Все дозволено (Сборник)

Часть третья
ГОЛУБОЕ СОЛНЦЕ
Глава 1
КАПИТАН СЕРДИТСЯ. ЕЩЕ ОДИН «СЕЗАМ»

Они остановились в двадцати метрах от города, как паз там где отблески голубого солнца ложились плотнее и гуще. Запыленная чернота под ними показалась запекшейся кровью.

— Здесь и расстанемся, — сказал Капитан, — надеюсь, что ненадолго.

— Если к утру не явитесь, мы с Аликом выезжаем на вездеходе, — буркнул Малыш.

— Не паникуй.

— А если мне вся эта затея не нравится. Почему без вездехода? Машина не помеха. Хочешь — авто, хочешь — крепость.

— Авто не пройдет, а крепость не понадобится.

— Веришь Учителю?

— Верю.

— Тогда пусть первым проходит Библ. Ты не имеешь права рисковать жизнью.

— Согласен, — сказал Библ.

— Давайте, я рискну, — вмешался Алик. Вмешался без всякой надежды, что его послушают.

— Помолчим, — предложил Малыш.

Помолчали, все еще не решаясь расстаться. В глубине души все, кроме Капитана, соглашались с Малышом: вездеход не помеха. И в упрямстве Капитана, настаивавшего на пешеходной прогулке, был неоправданный риск.

Но Капитан улыбался.

— Мы уже перешли границу, — сказал он, кивнув на яркие блики на черном стекле пустыни. — И все живы.

— Пока живы, — вздохнул Малыш. — Пошли, Алик. Мы не прощаемся.

«Играем, — подумал Капитан. — Все человеки, всем страшно. А вездеход все-таки следовало оставить дома. За доверие надо платить доверием». Он еще раз оглядел надвинувшуюся панораму города. Вблизи она превращалась в совсем уже непонятный хаос геометрических сочетаний и форм. Ничто не замутняло его — ни туман, ни пыльные вихри. В стерилизованной чистоте воздуха все казалось еще диковиннее, чем издали. В первый раз Капитан увидел это, когда Док, шатаясь, подошел к своему выпуклому окну. Тогда в лучах такого же голубого солнца посреди черной пустыни повис цветной мираж города, который только ребенок мог назвать городом, нагромоздив его из хаоса раскрашенных шаров и кирпичиков. «Цветная дичь, — сказал тогда Док. — Город другого мира, может быть, другого измерения, и все-таки город».

Второй раз город открылся сегодня утром через день после возвращения их из Аоры. А день был нервозный и суматошный. До обеда отсыпались, возмещая усталость бессонной ночи, потом несколько часов рассказывали и спорили, сочиняя донесение на Землю о загадках Гедоны, и снова до ночи размышляли о них и спорили. Гипотезы возникали и отбрасывались, как ответы на вопросы кроссворда. Вымершее животное Юрского периода. Динозавр? Не подходит. Мало букв. Птеродактиль? Много букв. Остаток пищи. Какой пищи? Первого или второго? Скорлупа от яйца? Не лезет. Гуща от супа? Букв не хватает.

А разве их пребывание на Гедоне не оборачивалось таким же безнадежным кроссвордом? Какой строй на Гедоне? Просвещенный абсолютизм? Мозг король, Координатор — правитель? Или диктатура? Чья? Технократической элиты какой-нибудь? Так техники нет. Ни одного аппарата. Ни кнопок, ни выключателей. Анархия? Похоже. Только государственный порядок все-таки есть. Не в Аоре, а где-то рядышком. Да и в Аоре все, как солдатики, подчиняются тестам — потреблять потребляй, а информацию накапливай. А то в переплав, на регенерационный конвейер. Нет, не годится анархия: и буквы не те и смысл не подходит.

— А если диктатура телепатическая? — предположил Алик. — Мозг обеспечивает психовоздействие, Координатор — порядок.

— Нет, Алик, — тут же опроверг Капитан, — порядок только в регенерационных залах. Но это порядок конвейера, автоматических действий, автоматически управляемых. Человека собирают, как автомашину, по частям. Восстанавливается сердечная деятельность, потом дыхание, кровообращение, обмен веществ. Что происходит с памятью, тебе понятно. Это не порядок, а беспорядок, возвращение вспять, упущенный камень Сизифа.

— А сколько жителей в Аоре? — поинтересовался Библ.

— Около трех миллионов, если верить Учителю.

— Значит, три миллиона диктаторов. Образца для сравнений нет.

— Есть, — сказал Малыш.

Никто не понял.

— Санаторий в Дубровнике.

Капитан свистнул: остроумно! Ай да Малыш.

— А что? — удивился Алик.

— А то. Санаторий с автоматическим сервисом. Персонала нет. Ни этажных, ни коридорных. Все снабжение на компьютерах. Продиктуешь на «входе», получишь на «выходе». Хочешь — ласты для подводного плавания, хочешь бифштекс с луком. А свобода полная. Только правил не нарушай. Так ведь и в Аоре есть правила. Чудные, но есть.

Капитан умолк, заметив усмешку Библа.

— Вы забыли аппарат, Капитан.

— Какой аппарат?

— Обслуживающий. Не персонал — аппарат! За стенами ваших спален, за пультами компьютеров, за подносами автораздатчиков, за блоками регистрационных машин. А ведь это — люди! Вычислители, программисты, диспетчеры, наладчики подающих конвейеров, просто механики, ремонтники, мастера. Они не антагонисты отдыхающих. Они в одном классовом ряду. А в Аоре?

Капитан задумался.

— Не знаю.

— Но ведь они есть и в Аоре. Вы видели их в регенерационных залах. Что скажете?

— Точны, ритмичны, — Капитан загибал пальцы, — вымуштрованы.

— Кем?

— И этого не знаю.

— Может быть, все-таки роботы?

— Не думаю. Есть в них, несмотря на автоматизм, что-то неуловимо человеческое.

— А если так, то в каких классовых рядах они с аорийцами? Экспериментаторы и подопытные кролики, как полагает Алик, или хозяева и слуги? Люди разных биологических видов, разных цивилизаций или просто двух классов — угнетающего и угнетенного? Антагонисты или союзники, друзья или враги?

Снова задумался Капитан.

— Бездельники и работяги, — сказал Малыш. — Только это и ясно. Остальное туман.

— А может, цивилизации равноправны? — предположил Библ.

— Учитель говорил только об одной — потребляющей, — вспомнил Капитан и нахмурился. — А не отставить ли нам гадания? Несколько неизвестных в уравнении еще не найдено. Так завтра с утра и начнем. С Голубого города, или Нирваны, смотря что откроется.

Открылся город.

Алик возвестил об этом, ворвавшись в комнату с электробритвой в руках. Палило нормальное рыжее солнце, но голубое уже догоняло его, обходя синее. Каждое утро очередность их восхода менялась, но до сих пор Капитан так и не удосужился вычислить их орбиты. Да и сейчас его интересовало другое.

Памятная картина, открывшаяся из этого же окна в первый день их появления на станции. Фантоматика знакомых и незнакомых геометрических тел, сплющенных, вытянутых, перекошенных и промятых. Все это пестрило, переливаясь всеми цветами спектра, где-то застывало, обнажая бесформенность и уродство, где-то двигалось, извиваясь и мутнея. Когда глаз привыкал, бесформенность и бессмысленность уже не раздражали, а притягивали, в непонятных изломах и перекосах появлялась своя архитектурная мелодия, и уже нельзя было оторвать глаз. На этот раз мираж был ближе, не более полукилометра отделяло его от окна, и он не дрожал и не таял. Трудно было назвать его городом, но Док не ошибся: город! Чужой, неземной, даже не сказочный, но именно своим неправдоподобием перехватывающий у вас дыхание.

— Вездеход готовить? — спросил Малыш.

— Зачем? Два шага отсюда. Пешком дойдем.

— А энергозаслон?

— Снят. Это не обычная связка, а сближение фаз.

Отказался Капитан и от земного оружия. Взяли только «хлысты» и парализаторы. Малыш мрачнел. Ему очень хотелось пойти вместо Библа, но очередь соблюдалась строго. Соблюдался и порядок: двое в походе, двое на станции. Да и не было оснований тревожиться. Лишь собственная неосторожность, лихачество и непродуманность ситуации могли привлечь непредвиденную опасность. Любое осложнение в походе можно и должно было предвидеть.

Расставшись с товарищами, Капитан и Библ шли молча, не отрывая глаз от неправдоподобного города. Он подымался высоко, но ничто не говорило об этажности. Только на разных уровнях — их было довольно много: Библ на глазок сосчитал более шестнадцати и бросил — город пересекали плоскости, связанные, в свою очередь, с передвижением каких-то неопределенных механических форм. Впечатление неопределенности вызывалось или смутностью контуров, или быстротой движения. Иногда плоскости искривлялись, образуя подобие стадионов, пересеченных зигзагами телевизионных башен или портальных кранов со стрелами, излучающими что-то вроде неонового свечения. Все это напоминало скорее не город, а завод неопределенного назначения и фантастической технологии. Можно было угадать даже цеха со световыми табло и переплетающейся проводкой, гигантские пульты еще более гигантских счетно-вычислительных конструкций, веера труб с сетчатыми покрытиями, мчащиеся вертикально и наискось огромные подобия лифтов и странные спиралевидные ленты всех цветов, пронзающие насквозь вся и все. Только одного нельзя было найти в этой псевдоиндустриальной сумятице домов, жилищ, этажей, окон, хотя и они иногда вычерчивались пучками молний по мутно-голубому фону неба или игрой цветных пятен, на вертикальных секущих плоскостях. Голубоватая серость, замутненный ультрамарин, десятки оттенков разведенного индиго блуждали где-то в высях, отдав все остальные краски нижним уровням города. В его неподвижных и мятущихся формах даже пристально наблюдающий глаз не обнаружил бы естественного цвета дерева или металла. Нигде не мелькнул бы мореный дуб, не сверкнула бы сталь, не засеребрился бы алюминий. Пристрастие Гедоны к яркой окрашенности сказалось и здесь: все переливалось и сверкало, как стеклышки в детском калейдоскопе. Только что синяя труба протянулась на десятиметровой высоте, выбрасывая разноцветные, хитро согнутые плоскости, как вдруг на ее месте распух оранжевый шар, покрылся лиловыми пятнами, съежился пучком стрел, ударивших в черную стену, стрелы рассыпались искрами, искры сверкнули звездами, а звезды снова слиплись в оранжевый шар, постепенно сузившийся до синей трубы. Моментами казалось, что эта движущаяся геометрия города не имеет материальных границ, а вычерчена только светом и цветом, и даже вблизи невозможно было разобрать, что рождается в этих заколдованных призрачных цехах — вещи-фантомы или их причудливо окрашенные тени.

Капитан и Библ молча, не сговариваясь, уже несколько минут стояли почти у самой границы города, если можно было назвать границей то стенку, то лестницу, то пестро окрашенную сеть, то пучки копий, похожих на фиберглассовые шесты, испускающие наверху зеленые искры. Но не думалось ни об искрах, ни о шестах, ни о чем-либо другом в этом дьявольском карнавале красок и форм. Думалось о хозяевах города, с которыми вот-вот придется столкнуться на разноцветных, чаще всего бело-розовых, спиралевидных лентах, оказавшихся вблизи эскалаторами — не то движущимися улицами, не то мобильными проходами в заводских цехах или подвижными подножками гигантских машинных пультов. Эти «улицы», вероятно, и видели Малыш с Аликом, промчавшись на вездеходе сквозь разреженную материю города, приняв пульты за «дома», а плоскости за «вокзалы».

Капитан и Библ оказались в лучшем положении: они могли наблюдать и «улицы» и людей близко и с неподвижной точки.

Люди были такие же, каких Капитан видел в регенерационных залах Аоры, в серо-голубых трико и в чуть поярче голубых курточках — точь-в-точь походные комбинезоны туристов или космолетчиков. Поражал непривычно голубой цвет их кожи, у одних бледнее, у других ярче или мутнее, вроде розоватых или кремово-желтых оттенков кожи у земного белого человека. Они чем-то напоминали североамериканских индейцев, только более миниатюрных и не краснокожих. Они сидели, стояли, передвигались, уплывали на эскалаторах, но нигде группами, только в одиночку, ни вдвоем, ни втроем. Эту некоммуникабельность их Капитан уже знал по регенерационным залам. Они не общались ни телепатически, ни словесно — это проверено. Может быть, работа не требовала общения; может быть, общение исключалось во время работы; может быть, отключались телепатические способности; может быть, их просто не было.

— А как мы с ними разговаривать будем? — вдруг спросил Библ.

Капитан вздрогнул: оба думали об одном и том же.

— Не знаю, — неуверенно протянул он. — Должен же быть какой-нибудь способ.

— Вы, кажется, уже пробовали.

— Возможно, общение исключалось только в регенерационных залах. Я не верю в некоммуникабельность общества. Даже глухонемые обучаются.

— А вдруг они тоже глухонемые? Не исключено, между прочим.

Капитан пожал плечами.

— Тем легче найти способ общения.

— А если роботы?

— Не верю.

— Я имею в виду биороботов. Выращенных в колбах по соответствующим эталонам. Почему нет? На Земле давно додумались, только отказались за ненадобностью. А здесь надобность прямая и непосредственная.

Капитан не понял: почему прямая, почему непосредственная?

— А сравнение с санаторием помните? Где ваш закулисный аппарат обслуживания? Где супермеханики, синтезаторы, телекинетчики, диспетчеры пространственных связок? Здесь, Капитан.

— Но почему роботы?

— А кто безотказней молчаливых и покорных китов может поддерживать ваш потребительский рай?

— Нет, не думаю, — не согласился Капитан. — Рай рассчитан на сроки, близкие к вечности, а спины у китов могут ослабнуть и прогнуться. Ангелы не соприкасаются с обслуживающим персоналом, да и для управления всей этой недоступной им техникой требуется интеллект более могучий, чем ангельский. Мозг не рассеивает своего интеллекта, а Координатор только супермашина. Но как бы ни была совершенна машина, всегда, особенно в пределах, близких к вечности, могут возникнуть ситуации, требующие решений, доступных только человеческому уму. Подумайте, Библ. Сто против одного, что мы встретим здесь людей, а не роботов.

Они подошли к эскалатору, откуда-то поворачивающему по краю черной пустыни. Ровная, без швов и скреплений лента чем-то напоминала беговую дорожку.

— Выходим на «улицу», — усмехнулся Капитан. — Еще один «сезам».