Всё сначала

Глава 8 И все-таки любит?

Услышав сзади шаги по гравию, Лорен обернулась, насторожившись, потому что ожидала увидеть Соломона. Белокожий молодой человек, шедший сзади, покраснел и неуверенно посмотрел на нее.

— Здравствуйте… — пробормотал он, стараясь не встречаться с ней глазами.

— А, это вы, здравствуйте!.. — сказала она с облегчением. — Еще не уехали в Детройт?

Джонатан Кид покачал головой и, отвернувшись от нее, стал смотреть на озеро.

— Вы остановились в Оскоде?

Он кивнул, смущенно кашлянул и сказал:

— Извините, пожалуйста, я в прошлый раз принял вашего знакомого за вашего отца…

Лорен сразу вспомнила, как Соломон не без умысла поцеловал ее на глазах у Джонатана Кида, как пытался убедить ее держаться подальше от этого молодого человека. Если бы она не разозлилась тогда, над Соломоном можно было бы посмеяться. Он попал в нелепое положение, потому что никак не мог объяснить, почему их дружеский разговор с Джонатаном вызывает в нем такое раздражение. И он решил поцеловать Лорен на глазах у Джонатана, чтобы таким образом положить конец едва затеплившимся отношениям. Она улыбнулась.

— Ничего страшного. Он действительно намного старше меня.

Джонатан посмотрел на нее в замешательстве.

— Мне так и показалось.

Лорен сообразила, что никаких сплетен о ней в поселке он не слышал. Конечно, деревенские жители любят посудачить, но только между собой. При встрече с посторонними они замыкаются, и от них Джонатан ничего о ней не узнает. После своей болезни Лорен поняла, какие замечательные люди ее соседи. Они даже намеком не дали ей понять, что в курсе дела. Все жители местечка знали, что Соломон ее муж, все видели его прежде. И хотя они очень старались не подавать виду, что знакомы с ним, тем не менее иногда им это не удавалось. Лорен чувствовала что-то неладное, но связывала это только с Соломоном, отнюдь не думая о себе. Она стояла отвернувшись, Джонатан подошел поближе и заглянул ей в лицо.

— Вы обручены с ним или…

Лорен сухо усмехнулась.

— Нет.

Ей не хотелось вдаваться в подробности. Приятное белокожее лицо Джонатана погрустнело.

— Вот оно в чем дело, — пробормотал он, слегка пожав плечами.

Молодой человек повернулся было уходить, и Лорен показалось, что он расстроен. Чуть-чуть поддразнивая его, она спросила:

— Видели каких-нибудь интересных птиц?

Он рассмеялся и показал на свой бинокль.

— А как же! В Оскоде, в саду дома, где остановился, видел щегла, а вчера на реке — цаплю.

— Чтобы их увидеть, бинокль не нужен, — улыбнулась Лорен.

— Да, пожалуй… — согласился он.

— В нескольких милях отсюда есть гнездовья цапель. Если идти в сторону Алпина, вы их никак не минуете.

— Спасибо, я запомню. — Он немного оттаял. — Мне нравится наблюдать за куличками, которые бегают по берегу. Они ужасно смешно копаются в песке.

— Похожи на суетливых официантов, — согласилась Лорен, усмехаясь.

— Хорошо вам, вы здесь живете, — вздохнул Джонатан. — И столько всего видите!..

— Я здесь родилась. Мы, здешние жители, привыкли и к озеру, и к птицам и почти не обращаем на них внимания. Думаю, что те, кто приезжает сюда раз в год, замечают значительно больше нас.

— Я хочу подыскать себе работу в небольшом городке. Конечно, платить будут не слишком хорошо, зато жизнь станет значительно интереснее.

— Если не по душе городская жизнь, то это вам должно понравиться.

Она кивнула, собираясь уходить. Джонатан пошел с ней рядом.

— Ваш знакомый еще здесь? Он тут живет?

— Да, он еще здесь.

Минуту Кид молчал, потупив глаза, затем пробормотал:

— Жаль!.. — И посмотрел, какова ее реакция. Лорен улыбнулась и поблагодарила, но ее вежливая и дружеская интонация тем не менее ясно дала ему понять, что продолжения не будет. Дойдя до дома, Лорен остановилась попрощаться.

— Надеюсь, вы хорошо проведете остаток отпуска, — сказала она.

Молодой человек грустно улыбнулся.

— Хорошо, что я встретил вас еще раз!..

И тут они услышали, как хлопнула входная дверь. К ним по дорожке шел Соломон. Лицо его было хмурым, брови сдвинуты. Угроза была настолько очевидна, что Джонатану хватило одного взгляда, чтобы в этом убедиться. Он торопливо попрощался и, не оглядываясь, ушел по тропинке. Лорен повернулась, и темные глаза Соломона встретили ее холодный и отчужденный взгляд.

— Он все еще здесь околачивается?

Лорен видела, что он бешено ревнует, но ей было все равно. Какое право он имеет, в конце концов, так вот смотреть на нее?

— Держись от него подальше, — вырвалось у Соломона.

— Дай мне, пожалуйста, пройти…

Она направилась к калитке, но он стоял на пути, и руки его были сжаты в кулаки.

— Лучше не зли меня!.. — проговорил он сквозь стиснутые зубы.

— А чего ты, собственно, злишься? Если я хочу с кем-то поговорить, это мое личное дело, — ледяным тоном ответила Лорен.

— Хочешь или нет, но ты моя жена, — бросил Соломон, и лицо его еще больше потемнело.

— Не желаю я больше быть твоей женой, и чем быстрее мы расстанемся, тем лучше. Хочу получить развод, и поскорее!..

Но его в это время занимал совсем другой вопрос, и он не услышал ее слов.

— Не увиливай. Я требую, чтобы ты держалась подальше от этого типа. И не потерплю, чтобы он так тебя разглядывал.

— Не суди обо всех по себе. Джонатан очень славный молодой человек.

Глаза Соломона сверкнули.

— И ему ничего от тебя не нужно, кроме твоих прекрасных глаз. — Он цинично усмехнулся. — Меня этим не купишь. Рано или поздно ему потребуется кое-что еще.

— Вот избавлюсь от тебя, тогда и узнаю, — парировала Лорен ядовито.

— Ты соображай все-таки, что говоришь!..

Соломон уже почти рычал. Но Лорен тоже была в ярости, лицо ее совсем побледнело от злости.

— Ты что себе вообразил? Думаешь, если я решила дружески поговорить с молодым человеком, ты можешь на меня орать и топать ногами?

Его глаза приобрели опасный стальной блеск.

— Дружески? Это теперь так называется? Он с тобой заигрывает, и ты прекрасно это знаешь.

— Ну и что? Не твое дело!

— Черта с два не мое!

Он схватил ее за руку, но она вырвалась.

— Убери руки!

— Чтобы я тебя с ним больше не видел!

Похоже, Соломон был действительно на грани взрыва, он весь напрягся, как струна. Лорен заметила, что дядя в волнении наблюдает за ними из окна.

— Пропусти меня, — потребовала она.

Наконец Соломон хрипло, с трудом выдохнул воздух и пропустил ее. Она прошла мимо него к дому, навстречу ей, хромая, вышел Чесси.

— Что-то случилось? — спросил он.

Сзади над ней навис Соломон и бросил презрительно:

— Оставь ее в покое, Чесси. Она уже не ребенок!

От этой наглости дядя вспылил.

— Это ты здесь не нужен ни ей, ни мне. Убирайся из нашего дома и из нашей жизни! Ты и так наломал достаточно дров…

Глаза Соломона приобрели ту восточную непроницаемость, которой он всегда прикрывался, когда намечал себе какую-то цель, а ему пытались помешать. Он взглянул на Чесси и промолчал. Тот подождал минуту, дрожа и задыхаясь, повернулся и, тяжело ступая, стал медленно подниматься по лестнице.

— Ты когда-нибудь думал о ком-нибудь, кроме себя? — с горечью спросила Лорен и ушла на кухню.

Там приятно пахло свежеприготовленным салатом. Он стоял в большой миске посреди стола, накрытого для ужина на троих.

Соломон подошел к ней сзади и сказал на ухо, тихо и нежно:

— Я все время думаю о тебе, и ты это знаешь.

— Врун! Трепло!.. — ответила она, не оборачиваясь, но всем своим существом ощущая за спиной его мускулистое тело.

— Но это правда. Ты знаешь старинную легенду о человеке, который спал под оливковым деревом и ему в ухо вполз скорпион? Этот чертов скорпион прогрыз себе путь прямо в мозг того человека, и ты сделала со мной то же самое.

Его голос, казалось, дразнил ее.

— Будь я скорпионом, я бы без всякой жалости укусила тебя насмерть.

Он рассмеялся и провел пальцем ей по спине, вдоль позвоночника.

— Змея.

Лорен вздрогнула, будто ее ударило током.

— Чесси просил тебя уехать. Почему ты еще здесь?

— Ты знаешь почему, — тихо ответил он и поцеловал ей руку, но Лорен с раздражением выдернула ее.

От каждого его прикосновения у нее кружилась голова. Она хорошо знала, что не сможет долго сопротивляться ласкам Соломона и будет презирать себя, если сдастся. Нет, она должна все время помнить о его отношении к женщинам. Ведь он сам признался, что, когда они ему надоедали, он просто выбрасывал их из головы, из сердца, из жизни…

Он слонялся вокруг нее, скрестив руки на груди, а Лорен даже не глядела в его сторону, хотя чувствовала его присутствие. Она все время наблюдала за ним уголком глаза. Он притягивал ее, но Лорен боролась с собой.

— Ну и куда же ты шла? Где встретила этого мальчишку?

В голосе Соломона появилась интонация, которую она уже научилась понимать. Он осознал их разницу в возрасте и боялся этого. Она вспомнила, что Брайана он тоже называл «этот мальчик» или «мальчишка» и всегда вкладывал в свои слова презрение и насмешку. Лорен повернулась и взглянула ему прямо в глаза.

— Джонатан не мальчик. Мы с ним примерно одного возраста…

— Он выглядит лет на восемнадцать, — бросил Соломон, и лицо его ожесточилось.

Внимательно глядя на него, она сказала тихо:

— Не говори чепухи. Ты просто старше его на пятнадцать лет, вот и все.

Соломон сильно покраснел. Возникла пауза, во время которой он боролся с подступившим раздражением, и потом сухо проговорил:

— Очень забавно.

— Разве я сказала что-нибудь забавное?

Ее широко распахнутые глаза смотрели совершенно невинно.

— Нет, не сказала.

Пауза была напряженной, но недолгой. Потом Соломон подошел к ней совсем близко и произнес:

— Не мучай меня, Лорен. Разве ты не знаешь, как сильно ты мне нужна?

— Я тебе нужна? — спросила она ледяным тоном. — Да, но только до той поры, пока ты не натешишься мной в свое удовольствие и не бросишь, как всех остальных. Так ведь, Соломон?

— Нет, с тобой все не так. С тобой с самого начала было по-другому.

— Неужели? — Голос ее звучал презрительно. — Ты же сам мне говорил, что, когда мы встретились, ты только сильно желал меня. Мы ведь оба знали, что жениться ты не собираешься.

Соломон вздрогнул, как от боли.

— Да, — признался он, — это так. Стоило мне впервые увидеть тебя, и я загорелся. А женитьба мне даже в голову не приходила. — Он по лицу видел, как она задета, и сказал неуверенно: — Милая, я ведь хочу быть честным. Ты хотя бы выслушай меня до конца. Я не отрицаю, именно так все и началось. Но потом все изменилось, верь мне.

— Почему я должна тебе сейчас верить? Ты же признался, что был лжецом.

— Но теперь я не лгу. Я действительно приехал тогда вслед за тобой, чтобы тебя соблазнить. Но здесь все изменилось.

Она сразу вспомнила тот морозный ясный зимний день, как она заволновалась, увидев Соломона, и как он сказал тогда:

— Здравствуй, Красная Шапочка, я — Серый Волк.

Ему казалось, что скрытая ирония его слов ей непонятна, и он наслаждался ситуацией. Лорен была похожа на ребенка, идущего навстречу опасности, не подозревая о ней. Соломон дразнил ее, гладил ладонь, в шутку целовал. Он напоминал осторожного хищника, подбирающегося к жертве, и ничем не выдавал своих намерений. Воспоминание рассердило ее, а он ощутил, как в ней нарастает гнев, и беспокойно тронул ее руку.

— Милая, но я ведь не стал продолжать, просто не смог. Когда ты взяла скрипку и стала играть мне, я скоро понял, кто ты на самом деле, и возненавидел себя. Ты пришла ко мне из того мира, которого я не знал. Ты играла с таким прелестным чувством, с таким внутренним умиротворением, что я стал презирать самого себя. И ушел тогда, решив никогда тебя больше не видеть. Понял, что не имею права тебя трогать, как не имею права растоптать цветок.

Он подошел к ней очень близко, почти вплотную. Ей даже показалось, что она услышала неровное биение его сердца у себя за спиной.

— Вернувшись в Чикаго, все время твердил себе, что я дурак, но забыть тебя не мог. Я вспоминал тебя все время.

Лорен побледнела, но слушала очень внимательно. Соломон вздохнул и прижался щекой к ее плечу.

— Потом я снова встретил тебя в Чикаго и понял, что хочу тебя видеть, узнать тебя, понять, действительно ли ты так нежна и невинна, как казалось. Но я ведь и пальцем тебя не тронул, ты сама это знаешь, я не виделся с тобой наедине, не приглашал к себе домой и не говорил ничего такого, что не смог бы повторить при всех.

Все это было правдой. Лорен помнила, что они встречались в таких местах, где вокруг всегда были люди, много людей. Соломон действительно приглашал ее в рестораны, театры, музеи, парки, но никогда не звал к себе домой и не делал попыток до нее дотронуться — держался подальше от соблазна.

— Я боялся остаться с тобой наедине. Потому что знал, что не смогу устоять перед искушением. Чем лучше я тебя узнавал, тем больше мне хотелось, чтобы ты оставалась такой, какой была, — нежной и невинной. Жизнь сделала меня человеком, для тебя не подходящим.

— А зачем же ты встречался со мной?

Лорен все-таки очень сердилась на него за то, что он не понимал, как мучил ее все эти месяцы. Он залетал к ней, как ласточка, и исчезал, оставляя ее в неведении, думает ли он о ней хоть немного.

— Я не мог не встречаться с тобой, — признался он с болью. — Путешествуя по всему свету, я продолжал думать о тебе. Ты была со мной все время, ты проникла в мою кровь, и наконец я понял, что не могу без тебя. Когда-то я поклялся, что ни одна женщина не станет главной в моей жизни, но ты сумела поглотить меня целиком. Уезжая, я мечтал вновь увидеть тебя и стремился как можно скорее вернуться в Чикаго, чтобы услышать твой голос…

Лорен видела теперь, как много было скрыто от нее. Соломон прятал свои чувства, боясь их, а она удивлялась, зачем он продолжает звонить, если она его совершенно не интересует.

— Я не разрешал себе дотронуться до тебя и сходил с ума от желания, — продолжал он.

— У тебя все мысли работают в одном направлении.

— Но это же не так!.. — запротестовал он.

— Разве?

Приподняв брови, она холодно улыбнулась. Соломону показалось, что перед ним стоит совершенно незнакомый человек, он поморщился, но продолжал:

— Меня разрывало между желанием обнять тебя и сохранить такой же чистой, как ты была.

В его глазах появилась глубокая нежность, и Лорен вспомнила, как он лежал на траве, среди могил, расположенных высоко над зелеными долинами. Вспомнила, что во сне его лицо было сильным и одновременно нежным. Только тогда она еще не знала, что эту силу ему давали самоуверенность и упрямство.

— Потом ты перестала со мной встречаться. — Лицо Соломона изменилось, губы побелели, черты заострились, кожа будто обтянула кости, подобно тому, как бывает при сильной боли. Он смотрел темными тревожными глазами. — Я не скоро сообразил, что ты просто не хочешь меня видеть. А поняв, чуть с ума не сошел! Почему? Почему ты тогда меня оттолкнула?

Но Лорен не могла отвечать, у нее пропал голос. Она смотрела ему в глаза и вспоминала его взгляд через весь зал тогда, на концерте, страстный взгляд изголодавшегося мужчины. Первый раз с него слетела маска. Соломон не сумел скрыть свое истинное чувство, и теперь она вновь видела боль в измученных черных глазах.

— Этот мальчик… — Соломон едва мог шевелить губами, слова выходили сухими и хриплыми. — Что между вами было, между тобой и этим мальчишкой? Однажды я был с Барбарой в театре и видел тебя с ним.

— Я тоже тебя видела, — сказала Лорен с горечью.

Тогда она чувствовала такую ревность, что, кажется, готова была умереть, но это не приходило Соломону в голову. Он смотрел на нее невидящими глазами, потому что заново переживал те события.

— Сам этого толком не осознавая, я уже считал, что ты моя. То, что я никогда до тебя не дотрагивался, делало тебя совершенно особенной, ни на кого не похожей. И когда увидел, что он обнял тебя, я чуть не потерял сознание… — Соломон остановился и перевел дух. — Мне непереносима была даже мысль, что между вами что-то могло быть. Если он смеет обнимать тебя на людях, что же происходит, когда вы остаетесь наедине? Я живо представил, как он целует тебя своими жадными губами, как обнимает, истово и крепко, и так побледнел, что Барбара заметила и спросила, не заболел ли я.

— А ведь в то время ты с ней спал.

Лорен обвиняла и презирала его одновременно. По выражению темных глаз и по тому, как судорожно сжался его рот, она поняла, что он готов вот-вот соврать, но не смеет. Она упорно продолжала смотреть на него, и в конце концов он сказал:

— Да, но только до того вечера в театре. — Соломон увидел, что она замкнулась и глаза стали злыми, поэтому тут же снова заговорил: — Как ты не понимаешь, что я даже мысленно не покушался на тебя. С того самого дня, когда ты здесь впервые играла для меня, я не позволял себе и пальцем дотронуться до тебя. Да, я спал с Барбарой, но потому, что это не имело для меня никакого значения, и я никак не связывал это с моими чувствами к тебе.

— Очень утешительно, — заметила Лорен холодно.

— Не надо, милая, — пробормотал Соломон.

— Не смей называть меня милой!

Она снова задрожала от боли и гнева и повернулась, чтобы уйти. Но он остановил ее и прижался щекой к волосам. Она почувствовала на лбу тепло его дыхания.

— Я никогда, поверь, никогда не спал с ней после того вечера.

— Не лги! — закричала Лорен.

— А я и не лгу. После того вечера — никогда. Вернулся домой один и до утра сидел, пытаясь понять, что со мной происходит. Я еще не понимал, что люблю тебя. И чувствовал лишь одно — что потерял тебя, что ты и не была никогда моей. И представлял, как он, этот твой мальчик, где-то обнимает тебя. Вот так вот, жадными, ненасытными руками…

Даже теперь, при одном воспоминании, на лице его выступил пот, в глазах появилось выражение муки.

— Жаль, что этого не случилось на самом деле! — проговорила она с горечью и почувствовала, что он дернулся как от удара.

— Не говори так! — Он крепко обнял ее. — Той ночью я был как в аду. Да и потом было ничуть не легче. Я не мог есть, не мог спать. Единственное, что получалось, — это работа. И я работал как сумасшедший. Музыка всегда была для меня важнее всего, но никогда еще она не помогала мне так, как тогда. Она стала моим спасением, моей живой водой… Я играл, чтобы забыть тебя, играл как одержимый, но не мог, не мог забыть, и все эмоции уходили в музыку.

Лорен расслышала в его исполнении эту бешеную страсть, замешанную на страдании. Она понимала, какая сила эмоций скрыта в его музыке, но не знала, даже не догадывалась, что это связано с ней.

— Я продолжал гастролировать, как обычно, но совершенно не помню, что в то время происходило. Старался не думать, что со мной творится. — Лицо его исказило подобие иронической улыбки. — Страшно перепугался, как бы ты не догадалась, что я чувствую, — а вдруг, узнав, какую власть надо мной приобрела, ты станешь обращаться со мной, как моя мать?

Его признания открыли ей много нового. Но это ничего не меняло. Она просто стояла и слушала, спокойно и серьезно.

— Все равно я был как помешанный и постоянно хотел тебя видеть. Вернувшись в Чикаго, послал тебе билеты на свой концерт, потому что мечтал увидеть тебя хотя бы издали, в зале, пусть даже с этим твоим мальчиком, пусть с ним!.. К тому же я боялся, что, если сам позвоню и приглашу тебя, ты откажешься…

Конечно, она обязательно отказалась бы. Лорен тогда всеми силами старалась забыть его. Но, отказавшись, она опять бы мучилась.

— Ты пришла на концерт с ним, — сказал Соломон каким-то неприятным, резким голосом. — Я знал, что ты пришла, я это чувствовал. Играл только для тебя и говорил в музыке все, чего не мог сказать словами. И верил, что ты услышишь. А когда нашел тебя глазами, то увидел: ты не изменилась. Мне казалось, изменения в твоей внешности подскажут мне, какие между вами отношения, что он значит для тебя. — Он замолчал, а потом заговорил тише: — Если ты его любила, я хотел об этом знать.

— И что было бы в этом случае?

Теперь Лорен смотрела на него, стараясь прочитать его мысли. Глаза Соломона горели.

— Я не думал о том, что буду делать. Мне просто нужно было знать. Но когда я спросил тебя и ты не ответила, когда заглянул тебе в лицо, что-то подсказало мне, что ты обязательно будешь моей.

Лорен как будто пронзило раскаленным железом. Она попыталась вырваться, но Соломон не отпускал, хотя его колотила дрожь.

— Не сердись, ради Бога, не сердись! Я ведь не намеренно привез тебя к себе, клянусь, даже не рассчитывал на это, дорогая моя. Но стоило мне обнять тебя, я точно с ума сошел. Мое тело просто обезумело от желания. Я уже ни о чем не думал, а просто…

— … просто взял, что хотел, — прервала она с презрительной усмешкой. — То есть поступил как обычно. Ведь это единственное, что имеет значение. Я имею в виду твои желания. Не правда ли, Соломон? Ты никогда не спрашивал себя, а что в это время происходило со мной, что я пережила за эти месяцы?

Видно было, что он ошарашен. Значит, она была права и Соломон никогда не задавался простым, естественным вопросом: а что чувствует она? Пока с ней не случилась беда и она не потеряла ребенка.

— Как ты думаешь, что происходило со мной в это время? Или по твоей оценке я была настолько глупа, что и мысли у меня в голове ни одной не мелькнуло, и боли я никакой не чувствовала? Жила, как жвачное животное, как овечка, — молча, терпеливо, покорно…

— Ты была так юна и чиста, казалось, тебе и в голову ничего не может прийти, кроме дружбы. — Он поднял руку и медленно погладил ее по щеке. — Скажи мне, Лорен, что ты тогда чувствовала?

Но она уже заметила жадный огонек в его глазах и угадала ловушку. Соломон хотел, чтобы она созналась, что любила его. Он пытался скрыть это и усилием воли сжал рот, но взволнованный блеск глаз выдавал.

— Все, о чем ты думал, о чем заботился, — это только твои собственные чувства и желания. Мне надо было бежать от тебя, как от чумы, в первый же день! — Однако она этого не сделала. Наоборот, беспомощно уступила ему, не сопротивляясь ни собственному влечению, ни его страсти. — Не надо было тебе меня трогать, — горько уронила Лорен.

— Знаю, — проговорил Соломон мрачно. — Но в то время я способен был помнить только об удовлетворении своего желания. — Он увидел, какое отвращение она к нему испытывает, и, сжав зубы, продолжил: — Я любил тебя, но не мог в этом признаться даже самому себе. Твердил, что это просто увлечение, пусть безумное, и однажды оно кончится, что, если ты будешь моей, я быстро почувствую пресыщение.

Лорен ведь примерно так и думала, отчего страдала тогда безумно. А Соломон даже не подозревал, в какое отчаяние он ее приводит. Ничто его в жизни не интересовало, кроме собственных эмоций. Он даже на минуту — на секунду! — не задумывался о том, что с ней делает.

— Интересно, зачем ты на мне женился? Мог бы откупиться или дать согласие содержать ребенка.

Соломон побледнел и прикрыл глаза.

— Не надо! Ты сама знаешь, почему я женился. Я хотел на тебе жениться!.. Господи, Лорен, да знала бы ты, как я обрадовался этой возможности!

— Хочешь, чтобы я тебе поверила?

Лорен видела, что сейчас он презирает самого себя.

— Неужели не понимаешь? Ты неожиданно исчезла, я и решил: она с кем-то сбежала. Чуть с ума не сошел от ревности, готов был умереть. Когда Чесси мне все рассказал, я сразу понял, что могу жениться, не признаваясь, как сильно ты мне нужна. Да, я ни за что не хотел признаваться!.. Почему-то это было тогда важно для меня…

Лорен онемела. Даже в то страшное время, когда она, беременная, с ужасом глядела в будущее, зная, что не может надеяться на его любовь, Соломон думал только о себе.

— Ты настоящая свинья, — после долгой паузы с отвращением проговорила она.

Он провел рукой по своему бледному лицу, и Лорен увидела, что его длинные пальцы дрожат.

— Милая, не надо меня ненавидеть, — почти простонал он, — ведь я уже заплатил за все. — Он схватил ее, притянул к себе и стал целовать волосы, глаза, щеки. — Потом я понял, как ты страдала, мне нет оправдания, и я вынес адские муки. А когда увидел тебя там, на дороге, и подумал, что ты погибла, то едва не сошел с ума. Этот год без тебя был самым ужасным в моей жизни.

Его губы скользнули по ее щеке, стараясь найти рот, но Лорен с силой оттолкнула его.

— Не трогай меня!

— Лорен, — хрипло шептал он, пытаясь снова ее обнять.

— Не смей! Ты меня не любишь и не любил никогда! Ты даже не знаешь, что это значит — любить другого человека. Неудовлетворенное желание — вот все, что ты способен ощущать. — Она смерила его с ног до головы презрительным взглядом. — Я тебя не люблю, ты мне… противен, омерзителен!

Лицо Соломона побелело и застыло, черные глаза превратились в щелочки. Лорен повернулась и вышла.

В комнате было так тихо, что стало слышно надрывное дыхание Соломона, будто его легкие работали, преодолевая страшную боль. Лорен испытывала мучительное наслаждение местью: наконец она сумела ранить его так же глубоко, как он когда-то ранил ее.

Она сидела в своей комнате и слушала тихий шепот озера. Нет, никто не должен удовлетворять свои желания за счет другого! Даже огромный талант Кейда не давал ему на это права.

Лорен рассматривала свои руки, упругую кожу, проступающие контуры суставов. Многое воспринимается нами как само собой разумеющееся. Ежедневное чудо жизни не вызывает ни изумления, ни радости до поры, пока не возникает реальная угроза смерти.

В тот день, выбежав из дома, Лорен даже не заметила роковой машины. Все ее мысли были сосредоточены на другом: Соломон не любит ее и никогда не любил. Иначе он не обнимал бы сейчас Барбару Ньюберн.

А возможно, под колеса ее толкнуло бессознательное стремление к смерти, к нулю. Несчастные случаи не всегда случайны. Порой люди рискуют именно потому, что не боятся последствий риска.

Соломон довел ее до самого края пропасти и теперь надеется своими признаниями добиться того, что все будет прощено и забыто. Напрасно надеется! Если бы он и не был близок с Барбарой, когда уже был женат на ней, Лорен, все равно главными для него и тогда оставались собственные желания. А разве это совместимо с настоящей любовью?

Дело даже не только в том, что Лорен чуть не поплатилась жизнью. Она потеряла ребенка и знала, что эта рана не заживет, не затянется никогда. И виноват в этом Соломон. Он убил ребенка, он убил в ее душе нечто очень важное — доверие к людям, которое вряд ли можно восстановить.

Соломон не хотел признаться ей в своих чувствах, потому что в глубине души знал, что когда-нибудь это кончится. По его словам, он предвидел утрату интереса к ней, после того как желание его будет удовлетворено. Знал, что так будет, однако женился, не задумываясь о том, что станет с ней, когда она ему надоест.

Тут она вспомнила недавнюю встречу Соломона с Барбарой там, на дороге, и щеки ее вспыхнули румянцем. Какие сильные чувства обуревали тогда эту женщину, и как холодно и зло оттолкнул ее Соломон! Словно перешагнул через бездыханный остывший труп… Лорен заметила в его глазах только раздражение и скуку. Значит, вот каким он всегда бывал в личных отношениях?

Там, на обочине дороги, еще не осознавая того, Лорен увидела свое собственное будущее. Ее подсознание уже предвидело, что он уйдет от нее именно так, взглянув с ледяным арктическим равнодушием, и она останется одна, подобно сломанной и опостылевшей кукле, которой всласть наигрались. Но ни жизненного опыта, ни решимости признаться себе в этом у нее не хватило…

Соломон подошел к открытой двери в ее комнату и спросил:

— Ты спустишься к столу?

Лорен повернула к нему свою светловолосую головку, и он напоролся на ее взгляд, полный ненависти и презрения. Она так живо представила себе, как Соломон мог бы поступить, а отчасти уже поступил, что принимала воображаемые терзания за настоящие. Это заставило его побледнеть еще больше, морщинки у глаз и уголков рта обозначились резче.

— Не смотри на меня так! — непроизвольно воскликнул он и отшатнулся.

— Если не нравится, у тебя есть выход: уходи и не возвращайся.

— Не могу, — со стоном ответил он. Руки его повисли, в глазах отражалась боль. — Я люблю тебя.

Когда-то Соломон боялся привязанности к ней, а теперь вот полностью капитулировал. Лорен сомневалась, любил ли он ее раньше, но сейчас она знала наверняка: любит. Она чувствовала себя совершенно опустошенной. Боль сделала ее настолько чувствительной, что, кажется, тронь пальцем — и она закричит. Лорен не хотела видеть и принимать любовь и боль Соломона. У него не было права ни на то, ни на другое.

— Мне нет до тебя дела, — сказала она бесцветным голосом. — Уходи… Ты мне надоел.