Всего одна ночь

5

Вода попала в легкие, Антон закашлялся, хлебнул еще больше, и свет померк — он потерял сознание. Тело стремительно падало в бездну и никак не могло достигнуть дна, какого-то предела…

Оклемался на берегу, когда из него вылилось литров пять воды. Перед глазами маячили трое повстанцев, нырявших за ним на дно реки. Еле разлепив разбитые губы, Качалин прохрипел:

— Где… экипаж?.. Где машина?..

Самый бойкий парень выломился из круга, сверкая расширенными зрачками, склонился над лежащим на песке пилотом, что-то залопотал на языке своего племени. Качалин не понял ни одного слова из его взволнованной речи. И повстанец догадался об этом, перешел на жесты, посчитав их более доходчивыми. Он покрутил в воздухе пальцем, как бы изображая работу винтов, а потом резко опустил руку вниз, что, очевидно, означало падение. Потом показал два пальца и скрестил по-покойницки руки на груди. Антон застонал от бессилия, закрыл веки, не чувствуя, как из глаз бегут слезы…

Качалин почти дотянул тяжелую машину до спасительного песчаного пятачка, оставалось аккуратно посадить ее, точно рассчитав длину отмели. Ремеслом своим Антон владел отменно, знал, что не промажет. Начав снижение, он заметил выехавший из прибрежного леса открытый джип с установленным на турели крупнокалиберным пулеметом. Откуда взялись повстанцы, было непонятно. Как будто нарочно таились в зарослях. Автомобиль остановился, пулемет повел хищным хоботом в сторону вертолета, оставляющего за собой черный дымный хвост, и выпустил длинную очередь.

— Что же ты творишь, собака!.. — закипая, вскричал Антон, словно стрелявший мог слышать его отчаянные вопли. — Скотина какая!

Ситуация возникла критическая. Они горели, а вдобавок их еще и добивали с земли. Ну не отморозки, мать их!.. Даже в Ямбурге, когда тушили горящую скважину и его машину лизнул выплеснувшийся вместе со взрывом огненный факел, он не чувствовал себя таким беспомощным. Там внизу ждали свои парни, готовые прийти на помощь, а здесь была чужая земля, чужие люди, которым все равно, кого расстреливать — вертолет Красного Креста или борт, загруженный продуктами и медикаментами.

Следующая очередь оказалась более прицельной. Посыпалось остекление кабины, осколками Антону посекло лицо. Качалин попытался набрать высоту, чтобы уйти от проклятого места в сторону. Ему удалось подняться на десяток метров, он заложил вираж… И тут рванул топливный бак…

Погибающая машина устремилась вниз.

«Как же там ребята?» — только и успел подумать Качалин. Сильный удар, всплеск, и в кабину хлынула вода…

Антон был настолько слаб, что его пришлось грузить на самодельные носилки. Тащили их двое повстанцев, а третий, самый бойкий, шел впереди, показывая дорогу. Над разбитым в кровь лицом кружились надоедливые насекомые. Сырой воздух густых зарослей, пахнущий гнилью, забивал легкие, кашлять было больно, наверное, в легких еще оставалась вода.

Через пару километров, на которые потратили больше часа, они вышли к лагерю повстанцев. Вдоль берега реки стояли палатки армейского образца, дымились костры. Антон увидел много вооруженных людей, одетых в военную форму, таскавших автоматы АКМ советского производства, однако Качалин не испытал чувства гордости за родные «Калашниковы», больно уж чужаки хмуро косились в его сторону.

Возле штабной палатки, где стояли часовые, носилки опустили на землю в скудную тень почти голого дерева с шершавым стволом. Один из повстанцев побежал докладывать и надолго пропал. Только через полчаса к Качалину вышел сам полковник Сван, жилистый, плотный мужчина лет сорока. Его мундир был густо увешан разными побрякушками. Трудно было поверить, что этот человек в клоунской одежде поднял мятеж и руководит тысячами военных.

Полковник подошел к носилкам и поглядел на раненого пилота. Он вовсе не был тем чудовищем, каким его изображали на карикатурах столичные издания. Немного удлиненное лицо с широким утиным носом, вкрадчиво-внимательные темные глаза под набрякшими от долгого недосыпания веками.

Качалин, беспомощно лежа на земле, ждал решения своей участи. Сейчас его жизнь целиком зависела от прихоти молчаливого полковника. Поглядев снизу на Свана, Качалин пытался определить, что тот думает о нем, в какую сторону качнется маятник судьбы. Лицо полковника оставалось холодно-непроницаемым, ни один мускул не дрогнул. И вдруг Сван заговорил на сносном русском:

— Кто вы? Имя, фамилия? Вы из Москвы?

Антон удивленно вытаращился на военного. Откуда он знает русский? Взгляд полковника был холодный, отстраненный.

— Я командир экипажа сбитого вашими людьми вертолета. Зовут меня Антон Качалин. Скажите, полковник, почему нас сбили? На борту были продукты.

— У нас появились сведения, что вы перевозили также и оружие.

— Это неправда, — возразил Качалин.

— Спорить я не собираюсь! — отрезал Сван.

— Но ваши люди помогут мне добраться до столицы? Или до территории, контролируемой правительством?

— Пока это невозможно.

— В чем же препятствие, полковник?

— Мы отпустим вас, когда вы окажете нам услугу.

— Я ведь не военный, не понимаю, чем могу быть для вас полезен? Кроме того, у меня что-то с ногой и сильно болит лицо. Какой с меня толк?..

— Дело для вас посильное. Недавно мои солдаты захватили геликоптер, такую, знаете, стеклянную, прозрачную игрушку, которая мне очень бы пригодилась для облета постов.

— А где пилот машины?

— К сожалению, его порвали крокодилы. Купаться в наших реках опасно. А парень забыл об осторожности.

— И вы хотите предложить мне место вашего пилота?

— Только инструктора. Вы научите моего парня управлять этой маленькой стрекозой.

— Это не так просто, как на первый взгляд кажется. Вертолет — не лошадь, а некоторые не могут освоить и верховой езды. Да и высота, с которой приходится падать, несоизмерима.

— Во-первых, вы должны запомнить, что у вас нет выбора. И второе — мой помощник очень смышленый, он быстро поймет что к чему.

Антон приподнялся на локте, поморщился от боли в ноге.

— Я не против попробовать, — сказал он. — Позвольте, полковник, полюбопытствовать: откуда вы знаете русский?

Сван впервые ухмыльнулся, он ждал вопроса.

— Я закончил Московский институт стали и сплавов, — сказал он. — В те времена СССР поддерживал демократические режимы в Африке, нас хорошо учили, делали ощутимые финансовые вливания в экономику. Теперь, похоже, на первые роли выходит Америка, Соединенные Штаты, а там никогда не терпели цветных.

— Ладно, полковник, — согласился Качалин, — я научу вашего парня, если он такой способный. Но сперва пошлите ко мне врача, у меня что-то с ногой и стекло застряло в щеке.

— Врач сейчас придет, — пообещал Сван и, потеряв интерес к пленнику, вернулся к своим делам.

Антона отнесли в палатку, где ему теперь предстояло жить, приставили молчаливого часового. Пришел врач, бегло осмотрел пациента, вынул осколки стекла из раны на лице и вправил вывихнутую ногу. За все время он не проронил ни слова и так же молча удалился.

Вечером принесли ужин. В мелкой плошке среди трех фасолин плавали белые корешки и что-то странное, похожее на дождевых червей. От рыболовной насадки Антон отказался, отдав чашку часовому, вылизавшему ее до блеска, а сам закусил тонкой пресной лепешкой из муки грубого помола.

Опасаясь живности, которую могли оставить прежние обитатели палатки, Антон даже не прикоснулся к брошенному ему одеялу. Улегся на земле, постелив под себя куртку. Он лежал на спине, закрыв локтем веки, чувствуя тупую боль в ноге, слыша, как шумно вздыхает, ворочаясь снаружи, приставленный часовой. В гудящей голове роились беспокойные мысли: как все-таки выбраться из вонючего дерьма, в котором он оказался? Удастся ли использовать геликоптер полковника Свана для побега? Качалин повернулся набок, зевнул и не заметил, как его сморил сон.

Разбудили Антона возбужденные голоса. Он не понимал местного говора, зато безошибочно определил своего охранника. Тот с кем-то страстно спорил.

Антон сел, пошевелила ногой. Она еще побаливала, но исправно гнулась в суставе. Антон поднялся, осторожно перенес вес на ступню. Ничего, терпимо. Лагерный эскулап сделал работу на совесть. Тоже, небось, московский институт заканчивал…

Качалин, откинув полог, вышел из палатки и зажмурился от яркого света. Солнце уже поднялось над лесом. В паре шагов от него сутулилась спина часового, а человек, которого не пускал охранник, стоял лицом к Качалину. Это был «брат» команданте, Нкваме. Антон остолбенело уставился на него.

Нкваме, заметив пилота, поприветствовал Качалина кивком, будто они были закадычными приятелями. Его неожиданное дружелюбие было тем более поразительным, что Антон не забыл недавней стычки и не сомневался: этот парень тоже все отлично помнит. Так что же привело его сюда? Почему он болтается среди повстанцев? Нкваме отметил замешательство пленника. Было видно, остался доволен произведенным эффектом.

Вдвоем с часовым они отвели Качалина к полковнику.

— Научишь этого парня летать, — бросил Сван, ткнув Нкваме пальцем в живот. Тот засмеялся, будто боялся щекотки. — Он самый способный.

Антон резко вскинулся, чем вызвал мгновенную реакцию часового — солдат поднял ствол автомата и направил на летчика.

— В чем дело? — выжидающе насторожился Сван, вприщур разглядывая Антона.

— Я встречал этого парня в лагере правительственных войск! — резко ответил Качалин. — Что он здесь делает?

Сван хмуро переглянулся с Нкваме, перекинулся парой фраз и снизошел до объяснений:

— Пускай вас это не беспокоит, — произнес он спокойно. — Команданте мой близкий родственник, а Нкваме его брат. Он у меня в гостях.

Качалин уныло промолчал: хрен вас тут разберет. То воюете, то в гости ходите. Зачем тогда вообще надо было затевать никому не нужную бойню?

Бледное лицо пилота не понравилось Свану. Он дружески похлопал Качалина по плечу, успокоил, тщательно подбирая подзабытые русские слова:

— Не бери в голову, да, кореш… Занятия придется форсировать, геликоптер мне нужно позарез, усек?.. — Он рубанул ладонью по горлу. — Большие события назревают, да!

Скривившись от неприятного прикосновения, Качалин хмуро мотнул головой. Мысль о побеге, засевшая в мозгу, ни на секунду не оставляла его. Только бы добраться до вертолета, а там уж он сообразит, как управиться.

Легкий полицейский вертолет оказался довольно доступным для изучения. Нкваме и впрямь оказался неглупым малым, хватал на лету уроки Качалина. Антон, пользуясь случаем, и сам осваивался с машиной, привыкал к управлению.

Через три дня плотных занятий Нкваме мог с закрыться глазами найти все ручки, кнопки, тумблеры, чем немало удивил и расстроил Антона.

— Теперь все? — допытывался стажер. — Я смогу лететь самостоятельно?

Качалин с сомнением оглядел нетерпеливого парня.

— Часов двадцать ты должен налетать со мной, — охладил он его пыл, — если не хочешь угробить своего полковника. Даже опытные пилоты после перерыва занимаются на тренажерах. Это ведь не велосипед: слез и пошел пешком. А что, так не терпится подержаться за ручку? — усмехнулся Антон. — Или торопит полковник? Коли его приперло, мог бы и я свозить куда надо.

— Нет, нет! — затряс кудрями стажер, словно чего-то испугавшись. — Ты должен научить меня управлять этой штуковиной!

— Как скажешь. — Антон пожал плечами.

— Полковник не доверяет тебе, — откровенно признался Нкваме.

— Это его проблемы. Надеюсь, он сдержит слово офицера?

— Он сдержит! — подтвердил поспешно Нкваме, хотя уверенности в голосе не слышалось. Качалин, взглянув на парня, вдруг подумал: «А ведь стажер знает, что меня ждет. И едва ли это будет возвращение в столицу. К чему утруждаться? Эти вояки с клоунскими побрякушками не так наивны, как выглядят. Только бежать — другого пути нет».

— Ну, ладно, скажи своим, чтоб заправили машину, — словно нехотя согласился Качалин. — После обеда попробуем отработать взлет и посадку. Пора тебе учиться практическому пилотированию. Ну как, готов?

Довольный Нкваме широко заулыбался и по примеру полковника тоже похлопал пилота по плечу, очевидно полагая, что доставляет тому огромное удовольствие.

Качалина держали в стороне, пока заливали горючее. Потом охранник повел его на обед в арестантскую палатку, которая находилась в пятидесяти шагах от стоянки. На половине пути Нкваме отделился, отправившись порадовать полковника своими успехами.

Солдат с кухни принес неизменную лепешку, баланду и воду. Качалин, как обычно, отдал свою порцию странного варева охраннику, забрал воду и лепешку и скрылся в палатке, где не жгло палящее солнце. Нетерпение распирало его. Только бы удалась задумка!

Антон слышал, как тихо разговаривают охранник и солдат с кухни, дожидавшийся, когда освободятся чашки. Обсуждают что-то свое. Он уже знал, что их беседа продлится не меньше пятнадцати минут. Мелькнула шальная мысль; а если прямо сейчас рискнуть? Днем у машины охраны нет. Остальные тоже заняты едой. Ну, решайся, Качалин! Еще не известно, как получится с Нкваме, а тут — вот он! — заправленный вертолет.

Антон прислушался к голосам солдат: разговор был по-прежнему нетороплив и спокоен. Изредка позвякивала ложка о край чашки. Ладно, будь что будет, решил он, более удобного момента может и не представиться. Он приподнял край палатки, пролез в щель и ползком добрался до зарослей, удалившись от охранника метров на двадцать, Качалин выбрался на открытое место. И уже не таясь, чтобы не вызвать подозрения, направился к заправленной, готовой к вылету машине.

Ему осталось десять шагов до цели, когда навстречу попался солдат — будто из-под земли вырос. Вояка сонными глазами скользнул по пленнику и протопал мимо.

Качалин открыл дверцу, забрался в пилотское кресло. Сердце гулко колотилось, готовое выскочить наружу. Слава Богу, охранник его еще не хватился, продолжал беседовать с товарищем — Антон их отчетливо видел. С противоположной стороны площадки с десяток повстанцев гоняли футбольный мяч. На забравшегося в кабину пилота они даже не посмотрели. Все уже привыкли к тому, что пленник часами пропадает возле вертолета. Пока это было на руку Качалину.

Антон осторожно закрыл за собою дверцу и щелкнул тумблером запуска. Двигатель ожил, побежали винты, набирая скорость. Неужели удалось?.. Он протянул руку, чтобы проверить вторую дверь, и тут ему в висок уперся ствол пистолета.

— Ты, кажется, кого-то забыл предупредить о вылете? — насмешливый голос Нкваме звучал вкрадчиво. — А ну-ка, выключай мотор.

«Прохиндей! — выругался Антон, выключив зажигание. — Когда он успел забраться сюда? А я тоже, хорош гусь, видел же в кабине брезент, нет чтобы выбросить вон. Этот подлец все рассчитал».

— Пушку убери от головы, — сказал Антон, — выстрелить может.

Нкваме немного сдвинулся с места, а Качалин, улучив минуту, боднул его головой под нижнюю челюсть, по-русски говоря, взял на калган. Нкваме взвыл от дикой боли, прикусив язык, но пистолет каким-то образом удержал, не выпустил из крепко сжатой ладони. Антон приподнялся, норовя схватить противника за горло. Нкваме ловко изогнулся и, опередив Качалина, нанес мощный удар справа железной рукояткой пистолета. У Антона потемнело в глазах. Он все-таки зацепил парня кулакам, но вскользь, не сильно. Улучив момент, стажер разогнулся и обеими клешнями с зажатым в них пистолетом ударил Качалина в затылок. Не ожидавший удара Антон грузно осел в кресло. Пробитая голова свесилась набок, шею и рубашку залило хлынувшей кровью. Осатаневший Нкваме сгреб пятерней волосы потерявшего сознание пилота и несколько раз со всей силой приложил его лицом к приборной доске.

Спустя полчаса Антона, с лицом, превращенным в сплошное кровавое месиво, отлили водой, выплеснув на него не меньше пяти ведер. Потом по приказу Нкваме связали запястья рук веревкой и поволокли к реке. На излуке был небольшой заливчик рядом с отмелью, где обитали крокодилы. Нкваме приказал столпившимся солдатам загнать пленника подальше в воду. Вояки били его прикладами, пока он не оказался по пояс в воде. Два солдата, один на берегу, другой на отмели, держали Антона веревкой, как на растяжках.

Услышав близкий плеск воды, Антон оглянулся. Рядом всплыли три крокодила, глядя прямо перед собой пустыми глазами. Антон попятился. Невольно вспомнились слова Свана про пилота вертолета. Так вот о каком купании говорил мятежный полковник!

Рептилии, почуяв легкую добычу, медленно приближались к человеку. Запах жертвы, ее доступность распаляли аппетит. Самый крупный оказался в опасной близости. Даже присутствие на берегу людей не отпугивало его. Качалин с содраганием смотрел на мерзкие складки его кожи, тупые глаза, частокол зубов в разинутой пасти.

— Пошел вон! — Антон взмахнул связанными руками, ударил по воде, послав брызги в сторону рептилии.

Нкваме стоял у обреза воды, потешаясь над муками пленника.

Крокодил шевельнул хвостом и изготовился к атаке.

Солдаты на берегу с напряженным вниманием ждали кровавой развязки. Двое, державшие веревку, не сговариваясь, чуть ослабили натяжение. Антон, почуяв слабину, использовал последний шанс для спасения: кинулся резко вправо, интуитивно угадав самый миг нападения животного. Крокодил промахнулся. И тут же, изогнувшись длинным рыбьим хребтом, быстро развернулся для новой атаки. Антон снова прыгнул в сторону, веревка туго натянулась, он не удержал равновесия и повалился, с головой уйдя под воду. Раздвинутые челюсти чудовища придвинулись вплотную к упавшему, выбрав задранную кверху ногу пилота. И быть бы ноге отхваченной в два счета, если б с берега не прозвучал одинокий выстрел. Мертвый крокодил устало прикрыл пасть, будто заснул.

Обессилевший Антон, отплевывая грязную воду, медленно поднялся на ноги. Его мутило.

— Кто выстрелил? — завопил, сгорая от гнева, Нкваме. — Найти.

Виновника отыскали быстро. Им оказался повстанец в мешковатой форме, охранявший Антона и съедавший его суп. Налетевший на солдата Нкваме, брызгая слюной, сбил его наземь, стал топтать ногами. Антон видел сквозь муть в глазах, стоя в воде, как, пиная непослушного рекрута, Нкваме безумно выпучил зенки. Настоящий псих.

Никто не осмелился вступиться за часового. Вояки со страхом наблюдали за скорой расправой. Когда несчастный перестал подавать признаки жизни, запыхавшийся Нкваме наконец отошел от него, люто взглянул на Качалина и что-то отрывисто приказал солдатам, державшим веревку. Те снова потащили Антона к лагерю. Он запнулся о выступивший корень, упал. Его поволокли по земле. В глаза, в нос, в уши лезла ржавая пыль, она залепила кровоточащие раны, тело изнывало от невыносимой боли. Но Антон не издал ни одного жалобного звука. Сильнее боли было пережитое унижение и осознание полной беспомощности.

Качалина подтащили к яме, вырытой на краю лагеря для хозяйственных нужд, развязали веревку и столкнули вниз, как мешок, набитый хламом.