Вулкан жив

Глава 28 ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ПОРОКИ

Ночь в последний раз опустилась на Хартор. Благодаря совместным усилиям Имперской армии — пехоты и бронетанковых войск, — титанов из Легио Игнис и двух легионов космодесанта Хараатан был наконец официально объявлен приведенным к Согласию. И теперь, когда работа воинов была закончена, Имперская администрация с ее армией логистов, кодификаторов, сервиторов, инженеров, фабрикаторов, классификаторов и писарей могла приступить к долгому процессу реколонизации Сто пятьдесят четыре Шесть — к возвращению его в лоно Империума.

Хараатан изменит свое название и названия всех своих городов и иных важных географических мест. Пока что достаточно было простых обозначений — таких, как код, присвоенный планете, когда Военный совет дал разрешение на войну за Согласие. Позже для нее выберут новые названия, чтобы помочь колонистам с адаптацией, чтобы мир стал для них своим — преданным имперским миром с преданными имперскими жителями.

Слово «Хараатан» и вся его атрибутика ассоциировались с мятежом и раздором. Смена названий лишит их силы, даст новые символы.

Один из этапов этой трансформации начался с вывоза всего населения Хараатана. Эти мужчины, женщины и дети — будь они виновны в мятеже или невинны — больше никогда не увидят свой дом. Некоторые отправятся в каторжные колонии, других отошлют на миры, нуждающиеся в законтрактованных рабочих, часть казнят. Но в конечном итоге культурный след хар-таннцев будет стерт навеки.

Логист Мурбо не думал об этом, в последний раз перед отправкой транспорта проверяя, все ли в порядке. После нескольких часов утомительных допросов и заполнений реестров, ему показавшихся днями, Департаменто Муниторум при содействии целой армии клерков Администратума наконец собрали и распределили население Хартора. Этот город был последним. Он также был одним из самых крупных. Мерзкая пульсация в голове Мурбо даже отдалено не подходила под определение головной боли, поэтому ни настроения, ни усердия у него не осталось.

Он не заметил запаха, пройдя мимо первой машины. За ним следовала стая сервиторов и лексмеханик, но их чувство обоняния уже давно не беспокоило, поэтому вопросов от них не поступило.

Было темно, а со стороны пустыни дул холодный ветер. Мурбо не терпелось вернуться в свою каюту на корабле: там можно было согреться самому и согреть внутренности. Он как раз приберег бутылочку для такого случая.

Ему предстояло проверить, внести в реестр и заверить более пятидесяти машин, после чего подтвердить пункт назначения у пилота и внести эти данные в планшет, который сейчас держал в руке. Протокол Администратума требовал также провести визуальный осмотр: убедиться, что никто не забыт. В хаосе, следующем за успешным приведением к Согласию военными усилиями, нередко забывали о целых толпах народа.

Первая партия бывших хар-танцев — узников, определенных в каторжные колонии, — уже ушла. Работа Мурбо касалась отправки тех, кому было предназначено стать имперскими жителями на дивных новых мирах. Он не был уверен, кому сочувствует больше, но жалость его жила недолго. Таковы были плоды, которые пожинали восстающие против Империума.

Он осветил отсек слабой лампой, увидел пассажиров, с мертвыми глазами размышляющими о своем будущем, и прикинул их число по головам. Поначалу казалось, что все в порядке, но когда Мурбо закончил со второй машиной и уже собирался идти к третьей, он вдруг остановился.

— Тебе не показалось, что они сидят слишком тихо? — спросил он лексмеханика.

Сгорбленного клерка вопрос привел в недоумение.

— Подозреваю, они размышляют о безрассудности своего мятежа против Империума.

«Нет, — подумал Мурбо. — Дело не в этом».

Мурбо страшно хотелось покончить с работой и вернуться в свою каюту, чтобы отправиться за пределы Сто пятьдесят четыре Шесть, но бывшие хар-танцы обычно вели себя громче.

А еще этот запах, разносимый ветром пустыни и становящийся все отвратительнее.

Он включил лампу поярче и направился обратно к первой машине.

— Трон… — выдохнул он, еще раз посветив в кабину.

Мурбо в панике подбежал к следующей машине и опять посветил внутрь. Потом к третьей, четвертой, пятой. После двенадцатой его стошнило.

Не разгибаясь, он махнул рукой на лексмеханика, который подбежал на помощь.

— Не заглядывай, — предупредил он, а затем спросил: — Кто еще остался на поверхности?

И опять на лице сутулого, тщедушного, одетого во всем бурое механика появилось недоуменное выражение.

— Кроме нас?

— Из военных, — уточнил Мурбо, вытирая подбородок.

Лексмеханик сверился с планшетом.

— Согласно реестрам Муниторума, все войска покинули поверхность… — он помолчал, подняв морщинистую руку, пока читал дальше, — но на земле еще остались два легионерских транспорта.

— Свяжись с ними, — приказал Мурбо. — Немедленно.

Вулкан в одиночестве стоял в просторном грузовом отсеке «Ночного бегуна». Обычно корабль использовался для транспортировки оружия, пайков и мириадов прочих предметов снабжения, необходимы в войне. Этой ночью он повезет мертвых. Вдоль части восточной стены стояли гробы, но их, к счастью, было немного благодаря тому, что осада Хартора завершилась быстро и бескровно. Но вот сколькими жизнями было заплачено за эту бескровность… Жизнями, оконченными в боли, в муках… Вулкан слишком хорошо знал ответ на этот вопрос.

И резней в Хар-танне кровопролитие не закончилось. Мятеж, произошедший во время распределения харторцев, вылился в множество смертей. И хотя он подозревал, что часть ответственности лежала на Повелителях Ночи его брата, он не мог не чувствовать виноватым и себя.

Сериф лежала перед ним в гробу. Тот представлял собой простой, лишенный украшений металлический контейнер со встроенным криогенератором: чтобы замедлить процесс разложения и доставить погибших к месту погребения неиспорченными. Медике промыли ее раны, но пятна крови на одежде остались. Не будь их и этой мертвенной бледности, Вулкан мог бы поверить, что она просто спала.

Он хотел сказать ей, как ему жаль, что она мертва, как ему жаль, что он не выслушал ее во время сожжения Хар-танна и не удовлетворил ее просьбу об интервью. Он давно решил, что его история должна быть рассказана и что сделает это Сериф. Но не теперь. Труп ничего не расскажет.

Он склонил голову, беззвучно прося прощения.

— Почему именно она? — раздался из теней тихий голос.

Вулкан не обернулся, но поднял взгляд.

— Почему ты до сих пор здесь? — спросил он, тут же посуровев.

— Я искал тебя, брат, — сказал Керз, становясь рядом с Вулканом.

— И ты меня нашел.

— Ты, кажется, не в настроении. — Иной мог бы подумать, что ответ его обидел. — Неужели ты не рад меня видеть?

Теперь Вулкан смотрел на него. В глазах его горела нескрываемая злоба.

— Говори, что хотел сказать, и оставь меня.

Керз фыркнул, словно его все это забавляло.

— Ты не ответил на мой вопрос. Почему из всех смертных, погибших для того, чтобы привести этот мир к Согласию ради нашего Империума, эта вдруг значит так много?

Вулкан опять перевел взгляд вперед.

— Я оберегаю жизнь. Я защитник человечества.

— Разумеется, брат. Но то, как ты бросился к ней, презрев опасность… Это выглядело так… воодушевляюще. — Керз улыбнулся, затем улыбка превратилась в оскал, и, будучи не в силах и дальше притворяться, он рассмеялся. — Нет, извини, — он бросил смеяться и посерьезнел. — Я озадачен, Вулкан. У тебя мягкое сердце, и я знаю, как дороги тебе эти ничтожества, но чем эта отличилась, что ты так о ней скорбишь?

Вулкан повернулся к нему и уже собирался ответить, когда в его ухе затрещала вокс-бусина. Оба примарха были без шлемов, но связь с боевой группой по-прежнему имели.

Когда глаза одного округлились, другой сощурился, и Вулкан понял, что Керз слышит то же сообщение.

Вулкан протянул к брату руку, схватил его за горжет и подтянул к себе. Керз улыбнулся и не стал сопротивляться.

— Ты это сделал? — спросил Вулкан. — Ты это сделал? — проревел он, когда Керз не ответил.

Улыбка Керза истончилась и превратилась в тонкую линию из сжатых бледных губ.

— Да, — прошипел он, глядя на него своими холодными глазами.

Вулкан отпустил его, оттолкнув прочь, и отвернулся.

— Ты убил… их всех.

Керз изобразил удивление.

— Брат, они были нашими врагами. Они подняли на нас оружие, пытались нас убить.

Вулкан опять взглянул на него с гневом, едва ли не с мольбой, с отвращением перед тем, что Керз сотворил.

— Не все, Конрад. Ты убил невинных и слабых. Что дают их смерти, кроме удовлетворения садистской жажды кровопролития?

Керз, казалось, честно задумался над вопросом. Он нахмурился:

— Боюсь, что ничего, брат. Но чем это отличается от того, что ты сделал с той эльдар? Она была всего лишь ребенком и не могла представлять для тебя опасности. Мятежникам Хараатана подарили быструю смерть. Я, по крайней мере, не сжигал их заживо.

У Вулкана не было ответа. Он убил этого ребенка в гневе, из-за горя по Сериф и в наказание за смерти, вызванные вырвавшимися на свободу ксеносами. А возможно, еще потому, что он ненавидел их, этих эльдар, за набеги на Ноктюрн и боль, причиненную его жителям.

Керз заметил сомнения брата.

— Видишь, — прошептал он, подойдя вплотную, — наши натуры очень даже похожи, брат, разве нет?

Вулкан взревел, поднял второго примарха и швырнул его через весь отсек.

Керз прокатился по полу с визгом брони, царапающей металлический настил. Он уже стоял на ногах, когда Вулкан бросился на него, и успешно заблокировал кулак, направленный в лицо. Его ответный удар, пришедшийся Вулкану в грудь, отдался в ребрах даже несмотря на броню. Вулкан охнул от боли, но обхватил его голову руками и дернул ее вниз, к поднимающемуся колену.

Керз отшатнулся, плюясь кровью. Не давая ему времени прийти в себя, Вулкан перехватил его за талию и повалил на спину. От яростного удара голова Керза дернулась вбок, а щеку рассекло. Он смеялся сквозь окровавленные зубы. Вулкан опять ударил его, сместив челюсть. Керз только громче рассмеялся, но слегка закашлялся, когда ему начали ломать трахею. Вулкан сжимал руки, сильные, как железо, руки кузнеца, вокруг горла брата.

— Я знал, что ты такой же, — прошипел Керз, все еще пытаясь смеяться. — Убийца. Все мы убийцы, Вулкан.

Вулкан убрал руки. Он сел, не слезая с Керза, и тяжело вздохнул, прогоняя безумие. Он убил бы Керза, если б не остановился. Он убил бы собственного брата.

Вулкан поднялся, еще покачиваясь, и переступил через неподвижно лежащего Керза.

— Держись от меня подальше, — предупредил он, задыхаясь, и побрел к ждущему его кораблю.

Керз остался лежать, но повернул голову, следя за уходящим Вулканом, — зная, что на этом все не закончится.

Я понимал, что мне не выбраться. Подозревал с того момента, как вступил в Железный лабиринт. Он был испытанием, которое я не мог преодолеть, загадкой, которую не мог разгадать. Это место казалось бесконечным и обладало фиренцийской сложностью, ведь его создал разум, равный моему.

Нет, не совсем так. Мой разум был ослаблен, а потому ориентироваться в безликих медно-железных коридорах, разбегавшихся передо мной, я оказался неспособен.

Стоя на сотом перекрестке после того, как каждый из коридоров, выбранных на девяноста девяти предыдущих, уводил меня все глубже в лабиринт и в то же время все дальше от моей цели, я задумался, что же Керз предложил моему брату в обмен на этот подарок.

Возможно, Пертурабо ненавидел меня так же сильно, как остальных, и просто решил, что не имеет значения, какому брату причинять боль? Возможно, он был зол на меня за то, что я пережил его великолепную бомбардировку на Исстване-V и отказался погибнуть под его танками? В любом случае, он создал это место с одной целью: чтобы вошедший в него никогда не выбрался. Вполне в его духе, полагаю, было представлять, как я вечно брожу по эти коридорам, хотя, конечно, он не мог знать о моем бессмертии. Я знал, впрочем, что Керз захочет более скорой развязки. Он не отличался ни терпением, ни самообладанием. Показав молот, он дал мне надежду. Подозреваю, он рассчитывал, что эта надежда еще быстрее сведет меня с ума. Он не знал, что на самом деле предоставил мне реальный способ сбежать из его тюрьмы.

Решив, что выбор не имеет значения, если я знаю, где центр лабиринта, я выбрал левое ответвление и двинулся дальше.

Здесь, в отличие от прошлых испытаний, устроенных заботливыми когтистыми руками моего брата, не было ни ловушек, ни врагов, ни каких-либо преград. Я рассудил, что сам лабиринт был ловушкой — более того, ловушкой идеальной, построенной великим мастером капканов. И вновь я почувствовал вблизи пульсацию бездны, ее черноту и красноту, ее хищные зубы, готовые сомкнуться вокруг меня. Она взывала к звериной части моей натуры — к монстру, о котором говорил Керз.

Я прогнал это ощущение. Где-то в этом проклятом месте меня ждали мои сыновья. Я должен был найти их — и я надеялся, что найду их не среди многочисленных тел, встречавшихся по пути. От большинства остались одни скелеты, но часть еще покрывала иссохшая плоть. Они были подопытными крысами Керза, несчастными жертвами, пытавшимися одолеть лабиринт до меня. Все они погибли, цепляясь за надежду, борясь с отчаянием, сойдя с ума.

Думаю, именно такого конца хотел для меня Керз: чтобы я исчах, отчаялся и сдался, став игрушкой, над которой можно будет насмехаться и издеваться, когда выносить собственное ненавистное сознание станет невозможно.

Феррус по-прежнему был со мной. Он больше не говорил, только тенью следовал по пятам. Позади раздавался медленный и тяжелый стук его закованных в броню ног.

— Думаю, мы уже близко, брат, — сказал я призраку, маячащему в паре метров от меня.

Он застучал зубами, должно быть, насмешливо смеясь.

— Маловер ты, — пробормотал я.

Я брел так несколько дней или даже недель. Я не спал, не отдыхал и не ел. Силы оставили меня, и я начал чахнуть. Скоро я стану похож на Ферруса, превращусь в озлобленную тень, обреченную вечно бродить в этих коридорах.

А затем я услышал звук когтей.

Все началось с тихих ударов металла по металлу, с постукивания острыми кончиками по стенам, отзывавшегося через лабиринт. Я остановился и прислушался, чувствуя, что правила игры изменились, что Керз хочет завершения. Стук стал громче и вскоре перерос в скрежет. Медленно подкрадывающееся безумие больше не было моим единственным спутником.

— Керз, — с вызовом крикнул я.

В ответ прозвучал лишь скрежет металла. Мне показалось, что он приближается. Я двинулся вперед, пытаясь определить источник звука, — сначала шагом, потом перейдя на бег.

— Вулкан… — наполнился воздух зовущим шепотом моего брата.

Я бежал за ним, а скрежет и стук впивались в мозг, выводя из себя.

Я повернул за угол, доверяясь инстинктам, но обнаружил за ним только очередной коридор, такой же темный и безликий, как все остальные.

— Вулкан…

Шепот раздался из-за спины, и я только успел развернуться, как мимо меня скользнуло что-то темное и быстрое. Я поморщился, хватаясь за бок. Убрав руку, я увидел кровь и неглубокую рану, оставленную братом.

— Выходи! — завопил я, сжимая кулаки и хищно наклоняясь. Я едва узнал собственный голос, таким звериным он стал.

Мне ответил лишь скрежет.

Я помчался за ним, как гончая на охоте, но Керз исчез без следа. Грань между хищником и жертвой размывалась: иногда я гнался за братом, иногда он за мной. Добежав до очередного пересечения, я попытался сориентироваться, но пульсация в голове этого не позволяла.

— Вулкан… — вновь поманил меня голос.

Я взревел и ударил кулаком по ближайшей стене. На ней не осталось и вмятины. Я опять взревел, запрокидывая голову и хищно зовя в темноту. Монстр вырвался на свободу и жаждал крови.

Керз, невидимый в темноте, опять ранил меня, протянув вдоль бицепса цепь из блестящих рубинов. Это еще больше распалило меня. Третья атака рассекла пекторальную мышцу, залив грудь красными слезами крови. Третья скользнула по бедру. На этот раз мне почти удалось схватить его, но поймать его было не проще, чем дым.

— Вулкан… — прошептал он, все скрежеща когтями, все дразня меня.

Кровь лилась из по меньшей мере десятка ран, стекая по ногам и между пальцев, так что я оставлял за собой кровавые следы. И я уже собирался войти в очередной коридор, когда заметил на его полу один такой след — смазанный, но легко узнаваемый отпечаток собственной ступни.

Я обреченно поник, не видя своему гневу иного выхода, кроме как внутрь. Закрыв глаза, я увидел бездну. Я сидел на самом краю, смотря в ее глубины.

Вспышка боли в боку вырвала меня из этого состояния, заставив зарычать.

— Не беспокойся, — прошипел Керз, вцепляясь когтями мне в плечо и погружая нож в правый бок, — тебя это не убьет.

Я развернулся, шипя от ярости, намереваясь оторвать его голову с плеч, но Керз пропал, и я схватил лишь воздух.

Он оставил после себя только смех и становящийся вездесущим скрежет когтей.

Все перед глазами окрасилось в алый — в цвет моего гнева. Я уже собирался последовать за ним, хотя и чувствовал подсознательно, что он на это и рассчитывал, когда увидел нечто, заставившее меня замереть.

На моем пути стоял он. Прямо передо мной, такой же четкий и реальный, как моя моя собственная рука, поднесенная к лицу.

Вераче, летописец.

— Я тебя уже видел, — прошептал я, протягивая вперед руку, словно пытаясь определить, был ли ничем не примечательный человек настоящим или призрачным.

Вераче кивнул.

— На Ибсене, теперь зовущимся Кальдерой, — сказал он.

— Нет, не там, — я нахмурился, пытаясь вспомнить, но гнев путал мысли. — Здесь…

— Где? — спросил Вераче.

Я остановился не дойдя до него пары метров.

— Здесь, — повторил я, когда он сам сделал шаг мне навстречу; мой разум начал проясняться. — Ты был с ними — с пленниками, которых Керз заставил меня убить.

Он озадаченно взглянул на меня:

— Ты убил их, Вулкан?

— Я не сумел их спасти. И на пиру ты тоже был. Я помню твое лицо.

— Что еще ты помнишь?

Вераче стоял от силы в метре от меня. Я опустился на колено, чтобы наши глаза оказались примерно на одном уровне. Так было принято у Саламандр.

— Я примарх. — Я чувствовал себя спокойнее в его присутствии; в его присутствии осколки моего разума складывались воедино. — Я Вулкан.

— Да. Ты помнишь, что я однажды тебе сказал?

— На Ибсене?

— Нет, не там. На Ноктюрне.

Мои глаза наполнились слезами, так страстно я надеялся, что это не очередная галлюцинация, не жестокий обман, призванный подтолкнуть меня еще ближе к безумию.

— Ты сказал, — начал я, запинаясь от переполнявших эмоций, — что постараешься следить за нами, когда сможешь.

— Закрой глаза, Вулкан.

Я подчинился, опустив голову, чтобы он мог положить на нее руку.

— Мир тебе, сын мой.

Я ожидал откровения, вспышки света, хоть чего-то. Но была лишь тишина. Когда я открыл глаза, Вераче уже исчез. Мгновение я сомневался, был ли он реален, но, встав, ощутил, как конечности наполнились силой, а сердце — решимостью. Монстр внутри меня был прочно скован цепями. Мой разум — во всяком случае, пока — вновь принадлежал мне. Я не знал, как долго это продлится. Подаренный мне мир в душе в этом месте долго не выдержит. Нужно было действовать.

Керз был поломанным существом — я знал это еще на Хараатане. Он всегда таким был — лишенным надежды, изливавшим свою злость и внутрь, и наружу. Не могу себе представить, каково с этим жить, однако в тот момент я думал лишь о всех тех муках, которые он причинил, и о жизнях, отнятых им исключительно ради удовлетворения своих садистских желаний. Я вспомнил Неметора и всех остальных, измученных и убитых единственно во имя развлечения.

Моя жалость пропала, моя решимость крепла с каждой секундой.

— Ты был прав, — обратился я к теням, в которых, как я точно знал, скрывался мой брат. — Я действительно считаю, что я лучше тебя. Так, как ты, Конрад, сражаются лишь слабаки и трусы. Наш отец правильно поступил, не вняв твоему хныканью и выбросив тебя вон. Подозреваю, его от тебя тошнило. Только ты знаешь, что такое истинный ужас, значит? — я нахмурился. — Как же ты слаб, как же жалок. Не Нострамо сделал тебя бесполезным ничтожеством. Тебе было уготовано барахтаться в грязи с маньяками с того момента, когда наш отец по ошибке тебя создал, — я самодовольно рассмеялся. — Следовало ожидать, что один из нас окажется дефектным, полным человеческих слабостей, столь гнилым, что будет не в силах терпеть самого себя или других. И ты не можешь не сравнивать себя со всеми нами, верно? Сколько же раз ты обнаруживал, что сравнение не в твою пользу? Когда ты осознал, что винить своих братьев и условия, в которых рос, уже не получается? Когда повернул к себе зеркало и увидел, в какую пародию превратился?

Тьма не отозвалась, но гнев моего брата ощущался так же явно, как железный пол под ногами.

— Никто не испытывает перед тобой страха, Конрад. И ты не изменишься, назвавшись другим именем. Открою тебе секрет… Нам тебя жаль. Всем нам. Мы терпим тебя, потому что ты наш брат. Но никто из нас тебя не боится. Ибо кого тут бояться — вздорного ребенка, беснующегося в темноте?

Я ожидал, что он бросится на меня с выставленными вперед когтями, но вместо этого услышал, как внизу, под самим лабиринтом, заработал какой-то гигантский механизм. Со звуком массивных вращающихся шестерней часть стены ушла в пол. Затем вторая, затем третья. Через несколько секунд передо мной возник коридор, а в конце его были ворота, выполненные в том же стиле, что вход в Железный лабиринт.

Я знал, что самому мне выход не отыскать. Когда туман звериной ярости рассеялся, я осознал, что существовал лишь один способ добраться до цели. Керз должен был показать мне путь. Я и мои братья отличались от приемных сыновей наших легионов. Создавая себе потомков, наш отец вложил во всех нас часть своей сущности и воли. Легионес Астартес он сделал армией воинов, существующих для одной цели — чтобы объединить Терру, а затем и галактику. В моих братьях и во мне самом он хотел видеть генералов, но не только: он хотел видеть в нас равных, он хотел сыновей. Весь свой несравненный интеллект и все свои невероятные познания в биоинженерии он использовал для нашего создания. Мы стали больше чем людьми, все наши свойства, все хромосомы были улучшены и доведены до генетического максимума. Сила, скорость, боевые умения, тактический талант, инициатива, выносливость — чудесные научные изыскания Императора увеличили их все. Но как нельзя приблизить одну деталь на старой картине, не приближая остальные, так у нас, превосходивших и людей, и космодесантников, усилены были не только таланты, но и изъяны.

Поначалу это не имело значения: пока Крестовый поход ослепительной кометой несся вперед, освещая погруженные во мрак невежества небеса. Однако соперничество скоро превратилось в зависть, уверенность стала надменностью, гнев обратился в маниакальную жажду убивать. У всех нас были изъяны, ибо быть человеком, пусть даже улучшенным, как мы, — значит быть небезупречным. Не достичь совершенства тому, что несовершенно по сути.

Но Керз был дефектней остальных. Его изъяны были очевидны: каждое слово и действие подтверждало наличие слишком человеческих пороков. Жажда мести переполняла его. Терзала его, вызывая нигилистическое желание обращать свою боль на других. Он ненавидел себя, и потому выплескивал эту ненависть наружу. Но когда зеркало развернул кто-то другой, когда один из ненавистных братьев показал ему захлебывающееся от злобы к себе существо, которым, как он сам знал, он являлся… Он не мог сбросить это со счетов. За время заключения мой тюремщик не раз открывал мне свою душу. В последние дни я не раз задумывался, кто же с кем был заперт на самом деле. Я ударил Керза по слабому месту, и он показал мне выход. Он хотел освободиться так же сильно, как я.

Когда я двинулся вперед по коридору, ворота начали открываться. За ними был центр лабиринта, а в нем — мой молот, Несущий рассвет. А вокруг него, как я увидел, приближаясь к распахивающимся вратам, находились мои сыновья.

Там со всем этим будет покончено. Керз и я. Один получит свободу, другой будет проклят навеки.