Всё на свете (ЛП)

УЛИЦА

Вселенная и мое подсознание, пожалуй, восстают против меня. Мы с мамой в комнате играем в Скрэббл. На данный момент в сегодняшней игре я составила из фишек УЛИЦА, СВАБОДА и СИКРЕТЫ. Благодаря последнему получаю дополнительные очки за то, что использовала все семь букв. Мама хмуро смотрит на доску, и я думаю, она опротестует мое слово, но она молчит. Она подсчитывает счет и, впервые за вечность, я выигрываю. Я впереди нее на семь очков.

Смотрю на счет, а потом на нее.

— Ты уверена, что посчитала правильно? — спрашиваю я. Мне не хочется ко всему прочему выиграть у нее.

Пересчитываю и понимаю, что она права.

Ощущаю ее взгляд на моем лице, но продолжаю смотреть на счетную карточку. Она весь вечер была внимательной, будто я головоломка, которую нужно решить. Или, может, я стала параноиком. Может, все дело в вине, которую я чувствую за то, что была такой эгоистичной, за то, что даже сейчас мне хотелось быть с Олли. Каждый раз, когда была с ним, я узнавала что-то новое. Я стала кем-то новым.

Она берет из моих рук счетную карточку и приподнимает мой подбородок, чтобы увидеть мои глаза.

— Что происходит, милая?

Я уже собираюсь солгать ей, как снаружи доносится внезапный пронзительный крик. За ним следует еще один, а затем отдаленные вопли и громкий хлопок. Мы обе поворачиваемся, чтобы посмотреть на окно. Я начинаю подниматься, но мама нажимает на мое плечо и качает головой. Я позволяю ей удержать меня, но из-за еще одного крика "ПРЕКРАТИ" мы обе торопимся к окну.

Их трое — Олли, его мама и папа, стоят на крыльце. Их тела образуют треугольник страдания, страха и злости. Олли занимает стойку борца — кулаки сжаты, ноги расставлены широко и прочно. Даже отсюда я могу увидеть его вены, вздувшиеся на поверхности его рук и лица. Его мама делает шаг к Олли, но он что-то говорит ей, и она отступает.

Между Олли и его отцом происходит дуэль взглядов. Его папа держит напиток в правой руке. Он не отводит взгляда от Олли, поднимает стакан и допивает глубокими глотками. Протягивает пустой стакан маме Олли, чтобы она его взяла. Она начинает двигаться, но опять же Олли говорит ей что-то, чтобы остановить. Тогда его папа поворачивается к ней, его рука все еще неподвижно удерживает стакан. На мгновение я думаю, что она, может быть, не пойдет к нему.

Но ее неповиновение заканчивается. Она делает к нему шаг. Он хватает ее, злобно и угрожающе. Но Олли сразу оказывается прямо между ними. Он откидывает руку папы и отталкивает маму в сторону.

Его папа, сейчас даже еще злее, снова делает выпад. Олли отталкивает его. Он врезается в стену, но не падает.

Олли начинает слегка танцевать на ногах, потряхивая руками и кулаками, как боксер на ринге. Он пытается отвести внимание отца от мамы. Это срабатывает. Его папа первым наносит удар. Олли уклоняется вправо, а потом влево. Он спрыгивает со ступеней крыльца, как только его папа снова замахивается. Его папа промахивается, и инерция скидывает его по ступеням. Он неуклюже приземляется на бетонную подъездную дорожку и не двигается.

Олли стоит спокойно. Его мама прикрывает рот обеими руками. Моя мама обвивает меня рукой за плечи. Я прижимаюсь лбом к стеклу и хватаюсь за подоконник. Все наши взгляды направлены на его отца. Момент растягивается. Каждая секунда, когда он не двигается — ужасное облегчение.

Его мама ломается первой. Она торопится вниз по ступеням, припадает к земле рядом с ним и проводит рукой по спине. Олли показывает ей отойти, но она его игнорирует. Она склоняется ближе, а его папа валится назад на спину. Он хватает ее за запястье своими большими, безжалостными руками. С триумфом на лице он поднимает ее руку вверх, будто это трофей, который он выиграл. Он тянется, чтобы встать, и тянет ее за собой.

И снова Олли бежит, чтобы встать между ними, но в этот раз его папа готов. Быстрее, чем я даже видела его в движении, он отпускает руку мамы Олли, хватает его за воротник футболки и ударяет в живот.

Его мама кричит. И я тоже кричу. Он снова его ударяет.

Я не вижу, что происходит потом, потому что отталкиваюсь от мамы и бегу. Я не думаю — просто двигаюсь. Вылетаю из комнаты и бегу по коридору. Пробегаю тамбур и вмиг оказываюсь на улице.

Я не знаю, куда бегу, но должна до него добраться.

Я не знаю, что делаю, но должна защитить его.

Я бегу на скорости по траве к краю лужайки, находящейся в непосредственной близости с домом Олли. Его папа снова замахивается, когда я кричу: "СТОЙТЕ!"

Они оба моментально замирают на месте и шокировано смотрят на меня. Алкоголь берет свое, и его папа, пошатываясь, поднимается по ступенькам и заходит в дом. Его мама следует за ним.

Олли сгибается, держась за живот.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня, выражение его лица трансформируется из боли в замешательство, а потом в страх.

— Иди. Возвращайся, — говорит он.

Моя мама хватает меня за руку и пытается меня оттащить. Я едва осознаю, что у нее истерика. Она сильнее, чем я думала, но моя нужда увидеть Олли сильнее.

— Ты в порядке? — выкрикиваю я снова, не двигаясь.

Он медленно и осторожно выпрямляется, будто что-то болит, но боль не отражается на его лице.

— Мэдс, я в порядке. Возвращайся. Пожалуйста. — Весь вес наших чувств друг к другу повисает между нами.

— Я обещаю, что в порядке, — снова говорит он, и я позволяю оттащить меня.

Мы возвращаемся в тамбур до того, как я начинаю осознавать, что наделала. Я и правда только что выбежала на улицу? Рука моей мамы как тиски на моем предплечье. Она заставляет меня посмотреть на нее.

— Я не понимаю, — говорит она, ее голос пронзительный и озадаченный. — Почему ты так поступила?

— Я в порядке, — говорю я, отвечая на вопрос, который она не задавала. — Я была там всего минуту. Менее минуты.

Она убирает свою руку и поднимает мой подбородок.

— Зачем рисковать своей жизнью ради совершенного незнакомца?

Я не достаточно искусная лгунья, чтобы прятать свои чувства от нее. Олли пробрался мне под кожу.

Она видит правду.

— Он не незнакомец, верно?

— Мы просто друзья. Друзья в сети, — говорю я. Замолкаю. — Извини. Я не думала. Мне просто хотелось убедиться, что он в порядке.

Я потираю руками предплечья. Мое сердце бьется так быстро, что ему больно. Чудовищность того, что я наделала, захлестывает меня, и я дрожу.

Моя внезапная дрожь устраняет вопросы от мамы, и она включает режим доктора.

— Ты чего-нибудь касалась? — спрашивает она, снова и снова.

Я отвечаю отрицательно, снова и снова.

— Я должна выбросить твою одежду, — говорит она, после того, как я приняла душ, на котором она настаивала. Она не смотрит на меня, когда говорит: — И следующие несколько дней нам стоит быть очень осторожными, чтобы убедиться, что ничто…

Она замолкает, не может произнести слова.

— Я была там менее минуты, — говорю я в наших же интересах.

— Иногда хватает и минуты. — Ее голос звучит так, будто ее здесь нет.

— Мам, мне жаль…

Она поднимает руку и качает головой.

— Как ты могла? — спрашивает он, наконец встречаясь со мной взглядом.

Я не уверена, спрашивает ли она о том, что я вышла на улицу, или что лгала. На эти два вопроса у меня нет ответа.

Как только она уходит, я иду к окну в поисках Олли, но не вижу его. Он, возможно, на крыше. Я иду в кровать.

Я и правда была на улице? Как пах воздух? Был ли ветер? Мои ноги касались земли? Я дотрагиваюсь до кожи на руках, на лице. Она изменилась? А я?

Всю свою жизнь я мечтала оказаться снаружи. И теперь, когда это произошло, я ничего не помню. Только вид Олли, согнувшегося от боли. Только его голос, твердящий мне вернуться.