Выбери меня

16. «Небывальщина»

Удивительно, но, представ перед двумя сотнями зрителей новоиспеченного ток-шоу «Небывальщина», телеведущая отметила про себя, что совсем не волнуется. Даже несмотря на то, что «Небывальщина» снималась в самом большом павильоне студии, а выступать перед аудиторией Саше всегда было нелегко. И в школе у доски, и в университете на семинарах она краснела и бледнела, путалась в словах, сбивалась с мысли. Работать перед камерой было легче — все-таки неживой объект. Саша была убеждена, что никогда не сможет быть ведущей передачи, где предполагается присутствие зрителей в студии. Но чего только не случается в жизни! То ли усталость последних дней сделала свое дело и заглушила природные комплексы, то ли взгляд на жизнь и людей стал проще, то ли уверенности в себе прибавилось… Но теперь девушка была уверена, что ни краснеть, ни бледнеть, ни запинаться перед разношерстной публикой, с трудом собранной ассистентами и помощниками в училищах, институтах, да и просто на улице, ей не придется.

Они сидели с Лапшиным в укромном уголке павильона и рассматривали будущих героев ток-шоу, пока режиссер Данила Сташевский репетировал со зрителями и записывал их «живые реакции» — смех, «ладоши», возмущенное «у-у-у», восхищенное «вау», а также свист, который можно было использовать двояко. Сташевский вызывал эти реакции неформально — рассказывал анекдоты, ругал правительство и отстойное кино, бросал неожиданные лозунги в зал, приплясывал, подпрыгивал и даже — о, ужас! — употреблял нецензурные выражения. Последнее Александре не нравилось, но она отдавала должное такому ответственному подходу к делу Данилы. Ведь большинство режиссеров со зрителями ток-шоу вовсе не работают, а просто приказывают им: «Смех!», «Аплодисменты!», «Возмущенные крики!» Что из этого получается, каждый может наблюдать на экране своего личного телевизора…

Кроме молодых парней и девушек встречались в зале и люди более зрелого возраста, и даже пожилые: например, приглашенная лично Александрой мама Алены Калязиной с женихом. В третьем ряду с левого края, почти вне зоны охвата камер, сидел Андрей Мелешко. Майор милиции загорелся желанием участвовать в съемках, узнав, что одним из героев передачи будет Андрей Дмитриевич Полуянов. Присутствовали здесь и Северина Бурковская, и соратники Чуткого по партии, и, конечно, большое количество завсегдатаев ток-шоу — странных личностей неопределенного возраста, хорошо известных всем организаторам съемок. Эти отличались уверенностью, раскованностью и быстрее всех реагировали на команды режиссера. К своему удивлению, Александра разглядела в зале юного пироговского сыщика Валентина Первушкина, сидевшего в окружении мальчишек и девчонок, глядя на которых можно было с уверенностью сказать — они редко ночуют в теплой постели и вряд ли пользуются шампунями и пеной для ванн. «Интересно, — подумала она, — его Пирогов прислал или тоже ассистенты на улице подобрали?»

— Людмила Осиповна, пригласить эту компанию — ваша идея? — обратилась она к Миловской, которая на минуту подсела к «санькам», чтобы выдать очередные инструкции по тексту.

— Нет, — ответила та, оглядев зал. — Если они тебе не нравятся, мы их сейчас выставим.

— Все в порядке. — Саша покачала головой. — Я просто хотела знать, кто в нашей группе столь экстремально мыслит. Беспризорники на ток-шоу — небывалое событие.

— Ты забываешь, как называется передача! — фыркнула Миловская. — С твоей подачи скоро мы все станем экстремалами. Хорошо, что тебе не пришло в голову устраивать это шоу в прямом эфире!

— Мила, — грустно проговорила Саша, — неужели я произвожу впечатление человека с психическими отклонениями? Я знаю, что ты против названия «Небывальщина»…

— Поздно это обсуждать, — строго оборвала ее Миловская. — Посмотрим пилот, а потом будем делать выводы. Прочтите текст и не забудьте примечания. Я на всякий случай отметила, чего вам ни в коем случае делать не следует.

— Мила, ты наш ангел, — вздохнул Лапшин. — Если б не ты, я бы просто сбежал сейчас отсюда. От греха подальше.

— Боишься? — удивилась редактор.

— Боюсь, — искренне ответил ведущий. — Чует мое сердце, что зритель у нас сегодня собрался непростой. Ты послушай, как они свистят и гогочут…

— Все в ваших руках, господа, — бодро сказала Миловская и сорвалась с места — отдавать дальнейшие распоряжения.

Сташевский закончил работать с залом быстро, ограничившись несколькими дублями. Ассистенты пригласили на почетные места в центре павильона Чуткого и Полуянова, которых до этого поил в своем кабинете кофе генеральный директор канала. Сам Феликс тоже появился в студии и уселся за режиссерским пультом. Данила дал команду на «пробник» — черновой вариант первой части шоу.

Барсукова и Лапшин вышли на площадку под бодрую музыку, которую Сташевский включил «для настроения», — потом, при монтаже, все это будет бесконечно переделываться. Саша еще раз убедилась в том, что волнения нет и в помине, что ей даже нравится стоять в свете прожекторов перед разношерстной публикой, и строго предупредила зал, что нельзя перебивать ведущих и главных гостей. Но зато потом, сказала она, когда гости поставят точку в конце своих речей и режиссер даст команду, можно говорить все, что душа пожелает. И вопросы можно задавать не стесняясь.

— Мы ни в чем вас не ограничиваем и ничего вам не запрещаем, кроме нецензурных выражений, — твердо проговорила она, спиной чувствуя, что сей призыв к участникам шоу пришелся по вкусу не всем ее коллегам. Зато в зале он вызвал одобрительное оживление.

— А если вы станете гнать туфту? — крикнул какой-то тинейджер из последнего ряда. — Я могу сказать в микрофон, что это отстой?

— Конечно, — кивнула Александра. — Но хотелось бы более развернутой критики. Оскорбить кого-нибудь — дело несложное, но бессмысленное. Если вы скажете «отстой», то я обязательно вас спрошу, почему вы так думаете. Договорились?

Тинейджер что-то буркнул, а какая-то женщина средних лет с невообразимым гнездом на голове хорошо поставленным голосом проговорила:

— Надеемся, что вы сдержите слово. А на нас вы можете положиться.

«Наверное, из постоянных участниц», — подумала Саша и посмотрела на Сташевского — можно было начинать съемку.

Тема ток-шоу, объявленная ведущими, поначалу вызвала в зале некоторую оторопь. Но потом Саша заметила, что присутствующие задумались и сосредоточились. И стали внимательно слушать выступления гостей. Ведь ответить на вопрос легче после того, как кто-то на него уже ответил. Первому же всегда трудно. Даже если он к ответу заранее подготовился. Первым был Андрей Дмитриевич Полуянов.

Он читал ответ по бумажке. Из-за этой бумажки организаторам ток-шоу пришлось ставить рядом с низкими уютными креслами еще и крохотные столики с барьерчиками, дабы скрыть «шпаргалку» от объектива. Художник, отвечающий за оформление передачи, рвал и метал, ибо столики эти никак не вписывались в его гениальную художественную концепцию. Но все его протесты не возымели действия — заставить Полуянова говорить «просто так» было невозможно даже при угрозе для его жизни. Попробовали научить его читать на мониторе, укрепленном над камерой, но от этой затеи пришлось отказаться: мало того что почетный гость программы был похож на человека, сидящего на электрическом стуле, так он еще и читал по слогам.

«Феликс нас поубивает, — мрачно думала Саша, глядя на муки Полуянова. — Тут никакой монтаж не спасет. Полуянов не понравится зрителю никогда. Таких кандидатов нужно раскручивать на радио. Приглашая на озвучку артиста. Бедная Бурковская. Она стерва, но все равно ее жалко. Она взялась за заведомо невыполнимую задачу. Никто не станет за него голосовать».

Тем временем Полуянов с трудом выдавливал из себя текст, вполне толково написанный Сивкой-Буркой. Но в исполнении Андрея Дмитриевича он звучал ужасно.

— Какого шоу у нас не было? — напряженно произносил он, морща лоб и облизывая сухие губы. — Ведь этот вопрос… э… можно понимать шире — какого телевидения у нас еще не было? Что нового мы можем увидеть на телевизионном экране, чем можно нас удивить, да?..

— Болван! — вдруг громогласно раздалось в студии.

— Стоп! — заорал Сташевский из своей режиссерской «будки». — Господа, за такие выходки я буду выводить за пределы студии. Охрана, разберитесь, пожалуйста! Наташа, Валя, укажите охране на этого человека!

Ассистентки Валя и Наташа суетливо забегали по павильону и между рядами зрительских кресел. Полуянов покрылся пятнами, зрители возбужденно загомонили. Молодняк пришел в восторг от «нештатной» ситуации. Компания Вальки Первушкина от смеха посползала со стульев, глядя на прервавшего речь Полуянова, выпучившего глаза и беззвучно хлопавшего губами. Из середины зала поднялась высокая особа с гордой осанкой и шикарными рыжими волосами.

— Не нужно меня искать! — проговорила она. Бас ее разнесся по всему павильону с такой силой, что какие-то осветительные приборы зазвенели и задребезжали. — Это я сказала Андрею Дмитриевичу «болван». У нас с ним договор.

— Какой еще договор? — возопил Сташевский.

— Если Андрей Дмитриевич будет употреблять слова-паразиты, я буду говорить ему «болван», — спокойно объяснила Ирена Игоревна (а это была, конечно, она). — Я — консультант господина Полуянова по чистоте и культуре речи.

— Ну и ну! — весело пробормотал в микрофон Лапшин.

Услышав его бормотание, Миловская перехватила инициативу у Сташевского.

— Вы не могли бы представиться? — попросила она Ирену Игоревну по громкой связи. — И произнести еще раз то, что вы сказали. Камеры, дайте крупный план!

Консультант по чистоте и культуре речи не заставила себя ждать и, представившись, повторила тираду, не меняя интонации и выражения лица.

— Это правда, Андрей Дмитриевич? — тоном Мефистофеля поинтересовался Лапшин.

Покрывшийся фиолетовыми пятнами Полуянов вдруг улыбнулся.

— Да, — кивнул он. — Возможно, кому-то этот метод покажется грубым. Но он хорошо действует. Не хуже электрошока. Самому себя контролировать сложно. Вот я и попросил Ирену Игоревну. Она согласилась.

Зал оживился с новой силой. Камеры выхватывали крупные планы удивленных, восхищенных и возмущенных зрителей. Потом кто-то догадался зааплодировать. Аплодисменты подхватили и другие зрители. Кажется, зал искренне одобрял Полуянова и его консультантку. И тогда Лапшин решился подвести первый итог: он назвал ситуацию оригинальной и предложил рыжеволосой Ирене кричать что-нибудь подобное любому участнику программы, кто допустит в речи слова-паразиты. После небольшой паузы Полуянов продолжил чтение «шпаргалки», и Александра заметила, что дело пошло легче. Все-таки человек, который признает свои недостатки в присутствии двухсот человек, вызывает симпатию. Наверное, Полуянов это тоже почувствовал.

— До сих пор у нас не было честного, искреннего телевидения, — сказал он. — Я не хочу говорить здесь о заказчиках и исполнителях, об экономической зависимости — это и так все знают. Но почему мы так редко видим на экране искренние лица? Мне кажется, телевизионщики специально отсекают все искреннее, что есть в жизни, — радость, боль, гнев, ненависть, любовь. Все это остается за кадром. Вместо этого мы видим фальшь, постановочные эмоции. И привыкаем к этой фальши, перестаем ее замечать, отличать от настоящей жизни. А самое страшное — мы начинаем жить по законам телевизионной фальши. Потому что телевидение — очень заразная вещь. Телевидение — это эталон. Пусть и неосознанный.

«Саньки» хоть и читали его речь раньше, в очередной раз оскорбились — они-то считали себя людьми искренними.

— Может быть, этому есть объективное объяснение? — спросила Саша у Полуянова, когда тот поставил «интонационную точку в конце высказывания». — Не каждый человек способен оставаться естественным, зная, что его снимают на камеру. Желание выглядеть перед объективом как можно лучше вполне нормально. Другое дело, что из этого получается.

Полуянов пожал плечами, сник и снова стал покрываться пятнами. Ответа на Сашину реплику в шпаргалке не было, а самому сформулировать связное высказывание перед объективом ему явно было не под силу. Какого черта Бурковская затеяла все эти пассажи про искренность?!

Зрители начали тянуть руки к ассистенткам Наташе и Вале — за микрофонами. Особенно желали высказаться Бурковская и женщина в первом ряду — с гнездом на голове. Но Сташевский отреагировал на деликатное покашливание Чуткого и по внутренней связи подсказал ведущим дать ему слово. Александра Барсукова представила залу лидера партии «Русич». Чуткий откашлялся и широко улыбнулся. В ответ на эту улыбку зал внезапно успокоился. «Вот это харизма!» — прошептал Саше Лапшин и незаметно для камер закатил глаза.

— Телевидение не виновато, — сказал Чуткий безо всяких предисловий. — Оно — зеркало нашей жизни. Для современного человека искренность — понятие устаревшее, лишнее. Мы живем в мире, где больше всего ценится успех. Но разве искренность способствует успеху? Положа руку на сердце, признаемся: ничуть. Кто нынче искренен? Только маленькие дети — до той поры, когда они начинают учиться жить в обществе и завоевывать в нем свое достойное место. Улыбайся каждому, говорят американцы, это выгодно. Маши кулаками перед носом у слабого, чтобы он тебя боялся, даже если ты не испытываешь к нему личной ненависти. Твое поведение должно быть ориентировано на успех. Движения твоей души никого не волнуют. Душа для современного человека — всего лишь память о принадлежности к определенному виду фауны. Поэтому призыв господина Полуянова к искренности сродни призыву вернуться в пещеры. Увы, поезд ушел.

— Вы вообще против искренности, Василий Петрович? — в обычной своей манере насмешливо возмутился Лапшин.

— Я не против искренности, — сказал Чуткий. — Я просто констатирую факт, что искренность не ведет к успеху. Не подумайте, что мне это нравится. Мне это не нравится. Но это так.

— Но это же кошмар! — воскликнул Сашка. — С этим что-то нужно делать!

— Знаете, что я думаю? — Чуткий изобразил на лице задумчивость, и Александра Барсукова невольно им залюбовалась. — Не столь важно, как мы выглядим перед другими людьми. Главное — быть искренним перед собой. Не врать себе, не притворяться. Казалось бы, это так просто… Но опыт показывает, что это труднее, чем быть искренним перед другими. Зато если это получается, то в жизни получается все. Вы согласны со мной? — Он обвел взглядом зал, и зал зааплодировал, словно загипнотизированный. Женщина с гнездом на голове подпрыгнула на своем месте — видимо, не в силах сдерживать в себе эмоции.

«Слушаем зал», — прозвучало в наушниках у ведущих.

— Давайте послушаем зал! — не стал мудрствовать Лапшин. — Возможно, у кого-то иная точка зрения. Не волнуйтесь, мы выслушаем всех, — добавил он закадровый текст. — Самые интересные высказывания пойдут в эфир.

Присутствующие начали высказываться. Ассистентки, как и было условлено, в первую очередь давали микрофон молодежи, но самое большее, на что оказались способны юноши и девушки, — это более или менее внятно повторить тексты Чуткого и Полуянова. «Саньки» приуныли. «Давайте тех, кто постарше и поинтеллигентнее», — прозвучал в наушниках голос Миловской. Александра подошла к женщине с гнездом, протянула ей микрофон и попросила представиться.

— Меня зовут Надежда, — объявила та еще басистее, чем Ирена Игоревна. Закрыв глаза, можно было подумать, что говорит солидный мужчина. Да и на вид тетка была мужеподобной. — Тема у вас интересная. И я рада, что господин Полуянов затеял разговор об искренности. Мне бы хотелось услышать от Андрея Дмитриевича, что он чувствовал, когда переселял стариков и инвалидов из нормальных квартир в убогий социальный интернат. Он за искренность? Отлично! Вот пусть и ответит со всей искренностью, считает ли он нормальным, что эти несчастные люди, не выдерживая ужасных условий жизни, кончают с ней счеты.

— Это провокация! — закричала сидевшая рядом с ней Бурковская так громко, что в павильоне загудели динамики. — Андрей Дмитриевич не имеет никакого отношения ни к каким расселениям и инвалидам. Господин Полуянов руководит рекламно-информационным концерном. При чем здесь старики? Выведите отсюда эту сумасшедшую!

— Это вас нужно вывести! — отозвалась Надежда. — Вы меня оскорбили. Я говорю о том, что мне доподлинно известно. Мой близкий родственник стараниями господина Полуянова попал в такой интернат. К несчастью, я узнала об этом слишком поздно. Я понимаю, что вы это вырежете и что господин Полуянов вряд ли мне ответит. Но я бы на его месте не стала затевать разговор об искренних чувствах и душе. У него просто нет души.

— Это ложь! — Полуянов вскочил со своего места — злой и пунцовый. — Я никогда не занимался инвалидами. Что вы себе позволяете?

— Ложь? — усмехнулась Надежда. — Может быть, вы будете отрицать и то, что в восемьдесят пятом году из-за вашей черствости чуть не погиб человек? Вспомните, Андрей Дмитриевич! Восемьдесят пятый год. Театральная академия, нет, тогда это еще называлось ЛГИТМиК. Нежное влюбленное созданье стоит на самой кромке крыши возле облупленной башни и собирается прыгнуть вниз. Из-за вас, господин Полуянов!

— Это были вы? — вдруг засмеялся Полуянов.

— Значит, вы не отрицаете факта? — быстро спросила тетка.

— Я помню этот случай, — ответил он. — Но при чем здесь моя искренность? Мы не можем отвечать за сумасшедших.

— Вот в этом вся ваша суть! — с пафосом воскликнула Надежда. — Для вас не существует людей, их чувств и душевных движений. Если человек влюблен и готов умереть от безответной любви, значит, он сумасшедший. Если человек стар и немощен, значит, его можно списать со счетов. На вашем месте я не стала бы затевать разговор об искренних движениях души.

С этими словами она вскочила и стала пробираться к выходу, прикладывая к глазам платок. Саша заметила, как через некоторое время к выходу пошел и майор Мелешко.

Сташевский объявил перерыв.