Все леди делают это

«Как бы подобраться к этой стерве поближе…» — задумалась Марго, шагнув в кабину лифта. Следом шмыгнули две юные особы, развернулись спиной и заняли все свободное пространство, бесцеремонно оттеснив ее в угол. За две минуты, пока лифт поднимался на третий этаж, Марго успела люто возненавидеть обеих, — от флегматичной толстушки с буйной гривой черных кудряшек разило омерзительной смесью пота и дешевого цветочного дезодоранта, а ее спутница, высокая блондинка с прической под Анни Ленокс,[1] непрерывно тараторила и вся изверилась. На плече девушки висел здоровенный рюкзак, битком набитый книгами и папками, и при каждом ее движении их выпирающие углы пребольно тыкались в грудь Марго. Вдобавок беспокойная девица несколько раз наступила ей на ногу тяжелыми шнурованными ботинками и даже не потрудилась извиниться. Закусив губу, Марго сверлила ее коротко стриженный затылок ненавидящим взглядом, мечтая изо всех сил наподдать нахалке пониже поясницы острым мыском одной из своих замшевых лодочек.

Настроение и так ниже среднего, да еще эти препротивные девицы путаются под ногами… Все утро Марго ломала голову, как выполнить ответственное задание, но ничего не придумала. Сейчас нужно бы максимально сосредоточиться — вдруг осенит идея! — а внимание рассеивается на посторонние раздражители.

Перед актовым залом ЦДРИ[2] толпились журналисты, приглашенные на знаменательное событие — первую презентацию модной писательницы Изабеллы Астраловой. Читателей-почитателей сюда не допустили, вход только по приглашениям.

Оглядев фойе, Марго приткнулась у стены и приуныла. Девицы, ехавшие с ней в лифте, пристроились рядом — других свободных уголков в фойе не оказалось. Не в пример Марго обе чувствовали себя непринужденно. Наверняка только-только выпорхнули из стен журфака, но уже усвоили аксиому журналист всюду свой человек.

— Зря ты меня торопила, Карина, лучше бы я поправила статью и сдала ответственному за выпуск, — с досадой произнесла блондинка. — Теперь мне обеспечена клизма с патефонными иголками.

— Перебьются, — не прониклась проблемой ее спутница. — Вечно ты суетишься под клиентом, Мара. Да за хороший материал с сегодняшней презентации тебе простят все прошлые грехи!

— Сомневаюсь я, Усгин Акимыч, — процитировала известного киногероя девица по имени Мара. — Тут и без нас желающих хоть отбавляй.

Слушая их болтовню, Марго думала, что юная журналистка права. К Астраловой ни за что не пробиться — более бойкие коллеги по перу просто затопчут на подступах к писательнице, именуемой в прессе «чудачкой», «затворницей», «оригиналкой», «неземным существом» и «дамой со странностями».

Алла Дмитриевна Королева, преуспевающая бизнес-леди, которую большинство мужчин считали женщиной-вамп, а близкие друзья называли верной боевой подругой, сидела в своем домашнем кабинете. На коленях сладко сопел ее любимец, персидский котенок редкой масти бело-голубой биколор, по кошачьему паспорту — сэр Персиваль, а для домашних — Перс, Перси, Персюха. Поглаживая спящего питомца, Алла задумчиво смотрела на портрет, висящий на противоположной стене.

Эта комната именовалась кабинетом скорее по привычке. Четыре года назад, когда Алла купила квартиру, дизайнер отделал кабинет в соответствии с указаниями хозяйки: вдоль одной стены книжные стеллажи, у окна Г-образный письменный стол, в противоположном углу низкий столик тонированного стекла, рядом с ним — единственное кресло. Единственное — потому что посторонним вход в эту комнату заказан. Сюда допущены лишь ее любимая подруга Лариса и экономка Зося Павловна — борец с пылью и прочим беспорядком.

Как-то раз Лара съехидничала:

— Мать, похоже, ты стала подозрительной. Боишься, что конкуренты влезут в твой компьютер? Поэтому никого сюда не пускаешь?

— Это комната Синей Бороды в женском обличье, — отпарировала Алла. Кивнув в сторону стеллажей, она зловещим тоном пояснила:

— С помощью потайного механизма эти полки поворачиваются, а за ними стройными рядами стоят скелеты моих бывших любовников.

На самом деле кабинет был местом уединения, но Алла не хотела признаться в этом даже лучшей подруге. Здесь она отдыхала, читала, размышляла. За письменный стол верная боевая подруга уже сто лет не садилась, компьютером тоже не пользовалась, а если приходилось работать с документами дома, предпочитала устроиться в гостиной или спальне.

У комнаты, традиционно именуемой кабинетом, появилось иное назначение, о котором никто, кроме самой хозяйки, не знал.

Нервной Маре не стоялось на месте — видно, суетливость, на которую ей попеняла хладнокровная Карина, была характерной чертой начинающей акулы пера. У этой девушки, похоже, было шило в одном месте — она приплясывала от нетерпения, постоянно задевая Марго то острым локтем, то тяжеленным рюкзаком, раз двадцать спросила стоявших поблизости журналистов, когда же начнется презентация, но неопределенные ответы и пожимание плечами ее не устраивали, и она снова и снова приставала к любому попавшему в ее поле зрения.

Марго и так чувствовала себя не в своей тарелке, да еще вертлявая девица действовала на нервы. Сказать бы ей пару ласковых… Но нельзя затевать свару на глазах у коллег. Беда в том, что деться некуда — фойе уже битком забито. Собратья по перу кучкуются по двое-трое, а то и целой группой, все более-менее знакомы друг с другом и оживленно обсуждают предстоящее мероприятие, одна она как неприкаянная, никого тут не знает и подпирает стену, пытаясь изобразить независимость.

Наконец непоседе Маре повезло — подходящий объект нашелся.

— И ты здесь, Влад! — радостно завопила она, ухватив за рукав проходившего мимо молодого человека.

— Привет, Марина, — небрежно бросил тот. Бросив на парня оценивающий взгляд. Марго разочарованно отвернулась — от него никакого проку, этот типаж ей хорошо знаком. Остальные журналисты были одеты цивильно и вели себя соответственно, а лохмато-расхристанная наружность Влада, нарочитая небрежность в одежде и все повадки намекали на оригинальность и талант. Марго решила, что либо у парня не все дома, либо он очень высокого мнения о себе. Журналист без году неделя тут же продемонстрировал, что второе ближе к истине, — окинул ее презрительным взглядом, в котором отразилось: «А эта что тут делает?» — подразумевая, что на данное мероприятие допущены лишь самые-самые, и он, разумеется, в их числе. Самоуверенный Влад не удостоил вниманием и Карину с Мариной. Видно, у него была высокая цель познакомиться с маститыми зубрами пера, — а потому он не желал тратить драгоценное время на бесперспективное общение с юными коллегами.

Судя по всему, девушкам была не в новинку его хамско-высокомерная манера поведения. Карина озабоченно рылась в сумке, а Мара нетерпеливо тормошила парня, хотя он явно был не в восторге от ее общества.

— Влад, почему презентация не начинается? — уже в пятый раз задала она волнующий ее вопрос. — Ведь уже половина первого, а в приглашении написано, что назначено на двенадцать!

— Астралова еще не приехала, — наконец снизошел до ответа тот, продолжая высматривать мэтров.

— Так я и знала! Эти чертовы презентации никогда вовремя не начинаются, — бросила Марина с таким видом, будто ей довелось побывать на десятках подобных мероприятий.

Сидя в тиши комнаты, по привычке именуемой кабинетом, Алла вполголоса читала стихи, которые мысленно назвала грустным итогом своей жизни:

Посмотрев на свой портрет, висевший на противоположной стене, Алла невесело усмехнулась. На картине изображена роковая женщина, высокомерно взирающая на мир и всем своим видом демонстрирующая мужчинам: «Я королева! И все вы это прекрасно знаете». Именно так ее воспринимали окружающие, да и она сама до недавних пор была в этом убеждена. Но в последние месяцы представления о себе самой, взаимоотношениях с мужчинами и жизненных приоритетах кардинально изменились.

«Сейчас в моей жизни есть мужчины, которых я люблю. Каждого по-разному, но люблю. Почему же моя душа не на месте?..» — размышляла Алла.

Встретила бы она их, будь по-прежнему неимущей? Вряд ли. Они бы вращались по параллельным орбитам, не пересекаясь. Но с другой стороны, новый взгляд помог бы ей найти вполне приличные экземпляры мужского пола и среди других социальных слоев.

До сих пор материальный статус любовника не имел для Аллы значения. Но это ее личная точка зрения, а мужчины в своем большинстве не любят, когда женщина превосходит их по каким-либо параметрам, — самолюбие, как известно, самое слабое место сильного пола. Значит, круг сужается — тот, кто комплексует, если женщина в чем-то выше, просто отойдет в сторонку. По счастью, не у каждого психология неудачника. Алле доводилось делить постель и с небогатыми партнерами, и она полагала, что они на равных.

Алла Дмитриевна Королева не из тех, кто протежирует мужчину только лишь потому, что тот стал ее любовником. А что думали они? Не было ли у них задних мыслей?..

Подобные сомнения время от времени посещают любую состоятельную женщину, когда рядом с ней мужчина не ее уровня: «Что его привлекает — я сама или мои деньги?»

Глядя на портрет, Алла вспоминала художника и тоже задавала себе этот вопрос.

Марго впервые получила столь ответственное задание — взять интервью, да не у кого-нибудь, а у самой Изабеллы Астраловой, подпускавшей к себе лишь избранных.

Рекламная кампания щедро спонсировалась, а журналисты отрабатывали гонорар на совесть, называя Acтралову «великой русской писательницей», бурно восторгаясь ее «блестящим слогом», «прекрасным знанием исторического материала, воссоздающего атмосферу эпохи» и «достоверной детализацией». В не заказных статьях лояльных изданий ее творения именовали ремейками, хотя на самом деле это была удобоваримо сляпанная компиляция. Не мудрствуя лукаво, авторесса брала за основу сюжет лучшего романа какого-нибудь почившего в бозе классика, не обходя вниманием ни отечественных, ни зарубежных мэтров. Она кое-что видоизменяла, добавляла несколько новых персонажей, сдабривала детальным описанием нравов, быта, архитектуры и прочей фактурой, почерпнутой из специальной литературы, приправляла соусом из стилизованного под старину языка и подавала это блюдо как новый жанр современной литературы.

«Неземная» Астралова за годы на редкость плодотворного творчества накропала аж три десятка романов и не собиралась останавливаться на достигнутом. Ей прочили большое будущее, по крайней мере в аспекте прогрессивного роста количества ее творений, а еженедельник «Все обо всем», в котором уже более десяти лет усердно трудилась Марго, оказался в аутсайдерах — ни единого интервью со звездной авторессой.

Несмотря на красивые эпитеты, живописующие достоинства «великой русской писательницы», в журналистских кулуарах поговаривали, что мадам Астралова на редкость сволочная баба, общаться с которой можно, лишь приняв упаковку транквилизаторов,[4] да и то после этого желательно поправить нервишки живительной влагой, иначе рискуешь приобрести мизантропический взгляд на человечество в целом и на его отдельных представительниц в частности.

Эти слухи не прибавили Марго оптимизма, и сейчас она с тоской размышляла о том, что взять интервью у знаменитой писательницы не удастся, следовательно, она не выполнит редакционного задания и не получит вожделенного повышения.

«Черт бы побрал старого хрыча Самсоныча», — мысленно ругнула шефа уставшая от ожидания журналистка.

Заместитель главного редактора Николай Самсонович Фалеев, за глаза именуемый подчиненными Самсонычем или Змеем Горынычем — в гневе тот уподоблялся своему сказочному прототипу, правда, вместо огня изрыгал ругательства, — пообещал назначить Марго обозревателем светской хроники, если она сделает симпатичное интервью со знаменитостью. Об этой почетной должности она мечтала уже не первый год, но, увы… Пока это журавль в небе. Змей Самсоныч мог бы дать задание полегче, раз выказывает ей особое расположение.

На данный момент Марго пописывала незатейливые статейки на злободневные темы, преимущественно о бытовых драмах.

— Душевно пишешь, Маргоша, — прочувствован-, но утирал несуществующую слезу Самсоныч, ознакомившись с очередной душераздирающей историей, проникновенно изложенной журналисткой.

Злоязычные коллеги придерживались иного мнения, называя ее «фальшивой слезовыжималкой», «чернушницей», а двое самых зловредных политобозреватель Егор Сурин и ведущий спортивной колонки Кирилл Никитин, большой спец по части ненормативной лексики и вульгаризмов, — однажды устроили своеобразное состязание, соревнуясь в оскорбительных определениях. Первым начал Кирилл, презрительно отозвавшись об излюбленной тематике Марго:

— Голодная мать, обосранные дети. — Далее последовала витиеватая фраза, в которой самым приличным словом было «говно».

— Копрофилка,[5] — с умным видом изрек Егор, считающий себя эрудитом.

— Скажи уж проще — любительница покопаться в чужом дерьме, а если короче — дерьмокопалка, — с энтузиазмом подхватил Кирилл.

— Мышка-говноройка, — завершил интеллектуальную дискуссию его коллега.

В итоге к Марго намертво приклеились все три малопочтенных прозвища: «копрофилка», «дерьмокопалка» и «мышка-говноройка».

Но старенький Самсоныч благоволил к журналистке, бывало, расчувствовавшись, ласково гладил ее по голове и утешал:

— Не кручинься, душа моя, это они от зависти. Сами отпетые циники и не понимают страстей человеческих. А ты пиши, как раньше, с душой. Тебя читатели любят, а на злые языки не обращай внимания.

Самсоныч дал ей это задание из самых лучших побуждений и со всей серьезностью намеревался повысить статус Марго до престижной должности обозревателя светской хроники. Между прочим, название этой колонки — его собственная идея, чем замглавред страшно гордился. Ехидные подчиненные не преминули поязвить по его адресу, — мол, совсем сбрендил старикан на склоне лет, открыл велосипед и радуется, как ребенок, надо же — обозвал раздел «светской хроникой»! Да где он, этот «свет»? Попсово-киношная тусовка, что ли? Или политическая? Новорусский бомонд? Да многие из них вилку с ножом держать не умеют, не говоря уже о хороших манерах и прочем.

Ироничных коллег Марго побаивалась, некоторых ненавидела и с удовольствием кляузничала своему покровителю, а потом, скрывая злорадство, наблюдала, как Змей Горыныч разносит обидчика в пух и прах.

Она с превеликой радостью сменила бы коллектив — на ее взгляд, в малотиражной газетенке «Все обо всем» подобрались одни озлобленные бездари и завистники. Но, увы, в другие издания ее не брали — безработных журналистов с дипломом пруд пруди, а у нее нет образования.

Одно время Марго всерьез озаботилась карьерой, но везде получила отказ.

— Похвастаться вам, милочка, нечем, — заявила ей одна дама, не последний человек в редакции популярного женского журнала, постукивая длинным наращенным ногтем по стопке принесенных Марго материалов. — Ваши статьи — для сентиментальных домохозяек. Однако они покупают лишь дешевые еженедельники, а наш журнал им не по карману. Мы пишем для деловых, энергичных женщин, у которых иные приоритеты и оптимистический взгляд на собственное будущее, а вы пытаетесь давить из читателя слезу. Это уже прошлый век, а нам и подавно не подходит.

Редактор другого солидного издания тоже не церемонился:

— В ваших статьях все безрадостно и беспросветно, а героини унылые, примитивные, все на одно лицо. Ситуации слегка различаются, но тональность одинакова. Обратитесь в газету «Мир криминала» или нечто в том же духе, может, им сгодится ваша чернуха.

— Почему вы избрали такую тематику? — недоумевала еще одна матрона, зам главного редактора толстого журнала. — Ладно бы писал мужчина, реализуя в подобном материале свою жестокость и скрытую агрессию. Создается впечатление, что вы упиваетесь страданиями ваших героев и смакуете ужасающие своим натурализмом подробности. У психически здорового читателя это вызовет неприятие. Лично я, читая ваши статьи, испытывала омерзение. Это грязно. Да, жизнь — отнюдь не веселый праздник, однако это не означает, что читателя нужно грузить подобной мерзостью.

Марго выслушивала нелицеприятные оценки своего труда с каменным лицом. Будь ее воля…

«Устроились на теплом местечке и считают себя вправе поучать, — с ненавистью думала она, заискивающе глядя на визави и согласно кивая — мол, все поняла, постараюсь исправиться. — А сами-то вы о чем раньше писали, пока не пробились? Бодро рапортовали об ударниках коммунистического труда, досрочном выполнении пятилетнего плана и очередном съезде партии. Да и очерки на бытовые темы наверняка лепили, из серии „Письмо позвало в дорогу“. А теперь перекрасились, продажные твари… Изображают из себя нечто, будто есть чем похвастаться. Чем гордиться-то? Прежним панегириком великим деяниям партии? Или теперешним умением приспособиться?»

Нахлебавшись унижения — ладно бы, использовали вежливую мотивировку, мол, вакантных мест нет, так ведь непременно ткнут мордой в грязь, чтобы возвыситься самим, — Марго отказалась от попыток найти другое место, утешившись тем, что у нее есть свой круг постоянных читательниц.

Самсоныч прав, ее статьи многим нравятся, и не только сентиментальным домохозяйкам, как презрительно обронила редакционная дама, а женщинам разных профессий. Они пишут в газету, излагая свою точку зрения или описывая семейную драму, а довольный замглавред, потрясая пачкой откликов на статью, проводит воспитательную работу в коллективе:

— Вот как надо писать! Душевно, мать вашу! А вы?.. — Вперив грозный взор в подчиненных, нарочито пригорюнившихся в соответствии с моментом, мол, прониклись, осознали и больше не будем, но с трудом сдерживающих смешки, — Самсоныч завершал разнос привычным:

— Что-то не вижу мешков откликов на ваши писульки! А Маргошу читательницы постоянно благодарят за чуткость и понимание проблем простых людей.

Сценарий начальственных разносов за много лет уже отработан. Змей Горыныч кипел, краснел, брызгал слюной, расшвыривал по кабинету материалы, принесенные другими журналистами, с негодующим: «Никуда не годится! Никто не станет читать эту галиматью!» или «Совсем обленились, лодыри! И писать не умеете, и учиться не желаете!» — грозился: «Уволю всех к едрене фене!» периодически для усиления впечатления стучал кулаком по столу, а коллектив дружно вздыхал и смотрел на шефа покаянным взглядом.

Выпустив пар и вдоволь наоравшись, довольный результатами своей воспитательной работы Самсоныч торжественно вручал любимице самое слезоточивое послание, выуженное из почты, сопроводив добродушным похлопыванием по плечу и напутствием:

— Иди, радость моя, твори. Встреться с читательницей, поговори по душам и сделай хороший материал.

Сердечно поблагодарив благодетеля за теплые слова и высокую оценку своего труда, злая на весь белый свет Марго отправлялась к будущей героине статьи на уже набившую оскомину тему.

Опыта интервьюирования известных людей у Марго нет, да и откуда ему взяться? Знаменитости не жаждали увидеть свои откровения на страницах малоизвестного еженедельника «Все обо всем». Название-то у него многообещающее, но содержание…

Потому Марго и невзлюбила своих коллег — чего они перед ней нос дерут? Можно подумать — сами асы пера! Были бы асами, устроились бы в места поприличнее. Возомнили о себе — а что они умеют? Разве что передрать материалы из зарубежной периодики, изложив своим языком, попроще, чтобы сошло за авторскую статью. Воровать в отечественных изданиях ее коллеги теперь побаиваются. Однажды прыщавая Лиза Сайкина, публиковавшаяся под псевдонимом Лола Светская, — сотрудники их жалкой газетенки почему-то помешались на звучных псевдонимах, — позаимствовала эксклюзивный материал из чужой статьи.

Журналист, удостоенный чести быть к нему допущенным, подал в суд, представив все документы и магнитофонные кассеты. Еженедельнику «Все обо всем» вчинили иск на приличную сумму, суд признал авторство истца и обязал виновную сторону выплатить штраф. Пришлось заплатить. Лизу с позором изгнали из редакции, а Змей Горыныч разошелся вовсю:

— Даже украсть грамотно не умеете, мать вашу так и растак! Об эксклюзиве и говорить нечего! Кто мешает вам самим собрать хороший материал?! Темы под ногами валяются, а вам даже наклониться лень! Почему другие журналисты умеют бойко писать, в каждом номере есть минимум одна забойная статья, а вы никак не научитесь?! — Стукнув кулаком по столу так, что его любимая чашка подпрыгнула и завалилась на бок, Самсоныч обвел яростным взглядом выстроившихся перед ним подчиненных и сам себе ответил:

— Да потому что зазнались и зажрались. — Он подвесил драматическую паузу, чтобы все прониклись, и, убедившись, что нужный эффект достигнут, продолжил уже на полтона ниже:

— Разогнать бы всех, бездарей, к етишкиной матери, да ведь в другое издание вас не возьмут — ни на что путное вы не годны. Жалуетесь на невысокий оклад, но вы и этих денег не заработали, халтурщики!

Как всегда, сотрудники еженедельника оставили без внимания очередной начальственный разнос и по-прежнему гнали по наезженной колее. Марго, придерживающаяся весьма невысокого мнения об их профессиональных качествах, была целиком согласна со своим покровителем: редакция газеты «Все обо всем» — это сборище бесталанных неудачников, возомнивших о себе невесть что. Так что нечего им перед ней задаваться. У нее, по крайней мере, своя ниша, свой материал, а не халтурно сляпанная компиляция чужих статей.

Она ничуть не удивилась, что именно ей Самсоныч доверил взять интервью у Астраловой. А кому же еще? Ее коллеги понятия не имеют, как общаться с людьми, их главное орудие труда не диктофон, а ножницы.

А у нее уже немалый опыт, умение разговорить человека и вызвать на откровенность.

К заданию Марго подошла ответственно — прочла все, что писали об Изабелле Астраловой в прессе, и ознакомилась с ее романами. Правда, одолеть все книги журналистке не удалось — очень уж плодовита оказалась писательница, а время поджимало, — но в общих чертах она все поняла. А поняв, скисла.

Неунывающий Самсоныч, отправляя любимицу на ответственное задание, напутствовал ее так;

— Об Астраловой писали очень много и всегда одно и то же. За этими материалами не видно живого человека. Женские судьбы — твой конек, Маргоша. Покопайся в душе писательницы, узнай самое сокровенное и напиши душевную статью, показав ее как личность, как женщину.

Марго понятия не имела, как «копаться в душе» звездной авторессы, все же это Астралова, а не читательница еженедельника «Все обо всем», приславшая письмо и безмерно счастливая, что журналистка ей ответила, а потом навестила и сочувственно внимает ее излияниям. С такими женщинами проще, они готовы к контакту и ответят на любые вопросы. Но как быть со знаменитостью, утверждающей, что она живет в другом измерении, все земное ей неинтересно, а потому надоело давать интервью и отвечать на одни и те же вопросы людей, не способных понять ее возвышенных устремлений?.. «Оставьте меня… Мы люди с разных планет и говорим на разных языках», — недавно оповестила «неземная» Астралова одного из асов пера, и этими словами заканчивалось ее интервью.

В данный момент Марго даже не знала, как подобраться к уставшей от славы писательнице на расстояние нормальной слышимости для своего диктофона, а уж как взять эксклюзивное интервью — вообще не представляла.

Задумчиво разглядывая носки своих серых замшевых туфель, на которых оставили след нечищеные ботинки вертлявой Мары, журналистка думала, не сбежать ли с презентации, — какой смысл томиться несколько часов в толпе, если все равно не удастся пообщаться с Астраловой тет-а-тет?..

Что именно скажет писательница в официальной части сегодняшнего действа, она примерно знала, все журналисты уже получили заранее заготовленный материал, в просторечии — «рыбу». Просмотрев распечатку, Марго удостоверилась, что это все та же сто раз опубликованная ахинея дилетантские потуги на тему реинкарнации. Одни и те же вопросы и до боли знакомые ответы, из которых явствовало, что Изабелла Астралова возрождается уже в шестой раз, прожила шесть на редкость интересных, насыщенных событиями жизней, и все эпохи, которые она почтила своим существованием, для нее как родные, именно потому она пишет столь исторически достоверно.

В дверь позвонили, и хозяйка пошла открывать. Как и предполагалось, прибыл Толик, совмещающий обязанности водителя, мальчика на побегушках, мастера на все руки, а по собственной инициативе — еще и телохранителя. Алла называла его верным оруженосцем, Санчо Пансой, и он этим чрезвычайно гордился.

— Привет, Толян! — заулыбалась она.

— Здорово! — Тот тоже расплылся в улыбке, но тут же встревожился:

— Че смурная?

— А что — так заметно?

Ответить он не успел — из глубин квартиры раздалось истошное:

— Мя-а-а!

— Ой, я же Перса нечаянно заперла в кабинете! — спохватилась Алла и быстро пошла по коридору. Услышав трель звонка, она переложила спящего котенка на кресло и по привычке захлопнула дверь комнаты. Теперь возмущенный сэр Персиваль рвался на свободу: то скреб коготками по полу, то пытался просунуть лапку в щель под дверью и истошно вопил — как же так, безобразие, его не пускают поприветствовать гостя!

Обогнав хозяйку, Толик распахнул дверь, а обрадованный котенок тут же запрыгнул ему на руки. Понаблюдав за их счастливым воркованием, Алла потихоньку оттеснила верного оруженосца в коридор и прикрыла за собой дверь — почему-то ей не хотелось пускать в эту комнату даже Толика, хотя от него у нее секретов не было.

— Алка, че ты какая-то не такая? — спросил он, наигравшись с любимцем.

— Сама не знаю, Толян, — призналась она.

— С Олегом полаялась?

— Нет, с любимым мужчиной все в порядке. С ним при всем желании поссориться невозможно. Да и не хочется мне с ним собачиться. Потеряв отца, я обрела в лице Олега эквивалент отеческой любви и мудрости. Он относится к моим взбрыкам с пониманием, как любящий папаша к фортелям обожаемой дочурки.

— А-а… — протянул верный оруженосец, решив, что Аллина грусть связана с недавней утратой. — Дак давай на кладбище съездим.

Она мысленно подивилась его интуиции. Вроде бы Толик — примитивная личность, бывшая шестерка из команды Мирона, дважды судим, образование ноль классов, а поди ж ты…

Еще недавно Алла энергично занималась выяснением обстоятельств смерти отца, нашла виновных и своеобразно наказала.[6] А вот теперь, когда все закончено, навалилась тоска. Папы уже нет… Полтора месяца — слишком малый срок, чтобы примириться с утратой, осознать, что больше никогда не увидишь любимого человека, не посмотришь ему в глаза, не услышишь родного голоса…

Так уж мы устроены — нередко ценим лишь тогда, когда теряем…

Поездка на кладбище позволяет хоть как-то сжиться с утратой — и Толик это интуитивно почувствовал.

Да, душа все еще саднит, да, там угнездилась боль, которую невозможно описать словами, но все же, когда приходишь к могиле, ухаживаешь за цветами, становится чуточку легче. Можно тихо постоять, глядя на портрет любимого человека и в который раз вспоминая все хорошее, можно мысленно поговорить с ним, а если мучаешься виной — попросить прощения.

Обычно Алла ездила на кладбище с матерью, но сейчас ей хотелось побыть с отцом наедине.

— Поехали, Толян, — согласилась она. — Но маму мы сегодня не возьмем.

И опять верный оруженосец многое понял интуитивно.

— Вы не против, если я постою рядом? — услышала Марго приятный баритон и подняла голову.

На нее, улыбаясь, смотрел кареглазый блондин, и сердце журналистки почему-то сильно забилось. Это ее удивило — и не чаяла, что при виде симпатичного мужчины может испытывать давно позабытое волнение.

— Не против, — ответила она, ощущая, что губы, помимо воли, расползлись в улыбке. Попытка придать лицу серьезное выражение не увенчалась успехом, и Марго мысленно махнула рукой — раз с редакционным заданием полный облом, в качестве моральной компенсации можно ни в чем себе не отказывать.

— Что-то госпожа Астралова задерживается, — продолжал светскую беседу незнакомец.

— Да, — весьма содержательно поддержала диалог журналистка.

— Вы из какого боевого листка? — начал прощупывать почву блондин.

— «Все обо всем».

— Наслышан. — Его глаза смеялись, и Марго не поняла — то ли он весьма невысокого мнения о ее еженедельнике, то ли у него просто хорошее настроение. — И как же зовут очаровательную сотрудницу очага свободной печати?

Ее никто и никогда не называл «очаровательной», и, надо признать, слышать это было приятно, а из уст столь привлекательного молодого человека — тем более.

— Марго, — потупилась журналистка.

На лацкане ее светло-серого делового костюма висела запаянная в целлофан аккредитационная карточка, где под фотографией владелицы значилось: «МАРГО М. „Все обо всем“», но незнакомец сделал вид, будто не заметил этого, а Марго обрадовалась, — значит, нарочно ищет тему для беседы, чтобы познакомиться поближе.

У собеседника никаких опознавательных знаков не наблюдалось, да это и неудивительно — все же местом действия была не пресс-конференция в «Интерфаксе», а всего лишь презентация очередной книги модной писательницы. Некоторые журналисты на простеньких тусовках нарочито бравируют — мол, мне ни к чему эта картонка, меня и так должны узнавать в лицо.

«Может быть, и этот парень известный журналист… — подумала Марго. Немного погрустив, что за десять лет работы не обзавелась связями в профессиональных кругах, никого не знает и ее никто не знает, она утешила себя:

— Если это так, мне повезло».

Постояв некоторое время в ожидании, пока собеседник представится, журналистка решила форсировать события:

— А вас?

— Угадайте с трех раз, какое имя мне больше всего подходит?

— Ну-у… — задумалась Марго, кинув на него быстрый взгляд.

«Наверное, что-то связанное с его внешностью… Блондин с карими глазами…»

Она судорожно пыталась подобрать имя в тему, но ничего подходящего в памяти не всплыло. Знала бы, что повезет встретить такого симпатягу и играть с ним в угадайку, непременно вызубрила бы книгу про имена, благо таких сейчас пруд пруди. Так ничего и не вспомнив. Марго ляпнула наобум:

— Генрих.

А что? Имя красивое, необычное для соотечественника, тем самым она ему вроде бы польстила, сочтя достойным неизбито именоваться. К тому же незнакомец чем-то напоминает немца, каковыми их представляли по персонажам популярных кинофильмов советских времен. Но карие глаза… Видимо, парень смешанных кровей, и потому его характер сочетает в себе противоречивые черты.

— Ну и интуиция у вас! — широко улыбнулся ее визави, сверкнув великолепными зубами, и добавил:

— Для вас, очаровательная Марго, — просто Гена.

— Очень приятно, — выдала та традиционное, не уловив подвоха.

— Взаимно, — не остался в долгу новый знакомец.

— А можно я буду называть вас полным именем?

— Вам можно все! — с чувством произнес собеседник, и опять она не уловила подтекста. — Марго и Генрих… Похоже, это не случайно. Судьба сама свела нас, как неких исторических персонажей.

— Вы имеете в виду Марго Валуа и Генриха Наваррского? продемонстрировала начитанность журналистка.

— Именно, — подтвердил он. Она не нашла достойного ответа и на всякий случай многозначительно улыбнулась.

— Вам не кажется, что мы чужие на этом празднике жизни?

Новый знакомый был не оригинален, но неизбалованной мужским вниманием Марго нравилась его раскованная манера поведения. Важно ведь не то, как он ее клеит, а то, что клеит. Следовательно, счел подходящим объектом. Приятно сознавать, черт побери!

Ей хотелось еще раз блеснуть близким знакомством с художественной литературой, но, как назло, ни одной фразы в том же ключе на ум не пришло, и она ограничилась кивком.

— В таком случае есть предложение покинуть это неинтересное мероприятие и, скажем, выпить чашечку кофе.

Журналистка немного растерялась. Хотя совсем недавно она подумывала сбежать, но все же в душе теплилась крохотная надежда, что удастся справиться с заданием шефа. Махнуть рукой на перспективу служебного роста было страшновато.

Видя ее колебания, новый знакомый выдвинул убедительный аргумент:

— Протолкаться к Астраловой не удастся даже самым шустрым, — ее литагент никого не подпустит. Мадам оттарабанит домашнюю заготовку, которую вы уже держите в руке, и отбудет. Фуршета сегодня не предвидится, так что в аспекте халявы будущее пессимистично. Но в наших силах скрасить его бокалом-другим. А чтобы вы не терзались мыслями о редакционном задании, я вам надиктую материал, и вы представите руководству отличную статью. Само по себе явление Изабеллы Астраловой публике — уже событие из ряда вон, так что под него пойдет любой текст.

Марго раздумывала недолго — собеседник был очень убедителен. Да и грело душу, что парень подошел именно к ней.

Поняв по выражению ее лица, что она согласна, новый знакомый уверенным; жестом взял Марго под руку и повел к лифту.

Толик донес до могилы два пятилитровых баллона с водой и молча ушел, а она опять подивилась его такту. Вроде бы парень простой как грабли, а вот поди ж ты…

Алла поставила во врытую в землю большую вазу букет белых королевских лилий, полила посаженные на могиле цветы, прорыхлила землю, подвязала к колышку накренившийся после вчерашнего ливня пышный стебель фритиллярии королевской — она уже зацвела, и оранжево-алый цветок венчал ее царственной короной.

«Виват, король, виват!» — пришли ей на память слова популярной некогда песни.

«Ты и в самом деле король, папа, — мысленно обратилась она к отцу. Ты велик. После тебя осталось бесценное наследие — твои книги. Я горжусь тобой и горжусь тем, что я твоя дочь. Я — Алла Королева, даже фамилия у нас с тобой царственная».

На душе стало полегче. Чувство вины немного притупилось.

«Что ж, даже из плохих поступков нужно извлекать урок, — сказала себе Алла. — Больше я никогда не позволю себе причинить кому-то боль».

Змей Горыныч метался по своему кабинету и, образно говоря, рвал на себе волосы, поскольку в буквальном смысле рвать было нечего.

— Ну где же Маргоша?! — уже в который раз вопрошал он пустоту, но страдать в одиночестве было неинтересно, и замглавред выбежал в приемную:

— Лена, Марго не звонила?

— Нет, Николай Самсонович, — кротко ответила секретарша, мысленно чертыхаясь, — метания шефа ей уже порядком надоели.

— Куда же она подевалась? — уже, в десятый раз простонал он, на что ко всему привычная Лена терпеливо повторила:

— Но ведь Марго всегда несколько дней не выходит на работу, когда работает над статьей.

— То было с обычными очерками, а здесь — сенсационный материал! Ты понимаешь — это же сенсация! Сен-са-ция! — отчеканил шеф. — Промедление в такой ситуации смерти подобно!

— Понимаю, — смиренно кивнула Лена, для самоуспокоения уже трижды мысленно послав начальника к черту.

— Все газеты уже опубликовали материал, все! Заголовки на первой полосе! А мы? Как всегда, в хвосте.

— Да, Николай Самсонович, — машинально поддакнула опытная секретарша, уже не слушая его стенаний, а шеф подозрительно воззрился на нее и возмущенно возвысил голос:

— Что — да? Что мы в хвосте?

— Нет, я имела в виду… — Лена замялась, пытаясь подобрать слова, которые не вызовут нового приступа гнева у вспыльчивого Змея Горыныча. Последних его фраз она не слышала, а потому прибегла к универсальному ответу вышколенной служащей:

— Вы, как всегда, совершенно правы, Николай Самсонович.

— М-да… — произнес тот, глядя на девушку с сомнением, но не прочел на ее лице подвоха и спросил уже обычным тоном:

— Ты ей звонила?

— Постоянно названиваю, — с готовностью ответила секретарша, дав себе слово впредь быть повнимательнее, когда начальство желает выговориться. Никто не берет трубку.

— И что ты по этому поводу думаешь? — Как всегда, выплеснув излишки эмоций, Самсоныч стал почти благодушен.

— Марго отключила телефон и корпит над сногсшибательной статьей. Умненькая Лена знала, что эта журналистка пользуется особой благосклонностью шефа, а потому всегда изображала лояльность по отношению к ней. — Вы отправили ее на презентацию Астраловой в пятницу, а сегодня всего лишь понедельник. Марго пишет долго, зато материал будет оригинальным.

— Ладно, подождем, — совсем успокоился Самсоныч. — Номер немного задержится, но не разочарует читателей. Конечно, можно тиснуть новость и начать верстать номер, но тогда будет как у всех. А Маргоша наверняка подаст материал в особом ракурсе, она это умеет.

— Разумеется, Николай Самсонович, — заулыбалась Лена, мысленно перекрестившись, — шеф направился к двери.

А заместитель главного редактора, вернувшись в кабинет, подумал, что в этой банке со скорпионами под названием «редакция еженедельника» есть всего два человека, общение с которыми проливает бальзам на душу.

К Леночке он благоволил, как и к Марго. Секретарше всего двадцать, совсем девчонка, на год младше его внучки. Маргоша постарше, но обе такие трогательно беззащитные, да и начальника почитают почти как отца родного, ценят хорошее отношение и преданы ему, не то что остальные сотрудники, циничные, распущенные и неблагодарные.

Николай Самсонович Фалеев числился заместителем главного редактора, но хозяин газеты — его сын Илья, так что мнение замглавреда было решающим. Согласно ведомости, и Марго, и Леночка получали обычный оклад, а в его кабинете обеим ежемесячно вручался конверт с отеческим напутствием.

— Ты заслужила, душа моя. Работаешь лучше всех, а у нас теперь не советская власть, чтобы всех уравнивать. По труду и оплата.

Вот принесет Марго сенсационный материал и получит премиальные, а вдобавок должность обозревателя светской хроники. Только ей по силам вести эту колонку, и она справится с блеском — у его любимицы свой стиль, свой взгляд на актуальные проблемы, и читатели их еженедельника будут в восторге.

— Ларка звонила, прилетает восемнадцатого мая, — сообщила Алла верному оруженосцу через пару дней.

— Здорово! — обрадовался тот.

— Да уж, соскучилась я по любимой подружке, — призналась Алла. Столько лет были неразлучны, а теперь болячки развели нас по разным частям света. Ларка поправляет здоровье в Италии, а я тут кантуюсь, хотя не прочь погреться рядом с ней на солнышке.

— А че, Олег тебя еще не пускает?

— Воздушно-солнечные ванны полезны, но мой любимый лечащий врач считает, что авиаперелет будет слишком большой нагрузкой на мой еще не окрепший организм.

— Тада с Ларкой на дачу махните. Гляди, как солнце-то жарит! Почище всякой Италии загорите.

— Да, мой Санчо Панса, именно так мы и сделаем, — согласилась Алла. Одна проблема — на какую дачу поехать? Подружка любит свою, а у меня теперь аж две. Правда, отобранный у паршивца Яшки Паршина навороченный особняк я надумала продать — мама хочет жить на нашей старой даче, а мне эти новорусские хоромы без надобности.

— Зачем продавать? — возмутился верный оруженосец. — Мать пускай живет на той даче, раз ей там нравится, а ты — на своей.

— Да что мне там делать? Валяться в гамаке я не люблю.

Толик подумал, что ей было бы невредно поваляться в гамаке, да и просто отдохнуть. А то не успела выписаться из больницы — одно дело за другим. Чуть не погибла,[7] а все равно встревает в опасные ситуации. А на даче ее никто не достанет. Телефона там пока нет, а у Аллиного мобильника он намеревался втайне от хозяйки отключить звук. Что за дела, в самом деле?! Чуть что — все бегут к ней: спаси, помоги! А она еще не выздоровела после ранения! И совсем себя не жалеет. Да ведь и эти-то, называющие себя друзьями, ее не жалеют. Она что двужильная?!

Но верный оруженосец не стал ничего говорить — все равно не послушается.

— Алка, давай на твою дачу съездим, — предложил он. — Поглядишь, как там че, ремонт-то уже закончили.

— Пожалуй, надо туда прокатиться, — согласилась она. — Надоело маяться бездельем, нужно придумать себе занятие.

Наконец Марго появилась в редакции. В четверг ровно в десять утра она вошла в кабинет своего покровителя и положила на стол распечатку, статьи «Трагедия Изабеллы Астраловой».

Увидев заголовок, Самсоныч просиял и радостно потер руки:

— Потом прочту, вдумчиво и не спеша, сейчас некогда. Маргошенька, а дискетку принесла?

— Разумеется, — кивнула журналистка.

— Не сочти за труд, душа моя, снеси дискету к ответственному за выпуск, пусть немедленно ставит в номер. Задержались мы немного, Маргоша, тебя ждали, материал-то сенсационный.

Марго немного удивилась — что сенсационного в жизнеописании писательницы, уже сто раз опубликованном и всем известном? Правда, она постаралась подать материал в своем привычном ключе, именно так, как просил шеф, — описала судьбу знаменитой, но одинокой и страдающей от своего одиночества женщины. Писательница достигла пика популярности, но слава незримой стеной отгородила ее от других людей. Они завидуют ее известности, а она мечтает, чтобы ее любили, как хочется этого любой женщине.

Журналистка была довольна тем, что получилось. Читательницам понравится, а кое-кто даже прослезится над горькой судьбой знаменитой писательницы, а по сути — простой бабы, которая уже и сама не рада собственной популярности, потому что лишена самого главного — любви. Материал берет за душу. Но назвать его сенсационным — явное преувеличение.

Пока Марго размышляла, что сказать Змею Горынычу, тот с озабоченным видом открыл ящик стола, доложил в конверт с уже заготовленной премией еще две купюры и протянул своей любимице:

— Это тебе, моя радость. Я горжусь, что вырастил такой талант. — Тут старикан вспомнил, что через полгода ему стукнет восемьдесят, и его глаза увлажнились. — Еще немного поработаю и уйду на покой, Маргоша. А ты заменишь меня на боевом посту Не хотел тебе заранее говорить, предполагал сделать сюрприз на твой день рождения, но не сдержался, уж очень ты меня растрогала.

Марго изобразила неописуемую радость и безмерную благодарность, хотя на самом деле испытывала совсем другие чувства.

«Чтоб ты провалился, — мысленно ругнула она благодетеля. — Не мог сказать раньше, старый идиот!»

Эдуард Леонидович Нечаев, владелец процветающего издательства «Кондор», сидел в своем кабинете, незаметно разглядывая начинающую писательницу, в отношении которой у него были далеко идущие планы. Разумеется, ей он этого не сказал — зачем лить воду на мельницу писательского тщеславия? У некоторых авторов и так самомнение чересчур накропают нечитабельную тягомотину и уверены, что сотворили шедевр. Работать с такими трудно, они скандалят по любой ерунде и ссорятся с редакторами, не позволяя менять ни единого слова в своем произведении.

Вся беда в том, что переубедить таких гордецов невозможно, — на любое замечание они устраивают истерику, мол, сотрудники издательства ничего не смыслят в подлинном творчестве и норовят испортить будущий шедевр отечественной беллетристики. «Что же вы сами не пишете, раз такие умные!» заявляют эти писаки, мнящие себя талантами. А его редакторы профессионалы, просто у каждого своя стезя, человек должен заниматься делом, к которому у него призвание. Одни пишут, не видя огрехов в своей писанине, а другие это подмечают и знают, как исправить, чтобы нормально читалось. Но автор с задатками мании величия не желает признавать очевидных вещей.

Сколько таких самовлюбленных «талантов» прошло через его кабинет… И не счесть.

За много лет работы Эдуард Леонидович научился с ними ладить — нужно не спорить, не хаять, а хвалить, и тогда автор счастлив, что его столь высоко ценят. Хозяин «Кондора» уже поднаторел в искусстве вести грамотную беседу с писателями — приветливое выражение лица, любезная улыбка, доброжелательный тон, безоговорочное одобрение, комплименты. И непременно грандиозные планы в аспекте их совместного будущего. Заслышав про перспективу миллионных тиражей, начинающие авторы шалеют от счастья. А дальше уже дело техники. Самое главное, грамотно составить договор, по которому все права у издательства, а обязанности — у автора. Начинающий писатель полностью утрачивает бдительность от сознания, что вскоре он стане г знаменитостью. Да и не знают непосвященные всех нюансов законодательство об авторском праве в нашей стране оставляет желать лучшего, специалистов в этой области единицы.

Когда договор подписан, у издателя руки развязаны. Нет, автору ни в коем случае нельзя дать понять, что он всего лишь материал, средство, наоборот, его нужно постоянно нахваливать и стимулировать — пусть пишет еще. Эдуард Леонидович Нечаев хорошо освоил искусство с любезной улыбкой кормить писателей обещаниями — мол, потерпите еще чуть-чуть, ваша слава уже не за горами, а с ней — миллионные тиражи и соответствующие гонорары.

Таких авторов в «Кондоре» несколько сотен, но их произведения — всего лишь для ассортимента. Однако каждое издательство славится звездами, а не валом. Известных писателей под началом Эдуарда Леонидовича уже два десятка, но ведь хорошего много не бывает!

Та, что сейчас сидит напротив, обладает хорошим потенциалом, из нее можно вырастить звезду. Это гораздо выгоднее, чем привлекать к сотрудничеству уже состоявшуюся знаменитость, которую приходится долго переманивать из прежнего издательства в «Кондор». Звезда будет прикидывать, что выгоднее, потом торговаться за гонорар, а согласившись, капризничать, в общем, хлопотно.

Но если взять никому не известного, но способного автора и выпестовать из него звездного, тогда игра стоит свеч. Это приятно греет самолюбие, а Эдуарду Леонидовичу присуще тщеславие. Умение разглядеть в авторе талант дано не каждому, таким чутьем обладают единицы, и Нечаев по праву гордился собой.

В общем-то писатели люди неблагодарные. Став знаменитым, автор тут же забывает, кто обеспечил ему известность, сколько сил и денег в него вложено, и приписывает все заслуги исключительно себе — мол, я талант, и этим все сказано, никаких ваших заслуг нет, другие издатели меня бы тоже оценили, носили на руках и пылинки сдували.

Но бог с ней, с неблагодарностью, у творческих личностей свои тараканы, к авторам нужно относиться как к капризным детям и не брать в голову их слова и поступки. Мало ли что они говорят! Дело — вот что мерило всего.

Когда составлен грамотный договор, автору уже никуда не деться, каким бы истеричным и амбициозным он ни был. Хочешь не хочешь, приходится тащить одну упряжку с издателем. Покочевряжится писатель — мол, цену себе знаю! да и уймется. А дело идет.

В редакции еженедельника «Все обо всем» назревала очередная буря. Как это обычно бывает перед грозой, когда небо заволакивает тучами, сразу темнеет, перепад давления будто давит на плечи и все замирает перед первым ударом грома, так и в помещении редакции сгустился воздух и чувствовалось почти физически ощутимое напряжение — журналисты ждали грядущего начальственного разноса, строя предположения, по какому поводу разбушуется Змей Горыныч.

Полчаса назад ответственный за выпуск Борис Аркадьевич Левин, бормоча под нос что-то невразумительное и теряя на ходу очки, в необычайном волнении помчался к шефу, пробыл в его кабинете несколько минут и поспешно улизнул, не пожелав принять первый удар на себя.

Многолетний опыт общения со вспыльчивым замглавредом обогатил Бориса Аркадьевича умением заранее предвидеть, предстоит ли рядовая головомойка, или начальственный гнев достигнет кульминации. Обычные разносы шефа по штормовой силе тянули на три-четыре балла, а сегодняшний обещал зашкалить за десятибалльную отметку и грозил перерасти в настоящее цунами.

На памяти Левина таких случаев насчитывалось немало. Подобно опытному сейсмологу, Борис Аркадьевич мог предсказать развитие событий уже по первым признакам. Как во время шторма волна постепенно накапливает мощь и силу, так и гнев Змея Горыныча набирал обороты и, достигнув критической отметки, обрушивался тяжелой штормовой волной, сокрушая все на своем пути.

Хитрый Борис Аркадьевич отнюдь не жаждал оказаться в качестве громоотвода и стать свидетелем безудержной ярости начальника, а потому предпочел укрыться в своем кабинете.

Остальные сотрудники газеты тоже попрятались, переглядываясь, недоуменно пожимая плечами и шепотом спрашивая друг друга, отчего обычно невозмутимый, степенный и преисполненный чувства собственного достоинства Левин только что рысью промчался по коридору, ничуть не заботясь о том, как выглядит в глазах коллег более низкого ранга.

Сбегать в соседние комнаты и поспрашивать, кто провинился на этот раз, журналисты опасались — в свои почти восемьдесят Самсоныч еще очень подвижен, а уж когда зол, тем более не сидит на месте. Старикан вполне может ринуться по редакции, распахивая все двери в поисках объекта своего недовольства, а застав кого-то в неположенном месте, для начала напустится на него, дабы набрать инерцию для предстоящего разноса.

Последнее время генеральный директор, он же хозяин издательства «Кондор», Эдуард Леонидович Нечаев редко удостаивал автора личной встречи. Есть главный редактор и его зам, три ведущих редактора, четыре заведующих профильными отделами. Предварительную работу проводили его подчиненные, а на завершающем этапе подключался САМ. Но встречался не со всеми, а лишь с талантливыми писателями, из которых надеялся взрастить звезд.

С известными авторами, которых хотелось бы переманить у конкурентов, Нечаев тоже беседовал тет-а-тет, но общаться с ними не любил — эти ушлые ребята уже собаку съели в издательском деле, с ними неинтересно. Да и их взбрыкивания его теперь порядком раздражали — чуть что, звезда фыркает, дергает плечиком и хлопает дверью. Понятное дело, популярный писатель всегда востребован, не в этом, так в другом издательстве примут с распростертыми объятиями, потому и топает ножкой.

Звезд у него уже немало, но теперь Эдуарду Леонидовичу нравилось работать лишь с потенциальными знаменитостями. Спустя несколько лет можно с гордостью констатировать: «Я вырастил звезду!» Конкурентам такого не скажешь — они и сами все понимают, хвастаться нужно не этим, а тиражами. Оборот издательства — лучшее доказательство его успеха, а тиражи «Кондора» говорят сами за себя.

Но все же приятно сознавать, что ты из ничего сделал звезду. Приятно…

Секретарша заместителя главного редактора еженедельника «Все обо всем» Лена Федоренко трудилась на этом непыльном месте уже третий год, и невроз на почве переутомления ей не грозил. Ее обязанностью было отвечать на телефонные звонки, — а звонили не так уж часто, — набирать и распечатывать приказы начальника и заботиться о его пропитании, в частности к двум часам дня приносить в кабинет шефа разогретый в микроволновке суп, а спустя некоторое время — второе блюдо и жиденький чай. Вот и все. Ну и доложить шефу, если кто-то из подчиненных желал обсудить с ним какой-либо животрепещущий вопрос. Но такое случалось крайне редко.

Сотрудники газеты предпочитали общаться на профессиональные темы с главным редактором Владимиром Сергеевичем Головко. Тот прошел путь от рядового журналиста до своей нынешней должности, прекрасно во всем разбирался и всегда подсказывал дельную мысль. А профессия Николая Самсоновича Фалеева — начальник. Он был большим начальником и в советские времена, и в постсоветские, так что стаж в этом качестве у него солидный. Журналистского образования замглавред не имел, однако кое-чего нахватался и во время разносов вполне к месту вставлял нужные слова. В текущий материал Змей Горыныч не вникал, но, если случался какой-то казус, не оставлял его без внимания и устраивал разборку, дабы подчиненные не расслаблялись и знали — начальственное око не дремлет.

Самой важной обязанностью Лены Федоренко было общение с шефом, когда тому хотелось поговорить, в частности предаться ностальгии по своему славному прошлому и сравнениям с не внушающим оптимизма настоящим. За эти годы она научилась внимать не слушая, вовремя кивать, поддакивать и вставлять адекватные тематике междометия и краткие фразы. Самсоныча же такая беседа вполне устраивала. Выговорившись и посетовав на времена и нравы, он становился благодушным, а его хорошее отношение приобретало материальное выражение — в очередном конверте, именуемом премией, на одну купюру становилось больше.

Своей работой Леночка была довольна. А с чего ей проявлять недовольство? Пусть их газета не из известных, таких сейчас много. Зато, когда очередной бой-френд спрашивает, чем она занимается, у нее есть возможность гордо произнести: «Сотрудница еженедельника „Все обо всем“. Да и ежемесячные гонорары за умение правильно вести себя с шефом позволяют поддерживать экстерьер на должном уровне.

В данный момент Лена ничуть не беспокоилась — обычно гроза начальственного гнева обходила ее стороной. Быть громоотводом ей доводилось лишь в исключительных случаях — когда виновника не оказывалось на месте. Да и то, выпустив первый пар и решив, что умница Леночка в качестве объекта для разрядки не подходит, огнедышащий Змей Горыныч вылетал в коридор и с легкостью находил бедолагу, на котором можно полномасштабно сорвать свое раздражение.

Под предлогом заботы о здоровье, в первую очередь своем собственном, замглавред запретил подчиненным курить на рабочем месте и велел портить атмосферу на лестничной площадке. Журналисты считали его требование проявлением старческой вредности и злостно нарушали приказ начальства. В общем-то основания сомневаться в целесообразности указаний Самсоныча у них были. Ему-то какое дело, если они будут курить в комнатах? Его кабинет в противоположном конце коридора, дым туда не доходит, пусть старикан там наслаждается свежим воздухом, а не шляется по другим помещениям, где ему делать совершенно нечего.

Но у их скандального шефа были свои соображения. Курение подчиненных стало камнем преткновения и поводом для постоянных втыков. А когда начальнику не на ком было сорвать зло, объект находился незамедлительно. Застав журналиста с дымящейся сигаретой на рабочем месте или унюхав табачный дым, Змей Горыныч краснел, набирая обороты для предстоящей головомойки, а потом разражался гневной тирадой. Но если ему не удавалось застукать кого-то на месте преступления, замглавред резвой рысью устремлялся на лестницу — дабы ушлые куряки не успели разбежаться — и разносил их в пух и прах.

— Опять бьете баклуши, лоботрясы, мать вашу за ногу! — грохотал он так, что от его рыка звенели оконные стекла. — Весь ваш так называемый рабочий день — сплошной перекур, а материал не сдан и вряд ли будет подготовлен в срок, а даже если и будет, то это наверняка очередная тоскливая мура.

И пошло-поехало в том же духе. Злопамятный Самсоныч припомнит провинившимся все просчеты и прегрешения, не поскупится на мат и оскорбления, разрядится и вернется в свой кабинет, весьма довольный, что вправил подчиненным мозги.

Поглядывая на дверь кабинета начальника, Лена занималась важным делом — выясняла отношения с другом сердца. Суетливые пробежки Левина не остались без ее внимания, но не обеспокоили. Змей Горыныч найдет искомого мальчика для битья. А не найдет, значит, опять помчится в курилку.

— Нас с вами ожидает большое будущее. — Эдуард Леонидович с обаятельной улыбкой начал привычную обработку. — Вы станете знаменитой это я вам гарантирую.

Его визави глядела на него восторженными глазами. Такие слова бальзам на сердце, а эта девица, сразу видно, обделена по женской части внешность невзрачная, сама какая-то пришибленная, мужским вниманием явно не избалована. Потому и реализует себя в иной области — пишет романы.

Такие авторы — самый благодатный материал. Нечаев не сомневался — эта серая мышка будет из кожи вон лезть, сутками корпеть за компьютером, создавая свои творения, потому что хочет самоутвердиться. Раз в личной жизни у нее облом, то хоть в чем-то себя проявит.

А когда авторесса станет известной, ее невзрачная внешность уже не будет иметь значения — знаменитость привлекательна не чертами лица, а своей славой. Мужчины начнут за ней толпами бегать, будь она даже страшнее Бабы-яги.

Слава — тот огонек, на который все слетаются как мотыльки.

Первым отважился на вылазку Егор Сурин. По старой привычке его называли политобозревателем — когда-то он подвизался в таком качестве в весьма престижной газете, но был оттуда изгнан по причине недисциплинированности и склонности к горячительным напиткам. Политика не входила в сферу интересов еженедельника „Все обо всем“, — россиянам эта тематика уже набила оскомину, — а потому Егору пришлось переквалифицироваться, и теперь объектом его внимания стали видные политики.

Он обладал бойким пером, ироничным складом ума, наблюдательностью, мог с ходу подметить то, что другие не видели, и представить проблему в неожиданном ракурсе. В целом это позволяло ему писать весьма забористые статьи, пользующиеся успехом у читателей. Утруждаться сбором фактуры Егор не желал — долго и хлопотно, да и не хотелось ему надрываться за мизерную зарплату, — а потому, ознакомившись с публикациями в других изданиях и недолго посидев в творческих раздумьях, он определял будущий объект анализа и садился за компьютер. Мысли ушлого журналиста бежали резвой рысью, пальцы без остановки стучали по клавиатуре, и на экране строчка за строчкой рождалась новая статья. Через пару часов Егор читал свежеиспеченный опус, слегка правил и нес распечатку начальству. Обычно все проходило без сучка без задоринки — шеф материал одобрял и ставил в ближайший номер.

Заместитель главного редактора в его епархию не лез, будучи в этой сфере вопиюще некомпетентным. Он предоставил приглядывать за Егором Владимиру Сергеевичу, а тот благоволил способному журналисту. Главный редактор прекрасно знал, каким образом Егор Сурин творит портреты власть имущих, но закрывал глаза на то, что сотрудник пользовался результатами чужого труда. По мнению Головко, не имеет значения, как происходит процесс, главное — результат. Одних кормят быстрые ноги, вот они и бегают с диктофоном, другие втираются в доверие к людям разного социального уровня, чтобы получить ксерокопию какого-нибудь важного документа, на основе которого можно накропать разоблачительную статью, а третьи эксплуатируют лишь собственные мозги.

Егор Сурин принадлежал к третьему типажу. Пусть его материал не подкреплен документально, пусть многие выводы дискутабельны, пусть едкие характеристики на грани фола и из-за них можно оказаться ответчиком в суде, если герой статьи прочтет и разобидится, — но прочтет ли? — однако, надо отдать ему должное, Егор талантлив. Его талант в том, что он с лету ловит витающие в воздухе свежие идеи и легко доводит их до ума.

Главный редактор прекрасно знал, что все воруют друг у друга идеи, даже мэтры журналистики частенько этим грешат, но ведь и украсть нужно уметь так, чтобы обиженные коллеги не завопили: „Он воспользовался моими ноу-хау!“ Идея — очень эфемерное понятие, одну и ту же мысль можно высказать по-разному, а если человек умеет облечь ее в такие фразы, что сходство с оригиналом становится весьма отдаленным, но суть при этом не меняется, то это и в самом деле своеобразный талант, хотя, положа руку на сердце, конечно же компиляция.

В журналистских кругах Егор Сурин имел определенный авторитет и мог бы перейти в другую редакцию. Но ему было лень. Многотиражные газеты на слуху, яркий материал тут же становится предметом всеобщего обсуждения, а потому руководители боятся подставиться и требуют от журналистов проверенных фактов, а не голословных утверждений.

Егор полагал, что уже давно вышел из того возраста, когда нужно стирать подошвы в поисках документальных доказательств своих порой неожиданных выводов, а потому предпочитал непыльную работенку в еженедельнике „Все обо всем“. Несколько часов за анализом периодики, потом еще несколько часов за компьютером — и свободен. Все оставшееся время можно плевать в потолок, сидеть с приятелями за бутылочкой, судача на злободневные темы, играть в преферанс, толкаться на журналистских тусовках, дабы не отстать от жизни и держать нос по ветру, улавливая витающие в воздухе идеи, которые можно сделать темой следующей статьи. А в начале каждого месяца получать зарплату. Правда, ее хватает от силы на неделю, но за двадцать семь лет журналистской работы Егор Сурин оброс многочисленными друзьями-приятелями, которые не оставят в беде, накормят-напоят и вовремя дадут знать о предстоящем мероприятии, обещающем халявную выпивку и закусон.

В общем, на жизнь журналист не жаловался, за свое место в еженедельнике не держался, — если выгонят, устроится в другое, — а потому ничуть не боялся гнева грозного Змея Горыныча.

Егору уже надоело ждать, когда наконец грянет буря, да и коллеги выразительно поглядывали на него — мол, ты самый смелый, пойди узнай, в чем дело и кого вскоре вызовут на ковер. И Егор Сурин решил оправдать доверие коллектива.

Приоткрыв дверь в приемную и предусмотрительно просунув лишь голову, сохраняя возможность ретироваться с честью, но своевременно, — на случай, если дверь кабинета Самсоныча придет в движение, возвещая о скором выходе начальства, — Егор подмигнул Лене и шепотом спросил:

— Чего старикан затаился-то? Копит силы для будущего цунами?

Секретарша пожала плечами, зажала мембрану трубки рукой и тоже шепотом ответила:

— Левин принес какие-то материалы и наябедничал.

— На кого?

Леночка Федоренко относилась к Егору с симпатией — ироничный журналист, творец хлестких ярлыков никогда ее не задевал. Потому секретарша быстро попрощалась с бойфрендом, рискнув оставить отношения невыясненными, положила трубку и пожала плечами:

— Понятия не имею.

— А кто сдал материал в номер последним?

— Марго.

— Ну, ее-то старый маразматик не тронет, даже если эта мышка-говноройка, как всегда, принесла дерьмо в конфетной обертке.

— Нет, Змей Горыныч ее очень хвалил, благодарил.

— Еще бы, — хмыкнул Егор. — О шефе можно судить по его фаворитке. По интеллекту Самсоныч с Марго два сапога — две задницы.

— Чего-чего? — переспросила Леночка, прыснув и боязливо оглянувшись на дверь кабинета начальника — не слышно ли.

— Лысина — это эволюционное превращение головы в задницу вначале по форме, а потом и по содержанию, — пояснил злоязычный журналист. — Сколько помню Змея Горыныча, он всегда был лысым, следовательно, таскает жопу на плечах уже не менее трех десятков лет. А килька Марго не обладает задницей в положенном женщине месте, зато она в наличии там, где у нормальных людей голова.

Зажав рот рукой, секретарша беззвучно смеялась, сотрясаясь всем телом.

— Как думаешь, кто на этот раз станет жертвенным барашком, дабы мы не забывали, чей сын платит нам нищенское содержание? — поинтересовался Егор, зная, что Леночка всегда в курсе, откуда ветер дует и куда вскоре дунет.

— Левин был недолго, я слышала только отдельные фразы.

— Какие именно? — Егор решил прояснить вопрос до конца, чтобы понять, кому достанется на этот раз, и предупредить проштрафившегося.

— „Фальшивка“, „недопустимо развязный тон“, „фамильярность“, „оскорбительные выражения“ и „совершенно не в тему“.

„Значит, речь шла обо мне“, — подумал журналист, прекрасно знающий, что изобретенный им метод работы имеет некоторые недостатки.

Две недели назад главный редактор ушел в отпуск, и Егор на днях сдал новую статью выпускающему редактору, минуя Самсоныча, — старикану не по уму осилить качество материала. А когда он попал на стол ответственному за выпуск, подхалим Левин решил выслужиться перед начальством. Все сотрудники знали, что кадровый вопрос и размер оклада в ведении Змея Горыныча, так что хитрый лис Борис Аркадьевич решил на всякий случай помести хвостом перед шефом, авось в следующий раз тот не обойдет его премией.

„Похоже, придется подыскивать себе другое место работы“, — сказал себе Егор, закрывая дверь в приемную.

Немного поколебавшись, он решил остаться в редакции — может, старикан поорет-поорет, но все же не уволит. Другой кандидатуры на это место нет, а читателям, судя по отзывам, импонируют его статьи, хотя их тональность и в самом деле развязно-фамильярная. Журналист Егор Сурин, образно говоря, похлопывал представителя политического Олимпа по плечу — мол, не мни о себе много, приятель, мне известна вся твоя подноготная, и сейчас ты предстанешь перед народом голым, без привычной маски.

— Поработать вам придется, — продолжал Нечаев. Беседа с потенциальной звездой уже близилась к концу, главное они обсудили, осталось лишь поставить точку. — Наше издательство интересуют лишь авторы, способные писать не менее четырех романов в год. Если реже — стать знаменитой труднее. Конечно, талант не пропадет, — снова польстил он, от него не убудет, а авторессе приятно, — но потребуется много времени, чтобы его оценили по достоинству. Читательский интерес не должен ослабевать. Книг сейчас издается очень много, а если автор пишет редко, читатели его забывают и покупают произведения других писателей. Состоявшаяся звезда может позволить себе перерывы, но сравнительно непродолжительные, иначе эту нишу тут же займут другие. Пишут сейчас многие, а свежие веяния подхватывают с лету. Если автор пропахал свою межу, нельзя ее надолго оставлять.

— Я буду стараться, — прошептала его визави.

— Не сомневаюсь, — кивнул Эдуард Леонидович. — Вас характеризовали не только как талантливую, но еще и очень дисциплинированную и трудолюбивую писательницу. Напомню азы: талант — это один процент способностей плюс девяносто девять процентов усидчивости.

— Да, я знаю, — с жаром подтвердила собеседница.

— Вот и отлично! — воодушевился Нечаев. — У нас все получится замечательно: вы пишете роман в три месяца, мы его тут же издаем, а в будущем почиваем на лаврах! — Он рассмеялся, чтобы расшевелить эту бледную моль, но она лишь слабо улыбнулась в ответ. — У вас есть все задатки будущей звезды, и мы сделаем все возможное, чтобы помочь вам реализоваться. В договоре, который вы подписали, мы обязуемся издавать все ваши произведения, так что теперь вам не придется обивать пороги других издательств. — Эдуард Леонидович сознательно чуть опустил собеседницу, чтобы не расслаблялась. — Ошибочно думать, что автор и издатель антагонисты. Нет! — Он поднял вверх указательный палец. — Они единомышленники. И только в том случае, если станут соратниками, успех обеспечен.

Первая волна будущего шторма ударила ни в чем не повинную секретаршу Леночку. Через несколько минут после бегства Егора в приемную вылетел разъяренный Змей Горыныч и рыкнул:

— Какого лешего ты тут расселась и таращишься, как невинная овечка!

— Что случилось, Николай Самсонович? — осторожно поинтересовалась Лена, надеясь невинным вопросом сбить нахал его ярости. Но кроткий вид секретарши, против обыкновения, не произвел желаемого впечатления. Как раз наоборот, шеф еще больше разгневался.

— Ты меня спрашиваешь? — взревел он. — А сама не в теме? За каким чертом ты тут обретаешься, а? Чтобы часами трепаться по телефону со своими хахалями? За это ты получаешь зарплату?

— Я… — пролепетала пристыженная Леночка, и в самом деле только что положившая трубку. После ухода Егора Сурина она от нечего делать надумала доссориться с бойфрендом и выполнила свое намерение, понятия не имея, что ее слышно в кабинете начальника.

— Да, ты! — не дал ей возможности оправдаться взбешенный Змей Горыныч. Старикану был нужен козел отпущения, и впервые в этой роли оказалась любимая секретарша. — Именно ты расхолаживаешь весь коллектив, потому что ни хрена не делаешь и подаешь дурной пример остальным. Секретарша начальника должна быть в курсе всего происходящего и первой докладывать ему новости. А я по твоей милости узнал их последним и теперь выставлен на всеобщее посмешище.

Секретарша не нашлась что сказать. Пожалуй, впервые за время своей работы она понятия не имела о тематике предстоящего разноса. Обычно причина была известна заранее, все в деталях обсуждалось в редакционных кулуарах, и предугадать реакцию гневливого замглавреда было несложно. А тут — как гром среди ясного неба.

Последними сдали материал Егор и Марго, и сейчас Лена лихорадочно соображала, кто из них виновник ярости шефа.

В общем-то альтернативы нет, на Марго шеф не станет спускать собак. Значит, Егор. Он волынщик, всегда тянет до последнего, успокаивая себя, что сварганит статью за несколько часов. Может быть, на этот раз Сурин переоценил свои возможности и представил полнейшую туфту? Или, упаси бог, не смог качественно скомпилировать, — Лена прекрасно знала стиль его работы, — и чужие ушки явно торчат?

Но с другой стороны, замглавред никогда не трогал Сурина. Егору волей-неволей приходилось принимать участие в коллективных головомойках, которые Змей Горыныч время от времени устраивал в воспитательных целях, но адресных втыков журналист до сих пор избегал.

В этот момент зазвонил телефон, и секретарша получила передышку. Взяв трубку, она ответила абоненту, выслушала, что тот скажет, зажала мембрану и ангельским голоском оповестила:

— Вас, Николай Самсонович. Илья Николаевич. Змей Горыныч умчался в свой кабинет, громко хлопнув дверью, и через несколько секунд рявкнул:

— У аппарата!

Немного послушав диалог шефа с сыном и поняв, что ничего интересного не узнает, — обычная лабуда о деньгах, — Лена бесшумно положила трубку на рычаг и задумалась. Начальник вскоре закончит разговор и опять выскочит в приемную, так что нужно подготовиться заранее.

До Левина в кабинете шефа побывала только Марго. „Значит, эта завистливая дрянь опять наябедничала“, — решила девушка. Судя по тематике упреков Самсоныча, коварная журналистка нашептала ему — мол, секретарша плохо выполняет свои обязанности. Никаких прегрешений Лена за собой не помнила. А обвинения общего характера можно предъявить любому, тем более Змей Горыныч помешан на трудовой дисциплине и уверен, что все подчиненные бездельники и дармоеды, проедают деньги его сына.

Еженедельник и в самом деле убыточен. И если бы не постоянные вливания Ильи Фалеева, он бы уже давно почил в бозе.

Валентина Вениаминовна Бобкова с первых шагов своего писательского пути, еще пять с лишним лет назад, была уверена, что ее ожидает звездная слава и, соответственно, — звездные гонорары. В средствах она не нуждалась, — супруг обеспечивал ее вполне приличным прожиточным минимумом, — но деньги, как известно, лишними не бывают. Почему-то ей казалось, что писатели буквально купаются в деньгах. А что? Все иностранные знаменитости — миллионеры, у них шикарные виллы, яхты и прочее. Ее третий муж, Семен Гордеевич Бобков, подвизался на ниве бизнеса, и вполне успешно, но миллионером не был, и не имелось никаких оснований предполагать, что станет им.

— Сема, я буду зарабатывать своими романами миллионы! — оповестила его самоуверенная супруга, вознамерившись податься в писательницы.

„Может быть, тогда ты слезешь с моей шеи“, — заранее порадовался тот.

Наскоро сотворив три опуса и уже предвкушая собственную звездность, Валентина Вениаминовна не пожелала иметь дело с небольшими издательствами.

— У них нет денег, чтобы заплатить столько, сколько я стою! — так мотивировала она свой выбор.

„Стоишь ты ровно три рубля в базарный день“, — вел с ней мысленную полемику Семен Гордеевич, согласно кивая:

— Тебе виднее, Валюша.

Валентина Вениаминовна обратилась в тройку самых крупных московских издательств, с ходу заявив, что она „российская Франсуаза Саган“, однако бурного восторга ее появление не вызвало. Как раз наоборот, издатели морщились: невооруженным глазом было видно, что к ним попала типичная графоманская белиберда, с русским языком доморощенная писательница явно не дружит, к тому же демонстрирует вопиющую невежественность. Романы были написаны от первого лица, прототипом главной героини по имени Валентина стала сама авторесса, щедро делившаяся с читателями богатым сексуальным опытом. Действие происходило в разных странах, то в позапрошлом, то в начале прошлого века, и роковая красавица графиня Валентина в одном романе была русской, во втором — француженкой, в третьем — итальянкой. При этом писательница не брала в голову различие менталитета и психологии людей разных эпох и национальностей. Графиня Валентина говорила и вела себя так же, как и ее создательница и тезка, а прочие герои — графы, герцоги и баронеты, — по-видимому, были списаны с мужчин, имевших счастье (или несчастье) иметь близость с мадам Бобковой. В общем, это был симбиоз дешевых любовных романов и полупорнографических откровений в стиле „Записок падшей женщины“, коими нынешний книжный рынок уже перенасыщен.

Самоуверенность мадам Бобковой не произвела особого впечатления на издателей — к закидонам графоманов, возомнивших себя писателями с большой буквы, им не привыкать. Видя заваленные отечественной беллетристикой прилавки, те думают: „Я напишу не хуже. Если такое издают, то и мои произведения напечатают“ — и садятся творить, ведь каждому приятно увидеть собственную фамилию на яркой книжной обложке. Чем черт не шутит?! А вдруг удастся прославиться? Примерно таков был ход мыслей Валентины Вениаминовны, правда, в отношении будущего она себе вопросов не задавала, ничуть не сомневаясь в собственном уникальном даре.

Чокнутых авторов издатели тоже навидались и сохраняли олимпийское спокойствие.

— Мы завалены рукописями, — ответили ей в одном издательстве, кивая на стеллажи, которые и в самом деле ломились от папок. Штабеля результатов стремления многих россиян стать писателями стояли даже в коридоре и тянулись вдоль стены до самого выхода. — Видите, сколько рукописей? И это еще не все. В подвале нашего здания ими забиты две комнаты. Оставьте ваши романы, посмотрим. Если подойдет, мы вам сообщим.

Терпения „российской Франсуазы Саган“ хватило ровно на неделю, а потом мадам Бобкова стала терзать редакционные телефоны с требованиями немедленно дать положительный ответ. В итоге все три издательства ей отказали. Разгневанная Валентина Вениаминовна высказала немало нелицеприятных слов в адрес главных редакторов, их заместителей, рецензентов и прочих сотрудников, прошлась и насчет выпускаемой продукции. В выборе выражений непризнанная писательница не стеснялась, и охранникам одного из издательств, которое она почтила своим вниманием, пришлось выпроводить скандалистку под белы ручки.

Леночка терпеть не могла Марго, считая ту бездарной выскочкой, замечательно устроившейся лишь благодаря своему влиянию на Самсоныча, умению смотреть старикану в рот, изображать преданность и уважительность. Лена не сознавала, что ведет себя примерно так же, но считала, что ее стиль взаимоотношений с начальством — образец правильного поведения умной секретарши. Делиться с Марго теплым местом возле шефа она категорически не желала.

— Жополизка, — не раз клеймила Лена соперницу в борьбе за благосклонность начальника.

Коллеги были с ней солидарны. Еще куда ни шло, если бы журналистка спала с Самсонычем, — так хоть можно объяснить, почему он столь явно ее выделяет. Причина его особого расположения была неясна, и это еще больше выводило из себя сотрудников газеты „Все обо всем“.

И в самом деле, у Марго ни кожи ни рожи, да и способностями Бог обделил, однако гневливый Змей Горыныч никогда ее не распекает, наоборот, постоянно нахваливает, ставит всем в пример, с подачи любимицы устраивает подчиненным безобразные выволочки, и это всем изрядно надоело.

— Марго дождется, я придушу ее собственными руками, — как-то раз заявила Алевтина Овечкина, ненавидевшая свою неблагозвучную фамилию и публикующаяся под псевдонимом Алиса Адлер.

Поводом для столь экспрессивного высказывания стала очередная кляуза Марго, большой любительницы как бы между прочим вставить в беседе с шефом нелицеприятную реплику в адрес коллеги или просветить относительно каких-то его проступков. После этого Алевтину вызвали в кабинет замглавреда, и полчаса дверь сотрясалась от мощных децибелов начальственного мата.

Алевтина считалась первой красавицей в их коллективе, да и в более широком кругу ее броская внешность не оставалась незамеченной. Мужское внимание престарелого Самсоныча ее бы не осчастливило, как раз наоборот, радовало отсутствие такового — еще не хватало иметь интим со стариком! Журналистка обладала не менее вспыльчивым нравом, чем Змей Горыныч, и не могла стерпеть, чтобы ее полчаса распекали, да еще в столь оскорбительных выражениях. На выпады шефа Алевтина отчаянно огрызалась и даже позволила себе уничижительно отозваться о некоторых его личностных качествах, чем еще больше вывела из себя Самсоныча, а потому головомойка затянулась.

— Ты бы лучше помалкивала, — посоветовала Лена, когда красная от унижения журналистка пулей вылетела из кабинета начальника.

— Да отстань ты! — раздраженно отмахнулась Алевтина и вихрем понеслась по коридору.

— Сейчас будет море крови, — прокомментировал Кирилл Никитин, обращаясь к своей пассии Наташе Соколовой, ведущей раздела „Одной строкой“. В тот момент они курили на лестничной площадке, оставив дверь приоткрытой, чтобы не пропустить финальную сцену. Наталья лояльно относилась к ненормативной лексике, без которой ее бойфренд не мог складно изъясняться, и тот добавил:

— Ох, как Алиска отхерачит Маргошку!

— Какую сплетню Марго донесла до Самсоныча на сей раз? поинтересовалась любовница.

— Алиса девка нервная, задроченная на своей внешности, а старый перец пару раз прошелся как раз в тему. Марго напела ему, будто Алиска на недавнем выпивоне была готова снять трусы перед главредом и хвасталась, что была победительницей конкурса блядей, всеми способами намекала на повышение. А Змей Горыныч не любит, когда что-то делается в обход его персоны. Алиска сразу вычислила, кто ему донес. Всыплет она Марго по первое число, как пить дать.

— Пошли посмотрим, — оживилась Наташа, и любовники устремились вслед за разъяренной Алевтиной.

Та влетела в комнату, где сидела Марго, и с размаху влепила кляузнице увесистую пощечину, сопроводив расправу объяснением:

— Грязная интриганка! Завидуешь мне, швабра на ножках, и потому решила исподтишка напакостить! Да, я и в самом деле была победительницей конкурса красоты, а ты можешь выиграть лишь приз на конкурсе уродин.

Не ограничившись оплеухой, Алевтина одним движением смахнула со стола ненавистной кляузницы все, что там было, тяжелый степлер угодил в подбородок Марго и рассек кожу до крови. Та вскрикнула и зажала рану рукой, но мстительницу это не разжалобило.

— В следующий раз я тебе всю рожу расквашу, — пообещала она. — Хотя страшнее ты вряд ли станешь, потому что больше некуда. Еще раз откроешь свой поганый рот, пеняй на себя. Я не шучу, гадина.

…Тщеславная мадам Бобкова не сдалась, свято уверовав, что создала шедевры и напишет еще немало романов, которые ждет ошеломляющий успех, и атаковала следующую тройку в рейтинге наиболее крупных издательств. И тоже получила категорический отказ.

— Все это сто раз писано-переписано, — без обиняков заявили ей в одном издательстве. — Литературы подобного качества мы издаем немало.

— Почему же вы печатаете всякую макулатуру, а меня не хотите? возмутилась госпожа Бобкова.

— Потому что это мировые бестселлеры, а вы даже не имеете понятия, о чем пишете.

— Мои романы гораздо лучше вашей литературной помойки! — заклеймила она несговорчивых издателей. — Вы еще обо мне услышите! Локти потом будете кусать, что не оценили мой талант! На колени передо мной встанете, чтобы я принесла вам рукопись, а я назло не дам!

Ее собеседники мысленно крутили пальцем, у виска — что взять с чокнутой бабы?!

— Вы кто по профессии? — осторожно спросил ее главный редактор солидного издательства, слегка побаиваясь — а вдруг невинный вопрос спровоцирует посетительницу на неадекватный поступок, дамочка явно психически неуравновешенная.

— Не ваше дело! — отрезала та. Главред сделал для себя вывод: даже если бы она написала замечательные романы, с ней нельзя иметь дела — хлопот не оберешься. Автор и издательство должны вместе тащить упряжку. Разумеется, каждый хочет перетянуть одеяло на себя: первому нужен гонорар побольше, а вторая сторона пытается сэкономить. Одно дело, когда писатель известный и его книги востребованы, тогда прибыль покрывает расходы. Можно и гонорар заплатить, предварительно поторговавшись, чтобы и издательство не осталось внакладе, и творцу произведения что-то перепало, иначе его перекупят конкуренты. Но если автор непредсказуем, как эта взбалмошная дамочка, то с ним лучше не связываться: заработаешь ли на книгах — еще вопрос, а вот то, что поимеешь проблемы, — без вопросов.

В данном случае дело было не только в том, что имя В. В. Бобковой неизвестно читателям, — печатают не только маститых, но и начинающих — а вдруг их произведения понравятся? Тут уж как повезет. Читательские вкусы, с одной стороны, известны, а с другой — непредсказуемы. Бывает, что роман написан грамотно, и сюжет вроде бы хорош, и герои симпатичны, а вот спросом не пользуется. Случается и наоборот — ничего особенного, по крайней мере на взгляд профессионалов, в произведениях автора нет, но их покупают, тиражи неуклонно растут. Вот и угадай — станет ли начинающий писатель известным или после неуспеха первых книг пополнит ряды тех, кого не покупают, а потому — не издают.

В отношении произведений госпожи Бобковой мнение было однозначным мура. Причем унылая и претенциозная мура. Тут уж и гадать не надо — ее книги покупать не будут.

— Я написала свои романы на одном дыхании! — патетически восклицала Валентина Вениаминовна в споре с очередным рецензентом, поставившим ей „двойку“, а точнее, сделавшим резюме: „Коммерческого успеха рецензируемые произведения иметь не будут“, — что, по сути, ставит жирный крест, поскольку именно этот аспект — будет ли коммерческий успех — является решающим для издания. Даже если автор гениален, но его книги не продаются, издатели не желают иметь с ним дела, пусть рискуют другие. Но и другие придерживаются того же мнения.

Будь мадам Бобкова и в самом деле „российской Франсуазой Саган“, к ней и тогда отнеслись бы настороженно, учитывая откровенную стервозность характера писательницы. К примеру, эта нервная дамочка может устроить истерику из-за любой ерунды. Ладно, это издатели еще переживут, нервы у них крепкие, закаленные в боях с самыми сложными авторами. Но если госпожа Бобкова надумает „назло“ отдать принятую к публикации рукопись в другое издательство, то нервотрепка обеспечена обеим сторонам — книги, выпущенные двумя издательствами, „лягут“. Даже минимальный тираж нераскрученного автора продать непросто, а уж когда книга одновременно выходит под двумя разными обложками — и подавно. Значит, оба издательства понесут убытки. Одно из них, сильно разобидевшись, может подать в суд — мол, у меня договор, в котором черным по белому написано, что В.В. Бобкова передала мне исключительные права на свое произведение, — но и ответчик представит аналогичный договор, подписанный непредсказуемой авторессой. В итоге обе стороны вдобавок потратятся на адвокатов и оплатят судебные издержки. Да и престиж издательства пошатнется! Коллеги по книгоиздательской деятельности вслух посочувствуют, а втайне позлорадствуют — приятно же, когда конкурент попал впросак! — и перемоют все косточки. А кому хочется предстать в неблаговидном свете?! Так что от чокнутых писателей, так и норовящих выкинуть какой-нибудь финт, лучше держаться подальше — целее будешь. Авторов теперь много, издательств значительно меньше, так что последнее слово за теми, кто вкладывает деньги, а не за теми, кто пишет книги.

Самая главная причина — в романах госпожи Бобковой было совершенно не за что зацепиться: слог дубовый, точнее, о слоге вообще говорить не приходится, сюжеты — явный плагиат, герои списаны с персонажей известных авторов, но так бездарно, что утратили присущую оригиналу индивидуальность. Переделывать эти опусы — себе дороже. Из ничего нечто достойное не сотворишь.

— Кто вам сказал, что вы пишете как Франсуаза Саган? — спросила госпожу Бобкову молодая редакторша, и тут же прозвучал самоуверенный ответ:

— Я сама это знаю!

— А вы ее читали? — задала провокационный вопрос редакторша и, как оказалось, — попала в точку. Валентина Вениаминовна от кого-то услышала звездное имя, но понятия о стиле французской писательницы не имела. — Саган свойственны тонкий психологизм и эмоциональность, ее произведения пронизаны грустью, даже меланхолией, обычно у них печальный конец, а в ваших романах ничего похожего.

— Не вам меня учить! — вышла из себя уязвленная авторесса. — Вы умеете только портить чужие произведения, а я — талантливая писательница!

В общем, диалог слепого с глухим о том, как хороша и как чудесно пахнет роза.

Невостребованная авторесса перебрала почти три десятка издательств, но ни в одном не получила положительной рецензии. В одних издательствах ее романы отвергали сразу, в других, пролистав по диагонали, пожимали плечами и не говорили ни да ни нет, в третьих отговаривались, что рецензенты не справляются с валом предлагаемых рукописей, четвертые отвечали, что подобная литература не по их профилю.

В итоге честолюбивые притязания Валентины Вениаминовны Бобковой остались нереализованными.

Редакция еженедельника „Все обо всем“ гудела, как растревоженный улей. Наконец-то ситуация прояснилась, объект начальственного разноса определился. Несколько минут назад Самсоныч вызвал к себе секретаршу и приказал:

— Марго ко мне!

Телефонный разговор с сыном немного снизил интенсивность гнева Змея Горыныча, — видно, Илья пообещал денег, — и все же по тону и грозно сдвинутым бровям шефа Лена сразу поняла, что он вызывает фаворитку отнюдь не для вручения конверта с премией.

Мысленно перекрестившись, что ярость старикана направлена не на нее, Лена вылетела в коридор — и без того рассерженный Змей Горыныч не спустил бы промедления, — на бегу заглянула во все кабинеты и вполголоса торопливо оповестила:

— Старикан вызвал на ковер Марго, бушует — страсть!

Не могла она не поделиться с сотрудниками своей неописуемой радостью наконец-то ненавистной фаворитке начальника достанется на орехи!

Перед комнатой, где сидела Марго, девушка остановилась, постаралась выровнять дыхание, постучалась, вошла и, когда журналистка посмотрела на нее, медовым голосом сообщила:

— Вас вызывает Николай Самсонович, — и многозначительно добавила, уже для сотрудников, деливших с Марго этот кабинет:

— Немедленно.

Не ожидающая подвоха журналистка тут же встала и пошла к начальнику. Следуя за ней на определенном расстоянии, Лена с мстительным удовлетворением отметила, что любимица шефа выглядит совсем не такой заносчивой, как обычно, и даже задумчивой.

„Ну, сейчас получишь…“ — порадовалась девушка, когда виновница гнева замглавреда скрылась за дверью его кабинета. Если уж Змей Горыныч не сбавил обороты после телефонного разговора, — обычно переключение внимания на иной объект значительно гасило его ярость, — значит, причина и в самом деле серьезная, и вскоре все станут свидетелями десятибалльного шторма.

Сотрудники высыпали в коридор и сбились в кучку, чтобы незамедлительно поделиться впечатлениями. Сметливая секретарша настежь распахнула дверь приемной, а дверь в кабинет начальника чуть приоткрыла, чтобы все имели возможность наслаждаться тем, как шеф чихвостит свою протеже.

— Ты что, сдурела?! — орал взбешенный Самсоныч. — Ты что принесла, а?!

— Статью об Астраловой, — пискнула перепуганная Марго, успев подумать, что переборщила, преподнеся знаменитую писательницу как несчастную, одинокую, никем не любимую женщину. Все же эти знаменитости такие обидчивые, к любому слову цепляются, им подавай лишь панегирик, а у нее получился негативный подтекст.

— Вот эту галиматью?! — Змей Горыныч взял еще на тон выше.

По характерному шелесту журналисты поняли, что он гневно потрясает распечаткой статьи Марго. Впервые за годы работы в газете громоподобный голос шефа звучал для них райской музыкой. Торжествующе переглядываясь, они пришли к единодушному мнению — фаворитка вскоре станет бывшей.

— Ну да… Вы же сами сказали, что женские судьбы — мой конек, и велели покопаться в душе писательницы, узнать самое сокровенное и показать ее как личность, как женщину…

Сотрудники газеты переглянулись и хихикнули, но тут раздался рев Змея Горыныча:

— Где ты копалась в ее душе, мать твою?! В морге?

— Ну почему — в морге, — вяло защищалась Марго, не понимая, с чего он так взъярился.

— Да потому что Астралова убита!

— Как — убита?.. — прошелестел голос проштрафившейся журналистки.

— Вот так! Пистолетом! Выстрел в голову — и наповал!

— Я этого не знала… — залелетала Марго.

— Не зна-а-ла?!

Голос Змея Горыныча сорвался на крик, а Егор Сурин с ухмылкой оповестил коллег:

— Сейчас будет еще один труп.

Но ни падения тела убиенной журналистки, ни иных звуков, свидетельствующих о том, что начальник наказал подчиненную физически, не последовало. Наоборот, шеф спросил уже чуть поспокойнее — видимо, утомился орать:

— Почему ты этого не знала?

— Презентация очень долго не начиналась, я не стала дожидаться и ушла, — честно призналась Марго, надеясь, что ее откровенность обезоружит шефа. Провинившаяся журналистка решила признаться, что закружилась в любовном романе, всю неделю провела как в угаре и потому пренебрегла профессиональными обязанностями. Она уже открыла рот, чтобы выложить все это своему покровителю, но тот ее опередил.

— Ну и дура, — уже обычным голосом произнес Самсоныч. — Приличный журналист должен быть в курсе всего происходящего, а профи — заранее почуять сенсацию и опередить всех, первым представив материал в редакцию. А ты была рядом с сенсацией и все прошляпила, идиотка, потому что тебе, видите ли, надоело ждать! Мало того, ты впервые слышишь, что Астралова погибла. Вся Москва гудит об этом убийстве, а журналистка, которую я считал лучшей в коллективе и ставил в пример другим, даже не в курсе, что покойницу уже отпели и похоронили. Прошлявшись где-то почти неделю и даже не удосужившись позвонить, ты имеешь наглость принести фальшивку, да к тому же пишешь о трагически погибшей звезде в столь уничижительной тональности, будто речь идет об уборщице, которую по пьянке поколотил муж. Я ошибся, возлагая на тебя особые надежды. Твой потолок — кропать на коммунально-бытовые темы. Ты уволена.

Забирай свои слезливые писульки и немедленно убирайся вон!

Опять Алла сидела в своем кабинете, смоля одну сигарету за другой, размышляя о своем житье-бытье и спрашивая себя: „Чего я маюсь, чего мне не хватает?..“

Вообще-то ответ на первый взгляд лежит на поверхности. Алла Королева, верная боевая подруга, — человек действия, а обстоятельства вынудили ее томиться в праздном безделье.

Казалось бы, она состоятельная женщина, фирма „Прима“ успешно работает без хозяйки и приносит приличный доход, можно вести образ жизни богатой дамы, кататься с курорта на курорт, а в промежутках между отдыхом от ничегонеделания тусоваться на светских вечеринках, ходить на демонстрации последних достижений высокой моды, глазеть на экзотические туалеты, которые не наденет ни одна нормальная женщина, с умным видом рассуждать, какой очередной шедевр сотворил тот или иной кутюрье, еженедельно обновлять гардероб, посещать салон модного визажиста и прочее в том же духе, но все это ей неинтересно.

Не могла Алла позволить себе плюнуть на рекомендации лечащего врача, любимого мужчины, и опять с головой окунуться в бизнес. Олег опытный хирург, его очень заботит ее здоровье, — после большой кровопотери у нее до сих пор анемия и астения, да и раненая рука пока никакая. Кому же хочется остаться калекой! Вспомнив уродливые багровые шрамы и истонченную, — почти прозрачную левую руку, всю в трофических язвах и струпьях, верная боевая подруга передернулась.

Сколько еще это может продолжаться?.. Даже Олег не в силах дать ответ, хоть и уверяет, что со временем все восстановится и она сможет владеть рукой. В будущем ей предстоит несколько пластических операций, и это тоже мало радует.

Нашла ли она причину своей хандры? Пожалуй, нет. Печалиться на предмет собственного здоровья не в ее характере, Алла всегда относилась к нему наплевательски. До ранения ей пришлось перенести четыре операции, эта — уже пятая, но внимательнее к себе она так и не стала.

„Может быть, мой дискомфорт связан с тем, что я сексуально оголодала?“ — мысленно пошутила Алла.

Шутки шутками, но доля истины в этом есть. Все прежние любовники называли ее тигрицей, а Олег в постели — далеко не тигр. Ему сорок три года, да и в молодости он, судя по его рассказам, был не очень-то склонен к постельному буйству, у него иные приоритеты.

Разумеется, Алла не могла сказать ему: „Мы с тобой темпераментами не совпадаем“. Любое замечание, связанное с интимной жизнью, для сильного пола крайне болезненно. Ей пришлось смириться, как и любой женщине, привязанной к мужчине психологически. Олег, безусловно, человек надежный, порядочный, преданный и верный. Нужно быть сексуально озабоченной идиоткой, чтобы этого не ценить и променять его на банального постельного партнера, способного удовлетворить физически, но не эмоционально. А она не идиотка.

Встречаться с прежними любовниками Алла и не помышляла. Раньше могла бы запросто, но то было раньше. Если у женщины много любовников, значит, нет единственного, любимого. Именно так и обстояли дела в ее прошлой жизни.

Теперь есть человек, которого она называет любимым мужчиной. Вроде бы пора успокоиться и благодарить судьбу. Мало того, есть еще двое — Слава Миронов и Николай Кузнецов, — считающиеся ее любовниками. К обоим она по-своему привязана и не намерена вычеркивать из своей жизни. Но сейчас и в мыслях нет поехать к одному из них ради секса. Почему? Да потому что не хочется, вот и все.

Нельзя сказать, что оба ей надоели. Нет, и Слава, и Коля ей нужны, но теперь больше эмоционально, нежели сексуально. Еще совсем недавно Алла была близка и с тем, и с другим, но вот именно сейчас, в этот момент, интима с кем-то из них не желала.

Почему-то теперь ей не хотелось даже-с Олегом. Их отношения все больше напоминают супружеские. И секс тоже как у супругов со стажем — несколько минут положенных телодвижений, и вот уже усталый Олег повернулся на бок и спит. А она лежит без сна, глядя в темноту и думая, что все у них как у мужа и жены, проживших вместе не один год, хотя они и не связаны узами брака. Есть эмоциональная и психологическая близость, доверительность, взаимное уважение и взаимопонимание. Вроде бы есть и любовь. Что же не устраивает ее в союзе с Олегом?..

„А может быть, мне не хватает романтики?“ — спросила себя Алла и усмехнулась — уж кого-кого, а ее-то никто не назовет романтичной особой.

А хотя… Положа руку на сердце, каждая женщина, даже та, что рядится в циничную особу, сохраняет в душе идеалы. Пусть и не Прекрасный принц, но все же…

Любой дочери прародительницы Евы хочется возвышенных отношений. Все женщины в душе немного фантазерки, сколько бы им ни было лет и сколько бы ни было в их жизни мужчин.

„Поеду-ка я к любимому психиатру, — решила Алла. — Пусть Лидия Петровна разберется в моем душевном раскардане“.

— Толян, отвези меня в психиатрический центр, — попросила она, когда прибыл верный оруженосец.

Тот одобрительно кивнул, подумав, что давно надо было предложить обожаемой начальнице съездить к Лидии Петровне, после посещения которой она всегда успокаивается.

Купив по дороге букет лилий — любимые цветы ее психиатра, — через час Алла вошла в знакомый кабинет.

— Вы еще в субдепрессии, — сразу отметила Лидия Петровна, когда пациентка поздоровалась и села напротив.

— Да, что-то я хандрю, — призналась Алла.

— Для вас, женщины очень эмоциональной, это естественно, ведь вы совсем недавно потеряли отца. Все еще мучаетесь виной?

— Мучаюсь… — Она опустила голову. — Папа написал в предсмертном письме: „Без вины, вины не бывает“, имея в виду себя, а я думаю, что это относится и ко мне. Если бы я не была виновата, то не терзалась бы.

— Не совсем так, Алла, — мягко сказала психиатр. — Чувство вины имеет разную природу. Бывает и беспричинным или по незначительной причине. Случается и навязанное кем-то, когда один человек сознательно, с определенной целью вызывает у другого ощущение вины. При депрессии часты мысли о собственной виновности, причем обычно они не имеют под собой оснований.

— У меня-то основания есть, — вздохнула пациентка.

— Алла, вы сильная личность. Да, вы понесли утрату, но погружаться в печаль вам не свойственно. Не стоит культивировать чувство вины и фиксироваться на своих переживаниях. Как я понимаю, больше всего вас тяготит то, что вы вынужденно пассивны и ничего не можете предпринять. В данной ситуации от вас уже ничего не зависит, и это вызывает у вас психический дискомфорт.

— Именно так, — кивнула Алла.

— Приведу аналогию, которую обозначила как „принцип метро“. Допустим, вы опаздываете на работу. В этой ситуации имеет смысл побыстрее бежать на автобусную остановку — если вы упустите автобус, то придется ждать следующего. Стоит и поторопиться на эскалаторе метро — ведь не успев на эту электричку, вы потеряете несколько минут. Но когда вы уже находитесь в вагоне метро, нужно расслабиться — от того, что вы будете нервничать, ежеминутно поглядывая на часы, электричка быстрее не поедет, вы лишь себя измучаете и приедете на работу измочаленной. Уловили идею?

— Да. Нужно что-то предпринимать только в том случае, если это дает реальный результат, а суетиться бессмысленно — без толку.

— Верно. В вашем случае можно сказать так: нужно бороться, пока вы можете бороться и знаете, что чего-то этим достигнете. Но если это бег на месте, то тем самым лишь расстраивается ваше душевное равновесие.

— Понимаю…

— Еще один принцип, который я рекомендую многим своим пациентам: если не можешь изменить ситуацию — измени свое отношение к ней. Ведь страшна не сама по себе неприятность, а наша реакция на нее. Один человек в драматической ситуации, например, как у вас, потеряв любимого человека, погружается в свои переживания, не может думать ни о чем ином, не способен переключиться, и в итоге у него развивается депрессивный невроз. Таких людей психиатры называют дискордантными, иными словами, у них слабые адаптационные возможности, и они не способны к психологической защите. Другой же человек в аналогичной ситуации интуитивно находит способ психологической защиты, и невроз у него не разовьется. Таких людей мы называем конкордантно нормальными. Вы относитесь ко второму типу, Алла.

— Вы думаете, мне нужно перестать жевать-пережевывать эту тему и переключиться на какое-то дело?

— Безусловно. Отца своими переживаниями и угрызениями совести вы не вернете, но себя уже довели до субдепрессии. Я никогда не видела вас такой подавленной. Мне не раз приходилось наблюдать вас в тяжелой ситуации, и вы всегда умели, отринув самокопание, внутренне собраться, активизироваться и переключиться, и это помогало вам справиться с эмоциональным потрясением. Вы интуитивно нашли способ психологической защиты, приемлемый именно для вашего личностного типажа. Тем самым вы защищали свою психику от чрезмерного стресса. Сейчас вы временно утратили присущую вам способность, но у вас высокие адаптационные возможности, и я не сомневаюсь, что вы сможете преодолеть этот трудный этап своей жизни.

— Я бы с удовольствием занялась чем-нибудь, и это помогло бы мне встряхнуться, но Олег не разрешает. А потому я день-деньской сижу дома, уставившись в стену, и терзаюсь самоедством.

— Найдите дело, Алла, — посоветовала психиатр.

— А как же с рекомендациями моего лечащего врача?

— Я психиатр, потому состояние вашей психики для меня важнее, чем заживление раны. Однако тут все взаимосвязано. Когда человек в депрессии, у него резко снижается реактивность организма, к нему цепляются все болезни, а выздоровление и даже заживление ран происходит медленнее, чем в норме.

— То есть моя рука так медленно не срастается именно потому, что я хандрю? — уточнила Алла.

— В определенной мере — да. Депрессия повлияла и на ваше общее состояние. Я вижу, что вы до сих пор астенизированы, а судя по вашей характерной бледности, у вас еще до сих пор анемия.

— Да, мой лечащий врач говорит, что гемоглобин все еще низкий, хотя теперь я не манкирую лечением и честно принимаю лекарства.

— А они малоэффективны именно потому, что у вас депрессия. В этом состоянии возникает психоэмоциональная и двигательная заторможенность, замедляется обмен веществ. Все это в целом негативно влияет на весь организм и его жизненные функции.

— Поняла, Лидия Петровна, — если я буду по-прежнему хандрить, мне не выздороветь.

— Точнее, вы будете очень долго восстанавливать здоровье, потому что психическая сфера влияет на все функции организма.

— Как говорится, все болезни от нервов, только триппер от удовольствия, — пошутила пациентка. — Как вы считаете, женщине можно врать мужчине?

— Нужно.

— Во всем?

— Нет, лишь в мелочах, которые позволяют сохранить отношения. Да ведь и вы лгали Олегу лишь по незначительным поводам.

— Только когда мне нужно было улизнуть из дому.

— Не злоупотребляйте, но если ложь во благо, это позволительно. Вы человек, которому претит однообразие, обыденность. Есть женщины, которым нужна стабильность во всем. У вас другой характер.

— А ведь совсем недавно вы корили меня за склонность к риску… напомнила Алла.

— Я и сейчас не призываю вас кинуться в авантюру. Но застывать в стереотипных отношениях для вас мучительно, и потому старайтесь постоянно что-то менять в своей жизни.

— Примерно об этом я думала всего пару часов назад.

— Значит, вы и сами понимаете, что теперешний статус для вас неприемлем.

— Ладно, приму к сведению, — согласилась пациентка.

— Есть и другой путь; Я могу назначить вам легкие антидепрессанты, и ваша субдепрессия скоро пройдет. — Врач внимательно смотрела на нее, уверенная, что Алла откажется, и не ошиблась.

— Нет, Лидия Петровна, палочка-выручалочка мне не нужна. Вы правы, я сильная, сама справлюсь. Мне просто нужно было ваше одобрение, и я его получила. Больше не буду терзаться-самокопаться, переключусь на что-то другое, встряхнусь и выздоровею и от хандры, и от анемии с астенией.

Эдуард Леонидович Нечаев сидел уже напротив другой женщины, в отношении которой у него были далеко идущие планы, хотя она не писала романов.

Его собеседница — крепкий орешек. Глаза злые, губы тонкие, поджаты в ниточку, видно, что она ему не доверяет и желает получить твердые гарантии.

— И нам, и вам выгодно будущее сотрудничество, — увещевающим тоном произнес издатель. — Я в этом ничуть не сомневаюсь.

— А я сомневаюсь, — отпарировала его визави. — Слепому видно, что я вам до зарезу нужна, а своей выгоды пока не пойму.

„Черт бы тебя побрал! — ругнулся про себя Нечаев, не выдавая раздражения. — Ведь никакими достоинствами, кроме того, что подходит нам по всем статьям, эта мерзавка не обладает, но кочевряжится, набивая цену. Наверняка сейчас начнет торговаться, как базарная баба“.

Собеседница тут же подтвердила его недавние предположения:

— Что я буду иметь?

— Вас интересует вознаграждение?

— Естественно.

— Оно будет адекватным.

— Адекватным чему?

— Вашим трудам, разумеется.

— Это слишком обтекаемо.

„Сколько же ей предложить? — задумался Эдуард Леонидович. — Видно, что алчная и совершенно беспринципная. Ох, чую, намучаюсь я с нею…“

Дикторша объявила, что совершил посадку рейс из Палермо. Алла и ее друг, частный детектин Виталий Рылеев, ринулись в толпу встречающих и заняли самое удобное место у выхода с „зеленого коридора“.

Виталий уже год был любовником Ларисы Правда, вторым, а на первом месте — Игорь Северин по прозвищу Казанова. По его просьбе сыщик переквалифицировался в личного телохранителя Лары и обычно состоял при ней, когда та жила в Италии. Выдержки сыщику не занимать, но он же не железный. На время приездов соперника Виталий, сославшись на дела, улетал в Москву.

Улыбающиеся Лариса и Казанова появились одними из первых. После положенных объятий и радостных восклицаний Алла оглядела подругу и подняла большой палец:

— Ты гораздо красивее, чем выглядишь, старушка!

— А ты еще больше похорошела, дорогая, — перепасовала комплимент Лара.

— Ха! На фоне твоего средиземноморского загара я как бледная спирохета, — закокетничала верная боевая подруга.

— Бледность тебе к лицу, — снова польстила ей Лариса.

— Хорошо говоришь, — одобрительно кивнула Алла и пояснила свою мысль свежепридуманным афоризмом:

— Лучший комплимент тот, что правдивее правды.

Подруга уже открыла рот, чтобы ответить в том же духе, но Алла деловым тоном завершила обмен любезностями:

— Споем друг другу дифирамбы в более подходящей обстановке. Погнали, ребята.

Носильщик, терпеливо дожидавшийся окончания радостной встречи, расценил слова Аллы как команду и ходко покатил тележку к раздвижным дверям. Обогнав его, Виталий пошел по направлению к автостоянке, где верный оруженосец припарковал свой „вольво“, остальные устремились следом, стараясь не отставать.

Пока Толи к укладывал чемоданы в багажник, Алла озабоченно спросила:

— Поместимся мы впятером в Толянову тачку?

— Поместимся, — заверил Виталий.

— Боюсь, рессоры погнутся. Одна я вешу под центнер.

— Не придуривайся, подруга, — рассмеялся Казанова. — Кстати, ты похудела. Правда, не знаю, в плюс это или в минус. Ты и раньше была хороша, а лучшее — враг хорошего.

— Умен ты, Игорек, и произносишь правильные слова, недаром я тебя пламенно люблю, — заулыбалась польщенная верная боевая подруга, одарив афористичной фразой и его тоже:

— Лесть — это именно то, что человек сам о себе думает.

— Да это вовсе не лесть.

— Верно мыслишь. Ведь я сохранила девичью фигуру… — Обычно галантный Казанова на этот раз не смог скрыть удивления, все ж Алла — весьма и весьма крупная дама, — а та со смешком добавила:

— в собственной памяти.

— С тобой не соскучишься, подруга, и за это я тебя тоже пламенно люблю, — смеясь, признался он.

Толик захлопнул багажник, носильщик получил щедрое вознаграждение и покатил опустошенную тележку к зданию аэропорта.

— Сяду-ка я на переднее сиденье, — решила верная боевая подруга, — в противном случае соседство с моими габаритными формами расплющит ваши субтильные фигурки.

Казанова распахнул заднюю дверцу и помог сесть Ларисе, а Алла обошла машину и остановилась в ожидании, когда откроют дверцу ей. Туг она боковым зрением увидела, как к ней быстрым шагом направился мужчина, живо повернулась, узнала его и заулыбалась:

— Привет, Фил!

Тот тоже расплылся улыбкой:

— Здравствуй, Алла! Рад тебя видеть.

— Взаимно, дорогой. Какими судьбами?

— Друга провожал. Увидел тебя издалека и не мог решить, подойти или нет.

— С чего это ты стал таким нерешительным? Вроде раньше за тобой такого недостатка не числилось.

Собеседник непроизвольно покосился в сторону Виталия, а Алла рассмеялась:

— А, вот в чем дело! Нет, ошибаешься, Виталька мой друг, а по совместительству частный сыщик. Напарник, познакомься — Филипп Суворов, талантливый художник.

Филипп пожал руку Виталию, затем Игорю. Спохватившись, наклонился к окошку и поздоровался с Ларисой.

— Фил, а что это ты бросил меня на произвол судьбы? — подначила Алла.

— Да я… — начал было тот, но она его перебила:

— Не оправдывайся. Мой телефон не забыл?

— Нет, конечно.

— Тогда звони.

Чмокнув его в щеку, Алла со значением подмигнула и улыбнулась. Филипп помог ей сесть в машину и, когда Толик тронулся, долго смотрел вслед.