Всегда летальный диагноз

Глава 7

Марину я нашел в палате. Откинувшись на высоко поднятые подушки, она сидела на кровати и немного смущенно улыбалась мне. Розовая пижама была просто накинута ей на плечи, и из-под нее выглядывали белоснежно-чистые бинты. Лицо Марины казалось слегка бледным, но, в общем, выглядела она неплохо.

– Привет! – сказал я, усаживаясь на стул возле кровати. – Как прошла операция?

– Говорят, неплохо, – ответила Марина. – Но сегодня от меня потребовали строго соблюдать постельный режим. Мне кажется, они просто хотят ограничить мое перемещение в пространстве…

– Очень может быть, – кивнул я. – Ведь сегодня здесь копает следователь из прокуратуры…

Марина от неожиданности подалась вперед.

– Ты серьезно?!

– Абсолютно! – ответил я. – Но, полагаю, ничего он здесь не найдет. И встречаться с нами не будет. Он действует по наводке Чехова, который ничего ему не сказал про нас. По-моему, старичку хочется тряхнуть стариной и самому раскрутить это дело. Кстати, знаешь, с кем ты обедала в первый день? С уголовником. Не скажу, что с матерым, но пистолет в руки ему брать уже доводилось…

Я обрисовал Марине события последних суток и упомянул о том, что собираюсь сегодня шпионить за красивой медсестрой.

– Смотри, не очень увлекайся! – строго нахмурясь, сказала Марина. – А то знаю я тебя! Ты пользуешься тем, что я в беспомощном положении. Красивая медсестра, надо же!

– Я не уверен, что она такая уж красивая, – сказал я. – Так отзывается о ней наш спившийся доктор. Я же смотрю на все трезвыми глазами.

– Завтра же представишь мне подробный отчет о своих похождениях! – заявила Марина. – При этом я внимательно буду смотреть тебе в глаза…

– Истинная добродетель критики не боится, – скромно заметил я. – Однако что мы все обо мне да обо мне! Что у тебя с лечением? Каковы перспективы? – Доктор Маслов был достаточно неприступен и немногословен, – с юмором сказала Марина. – Но я поняла так, что теперь меня ждут три дня лазерной терапии, а потом новый этап оперативного вмешательства…

– Но, во всяком случае, ты перестала испытывать мистический страх перед ним? Мне кажется, ты стала гораздо спокойнее…

– И мудрее, ты хочешь сказать? – засмеялась Марина. – Да, высокий профессионализм и исключительные моральные качества работников клиники сделали свое дело. Я полностью доверяю их опыту, и у меня не осталось никаких сомнений…

– Рад слышать такие благонамеренные речи, – сказал я. – Однако, извини, мне нужно бежать! Чехов меня ждет. Вдобавок мне нужно подбросить историю болезни в архив. Ты случайно не знаешь, где здесь архив?

– По-моему, на первом этаже в том крыле, где находятся лаборатории, – я видела табличку указателя.

Встав, я осторожно взял голову Марины в ладони, ощутив шелковистое прикосновение ее волос, и поцеловал в губы.

– Честное слово, мне ужасно неудобно, что приходится тебя бросать, но…

– Ладно, чего уж там! – снисходительно отозвалась Марина. – Я же знаю, что, если ты посидишь на одном месте больше пяти минут, ты умрешь! Ступай, но завтра я жду тебя с отчетом!

– Я постараюсь хорошо подготовиться! – пообещал я.

В то крыло, где находились лаборатории, я прошел безо всяких затруднений. На мне был белый халат, который мне выдали в раздевалке для посетителей. В таком виде я не привлекал особого внимания.

Архив оказался в конце бокового коридора в подвальном помещении. Я обратил внимание, что именно здесь имеется также и запасной выход, через который можно было подняться на второй этаж, как раз туда, где, по рассказам Марины, находилась «блатная» палата. В глаза мне бросилось, что дверь на лестницу открыта. Но в этом не было ничего удивительного, если бы через эту дверь на моих глазах не вышла весьма колоритная парочка.

Это был больной с забинтованным лицом в сопровождении медсестры – видимо, они только что спустились сверху и теперь намеревались спуститься туда же, куда направлялся и я – в архив. Это тоже не показалось мне сначала удивительным – возможно, внизу находились какие-то лечебные кабинеты. Но медсестра произвела на меня большое впечатление.

Это была жгучая брюнетка с фигурой кинозвезды – длинные ноги, осиная талия, большая грудь и соблазнительные бедра. У нее была матовая смуглая кожа, яркие чувственные губы и жгучие черные глаза. Взгляд их производил впечатление ошеломляющее, почти колдовское, но в то же время чем-то был ощутимо неприятен.

Особенно неловко почувствовал я себя, когда эти глаза внимательно и оценивающе прошлись по моей фигуре. Мне показалось, что медсестре очень хочется меня о чем-то спросить, но она явно торопилась и не стала со мной разговаривать.

Я пропустил эту парочку вперед, и они спустились в подвал. Я сошел по лестнице следом за ними и увидел довольно длинный подвальный коридор, отделанный, впрочем, ничуть не хуже верхних помещений.

Медсестра с больным удалились в конец коридора и скрылись за какой-то дверью. Меня разбирало любопытство, но идти за ними я не рискнул. Несомненно, это была та самая медсестра, и раньше времени не хотелось мозолить ей глаза.

Дверь в архив находилась совсем рядом, и я без колебаний открыл ее. В комнате, оснащенной кондиционером и заставленной шкафами, находилась одна пожилая женщина. У нее было усталое, грустное лицо и плохо выкрашенные волосы – в них слишком явственно проглядывала седина.

– Добрый день! – сказал я. – Меня попросили передать вам историю болезни… – Достав бумаги из кармана, я протянул их женщине.

Она посмотрела на меня без особого интереса, но доброжелательно и задумчиво перелистала историю.

– Да, Михаил Михайлович как раз про нее спрашивал! Надо будет сказать ему, что история нашлась…

– Не надо! – сообразил я. – Потому что он с ней уже ознакомился. Я как раз иду от него.

– Вот как? – удивилась женщина. – В таком случае я ставлю ее на место… – Она открыла один из шкафов и положила историю на полку.

Она так и не поинтересовалась, кто я такой. По-видимому, все, что было связано с именем шефа, являлось для сотрудников неким табу. Прежде чем уйти, я спросил:

– Простите, а вы не подскажете, что за кабинет находится дальше по коридору? Я здесь человек новый…

– Здесь, в подвале? – уточнила женщина. – Там зал для заседаний… Заседаем мы нечасто, но если какой-то праздник, то весь коллектив собирается там, понимаете?

Итак, никаких кабинетов в подвале не было. Для чего же пациента повели в зал, куда даже сотрудники заходят всего несколько раз в году? Может быть, для того, чтобы спрятаться от посторонних глаз?

Я выбрался из подвала и, приняв деловитый вид, быстро вышел через запасной выход. Лестница была пуста. Я без препятствий поднялся наверх и оказался перед дверью, ведущей, по-видимому, в операционный блок. Я открыл ее и почти сразу же увидел колобкообразную фигуру доктора Миллера, который двигался по коридору в сопровождении ничем не примечательного человека в сером костюме, поверх которого был небрежно наброшен белый халат. На лице человека лежала печать хронической усталости. Видимо, это и был следователь. Миллер, сдержанно жестикулируя, что-то втолковывал ему, причем в интонациях его преобладали обида и возмущение.

Теперь мне была ясна причина поспешного удаления забинтованного пациента в зал для заседаний. Вероятнее всего, это была очередная смена внешности, которой занимался лично доктор Миллер в обход действующего законодательства. Ничего удивительного, что в присутствии представителя закона Михаил Михайлович предпочел не афишировать своих маленьких хитростей.

Меня так и подмывало выложить усталому следователю что-нибудь вроде: «Советую вам заглянуть в зал для заседаний – там вы найдете кое-что любопытное!» – но я сдержался. Во-первых, я мог и ошибаться и тогда не только попадал в глупое положение, но и вообще рисковал стать в клинике персоной non grata. И, во-вторых, чем черт не шутит – может быть, у хитроумного Миллера имелся в подвале подземный ход, или потайная комната, или еще что-нибудь в этом роде.

Поэтому я предпочел не делать громких заявлений и просто прошел мимо, сделав непроницаемое лицо. Миллер в этот момент произнес:

– Я готов предоставить в ваше распоряжение всю документацию за последний месяц, по которой вы сможете проследить ход лечения всех пациентов… Всех до единого!

Тут он увидел меня, и в его глазах отразилось напряжение, которое испытывает человек, мучительно пытающийся что-то вспомнить. Мой уверенный вид и белый халат сбивали его с толку.

Я коротко кивнул и пошел дальше. Если Миллер что-то и вспомнил, то момент для вопросов был упущен. А может быть, он просто предпочел их не задавать.

Больше я решил в клинике не задерживаться. Быстро спустившись на первый этаж, я сдал в раздевалку халат и забрал свой плащ. Проходя мимо дверей, ведущих в боковой коридор, пригляделся, есть ли в них замок. В моей голове начинал зреть нахальный план, который полностью самому мне еще не был ясен. Я понимал только одно – нужно во что бы то ни стало навестить забинтованного субъекта, застать его врасплох, иначе мы так и будем топтаться на месте.

К моему удовольствию, двери, ведущие в пристройку первого этажа, не запирались. Таким образом, через первый этаж можно было попытаться добраться до «блатной» палаты – только раздобыть предварительно набор отмычек. Впрочем, это было делом будущего, а сейчас меня ждал Чехов.

Я оделся и направился на автостоянку. Юрий Николаевич дремал, откинувшись на спинку сиденья. Я постучал пальцем по стеклу. Он открыл глаза и тут же полез в карман за папиросами.

– Сплю на посту, – сказал он. – Обстановка располагает. Тишина, воздух свежий… Чудесно! Может быть, лечь сюда – подремонтировать что-нибудь? – засмеялся он. – Сменить форму носа, например?

– Опасно, – заметил я, садясь на заднее сиденье. – Жена может отказаться. Вдруг ей не понравится твой новый нос?

– Тоже верно! – согласился Чехов, зажигая папиросу и мгновенно уничтожая даже малейший намек на свежий воздух. – Ты чего назад-то сел?

– Не хочу бросаться в глаза, – объяснил я. – Наша мадам, к сожалению, уже засекла мою физиономию, а она, кажется, весьма наблюдательная особа! – И я рассказал Чехову про встречу в подвале.

– А ты уверен, что это она? – скептически произнес Юрий Николаевич, выслушав меня.

– Да ведь она стопроцентно подходит под описание Груздева! – растерялся я. – Ты думаешь, что у них весь штат укомплектован такими красотками?

– Мда-а, – протянул Чехов. – Лучше было бы уточнить… Ну да ладно! Посмотрим, кто сядет в «Тойоту»…

Голубая «Тойота» стояла на другом конце площадки. В ее тонированных стеклах отражались золотые деревья и печальные небеса.

– Любопытная получается вещь, – заметил Чехов. – Если, как ты считаешь, эта девчонка помогает Миллеру замазывать грешки, то почему она выкрала у него историю болезни? Все это пока наши домыслы, но получается, что она ведет двойную игру! Зная, кто ложится в клинику к Миллеру, она дает наводку киллеру. Он тоже ложится в клинику, улучает удобный момент и приканчивает свою жертву. Сделав дело, он сматывается, а девица избавляется от трупа, потому что ей невыгодно, чтобы в клинике рыскали ищейки… Что скажешь?

– Скажу, что даже для такой злодейки тяжеловато будет ворочать труп мужика, везти его на другой конец Москвы и пытаться сжечь, – ответил я.

– У красивой женщины обязательно есть любовник, – назидательно заметил Чехов. – И наверняка соответствующий ее представлению о настоящем мужчине, то есть редкий мерзавец. Возможно даже, что именно к нему она сейчас и поедет.

– Или же сам Бородин-Краснов помогал ей избавиться от тела, – добавил я.

– Я все-таки уверен, что это не он. Повторяю, это было не в его интересах. Наоборот, ему было нужно, чтобы труп обнаружили как можно раньше, тогда его хозяин мог быть уверен в том, что работа выполнена…

– Но ведь если Малиновская с любовником караулили на этой стоянке, убийца должен был их заметить?

– Вряд ли, – покачал головой Чехов. – Ему было не до них. Ему нужно было побыстрее сматываться, тем более что твоя Марина спугнула его. Наверное, он двинулся в сторону Измайловского проспекта пешком, а тело увезли на машине через лесопарк. Возможно, они даже не видели друг друга.

– Так, значит, Малиновская работает на наркомафию? – спросил я.

– Да кто ее знает, – пожал плечами Чехов. – Скорее всего, это был случайный эпизод. Были подозрения относительно этой клиники, вышли на медсестру, предложили ей хорошую сумму… Она точно указала на того человека, который был нужен. Вот и все. Кидала наказан, концы в воду, все довольны… Но тут твоей Марине захотелось прогуляться под луной. Если бы не она, никто бы ни о чем не узнал, уверяю тебя! Потому что всем здесь выгодно помалкивать. Даже рядовым сотрудникам, которые стараются не замечать мелких несуразностей в работе клиники, – видимо, папа Миллер платит им очень неплохую зарплату… Однако осторожнее! Это не она идет?

Я посмотрел направо – это действительно была она. Но сейчас она выглядела не просто ошеломляюще, а вызывающе. Черные волосы, которые в больнице были скрыты под медицинской шапочкой, теперь были свободно распущены по плечам и окружали голову Малиновской наподобие грозового облака. Вообще, черные тона преобладали в ее наряде – был ли это осознанный выбор или ее темная натура непроизвольно тяготела к траурным цветам, не берусь сказать. Но коротенькая курточка из давленой кожи и джинсы в обтяжку – все было черным. В этой одежде, облегающей гибкое, совершенное тело, она была похожа на молодую пантеру.

Подойдя к машине, она достала из сумочки ключи и окинула взглядом автостоянку. Наш веселый оранжевый автомобильчик с помятым крылом, кажется, привлек ее внимание. Не могу поклясться, что остался незамеченным, – у хищников хорошее зрение.

Тем не менее я постарался съежиться и принять абсолютно равнодушный вид. Малиновская не стала задерживаться и села за руль «Тойоты» – через полминуты она уже мчалась по направлению к Измайловскому проспекту.

– Держу пари, что она прямо сейчас поедет к любовнику! – заявил Чехов, заводя мотор и выезжая с автостоянки.

«Тойота» впереди уменьшилась на глазах.

– Упустим, Юрий Николаевич! – предупредил я.

– Не боись! – процедил Чехов сквозь зубы. – Нам себя обнаруживать тоже нежелательно…

– Да как же нам себя не обнаруживать, – с досадой сказал я, – если тебя угораздило выбрать такой апельсиновый цвет!

– Раньше, знаешь, выбирать не приходилось! – веско возразил Чехов. – Что давали, то и лопали… Это сейчас привыкли – товарное изобилие, понимаешь! «Тефаль» думает о вас!» Вот у всех крыша и поехала… Ежовые рукавицы нужны, а не «Тефаль», вот что я скажу!

– У тебя, Юрий Николаевич, на кухне вроде как раз сплошная «Тефаль»? – невинно поинтересовался я.

– Тоже нашел аргумент! – фыркнул Чехов. – Я тебе не конкретно про «Тефаль» говорю, а в общем смысле!

Возле поворота «Тойота» притормозила, и расстояние между нами подсократилось. Помигав левым поворотником, «Тойота» совершенно неожиданно сорвалась с места и устремилась прямо – в одну из Парковых улиц.

– Чего это она? – подозрительно спросил я.

Чехов направил машину вслед за «Тойотой», в последнюю секунду проскочив на желтый свет светофора.

– А у нее тоже… – неприязненно сказал Чехов. – Аллергия на оранжевый свет!

– Она нас засекла? – разочарованно сказал я.

– Похоже, да, – проворчал Чехов. – Теперь она нас к любовнику не приведет! Теперь будем бензин зря жечь, пока она не оторвется…

Мы выехали на Первомайскую улицу и свернули налево. «Тойота», наращивая скорость, попыталась оторваться немедленно, но Юрию Николаевичу удалось удержать дистанцию, проигнорировав парочку светофоров.

– Ты все-таки поосторожнее, Юрий Николаевич! – напомнил я. – Все-таки ты нынче на пенсии. Остановят – не отмажешься!

Чехов помрачнел, но волновала его не возможная стычка с дорожной инспекцией.

– Сворачиваться нам надо, Володя! – заявил он. – Бесполезно сейчас за ней гоняться. Что-то она почуяла, это несомненно. Не нужно было тебе попадаться ей на глаза.

– Кто же знал? – обиженно ответил я.

Уже скорее по инерции мы продолжали преследовать голубую «Тойоту», которая неожиданно снизила скорость и не старалась теперь оторваться.

– А сейчас она чего? – поинтересовался я у Чехова.

Он возмущенно посмотрел на меня и посоветовал спросить об этом непосредственно у Малиновской. Неожиданно слова его оказались пророческими. В конце Измайловского шоссе «Тойота» свернула в один из переулков и остановилась. Мы проехали чуть дальше и тоже затормозили. Чехов обернулся ко мне и сказал:

– Ну, вот, можешь пойти и спросить ее, чего она хочет. Попробуй разыграть влюбленного – у тебя это получится. А иначе мы ее безнадежно спугнем… Ну что, пойдешь?

– Попробую, – неуверенно сказал я. – А ты куда?

– А я сейчас поеду куда собирался, – ответил Чехов. – К информаторам. Вечером заскочу к тебе – обменяемся новостями.

Он избавился от меня с плохо скрываемым удовольствием – как от балласта. Я не успел даже обидеться. Когда же оранжевый «Москвич» растаял вдали, обижаться стало и вовсе глупо. Я повернул свои стопы в переулок.

«Тойота» была на месте. Проклиная моду на тонированные стекла, я обошел машину кругом и кое-как убедился, что она пуста. Пытаясь понять, куда скрылась красавица, я посмотрел по сторонам и увидел вывеску с надписью «Пивбар "Погребок". Заведение действительно располагалось ниже уровня тротуара, и туда вела довольно обшарпанная лестница, испещренная следами многих ног.

Испытывая глубокие сомнения в том, что Малиновская удостоит своим посещением третьеразрядную забегаловку, я все-таки решил проверить такую возможность. Сбежав по ступенькам вниз, я толкнул толстую деревянную дверь и оказался в небольшом подвальном помещении, которое некогда, видимо, служило складом. Пахло здесь прокисшим пивом и гнилой картошкой. Интерьер составляли десяток грубых деревянных столиков, стойка бара, больше похожая на прилавок в сельском магазине, и огромная пивная бочка в углу, наполненная, скорее всего, воздухом.

Веселье в этом злачном месте начиналось, наверное, гораздо позже, потому что пока посетителей было совсем немного. В самом дальнем темном углу мрачно беседовали два пожилых мужика, по виду – рабочие, разбавляя свою печаль светлым пивом с подозрительно быстро оседающим венчиком пены.

А почти у входа сидела она – положив ногу на ногу и нервно разминая в тонких пальцах сигарету. Перед ней на столике стояла открытая пивная бутылка и высокий стакан, до половины наполненный прозрачным золотистым напитком. В стакане пена была что надо.

Черные глаза Малиновской были направлены на меня в упор. Не скажу, что я углядел в них вопрос, недоумение или страх. Ничего подобного в них не было. Я бы, скорее, сказал, что взгляд ее был холоден, хотя этим бархатным, неистовым и бессовестным глазам холодность была вовсе не свойственна. Одним словом, это был взгляд человека, который видит вас насквозь.

Поняв, что ходить вокруг да около не имеет смысла, я решил действовать напролом. Бесцеремонно усевшись за ее столик, я сказал:

– Вы не возражаете?

Малиновская медленно повернула точеную шейку и уставилась на меня, как на дебила.

– Чего вы хотите? – спросила она. Голос у нее был мелодичный, но испорченный деловитостью тона. С таким голосом трудно вести диалог о любви.

– О, единственное, чего я хочу, это посидеть рядом с вами! – миролюбиво сказал я. – Вы мне не поверите, но как только я увидел вас первый раз, так навсегда потерял покой. Мне хотелось бы многое сказать вам, но я не знаю, как начать…

– Не валяйте дурака! – резко оборвала меня Малиновская. – Я не собираюсь торчать в этой помойке и выслушивать ваши любезности… Вы, кажется, из тех, что норовят и рыбку съесть, и… Так, что ли? Ничего не выйдет! Я не общаюсь с голодранцами! Выкладывайте, что вам нужно, – вы знаете, о чем я…

Во время своей отповеди она все время поглядывала на дверь, будто ждала кого-то.

Я не придал этому значения. Слишком был ошеломлен ее напористым тоном.

– Ну, что рот открыл? – зло спросила она, переходя внезапно на «ты». – Я спрашиваю, что тебе нужно? Зачем ты следишь за мной?

– Ну хорошо, сдаюсь! – сказал я примирительно. – Стоит ли так сердиться? Конечно, такая женщина, как вы, может выбирать… Но мне-то, скажите, что делать? Ведь сердцу не прикажешь… – Я лепетал этот бред, чувствуя, что Малиновская не верит ни одному моему слову.

– Ты мне надоел! – прошипела она, делаясь похожей на разгневанную фурию. – Кончай плести байки про свою безнадежную любовь! Я знаю, что твоя баба лежит у нас в клинике… Я все равно не позволю тебе следить за собой, поэтому говори, что у тебя на уме!

Я делано рассмеялся и более-менее нормальным голосом сказал:

– А вас не проведешь! Каюсь, хотел сыграть на женском тщеславии, но не вышло. Теперь-то я вижу, что вы обладаете не только редкостной красотой, но и поистине мужским аналитическим умом. Что ж, буду откровенен – мне хотелось бы разыскать пациента Краснова, который лежал у вас в тридцатой палате. Он так неожиданно выписался! Мне кажется, вы знаете, где его можно найти…

Малиновская раздавила в пепельнице незажженную сигарету и раздраженно сказала:

– Вам надо провериться у психиатра! У вас навязчивые идеи. Сначала плетете про свое сердце, потом просите разыскать какого-то пациента…

Раздавленная в сердцах сигарета и обратный переход на «вы» дали мне понять, что пантера в бешенстве. Я уже пожалел, что ляпнул о Краснове. Ничего не добившись, я заставил Малиновскую насторожиться и уйти в глухую оборону.

За моей спиной вдруг хлопнула дверь. Медсестра тут же встала, нервно сжимая в пальцах сумочку, и уничтожающе произнесла:

– Не люблю, когда суют нос в мои дела! Нос у тебя длинный, но его недолго и укоротить. Когда будешь лежать в реанимации, поразмысли о том, как следует себя вести! – Выпалив это, она парадным шагом направилась к выходу, обдав меня ароматом тонких духов.

Мне только и оставалось, что проводить ее взглядом до самых дверей. Но, обернувшись, я не на шутку испугался – у порога стояли трое незнакомых мне молодцов весьма внушительного вида. Они расступились перед Малиновской, давая ей пройти, и дружно кивнули, когда она, проходя, ткнула в мою сторону большим пальцем.

Значит, эти ребята появились здесь не случайно. Что ж, этого следовало ожидать – нужно было действовать поаккуратнее. Видимо, пока мы наседали Малиновской на пятки, она связалась по мобильному телефону со своими приятелями. Обычное теперь дело – в техническом оснащении преступный мир неизменно выигрывает.

Малиновская уже ушла, а мрачная троица все еще толклась возле дверей. Видимо, они пока не решили, каким способом отправить меня в реанимацию, и присматривались издали. Снисхождения я не ждал: все трое были людьми новой формации, предпочитающими целесообразность и действенность всем остальным добродетелям – это было написано на их сосредоточенных несимпатичных лицах. Двое были в хороших костюмах, ниспадающих роскошными складками на их бычьи фигуры, а третий – самый шустрый – придерживался спортивного стиля. На нем была тонкая курточка с закатанными рукавами и просторные белесые джинсы. Их появление насторожило не одного меня – парочка официантов, дремавших у стойки, немедленно проснулась и заняла напряженно-выжидательную позицию.

Парень в куртке отделился от своей группы и танцующим шагом приблизился к столику. Беспардонно опершись на мое плечо ладонью, он негромко и почти безразлично сказал:

– Давай пошли! Насиделся уже… Поговорить надо.

Я отчетливо понимал – если мне придет в голову придерживаться общепринятых норм поведения, если я попытаюсь уладить дело миром, начну объяснять, из меня просто сделают отбивную. Выручить меня могла только запредельная наглость и полное забвение всяческих норм.

Парень продолжал висеть на моем плече, постепенно усиливая давление. Вероятно, он ловил в этом кураж, полагая, что парализует мою волю. На самом деле он довольно непредусмотрительно занял не слишком устойчивую позицию, сместив центр своей тяжести за пределы разумного. Он здорово просчитался.

Мгновенно развернувшись, я поймал его тяжелую десницу и рванул вниз – туда, куда она и без того стремилась. Он словно провалился в пустоту и грохнулся грудью о край грубо сколоченного стола, выпучив глаза и издав крик боли. На секунду он выключился. Но я понимал, что для такого бычка нужны дополнительные меры воздействия, – и, едва парень попытался подняться, рубанул по его голове пивной бутылкой со всем остервенением, на которое был способен.

Последствия оказались такими, что впору было испугаться. Бутылка раскололась, а мой противник рухнул как подкошенный, забрызгав все вокруг кровью, обильно струившейся из его пробитой головы.

– Уходите немедленно! – надорванным голосом выкрикнул от стойки кудрявый официант. – Я сейчас же вызову милицию!

– Молчи, сучок! – оборвал его один из тех двоих, что стояли у входа.

Они оба, как по команде, надели на пальцы никелированные кастеты и стремительно бросились на меня. Именно в такие минуты и ставятся самые удивительные рекорды. Почти без усилий, как птица, я перепорхнул через стол и выиграл этим какую-то долю секунды.

Один из нападавших чуть-чуть замешкался, и я, не раздумывая, бросился на того, что был ближе. В правом кулаке я еще сжимал «розочку», оставшуюся мне на память от разбитой бутылки.

Не помню, как мне удалось уклониться от страшного удара, летящего прямо в переносицу. Видимо, удалось полностью переложить всю ответственность на дремучие звериные инстинкты. Кастет просвистел у меня над ухом, и я тут же полоснул «розочкой» по раскормленной злобной физиономии.

Нечеловеческий вопль разорвал тишину – раненый хаотически заметался по погребку, натыкаясь на столы и пытаясь зажать руками порезанное лицо. Но ему это плохо удавалось, потому что мешал кастет.

В этот момент в нашей потасовке возникла пауза. Последний из нападавших явно растерялся, увидев, как быстро растаяло их большое преимущество. По его угрюмому лицу было видно, что ему уже не хочется искушать судьбу, сокрушительная сила простой пивной бутылки произвела на него большое впечатление. Отступив назад, он буркнул:

– Ладно, проваливай! Но наш разговор еще не окончен! – При этом он угрожающе хмурил брови и играл желваками, желая хотя бы хорошей миной скрасить свою слабую игру.

Может быть, мне нужно было бы довести до конца расправу с этими подонками, но до моего сознания уже дошло, что я натворил, и вид пролитой крови ужаснул меня.

Продолжая сжимать в кулаке свое варварское оружие, я бочком пробрался к двери и выскочил на улицу. Меня трясло – видимо, адреналин в крови искал выхода. Мне хотелось немедленно бежать куда-то, не разбирая дороги, но я заставил себя успокоиться и внимательно осмотрелся.

Прохожих в переулке было немного. Во всяком случае, пока я не привлек к себе внимания. Голубой «Тойоты» уже не было, зато возле пивбара стоял темно-синий джип. Я прикинул, сколько времени понадобится ребятам, чтобы загрузиться в свою тачку, и решил, что успею уйти на соседнюю улицу.

«Розочку» я выбросил в урну и, заложив руки в карманы, пошел потихоньку в сторону ближайшего перекрестка – там я надеялся смешаться с толпой прохожих. Вмешательства милиции я не боялся – вряд ли эти люди в трудную минуту обращаются в милицию, а хозяевам погребка тоже не нужна подобная реклама.

Никто меня не преследовал, и, постепенно успокоившись, я попытался проанализировать итоги сегодняшней операции. Она оказалась на удивление скоропалительной и бурной, однако физического ущерба я практически не понес. Учитывая первоначальное намерение незнакомцев отправить меня в реанимацию, результат можно было считать резко положительным.

В моральном плане дело обстояло куда хуже. Я совершенно бездарно раскрылся перед подозрительной красоткой и заставил ее насторожиться. Впрочем, насторожиться – это звучало слишком мягко. Она перешла в активное наступление. Сегодняшняя акция, несомненно, была направлена на то, чтобы закрыть рты мне и Марине. И нужно признать, при всей примитивности замысла в нем было рациональное зерно. Если бы жизнь моя висела на волоске, Марина, не раздумывая, вышла бы из игры. Просто, но действенно.

Я припомнил больных с тяжелыми черепно-мозговыми травмами, полученными в результате избиений. Многие из них становились впоследствии инвалидами, и мыслительный процесс у них осуществлялся с большим трудом. То есть, как говорят в народе, они становились дураками. Меня ожидала такая же участь.

Добравшись до автобусной остановки, я сел в первый попавшийся автобус и поехал куда глаза глядят. Мне было важно побыстрее убраться подальше от злосчастного погребка. Очнулся я на шоссе Энтузиастов и, пересев на метро, отправился домой. Мне нужно было отдохнуть и собраться с мыслями. Захочет ли Малиновская повторить попытку укорочения моего носа – или она придумает что-то более изощренное? Этот вопрос сейчас волновал меня больше всего.

Дома я внимательно исследовал себя и снова немало удивился – на мне не было ни единой царапины, и на одежде не отпечаталось ни капли крови. Мой ангел-хранитель поработал сегодня на славу.

Однако психологическое потрясение оказалось все-таки слишком большим. Я впервые почувствовал страшную усталость, завалился в постель и проспал мертвым сном до самого вечера.

Сон вернул мне силы. Проснулся я в девять часов вечера – необыкновенно бодрым и свежим. Мне хотелось действовать, и душа моя жаждала мщения. Я принял душ, поужинал, переоделся во все чистое и принялся метаться по квартире, не зная, чем себя занять. Чехов все еще не появлялся.

За окнами уже ожила глухая чернота, пронизанная сверканием городских огней. Ночь еще не наступила, еще был слышен шум движения, гул лифта в подъезде, шаги на лестнице. Эти обыденные звуки успокаивали, давали понять, что жизнь продолжается свои чередом. Я подумал, каково теперь Марине в притихшей клинике, среди чужих людей, наедине со своими мыслями и беспросветной ночью, наполненной шумом ветра в кронах невидимых деревьев. Однако я не ощутил никакого дурного предчувствия. Может быть, это было обычным легкомыслием, но мне казалось, что, если бы Марине угрожала опасность, я почувствовал бы это.

На лестнице снова загудел лифт и, судя по звуку, начал подниматься. Звук этот все приближался, пока не оборвался на моей площадке. Потом раздался лязг разъезжающихся дверей, и кто-то подошел к двери. Затрещал звонок.

Через глазок я увидел сутуловатую фигуру Чехова и отпер замок. Маленькие въедливые глазки Юрия Николаевича подозрительно оглядели меня, словно выискивая какие-то скрытые дефекты в моей внешности, и я, грешным делом, подумал, что Чехов откуда-то знает о потасовке в подвале. Посторонился и нетерпеливо сказал:

– Заходи! Что стоишь?

Юрий Николаевич хмыкнул и переступил порог. Комнату мою он разглядывал уже не так внимательно, но в его взгляде промелькнула досада.

– Черт тебя знает! – с неодобрением сказал он. – Когда ты наконец приберешься в квартире? Тебя нужно или женить, или выселить на 101-й километр! Такого беспорядка, как у тебя, нигде больше не встретишь!

Я поспешно сбросил с кресла ворох одежды и предложил Чехову садиться.

– Поскольку ты, Юрий Николаевич, ворчишь, я заключаю, что ты в скверном расположении духа, а из этого уже делаю вывод, что твои намерения не увенчались успехом. Я прав? – В моем голосе слышалась невольная радость, потому что неудача Чехова как бы извиняла и мой провал.

Юрий Николаевич пренебрежительно посмотрел на меня и плюхнулся в кресло. Усевшись поудобнее, он достал из пачки папиросу, лихо закусил ее желтоватыми ровными зубами и щелкнул зажигалкой.

– Организуй-ка пепельницу, юноша! – хрипловато скомандовал он, выпуская из ноздрей струи синего густого дыма. – Пока я в твоем бардаке пожара не наделал.

Я сходил на кухню и принес фарфоровую чашку. Юрий Николаевич поставил ее на подоконник, бережно стряхнул пепел и с иронией обратился ко мне:

– Если ты такой мастер на умозаключения, то тогда напряги свои мозги еще разок и попробуй прокомментировать вот этот факт! – С этими словами он расстегнул пиджак и продемонстрировал маленькую кобуру с пистолетом, закрепленную под мышкой.

Я открыл рот и с восхищением уставился на своего гостя.

– Неужели ты узнал адрес этого парня? – недоверчиво спросил я. – В самом деле?

Чехов важно кивнул и глубоко затянулся папиросным дымом.

– Как же это тебе удалось?

– Этот секрет касается только двоих, – жестко объявил Чехов. – Меня и того человека, который мне его раскрыл. Тебе нет смысла вдаваться в подробности. Лучше скажи, ты согласен вместе со мной навестить сейчас Сережку Бородина и задать ему парочку вопросов?

Я пожал плечами.

– Какой может быть разговор!

– В таком случае собирайся! – распорядился Чехов. – Но по ходу дела расскажи, чем закончилась твоя высадка… тебе удалось пообщаться с пани Малиновской?

Я смущенно почесал в затылке и робко сказал:

– Пожалуй, я расскажу – только поклянись, Юрий Николаевич, что сначала выслушаешь меня до конца, а ругаться будешь потом…

– А есть за что? – с интересом спросил Чехов.

– Еще как есть, – признался я. – Сам бы выругался, но, чувствую, бесполезно…

И далее я с покаянным видом изложил Чехову подробности своей встречи, не пытаясь ничего утаить. Он слушал, нахмурясь и машинально покачивая головой. Когда я закончил, он крякнул и полез в карман за новой папиросой.

– Можешь вздохнуть с облегчением, – милостиво разрешил он. – Разноса тебе я учинять не буду. В принципе ничего особенного не случилось. Подтверждается моя теория – они уже начинают вовсю делать глупости. Единственное, в чем тебя можно упрекнуть, – напрасно ты показал, что тебя интересует Краснов, это ты, прямо скажем, погорячился. Но я понимаю, что рядом с такой женщиной голова работает плохо… – Он сдержанно рассмеялся. – Но какова стерва, а? Ведь она решила разделаться с тобой, даже не разузнав толком о твоих планах… Немного глупо, конечно, но зато как убедительно!

– Так ты думаешь, Юрий Николаевич, что я не очень навредил расследованию? – неуверенно спросил я.

Чехов затушил папиросу, встал и застегнул пиджак.

– Думаю, не очень, – заключил он. – По-моему, тебя лупили от самоуверенности. Видимо, им удалось успокоить следователя, а с тобой решили уже не церемониться. Наверное, они считают свою позицию неуязвимой. – Тут Юрий Николаевич крепко взял меня за плечи и посмотрел мне в лицо с таким восхищением, будто мы не виделись по крайней мере год. – Но ты, брат, молодец! Ей-богу, молодец! Как ты всыпал этим придуркам! Я бы на твоем месте, пожалуй, растерялся…

– Я тоже растерялся, – скромно ответил я.

– Думаю, они этого даже не заметили, – сказал, посмеиваясь, Юрий Николаевич. – Однако, судя по тому, как они действовали, эти ребята вполне могли участвовать в устранении трупа. Говоришь, они приехали на джипе? Удобная машина! Вполне возможно, в салоне сохранились даже следы крови…

– Боюсь, крови там теперь более чем достаточно, – мрачно напомнил я.

– Да, это верно, – согласился Чехов. – Ты случайно не запомнил номер машины?

– Увы, я был слишком возбужден.

– Ну ничего – они наверняка еще напомнят о себе. Эти типы обычно мстительны.

– Ты умеешь успокоить, – сказал я.

– Все к лучшему! – воскликнул Юрий Николаевич, хлопая меня по плечу. – Чем больше они будут суетиться, тем легче нам будет работать! Просто отныне нам следует действовать в паре – в одиночку слишком опасно. Сегодня я допустил ошибку, оставив тебя одного. Правда, эта ошибка искупается той информацией, которую мне удалось раздобыть. Если удастся прижать как следует Бородина, полдела, считай, сделано!

– И у тебя нет никаких сомнений в достоверности этой информации? – спросил я.

– Почти никаких, – ответил Чехов. – Скажу тебе по секрету – я встречался с человеком, который хорошо посвящен в дела Августа. Кстати, он подтвердил мою гипотезу: Бородин должен был расправиться с Лебедем – и сделал это. Правда, мой информатор не в курсе, каким образом удалось выйти на Лебедя. Ни о Миллере, ни о медсестре Малиновской он даже не слышал. Видимо, все-таки эти люди не из их круга. То есть они преступники, но преступники-любители…

– Послушай, эти головорезы в пивбаре не выглядели любителями! – возмущенно сказал я.

– Просто дело в том, – грустно ответил Чехов, – что теперь любители страшнее профессионалов. Такие времена.

Мы вышли в прихожую. Надевая плащ, я деловито спросил:

– Может быть, мне прихватить какое-нибудь оружие? Ружье для подводной охоты или мясорубку?

– Ни к чему, – покачал головой Чехов и, хитро прищурившись, добавил: – В крайнем случае, пивная бутылка наверняка там найдется…

– А куда мы, собственно, едем? – поинтересовался я.

– Довольно далеко, – ответил Юрий Николаевич. – В Химки.

– Ого! Куда он забрался! – с неудовольствием заметил я.

– Да, и поэтому нам стоит поторопиться, – сказал Чехов. – Может быть, к утру вернемся.

Через пару минут мы уже садились в оранжевый «Москвич».

– На твоей тачке, Юрий Николаевич, только по ночам и ездить, – одобрительно сказал я, когда мы тронулись. – В темноте она выглядит не так вызывающе…

– Смейся-смейся! – отозвался Чехов. – У тебя-то и такой нет!

– На своих двоих я себя уверенней чувствую, – возразил я.

– Так говорят все неудачники! – важно заключил Чехов.

– Неудачником я себя мог бы назвать только в одном случае, – парировал я. – Если бы додумался купить «Москвич»!

Препираясь подобным образом, мы незаметно доехали до Кольцевой дороги. Потом наш пыл иссяк, мы замолчали, и мне впервые пришло в голову, что наше мероприятие может оказаться опасным. Чехов, видимо, придерживался того же мнения, раз захватил с собой пистолет. У того человека, к которому мы ехали в гости, тоже имелся пистолет, и я не был уверен, что он не пустит его в ход, если мы нарушим его сон.

Сворачивая с Ленинградского шоссе на улицу Маяковского, Чехов сказал:

– За мостом через железную дорогу должен быть двухэтажный дом барачного типа. Последний подъезд, первый этаж… Смотри внимательно!

Мы проехали мимо темных кварталов с редкими светящимися окнами и одиноко мигающими светофорами. Неожиданно откуда-то сзади накатился истошный вой сирены, и нас обогнала на полной скорости пожарная машина с мелькающим на крыше огоньком. Не успели мы проводить взглядом умчавшихся в темноту пожарных, как жалобный звук сирены возник снова. Тревожный свет фар пронзил салон «Москвича», и следом за красной машиной проскочила белая машина «Скорой помощи».

– Не нравится мне это, Володя! – сказал Чехов неприятным голосом.

Я промолчал, но в душе появилось странное ощущение бессилия и неотвратимости. Уже подъезжая к мосту, мы увидели за железнодорожным полотном зарево пожара. Чехов стиснул зубы и прибавил газу. Мы проскочили мост и поняли, что оправдываются самые худшие предчувствия.

Слева от шоссе мы увидели приземистый двухэтажный дом. Из окон первого этажа в дальнем конце здания вырывались языки пламени. Возле дома колыхалась людская толпа и мигали синие огни машин. Пожарники уже разворачивали рукав.

Чехов остановил «Москвич» на обочине и выскочил из машины. Я последовал за ним. Мы подбежали к горящему дому и присоединились к толпе взволнованных зевак, большинство из которых были жильцами этого самого дома.

Заработал насос пожарной машины, и ревущая струя воды ударила в пылающие окна. Мы протискались поближе к месту событий. Чехов напряженно всматривался в испуганные лица окружавших нас людей, а потом схватил за плечо какого-то мужика, у которого прямо на голое тело было наброшено осеннее пальто.

– Там в огне люди есть? – требовательно спросил он.

Мужик повернул к нему ошеломленное лицо и, заикаясь, сказал:

– Н-не з-знаю! Я с-спал уж-же… Вд-друг – бах! Ч-ч-чувствую, паленым п-пахнет… Г-гляжу, а это под нами!

Он еще что-то бормотал, горячась и размахивая руками, но Чехов уже не слушал его.

– Кажется, нас опередили, Володя! – разочарованно заявил он.