок.

— Знаю, — отозвалась Фрида. — Я назову эту работу «Мое рождение».

— Изобрази все важные этапы в твоей жизни. Рождение, кормилицу, жизнь в Америке, выкидыш…

— И тебя, — закончила она, поворачиваясь. — Завтра куплю себе меховую шубу. Надоело мерзнуть.

Диего расхохотался.

— Зачем тебе шуба в Мексике? А впрочем, как знаешь. Потом я свожу тебя в кино, чтобы ты смогла выгулять обновку.

Фрида с нетерпением ждала марта. Они наконец-то вернутся домой. Но потом сам Нельсон Рокфеллер спросил, не хочет ли Диего раскрасить фойе нового здания Рокфеллеровского центра в Нью-Йорке, и предложил поистине королевский гонорар. Фрида поначалу бушевала, но потом смирилась. А что ей еще оставалось делать? Диего прав: в конце концов, она может рисовать картины где угодно, были бы мольберт и кусок холста, а муж расписывает большие стены общественных зданий. И ему приходится творить там, где дают заказы.

Сначала они неплохо ладили с Рокфеллером. Но потом Диего вознамерился поместить на стену изображение Ленина. Его не было в проекте, и пресса пронюхала об этом. Правые развязали кампанию против Риверы, левые проводили демонстрации в его поддержку. Наконец Рокфеллер потребовал, чтобы художник закрасил Ленина, но тот отказался. Пришлось расстаться с миллиардером. Ривера сполна получил гонорар, но картину закрыли и не собирались показывать публике. Диего чувствовал себя униженным.

— Я останусь в Нью-Йорке, пока не потрачу весь гонорар до последнего цента, — заявил он.

Супруги купили собственную квартиру, часто выходили в свет и швыряли деньгами направо и налево. Они уехали только в конце декабря. Американские друзья и некоторые журналисты собрались на причале, чтобы попрощаться с четой художников. Именно друзья оплатили им билет домой, потому что Диего исполнил угрозу и у него в кармане не было ни единого цента.

Корабль «Ориенте» как две капли воды был похож на «Морро касл», но первый класс Фриду уже не радовал. Она стояла у бортика и махала подругам. Ее провожали Люсьенн Блох, с которой Фрида успела по-настоящему сдружиться, и Анита Бреннер, которая пообещала в самое ближайшее время наведаться к ней в гости.

Фрида слегка прислонилась к Диего, который стоял рядом и тоже махал рукой. Однако муж незаметным движением отстранился, даже не посмотрев на нее. Он винил Фриду в том, что им пришлось вернуться в Мексику. Ривера считал, что обрел в Америке свободу. Супруги горячо спорили по этому поводу.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь о свободе? Что тебе не позволяют рисовать что захочешь? — вскипала она. — Или под свободой ты понимаешь возможность вести паразитарную жизнь и сорить деньгами?

— Я бы нашел другие заказы.

— Ага, так ты о работе в штабе троцкистов? Не самое людное место на Манхэттене.

Она даже не пыталась скрыть сарказм. Нелепо представлять живопись в месте, где царит строгая конспирация и куда пускают только тех, кто сумел зарекомендовать себя правоверным троцкистом.

— Если когда-то и произойдет революция, то в стране с развитой промышленностью. Уж точно не в Мексике. И я хочу быть там, где это случится. Я стараюсь исключительно ради революции.

— Ты даже не выучил английский! Мне вечно приходится переводить тебе.

— Америка у меня в сердце. Не нужно знать язык, чтобы чувствовать страну.

— Диего, у нас нет денег. Мы должны вернуться. Ты наконец-то закончишь свою фреску в Национальном дворце. Кроме того, — тихо добавила она, — я ужасно скучаю по дому.

В конце концов Ривере пришлось уступить, но Фрида чувствовала, что он винит в своем поражении ее. Если бы она не настаивала на возвращении домой, если бы согласилась уступить и задержаться в Америке, они бы нашли способ заработать. Но вести войну на два фронта — с обстоятельствами и с Фридой — Диего не мог.

Под звуки марша подняли якоря, и «Ориенте» медленно отчалил. Люди на причале и на палубе зашумели, обмениваясь последними прощальными словами.

— Я иду вниз. Мне холодно, — сказала Фрида, кутаясь в шубу и нетерпеливо поглядывая на мужа.

— Побуду здесь еще немного, — бросил Диего.

Фрида различила его молчаливый упрек и печально вздохнула. Когда она спустилась по лестнице в свою каюту, больную ногу, наполовину онемевшую от холода, свело спазмом. Эта боль была знакома Фриде, она привыкла с ней справляться. Но недовольство Диего ее беспокоило. Оказавшись в каюте, она прилегла на диван. Тело медленно возвращалось в жизни. Боль в правой ноге стала пульсирующей.

Фрида то и дело вслушивалась в шаги в коридоре. «Когда же придет Диего? — с тревогой спрашивала она себя. — В Мексике в первое время будет нелегко. Придется постараться, чтобы угодить ему. Самое главное, чтобы он вернулся к работе. Тогда все будет хорошо. Но эта чертова нога никогда не даст мне покоя».

Диего вернулся лишь через час. Он был молчалив.

— Может, посидишь со мной? — взмолилась она.

Муж шумно опустился на полку рядом с ней. Он сильно похудел, но все равно оставался крупным мужчиной — вдвоем они едва помещались в тесной каюте. Но Фриде он нравился именно таким. Ей было приятно прижаться к его огромному телу и исчезнуть в его больших руках. Она взяла ладонь мужа и покрыла ее множеством поцелуев.

— Разве тебе не хочется увидеть Мексику, встретиться с друзьями? Наша жизнь совершенно изменится.

— Вряд ли она изменится к лучшему, — процедил он сквозь зубы.

— Мы поселимся в Сан-Анхеле. Не могу дождаться, чтобы увидеть, какой дом нам построил Хуан. Надо поскорее купить мебель. Там мы заживем в полную силу. У тебя будет своя студия.

«И у меня тоже будет своя студия», — подумала она, и это было замечательно. Правда, Фрида сомневалась, что ей хватит времени на живопись. Но сейчас главное чтобы Диего вернулся к работе.

Она поцеловала мужа в щеку.

— Пойдем пообедаем. На таких кораблях неплохо кормят, хотя я скучаю по тортильям и чили. Обещаю, как только приедем, буду ходить на рынок и готовить. Как раньше, в самом начале, когда мы только поженились и я училась кулинарии у Лупе. Я снова буду приносить тебе обеды, когда ты задержишься в студии. Я накрою корзину с едой салфеткой с вышивкой «Диего» и привяжу к краю цветок. Я сяду рядом с тобой, и мы будем разговаривать.

Она так воодушевилась, что даже не заметила: Диего молчит и мрачно смотрит в потолок.

— Я не голоден, — наконец произнес он.

Фрида тоже замолчала. Она встала, чтобы взять любимое ребозо из спальни. И в этот миг ногу снова пронзила боль.

Глава 16

Вечеринка-сюрприз, которую устроили друзья в честь их возвращения домой, удалась на славу. Правда, для Фриды она не стала сюрпризом. Именно она втайне от Диего уговорила Исабель Кампос, с которой они дружили еще с начальной школы, организовать праздник. «Пожалуйста, приготовь для меня пульке и кесадилью с цветками тыквы», — просила Фрида в письме из Нью-Йорка. Исабель была одной из немногих подруг, с которой она переписывалась. Фрида купила для Ча-беллы, как она называла Исабель, подарки: красочные безделушки из Чайна-тауна и пару туфель на высоких каблуках, каких не найдешь в Мексике.

В день вечеринки Фрида встала засветло и украсила столовую, развесив повсюду разноцветные фонарики. Еда, которую приготовили Исабель и Кристина, распространяла аппетитные запахи.

Когда стали собираться гости, Диего смекнул, в чем дело, и воспрял духом. Он был рад возможности встретиться и поболтать со старыми друзьями, которых давно не видел. Фрида тоже веселилась от души и даже плясала, не обращая внимания на боль в ноге.

Праздник был в самом разгаре. Подхватив очередной бокал, который налила ей Исабель, Фрида отправилась искать Диего. Увидев, что он сидит в углу один, она расстроилась. Ей так хотелось, чтобы он наслаждался вечеринкой. Но тут Диего обернулся, на его полных губах играла улыбка. Фрида, покачивая бедрами, медленно приблизилась к мужу, не сводя с него темных глаз. Он немного выпрямился в кресле и положил руки на колени На нем, как всегда, были просторный костюм и грубые рабочие ботинки. «Никто не знает меня лучше Диего, — промелькнуло в голове у Фриды. — И никто не знает его лучше меня. Я люблю его всем телом и душой. Пусть другие считают его уродом: для меня он самый красивый человек на свете. Никто не заменит мне его. Мы связаны до конца наших дней». В глазах мужа она увидела нежность и желание. «Он тоже любит меня, — с замирающим от радости сердцем подумала она. — Он разделяет мои чувства». Она опустилась к Диего на колени, а он обхватил ее руками.

— Тебе хорошо? — спросил он.

— А тебе?

— Ох, Фрида, нас ждут непростые времена.

— Главное, что у меня есть ты.

— А у меня — ты.

Пришли новые гости. Фрида поцеловала Диего в губы, спрыгнула с его коленей и пошла встречать друзей.

Фрида, сколько лет, сколько зим, — раздалось у нее за спиной.

Она обернулась. Перед ней стоял Алехандро. У Фриды дрогнуло сердце, когда он обнял ее. Потом Алехандро разжал объятия, и оба молча оглядели друг друга, ее бывший возлюбленный сильно изменился, даже постарел, хотя прошло всего четыре года. У него и раньше были залысины, теперь волос стало еще меньше. Но Алехандро по-прежнему казался ей красивым. Ведь она любила его когда-то, а первую любовь непросто вычеркнуть из памяти, не говоря уже о той боли, которую Алехандро ей причинил.

— Фрида. — Его голос звучал глухо.

— Алехандро. Рада, что ты заглянул. Как у тебя дела? Как поживаешь?

— Я женился.

Фрида оглянулась по сторонам: его никто не сопровождал.

— Супруга осталась дома, но передавала тебе привет. — Он улыбнулся: — Ты теперь во всех газетах, настоящая знаменитость.

Фрида отмахнулась:

— Это все потому, что я жена Диего.

— Раньше ты была более самоуверенной, я бы даже сказал, дерзкой.

Они рассмеялись.

Краем глаза Фрида видела, что Диего пристально следит за ними. Конечно, он знал об Алехандро. Интересно, он ревнует?

— Тот несчастный случай… — начал Алехандро.

Фрида перебила:

— Не вспоминай. Сегодня мы празднуем. Иди-ка попробуй кесадилью Исабель, если, конечно, Диего все не слопал.

Спать Фрида легла лишь под утро. Она была пьяна и счастлива. И снова дома! С первой минуты художница наслаждалась здешними красками и формами, с нетерпением дожидаясь, когда сможет перенести их на холст. Фрида прислушалась, не идет ли Диего. Весь вечер она ловила на себе жадные взгляды мужа, но он так и не появился. Фрида встала и посмотрела в окно, но во дворе мужа не было. Она разочарованно вздохнула. Неужели он сразу пошел в свою комнату? Но тут раздались тяжелые шаги Риверы. Он напоролся на что-то в темноте и чертыхнулся. А потом он вошел в ее спальню. Фрида засмеялась от счастья.

— Я ушиб палец на ноге.

Она снова засмеялась и предложила:

— Дай посмотрю.

— Ничего страшного, — отмахнулся он, прижал ее к себе и поцеловал.

Он любил ее со всей нежностью и страстью, на какую только был способен, но при этом двигался осторожно, чтобы не навредить. После они лежали прижавшись друг к другу. Голова Фриды покоилась у него на груди, Диего лениво поглаживал жену по спине.

— А зачем пришел Алехандро? — спросил он. — Ты его пригласила?

Фрида невольно улыбнулась. Иногда Диего ведет себя как ребенок! Он считал себя вправе ухлестывать за другими женщинами, но, как только речь заходила о ней, вдруг становился ревнивым. Она сонно повернулась и прижалась к нему всем телом. Первый день в Мексике прошел замечательно. Она надеялась, что и впредь так будет.

Наутро они отправились в Сан-Анхель, чтобы осмотреть новый дом. Диего не терпелось переехать, Фрида же предпочла бы задержаться в casa azul. К тому же ей хотелось, чтобы отец был рядом: Гильермо сильно сдал после смерти жены. Но Диего был против.

— Зачем мы построили новый дом, если не собираемся туда переезжать? — недоумевал он. — Кроме того, там лучше работается. У тебя, Фрида, наконец-то будет своя студия. Сможешь рисовать, когда захочешь, и никто тебя не потревожит. И ты сможешь обставить наше гнездышко, как захочешь.

Возможно, Диего прав, — рассуждала Фрида, когда они вместе с Кристиной ехали по проспекту Альтависта. Она проводила взглядом гостиницу «Сан-Анхель», где любили останавливаться голливудские звезды. Здание с разбитым вокруг садом напоминало асьенду — старинное частное поместье.

Оба дома — ее и Диего — стояли на противоположной стороне проспекта. От одного их вида у Фриды похолодело внутри. Эти дома разительно отличались от прочих зданий на их улице. Архитектор Хуан О’Горман, друг и ученик Корбюзье[24] , выстроил два куба в стиле баухаус. Часть Диего была большой и розовой, Фриде предназначался куб намного меньше с синими стенами. Она хотела и дальше жить в доме с синими стенами, но не в таком! Домик был просто крохотным. И вокруг ничего: ни апельсинового дерева, ни растений, ни цветов, ни пруда! Единственным зеленым пятном была живая ограда из кактусов, такая редкая, что любой мог запросто заглянуть внутрь. Здесь она всегда будет на виду.

На дрожащих ногах она вышла из автомобиля.

— Это же casa chica[25], — вырвалось у Кристины. — О чем только он думал?

Она тут же хлопнула себя ладонью по губам, но Фрида услышала. Ее одолевали те же мысли. Casa chica означало дом для прислуги. Хозяйка жила в большом доме, casa grande.

— Ты ничего не понимаешь, — огрызнулась Фрида, но, увидев скептическое выражение на лице сестры, смирилась и добавила: — Позволь нам с Диего самим решать.

Сначала они отправились в крыло Фриды. Пришлось подниматься по винтовой лестнице на второй этаж, где находились гостиная и спальня. Лестница была такой узкой, что юбка Фриды задевала стены справа и слева, и довольно крутой, так что подъем дался нелегко. В спальне уже стояла кровать, занимающая почти все пространство. Фрида опустила глаза и посмотрела на свою широкую юбку. Если повесить ее сушиться на веревку, свободного места не останется совсем. А когда Фрида увидела кухню, то едва сдержала слезы. В крошечном помещении — от двери до окна всего шага три — не было места ни для стола, ни для большой плиты. Повсюду голый бетон, даже не повесишь полку для разноцветных бокалов и глиняной посуды. С тяжелым сердцем она поднялась на последний этаж. Там располагались ее студия и ванная комната. Ну хоть что-то.

— А внутри миленько. Тебе тут будет хорошо работаться? — сказала Кристина, почувствовав, что сестра нервничает.

Фрида кивнула, хотя не была в этом уверена.

— Так, а где проход в дом Диего?

Чтобы попасть в другое здание, пришлось подняться по наружной лестнице со второго на третий этаж. Фрида крепко держалась за перила, для нее довольно высокие. Пройдя по узкому мосту, перекинутому между крышами, они добрались до дома Диего и через кабинет попали в галерею. Под ней располагалась студия — огромная комната, которая одновременно служила приемной и магазином. Ванная и спальня были такими же крошечными, как у Фриды.

— Сюда поместится только одна кровать, — прошептала Кристина.

Фриду пугала винтовая лестница, соединяющая этажи в ее крыле. Она сразу затосковала по casa azul, там не было узких ступенек и можно было из любой комнаты выйти в роскошный сад в патио.

Уверенность, которую Фрида ощущала накануне вечером, быстро испарилась.

Следующие несколько недель Фрида трудилась не покладая рук. Она обставила мебелью дом в Сан-Анхеле и принялась за озеленение сада. У нее не оставалось времени даже собраться с мыслями, не говоря уже о живописи. Диего получил новые заказы, но работал спустя рукава. Он был несчастен и винил во всем Фриду.

— Нужно было остаться в Нью-Йорке! — то и дело кричал он. — Я не могу здесь работать!

«А мне не по себе в твоем доме», — хотелось ответить ей, но она сдерживалась и как могла старалась успокоить мужа. Она пыталась убедить его вернуться к работе, готовила ему домашнюю еду, что было непросто на крошечной кухне. Фрида была рядом, когда Диего нуждался в ней, и молчала о своих проблемах со здоровьем, чтобы не обременять его.

К ним в гости пришла Элла Вулф[26], американская коммунистка, с мужем Бертрамом. Тот писал книгу о Диего. Эллу, которая также боролась за равные права женщин, возмутило поведение Фриды.

— Как ты можешь так унижаться перед ним? Где твое самоуважение? Ты исполняешь все его желания, терпишь любую его прихоть, как будто у тебя нет собственной жизни. Ты должна рисовать!

Фрида чувствовала себя недопонятой. В общем и целом, она могла бы согласиться с Эллой. В последнее время ей и самой не раз хотелось швырнуть тарелки к ногам Диего и запереться у себя в студии. Она вынашивала в голове картины, которые просто обязана была написать. Но пока у нее имелись дела поважнее, что она и пыталась донести до Эллы.

— Сейчас самое главное, чтобы Диего рисовал. Он зарабатывает деньги. И я могу быть счастлива лишь в том случае, если он счастлив. Неужели это трудно понять? Мое состояние сейчас менее важно, чем его. Я так давно болею, что уже привыкла. Но с Диего все по-другому. Посмотри на него: весь тощий и желтый и никак не может успокоиться. Я должна заботиться о муже. Представляешь, когда мы переехали, я нашла корреспонденцию, которую он даже не открывал. А в письмах были чеки — где пятьсот долларов, где тысяча. Сейчас важно именно это. Нам нужно платить за дом и отдавать долги.

— Если не будешь заботиться о себе, ты себя потеряешь, — возразила Элла. — Я поговорю с Бертрамом, пусть вразумит Диего.

— Не смей! — вскинулась Фрида. — Я о себе позабочусь. И о Диего тоже.

Элла грустно вздохнула.

Через несколько недель Фрида поняла, что снова беременна. Она вспомнила ту чудесную первую ночь после их возвращения в Мексику. Они оба потеряли голову от страсти. Сердце в груди колотилось бешеной дробью, когда она призналась Диего, но ответ она знала наперед.

— Тебе не выносить ребенка. Ты слишком слаба.

— Но доктор Пратт сказал, что если я буду отдыхать и сделаю кесарево сечение, то…

— Ты же видела, куда тебя это завело в прошлый раз. Ты чуть не умерла, — напомнил ей Ривера. — Фрида, мне больно, что из-за меня твоя жизнь снова под угрозой. Ты самое дорогое, что у меня есть. Умоляю, поступи правильно. — Он запнулся, но туту него вырвалось: — Фрида, я так виноват перед тобой за ту ночь! Не стоило тебя трогать.

У Фриды перехватило дыхание.

— Но я хочу этого. Мне нужны твои ласки, к тому же ты говорил, что секс для тебя как еда, ты не можешь от него отказаться.

Ривера не ответил.

— Диего!

— Да, но только не с тобой, Фрида, не с тобой. Это слишком опасно.

Он снял трубку телефона и позвонил другу, который порекомендовал врача.

Доктор Золлингер тщательно осмотрел пациентку. Затем он снял очки и потер переносицу, на которой глубоко отпечатался след от оправы.

— Сеньора Ривера… — начал он.

— Не нужно ничего мне объяснять. Я не смогу оставить ребенка.

— Это слишком опасно. И вам не выносить его, учитывая ваши… травмы. Я бы посоветовал удалить эмбрион хирургическим путем.

— Когда?

— Как можно скорее. Тогда есть шанс, что операция пройдет без осложнений.

Процедуру назначили на следующий день. Фрида очень горевала. Еще до того, как ее повезли в операционную, она чувствовала себя опустошенной. Это ее последняя беременность. У нее никогда больше не будет шанса родить. Если в ее утробе еще сохранились живые ткани, то после нынешней операции не останется ничего. Она смотрела вверх, на потолок, с которого лился яркий свет ламп. Диего шел рядом и держал жену за руку, однако доктор закрыл перед ним двери операционной.

Очнувшись, Фрида почувствовала себя выпотрошенной и раздавленной. На этот раз она не расспрашивала о ребенке.

— Еще один кусочек моего тела вышел из строя, — попыталась она пошутить, когда Диего пришел ее навестить.

— Есть и другая проблема, — сказал доктор Золлингер, и в его глазах она прочла, что все очень серьезно. Трофические язвы, которыми она страдала с детства, с годами разрастались и угрожали распространиться на всю ногу. Ей уже ампутировали пальцы на правой стопе. С каждым разом Фриде было все труднее обуваться. Нужно было что-то делать.

Вид искалеченной ноги вызывал у Фриды ненависть. Из-за язв она даже перестала принимать свои любимые ванны. Кроме того, пришлось научиться заново ходить и привыкнуть к ортопедической обуви.

«Что ж, если идти, так до конца», — решила она и отправилась в мастерскую сапожника.

— Сшейте мне шелковую лиловую обувь, — попросила она удивленного работника и указала на любимую шаль: — Точно такого цвета.

— Слишком необычно, — попытался возразить сапожник, но Фрида пропустила его слова мимо ушей.

— А на уровне щиколотки, пожалуйста, прикрепите вот это. — Она порылась в карманах юбки и нашла нужную вещь: — Эти бисерные ленты я сделала сама. — Художница протянула мастеру несколько шнурков, на которые были нанизаны прозрачные бусинки.

Сапожник посмотрел на нее с понимающей улыбкой.

— Если хотите, можно расположить шнур так, чтобы прикрыть пятку. Тогда не будет заметно, что один каблук выше другого. Экстравагантное решение, но смотреться будет красиво, — предложил он, подмигнув ей.

Фрида кивнула.

— Вижу, мы понимаем друг друга.

Примерив через неделю обновку в мастерской, художница пришла в восторг. Яркая обувь притянет к себе все взгляды, однако люди увидят в ней нарядные ботинки, а не ортопедическое приспособление.

— В них и пойду, — решила Фрида. Она снова порылась в карманах и извлекла на свет маленький латунный колокольчик, который привязала золотым шнурком к бисерной нити на правом ботинке. Затем она сделала несколько шагов и восхитилась тихому мелодичному звону.

Сапожник посмотрел на нее и покачал головой.

— Очень рассчитываю, что вскоре вы снова удостоите меня своим визитом.

— Надеюсь, не придется, — ответила она и рассмеялась.

Несмотря на новую обувь, боль в ноге так и не прошла полностью. Хирургические швы заживали очень плохо. Как и в детстве, после полиомиелита, Фрида начала работать над своей походкой. Раз уж ей суждено прихрамывать, то ходить, по крайней мере, надо изящно. Но в первое время каждый шаг был для нее тяжелым испытанием. Последствия ампутации сказывались и на позвоночнике. Доктор Золлингер предложил снова носить корсет, что позволит снять нагрузку с позвоночника и ускорит заживание швов.

— Вам следует их нарисовать, — заметил он, глядя на ее новые ботинки.

Фрида изо всех сил старалась не отчаиваться, и Диего был рядом, пытаясь ее приободрить. Он нежно ухаживал за женой, и одной его заботы было достаточно, чтобы больная почувствовала себя лучше. Он часто приглашал к ним в гости друзей и водил Фриду в кино. По крайней мере два раза в неделю Ривера брал ее с собой в Национальный дворец, что было нелегко, потому что она не могла нормально ходить.

Все станет как раньше, вот увидишь. Я буду рисовать, а ты устроишься рядом со мной на лесах с эскизами или вышиванием. Мы будем вместе весь день, — обещал он, когда супруги ехали на такси во дворец на площади Сокало.

Ривера помог Фриде выйти из машины и на руках отнес ее в здание. Там он, сознательно подражая структуре триптихов, изобразил на сводчатой стене, примыкающей к величественной лестнице, эпос мексиканского народа. Слева — индейский период, эпоха потерянного рая; по центру — времена испанского завоевания до обретения независимости в 1830 году, справа — светлое будущее в соответствии с марксистскими идеалами. Увидев Фриду, ассистенты захлопали в ладоши. Один из них тут же принес стул, на который Диего осторожно усадил жену.

— Ну, что скажешь? — Он опустился перед ней на колени, так что глаза супругов оказались на одном уровне.

Фрида внимательно огляделась. Фрески были от нее на порядочном расстоянии, кое-где еще не нанесли краски. Но Фрида могла представить недостающие детали, ведь она видела эскизы.

— Прекрасно, — прошептала она. Тут столько силы. И надежды.

Диего снова поднял ее на руки и медленно понес вверх по лестнице.

— Смотри, а вот тут ты. — Он остановился и указал на фрагмент, изображающий будущее Мексики, каким хотел его видеть Диего. Прямо над мраморной лестнич ной площадкой, на уровне глаз зрителей, Фрида увиде ла себя. Она стояла за мальчиком, вместе с ним глядя в какую-то книгу — возможно, в учебник партийной школы. На это указывали и партийная униформа героини, и ожерелье с красной звездой. Прямо перед Фридой, наполовину заслоняя ее, сидела Кристина с детьми. Сестра вышла намного красивее самой Фриды, и наряд у нее был женственный и соблазнительный. Взгляд больших золотистых глаз был устремлен в пустоту, будто героиня переживала в этот момент сексуальный оргазм. Фриде был знаком этот взгляд: так Диего изображал только своих любовниц. Она вздрогнула. Нет, это невозможно. Диего никогда бы с ней так не поступил. Только не Кристина — ее любимая сестра, самый близкий человек.

— Покажи мне остальное, — попросила она и еще крепче обхватила шею Диего.

Глава 17

Через несколько недель состояние Фриды заметно улучшилось. Она стала больше спать, к ней вернулся аппетит, и теперь она много времени проводила с отцом. Было видно, как Гильермо оживляется в присутствии дочери. Для обоих эти встречи служили отдушиной. Они часто брали одну из бесчисленных коробок, в которой Гильермо хранил фотографии, и рассматривали снимки. В особо удачные дни, когда разум старика прояснялся, он рассказывал истории, связанные с этими фотографиями. Фрида даже осмелилась спросить его, как он жил в Германии и почему эмигрировал, но узнала лишь о том, что Гильермо, которого в те времена звали Гансом, не ладил с новой женой отца. В другие дни Фрида, взяв Гильермо под руку, прогуливалась с ним по Койоакану. Они доходили до площади Идальго, Фрвда покупала мороженое и газировку. Они садились на лавочку и глазели по сторонам. Фриде нравилось бывать на свежем воздухе. Она теперь пила гораздо меньше, и на лице у нее снова появился румянец. Диего каждый день говорил жене, какая она красивая.

— Скоро я буду состоять из одних шрамов, с грустью сказала Фрвда, стоя перед зеркалом и разглядывая Уродливые шрамы на животе и вдоль позвоночника. — А нога — это просто ужас какой-то.

— А ты одевайся поярче, и никто не заметит, — посоветовала Кристина, распахнув гардеробный шкаф Фриды. Кристина теперь старалась бывать в Сан-Анхеле как можно чаще. Снаружи доносился смех Изольды и ее маленького брата: дети играли в саду с Диего.

Настроение у Фриды тут же улучшилось. Шкаф она поставила в гостиной, потому что в спальне не хватало места. Внутри ровными рядами висели разноцветные платья и юбки. А на внутренней стороне дверцы она прикрепила рейку для множества ремней и лент.

— Твой шкаф похож на восточный базар, — пошутила Кристина, поглаживая яркую ткань. Здесь были все цвета радуги, а вдобавок к ним — много золота, серебра и мишуры. Сестра увидела новые ботинки, которые стояли внизу, и пришла в восторг: — Фрида, ты будешь настоящей красавицей! Скажи мне, что ты хочешь надеть?

Они принялись совещаться, пробуя разные комбинации нарядов.

— Вот эта вещь просто великолепна! — воскликнула Кристина, снимая с вешалки блузу.

— Анита купила ее для меня в маленьком городке в Оахаке. Я слегка ее украсила, — пояснила Фрида.

— Слегка? — лукаво прищурилась Кристина, наклонив голову.

Всю ткань покрывали вышитые крестиком цветочные узоры и вставки из ярко-синих и алых атласных лент. Первоначально блузка была короткой, до пояса, но Фрида удлинила ее, чередуя те же атласные ленты. Нижнюю часть она также украсила цветочной вышивкой, а по рукавам пустила желтые оборки.

— Не будь ты художницей, тебе следовало бы открыть ателье мод, — восхитилась Кристина. Она примерила блузку и сокрушенно покачала головой: — Нет, такая одежда подходит только тебе. — Она сняла наряд и протянула сестре, которая тут же надела его. — Я же говорила, ты смотришься в ней божественно.

— К ней пойдет черная юбка в пол. Она висит слева, достанешь?

Кристина аккуратно достала юбку из очень дорогой материи и подала сестре, после чего протянула новые ботинки. Блузка, юбка и обувь идеально смотрелись вместе, что было большой редкостью. В нарядах художницы обычно царила разноголосица цветов и узоров. Надев юбку, Фрида взяла несколько лент и ремней, поочередно прикладывая их к талии.

— Ладно, на сегодня сойдет, — наконец решила она. — Теперь займемся волосами.

Она расплела косы, вынув из прически множество шпилек и гребней и разложив их перед зеркалом в том порядке, в котором собиралась снова использовать.

— Позволь мне, — попросила Кристина и принялась расчесывать длинные, доходящие до пояса, волосы сестры, пока в них не затрещали электрические разряды.

Потом Фрида снова заплела косы, закрутила их наверх и закрепила шпильками, лентами и гребнями, лежавшими перед ней.

— Хм, — произнесла она, глянув в зеркало. Затем взяла одну из белых роз из букета, подаренного Диего вчера вечером, и приколола ее над правым ухом.

Пришел черед украшений. У Фриды их было несчетное множество, особенно колец и ожерелий, которые она надевала сразу по шесть-восемь штук. Одни ей подарили друзья, другие она купила сама или получила от Диего.

— О, какая красота! — воскликнула Кристина, вытащив из груды драгоценностей большой серебряный перстень с тусклым желтым камнем размером с грецкий орех.

— Дарю, — махнула рукой Фрида.

— Нельзя разбазаривать такие вещи!

— Почему бы и нет! Ведь я тоже получила кольцо в подарок. А теперь осчастливлю тебя.

— Спасибо, Фрида. Кстати, ради чего вся эта суета? Куда ты собралась?

— В танцевальный зал на проспекте Инсурхентес. У них там новая группа, которая отлично поет баллады корридо. Мы едем с Исабель, там к нам присоединятся другие люди. Почему бы и тебе не пойти с нами? Будет весело!

Кристина вдруг смутилась и отвела глаза.

— Я бы с радостью, но мне некого оставить с Изольдой и Антонио.

Фрида удивилась, но не стала допытываться.

Уже далеко за полночь Исабель высадила подругу перед домом в Сан-Анхеле. Весь вечер шел дождь, вода еще булькала в канаве у дороги, хотя сейчас ливень уже превратился в легкую морось. Перешагнув через большую лужу, Фрида прошла через ворота за живую изгородь. На отдельных кактусах за последние дни пробились нежные красные цветочки, так что изгородь уже не казалась такой ужасной. «Дождь пойдет растениям на пользу», — обрадовалась Фрида, взглянув на посадки фруктовых деревьев, жакаранд и бугенвиллей. Волосы у нее намокли, но ей было все равно. Взгляд упал на окна студии Диего: там горел свет; возможно, муж еще работал. Фрида решила сделать ему сюрприз. Она поднялась по винтовой лестнице в своем крыле дома и осторожно прошла по мосту, соединяющему крыши. Из-за дождя было довольно скользко. Мыслями Фрида все еще оставалась в прошедшем вечере. В танцевальный зал наведался Альфаро Сикейрос, и ей хотелось рассказать об этом Диего.

Дверь, как обычно, была не заперта. В конце концов, в этот коридор нельзя было попасть, не пройдя сначала через крыло Фриды. Она пересекла кабинет Диего и остановилась в галерее, откуда просматривалась двухуровневая студия, вход в которую находился этажом ниже. Горел камин, потому что вечер выдался прохладным; пламя трещало и отбрасывало дрожащие отблески на стены. В мастерской Диего царил привычный беспорядок. По стенам висели картины, повсюду стояли разложенные мольберты, валялись книги и эскизы, кисти и множество фигурок из его коллекции древностей. Стулья и оттоманка были завалены бумагами. До Фриды донесся какой-то слабый звук, похожий на тихий хлопок. Потом ей показалось, что она услышала стон. Она сделала шаг в сторону, чтобы заглянуть за пилястру. Снаружи снова забарабанил дождь. Фрида взглянула в окно, выходившее на улицу, и увидела, как гнутся на ветру ветви старого кедра.

— Диего? — тихо позвала она, но он не ответил.

Она спустилась на три ступеньки по лестнице и замерла. Внизу, на полу перед камином, лежала Кристина. Фриде была видна только верхняя часть тела, потому что остальное загораживал мольберт. Глаза сестры были полузакрыты. Фрида сразу узнала это выражение: она видела его на картине в Национальном дворце.

«Диего рисует ее, — сказала себе Фрида. — Сестра здесь, потому что Диего ее рисует». Но она тут же отбросила эту мысль: в комнате было слишком темно, чтобы рисовать. Ее разум отказывался принимать то, что уже знало сердце. Она сделала еще несколько шагов вниз по лестнице и теперь смогла разглядеть сестру целиком. На ней лежал Диего. Оба были без одежды. Задница Диего двигалась вверх-вниз, слышались ритмичные шлепки тел.

Фрида зажала рукой рот. Но охватившее ее отчаяние было настолько велико, что она все-таки закричала. Она смотрела на отвратительную сцену и кричала. В голове у нее тут же возник образ: рука, державшая ее все эти годы, разжала пальцы и исчезла. В детстве она как-то шла за руку с отцом. Внезапно Гильермо настиг приступ. Отец упал, и она осталась одна. Тот детский страх никогда не покидал ее, и теперь он стократно усилился. Только на этот раз пальцы разжал Диего, оставив ее беззащитной.

Ривера повернул голову, но Кристина заметила ее раньше. Ее глаза наполнились ужасом. Она оттолкнула Диего, вскочила и схватила одежду, разбросанную радом.

Диего медленно поднялся. Он стоял, прикрывая Кристину своим массивным телом.

— Фридуча, — прошептал он. — Что ты здесь делаешь?

Фрида все еще не могла пошевелиться. Она смотрела то на мужа, то на сестру. Медленно приходило прозрение. Вот почему Кристина не захотела пойти с ней. Вот почему Диего в последнее время пребывал в превосходном расположении духа. Видимо, их связь продолжается уже какое-то время. Когда это началось? Должно быть, художница задала этот вопрос вслух, потому что Диего пробормотал:

— Фрида, это ничего не значит.

Но по возмущенному взгляду Кристины Фрида поняла, что это неправда.

Она не могла больше ни секунды выносить это зрелище. Развернувшись, она пробежала по лестнице, а потом по подъемному мосту в свою квартиру, заперла наружную дверь и дверь в свою комнату, после чего сползла по стене. Силы покинули ее, и из глаз хлынули горькие слезы.

Спустя мгновение в дверь постучал Диего:

— Фрида, открой! Давай поговорим. Фридуча, прошу тебя. Не принимай это близко к сердцу. Это ничего не значит. Фрида!

Ты обещал, что всегда будешь со мной, — прошептала она. — И нарушил обещание. Ты меня оставил.

— Фрида, впусти меня.

Она медленно поднялась и пошла в ванную комнату. Никогда еще в своей жизни она не чувствовала себя такой грязной. Она набрала в ванну воды, затем разделась и принялась тереть тело мочалкой, пока кожа не покраснела. Фриде хотелось смыть с себя прошлую жизнь с Диего. Она все еще слышала, как он зовет ее, но не отвечала. Лишь окончательно замерзнув в остывшей воде, она легла в постель.

На следующее утро художница приняла решение и вознамерилась немедленно пойти к мужу и поставить его в известность. Открыв дверь на балкон на крыше, она обнаружила перед дверями спящего Диего. Должно быть, он провел там всю ночь. Но это уже ничего не меняло.

Ривера протер обеими руками лицо и причесал растопыренной пятерней шевелюру. Этот жест Фрида очень любила. Она и сама частенько приглаживала ему волосы пальцами. «Как жаль, что больше этому не бывать», — подумала она. Диего попытался встать.

— Фрида, пожалуйста, позволь мне объяснить… Я прошу прощения!

Она не дала ему договорить:

— Ты когда-нибудь был мне мужем? Да, это правда, что у нас был договор: никакой супружеской верности! — Она буквально выплюнула последние слова. — Но взамен ты обещал мне преданность! И дружбу! Товарищество! Я не только потеряла мужа, но и лишилась сестры. Вот что ты называешь дружбой? Диего, ты предал меня. И разбил мне сердце — единственную часть тела, на которую я еще могла полагаться. — Она горько засмеялась.

— Что будем делать? — беспомощно спросил Ривера спустя несколько минут.

— Что будешь делать ты, я не знаю. Что касается меня, я ухожу. — Ее голос был тверд, как кусок стекла. И сердце превратилось в холодное стекло. Она изгнала оттуда все чувства: впустив в душу горе и отчаяние, она рано или поздно простила бы Диего и осталась с ним. А этого Фрида не могла и не хотела делать. На сей раз он зашел слишком далеко. Она тихо повернулась и ушла в свой дом, заперев за собой дверь.

Она слышала, как Диего стучит в дверь внизу, но поручила Миранде, их домработнице, не впускать его ни при каких обстоятельствах.

Фрида как раз забрасывала последние вещи в чемодан, когда вошла Кристина вся в слезах.

— Вы только посмотрите! Это он тебя послал? — рявкнула Фрида.

— Фрида, пожалуйста, выслушай меня. Я не хотела причинить тебе боль, и до сих пор не хочу. Ты моя сестра! Но Диего меня просто околдовал. Он гений, и мне очень хорошо рядом с ним. Я все-таки простая женщина, рисовать не умею, в газетах обо мне ничего не пишут, у меня нет знаменитых друзей, меня бросил муж…

— И мой муж только что меня бросил — точнее, предпочел мне тебя. И у тебя все-таки есть дети, — резко оборвала его Фрида.

— Ты всегда была папиной любимицей. Я тебе не ровня. Все восхищаются тобой, ты великая художница А я — ничтожество! И вдруг Диего разглядел меня захотел меня… Он говорит, что ты не можешь утолить его аппетиты в постели… Фрида, он мужчина с большими потребностями. Я знаю, что у него бывают другие женщины. Но раньше среди них не было моей сестры. Черт возьми, Кристина, почему ты не сказала «нет»?! А теперь проваливай!

— Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? Что я скажу Изольде и Антонио? Они так тебя любят, и ты тоже их любишь.

Фрида покачала головой.

— Уходи, — повторила она, понимая: если произнесет еще хоть слово, то сломается. И лишь оставшись одна, она позволил себе рухнуть в кровать. Фрида четко осознавала свое решение и его последствия. Она потеряет не только Диего и Кристину, но и племянников. Она потеряет дом. Неизвестно, на что она будет жить. Но она решительно встала и встряхнулась. Все получится. Самое главное сейчас — убраться подальше от Диего. Иначе ей конец.

Глава 18

В конце концов Алехандро помог ей найти небольшую квартирку в центре. Фрида окружила себя красочными нарядами, куклами, старыми мексиканскими статуэтками и собственными картинами. Она теперь часто бывала одна. Впервые в жизни она оказалась предоставлена самой себе, и в этом были свои преимущества. Она могла рисовать когда и сколько угодно. Но ночью в постели ей бывало одиноко. Ей не хватало Диего. В такие моменты она топила одиночество в бокале коньяка.

Не проходило и дня, чтобы Фрида не скучала по мужу. И по нему, и по своим домашним животным — собачкам и обезьянкам, — которые всегда были с ней в Сан-Анхеле.

Порой она встречалась с друзьями и выходила в город, но в основном сидела в квартире и не виделась ни с кем, кроме Миранды, которая приходила постирать, погладить и прибраться. Служанку отправлял Диего. Фрида знала, что по возвращении Миранды Диего устраивает ей допросы, но ей было все равно. Она много думала и читала, опять взялась штудировать классиков революции, но не пренебрегала и новыми американскими романами. Она пыталась создать вокруг себя мир, не имевший ничего общего с Диего. Как ни странно, иногда это было приятно. До первого приступа тоски.

И еще Фрида рисовала. Правда, пришлось отказаться от порыва изобразить предательство Диего и Кристины: рана еще кровоточила. Сюжет доя новой картины xудожница нашла случайно, прочтя в газете о жестоком убийстве, которое произошло всего через несколько улиц от нее. Мужчина в порыве ревности убил жену истыкав ее кинжалом, а потом заявил полицейский, что хотел всего лишь легонько припугнуть супругу Эта история весь день не выходила у Фриды из головы. И сам собой родился образ: обнаженная женщина лежит вся в крови; на теле видны многочисленные колотые раны. Рядом с кроватью стоит мужчина в белой, но заляпанной кровью рубашке. На голове — шляпа. В правой руке он все еще сжимает окровавленный нож, а в левой держит платок. Женщина не имела никакого сходства с художницей, но в лице убийцы просматривались черты Диего. Фрида не могла дождаться, когда вернется домой и сделает эскиз. Она нашла тему для новой картины! Впервые после предательства Диего на лице у нее появилась улыбка.

— На этой картине я изображу свою боль, но не физическую, а душевную. Мужчины всегда готовы совершать насилие над женщинами, но при этом утверждают, что ничего страшного не случилось: всего-то несколько царапин, — поделилась она с Исабель, когда та заглянула к ней в гости. Художница горько рассмеялась, вспомнив фразу, которую Диего однажды бросил репортеру. «Чем сильнее я влюблен в женщину, тем больше хочу причинить ей боль». — Думаю, можно догадаться, как сильно он меня любит!

— Ах, Фрида, ну зачем так говорить? — укорила ее Исабель.

— Отчего нет, если это правда?

Исабель и доктор Элоэссер, с которым Фрида по прежнему переписывалась, были единственными, кто знал, каково ей на самом деле.

«В последние месяцы на мою долю выпало столько страданий, что вряд ли я быстро восстановлюсь, — писала она врачу в Сан-Франциско, благодаря за присланные книги. — Но я приложу все усилия, чтобы забыть свою жизнь с Диего и представить, будто ничего не было. Я верю, что работа поможет мне отвлечься и не думать о нынешних проблемах».

Страдая ночами от бессонницы в постели, которая казалась слишком большой для нее одной, Фрида винила в случившемся себя. «Я не хотела замечать его потребностей, — терзалась она. — Разве я не клялась себе и ему, что сделаю все ради его счастья? Я не сдержала слова, и вот расплата».

Внешне Фрида казалась все той же — жизнерадостной, уверенной в себе. Когда Исабель передала, что Диего ревниво отреагировал на новость о ее частых выходах в свет, внутри художница восторжествовала. Впрочем, она легко обошлась бы без этой маленькой победы, отравленной горечью.

В последующие недели Фрида медленно приходила в себя. В основном она черпала силы в искусстве. Порой она отправлялась в бары и танцевальные залы и веселилась до упаду, но иногда ее накрывала черная пелена горя. Диего расспрашивал о жене не только Миранду: он засыпал вопросами всех общих друзей, даже Алехандро, который все передавал Фриде.

— Он признался, что гордится тем, как ты справляешься, — говорил Алехандро. — «Любая другая женщина осталась бы со мной и поступилась бы своим достоинством. Но не Фрида. Я действительно не знаю ни одной женщины, которая была бы настолько бескомпромиссна. Ей даже не нужны мои деньги! Она кажется нежной и уязвимой, но у нее сердце львицы!» — так он сказал.

Нечто подобное ей говорила и Элла Вулф Подотга пришла сразу же, узнав, что Фрида рассталась с Диего.

— Но вы действительно принадлежите друг другу — с грустью заметила она. — Я не знаю другой такой гармоничной пары.

Фрида вздохнула.

— Между мной и Диего словно натянута эластичная нить. Чем больше мы отдаляемся друг от друга, тем сильнее она натягивается, и если мы расходимся слишком далеко, нас начинает тянуть друг к другу с чудовищной силой, которой трудно противостоять.

— И вы воссоединяетесь, — закончила за нее Элла и с надеждой спросила: — Вы сейчас как раз на этой стадии?

— Если бы все было так просто. Когда мы близко, между нами нет никакого напряжения. Мы оба начинаем скучать, ищем разнообразие и стремимся к разрыву. И вся игра начинается заново. Я даже не знаю, есть ли на свете супруги, похожие на нас.

— Ох, Фрида, — вздохнула Элла, обняв подругу. — Диего действительно изо всех сил старается тебя вернуть. Он всем и каждому рассказывает, как гордится и восхищается тобой.

Фрида стояла на кухне и готовила тортильи. Ловкими пальчиками она начиняла куриным фаршем лепешки из теста, раскатывала их и откладывала в сторону на противень. В дверь постучали. Фрида посмотрела на часы: рановато для Исабель. Подруги договорились сходить в кино, но оставался еще час. Она подошла к двери и открыла.

На пороге стоял Диего.

Увидев его, Фрида испугалась. Поникший, с опущенными плечами, он выглядел больным. В глазах у него она прочла страх: Ривера боялся, что его прогонят. Но ощущения триумфа у нее это не вызвало, только грусть.

— Чего тебе нужно? — спросила она. Ее словно ударили в живот, и пришлось взять себя в руки, чтобы не броситься мужу на шею. Если это произойдет, все повторится, и она не знала, хватит ли у нее сил сопротивляться.

— Фрида, — только и сказал Диего.

Не раздумывая, она шагнула в сторону, давая ему пройти.

Он последовал за ней, вне себя от изумления и восторга. «Он не ожидал, что я его впущу», — поняла Фрида.

Ривера осторожно сделал несколько шагов и осмотрелся.

— Отличное у тебя тут местечко, — заметил он, рассматривая картины и кукол, фигурки из папье-маше и маленькие статуэтки. Потом его взгляд упал на картину, на которой была изображена заколотая женщина на кровати. — Ради всего святого, Фрида! — вскричал Диего. — Вот кем ты меня видишь? Вот кем ты чувствуешь себя?

— Не хочешь присесть?

Фрида взяла картину и развернула ее лицевой стороной к стене, затем убрала со стула разноцветные ленты и ткани. Странный блеск мелькнул в глазах Риверы, нечто вроде надежды. Он опустился на стул, древесина жалобно скрипнула, и Фрида невольно улыбнулась.

— Чего тебе нужно? — еще раз спросила она, но на этот раз тихо.

Диего посмотрел на нее.

— Ты. Мне нужна ты, Фрида. Я хотел посмотреть, как ты живешь… Судя по всему, лучше меня. Хотя эта картина… Я волнуюсь за тебя.

— У тебя же есть шпионы.

— И тем не менее, Фрвда, я очень скучаю по тебе Никогда бы не подумал, что могу так скучать.

Он не просил ее вернуться: понимал, что она не настолько слаба. И Фрида это оценила.

Я знаю, что ты не вернешься ко мне, — заявил он, будто прочитав ее мысли. — Во всяком случае, пока. Любая другая сдалась бы, но не ты. — Диего вдруг вскочил со стула и опустился перед ней на колени.

От неожиданности Фрида прыснула.

Сначала его удивила эта реакция, но потом у него по лицу расползлась улыбка. Супруги переглянулись и рассмеялись. На мгновение Фрида почувствовала облегчение.

Все еще, стоя на коленях, Ривера спросил:

— Можно прийти еще раз?

Фрида кивнула и протянула ему руку, помогая встать. Проводив мужа до двери, она подошла к окну и подождала, пока Ривера спустится на улицу. Тот напевал себе под нос и приплясывал на ходу, чуть ли не подпрыгивая от радости. Фрида громко расхохоталась. Он услышал и поднял голову; их глаза встретились. Потом Диего раскинул руки и крикнул:

— Фридуча, я люблю тебя!

В ту ночь, впервые за долгое время, Фрида уснула с улыбкой на губах. «Возможно, все и правда наладится», — подумалось ей.

Диего вернулся уже на следующий день. У него на плече сидела ее любимая обезьянка. Зверек протянул к Фриде маленькие лапки и ловко прыгнул в ее объятия.

— Видишь, она скучает по тебе не меньше меня. Так что ты не будешь одинока, — пояснил Диего и напра вился к выходу.

— Завтра я приду к тебе и принесу поесть. От тебя кожа да кости остались.

Диего обернулся, расплывшись в широкой улыбке. — Только не думай, что ты победил, — произнесла Фрида вслух, закрыв за ним дверь.

Пока маленькая паукообразная обезьянка изучала квартиру, Фрида предавалась раздумьям. «Может быть, это выход? — спрашивала она себя. — Мы видимся, но не живем вместе». Ей вспомнилось пророчество Аго-сто. Что же он еще говорил? Что они с Диего как солнце и луна: не могут жить друг без друга, хотя порой причиняют друг другу сильнейшую боль.

Обезьяна нашла на столе миску со свежими фруктами и запустила в нее лапку. Фрида замахала руками, чтобы прогнать проказницу.

С тех пор они с Диего часто ходили друг к другу в гости и проводили много времени вместе. Но их отношения так и не стали прежними. Фрида больше не доверяла Диего как прежде, безоговорочно и нерассуждающе. Он оставил у нее в квартире пару своих костюмов, обеспечивал ее деньгами. Клялся, что она его единственная большая любовь, но он не может отказаться от других женщин.

— С Кристиной все кончено. Она страдает. Как и я. Ты должна помириться с сестрой, хотя бы ради себя.

Но Фрида не могла решиться. Она даже не знала, как смотреть в глаза сестре и говорить с ней. Однажды, случайно увидев Кристину на улице, Фрида укрылась в магазине. Кристина тоже заметила ее, нерешительно потопталась перед витриной и ушла опустив голову. Эта случайная встреча заставила Фриду осознать, что рана еще не зажила. А вдруг они с Кристиной столкнутся на вечеринке или в ресторане? Или в доме Диего? Сможет ли Фрида сдержаться? Сама мысль об этом вызывала у нее приступ паники. «Мне нужно найти способ справиться с собой, — решила она. — Лучше держаться подальше от Диего».