Все золото мира

10

Непривычные к суровым зимам англичане потихоньку выползали из-под сугробов и возвращались к обыденной жизни. А Грейс вернулась к своей ненавистной «работе». Снова и снова они с Дейвом отправлялись в театр, в концерты, на банкеты, надеясь встретиться там с сэром Эдмундом, и всякий раз, когда встреча удавалась, душевное расстройство старика становилось все более очевидным.

Но не обезумевший от горя старик интересовал Дэвида Бертона. Дейв давно понял, что с хозяином «Бенедикт Лимитед» ему договориться не удастся, и втайне от Грейс перенес все внимание на членов правления компании. Знакомясь с ними на все тех же публичных мероприятиях, он очаровывал их и как бы невзначай подталкивал к мысли, которая, несомненно, и самим им не раз приходила в голову — что корпорация гибнет и, если они не хотят остаться на мели, им нужно сменить директора. Почтенные бизнесмены один за другим переходили на сторону Дейва.

Наконец — на открытии новой картинной галереи — Дейву удалось уединиться в укромном уголке с последним из членов правления. Не успел он закончить свою маленькую речь, как от стола, где был накрыт фуршет, послышался какой-то грохот и шум голосов; оглянувшись, Дейв увидел, что сэр Эдмунд опрокинул стол и теперь, нелепо раскинув руки, лежит на полу, лицом в салате, посреди осколков фарфора и хрусталя.

Собеседник Дейва с едва скрываемым ужасом смотрел на своего поверженного босса; увиденная сцена как нельзя лучше убедила его в правоте Дейва. В самом деле, от такого директора лучше бежать куда подальше, пока корпорация еще цела! Тяжело вздохнув, он пожал Дейву руку и растворился в толпе.

Дейву не раз доводилось вести закулисные переговоры, и до сих пор он ничего дурного в этом не видел — а точнее сказать, вовсе не задумывался о том, хорошо это или дурно. Да и о чем тут думать? Да, он толкает людей на предательство, но выбор остается за ними. И потом, бизнес есть бизнес. Стоит взглянуть на сэра Эдмунда, распростертого на полу, и становится ясно, что предложение Дейва — лучший выход для «Бенедикт Лимитед».

Из своего угла Дейв видел, как Грейс подбежала к старику, опустилась на колени — прямо в размазанный по полу салат. Сегодня на ней было еще одно платье, сшитое своими руками, — легкий серебристый наряд, струящийся мягкими складками по стройной фигурке. Грейс уверяла, что скроила его из старой занавески; если и так, догадаться об этом было невозможно Быть может, оттого, что на ней любая тряпка выглядела королевским нарядом. По совести сказать, Дейв в целой галерее не нашел произведения искусства прекраснее его спутницы.

Серебристое платье и рыжие волосы, рассыпанные но плечам, — огонь и лед. Страшно подумать, что Грейс готова не задумываясь испортить такую красоту! В непонятной тревоге, с какой-то странной болью в сердце следил Дейв, как Грейс кладет голову старика себе на колени, щупает его лоб, как беспомощно оглядывается кругом и срывающимся голосом кричит, чтобы кто-нибудь вызвал наконец «скорую помощь».

Сэр Эдмунд ненавидел Грейс и не делал из этого секрета. Не раз он унижал и оскорблял ее на людях. И, однако, она оказалась единственной, кто бросился ему на помощь. Сотня людей в безупречных костюмах — друзья, приятели, партнеры — только растерянно переглядывались и перешептывались.

Черт бы побрал этих расфуфыренных петухов! — подумал Дейв и шагнул вперед. Его охватила едкая горечь — горечь презрения к ним и злости на себя. Почему, черт возьми, он больше не может быть таким же?! Где его равнодушие?! Где хваленое бессердечие Стервятника Бертона?!

Берегись, Бертон, мысленно предупредил он себя. Берегись. Ты перестал быть самим собой. Кто-то опустился на колени с ней рядом. Грейс подняла глаза — и с изумлением увидела Дейва. Он сбросил смокинг и накрыл им старика.

Едва увидев сэра Эдмунда в галерее, Грейс поняла: сегодня что-то должно случиться. Ее преследовало недоброе предчувствие. Сегодня ее свекор был шумнее и ворчливее обычного; не раз он проливал вино на одежду гостей, не раз спотыкался в опасной близости от хрупких предметов искусства. Грейс с ужасом ждала его падения — хоть и не предполагала, что «падение» это окажется буквальным.

Смахнув слезу, она улыбнулась Дейву.

— Спасибо.

— Какой он бледный, — хмурясь, прошептал Дейв. — И дышит с трудом. — Он пощупал у сэра Эдмунда пульс. — Пульс с перебоями.

— О Боже мой! — Грейс обвела беспомощным взглядом зал. — Да что же никто ничего не сделает?

— Я слышу сирены. — Взгляд Дейва был холоден и жесток, и Грейс почувствовала, что он на нее сердится, хоть и не понимала за что. — «Скорая» уже едет.

— Слава Богу! — Она снова пощупала горячий влажный лоб старика. — Я опасалась чего-то подобного. — Она моргнула, смахивая слезы. — Что ж, в больнице он, по крайней мере, отдохнет.

— Вот и врачи, — проговорил Дейв, поднимаясь на ноги. — Давай-ка их пропустим. — И, протянув руку, помог Грейс встать.

Грейс приняла его помощь, сказав себе, что выяснением отношений можно заняться и попозже. Сейчас не время. И потом, напомнила она себе, Дейв — единственный, кто бросился мне на помощь!

При этой мысли ее вдруг охватили нежность и сострадание к Дейву, поразившие ее до глубины души. Грейс видела, что его планы идут насмарку; как ни старается он вызвать сэра Эдмунда на откровенный разговор, пытаться убедить в чем-то больного человека все равно что прошибать головой стену. А теперь сэр Эдмунд наверняка попадет в больницу и неизвестно сколько там пробудет…

Стоя рядом с Дейвом, она наблюдала, как санитары грузят бесчувственного сэра Эдмунда на носилки и выносят из зала.

— Я поеду в больницу, — сказала Грейс. — Возьму такси.

— Не знаю, что тебе там понадобилось, — проворчал Дейв, — но я тебя отвезу.

В порыве благодарности она крепко сжала его руку и едва не рассмеялась — такое изумление отразилось на его лице.

— Да вы притворщик, мистер Бертон, — прошептала Грейс с улыбкой. — Вы умеете быть добрым. И на вас можно положиться.

Дейв обжег ее взглядом.

— Прекрати!

— Ах, как страшно! — проворковала Грейс; на сердце у нее вдруг стало так легко, как давно уже не было. — Что ж, поехали.

В больнице пришлось прождать несколько часов. Наконец к ним вышел врач и сообщил результаты осмотра и анализов; сэр Эдмунд вы карабкается — по крайней мере, на сей раз, но, если продолжит убивать себя алкоголем, прогноз будет неутешительным.

Домой они вернулись далеко за полночь. Измученная, но радостная, что в конечном счете все обошлось, Грейс утоляла голод салатом из холодильника. Дейв налил себе уже третью чашку кофе.

— Как можно пить кофе на ночь? — удивилась Грейс. — Ты же не заснешь.

— У меня иммунитет ко сну, — угрюмо пробормотал Дейв.

— Он так и не снял смокинг — только развязал галстук и расстегнул верхние две пуговицы на рубашке. Этот расстегнутый воротник придал ему какую-то небрежную элегантность.

Широко улыбнувшись, Грейс подперла голову рукой.

— Иммунитет, говоришь? Такой же, как к благородным поступкам? Ну тогда ты сегодня будешь спать как младенец!

Дейв сверкнул мрачным взглядом, но промолчал.

Грейс следила, как он рассеянно глоток за глотком пьет кофе; мысли его, казалось, витали где-то далеко. Неужели в самом деле стыдится своей доброты? В тысячный раз она спрашивала себя, почему Дейва так раздражает ее неприкрытое восхищение? Что не так в нем — или в ней самой, — если каждую ее улыбку он воспринимает в штыки?

— Странный ты человек, Дейв.

Он, хмурясь, отставил чашку.

— Только не надо устраивать сеанс психоанализа, — проворчал Дейв. — Не такая уж я сложная личность.

— Ошибаешься, — мягко возразила Грейс. — Очень сложная. Ты постоянно борешься с собой — уже одно это выделяет тебя из толпы. Ты ненавидишь в себе мягкость, доброту — ненавидишь и стараешься подавить. Изображаешь этакого бесчувственного супермена — при том что чувствовать ты умеешь, и очень глубоко. Кто-то когда-то тебя обидел, и обидел так сильно, что ты решил: никому и ничему больше ты не позволишь причинить себе боль. Вот почему ты так цепляешься за свою «бессердечность». Но это же обман! Все обман!

Дейв поддел вилкой салат — и положил на тарелку, так и не поднеся ко рту.

— Ты видишь только то, что хочешь видеть, — процедил он, сверля Грейс враждебным взглядом. — Я уже тебя предупреждал и предупреждаю в последний раз: не надо мной восхищаться. Ты об этом пожалеешь.

Но Грейс больше его не боялась. Как не боялась и его «последних предупреждений». Бог знает почему, но впервые за много месяцев на ее измученную душу снизошел мир. Она снова была, как когда-то, отважна и уверена в себе; она больше не боялась дарить восхищение — и, быть может, что-то большее…

Каких-то две недели назад она ненавидела Дейва — человека, который отнял у нее все. Но не сегодня. Сегодня она им восхищалась, открыто и искренне. Грейс не до конца понимала Дейва, но чувствовала, что в душе его таятся неизведанные запасы щедрости и доброты. При одной мысли об этом ее охватывал сладкий трепет; теперь она больше не боялась признать то, что долго таила даже от самой себя…

Она любит Дэвида Бертона.

Не того Дэвида Бертона, которого знает деловой мир по обе стороны океана, а того, который прячется за неприглядной маской Стервятника. Человека, способного весь мир обнять любовью, — если только она сумеет показать ему, что любовь — не грех, не постыдный проступок, а самое драгоценное на свете сокровище.

Сердце Грейс пело от счастья; переполнявшая ее радость требовала немедленного выхода в действии. Не в силах более скрывать свою любовь, она встала, танцующим шагом подошла к Дейву, сжала его лицо ладонями и поцеловала. — все свои чувства вложив в этот поцелуй.

Да, она любит Дэвида Бертона. Как ни безумно это звучит, а скрывать свою любовь от себя самой больше невозможно — и, самое главное, не нужно. Сердце подсказывало Грейс, что Дейв заслуживает любви. Он не Стервятник — он человек, как все, несовершенный и уязвимый. Но и в нем, как в каждом человеке, таятся неизведанные силы доброты и любви. В этот миг Грейс дала мысленную клятву: все на свете отдаст она за то, чтобы вытащить из скорлупы истинного Дэвида Бертона.

Поцелуй Грейс наполнил Дейва благоговейным восторгом. В нежности ее рук, в легком прикосновении губ он ощутил ту значимость, что придавала она этому дару любви. Почувствовал по одним поцелуем она отдает ему свою душу.

Сколько бессонных ночей провел он, ворочаясь, в постели, изнуряя себя несбыточными фантазиями! Теперь его мечты стали явью. Нет, не так: этот поцелуй стал лучше всего, что бывает в самых дерзких мечтах. Чуткие губы, мягкие нежные руки, легкое прикосновение теплой груди к плечу — все было исполнено почти невыносимой сладости.

Кровь молотом застучала у него в ушах — и все благие намерения были забыты.

Каким-то краем сознания Дейв осознавал, что подхватывает Грейс на руки, словно средневековый воин свою добычу, и несет вверх по лестнице в спальню. Так оно и есть, вновь и вновь повторял он себе, словно безумный. Так и есть: я хищник, она — моя добыча. И больше ничего.

Но в спальне Грейс его удивила. Она повела себя совсем не так, как свойственно запуганным пленницам — взяла инициативу на себя. Сама стянула с его плеч смокинг и выпростала из брюк рубашку, сама сбросила одежду — с такой улыбкой и со столь соблазнительными телодвижениями, что Дейв едва не забыл, кто из них охотник, а кто жертва.

При виде ее нагой прелести он забыл обо всем, кроме сладко напряженной плоти и крови, шумящей в ушах. Грейс потянула его за собой, и он послушно пошел — не завоеватель, нет, скорее околдованный простак. Она привела его в душ и включила воду. Поначалу вода была просто ледяной; Дейв улыбнулся, Грейс улыбнулась в ответ — и он замер, впивая взглядом каждую черточку ее прекрасного лица.

Когда она принялась намыливать ему грудь, от изумления у Дейва дух перехватило — такого он никогда еще не испытывал. Каждое ее движение усыпляло в нем воина — и пробуждало влюбленного. В глазах ее он читал такое безграничное доверие, что все существо его содрогалось от желания осуществить ее мечту. Стать таким, каким Грейс его видит, — мужчиной, которому она отдается.

На разрумянившемся лице ее, в сияющих глазах читалось предвкушение счастья. Дейв жаждал ее, как умирающий в пустыне жаждет глотка воды; близость ее ударяла в голову и опьяняла словно молодое вино.

Он притянул ее к себе, шепча какие-то глупости, которых не понимал и сам: что-то о любви, о счастье, о том, что никогда ее не обманет и не обидит. Безумная ложь, прекрасная ложь — о, если бы она стала правдой! Хоть на несколько мгновений, хоть на одну ночь. Стать тем, чье отражение смотрит на него из сияющих глаз Грейс… Любить ее — любить страстно, бурно, бешено, поклясться, что на всей земле для него нет ни одной женщины, кроме нее, и подтвердить свою клятву делом…

Тесно прижавшись друг к другу, словно слившись воедино, замерли они под горячими струями воды. Дейв закрывал глаза — и видел звезды; вновь открывал — и видел женщину, что прекраснее самой яркой звезды. Желание сжигало его томительно-сладким медленным огнем, и откуда-то из руин сожженного страстью мозга явилась мысль, что этот огонь можно погасить — или, может, раздуть? впрочем, какая разница! — поцелуем.

Он склонил голову и прижался губами к губам Грейс заледеневшая душа, ищущая исцеления. Миг и в него влились новые силы; словно пробудившись от смертного сна, он принялся покрывать торопливыми жадными поцелуями ее щеки, подбородок, шею…

— Я хочу любить тебя, — хрипло прошептал он.

Грейс прильнула губами к его щеке.

— А я уже тебя люблю, Дейв, — произнесла она еле слышно.

Эти слова отдались у него в мозгу звучным эхом. Просто слова, сказал себе Дейв. Разве мне никогда не случалось клясться в любви, чтобы наутро забыть о сказанном? Обещать верность на всю жизнь, чтобы изменить на следующую ночь? Из века в век страстные любовники на ложе любви обмениваются безумными признаниями — и в наше время эти признания значат не больше, чем во времена фараонов.

Но вдруг острая боль сжала сердце, прогоняя туман восторга. Да, для него это пустые слова — не больше. Но для таких, как Грейс, признание в любви — обет. А обеты священны.

Словно пелена спала с глаз; Дейв вспомнил, где он, с кем он, что он делает — и радость его угасла, сменившись невыносимым отчаянием.

Что на него нашло? Или он забыл, что обещал себе, едва увидел на пороге особняка Грейс Бенедикт — взлохмаченную и с пятном сажи на носу? Он поклялся, что использует ее как орудие, чтобы завладеть корпорацией Бенедиктов, но не причинит ей ненужной боли и ненужного зла. Как можно было потерять голову?

Бог весть почему, она убедила себя, что Дейв Бертон не такой негодяй, каким кажется. Но ее заблуждение — не причина превращаться в бессовестного ублюдка! Оставь ей хоть что-нибудь, Бертон! — гневно приказал он себе. Завтра члены правления «Бенедикт Лимитед» проголосуют за передачу управления в твои руки, и она узнает, какой ты двуличный мерзавец! Хоть гордость ей оставь!

И все же он не смог удержаться, чтобы не запечатлеть на плече Грейс последний — прощальный — поцелуй.

А затем, грубо оттолкнув ее от себя, чувствуя, что еще секунда — и он не выдержит, и все благие намерения полетят к чертям, приказал:

— Уходи!

— Что? — непонимающе переспросила Грейс. Дейв отвернулся, не в силах смотреть в ее потрясенное, опрокинутое лицо. Она так надеялась… так ждала его возрождения… Напрасные надежды, оборвал он себя. На лжи никакого возрождения быть не может.

— Я… я не понимаю… — прошептала Грейс, коснувшись его руки.

Со сдавленным стоном Дейв отдернул руку.

— Завтра поймешь.

Он выключил воду и шагнул прочь из-под душа — подальше от Грейс. Сорвав с вешалки полотенце, бросил ей.

— Прикройся. И уходи.

Он должен сказать что-то мерзкое. Сделать так, чтобы она его возненавидела. Пусть никогда не узнает, что сегодня бессердечный стервятник Дейв Бертон единственный раз в жизни проявил благородство.

— Я сказал, убирайся! — прорычал он, тщетно стараясь придать своему искаженному от боли лицу выражение холодного презрения. — Мы неплохо развлеклись, но уже поздно, а завтра мне рано вставать.

Грейс не двигалась с места, глядя на него огромными непонимающими глазами.

— Выметайся, пока я не показал тебе, что случается с маленькими глупыми девочками, которые хотят приручить злого серого волка!

Болезненно морщась, Дейв повернулся к Грейс спиной, сорвал с вешалки полотенце и обмотал вокруг пояса. Позади послышался тихий, едва слышный всхлип, затем — торопливое шлеп-шлеп-шлеп мокрых босых ног. Прочь.

Дейв уткнулся лбом в холодную кафельную стену. К горлу подступала тошнота. Он знал, что лицо Грейс — потрясенное, несчастное, — будет преследовать его до конца дней.