Вулкан жив

Глава 21 МУКИ

Я вновь вернулся из тьмы, но только теперь знал, как и почему. Для большинства людей узнать о своем бессмертии было бы великим счастьем. Разве это не вечное стремление человечества — продолжаться, жить дальше, увеличивать число отпущенных лет? Криогеника, омоложение, клонирование, даже договоры с колдовскими созданиями… В науке ли или в суеверии, но человек всегда искал способы избежать конца. Он всегда попытается обмануть смерть, если сможет, и все ресурсы своей жизни посвятит тому, чтобы продлить ее еще хоть немного.

Меня нельзя убить. Во всяком случае, ни я, ни мой злобный брат не знаем, как можно это сделать. Это не закончится. Никогда.

Знать, что ты бессмертен, — это знать, что время ничего не стоит, что любая цель, которую ты перед собой поставишь, однажды может быть достигнута. Ты не состаришься. Ты не станешь калекой или не одряхлеешь. Ты никогда не умрешь.

Для многих людей бессмертие стало бы величайшим даром.

Для меня оно стало источником отчаяния.

Когда я очнулся, призрачная боль в груди напомнила мне об орудии, которым заколол меня брат. Керз не сумел меня убить. Он пытался, старательно пытался. И невольно возникал вопрос, что же он предпримет в следующий раз.

Ответ не заставил себя ждать.

Попытавшись пошевелить руками, я осознал, что не могу этого сделать. Я еще не до конца пришел в себя и не сразу понял, что меня не сковывали цепи и я не находился в жутком зале, где моя слабость столь многих обрекла на смерть, — меня поместили в совершенно новую ловушку.

Сначала я почувствовал на плечах груз, тяжелый и колющий. В мою плоть были вогнаны болты и гвозди. Конструкция, на которой меня распяли, представляла собой некий металлический каркас человекоподобной формы, усеянный шипами и иглами и снаружи, и внутри, в сторону носителя. Грубый механизм сжимал челюсть, не давая открыть рот. Губы были сшиты проволокой. Ноги и руки были закованы в металл, при этом от рук отходили клинки.

Кто-то дернул за ниточки моей ссутулившейся марионетки, и я почувствовал, как моя левая нога поднялась и опустилась, сделав один шаг.

— Хннн… — попытался я заговорить, но лезвие во рту заглушило все протесты.

Я стоял в коридоре с настолько низким потолком, что мой бронированный каркас задевал его. Массивная металлическая машина смерти заполняла тоннель в ширину. А впереди, в почти непроглядном сумраке, я увидел глаза — широко распахнутые, но округлившиеся еще больше при виде меня или того, во что я превратился.

— Бежим! — сказал мужчина в грязной и изорванной форме Армии своему спутнику. Они помчались в темноту, а я последовал за ними, царапая металлической головой потолок. Сначала я шагал медленно, но скорость неуклонно возрастала. Повернув за угол, я увидел их: они выбрали неверное направление и оказались в тупике. Я уловил аммиачный запах и понял, что один из солдат обмочился. Второй пытался сорвать со стены трубу, рассчитывая использовать ее в качестве импровизированного оружия, не желая умирать без боя.

Он взмахнул ей для пробы, как человек у костра, пытающийся отогнать хищника зажженным факелом. До меня донесся тихий щелчок металла: где-то далеко повернули рычаг. Коридор вдруг залил резкий свет от фонарей на моем каркасе, ослепив двоих смертных. Я пытался сопротивляться, но бронированная оболочка бросила меня на них, и зазубренные лезвия на руках с хриплым ревом ожили.

Я пытался остановить их. Я напрягал мышцы и бился, но едва мог пошевелиться. Всего лишь пассажир в этой машине — и мне оставалось лишь смотреть, как я перемалываю людей в кровавые ошметки, и слушать их крики. Все закончилось милосердно быстро, и в воздухе опять повисла тишина. Ее нарушал лишь шум моего отчаянного дыхания и шлепки плоти, комками падавшей на пол с забрызганного каркаса.

Кто-то пробежал за спиной, и мой убийственный доспех развернулся, словно почуяв жертву. Я опять зашагал по коридору в погоне за новыми жертвами. Я боролся, но не мог ни остановить, ни замедлить машину.

В глубине следующего тоннеля виднелось три силуэта — еще одни рабы моего брата. Меня заковали в смерть и выпустили на них в эти коридоры. Керз вынуждал меня убивать их.

Моя неуклюжая поступь превратилась в бешеный бег, грохочущие шаги похоронным звоном отдавались в ушах. Опять включились фонари, накаляя воздух и жужжа у лица, и я разглядел этих троих. Небритые дюжие ветераны, с мрачным видом хранившие спокойствие, пока я бежал на них. Один соорудил из куска обшивки топор, обмотав узкий конец тряпкой, чтобы использовать его в качестве рукояти, у второго была импровизированная дубинка, как у моей последней жертвы, третий просто сжимал кулаки.

Какая сила духа и какая безумная храбрость. Но это их не спасет.

— Давай! — крикнул мне человек с топором. — Сюда!

Мой бронированный корпус подчинился, отвечая на вызов включением пил.

Приближаясь к другому коридору, пересекавшемуся с тем, в котором я находился, я понял, что делали ветераны. Мой кукловод — нет.

Когда я слепо направился мимо второго коридора на троих людей, кричавших и свистевших мне в нескольких метрах за пересечением, другая группа пленников захлопнула ловушку. Выпад копья задел ребра, заставив меня поморщиться. Затем оно вонзилось в левый наруч, перерезав часть кабелей. Наружу хлынуло масло и другие жидкости.

Я уже поворачивался лицом к первому нападающему, когда по правому бедру ударили топором. Он повредил металл, но броня приняла на себя всю силу атаки. Пила устремилась к противнику, однако в этот момент лопнули кабели, и конечность безжизненно повисла.

Легионер с жестким лицом смотрел на меня снизу вверх, отводя копье назад для нового выпада. Он был закован в черное и белое Гвардии Ворона, хотя его броня и иконография видали и лучшие дни. Я выбросил вперед еще работавшую правую руку и снес воину голову прежде, чем он успел атаковать во второй раз.

Когда черный клювоносый шлем укатился в темноту, мои фонари погасли, и все, кто был в засаде, атаковали одновременно. Я развернулся, вскрыв двух солдат-ветеранов и вывалив их внутренности на металлический пол. Третий наклонился, чтобы подобрать упавшую дубинку товарища, но не успел он схватить ее, как мою ногу выбросило вперед. Удар пришелся ему прямо в грудь. Я слышал, как хрустнули его ребра, и видел, как он пролетел по коридору и упал безжизненной кучей.

Мой последний противник снова атаковал, сосредоточившись на поврежденной руке, разбрасывавшей искры и брызгавшей маслом. В поле зрения вошел еще один легионер. И мое сердце рухнуло, когда я увидел цвет его доспехов.

Изумрудно-зеленый.

Он был широкоплечим, а на погнутом наплечнике виднелся потускневший символ 15-й роты.

Неметор…

Я был уверен, что он погиб. Но Керз спас его. Затем, чтобы я сам его уничтожил.

Мой сын не узнал меня в саркофаге машины. Пригнувшись и пропустив над собой пробный взмах остававшейся пилы, он рубанул по моей левой руке и вырвал несколько шипов, пронзавших нервы. Руке вернулась чувствительность, и я осознал, что вновь могу ей пошевелить. Я поднял жужжащую пилу, смотря, как надежда Неметора превращается в ужас при виде оружия, которое начало двигаться, хотя должно было быть уничтожено, и обратил ее на себя. Инерция яростных атак машины вогнала пилу в грудь, позволив ей вгрызться сначала в металл, а потом и в плоть.

Я держал ее внутри, пока тьма не начала подбираться к краям зрения, пока смерть, какой бы краткой она ни была, не вернулась.

— Умно, — услышал я голос своего брата.

Я открыл глаза, заморгал и понял, что машину смерти сняли, и я вновь оказался в своей камере.

— Я одновременно впечатлен и разочарован, — сказал он.

Сначала я увидел кобальтово-синюю броню с золотой каймой, строгое и благородное лицо и коротко подстриженные светлые волосы — воина, политика, строителя империй.

— Жиллиман? — с надеждой выдохнул я, на мгновение утратив связь с реальностью.

Но потом я все понял, и на лицо легла тень.

— Нет… Это ты.

Я сидел, прислонившись спиной к стене, и злобно смотрел на своего брата снизу вверх.

Увидев выражение моего лица, Керз рассмеялся.

— Мы уже совсем близко, да?

— Как долго? — прохрипел я, чувствуя вкус пепла во рту и новую отметину на спине.

— Пара часов. Это происходит все быстрее.

Я попытался встать, но оказался еще слишком слаб и откинулся назад.

— Сколько?

Керз прищурился.

Я уточнил:

— Сколько раз ты пытался меня убить?

Мой брат сел напротив меня, на расстоянии вытянутой руки — судя по его виду, он не боялся кары за все, что со мной сделал и что продолжал делать. Он кивнул на стену позади.

Я повернулся и увидел в обсидиане собственное отражение. Я также увидел Керза, а сразу за ним — Ферруса Мануса, от которого теперь оставался лишь ходячий скелет в броне примарха.

— Видишь их? — он указал на многочисленные почетные шрамы, выжженные на спине. Некоторые выделялись среди прочих: это была группа свежих отметин, которые я не помнил и с которыми не мог связать ни одной клятвы.

Керз наклонился ко мне и прошептал на ухо:

— Новый шрам за каждый раз, брат…

Их были десятки.

— И каждый раз ты возвращался, чтобы мучить меня, — добавил он.

Я обернулся к нему:

— Мучить тебя?

Керз встал, бросив на меня тень, несмотря на слабое освещение в камере. Он выглядел почти печальным.

— Я в растерянности, Вулкан. Я не знаю, что с тобой делать.

— Так отпусти меня. Какой смысл убивать меня раз за разом, если я не могу умереть?

— Потому что мне это нравится. Каждая попытка дает надежду, что ты останешься в мертвых, но вместе с ней несет и страх, что мы навеки друг друга потеряем.

— Сантименты безумца, — сплюнул я.

Керз посмотрел на меня едва ли не сочувственно.

— Однако мне кажется, что я здесь не один такой. Наш мертвый брат все еще с нами? Феррус тут?

Услышав свое имя, труп распахнул рот, словно ему стало весело. Сложно было определить выражение лица, лишенного глаз и большей части плоти.

Я кивнул, не видя смысла скрывать, что вижу неумирающее воплощение Ферруса Мануса.

— Я так и думал, — сказал Керз, все глубже погружаясь в тоску. — Наш отец дал тебе бессмертие. Знаешь, что он дал мне? Кошмары.

Он еще больше помрачнел; на лице отразилось искреннее страдание. На мгновение мне открылась истинная сущность моего брата, и несмотря на все, что он сделал или утверждал, что сделал, мне стало его жаль.

— Они преследуют меня, Вулкан.

Керз больше не смотрел на меня. Он разглядывал собственное отражение в обсидиане. Казалось, что он и раньше так делал, и я невольно представил, как он кричит во тьме, но никто не слышит его ужаса.

Владыка страха боялся. Мне подумалось, что Фулгрим, с его испорченностью, оценил бы эту иронию.

— Как мне вырваться из тьмы, если тьма — часть меня?

— Конрад, — позвал я. — Скажи мне, что ты видишь.

— Я Ночной Призрак. Я смерть, что обитает во тьме… — ответил он, но разум и голос его были далеко. — Конрад Керз мертв.

— Он стоит передо мной, — не сдавался я. — Что ты видишь?

— Тьму. Бесконечную и вечную. Все это бесполезно, брат. Все, что мы делаем, все, что когда-либо было или будет сделано… Все это неважно. Все. Я в страхе. Я — страх. Как же балансировать на этом лезвии?

— У тебя есть выбор, — сказал я, надеясь, что в моем брате еще оставалась хоть крупица братской привязанности, хоть какой-то след рациональности. Они будут глубоко захоронены, но я мог извлечь их на поверхность.

Он перевел на меня взгляд — потерянный, лишенный всякой надежды. Керз был словно паршивый пес, которого слишком много били.

— Неужели ты не видишь, Вулкан? Нет никакого выбора. Все решено за нас: и моя судьба, и твоя. Поэтому я выбираю единственное, что мне доступно. Анархию и ужас.

И тогда я понял, что именно было сломано в моем брате. Его тактика, его нестабильное поведение — все было вызвано этим изъяном. Из-за этого он и уничтожил свой родной мир.

Дорн увидел таившееся в нем безумие. Полагаю, тогда, на Хараатане, я тоже его чувствовал.

— Позволь помочь тебе, Конрад… — начал я.

Лицо Керза, бледное, как алебастр, с глазами темными, как оникс, и такими же холодными, преобразилось. Его губы изогнулись в тонкой, змеиной улыбке, и я понял, что потерял его и свой шанс воззвать к той человечности, что еще в нем была.

— О, ты бы очень этого хотел, не сомневаюсь. Какая возможность проявить свое благородство! Вулкан, защитник простого люда, из всех нас самый приближенный к земле. Но теперь ты не на земле, так ведь, брат? Ты далеко от своей дорогой стихии. Ну как тебе во тьме со мной, не холодно? — ядовито спросил он. — Ты ничем не лучше меня, Вулкан. Ты точно такой же убийца. Помнишь Хараатан? — издевательски поинтересовался он.

Я помнил — и опустил голову, подумав о том, что тогда сотворил и что готов был сотворить.

— Ты был не в себе, брат, — прошелестел Феррус, испуская могильное дыхание через щеки черепа. — Ты не был бесхребетным.

Керз, судя по всему, не заметил.

— Отцовские дары растрачены на тебя впустую, — продолжал он. — У тебя есть вечная жизнь, и что бы ты с ней делал? Вспахивал бы поля, выращивал бы урожай, построил бы кузницу и изготавливал бы там плуги и тяпки. Фермер Вулкан! Меня от тебя тошнит! Жиллиман — пустышка, но у него хотя бы есть амбиции. У него хотя бы была империя.

— Была?

— Ооо, — улыбнулся Керз, — ты ведь не в курсе?

— Что случилось с Ультрамаром?

— Это неважно. Ты его никогда не увидишь.

Меня вдруг охватил страх за Робаута и всех оставшихся верными братьев, которые могли привлечь внимание Керза. Если он так поступил со мной, то как же мог поступить с остальными?

— Неметор… — сказал я, когда в памяти всплыли обрывки последней пытки, включая появление сына, которого я считал погибшим. — Был ли он?..

— Реален? — подхватил Керз, ухмыляясь.

— Ты убил его? — не отступал я.

— Тебе до смерти хотелось бы это узнать, да, брат? — он поднял руку. — Извини, неудачно выразился. Ты его еще встретишь, перед финалом.

— То есть это когда-то закончится?

— Так или иначе, Вулкан. Да, я искренне надеюсь, что это закончится.

А потом он оставил меня, уйдя в тень. Я наблюдал за ним до самой двери из камеры. Когда она открылась, я увидел полосу очень слабого света и задумался, насколько же глубокой была моя тюрьма. Я также расслышал торопливый разговор и понял, что снаружи творится какой-то беспорядок. Я не разобрал, что пробормотал Керз, но в его отрывистых ответах чувствовалось раздражение. Кто-то стремительно прошагал, грохоча ботинками по полу, но звук оборвался, когда дверь камеры захлопнулась.

Лампы, горевшие в альковах боковых стен, погасли, и вернулась тьма, а вместе с ней — тихий презрительный смех моего брата.

— Феррус, помолчи, — сказал я.

Но он только громче засмеялся.