Встречи во мраке

4. Третья встреча

Была еще ночь, но уже близился рассвет. Проснувшись, она лежала совсем тихо и в отчаянии молилась, чтобы этот день подольше не наступал. Уставившись в темный потолок, думала она о боге войны Марсе, который так быстро разрушил ее счастье.

И пока она молилась, она крепко сжимала его руку. Самую дорогую руку во всем мире.

Некрасивая рука. Неуклюжая, жилистая, мозолистая и с прокуренными пальцами. Но, Бог мой, какая рука!

Она повернулась на бок и поцеловала ее еще и еще.

Зазвенел будильник, но она быстро остановила его. Затем встала с постели, взяла свое платье и нижнее белье и закрылась в крошечной ванной, намереваясь потихоньку одеться, чтобы не разбудить его. Там она начала плакать. Она проливала свои слезы беззвучно, зная, что наступили последние часы перед разлукой.

Потом она подошла к кровати и нежно разбудила его.

— Любимый, — сказала она. — Пора в путь. Война ожидает тебя.

Он открыл глаза и спросонья зевнул.

— Верно, — размышлял он вслух, — сегодня сбор и выступление.

Он вскочил с постели.

— Твой бритвенный прибор наготове на раковине. Лезвие я сменила. И на комоде лежит чистое полотенце.

Это было последний раз, когда она могла позаботиться о нем.

Он принял душ, побрился и оделся. Они сели за стол завтракать.

— Тебе страшно? — спросил он.

— Нет, — сказала она и робко улыбнулась. — А тебе?

Он пожал плечами. Он был правдивее, чем она.

— Прямого страха нет. Я взволнован, как перед экзаменами. Или как в первый день моей женитьбы. Перед ней, а не после.

— Может быть, включить радио? — неуверенно спросила она.

Он с сомнением посмотрел на нее.

— Что могут передавать так рано утром? Мы включим его попозже.

И затем:

— Давай лучше посидим. Только с тобой вместе.

Она вздохнула. Именно этого она и желала. Через некоторое время он положил салфетку на стол.

— Я полагаю, что должен теперь…

— Еще только чашку кофе, — поспешно предложила она. — Только одну чашку.

— А ты?

— Я выпью вместе с тобой.

Она налила ему полную чашку.

Снова она стала молиться. Молилась о чашке кофе так, чтобы он не заметил:

«Ну, еще немного… Продли еще немного. Пусть чашка не опустеет… Пусть свершится чудо!»

Мужество снова покинуло ее.

С завтраком будет покончено. Навсегда. Нет, нет, он снова будет, — она стала быстро думать о чем-то другом и вдруг закрыла лицо руками.

— Нет, не плачь, — попросил он, целуя ее. — Ты должна обещать мне не плакать.

Она подала ему плащ и протянула ему небольшой приготовленный накануне пакет, который он должен был взять с собой.

— Я хочу проводить тебя до железной дороги, — сказала она.

Она решилась обратиться к нему с этой просьбой только теперь, когда он уже уходил, из боязни, что он не разрешит ей.

— Я должен сначала явиться на сборный пункт. Нас собирают там, а затем мы все вместе едем на станцию.

— Хорошо, тогда я провожу тебя до сборного пункта.

— Но товарищи могут подумать…

— Я не стыжусь показать людям, что я люблю тебя.

Это подействовало.

— Ну, хорошо, но только до угла, не до входа.

Они сели в автобус. При посадке она уцепилась за него. Она чувствовала себя, как на дороге к эшафоту. Потом они дошли до угла.

— Это на той стороне, — сказал он.

Там стоял большой коричневый многоквартирный дом. Сборный пункт был на первом этаже, на остальных размещались жилые квартиры. Из одного окна женщина вытряхивала пыльную тряпку. Они безмолвно стояли друг против друга, не зная, что еще сказать.

— Теперь я должен идти…

Они поцеловались, и затем еще раз. Снова и снова. Наконец он сделал шаг назад.

— Теперь иди домой. Больше не стой здесь.

— Да. Нет.

Она подняла руку и помахала ему, сказав при этом напоследок:

— Смотри, Бэкки, я больше не плачу. Разве я тебе это не обещала? Посмотри, я и в самом деле не притворяюсь.

Затем, на смену мужеству, к ней пришел страх. Уголки ее рта начали подергиваться. Она быстро повернулась и ушла.

На углу находилась аптека, дверь которой, к счастью, была открыта. Она нашла там убежище.

Она плакала, как не плакала еще никогда в жизни. Заранее оплакивала все грядущие годы, заранее оплакивала всю эту войну. Долго она стояла у входа в ожидании, когда он с товарищами промарширует. Она полагала, что, рано или поздно, они должны здесь пройти.

Аптека имела двойные стеклянные двери. Она стояла так, чтобы он не смог ее увидеть. Это было хорошее убежище. Она могла просматривать всю улицу, не будучи сама замечена.

Они шли по двое в шеренге. Он был третьим от конца. Он развлекался непринужденной беседой с рядом шагающим человеком.

Она положила руку на стекло двери, словно хотела выбежать и задержать его, но он уже прошел мимо.

— До свидания, Бэкки, — прошептала она. — До свидания, мой любимый!

Он носил его с собой, как некую драгоценность, как талисман, могущий защитить его от всего в мире, как сокровище, принадлежащее только ему одному. Это было письмо от нее.

Как-то, стоя возле фабрики, она вызывающе улыбнулась ему. Этим она поймала его, как на лассо.

— Как поживаешь? — спросил он, не зная, что еще сказать.

— А сам как поживаешь? — ответила она для поддержания разговора.

Они пошли рядом.

— Пригласишь ли ты меня? — спросила она.

— Если ты желаешь.

Она пожелала.

— Хорошо. Пойдем на площадь к Гаррису. — И, во избежание всяких недоразумений, быстро добавила: — Я могу сама за себя заплатить, если тебе это нравится. Я зарабатываю сотню в неделю и все равно не знаю, куда девать деньги.

— Кто сказал, что это мне нравится?

Он немного помолчал, потом спросил:

— Где ты оставила свою подругу?

— Ах, эту?

Она отвела взгляд в сторону.

— Она тебе понравилась, да?

— Совсем нет, — быстро ответил он. — Я спросил только потому, что ты вместе с ней вышла с фабрики.

— Она тебе не подойдет, которая со мной выходила, — заметила она. — Она из солдатских жен. Сидит весь вечер дома.

Они пошли в танцевальное заведение Гарриса, которое в этот час было переполнено. Густой табачный дым висел в воздухе. Им удалось найти два свободных места. Она заказала выпивку. Затем они представились друг другу, назвав свои имена. Его звали Джо Моррис. Они выпили по бокалу, закусили бутербродами и потанцевали пару раз друг с другом, потом покинули помещение.

Был прекрасный вечер, как многие другие.

Перед дверью ее дома он внезапно распрощался.

— До завтра, — сказал он.

— Эй, один момент! — она схватила его за руку. — Ты не хочешь зайти ко мне? Зачем же ты тогда таскался со мной?

Он медлил с ответом. Он смотрел на нее и смеялся каким-то странным смехом.

— Я хочу познакомиться с твоей подругой, — сказал он.

Она захлопнула дверь перед его носом. Он стоял в растерянности.

Дверь снова открылась. Он все еще стоял и его смех пронизывал ночную тишину. Она дружески протянула ему руку.

— Не могу злиться на мужчин больше двух минут, — призналась она. — Приходи завтра вечером к фабрике. Я устрою тебе встречу.

На следующий вечер, незадолго до восьми, она обратилась к Зарон.

— Пойдем со мной в холл. Мне хочется, чтобы ты оказала мне услугу.

Она взяла ее за руку и подтолкнула к двери.

— Что случилось? — захотела она узнать.

— Я хочу тебе кое-кого представить. Одного моего знакомого.

Та продолжала стоять, как вкопанная. Она не сделала ни шага вперед.

— Слушай, — сказала Рыжуха, — я прошу тебя о небольшой любезности. — Она усадила Зарон на стул и села возле нее.

— Ты вроде ко мне хорошо относишься, не так ли?

— Ну, допустим, — осторожно ответила Зарон.

— Тогда ты хочешь мне помочь, правда? Ты должна мне помочь выйти из затруднительного положения. — И тотчас добавила: — Во всяком случае, я на тебя рассчитываю.

— О чем идет речь? — спросила Зарон.

Рыжуха стала шептать, рассчитывая на эффект.

— Слушай. С этим молодым человеком я уже давно познакомилась, — она сделала энергичный жест. — Он очень милый молодой человек, очень милый и порядочный. Но только сегодня вечером я буду… ну, словом, у меня другие планы. А он сейчас ожидает меня внизу. Я не могу его просто прогнать, понимаешь?..

Она ласково похлопала Зарон по руке.

— Выручи меня, пожалуйста, только сегодня вечером. Я назначила свидание с другим и уже не могу его отложить. Я бы охотно это сделала, но теперь это невозможно.

— Но почему ты не можешь объясниться с ним сама?

— Я не могу так поступить. Я не могу его обидеть. Сделай мне одолжение и пойди с ним прогуляться.

Зарон встала и обошла стул.

— Я замужняя женщина и…

Рыжуха сделала успокаивающий жест.

— Это совсем ничего не значит. Уверяю тебя, это совершенно безобидное свидание. Бедный юноша одинок, он, кроме дружбы, ничего не знает. Ты должна составить ему компанию. Через полчаса ты расстанешься с ним и пойдешь домой. Ну разве это так трудно?

Она драматически подняла руки.

— Это дело мне не нравится, — заявила Зарон.

Она прищурила глаза и немного подумала.

— С тех пор, как уехал Бэкки, я еще так не поступала. Я и теперь не хочу это начинать. Я не понимаю, почему я должна выполнять твои просьбы, это…

— В чем дело? Разве ты не уверена в себе?

Рыжуха бросила презрительный взгляд и продолжала, не дожидаясь ответа:

— Итак, хорошо. Все в порядке. Не будем больше говорить об этом.

Она закатила глаза и встала.

— Вопрос исчерпан. Оставим это. — Она поставила стулья на место и сделала мину: — Да, вот так подруга, с которой работаешь рядом, заступаешься за нее, если начальник ее изругает, помогаешь ей, где только возможно… И затем просишь один раз о небольшом одолжении…

И, не дожидаясь никаких возражений, быстро добавила:

— Хорошо. Вопрос исчерпан.

Зарон печально покачала головой и вздохнула. Наконец, жалость одержала верх. Она подошла к подруге и положила руку ей на плечо.

— Ну хорошо, поскольку ты считаешь это таким важным, я сделаю это. Но как ты можешь иметь столько поклонников?

Рыжуха тотчас изменила тактику и стала изливаться в благодарности и дружбе.

— Зарон, ты сокровище! Хочешь, я одолжу тебе платье? Может быть, ты желаешь попробовать мою новую губную помаду?

Но та отказалась.

— Хорошо, тогда пойдем. Я хочу тебя ему представить.

Она быстро увлекла Зарон к двери, опасаясь, что та может в последний момент отказаться.

Он сидел в холле и слушал радио. Когда они подошли, он поднялся. Выглядел он не так плохо, как предполагала Зарон. Рыжуха сказала:

— Джо Моррис, Зарон Пэдж.

— Миссис Зарон Пэдж, — тихо, но твердо сказала Зарон.

Он разглядывал ее с каким-то странным выражением глаз. Определенно, он не был разочарован в ней. Сразу было видно, что он получил удовлетворение.

Рыжуха дружески похлопала обоих по плечам.

— Ну, желаю вам хорошо провести время. И меня не ждите.

— Не желаете ли совершить прогулку? — вежливо спросил он.

Зарон не ответила, но направилась к выходу в знак своего согласия.

Он последовал за ней. Рыжуха шла за ними по пятам и, только когда они вышли, вернулась обратно в холл.

— А что я получу за содействие? — шепнула она по дороге к выходу.

Он молча вынул что-то из кармана и сунул ей в руку.

— Недолго пробудет он с ней, — сказала она и хихикнула.

Они вышли на шумную улицу и смешались с прохожими, заполнявшими тротуар.

Она не знала, о чем с ним говорить, и поэтому молчала в ожидании, что он сам начнет разговор.

— Не хотите ли вы что-нибудь выпить?

— Я не пью, — ответила она, не глядя на него.

— Нет, я имел в виду содовую или сок.

— Спасибо, я не чувствую жажды.

Дальше они шли молча. Два человека, которые еще не знали и не могли понять друг друга.

Его взгляд упал на яркую светлую рекламу.

— Может быть, вы имеете желание пойти в кино?

Она энергично воспротивилась.

— Нет, ни в коем случае. Теперь идут фильмы только о этой грязной войне.

— Я понимаю, — коротко ответил он.

Она стала сожалеть немного о своих резких манерах.

— Мне не хочется портить вам вечер, — сказала она примирительным тоном. — Почему бы вам просто не делать того, что вы хотите?

— Я делаю именно то, что хочу, — ответил он.

Их прогулка продолжалась.

— Он на войне, не правда ли?

— Мой муж? Да.

Она отвернулась от него.

Он превратно истолковал ее мысли.

— Я непригоден к военной службе, — сказал он. — У меня туберкулез. — Он улыбнулся. — Теперь вы испугались?

— Нет. Разумеется, нет.

Она уже давно догадалась об этом. Она инстинктивно поняла, что он болен этой болезнью.

— Во всяком случае, теперь вы осведомлены об этом, — сказал он, — и не боитесь меня.

— Почему я должна бояться?

— Вы прекрасно знаете, что я подразумеваю. Человек в моем положении должен радоваться, если вообще нашлась девушка, которая с ним прогуливается. Во всяком случае, он не сделает безнравственных предложений.

Он открыто посмотрел на нее и снова улыбнулся.

Она тоже улыбнулась. Она не уронила своего достоинства. Сам Бэкки признал бы это.

Они вошли в парк.

— Видите, там стоит скамейка? Вы не хотите на ней посидеть?

«Он болен, — подумала она. — Прогулка для него, возможно, тяжела. Что делать?»

Она согласилась.

Они сели на скамейку под светом фонаря.

«Я посижу недолго, — поклялась она себе. — Через пару минут я встану и мы распрощаемся».

— Расскажите мне о нем, — попросил он.

— Что я должна о нем рассказать?

— Ах, все. Что он делает, как говорит, каков он…

Она спрятала фотографию своего мужа.

— Сейчас, наверное, уже поздно? — вздохнула она со счастливым видом. — Должно быть, почти десять?

Давно уже ей не было так весело, так спокойно на душе.

Он взглянул на часы.

— Немного больше двенадцати.

Они просидели на скамейке три с половиной часа.

Он ждал ее возле их скамейки — теперь они называли ее «своей» — в парке под ярким фонарем. Она пришла торопливо, почти бегом пересекая улицу.

Он встал и они пожали друг другу руки.

— Добрый вечер, Джо!

— Добрый вечер, Зарон!

Они сели рядом, очень близко друг к другу, как старые друзья.

— Я получила от него письмо, — доверчиво сообщила она.

— Прочти его мне, — попросил он.

Она прочитала только одно или два выбранных места. Но эти места, которые она отбирала для чтения, с каждым разом становились все короче.

— Постепенно я узнаю его все лучше и лучше, — заметил он, когда она закончила чтение. — Он уже стал почти брат для меня.

— Что он скажет, если узнает, что я читала тебе его письмо?

— Не пиши ему об этом, — посоветовал он. — Это может нам все испортить. Мы оба отлично знаем, что между нами ничего нет, но он… Это может дать ему повод…

Он не закончил фразу.

— А ты не считаешь, что мы делаем что-то плохое?

— Нет. А ты?

— Нет, — решительно ответила она. — Нет. Ах, Джо, ты не понимаешь, какое для меня счастье — быть вместе с тобой! Так быстро проходит с тобой время. Я тебе о нем рассказываю, читаю тебе его письма, и это дает мне чувство, будто я нахожусь намного ближе к нему… Иногда я даже совсем путаюсь… иногда путаю тебя с ним, а его с тобой…

Она смущенно улыбнулась.

— Я тоже радуюсь, когда нахожусь рядом с тобой, Зарон. Это как-то помогает мне, ты понимаешь? Словно я в какой-то мере становлюсь обладателем кое-чего, не принадлежащего мне. Жена, счастливый брак, большое чувство к кому-то…

— Однако, мы странные люди, — задумчиво проговорила она.

— Прочти его мне, — попросил он, — пока я покурю.

Она вынула письмо из конверта, развернула его и поднесла к свету. Затем замешкалась.

— Что случилось? — с тревогой спросил он. — Почему ты не читаешь?

— Сама не знаю, — беспомощно ответила она.

— Он пишет что-нибудь обо мне?

— Нет. Я не писала ему о тебе.

Письмо упало на землю. При свете фонаря виднелись слова: «Моя любимая маленькая жена!»

— Что же тогда с тобой? — спросил он. — Почему ты плачешь?

Она всхлипнула.

— Потому что мне вдруг стали не нужны его письма! Я сама не понимаю, как это произошло… Меня больше не интересует, что он пишет. Приходить сюда, сидеть возле тебя, это… это…

— Да? — поинтересовался он. — Да?

Она в отчаянии закрыла лицо руками.

— Я не люблю его больше! Я люблю тебя, Джо! О, Боже, что же это со мной случилось? Я тебя все чаще вижу, а его все реже… Ты занял его место… Я… я сама этого не хотела, но…

Она затряслась от рыданий.

— Я сижу со своим любимым на скамейке в парке и получаю письма от постороннего, от чужого человека в военной форме, от человека, который меня больше не интересует…

Он обнял ее одной рукой и попытался утешить.

— Что-же нам делать? Должен ли я уйти и больше не возвращаться? Скажи, должен ли я…

Она обняла его обеими руками.

— Нет, Джо, нет! Никуда не уходи. Не оставляй меня одну, я не могу этого перенести. Ты — единственный, кто у меня остался после того, что я потеряла его!

— Я, Зарон, я… — глухо прозвучал его голос.

Впервые их губы слились. Они обнялись так крепко, будто хотели раствориться в друг друге. Позабытое письмо лежало у ее ног.

Нахмурив лоб, он посмотрел на второе письмо, которое пришло с этой почтой. «Солдат» — начиналось оно. И дальше он прочел:

Никакой подписи.

Он вскрикнул так громко, что его товарищи повернулись. Сосед по койке спросил его:

— Что случилось, Пэдж? Что с тобой?

Он уткнулся головой в подушку и ничего не ответил.

Только с тех пор письма приходили вместе, всегда вместе.

Его командир ел за завтраком копченую селедку. Она пришлась ему по вкусу. Его командир имел мозоль на левой ноге, и сегодня она особенно беспокоила его из-за перемены погоды. Командир не ударил лицом в грязь. Бэкки имел угрюмый вид. Он ненавидел солдат с любым лицом… вообще ненавидел солдат. Вообще был ненавистником.

Лет десять назад от него ушла жена. С тех пор он желал, чтобы всякого мужчину оставляла жена. Он завидовал всем мужчинам, жившим в счастливом браке.

Он выслушал все благосклонно.

— Ну, естественно, — успокаивающе сказал он. — Для этого мы и существуем. Выслушаем вашу персональную проблему и поможем вам. Мы охотно прекратим для вас войну… или, по крайней мере, на короткое время приостановим ее… пока ваши личные дела не придут в порядок. Я немедленно пошлю телеграмму в Вашингтон… Я уверен, что для такого случая получу согласие… Двух недель будет достаточно? Или вы предпочитаете четыре?.. — А потом словно ударил плеткой: — Убирайся вон! Заявление отклонено! Разойдись!

— Есть, сэр!

Солдат Пэдж отдал честь, повернулся на каблуках и вышел. На улице он был вынужден на минуту прислониться к стене. У него закружилась голова.

Рано на рассвете лагерный туалет был безлюден и пуст, от стен струился ледяной холод.

Он вошел в умывальню в брюках и нижней сорочке. Осмотревшись кругом, он убедился, что поблизости никого нет. Затем он вынул из кармана брюк пистолет и положил его на край раковины. От его дыхания в воздухе поднималось небольшое облачко пара. «Ну, надо поторопиться. С этим надо поскорее кончать».

Он закурил сигарету, которую приготовил именно для этого момента, и стал ходить взад и вперед, как дикий зверь в клетке.

Бросив сигарету, он придавил ее ногой, затем схватил пистолет. Он решил покончить с собой. Он хотел немного покоя.

Рассохшаяся дверь, которая несколько раз тихо приоткрывалась и закрывалась, вдруг резко распахнулась. Его товарищ Робин бросился к нему. Он схватил поднятую руку Пэджа и вывернул ее за спину. Пистолет упал на пол. Затем он прижал Пэджа к умывальнику и ударом ноги отбросил подальше оружие.

Они возились недолго.

— Я так и знал, что здесь что-то неладное, — с яростью сказал запыхавшийся Робин. — Я все время наблюдал за тобой.

— Иди ты к черту! Кто тебя просил помогать мне?

— Когда ты прочитал это письмо и сидел, закрыв лицо руками, уже нетрудно было догадаться, что ты замышляешь.

— Оставь меня в покое! Ты не сможешь меня удержать!

— Успокойся! Лучше умойся холодной водой.

Он заставил Пэджа подставить голову под струю воды.

— Ну, так, — сказал он, когда его товарищ пришел в себя, — как ты теперь чувствуешь себя?

— Я больше не могу, Робин, — устало ответил он. — Я не могу этого вынести. Я уже не могу спать по ночам…

— Все это очень хорошо, но тогда повидай этого мужчину. Съезди туда и выясни все сам. Убедись сам. Но только больше так не поступай.

Он сделал энергичный жест и пожал плечами.

— Кто знает? Может, все это брехня.

Пэдж вынул из кармана скомканный лист бумаги и показал тому.

— Все это правда, — с горечью сказал он.

— Тогда все равно поезжай. Для чего в конце концов ты имеешь кулаки? Отвоюй ее. Надо обязательно бороться за женщину, если хочешь ее сохранить. Со мной случалось подобное. Я дал одному парню отличный удар в подбородок и на этом дело было закончено. С тех пор, — он щелкнул зажигалкой, — больше не было ни малейших неприятностей. Она сидела дома с раннего утра до позднего вечера и присматривала за детьми.

— Мне не дали отпуска.

— Что еще за отпуск? У тебя есть ноги или нет? Можешь ты ходить по улице или нет? Ты должен твердо для себя уяснить: хочешь ли ты ее сохранить?

— Зачем же тогда я хотел лишить себя жизни? — произнес Пэдж.

Немного не доходя до деревни, он сменил военную форму на костюм, который раздобыл ему Робин, и надел шляпу. Наступил рассвет. Он дошел до железнодорожной станции и посмотрел расписание поездов. Ближайший поезд отходил в шесть вечера, значилось там. Он вышел на шоссе и остановил грузовик, на котором доехал до ближайшей станции. Там он сел на утренний поезд.

— В котором часу мы прибудем? — спросил он проводника.

— В 20.15, — последовал ответ.

— В котором часу ты должна с ним встретиться? — спросила Рыжуха.

— В 20.30, — ответила Зарон.

Рыжуха выглядывала из-за спинки кровати и смотрела на Зарон, которая молча укладывала вещи в чемодан. Она внимательно наблюдала за ней.

— Итак, ты уходишь навсегда, — заметила она наконец.

Зарон кивнула.

— Так будет, пожалуй, лучше всего.

— Я надеялась на что-то лучшее, — пробормотала Рыжуха.

Зарон повернулась.

— В чем дело? Ты имеешь что-нибудь против этого?

— Это твое дело.

— Значит, ты находишь это неправильным? — Она захлопнула чемодан. — Не ожидала услышать это именно от тебя. От женщины, которая каждую неделю заводит себе нового любовника.

— Наверное, потому, что я кое-что понимаю в так называемой любви… Ты же ничего не понимаешь. Меня это так глубоко не трогает. На следующее утро я встаю такая же, как и прежде. А ты? Ты совсем потеряла голову.

Зарон подняла чемодан и пошла к двери.

— Почему ты так все воспринимаешь? — настойчиво спросила Зарон Рыжуха.

Зарон открыла двери.

— Не спрашивай меня. Я не могу по-другому.

Рыжуха последовала за ней вниз по лестнице.

— Видно, это единственный способ отделаться от него, не так ли, Зарон?

— От него? От кого?

Затем она опомнилась.

— Ах, да. От НЕГО!

— Однажды я прочитала твое письмо. Не нарочно. Просто ты его куда-то положила, а я случайно нашла. Как ты можешь так поступать с этим мужчиной?

Зарон поставила чемодан и глубоко вздохнула, как бы желая раз и навсегда как-то объяснить.

— Слушай. Когда-то я вышла за него замуж. Теперь он чужой для меня. Сейчас я только помню имя этого человека. Это бессмысленно. Теперь я даже не могу вспомнить его лица. Я не могу иметь сочувствия к тому, кого я действительно совсем забыла…

— Зарон, сделай мне еще одно одолжение. Последнее одолжение. На прощание, а?

— Нет, если из-за твоей просьбы мне придется все бросить.

— Нет, нет, но подожди еще полчаса. Дай ему этот маленький шанс. Может быть, он где-то задержался или случилось что-нибудь непредвиденное. Сделай это ради справедливости.

Зарон посмотрела на нее, потом отодвинула ногой чемодан к стене.

— 15 минут, — равнодушно сказала она. — И только ради уважения к тебе. Я правда, не знаю, приведет ли это к чему-нибудь хорошему, поскольку ты просишь таким дрожащим голосом, то я не могу тебе отказать. Пойдем в холл, послушаем пластинку. Но предупреждаю тебя, я буду считать секунды.

Она внимательно посмотрела на свои часы.

— 15 минут ради любви, а потом пусть она умрет и не воскреснет.

Поезд остановился теперь у какого-то полустанка.

Стремясь продолжить свой путь с максимальной скоростью, он открыл дверь вагона и выскочил на платформу.

— Что случилось? — спросил он. — Долго мы будем стоять? Мы уже стоим 14 минут.

— Откуда я знаю! Я только машинист. Если я вижу красный свет, то я должен стоять.

Затем машинист осмотрел его с ног до головы, его старую шляпу, засаленную куртку, брюки.

— Вы могли бы, пожалуй, подождать… Другой в вашем возрасте служил бы в армии.

— Заткни пасть! — крикнул он и пригрозил кулаком своему собеседнику, изумленному таким поворотом дела.

Затем внезапно перемахнул через перила, сбежал по лестнице и исчез в темноте. Машинист посмотрел ему вслед и пожал плечами.

— Поищи себе другой транспорт, — проворчал он.

Темная машина, перевозящая товары, монотонно тарахтела по шоссе. Ее фары освещали обочину, на которой лежала непроглядная ночь. Двое мужчин в кабине застыли в молчании друг возле друга. Их лица вырисовывались бледными овалами на ветровом стекле.

Мужчина за рулем не выказывал никакого желания завести разговор со своим попутчиком: он уже пытался сделать это, но тщетно. Педж сидел с окаменевшим лицом, лишенным всякого выражения. Трудно было догадаться, о чем он думает и что ощущает.

— Не можешь ли ты ехать быстрее? — сквозь зубы спросил он.

— Могу, — холодно ответил шофер, — но я этого не сделаю. Это все же моя машина и это наивысшая скорость для меня по шоссе ночью. У меня жена и дети. Если хочешь быстрее ехать…

Он кивнул на белую линию, проведенную по краю шоссе.

Дыхание Пэджа участилось. Он сжал губы и схватился за оружие в кармане своей куртки.

«Еще одно слово, — поклялся он себе, — я убью его. Пусть он заткнет свою проклятую пасть. Я не хочу никого убивать».

Мужчина за рулем замолчал. Палец Пэджа лежал на спусковом крючке. Спидометр продолжал показывать цифру 80.

Мужчина за рулем начал что-то напевать. Палец Пэджа снова прикоснулся к спусковому крючку. Он стал беспокойно ерзать на сидении. «Я не хочу убивать такого человека… — тоскливо молил он. — Я вообще не хочу никого убивать… Я не хочу этого, я только хочу»…

— Прекрати, — сказал он, изо всех сил сдерживая себя.

Водитель бросил на него полный укоризны взгляд.

— Ты очень обидчивый, да? — пробормотал он.

Вдруг машина остановилась.

— Что случилось? Почему ты остановился?

— Здесь наши дороги расходятся. Видишь там развилку? Если тебе надо на восток, ты должен дальше ехать прямо. А я здесь сворачиваю.

Быстрым движением Пэдж выхватил оружие и наставил на него.

— Выходи! — приказал он.

— Что… что ты задумал?

— Я сказал, выходи! И побыстрее!

Он сильно толкнул водителя плечом. Дверцы кабины распахнулись и тот наполовину вылез из кабины. Он изо всех сил схватился за дверцу, чтобы совсем не вывалиться.

— Подожди, что ты делаешь?.. А как же товары в кузове?..

Дверца захлопнулась. Водитель еще крепче вцепился в нее.

Пэдж поднял пистолет. Прогремел выстрел, руки разжались и исчезли в темноте.

— Ты хотел здесь повернуть, но твоя машина и я поедут на восток.

Пэдж нажал на педаль газа.

— И ты еще можешь считать себя счастливым, парень, что остался в живых!

Обеими руками он постучал в дверь. Она открылась. Навстречу ему робкими шагами вышла девушка и закрыла за ним дверь. По ее виду было заметно, что она немного выпила — один, самое большое два бокала. С ее губ свешивалась сигарета и еще одна торчала у нее за ухом, как карандаш.

— Ты опоздал, — сразу огорошила она его. — Она ушла уже четверть часа назад. Ты упустил ее пятнадцать минут назад.

— Откуда вы знаете, кто я?

— Узнала тебя, — резко ответила она. — Это просто написано на твоем лице. Почему ты не пришел раньше? Или почему вообще ты не оставил ее?

— Она была моей женой. Она поклялась, что будет со мной всю жизнь… Куда она ушла?

Девушка прислонилась к двери, вдруг почувствовала себя усталой. Усталой и пресыщенной всем на свете.

— Далеко. Лучше не спрашивай, это уже не имеет смысла. Возможно, она где-то в городе. Или, может быть, в каком-нибудь мотеле на шоссе.

Он провел рукой по лбу. Лицо его исказилось.

— Скажи мне только одно, — попросила она почти с детским любопытством, — разве это так плохо? В самом деле это так тяжело?

Ответа не последовало.

Она стояла, прислонившись к косяку двери, и смотрела ему вслед, пока его фигура медленно скрывалась во тьме.

Вдруг она бросила свою сигарету на пол с такой силой, что посыпались искры.

— Великий Боже! — воскликнула она. — Как ненавижу я любовь! — Затем повернулась на каблуках и закрыла дверь.

Она была одна в комнате. Она устала от ожиданий и засыпала. Комната мотеля была ярко освещена. Вероятно, она заняла ее на его имя с тем, чтобы он затем сюда пришел. Однако, он не явился. И, ожидая его, она заснула.

Жалюзи обоих окон были опущены, когда она еще раздевалась. Ее чемодан стоял раскрытый на стуле. Покрывало на кровати было откинуто.

Она спала, сидя за туалетным столиком, положив голову на руки. На ней был надет голубой халат на ночную рубашку. Ее щетка для волос, которой она, видимо, уже пользовалась, лежала возле ее руки. Рядом стоял маленький будильник, который она вынула из чемодана. Его тиканье было единственным звуком в комнате. Стрелки показывали без пяти одиннадцать. И хотя никто, кроме нее, не знал, когда собственно он должен придти, по положению ее головы можно было судить, что предполагаемый момент их встречи давным-давно прошел.

Вдруг ручка двери медленно повернулась, медленно и совершенно бесшумно. Казалось, будто кто-то снаружи пытается открыть дверь. Затем нажим ослаб и ручка вернулась в прежнее положение.

Никаких шагов, никаких звуков. Никаких признаков того, что кто-то пытался тайно войти. Но вскоре за опущенными жалюзями стало потихоньку открываться окно. Жалюзи выдвинулись в комнату, показалась сначала одна мужская нога, затем другая.

Она ничего не слышала. Она крепко спала.

Чья-то рука вцепилась в жалюзи, чуть придерживая их, затем быстрым движением подняла вверх.

Вслед за этим появился Бэкки, держа наготове пистолет. Он посмотрел на нее нежным взглядом, потом его взор принял ледяное выражение, когда он с лихорадочной поспешностью стал осматривать комнату.

Его движения были бесшумны. Бесшумны, как надвигающаяся смерть. Сначала он заглянул в ванную, держа оружие наготове, затем осмотрел шкаф, в котором она развесила платья.

Он убрал пистолет в карман своей куртки и взгляд его, обращенный к ней, стал мягким и всепрощающим. Он начал укладывать ее платья. Только один плащ оставил висеть. Она должна его надеть, когда отправится с ним домой.

Домой?

Они не имели собственного угла, она никогда не имела своей крыши над головой. Но их очаг всегда был там, где они были вместе.

Закрыв чемодан, он поставил его на пол.

Она не слышала, как щелкали замки чемодана. Тогда он подошел к ней, чтобы разбудить ее.

Он немного постоял возле нее, глядя на нее сверху вниз. В этот момент она могла видеть его лицо, затем могла понять, что ей нечего бояться. Никаких упреков, никаких вопросов, ничего. Только нежность была в его взоре.

Наконец он нагнулся и нежно поцеловал ее волосы.

— Зарон, — прошептал он. — Проснись, Зарон. Я отвезу тебя обратно ко мне.

Ее голова очень легко повернулась набок. Теперь он мог видеть ее профиль. Она усмехнулась коварно и злобно. Но ее взор померк навсегда.

Протянув за чем-то руку, он наткнулся на щетку, лежавшую на столике. Его взгляд упал на то, что под ней лежало. Листок бумаги и на нем две строчки:

Он медленно опустился перед ней на колени. Он попытался взять ее на руки, но как бы он ни брался за нее, ее тело повисало в разных направлениях. Наконец он положил ее на пол. Она все еще продолжала ухмыляться коварно и зло.

В отчаянии он обыскал ее чемодан, пытаясь найти там что-нибудь, чем бы он ей мог помочь. Он сам не знал, чем?!

А потом его пальцы прикоснулись к оружию. Со жгучей болью, запинаясь, сказал он:

— Я… не хотел этого, Зарон. Я не хотел этого, но ты не оставила мне другого выхода…

Низко склонившись к ней, он нашел ее холодные обезображенные губы. Он поцеловал их со всей нежностью, какую все еще чувствовал к ней.

— Спасибо, Зарон! Так чудесно было тебя любить…

Выстрел попал в них обоих. В ее, уже мертвое, и в его, еще живое тело. Их губы соприкоснулись вновь, когда голова его упала. Это был поцелуй Вечности.

Камерон и его шеф снова обратились к свидетельнице:

— Еще только один вопрос, Селеста…

Девушка сидела в кресле, положив ногу на ногу. Нетерпеливым движением она поставила ноги рядом и кончиком пальца ловко стряхнула пепел с сигареты.

— Опять вы принимаетесь за старое! Я не знаю, с кем вы, собственно, говорите. Меня зовут Рыжуха. Запомните это раз и навсегда.

Камерон и его шеф переглянулись.

— Извините, мы совсем не хотели задеть ваши чувства, — сухо промолвил шеф. — Нас трудно приучить к тому, чтобы не называть людей их настоящими именами. Хорошо, Рыжуха…

— Видите, это уже звучит лучше, — снисходительно заметила она. — Ну, что я могу еще для вас сделать?

— Зарон Пэдж носила украшение, медальон на цепочке на шее. Мы хотели бы расспросить вас об этом медальоне.

— Пожалуйста, не возражаю.

— Она носила его очень часто, не так ли?

— Все время. Она снимала его только когда мылась.

— А как она его носила? Можете ли вы нам это сказать? Можете ли вы показать нам это?

— Вот так, если воротничок ее платья… — Она вытянула шею и отвернула вниз вырез своего пуловера. — Всегда только под платьем. Никогда не носила поверх платья. Это была не очень ценная вещь, знаете ли… Просто своего рода личная память. Я сама видела его только тогда, когда она одевалась или раздевалась.

— Значит, его не могли видеть ни люди, которые встречались с ней на улице, ни те, которые с ней беседовали?

— Это исключено.

— Спасибо, это все, Рыжуха.

Она встала. Направляясь к двери, она чиркнула спичку о стену.

— Но… но я прошу вас… — растерянно пробормотал шеф, — только не о наши стены!

— Почему же именно не о ваши? — удивленно спросила она. — На что же они еще годятся!

Дверь за ней закрылась. Шеф обратился к Камерону:

— Что вы хотите этим доказать?

— Разве вы не видите, куда я клоню? К тому, что анонимное письмо мужу писал ни кто иной, как убийца. В течение того времени, когда он переманивал жену Пэджа, он мог говорить о своем дружеском отношении к ее мужу. И так шаг за шагом. В своем письме он упомянул о медальоне, чтобы доказать Пэджу, что действительно речь идет о его жене. Никто на улице не мог видеть этого медальона. Никто не мог видеть, поскольку он был совершенно закрыт платьем. Стало быть, только он мог написать это письмо.

— Почему он хотел выдать себя? Это безрассудно.

— Да, безрассудно и жестоко. Это настоящий садист! Он хотел причинить Пэджу страдания и вполне достиг этого таким путем. Мы уже слышали, что Робин сказал об этом.

— Очень хорошо. Но как это доказать?

— В сущности, он не интересовался его женой. Он и не любил ее и не стремился ее убить. Он убил ее не потому, что имел что-либо против нее самой, а только из-за того, что ненавидел Пэджа и по какой-то причине преследовал его. Жена служила только средством для достижения цели.

Шеф недоверчиво покачал головой.

— Ответьте мне только на два вопроса, — сказал Камерон. — Долго ли она страдала?

— Десять секунд, возможно даже двадцать. Это произошло быстро.

— А как долго он страдал?

— В течение недель, я полагаю. Так, во всяком случае, сказал Робин. Он мучился несколько недель, вплоть до самоубийства.

Камерон развел руками.

— Почему же, в самом деле, они были так измучены?

— Это, — мрачно молвил шеф, — совершенно новый аспект дела.

Камерону пришлось долго вести поиски в Тулсе. После расспросов, длившихся неделю, он только выяснил, где надлежит ему продолжать поиски.

Наконец, он нашел тот дом, который искал. На звонок ему открыла дверь маленькая энергичная хозяйка дома.

— Здесь живет Грэхем Гаррисон?

— Да, — дружелюбно ответила она. — Это мой муж.

— Спросите его, пожалуйста, помнит ли он Камерона?

Он не хотел пугать ее тем, что явился из полиции. Она поглядела на него доверчиво и беззаботно.

— Помнит ли он Камерона? — повторила она, как школьница, фразу, которую хотела передать мужу. Затем кивнула и отправилась выполнять поручение.

Вернувшись, она сказала с обескураживающей откровенностью:

— Он говорит, что не может вспомнить, но, несмотря на это, он сказал, что вы можете войти.

Камерон поблагодарил ее и последовал за ней. Он не мог осуждать Гаррисона за то, что он вторично женился, да еще на столь прелестной маленькой особе. Каждый мужчина может иметь свой собственный взгляд на семейное счастье. И, глядя на Гаррисона, с первого взгляда можно было сказать, что этот мужчина дышит полной грудью и наслаждается жизнью.

Он слушал по радио репортаж. Это было воскресенье, вторая половина дня. Он вежливо отставил радиоприемник и не выказал никакого неудовольствия по поводу нарушения своего занятия.

— Вы пришли из восточного бюро нашей компании? — осведомился он. — Мы с вами там встречались?

И, заметив, что Камерон недоумевает, добавил:

— Я имею в виду «Стандарт Ойл Компани».

— Нет, — ответил Камерон, — мы познакомились не там. Я не уверен, помните ли вы, но…

Он оглянулся, они были одни. Хозяйка отправилась заниматься домашними делами, которые, видимо, больше интересовали ее, чем личные дела мужа.

Гаррисон сразу вспомнил. Он щелкнул пальцами и обратился к Камерону:

— Конечно, теперь я вспомнил! Вы тот сотрудник полиции, который посещал меня несколько раз. В то время, когда уже умерла Жанетта. Садитесь.

Он тотчас предложил Камерону сигареты и питье.

Камерон встал еще раз и предусмотрительно закрыл дверь.

— Мы можем поговорить с вами наедине?

— Разве это так серьезно?

— Не следует допускать, чтобы ваша жена услышала об этом, — ответил он. — Дело не из приятных.

— Теперь она долго не покажется сюда, — заверил его Гаррисон с гордостью новоиспеченного супруга. — Сегодня она готовит свой первый воскресный обед. Мне даже ни разу не удалось войти в кухню.

— Вы счастливый человек, мистер Гаррисон, — невольно заметил Камерон.

— Я долгое время был совсем одинок, — сознался он.

Камерон снова сел.

— Итак, перейдем к делу. Мне очень жаль, что пришлось вас побеспокоить. Я не хотел бы вспоминать о прошлом, но в этом случае у меня нет иного выхода. Вы единственный человек, кто может мне помочь.

— Это действительно звучит серьезно.

— Да, так оно и есть.

Он достал из кармана фотографию, которую захватил с собой, и показал ее Гаррисону.

— Вы знали этого мужчину по имени Хью Стрикленд?

— Этого мошенника? — с презрением сказал он и кивнул. — Насколько мне известно, его казнили на электрическом стуле. Я знал, что это так кончится.

— Иными словами, вы знали его очень хорошо?

— Более или менее, но это доставило мне только неприятности. Я порвал с ним всякие отношения еще до смерти Жанетты. Она хотела, чтобы я покончил с ним всякие дела. В конце концов, Флоренс Стрикленд была ее лучшей подругой. Знаете ли, я ей Богу, не щепетильный мужчина, но когда мужчина поступает так по отношению к женщине…

Камерон умело обошел этот момент.

— Боюсь, что мы разойдемся во мнениях по двум пунктам, мистер Гаррисон. Но это, естественно, ничего не меняет, и вы все же сможете мне помочь. Первое — это смерть вашей первой жены.

— Ах, вы еще полагаете, что Жанетта умерла неестественным образом…

— Так оно и есть. И я своего мнения не изменю.

— Ну, это ваше дело. Что же касается меня…

— Второе, мистер Гаррисон, вас возможно удивит, но я вовсе не уверен в том, что Стрикленд — убийца мисс Холлидей, по совести говоря.

Гаррисон был очень удивлен.

— Я посетил его перед смертной казнью. Он снова говорил мне то же, что и при аресте. А именно, что возле трупа лежала записка, которая смогла бы сыграть решающую роль для объяснения дела. Записка эта могла спасти ему жизнь.

Камерон наклонился вперед и продолжал еще более убедительным тоном:

— Я лично сомневался, что эта записка существовала в действительности, а Стрикленд так и не смог этого доказать. И я тем более сомневался, поскольку знал, что вы получили подобное же сообщение, когда умерла ваша жена. И только ровно через год я обнаружил в третий раз подобную записку в связи с совершенно другим делом. Теперь вы понимаете, почему я снова пришел к вам?

Гаррисон кивнул. Слова Камерона невольно произвели на него сильное впечатление.

— Ну, давайте пойдем дальше, — сказал он. — Вы были знакомы с одним молодым человеком по имени Бэк или Бэкки Пэдж?

Гаррисон подумал, затем энергично покачал головой.

— Его полное имя Бэкки, — пытался помочь ему Камерон. — Я проверял по свидетельству о рождении. Он родился в Лэнсинге, штат Мичиган.

— Нет, — упорствовал Гаррисон. — Нет. — Затем продолжал задумчиво: — Пэдж, Бэкки Пэдж… Нет, определенно, нет!

— Вы вполне уверены?

Гаррисон пожал плечами.

— Это имя мне ни о чем не говорит. Вполне возможно, что я видел этого человека или, может быть, когда-то был с ним немного знаком.

— Хорошо. Попытаемся по-другому. Посмотрите сюда.

Камерон протянул ему фотографию, на которой были сняты два солдата.

— Посмотрите вот на этого, справа. И попробуйте представить его себе без формы. — И, чтобы ему помочь, протянул ему увеличенный снимок.

Гаррисон внимательно рассмотрел фото.

— Да, — сказал он, немного подумав, — это лицо я видел где-то раньше… Подождите, только где?..

Он снова откинулся на спинку кресла. Потом взял фото и посмотрел еще пристальнее.

— Попытайтесь вспомнить, — ободрял его Камерон.

— Это было не в нашем филиале… это было где-то в другом месте… где-то…

Он закрыл глаза. Вдруг вскочил на ноги и ударил кулаком по столу. Бумаги полетели на пол.

— Конечно!.. Это был наш проводник, который всегда сопровождал нас при наших полетах. Мы были неопытными, а он был единственным, кто хорошо ориентировался. Он всегда находил для нас лучшие места. Наконец-то я вспомнил!.. Мы звали его Бэкки. Бог мой, я уже много лет даже не вспоминал о нем!

— И куда он вас сопровождал? — допытывался Камерон. — Что это были за полеты?

— Он сопровождал нас в полетах на рыбалку. Мы состояли тогда в маленьком спортивном клубе. Мы называли его Рац-Рил-Клуб. Два или три раза в год мы организовывали коллективные полеты, отдыхая от повседневной суеты. Вы хорошо понимаете, что я имею в виду?

Камерон вздохнул.

— Я правильно поступил, что посетил вас, — сказал он. — Хорошо сделал, что разыскал вас. Теперь мы стоим перед основным вопросом. Имели ли вы, помимо этого клуба, какие-либо контакты со Стриклендом?

Тот кивнул.

— Да, и еще задолго до того, как мы организовали клуб. Потом, правда, у нас ничего общего не было. Потом наш клуб распался.

— А с Пэджем?

— Нет, я не был с ним знаком до этого и не видел его впоследствии. Я встречался с ним только во время полетов. После полетов мы с ним прощались.

— Значит, с этими двумя мужчинами вы были только во время полетов?

— Правильно.

— Видите ли, для меня вы и эти двое находились в одной непосредственной связи. Во-первых, из-за этих таинственных записок, и, во-вторых, из-за определенной даты, 31 мая. Ваша первая жена умерла в этот день, у Стрикленда — ну, скажем, его хорошая подруга — была убита 31 мая, и трупы Бэкки Пэдж и Зарон Пэдж были найдены тоже 31 мая… Для двух таких случаев можно допустить простое совпадение, но для трех всякая случайность отпадает. Вдобавок все трое были знакомы друг с другом.

К тому же выводу приводят нас и те послания, которые каждым из вас были получены. Все эти записки имели сходное содержание. Правда, я видел только две из них, но, по словам Стрикленда, содержание оставленной ему записки соответствует двум другим. И сам он не мог придумать этого, так как не знал о существовании обеих других.

Все это приводит нас к исключительно важному выводу, так сказать, к ключевому пункту. Это означает, что не исключена возможность того, что подобные записки и те же даты могут иметь огромное значение и для других людей. Я не могу принимать решительных мер, пока не пойму смысла и цели всего этого. Поэтому вы должны мне сейчас сказать, сколько еще человек состояло членами вашего спортклуба. Я должен узнать их имена с тем, чтобы мог их предостеречь и предотвратить дальнейшие беды.

— Я охотно сделаю это, — ответил Гаррисон. — Клуб состоял из очень небольшой группы людей. Всего из пяти человек.

Он пересчитал их по пальцам:

— Кроме Стрикленда, этого Пэджа и меня, там было еще двое. Их имена были…

Однажды вечером его можно было снова увидеть в маленьком городке возле обвешенной витрины аптеки Гритиса. Там, куда он всегда приходил. Он стоял и ожидал с отсутствующими и полными тоски глазами, как фантом, явившийся из Вечности.

Городок изменился, люди его уже не узнавали. Они не знали его в лицо. Только площадь оставалась такой же, как прежде.

Это было воскресенье, первое июня. Площадь была ярко освещена. Толпились люди, прогуливались парочки влюбленных.

Он не бросался никому в глаза. Он недавно подстригся и надел новый галстук, как человек, явившийся на свидание.

Время от времени, слегка улыбаясь, он посматривал на часы с видом человека, который знает, что его девушка может опоздать.

Вдруг кто-то заговорил с ним:

— Хэлло, Джонни! Узнаешь меня?

Никакого ответа.

— Мы вместе играли в баскетбол. В Ред-Вашбурн клубе. Ты, конечно, помнишь: Эд Тайлор, Джонни?!

Снова никакого ответа.

— Что с тобой случилось? Что ты так уставился перед собой? Я долгое время помогал хозяину в овощном магазине. Теперь магазин принадлежит мне. Ты помнишь дочь Аллена? Она стала моей женой.

Он продолжал смотреть на него пустыми глазами и не проронил ни слова.

Эд не был уверен, он смутился. Наконец он оставил его в покое.

— Я был уверен, что это Джонни Марр, — сказал он жене, продолжая с ней свой путь. — Не мог же я так обмануться. Ты его помнишь или нет?

Она безучастно пожала плечами.

— Удивительно, что он не сказал мне ни слова. Он стоял там как мумия, как призрак. Пожалуй, верно то, что я о нем как-то слышал. Будто он вдруг потерял рассудок…

— Пойдем, Эд, — поторопила его жена нетерпеливо. — Смотри, милый, чтобы нам успеть взять хорошие билеты в кино. Я не хочу снова далеко сидеть.

Время шло, площадь опустела, люди расходились. Никто не посмотрел на него, уходящего. Никто не знал, когда и куда он ушел.

Но на следующее утро, когда взошло солнце, угол возле аптеки опустел. Никто больше там не стоял. Вечером там тоже никого не было, как и в последующие вечера.

Только сторож Фридховского кладбища мог бы кое-что рассказать, если бы его спросили. Но никто не интересовался и никто не спросил его. На следующее утро на одной могиле лежал свежий венок из цветов. Он был тайно положен в ту ночь первого июня.

Положен перед надгробным камнем, на котором была надпись: