Женщине в маленькой гостиной было пятьдесят четыре года. Когда-то у неё были такие же огненно-рыжие волосы, её дочери, но теперь в них проступила седина, причем, казалось, что не рыжие волосы поседели, а в седине появилась ржавчина.
Женщина сидела с заплаканным лицом. Слезы портил макияж, краска текла по щекам, размазывая румяна. Женщина выглядела уродливо: горе сначала затопило глаза, а потом выплеснулось на лицо, смывая маску красоты, которую она носила на людях.
Напротив неё сидел детектив Берт Клинг и молчал. Он терпеть не мог допрашивать женщин, особенно плачущих. А когда дело касалось убийств и самоубийств, они всегда лили слезы. В присутствии плачущей женщины Клингу становилось не по себе. Он был молод и среди детективов считался новичком; выдержке и сноровке таких профессионалов, как Стив Карелла, он мог пока только завидовать. Слезы женщины смыли не только её макияж – они растворили непроницаемую маску на лице Берта Клинга, и он сидел теперь, как смущенный школьник, не в силах произнести ни слова.
Гостиная была обставлена удобно и со вкусом. Не особенно дорогая мебель радовала глаз простотой совершенных линий, что нечасто увидишь в небольших квартирах, где обстановка кажется порой слишком громоздкой. Обивка мебели выглядела очень весело, чего никак нельзя было сказать о хозяйке, сидевшей на тахте и промокавшей платочком глаза и щеки. На стене над тахтой висела огромная фотография улыбающейся рыжеволосой девушки. Она была снята на фоне поля с пшеницы, голова запрокинута, рыжие волосы рассыпаны по плечам. Ее лицо светилось таким безудержным ликованием, что детектив Клинг невольно вспомнил, как эта же девушка лежала на полу винного магазина, прижавшись к доскам щекой, и задумался о бренности земного существования, о скоротечной радости и неминуемой смерти.
– Это Анни, – произнесла женщина, поймав его взгляд.
– Понятно, – отозвался Клинг.
– Эта фотография сделана несколько лет назад. Во время их медового месяца. Они поехали в Индиану, на ферму его отца. Провели там месяц. Она была на седьмом небе от счастья.
– Ее бывшего мужа зовут, если не ошибаюсь, Тед Бун? – спросил Клинг.
– Да, Теодор Бун. Я всегда называла его Теодором. Симпатичный юноша. Фотограф. Это его работа. Увеличил маленький снимок. Талантливый парень.
– Вы знаете, почему они разошлись?
– Да.
– Почему же?
– Он перерос мою дочь. – Женщина сказала это просто, без надрыва, словно констатировала факт.
– Как вас понимать, миссис Травайл?
– Так, как я сказала. Анни не отличалась большим интеллектом. Она... да, она моя дочь, но надо признать, что умом она не блистала. Всегда веселая, жизнерадостная, задорная... Вы знаете такой тип девушек? Любила смеяться, танцевать... Теодору она сразу приглянулась. Она вообще нравилась молодым людям. Только потом вот...
Миссис Травайл замолчала, и хотя её лицо оставалось печальным, она, похоже, не думала уже о смерти. Она пыталась выразить то, о чем, возможно, никогда никому не говорила. О чем мать не говорит даже родной дочери, но потом вторгается смерть, и не остается больше ни секретов, ни чувств, которые боязно задеть, ни самолюбия, которое надо щадить.
– А Теодор рос, – продолжала она. – Не только в своей профессии. С профессией все было ясно с самого начала. Совершенствовался он вот здесь. – Она постучала пальцем по виску. – Ему хотелось достичь большего, чем он имел. Новый опыт, знания, стимулы – вот чего он искал. Анни не могла дать ему всего этого. И он решил с ней развестись.
– Она согласилась на развод?
– Да. Хотя и не пришла от этого в восторг. К тому времени у них уже родилась Моника – дочь, моя внучка, – а в подобных ситуациях, мистер Клинг, женщине становится страшно. Она перестает понимать... как бы это сказать... правила игры. А новых правил, где каждый играет сам за себя, она не знает. – Миссис Травайл вздохнула. – И все же она отпустила его на все четыре стороны. Если ты синица, тебе не удержать орла, мистер Клинг. Как бы сильно этого не хотелось.
– Они расстались мирно?
– А разве бывает так, что расстаются мирно?
– Не знаю...
– Нет, нет, они, конечно, современные люди. Остались, как говорится, друзьями. Разумеется, он навещал Монику. Но, верьте, мистер Клинг, если два человека долгое время жили вместе, понимали друг друга с полуслова, каждый знал, что хочет другой и о чем мечтает, им не просто вот так взять и сделаться чужими. Вы... вы начинаете испытывать неприязнь к тому, кто так хорошо знал вас. Вы говорите: между нами все кончено, но вам не уйти от того, что когда-то этот человек знал о вас все.
– Наверное, вы правы. Вы не замечали, потом, после развода, когда он приходил к своей дочери, они с Анни не спорили, не ссорились?
– Теодор не убивал, – коротко сказала миссис Травайл.
– Мы обязаны изучить все варианты, миссис Травайл.
– Я понимаю. Убили мою дочь, мистер Клинг. Она, быть может, и не отличалась интеллектом, но не думайте, будто я не любила её всем сердцем. Я обожала Анни. И я очень хочу, чтобы полиция, как вы выражаетесь, мистер Клинг, изучи все варианты. Но Теодор не убивал. Он творческий человек. Такие люди не убивают.
– Понятно, – вздохнул Клинг. Кто бы ни был этот Бун – творческая личность, убийца или то и другое вместе, – придется допрашивать и его. Технику уголовного расследования, как уже заметил Клинг, людям несведущим можно объяснить только в общих чертах, да и то, если ты в ударе. А лучше всего об этой самой технике просто помалкивать. Задача сыщика – слушать, наблюдать, запоминать, строить предположения. А затем делать то, что положено.
– Когда они развелись?
– Два года назад.
– В этом городе?
– Нет. Здесь бы их не развели, ведь супружеской неверности не было. Теодор вел себя как примерный муж, во всяком случае, пока они жили вместе.
– Ясно... Значит, ваша дочь отправилась в Рино?
– Нет, в Лас-Вегас. – Миссис Травайл помолчала и добавила: – Платил за все Теодор.
– А ребенок?
– Когда Анни уехала, Моника жила со мной.
– У вас есть ещё дети, миссис Травайл?
– Сын...
– Я хотел бы с ним поговорить, миссис Травайл.
– Он умер.
– Прошу прощения...
– Он погиб во вторую мировую войну. Служил в морской авиации стрелком.
– Извините меня...
– Когда он погиб, ему было девятнадцать. Сначала я потеряла мужа, затем сына. Ну, а потом... Потом у меня осталась только Анни. Позже, правда, появился Теодор. Но Теодор нас покинул, а теперь я осталась совсем одна. С ребенком. С моей внучкой.
– Понимаю, – произнес Клинг.
– Женщине трудно, когда рядом нет мужчины, мистер Клинг. Женщине нельзя без мужчины.
– Конечно.
– Теодор хороший человек...
– Я хотел спросить ещё кое-что о вашей дочери, миссис Травайл, – сказал Клинг.
– Слушаю вас.
– После развода она встречалась с мужчинами?
– Встречалась.
– С кем?
– Их было несколько.
– Вы бы не могли их назвать?
– Да, конечно. Одного из них звали Артур Кордис. Они встречались... так... примерно раз в две недели.
– Он заходил сюда?
– Да.
– Вы не знаете, где он живет?
– Где-то в Айсоле. Точного адреса не знаю. Он работает в банке кассиром.
– Кто еще?
– Фрэнк Абельсон.
– Ас ним она часто встречалась?
– Когда как. Никто из них ничего особенного для неё не значил. Они были просто... Знакомые. Кажется, теперь это называется так.
– Где живет Абельсон?
– Тоже в Айсоле.
– Кто еще?
– Молодой человек по имени Джейми.
– А фамилия?
– Не знаю. Я говорила с ним только по телефону. Почему-то он никогда здесь не появлялся.
– Но ваша дочь с ним виделась?
– Да, они где-то встречались. Не знаю, почему он сюда не заглядывал.
– Вы уверены, что он здесь не бывал?
– Уверена. Но он ей часто звонил. Она не раз упоминала о нем. Говорила, что он очень симпатичный.
– А что бы вы могли сказать о её подругах?
– У Анни их было много. Хотите, чтобы я назвала их всех? Проще было бы посмотреть её записную книжку.
– Она здесь?
– Да.
– Захвачу с собой, когда буду уходить.
– Хорошо.
– Значит, так, – сказал Клинг, просматривая свои записи. – В этом винном магазине она проработала около года, верно?
– Да. Сразу после развода она устроилась на работу, не на эту, на другую, но потом ушла оттуда и нанялась к мистеру Фелпсу.
– С мистером Фелпсом у неё были хорошие отношения?
– Да, мистер Фелпс проявлял такт.
– В каком смысле?
– Как хозяин он был очень тактичен.
– М-да, – отозвался Клинг, вспомнив, какую характеристику Мейер дал Фелпсу. – И все-таки, как он к ней относился?
– Она всегда тепло говорила о нем. А однажды, когда она болела гриппом, он прислал ей цветы.
– Правда?
– Да. Дюжину алых роз.
– Это несколько необычно, не так ли?
– Женщины любят цветы, – сказала миссис Травайл. – Анни была хорошим работником.
– А где она работала до винного магазина?
– В мебельном салоне «Герман Додсон».
– Вы случайно не знаете, что она там делала?
– Работала продавщицей.
– Почему она оттуда ушла?
– Не знаю. Мы никогда об этом не говорили. Думаю, что ей там мало платили.
– Как она оказалась в винном магазине?
– Не знаю, кажется, где-то прочитала объявление.
– Ясно.
– Как, по-вашему, мистер Клинг, кто мог это сделать?
– Пока не представляю себе. Мы ведь только-только начали расследование, миссис Травайл. Иногда на это уходит довольно много времени.
– Да, я понимаю.
– Не могли бы вы дать мне её записную книжку?
– Конечно. Анни держала её у себя в комнате, на письменном столе. Сейчас принесу.
Миссис Травайл ещё раз промокнула свои разрисованные щеки и вышла из комнаты. Клинг сидел и ждал. Когда отворилась входная дверь, он машинально повернулся к ней, а рука его потянулась к револьверу 38-го калибра – детективы обычно носят оружие на ремне под мышкой. Увидев, кто вошел, он тут же опустил руку.
– Здрасьте, – сказала девочка с рыжими косичками.
– Здравствуй, Моника, – с улыбкой ответил Клинг.
Девочка явно смутилась, она была славная: стройные прямые ножки, ровные зубки, одета в клетчатую юбочку и белую кофточку. Уставившись на Клинга с наивным любопытством, она спросила:
– Откуда вы знаете, как меня зовут?
– Это тайна, – сказал Клинг.
– А бабуля дома?
– Да, она пошла взять кое-что для меня из мамочкиной комнаты.
– Я не зову её мамочкой, – поправила его девочка. – Бабуле это не нравится. Я зову её мамой.
– А почему тогда ты не зовешь бабулю бабушкой?
– Зову, но только при ней. – Девочка хихикнула, прикрыла рот ладошкой и спросила: – А вас как зовут?
– Берт.
– Вы мамин знакомый?
– Нет, – сказал Клинг.
– А кто вы?
– Полицейский.
– Как в кино?
– Гораздо лучше, – скромно ответил Клинг.
– А оружие у вас есть?
– Еще бы.
– Можно посмотреть?
Клинг вытащил револьвер и проверил, поставлен ли он на предохранитель. Моника подошла к нему поближе.
– Настоящий?
– А то нет!
– А где вы его взяли?
– Нашел в коробке с конфетами.
– Неправда!
– Я пошутил. Сколько тебе лет, Моника?
– Пять. А скоро будет шесть.
Клинг спрятал револьвер.
– Ты пришла из школы?
– Да. Я хожу в школу на полдня, а вообще-то я ещё в садике. Но на следующий год пойду в первый класс. Тогда я буду ходить уже на целый день, и у меня будут книжки. Я в первый раз познакомилась с полицейским.
– А я в первый раз познакомился с молодой особой, которая ходит в детский сад.
– Во мне нет ничего особенного.
– В каждом из нас, Моника, есть что-то особенное.
– А зачем вы пришли?
– Делаю обход. Проверка.
– В фильме тоже так говорили. А кого вы проверяете?
– Пятилетних малышек, которые ходят в детский сад.
– Зачем? – серьезно осведомилась Моника. – Кто-то плохо себя ведет?
Клинг расхохотался.
– Нет, милая, – сказал он. – Я просто пошутил.
– Тогда зачем вы пришли?
– Так надо, – сказал он.
Нет, это совершенно не входило в его обязанности. Не для того он пошел в детективы, чтобы сообщать пятилетним девочкам, что их мать застрелил неизвестный. Поступая в полицию, он принял присягу, он служил честно и вроде бы неплохо, но такое он делать не обязан. Может быть, Стив Карелла посадил бы малышку к себе на колени и мягко объяснил ей, что кто-то выстрелил четыре раза в её маму. Клинг знал, что ему это не под силу. Не исключено, что когда-нибудь в другой раз, через несколько лет. Но только не сейчас!
– А почему так надо? – продолжала допрос Моника. Клинг несказанно обрадовался, когда увидел, что в комнату входит миссис Травайл.
– Вот вам её записная... – Она увидела Монику и тревожно взглянула на Клинга. – Девочка ещё не...
– Нет, нет, – поспешил успокоить её Клинг.
– Чего «еще не»? – заинтересовалась Моника.
– Ничего, дорогая. Ты иознакомилась с детективом Клингом?
– Его зовут Берт.
– Значит, вы уже подружились?
– Да, он совершает обход. Проверка.
– Разумеется, – подтвердила миссис Травайл. – А что было в школе?
– Бредятина.
– Моника!
Клинг с трудом подавил улыбку.
– Почему бы тебе не пойти в свою комнату, Моника? – предложила миссис Травайл. – Нам с мистером Клингом необходимо кое-что обсудить.
– Ладно, – сказала Моника. И, повернувшись к Берту Клингу, спросила: – А где Фрэнк Смит?
– В квадрате триста шестьдесят пять, – ответил он, и Моника залилась смехом.
– Ты мне скажешь, когда вы закончите, бабушка? – вежливо поинтересовалась девочка.
– Конечно, моя хорошая.
– Тогда до свидания, мистер Клинг. Надеюсь, что вы его найдете.
– Я тоже надеюсь.
Моника вышла из комнаты. Миссис Травайл подождала, пока за ней закроется дверь, и тревожно спросила:
– Полагаю, она не имела в виду...
– Нет, нет. Это такая шутка. Она видела фильм про полицию.
– Как, по-вашему, какая-нибудь женщина могла убить мою дочь?
– Вполне возможно.
– Вот записная книжка. Здесь все её подруги. – Она передала блокнотик Клингу.
– Спасибо, миссис Травайл, – сказал он. – Я вам очень благодарен за содействие.
Когда Клинг был уже в дверях, миссис Травайл спросила:
– Вы собираетесь говорить с Теодором?
– Обязательно.
– Он не мог этого сделать, – ровным голосом проговорила женщина. – Всего доброго, мистер Клинг.