Всемирный следопыт, 1929 № 04

МОСКОВСКИЙ ЗООПАРК ЗИМОЙ

Кричат и суетятся вороны над прудом. Взлетают и кружатся, садятся на деревья, спускаются на снег…

30 градусов ниже нуля. Во мгле морозного тумана пушатся инеем ветви деревьев, тускло играют обмерзшие прутья железных решоток. Холодная тишина кругом, и только звонки трамвая да карканье ворон нарушают ее.

Уткам холодно. Они лежат на снегу, попрятав лапки под перья — голая кожа ног не выдерживает такого мороза, и утка, подсунув лапки под теплые перья крыльев, не сидит, а лежит на снегу, припав к нему грудью и брюшком.

Молча налетела ворона на замершую на снегу утку, сразмаху ударила ее клювом. В общий крик слились кряканье и карканье, пестрой стайкой перемешались на снегу утки и вороны… На снегу — свиязь. Чуть заметная струйка пара на миг поднялась над пробитой острым клювом головой. Еще мгновенье, и кровяной сгусток застыл в красную ледышку.

Ворона — с добычей.

Корм, рассыпанный кругом, не привлекает уток — к нему нужно итти по снегу, нужно переступать лапками, а мороз… о, он тотчас же обжигает жгучим прикосновением нежную кожу!.. И, высунув на миг лапку, утка поспешно прячет ее назад. Голод не так мучителен, как холод.

— Кра-а-а… Крааа… — Воронья стайка спускается на заснеженный лед. Им, этим бойким и хищным птицам, не так уж страшен мороз: их лапки покрыты грубой и толстой кожей, у них нет тонких и таких чувствительных к холоду перепонок меж пальцами.

— Кра-а-а… — Вороны накидываются на утиный корм. Они бойко шагают меж отупело застывших на снегу уток, толкаются среди них, чувствуют себя господами положения. Утки замерли, они только косятся на ворон. Холодно…

Крик, и новая утка забилась на снегу, сшибленная резким ударом в голову. Еще удар, еще, еще… Новый кровавый сгусток на снегу, новая красная ледышка, новая струйка крови из разбитого черепа и новая добыча для ворон — свежее мясо. Оно скоро остынет, но пока оно горячо!. «Кра! Кра!»— дерутся вороны над уткой. Каждой хочется завладеть куском дымящегося мяса, оттащить аппетитную добычу в сторонку. А пока они дерутся, мясо стынет и стынет…

Тонким ледком затягиваются проруби утиного пруда. Все реже и реже разбивают его утиные лапки, неутомимо разгребавшие воду всего несколько дней назад.

И все же тридцатиградусный мороз не так страшен для уток. Не страшен, если он не затянется надолго. Неделю утки могут пожить и впроголодь, могут просидеть-пролежать неподвижными кучками перьев на снегу. Но затянись мороз недели на две на три, и уткам— смерть. Нельзя неделями сидеть на снегу с поджатыми лапками, ничего не есть и расходовать в то же время множество энергии на поддержание тепла в быстро остывающем теле.

Звонко взламываются льдинки, искрясь взлетают на воздух. В проруби показывается черная голова — это тюлень высунулся из воды. Ему не страшен мороз, его родина там, где и пятидесятиградусные морозы не редкость, и зверь бодро ныряет под лед, плавает там, в полузеленой мгле, и время от времени высовывается из прорубей подышать и посмотреть: «а все ли, мол, в порядке там, наверху?»

Елозит по снегу, лежа на спине, белый медведь. В его бассейне вода давным-давно спущена, и полярному мишке приходится принимать снеговые ванны. Опрокинувшись на спину, раскинув ноги и неуклюже отталкиваясь задними лапами, медведь ползет на спине. У него странный вид в такие минуты — словно большой неуклюжий щенок резвится на сыпком снегу.

Белому медведю не холодно — теплая шуба покрывает его сильное тело, густая шерсть прикрыла подошвы. А у нашего бурого мишки нет волосяной подошвы, его лапы зябнут, и он нет-нет да и приподнимет то одну, то другую, потрет передние лапы о бока. Там, на воле, он крепко спал бы в теплой берлоге. Здесь, в Зоопарке, сна нет — ведь медведь сыт, — и он бегает по снегу, отряхивая лапы.

Равнодушно и, как всегда, чуть косясь прозрачными глазами, ходит по клетке огромный уссурийский тигр. И на его родине — в далеком Уссурийском краю, где виноград и пихта растут рядом, где летом с гуденьем прорезывают воздух чудовищно большие жуки-дровосеки и живыми самоцветами порхают бронзово зеленые бабочки-махаоны, где водятся огромные черепахи, где рысь охотится бок-о-бок с тигром и лось пасется вместе с пятнистым оленем, где тайга так причудливо перемешалась с субтропиками — и там бывают морозы. Клетка — не лес с его пушистым и теплым покровом снега, но тигр не сдается. Он только сторонится от решотки, малейшее прикосновение к которой жжет, как огнем, и бродит по клетке, сверкая полосатым телом, таким ярким в морозной мгле. На «острове зверей» тигров не видно — уже второй день они сидят во внутренних, более теплых помещениях «острова» — мороз прогнал их с открытой площадки. Зато барсы, соседи тигров, как ни в чем не бывало бегают по снегу — для них морозы не новость.

Пушистыми комками лежат чуть заметные на белом снегу песцы. Из белой кучки поблескивают хитрые черные глазки, черные носы воровато потягивают холодный воздух. Рыжими клубками свернулись лисицы. Подостлав под себя хвост, хвостом же окутав ноги и в него же уткнув зябнущий нос, лиса чутко дремлет. Остановитесь у лисьей вольеры, чуть шевельнитесь, чмокните губами — лиса мгновенно приоткроет глаз. Легкое движение рук — глаза раскрыты широко. Лиса заметила вас, заметила движение руки и ждет. Взмахнула рука, шлепнулся в снег кусочек льда — вперегонки бросаются к нему лисицы, сшибают друг друга, скалят зубы, торопливо роют снег. А потом— снова рыжие комки, снова чуть приоткрытые глаза…

Густыми клубками валит пар из ноздрей лося, окутывает его большую шегубую горбоносую голову. Облаком навис пар над стадом яков, с головы до пят, закутанных в длинную и густую черную шерсть. Тридцать московских градусов напоминают якам разреженный воздух высоких плоскогорий далекого Тибета и Южной Сибири.

Прыгают по снегу зайцы, присаживаются, быстро «стригут» ушами, снова прыгают. По давно протоптанной в снегу тропинке одна за другой хлопотливо бегут куропатки — спешат к кормушкам. Глубоко зарывшись в снег, спит тетерев, сквозь сон прислушиваясь — не крадется ли к нему зоопарковский враг — крыса. Зоопарк — неволя. Но и здесь враги не оставляют в покое пленников, только враги новые. У тетеревов они — крысы, у уток — кошки. Но в такой мороз крыса не рискует прогуливаться ночью по снегу, а кошки в Зоопарке и не увидишь. И утки ночью спокойны — их дневные мучительницы вороны крепко спят, рассевшись по деревьям тут же, над прудом.

В помещении аквариума зимы нет — здесь всегда тепло. Маленькие пестрые живородящие рыбки плавают в теплой воде, чуть пахнущей краской и масляным лаком, не зная что делается там, за окном. Они даже мечут крохотных живых рыбенышей, и странно глядеть на этих мальков, когда там, за обмерзшими стеклами окон трещат от мороза деревья.

В террариуме — почти зима. Холода совпали с ремонтом отопления. Потянуло холодком, и тотчас же чувствительные к холоду змеи замерли, забились по щелям, прильнули к электрическим грелкам, поставленным в террариумы. Самые нежные из них оказались даже одетыми— шубы и одеяла заменяют им недостаток тепла в помещении и в их так быстро остывающих чешуйчатых телах. В террариуме не зима еще, не мороз; но все же прохладно, а для змей эта прохлада то же, что двадцатиградусный мороз для итальянца.

Несколько шагов, скрип примерзшей двери и… песня соловья! Всего полметра тамбура отделяют зиму от весны. Эта граница — вход в птичник. Здесь тепло, здесь звонко голосят яркие ара, трещат зеленые попугайчики, резко каркают или таинственно шепчут хохлатые какаду. Здесь яркие птички тропиков сидят на ветках рядом с чижами и снегирями, здесь смешались в пестрой толпе жители джунглей и наших северных лесов. И здесь поет соловей — для него, пленника клетки, весна уже пришла.

Тихо и пустынно возле павильона орангов. Нет толпы перед зеркальными стеклами, не слышно криков и смеха детей — мороз разогнал всех. Сидит на суку, кутаясь в одеяло, «Густав», копошится возле него «Фриц». Молодой шимпанзе сует в их клетку руку, пытается поиграть с соседями. Он так подвижен и жив по сравнению с меланхоликами орангами, ему так хочется поиграть. Кричат и возятся в своих клетках обезьяны — у них тепло, им не нужно шубы и одеяла.

Самоцветными камнями играет на снегу оперение вышедшего на прогулку самца-фазана, пушистой бороздой ложится снег под его длинным и узким хвостом. Неподвижно уставилась на решотку бледно желтыми с широко раскрытым зрачком глазами полярная сова, зима — ее время.

Тихо и пустынно на дорожках Зоопарка. Красные закатные лучи пробегают в последний раз по снегу, вспыхивают на льду прудов, золотят железные решотки. Тухнут… И унылый волчий вой несется по парку — волки поют свою вечернюю песню зиме, морозу и луне…

Закройте глаза, на миг забудьте, что вы в городе! Зима, мороз и… волчий вой…

СТРАНСТВУЮЩЕЕ ОЗЕРО

В пустыне Гоби, в Центральной Азии, находится замечательное озеро Лоб-нор, меняющее из года в год свое местоположение. Озеро это довольно больших размеров; поверхность его — 1800 кв. километров; иногда она увеличивается в зависимости от притока воды впадающей в него реки Тарим, протяжением свыше 2500 километров. На старинных китайских картах озеро это было обозначено на 100 километров севернее, чем нашел его в 1876 году русский путешественник Пржевальский. Это дало повод думать об сшибке китайских карт. Девять лет спустя Пржевальский нашел озеро почти высохшим. В этом нет ничего удивительного, если принять во внимание какое огромное количество ила и других отложений несет в озеро река Тарим и какому колоссальному испарению подвержено оно в жаркие летние месяцы, когда температура воздуха достигает порой + 70°.

Подробным изучением озера занялся другой известный путешественник Свен Гедин. Он обнаружил, что там, где на китайских картах значилось озеро, находится большая низменность и до сих пор уцелели отдельные, не связанные между собой, маленькие озерки. Свен Гедин нашел даже развалины засыпанного песком большого китайского города, который находился на берегу озера Лоб-нор, когда оно заполняло эту низменность. С тех пор озеро переместилось к югу и, достигнув своей южной границы, начало обратное передвижение к северу, что продолжается и по настоящее время.

Передвижения озера напоминают как бы качание маятника. Амплитуда колебаний достигает сотни километров. Как долго будут продолжаться эти колебания — решить трудно. Передвижения озера наблюдаются с III века нашей эры, когда занимаемая озером поверхность составляла 120X120 километров. С тех пор размеры озера значительно сократились, и сейчас по внешнему виду оно напоминает скорее заросшее болото.

СТИХИИ ЗАГОВОРИЛИ

Кому приходилось проезжать по Средиземному морю мимо берегов острова Сицилии, тот навсегда сохранит в памяти величественную картину вечно дымящегося вулкана Этны. Гордо поднимаясь конической вершиной над невысокими горными хребтами острова, Этна посылает в ярко лазоревое небо тонкую струйку белого дыма.

Первое извержение Этны, известное истории, произошло 2500 лет назад. С тех пор зарегистрировано не более ста извержений, стоивших около 2500 человеческих жизней. При этом люди погибали не столько от разрушительного действия лавы, пепла и вылетавших из кратера камней, сколько под развалинами жилищ, которые разрушались от сопровождавших извержения землетрясений. И чем слабее были извержения, тем большей силой отличались землетрясения.

Лишь однажды во второй половине XVII столетия был случай редкого неистовства лавы, под потоками которой сгорело 12 селений.

Последнее извержение Этны также отличалось разрушительным действием лавы. Произошло оно совершенно неожиданно. Вечером 2 ноября 1928 года над вулканом вспыхнуло огромное зарево. Поднимавшиеся из главного кратера густые пары казались огненным столбом. Окрестности Этны озарились ярким зловещим светом, как бы от чудовищного пожара. Слышался отдаленный гул. В течение всего следующего дня почти непрерывно повторялись легкие подземные толчки, а из трех образовавшихся кратеров потекла лава. Небольшие города, скорее местечки, — Маскали, Аннунциата и Карраба — находились под угрозой приближавшихся к ним огненных потоков.

Только через три дня расплавленная масса высотой в 10 метров подползла, наконец, к предместью Маскали. Одно за другим рушились и сгорали здания городка. Даже самые срочные постройки не выдерживали натиска лавы. Металл расплавлялся, каменные строения дробились, превращаясь в груды обломков, заливавшихся лавой.

Вслед за Маскали погибли Аннунциата и Карраба с их роскошными лимонными рощами и виноградниками. Несчастных случаев почти не было. У населения было достаточно времени, чтобы найти убежища в безопасных местах. Многие спасли скот и часть своего имущества. Однако 7000 человек остались без крова.

Немало вреда причинила лава находившимся на ее пути железным дорогам. Огромный мост на линии между Катанья и Мессиной рухнул под тяжестью лавового потока. Железные фермы моста расплавлялись словно в плавильном котле.

18 ноября истечение лавы остановилось.

Между тем на вулкане кипела работа. Как только началось извержение, со всех концов Италии к Этне съехались ученые. Известный итальянский вулканолог профессор Малладра, изучающий извержения Везувия, несмотря на серьезную опасность, поднялся к кратеру. В продолжение всего извержения этот бесстрашный ученый делал наблюдения над вулканом.

Причину столь бурного действия Этны Малладра отчасти приписывает чудовищным ливням, разразившимися над Сицилией в августе и сентябре. Огромное количество воды, проникшее в недра вулканической почвы, вызвало чрезмерное скопление подземных паров, которые в конце концов вырвались наружу, проложив свободный путь лаве. Вследствие тех же причин на острове Сицилии появилось много новых кратеров, а окрестности горы Фрументо изрешечены скважинами, из которых по временам продолжает вытекать небольшими потоками лава.

Профессор подсчитал, что 7 ноября, когда извержение достигло апогея, из трех образовавшихся на Этне кратеров в один день вытекло 35 000 000 куб. метров лавы.

Наблюдавшие извержение Этны инженеры-электрики подсчитали, что, если бы было возможно аккумулировать всю электрическую энергию, которой была насыщена атмосфера во время извержения, то Италия была бы обеспечена запасом энергии на четыре года. Вулканом было выделено огромнее количество различных газов, которые изучаются химиками.

Широкие массы имеют не вполне точное представление о вулканических извержениях. До сих пор многие авторы дают красочные описания вулканов, изрыгающих снопы огня. На самом деле этого никогда не бывает. Освещенные отблеском раскаленной лавы пары принимаются за огонь. Точно так же преувеличивается опасность потоков лавы; потоки жидкой кипящей грязи и тучи пепла, выбрасываемые из кратера, несравненно страшнее. Помпея была засыпана исключительно пеплом. Лава с Везувия спустилась к морскому берегу, не задев этого города.

Даже тотчас по выходе из кратера лава течет не особенно быстро. Затем верхние ее слои начинают остывать и, твердея, задерживают быстроту потока. Чем дальше, тем кора на лаве делается толще.

Ровно через месяц после извержения Этны в Чилийских Андах Южной Америки разразилась другая чудовищная катастрофа. На территории республики Чили имеется несколько потухших вулканов. Главнейшие из них (на границе с Аргентиной) — Аконкагуа, Антуко и Вильярика. Внезапный подземный толчок в ночь на 4 декабря 1928 года разрушил богатейший город Талку, насчитывающий 50 000 жителей. Талка лежит на железнодорожной линии в 200 милях к югу от огромного портового города Вальпарайзо. За первым страшным толчком последовали другие. Землетрясение распространилось почти по всей стране. По всем признакам оно было вулканического происхождения. Однако ни один из окрестных вулканов не действовал. Очевидно, подземная стихия не нашла себе свободного выхода наружу. Этим и объясняется разрушительное действие землетрясения.

Очевидцы этой катастрофы рассказывают, что во время подземных толчков казалось, что почву швыряет из стороны в сторону как бы на гигантских волнах. Дома рушились, погребая под обломками застигнутых врасплох жителей. Подземный гул заглушал даже треск рушащихся зданий. Успевшие выбежать на улицу в оцепенении стояли среди облаков пыли, не отдавая себе отчета в том, что совершается. В паническом ужасе многие бежали кто куда.

В городе Барахоне спасающиеся бегством жители были настигнуты потоком, который хлынул через прорыв рухнувшей дамбы, находившейся в 5 километрах от города. Водяной поток несся со скоростью 40 километров в час, разрушая все на своем пути. Большая часть людей, уцелевших от землетрясения, погибла в этом смертоносном потоке…

Одновременно с Талкой и Барахоной пострадали города Санта-Круц, Чиллан, Пилек, Курепто и Лиркантен.

Жуки-дровосеки

Среди разнообразнейших жуков, населяющих нашу землю, одними из самых красивых являются жуки-дровосеки или жуки-усачи. Дровосеками их называют потому, что их личинки живут преимущественно в деревьях, нанося им нередко существенный ущерб. Известны случаи, когда у нас в Сибири тысячи гектаров леса опустошались такими жуками. Окраска дровосеков очень разнообразна, от черной, одноцветной, до самой пестрой. Многие дровосеки, шевеля грудкой, издают скрипящие звуки: за это их зовут еще н скрипунами. Известно около 14 000 видов разных дровосеков; у нас в Союзе их живет около 700 видов. Один из огромных тропических дровосеков заснят на нашей фотографий. В длину он достигает 14 см. Этот жук прекрасно вооружен: его челюсти-жвалы длинны и остры, и укус их очень болезненен. Жук заснят и оборонительной позе: он широко раскрыл челюсти, приподнялся на передних ногах, откинул назад усика и крепко держится за землю цепкими коготками.