ВВЕДЕНИЕ В ОБЪЕКТИВНЫЙ НАЦИОНАЛИЗМ (ЧАСТЬ I)

Es lebe Petrograd!

I.

Таких культурно и интеллектуально убогих людей, как либеральные “демократы” во власти, надо было бы искать и искать, если бы не нынешняя историческая возможность всплыть им “калифами на час” на поверхность политических событий. Это вновь доказала истеричная кампания по возвращению городу на Неве названия Санкт-Петербург.

Грех не воспользоваться данным обстоятельством в качестве наглядного примера изумительной политической бездарности “демократов”, этих новоявленных “борцов за интересы народа”.

Итак. В сентябре 1914 года, с началом Первой Мировой войны, столица Российской империи была переименована. Государственной власти понадобилась мобилизация всех моральных сил страны на борьбу с претензиями Прусской империи на гегемонию в Европе, и нельзя было больше терпеть немецкую по имени столицу. Но дело было не только в этом.

Потребность в смене названия главного административно-политического города страны вызревала давно. Причина, по которой Пётр Великий назвал город на Неве Санкт-Петербургом, для его времени была объяснима, вызвана неимоверным напряжением всех сил царя в деле модернизации, Преобразования государственного бытия на совершенно новый, протестантско-германский лад. По политическим целям этот шаг царя Петра был сродни его же собственноручной стрижке бород у недовольных Преобразованиями бояр. Вызывающе нерусское имя новой столицы должно было воинственно показать неизменность заложенного им в развитие страны политического курса на рациональную, заимствующую у протестантизма реформацию мировосприятия чиновничества и дворянства. Оно призвано было отражать суть новой государственности, в которой средневековое московско-великорусское, православно-соборное, то есть всенародное земледельческое общественное сознание, будто солдатским каблуком, подавлялось самодержавно-бюрократической имперской машиной, создаваемой с помощью лютеранской немецкой Европы.

С течением времени Преобразования становились необратимыми. Европейское образование и воспитание аристократии и дворянства во втором-третьем поколении вырабатывало у них немосковские, вполне европейские традиции духовной и моральной культуры феодального правящего класса. Среди лучших представителей правящего класса начинало зарождаться городское общественное сознание на русской почве, однако в качестве сознания именно русского, которое искало духовное, культурное единение с податными сословиями русского народа через стремление рационализировать народную культуру. Но рост общественного сознания в любой стране невозможен без одновремен­ного роста интереса к истории государствообразующего народа, как мифологизируемой, так и идеализируемой. В России особенно решительно этот поворот к увлечению древней русской историей совершался в конце ХVIII — начале ХIХ столетий. А наиболее яркими представителями этого процесса явились историограф Карамзин, который создал первую завершённую и целостную мифологию общерусской истории, и поэт и писатель Пушкин, который через художественную мифологизацию русской истории, увиденной сквозь призму европейской образованности, завершил модернизацию русского народного языка, остро необходимую становлению общественного сознания в условиях города. Они-то одними из первых и почувствовали чужеродность имени столицы в среде собственно русской языковой стихии.

Слово Санкт-Петербург звучанием и по смыслу не ложилось в стихи и поэмы А.Пушкина. В “Медном всаднике”, как ни в каком другом произведении сюжетно наполненным столицей, он называет её градом Петра, Петрополем, избегая упоминать официальное название. Да и было отчего. Изысканно развитому слуху поэта ясно слышалась неестественность грубой стыковки русского и немецкого языков, дисгармония властного навязывания одного языка другому ключевых понятий. Слово бург есть онемеченный вариант латинского слова бургус, что означало замок, крепость, и буквальный перевод слова Санкт-Петербург имеет довольно странный смысл — Замок Святого Петра. Если в начале истории северной столицы, когда она только ещё появлялась вооружённой до зубов Петропавловской крепостью среди лесов, болот и топей, когда она была пограничным форпостом пытающейся вырваться из наследий варварства малоизвестной страны и этой крепостью только ещё прорубалось “окно в Европу”, её можно было представить неким бургом. Но через столетие красивую и многочисленную жителями столицу мощнейшей европейской державы называть ничтоже сумняшеся Замком Святого Петра возможным оказывалось лишь при полном отсутствии живого ума и воображения. Даже слово город в отношении неё застревало в горле, не добиралось до языка. Великий град — да и только!

II.

Чем в большей степени общественное сознание наиболее образованной, дворянской и аристократической прослойки населения страны становилось русским, тем меньше её устраивало имя столицы, в известной мере олицетворяющее бюрократическое подавление народного общественного сознания, каким то развивалось в допетровской истории московского государства. Карамзин первым бросил смелый и безапелляционный упрёк Преобразованиям Петра Великого именно за удушение соборного общественного сознания, видя в таком удушении причину, которая развратила чиновничество и самодержавное крепостничество вопиющим отсутствием контроля снизу, превратила крепостное крестьянство в бесправных рабов, убивая в них дух сопричастности к судьбе государства и русского Отечества.

После реформ 1861 года эти настроения укрепились и усилились. В России постепенно становился на ноги городской капитализм. Ему было всё очевиднее тесно в смирительной рубашке надзора со стороны феодальной бюрократии, которая как раз и освящалась имперскими традициями государственной власти, заложенными Пётром Великим. А имя столицы оказывалось одной из важнейших составляющих этих традиций, при её упоминании возникал вполне определённый образ именно самодержавно-бюрократической империи, не желающей считаться с русским народным самосознанием.

Капитализм требовал свобод товарно-денежному обмену. А такие свободы оказывались возможными единственно через вытеснение всеохватного чиновно-бюрократического надзора за общественным сознанием, превращением общественного сознания в самодовлеющую силу, управляющую людьми посредством общественных политических законов. Иначе говоря, капитализм стремительно поднимал политическое значение общественного сознания для сохранения устойчивости, стабильности государства в условиях расширения необходимых ему всяческих свобод. Для успешного хозяйствования, для быстрого налаживания товарного производства и насыщения внутреннего рынка товарной продукцией, для уменьшения безработицы за счёт роста рабочих мест требовались всяческие экономические и политические свободы, требовалась власть принимаемых представительным собранием законов, разрабатываемых и претворяемых в жизнь на основаниях конституции, а не произвола бюрократии и самодержавных правителей. Но широкие политические свободы без развитого общественного сознания государствообразующего этноса несут в себе угрозы взорвать страну. Только этнократическое общественное сознание способно удержать столкновения разных социальных слоёв при отстаивании ими своих интересов, предотвратить разрушительные гражданские конфликты, не позволить политическому противоборству перерасти в гражданские войны. То есть оказывалось, что капиталистическое развитие неосуществимо без становления самодовлеющего общественного сознания.

Бурное становление русского общественного сознания с вовлечением в этот процесс новых, разночинских слоёв, совершалось в России в последней трети прошлого века и в начале века двадцатого. Следствием явился быстрый подъём новой, интеллигентской разночинской культуры России. Самобытность русской интеллигентской культуры явила себя изумительной. Но что было главным в ней в политическом смысле, эта культура как бы отринула послепетровскую историю страны и с ярчайшей художественной выразительностью оживила допетровский дух русского народа. Одновременно нарастала публичная критика Преобразований Петра Великого, а так же его личности виднейшими историками и мыслителями. На такой волне немыслимо было не затрагивать проблемы немецкого имени великорусской столицы, как проблемы дестабилизирующей неспокойную внутриполитическую обстановку. Иначе говоря, во весь рост вставала проблема нового восприятия русским общественным сознанием самого себя в мировом историческом процессе. Лучшие представители русской интеллигенции и буржуазии начинали искать истоки исторического самосознания русского народа, вольно или невольно, но сопоставлять русскую историю с историей великих народов прошлого.

Аналогии с православной Византией напрашивались сами собой. Капиталистическая Россия, в особенно после завершения строительства Транссиба, становилась посредницей в торговых сделках и связях между Европой и Азией, создавала огромнейший рынок на двух континентах. И столица империи оказывалась на пересечении торговых интересов главных мировых держав и множества государств Евразии. Лицо её при этом быстро менялось, размеренный бюрократизм повсюду постепенно уступал давлению духа предпринимательства и яростной политической борьбы различных движений и партий. Столица России как бы естественным образом превращалась в прямую наследницу Константинополя, наследницу Цареграда, - в Петроград.

Переименование столицы не было спонтанным следствием порыва предвоенных настроений. Оно зрело целое столетие вследствие зарождения русско-европейского общественного сознания, становление которого началось в среде аристократии и дворянства, а потом распространилось на разночинцев, и с развитием российского капитализма вызрело к превращению в русское общественное сознание крестьянства и европейски образованной народной интеллигенции. Начало войны с Германией лишь подтолкнуло принятие окончательного решения, стало удобным поводом, так как избавляло страну от бессмысленной полемики. Переименование поддержали царь, двор, государственный совет, основные политические силы, их партии в Государственной Думе, оно сразу же и широко вошло в обиход. Редко какое решение власти в то время вызывало столь спокойное одобрение всеми слоями населения страны, отразив справедливость и разумность такого шага.

И вот теперь, с бурной радостью навязывая городу на Неве название Санкт-Петербург, даже не предложив в качестве альтернативы другое - Петроград!, либеральные “демократы” показывают, что они из себя представляют. Они малокультурны, малообразованны, чужды европейскому капиталистическому хозяйствованию. Они являются типичным порождением паразитического люмпенства, и не в состоянии даже в воображении вырваться за пределы его узких потребительских интересов, враждебных буржуазному общественному самосознанию. Никакого процветаю­щего капитализма они не смогут построить, потому что никогда не смогут понять роль и значение общественного сознания для современного капитализма, для свобод товарно-денежного обмена. Единствен­ные безусловные способности, которые они проявят в конечном итоге, будут способности к асоциальному индивидуализму; следствием чего станут тяга к воровству, казнокрадству, взяточничеству, связям с бандитами, склонность к ростовщичеству и всяческому мародёрству.

Но дело не в них. Они рано или поздно будут с позором выметены с политической сцены. Дело в другом.

Слово Санкт-Петербург, в котором будто слышится феодально-бюрократическое урчание: “Die erste Kolonne marschiert rechts, die zweite Kolonne marschiert links”, — создаёт собственную атмосферу экономических и политических интересов, чуждых капитализму. Оно выражает и закрепляет феодальный, по сути, характер мышления доморощенных “демократов”, вроде монументально бездарного, беспринципного Собчака и иже с ним, и под именем Санкт-Петербург город на Неве не станет капиталистически процветающим. Больше того, даже и экономические, хозяйственные реформы в нём не пойдут по пути развития рыночных производительных сил, требующих общественных, социально ответственных отношений.

Соответствующие новым условиям исторического бытия России социальные общественные отношения возникнут только с подъёмом русского буржуазно-национального общественного самосознания. А такое общественное сознание потребует вернуть великому городу то имя, которое он приобрёл в 1914 году.

Да здравствует Петроград!

11 окт. 1992г.