Глава шестая

Как только скрипнула входная дверь, Рейн-Мари мгновенно проснулась и встала с постели.

– Арман?

– Oui, – отозвался он шепотом, сам не зная почему.

Рейн-Мари включила свет в коридоре.

– Что Стивен? – спросила она, обнимая его.

– По-прежнему жив.

– Слава богу. – Не успев произнести эти слова, она подумала, не рано ли славить Бога. – Как он?

– Состояние критическое. Мне не разрешили посмотреть на него.

– А ты как?

Рейн-Мари посмотрела в его изможденное лицо и вгляделась в его глаза. Потом снова прижала его к себе, а он заключил ее в объятия.

Они поплакали о Стивене.

О себе.

О мире, в котором могут происходить такие вещи, когда счастливые люди идут по знакомой улице.

Они разомкнули объятия, вытерли слезы, высморкались, и Арман прошел за ней в кухню.

По дороге домой в такси он хотел только обнять Рейн-Мари, принять горячий душ и забраться в кровать. Но теперь он сидел за кухонным столом, глядя перед собой.

Рейн-Мари поставила на газовую конфорку видавший виды чайник, достала заварочный.

Кухня была старомодная. Они собирались ее обновить, но как-то все руки не доходили. Вероятно, потому что никто из них по-настоящему не хотел здесь ничего менять. Такой эта кухня была при Зоре, бабушке Армана, которая заправляла здесь, разговаривая на странной смеси идиш, немецкого и французского.

Она выросла в Париже и потому говорила на французском и идиш – языке ее родителей. А немецкий освоила в лагерях.

Она завещала Арману квартиру вместе со всем ее содержимым, сводившимся главным образом к ее безграничной любви, которую он всегда носил с собой в сердце.

«Nein. Opshtel, – почти слышал ее голос Арман. – Чай всегда лучше, когда wasser еще не совсем bouillant[23]. Пора бы тебе уже выучиться», – выговаривала она ему.

«Не plotz»[24], – неизменно отвечал он, что сильно веселило ее.

Его бабушка давно умерла, и теперь он наблюдал за тем, как Рейн-Мари хозяйничает на этой кухне, отводя от глаз выбившиеся седые пряди. Она принесла чайник с хорошо заваренным чаем и кувшин молока из старого капризного холодильника.

– Merci, – сказал Арман, размешивая сахар. – Врачи говорят, что у него, возможно, поврежден мозг, но все же активность наблюдается.

Рейн-Мари отхлебнула чая. Она знала: Арман думает о том же, но пока не может это сказать.

После чая Арман принял горячий душ, подставив лицо под воду. Пробуя на вкус соль, смываемую с его лица.

Он лег в кровать рядом с Рейн-Мари и сразу же погрузился в глубокий сон.

Три часа спустя, когда сквозь кружевные занавески в комнату проник свет, Арман проснулся. В первый момент он испытал полное умиротворение. Здесь, в этой знакомой квартире. В окружении знакомых запахов, таких домашних, таких привычных.

Но секунду спустя он все вспомнил и тут же схватил телефон, чтобы проверить сообщения.

Из больницы не пришло ни одного.

Рейн-Мари уже встала. Она прошлась по магазинам на улице Рамбюто и принесла свежие круассаны из любимой пекарни Армана «Pain de Sucre».

Он пошел на запах крепкого душистого кофе и увидел на кухонном столе сыр, малину, спелые груши. И круассаны. Вместе с pain aux raisins, купленными вчера вместе со Стивеном.

– Уже встал? – спросила Рейн-Мари. – Как спалось?

– Хорошо. Очень хорошо, – сказал он, целуя ее. – Недолго, но сон был глубокий.

– Из больницы больше ничего?

– Нет. А как ты?

– Пожалуй, я пока не оправилась от потрясения. Не могу поверить, что это случилось.

Арман обнял ее, потом ушел в ванную, еще раз принял душ и побрился. Одеваясь, он увидел свой вчерашний костюм, брошенный на стул. Даже с другого конца комнаты кровь бросалась в глаза.

Он снова проверил сообщения в смартфоне, опасаясь найти то, чего он так боялся. Больница наверняка сообщила бы, если…

За завтраком он позвонил Даниелю, потом Анни. Вчера ночью он отправил им сообщения с последними сведениями о Стивене, но теперь хотел услышать от них, как дела.

Ответил ему Жан Ги:

– Из полиции есть новости?

– Non. Я как раз собирался позвонить.

– Они рассматривают дело как попытку убийства?

– Да.

Жан Ги вздохнул:

– Слава богу. Чем я могу помочь?

– Ты вчера общался со Стивеном больше, чем я. Он не говорил ничего такого, что может быть важным? Что-нибудь о его нынешних проектах, о его тревогах?

– Мы с Анни перебирали наш вчерашний разговор с ним. Ничего не нашли.

На заднем плане послышался голос Анни:

– Телефон, скажи ему про телефон.

– Oui. Он все время поглядывал на телефон, словно ждал звонка или сообщения.

– Вот как, – сказал Арман.

Стивену обычно очень не нравилось, когда люди доставали телефон за столом, уже не говоря о том, чтобы пользоваться им.

– Каким он тебе показался? – спросил Арман.

– Как обычно. В хорошем настроении.

– О чем вы говорили?

– Да ни о чем. Ну… – Жан Ги рассмеялся. – Я упомянул об одном проекте на работе, и он как будто заинтересовался, а потом обвинил меня в том, что я понапрасну трачу его время.

Арман задумался. Он тоже вспоминал свой разговор со Стивеном в Музее Родена. И хотя Стивен казался таким же, как всегда, один странный момент все-таки был. Когда они говорили про дьяволов.

«Не прямо здесь», – сказал он. И это навело Армана на мысль, что Стивен знает где.

Теперь он пожалел, что не стал уточнять, но тогда это казалось таким безобидным.

А затем Стивен добавил, что не боится смерти.

Арман надеялся, что это правда, но теперь он увидел в этих словах что-то еще. Не то, что его крестный был провидцем, а то, что Стивен действительно знал о чем-то.

– Если это было сделано намеренно, то кем? – спросил Жан Ги.

– Стивен многим досаждал, – ответил Арман.

– Вы думаете, это месть?

– Или превентивный удар. Нанесение удара, прежде чем удар нанесет он.

– Миссис Макгилликадди должна знать, если Стивен что-то планировал, – сказал Жан Ги.

«Черт, – подумал Арман. – Миссис Макгилликадди. Нужно было позвонить ей вчера вечером».

Эта женщина долгое время служила у Стивена секретарем и помощником.

Он посмотрел на часы. Разница с Монреалем составляет шесть часов. Значит, там сейчас час ночи. Пусть пожилая женщина поспит спокойно несколько часов, прежде чем узнает новости, которые наверняка ее потрясут. К тому же через несколько часов он будет больше знать о состоянии Стивена.

Попрощавшись с Бовуаром, он позвонил Клоду Дюссо.

– У нас есть записи с камер видеонаблюдения, – сказал префект. – Этот фургон был угнан в тот же вечер. У нас есть запись, на которой он сворачивает на улицу Риволи сразу после того, как сбили месье Горовица. Оттуда он направился на мост Конкорд, затем на левый берег, а оттуда на юго-восток. Но потом этот фургон исчез на маленьких улочках. Машину мы найдем, я в этом не сомневаюсь. Другой вопрос, что она сможет нам рассказать. Есть новости о состоянии месье Горовица?

– Пока никаких. Мы сейчас едем туда.

– Арман… – Префект помедлил. – После того как ты выспался и поразмыслил, ты продолжаешь утверждать, что это была преднамеренная попытка убить месье Горовица?

– Да.

Ответ был недвусмысленный, именно такого ответа и ждал Дюссо. Но настойчивость Гамаша и его личная заинтересованность вызывали беспокойство и затруднения.

– Скорее всего, это месть, – сказал Дюссо. – Сколько компаний и людей он погубил за свою карьеру?

– Они погубили себя сами. Он их просто ловил. Он был одним из первых, кто раскрыл махинации Мейдоффа[25] и сообщил в Комиссию по ценным бумагам и биржам США.

– «Энрон»[26], кажется, тоже его рук дело.

– Да. Кен Лей был его другом. Но это не помешало Стивену дать показания против Кена. Можешь мне поверить, Стивен не получил от этого никакого удовольствия, но он сделал то, что считал правильным.

– Своего рода ангел-мститель. Есть кто-то, кто был у него на примете в настоящий момент?

– Мне об этом неизвестно. Я думаю, что он в основном уже отошел от дел.

Дюссо вздохнул:

– Ясно. Ты не знаешь, что привело Стивена в Париж?

– Он сказал, что в первую очередь прилетел, чтобы поздравить Анни, когда она родит. Но он упоминал, что у него есть какие-то дела в начале недели. Он даже встречался с кем-то перед нашим ужином.

– Но с кем, ты не в курсе?

– Нет, он не сказал. Ты не знаешь, его телефон нашли?

– Я не видел, чтобы об этом упоминалось. Вероятно, он в больнице вместе с другими личными вещами.

– Поищу его, когда мы туда приедем.

– Я поставил охрану у палаты месье Горовица, – сказал префект. – Когда закончишь в больнице, приезжай в Тридцать шестой. Я буду там весь день.

Название «Тридцать шестой» было принято среди профессионалов и заменяло полное название для дома 36 на набережной Орфевр. Там традиционно размещался штаб префекта полиции Парижа.

Большинство служб переехало в новое здание, но некоторые подразделения оставались на старом месте. Клод Дюссо, глава всей Парижской полиции, оставил там свой офис. В основном потому, что он предпочитал старые многоэтажные здания на острове Сите современным.

А еще потому, что это было в его власти.


– Такси? – спросил Арман, когда они вышли из квартиры.

– Я бы предпочла прогуляться, если ты не возражаешь.

До больницы было десять минут пешком по улицам, которые он когда-то открывал для себя с бабушкой, купившей на реституционные деньги эту квартиру.

«Эти askhouls[27] думали, что смогут избавиться от меня, – торжествующе сказала она, выложив деньги за квартиру. – А я вернулась».

Молодому Арману перевод не требовался.

Они осматривали квартиру, и Зора рассказывала ему о своей жизни в Маре, когда ей было столько же лет, сколько сейчас Арману. Она показывала ему синагоги, парки, старые магазины, которые принадлежали друзьям ее семьи.

Все это произносилось веселым тоном, скрашивая впечатление от сказанного. И одновременно опрощая его.

Теперь они с Рейн-Мари, выйдя из Маре, прошли по Аркольскому мосту и остановились посмотреть на реставрационные работы в Нотр-Даме.

Сколько времени уходит на то, чтобы построить что-то, и как быстро оно может быть уничтожено?

Взгляд. Резкое слово. Минута отвлечения. Искра.

В больнице Отель-Дьё они поднялись на лифте в отделение интенсивной терапии.

Арман назвался, предъявил свой паспорт и сказал:

– Мы хотим увидеть Стивена Горовица.

– Доктор просила поговорить сначала с ней, – сказала медсестра.

– Конечно.

Их провели в отдельную приемную. Очень быстро появилась доктор.

– Monsieur et Madame Gamache? – Она пригласила их сесть. – Вы ближайшая родня месье Горовица?

– Я его крестник. Мы были с ним, когда это случилось.

– В квебекской больничной карте вы названы его ближайшим родственником.

– И из этого следует, что вы можете сообщить нам о его состоянии.

– Да. И вы можете принимать медицинские решения. У него серьезная травма. Откровенно говоря, человек его лет не должен был бы выжить. У него, вероятно, сильный организм.

– Скорее, сильная воля, – заметила Рейн-Мари, и доктор улыбнулась.

– Это да, – согласилась она. – К несчастью, если бы для продолжения жизни требовалась только воля, большинство из нас жили бы вечно. – Несколько секунд она смотрела то на Гамаша, то на его жену. – Мы ввели его в медицинскую кому. Насколько нам известно, он не чувствует боли. Мы внимательно мониторим все его функции. Поскольку он пережил ночь, шансы на то, что он выживет, увеличились.

Арман отметил, что доктор сказала «выживет», а не «восстановится». И она подтвердила его подозрения:

– Вы должны подготовиться к принятию трудного решения.

Она взглянула в умные глаза Армана. Они были темно-карие, и она могла бы сказать, что этому человеку не раз приходилось принимать трудные решения. И самому испытывать боль. Это было отпечатано на его лице, и не только глубоким шрамом на виске.

Доктор видела такие раны прежде, когда работала в скорой помощи, и знала об их происхождении. Она посмотрела на него с бóльшим интересом.

Да, на этом лице оставила следы боль. Но теперь доктор заметила и другие морщины. Этот человек знал счастье.

А по тому, как они с женой легко держались за руки, они знали, что такое любовь.

Это порадовало ее. Любовь им понадобится.

– Мы можем его увидеть?

– Да, но только кто-то один и совсем ненадолго. Вы должны будете подписать кое-какие бумаги, и еще есть его личные вещи. Лучше вам забрать их, так они будут в большей сохранности.

– Я возьму вещи, – сказала Рейн-Мари, когда они встали. – А ты иди к Стивену.

– У двери в палату месье Горовица поставлен жандарм, – сказала доктор. – Насколько я поняла, есть подозрения, что это не несчастный случай.

– Да.

Они оставили Рейн-Мари разбирать вещи Стивена, которые прибыли в запечатанной картонной коробке, а Армана отвели по тихому коридору в отдельную палату.

Жандарм по слову доктора пропустил Армана внутрь.


Открыв коробку, Рейн-Мари отложила в сторону запятнанную кровью одежду – ее срезали со Стивена в приемном покое – и открыла запечатанный пластиковый пакет. Там лежал айфон Стивена. Разбитый.

Она попробовала его включить. Айфон никак не реагировал.

Здесь была мелочь, мятные леденцы и платок. В бумажнике лежали триста пять евро и кредитки.

Рейн-Мари уже хотела закрыть пакет, как вдруг вспомнила о том, что сама подобрала с асфальта вчера вечером. Она достала из своей сумки и переложила в пакет разбитые очки Стивена и его ключи.

Помедлив, она внимательно посмотрела на эти ключи.

Вчера вечером, в темноте и панике, они не показались ей странными. Теперь, когда она смотрела на них при свете дня и в состоянии относительного спокойствия, ключи показались ей странными.

Даже более чем странными.

Загрузка...