Всем штормам назло

Парижанка с Чукотки

Восточные берега Сибири, Чукотка, Камчатка, Курильские острова… Омывающие их северные моря изобиловали рыбой и морским зверем. «Рыбий зуб» (клыки моржа), мех морского зверя, икра, ценные породы рыб составляли важную статью экспорта в Российской империи. Вот только у российских чиновников не хватало ни ума, ни денег, чтобы организовать разумную добычу и охрану рыбы и зверя. К середине XIX века была полностью истреблена стеллерова корова, на грани исчезновения находились киты, моржи, тюлени, каланы.

После приобретения Аляски американцы быстро отбили охоту браконьерам всех мастей и национальностей безнаказанно заниматься хищничеством в их водах, наладив постоянную охрану морских промыслов.

Тогда сотни быстроходных браконьерских парусно-паровых судов с самыми различными флагами и командами, набранными в приморских кабаках по всему свету, ринулись в русские воды.

Всё это отребье, готовое за копейку перерезать любому горло, не только нарушало правила охоты и ловли, но и спаивало, грабило, насиловало и убивало аборигенов. Русское правительство, осознав наконец необходимость защиты, если уж не своих подданных, то по крайней мере экономических интересов императорской фамилии и других богатейших семейств России, поручило организовать регулярную, а не от случая к случаю, как делалось раньше, охрану тихоокеанских берегов и вод судам Балтийского флота. На Дальнем Востоке имелась Сибирская флотилия, но её едва хватало, чтобы прикрывать Приморье и Амур, а шхуны, выделенные для охраны промыслов, уступали хорошо вооружённым браконьерам в скорости хода.

В 1884 году из Кронштадта отправился с таким заданием в долгое плавание к берегам Сибири клипер «Крейсер». Командовал им капитан 2‑го ранга Алексей Аполлонович Остолопов. Фамилия, прямо скажем, не самая благозвучная, но она его устраивала, тем более что дворянский род, к которому он принадлежал, был старинным. Отцы, деды и прадеды исправно несли государеву службу, в том числе и на море. Фамилией можно было гордиться, а не стесняться.

Морское начальство снабдило командира инструкцией, в которой помимо главных задач перечислялись ещё многие другие, так что скучать не приходилось, да и моря, в которых предстояло плавать, не давали расслабляться.

Клипер благополучно добрался до места назначения и приступил к несению своей службы. Железной рукой стал наводить порядок в русских водах командир «Крейсера». Захваченным на месте преступления браконьерам приходилось туго: всё добытое шло в казну, орудия лова отбирали, а судно продавали с аукциона или включали в состав Сибирской флотилии.

Кстати, одну из пойманных шхун, «Генриетту», Остолопов переименовал в «Крейсерок» и направил на неё часть своей команды. Шхуна помогала клиперу отлавливать нарушителей. Самих браконьеров после недолгого судебного разбирательства отправляли на несколько лет «в каторжные работы». Немудрено, что скоро всё браконьерское сообщество прекрасно знало силуэт клипера, и, завидев его, суда браконьеров стремились поскорее убраться из русских вод.

В 1886 году «Крейсер» находился в плавании в Ледовитом океане вблизи Чукотского полуострова. Моряки зашли в бухту Провидения. В ней находился склад угля, который не раз грабили не только иностранные китобои, но и американские таможенные крейсера. Можно понять Остолопова, который писал: «Дай Бог дождаться у русских берегов русского флота!»

Почти всё мужское местное население сразу окружило «Крейсер» на байдарах из моржовой кожи. Чукчей пустили на палубу. Началась меновая торговля. Выяснилось, что местные жители не знают русского, но зато говорят на английском языке. Было понятно, с кем они чаще общаются. Гости были одеты в грязные нерпичьи и оленьи шкуры, лица и руки их были покрыты коркой грязи, а от тел исходил нестерпимый запах. Дело в том, что яранги и землянки аборигенов покрывались пологами из оленьих шкур, кишевших насекомыми. Чукчи, чтобы избавиться от вшей, мыли волосы и умывались мочой. Мужчины волосы обрезали ножом, а женщины заплетали. Немудрено, что дальше палубы новых знакомых никуда не пускали. На следующий день продолжили знакомство на берегу.

Остолопов имел предписание отбирать у чукчей контрабандные товары. Но когда он увидел, какую дрянь за несусветную цену продают им русские купцы, то делать этого не стал. Оставить местных жителей без американских ружей, поменяв их на никуда не годные русские означало обречь семьи охотников на голодную смерть. Но зато весь припрятанный в бочках спирт он безжалостно приказал вылить на землю. Американские и русские купцы спаивали несчастных чукчей, скупая у них за бесценок драгоценные меха и настоящие произведения искусства из моржовых клыков. От командира клипера «Всадник» Остолопов слышал, что они видели в селении рыжеволосую маленькую девочку с европейскими чертами лица. Из путаных объяснений чукчей можно было понять, что её отцом был американский матрос, которого вышвырнули с китобойного судна и оставили в бухте Провидения. Матрос, судя по всему, вполне удовлетворился новыми условиями жизни и даже нашёл себе возлюбленную из числа местных дам. Однако чукчи очень быстро поняли, что нового обитателя Чукотки выставили с судна за дело. Человека с таким характером можно было вообще отправить за борт. Он недолго радовал местных жителей своим обществом, поскольку вскоре был убит в пьяной драке. В этом мире остались рыжеволосая малютка и вдова, нашедшая утешение в спирте, к которому её приучил покойный муж.

Остолопов попросил показать ему ребёнка. К нему подвели худенькую девочку, едва прикрытую лохмотьями грязных шкур. На вид ей было лет девять. В этом возрасте девочкам уже наносили на лицо татуировку вдоль лба и по носу, но у неё татуировки не было. Старшина селения спокойно пояснил, что делать татуировку незачем, всё равно до будущего года не доживёт: кормить её некому, а вечно пьяной матери не до неё.

Капитан 2‑го ранга не страдал сентиментальностью, но сердце у него защемило, когда он посмотрел на несчастного маленького человечка. И тогда командир клипера решился на поступок, доставивший ему впоследствии массу неприятностей: за табак, рис и сухари старик, у которого она жила, согласился уступить ему девочку. Она была в таком отупении от голода, что не испугалась, когда её привезли на судно. Первым делом её вымыли — оказалось, что волосы у девочки не рыжие, а светлые. Её осмотрел судовой врач и назначил питание. Одели девочку сначала в рубашку Остолопова, затем матрос-портной сшил ей платье. У кого-то из офицеров нашлась кукла, которую она сначала очень испугалась, а затем уже не расставалась с ней до конца плавания. Девочка была удивительно красива — блондинка с ярко-синими глазами и правильными чертами лица. Но самым поразительным была не внешность, а удивительные способности ребёнка. За короткое время пребывания на судне она научилась говорить по-русски и подбирать на слух мелодии на пианино, стоявшем в кают-компании. Моряки назвали её Надеждой. Она сразу же усвоила правила гигиены, была очень ласковой и мягкой. В то же время офицеры отметили, что это «девушка с характером», самолюбивая. Присутствие ребёнка среди людей, лишённых годами общения с семьями, благотворно подействовало на всю команду. Она стала всеобщей любимицей.

По приходе в Петропавловск-Камчатский её крестили, и 7 сентября 1886 года за ней уже официально закрепилось имя Надежда, а фамилию заменило чукотское прозвище Пиглянова. Крёстным отцом был командир, и отчество ей дали по его имени.

Во Владивостоке, узнав о пассажирке на клипере, командующий эскадрой в Тихом океане контр-адмирал Алексей Александрович Корнилов объявил командиру «Крейсера» выговор за самовольство и учинил ему жесточайший разнос. Впрочем, не будем цитировать разъярённого адмирала. Остыв, Корнилов доложил о случившемся в Морское министерство и одновременно обратился с ходатайством к петербургскому начальству: он просил министра народного просвещения определить девочку в Николаевский сиротский институт в Петербурге. Не стоит объяснять, что и в Морском министерстве не обрадовались рапорту контр-адмирала, и он, в свою очередь, тоже получил нахлобучку.

Началась переписка между министерствами. Между тем командир клипера уговорил офицера, направлявшегося в Петербург к новому месту службы, взять с собой девочку. Он купил ей билет на пароход «Россия» до Одессы. Офицеры судна тоже собрали деньги, которых хватало на проезд из Одессы в Петербург и на обустройство в первое время. Адмирал Корнилов, лично познакомившись с бывшей жительницей Чукотки, растрогался и разрешил сбор на эскадре, как было сказано в приказе, «небольшого капитала для обеспечения будущности Надежды Пигляновой». Сам командующий внёс довольно значительную сумму.

Между тем в Петербурге кипели нешуточные страсти. Моряки не могли добиться определения девочки в Николаевский сиротский институт. Это учебное заведение размещалось в здании бывшего дворца графа Кирилла Разумовского на набережной реки Мойки. Его воспитанницы получали профессии домашних учительниц, учительниц музыки, гимнастики и танцев, французского языка. Девочек обучали ремёслам, основам медицины и домоводству. Но принимали в институт только сирот из бедных офицерских и дворянских семей. Понятно, что Надежда Пиглянова к таковым не относилась. Брать на себя ответственность за зачисление девочки никто из чиновников не хотел.

Тогда командир клипера, которого с младых ногтей учили принимать решения, обратился с прошением удочерить Надежду. Запахло скандалом. Одно дело быть крёстным отцом, а другое — перевести в дворянское сословие дочь чукчи. Дело дошло до царской семьи. Власти сдались. В 1887 году главноуправляющий собственной его императорского величества канцелярии по учреждениям императрицы Марии статс-секретарь Дурново сообщил почётному опекуну управления С.-Петербургскими сиротскими заведениями, что в виде «особой монаршей милости и исключения из правил» Надежду Пиглянову разрешено принять в число казённокоштных воспитанниц С.-Петербургского Николаевского сиротского института.

Итак, всё разрешилось благополучно, как в сказке о Золушке.

Остолопов продолжал плавать, дослужился до капитана 1‑го ранга, командовал корветом «Аскольд», был награждён почётной наградой — орденом Св. Владимира 4‑й степени с бантом за совершение 20 шестимесячных морских кампаний. Он вышел в отставку контр-адмиралом.

Не менее успешно шли дела и у его крёстной дочери. Она прекрасно училась, проявляя способности по всем предметам, особенно хорошо ей давались немецкий язык и рисование.

В 1894 году возвратившийся с Дальнего Востока контр-адмирал Остолопов решил навсегда бросить якорь в Петербурге. Едва устроившись с жильём, он принялся хлопотать, чтобы взять к себе крёстную дочь, о которой заботился все минувшие годы. Остолопов выяснил, что деньги, собранные офицерами эскадры для девочки, хранятся на счетах Морского министерства, и обратился с просьбой перевести их на счёт Надежды Пигляновой на общих основаниях. Главный морской штаб немедленно эту просьбу удовлетворил, перечислив и «набежавшие» за годы хранения проценты, но деньги были переведены не на имя Пигляновой, а в институт. Однако отставной моряк был настойчив.

В 1895 году царь подписал документ. По нему воспитаннице Николаевского сиротского института Надежде Пигляновой, «происходящей из инородцев Чукотской земли, при выходе её из означенного учебного заведения выплачивалось единовременное пособие в размере тысячи рублей и с того же времени назначалось пособие в размере 300 рублей ежегодно вплоть до вступления в замужество за счёт сумм, состоящих в ведении собственной ЕИВ канцелярии». Но царская милость этим не исчерпывалась.

Из инородцев она стала полноправной гражданкой Российской империи: девушке предоставили права личного почётного гражданства с «присоединением к её настоящей фамилии принадлежавшего ей на родине прозвища “Асогак”». Теперь она именовалась Пигляновой-Асогак.

Десять лет провела Надежда в стенах Николаевского сиротского института, пока не наступила пора вступать в новую жизнь. По правилам, институт опекал своих воспитанниц до замужества или по достижении двадцати пяти лет. Сохранилось её прошение на имя начальницы института от 19 апреля 1897 года. Она просила назначить ей попечителем своего крестного отца контр-адмирала Алексея Аполлоновича Остолопова, который дал на это согласие. И стоит подпись: Надежда Алексеевна Пиглянова-Асогак. При выпуске она получила диплом «первоначальной учительницы» и 60 рублей на экипировку.

Читателю, разумеется, хочется узнать, как сложилась её дальнейшая судьба. По сведениям, которыми располагает автор, она вскоре вышла замуж за состоятельного человека. В некоторых мемуарах, изданных за рубежом в тридцатых годах, о ней вспоминали как о необыкновенно умной и красивой женщине, привлекавшей всеобщее внимание на светских раутах. После революции она оказалась в Париже. Дальше её следы теряются.

Спустя несколько лет после пребывания «Крейсера» у берегов Чукотки к офицерам русского судна, посетившего бухту Провидения, подошла пьяная женщина и, щерясь беззубым ртом, стала о чём-то оживлённо рассказывать. Стоявший рядом чукча перевёл: «Говорит, что у неё в Петербурге живёт дочь и скоро она к ней поедет, даже деньги для этого собрала». Старуха с гордостью показала серебряный рубль.

Ей дали ещё один. На обратную дорогу.