Максим
Чертовски раскалывается голова. Я опять накосячил на работе, за что и получил отцовских люлей.
Захожу на кухню и вижу суетящуюся Любаню. Она носится как оглашенная от холодильника к столу, при этом лицо такое довольное, будто ей дали отпуск, в котором она не была, кажется, уже несколько лет.
Оглядываю кухню, которая находится в таком беспорядке, что не верю своим глазам: стол завален продуктами, в раковине полно грязной посуды, на столешнице обрезки фруктов и рассыпанная мука. Может и правда отец сжалился и подарил Любане отпуск, отчего она решила наготовить нам на каждый день своего отпуска?
— Любаааня, привет! — зову ее, наливая в стакан воды.
Мне кажется, она меня не слышит и не видит, находясь в своих мыслях. Тогда ловлю ее в объятия на пути к раковине. Она вздрагивает и обращает на меня внимание.
— Святые угодники, — перекрещивается Любаша, — Максим! Напугал, окаянный.
— Я тебя звал, но ты где — то витаешь. Что случилось?
В тот момент, когда я задаю свой вопрос, слышу музыку, которая доносится в приоткрытую форточку. Я подхожу к окну и зависаю.
— Что здесь происходит?
Любаня подходит и становится рядом со мной, вглядываясь в окно.
Задний двор усыпан людьми, половину которых мне хорошо знакомы. В беседке накрыт стол, играет музыка, расставлены цветы. Я вижу в этой толпе своего брата. Он сияет своей белоснежной улыбкой и фотографируется с девчонками.
— Этот дом давно не слышал столько смеха. Когда в последний раз здесь отмечали праздники? — я чувствую, что Любаша смотрит на меня и ждет моей реакции.
— Так это праздник? — я не поворачиваюсь к ней, шаря глазами по присутствующим.
— Конечно, Максим! Это наша Сашенька все организовала! Ну какая она все-таки умница.
Меня передергивает от этих слов.
«Наша Сашенька»…
И когда это она успела стать нашей?
Мой взгляд выдергивает среди толпы пшеничные распущенные волосы. Девушка одета в белую футболку и широкие джинсы. Она сидит за столом и пьет чай. Ее взгляд отрешенный и задумчивый, будто ее что-то тревожит. Она подносит чашку ко рту и делает глоток, совершенно механически, как робот, а ее мысли где-то далеко. О чем она сейчас думает? И почему не улыбается своей фирменной добродушной улыбкой?
К ней подъезжает брат и берет ее за руку. Она вспыхивает и возвращается в реальность, долго разглядывая их переплетенные пальцы, но так и не улыбается.
— Посмотри на свою мать, Максим. На Даню. Как они счастливы. Эта девочка вернула счастье в дом. Хоть бы у них все получилось, — Люба складывает руки на груди, ладонь к ладони.
— В смысле? — из всей ее восторженной бравады я цепляюсь лишь за последнюю фразу.
— Максим, ну ты правда ничего не видишь? У ребят же взаимная симпатия. А еще, — Любаня переходит на заговорщицкий шепот, будто собирается мне поведать тайну, — Даня предложил Александре быть вместе. И она согласилась. — Люба смущенно улыбается и вздыхает. — Эх, красивая пара.
Я стою и пытаюсь переварить услышанное, которое почему-то не вяжется с увиденным. Я вижу довольного брата, который похож на влюблённого придурка, и совершенно не фонтанирующую счастьем девчонку.
Не знаю, что со мной происходит, но мне хочется перевернуть стол, полный праздничной закуски, и разогнать нахрен всю собравшуюся толпу. В области солнечного сплетения неимоверно жжет, а руки сжимаются в кулаки. Я стискиваю челюсть и ударяю ладонью по навесному шкафу, отчего раскрываются дверцы.
Ненавижу ее. Все-таки добилась своего и охмурила брата. Стерва. Так какого черта плыла подо мной тогда в моей комнате, будучи в отношениях с моим братом? Сука. Мне же не могло показаться, как стучало ее сердце, когда я придавил своим телом. Как полыхали ее глаза, полные желания, как часто дышала, но не от страха, как она сказала, а от возбуждения и ожидания. Меня и самого в тот момент шарахнуло так, что искры из глаз брызнули. И, слава яйцам, сдержался. Как оказалось не зря. Ненавижу. Двуличная сука.
Хватаю ключи от Комара и вылетаю с этого праздника жизни, где мне нет места.