Выкуп

Глава 9

Во главе полицейской лаборатории стоял человек, которого звали Сэмом Гроссманом, и был он в чине лейтенанта.

В глазах любого дилетанта лаборатория казалась просто помещением, заполненным длинными белыми столами и высокими зелеными стеллажами. Одни столы были освещены флуоресцентным, другие – ультрафиолетовым светом, а на стеллажах хранились образцы бирок всех прачечных города, пистолетов всех систем и калибров, патронов к ним, гильз, пуль, рисунков покрышек, аналитические таблицы и образцы стекла, образцы растений и вообще всего на свете, что может быть использовано в случае необходимости, чтобы путем сравнения дать заключение по поводу присланного на обследование предмета, относительно которого имелись подозрения в том, что он был использован при совершении преступления. А такие подозрительные предметы поступали в лабораторию ежечасно, причем в любой день недели. На заключение могли поступать самые различные предметы – от осколков стекла передней фары автомобиля, сбившего пешехода и скрывшегося с места происшествия до отрезанной руки, завернутой в обрывок “Нью-Йорк Таймс”, на котором сквозь кровавые пятна просматривались объявления о продаже недвижимости. Далеко не всегда приятно было работать с подобными пакетами, часть из которых подбрасывалась на порог лаборатории, подобно сироткам в канун Рождества. Иногда работа эта была просто отвратительной и люди со слабыми нервами или желудками поскорее старались добиться перевода в бюро криминальной идентификации или даже в морги каких-нибудь местных больниц. Видите ли, сталкиваться с насильственной и внезапной смертью в ходе активных служебных действий – это одно дело. Но совсем другое дело встречаться с нею, когда смерть должна быть сведена к некой научной формуле, когда приходится иметь дело с отрезанными конечностями или мельчайшими капельками чьей-то спермы, исследовать тончайшие волоски и ниточки, прилипшие к тупым орудиям убийства, всесторонне исследовать пули, расплющенные или деформированные при столкновении с костью. Воображение может весьма разыграться при виде всех этих побочных продуктов и подручных средств человекоубийства и прочих преступлений. Длинный белокурый волос, прилипший к рубящей поверхности топора, способен громче и настойчивей взывать к вашей совести и чувству долга, чем вид окоченелого женского трупа, лежащего в морге. Недосказанность – могущественное оружие поэтов и писателей с самого момента возникновения литературы – давно уже превратилась здесь в тот оселок, на котором специалисты-криминологи оттачивают свои эмоции. Сэм Гроссман, человек весьма эмоциональный по своей природе, но вынужденный в силу особенностей своей профессии проявлять крайнюю сдержанность, руководил своей лабораторией с бескомпромиссной твердостью христианского миссионера, исполняющего свой долг где-нибудь в дебрях Африки. Ведь лаборатория – и Гроссман отлично знал это – могла значительно сократить срок расследования и облегчить труд оперативных работников.

Лаборатория может помочь в поимке преступника и в привлечении его к ответственности за содеянное. И когда ему удавалось реально и действенно помочь в этом, Гроссман чувствовал, что жизнь его не расходуется впустую. Иногда ему приходилось сталкиваться в работе с исключительно сложными задачами. Но иногда, как это было в случае с гипсовой отливкой, полученной Кронигом с оттиска покрышки, функция Гроссмана оказывалась весьма легкой. Он просто подошел к одной из своих полок и менее чем через пять минут отыскал нужный ему образец покрышки. По образцу он сразу же определил, что покрышка с таким узором относится к модели “Тирьюбем” и производилась она фирмой “Руббер Тайер Корпорейшн оф Америка”, чья контора в этом городе находилась в доме № 1719 по Картер-Авеню в Айсоле. Покрышки данной модели использовались всеми автомобилями “Дженерал Моторз” 1948 года выпуска. В 1949 и 1950 годах они стали использоваться на всех поточных линиях “Форда”. В 1954 году покрышками этой фирмы оснащались все автомобили фирмы “Крайслер”. Так что, на первый взгляд, выбор моделей был весьма широк.

Однако благодаря отливке удалось определить, что размеры покрышки составляли 670х15 дюймов. Это позволило сразу же исключить из поиска все машины, выпущенные до 1949 года, поскольку у машин, выпущенных до 1949 года, диаметр покрышек составлял шестнадцать дюймов. Переход на новый стандарт во всей автомобильной промышленности произошел именно в 1949 году. Обвод покрышки позволял, кроме того, исключить все более крупные модели, выпускаемые как “Фордом”, так и “Крайслером”. Так, например, “Форд-Меркурий” выпуска 1949 года имел покрышки с параметрами 710 Х15, “Линкольн” – 820Х15. Следовательно, сфера поисков сужалась до наиболее мелких моделей этих фирм.

Полученная же проба краски и вовсе устранила всяческие сомнения. Как только ребята Гроссмана подвергли образцы спектральному анализу, рассмотрели их затем под микроскопом и определили химический состав микроэлементов, они могли утверждать с полной достоверностью, за каким именно зверем им предстоит охотиться. Для этого они просто сопоставили полученные данные с данными, имеющимися в лаборатории, аккуратно собранными, систематизированными и разложенными по папкам на полках. Сопоставление это дало им следующие результаты:

1. Краска произведена компанией “Форда”.

2. Она носит название “Бирч-Грей”.

3. Использовалась она на моделях этой компании, изготовленных в 1949 году.

4. От выпуска ее отказались в 1950 году, заменив ее краской несколько иного оттенка, который кампания продолжает выпускать под названием “Доувер-Грей”.

Сэм Гроссман внимательно изучил все представленные ему данные. Он проанализировал их со всей тщательностью и объективностью настоящего ученого. Он долго и сосредоточенно осмотрел все лежащие перед ним цифры своими холодными глазами, сквозь очки, которые выглядели несколько неуместно на его грубом лице потомственного фермера из Новой Англии. Он не спешил с выводами.

Наконец он удовлетворенно кивнул. Искомая машина, вне всяких сомнений, была серым “Фордом” модели 1949 года. Теперь ему не оставалось ничего иного, как позвонить в резиденцию Кинга и ознакомить его с полученными результатами. Этим он как бы передаст эстафетную палочку работающим там полицейским, которым и предстоит понести эстафету дальше. Сэм Гроссман снял очки, прикрыл глаза и потер веки большим и указательным пальцами. Затем водрузил очки на переносицу и принялся набирать номер телефона резиденции Кинга.

Звонок Сэма Гроссмана застал Мейера в гостиной. Дуглас Кинг сидел в этот момент в кресле у камина, молча наблюдая за языками пламени, пока Мейер тщательно заносил в блокнот все полученные лабораторией данные. Казалось, что Кинг вовсе не прислушивается к тому, что говорят по телефону. Отблески огня падали на его грубо вылепленное лицо, играли в седине, покрывавшей виски.

– Я все записал, Сэм, – сказал Мейер. – Отличная работа. Что?.. Ну, здесь у нас вообще царило затишье, но теперь у нас есть хоть какие-то исходные данные, будем знать, хотя бы что нам искать... Да, конечно, мы их тут же разошлем. Огромное спасибо, Сэм. – Он повесил трубку и поглядел на Кинга. – Серый “Форд” модели 1949 года. Это – машина, которой они пользуются. Мне, пожалуй, нужно срочно передать полученные данные лейтенанту, чтобы тот поскорее сверился с имеющимся у него списком похищенных машин, – сказал он как бы про себя. Он некоторое время молча присматривался к Кингу. – Много я отдал бы за то, чтобы угадать ваши мысли, мистер Кинг, – добавил он наконец.

– Вот и проиграли бы, детектив Мейер, – отозвался тот. – Все мои мысли сейчас, право, не стоят ломанного гроша.

– Гм... Ну, ладно, мне сейчас все равно придется выйти на минутку и попытаться разыскать лейтенанта. Крикните мне, если зазвонит телефон.

– Обязательно, – пообещал Кинг.

Мейер надел пальто и вышел из комнаты. Когда за ним захлопнулась дверь, Кинг так и не поднял глаз. Он продолжал всматриваться в пламя камина столь сосредоточенно, как будто там горела его собственная душа, будто он мог в этом мелькании красных и желтых огоньков прочесть свою судьбу. Он не отвел взгляда от огня и тогда, когда Диана Кинг вошла в комнату. Она решительно направилась прямо к нему и остановилась, закрывая собой пламя очага.

– Ну, хорошо, – произнесла она едва слышно. – Пит все рассказал мне. – Она помолчала. – Ты не мог всерьез принять такое решение.

– Нет, Диана, это совершенно серьезно.

– Не верю.

– Я не стану платить выкупа. И лучше тебе постараться привыкнуть к этой мысли, Диана. Выкупа я платить не стану.

– Но ты же должен его уплатить.

– Ничего я никому не должен.

– Но ведь они именно у тебя потребовали деньги.

– Верно. Кучка грабителей требует у меня денег. Но почему я должен подчиняться им? Почему я должен играть в их игру, да еще и по придуманным ими правилам?

– Какая игра? Какие правила? Речь идет о мальчике.

– Речь идет здесь об очень многом и помимо этого мальчика, – сказал Кинг.

– Речь может идти только о мальчике и ни о чем ином, – возразила ему Диана. – Если ты не внесешь деньги, они его убьют.

– А может они уже давно успели его убить.

– Такую возможность ты просто и рассматривать не можешь.

– Почему это вдруг не могу? Я должен рассматривать всю эту проклятую ситуацию буквально со всех сторон. От меня требуют уплаты пятисот тысяч долларов за ребенка, который для меня лично абсолютно ничего собой не представляет. И тут уж я имею полное право взвесить все возможности. Одной из таких возможностей как раз и является то, что ребенок к настоящему времени вполне может оказаться мертвым.

– Они же сказали тебе, что он жив. Ты же сам это прекрасно знаешь. И ты не можешь искать себе оправдания в том...

– А вторая возможность состоит в том, что они все равно убьют его, даже если я и уплачу им эти деньги. Спроси у полицейских. Валяй, поговори с ними и посмотри, что они...

– Но если ты не уплатишь этих денег, то они почти наверняка убьют его.

– Тоже не обязательно.

Кинг поднялся с кресла, с неохотой покинув место у огня, и направился к стоявшему у противоположной стены бару.

– Хочешь бренди? – спросил он.

– Нет, не хочу я никакого бренди. – Она внимательно следила за тем, как он наливает в бокал бренди. Рука, сжимавшая горлышко бутылки, ни разу не дрогнула. Янтарная жидкость мерно текла на дно объемного сосуда. Он закрыл пробкой бутылку, вернулся к креслу, удобно устроился на нем и принялся вертеть бокал в своих больших руках. Все это время она неотрывно глядела на него. Наконец она заговорила вновь. – Дуг, ты просто не имеешь права так спокойно рассуждать о жизни Джеффа.

– Да? Не имею? А кто же, скажи на милость, имеет на это большее право, чем я? У кого они требуют деньги? Что предпринимает Рейнольдс для возвращения своего сына? Он сидит себе на своей заднице точно так же, как просидел на ней всю свою жизнь. Почему это вдруг именно я должен платить выкуп за его сына?

– Дуг, я изо всех сил стараюсь сдерживаться. Я из последних сил стараюсь сдержать себя, чтобы не закричать на весь этот дом.

– А зачем сдерживаться? Кричи себе на здоровье, если тебе от этого будет хоть немного легче. А вообще-то здесь просто нет причин для крика. Они вообще не должны были требовать с меня этот выкуп и, естественно, я не собираюсь его им уплачивать. Вот, собственно, и все. Для меня это – решенное дело.

– Но это же – ребенок! Ребенок!

– А какая разница – кто. Это – не мой ребенок. – Он помолчал, как бы подыскивая, чем подтвердить свое утверждение. – Я вообще даже недолюбливал его, если хочешь знать.

– Но он же – ребенок, черт побери!

– Ну, хорошо, он – ребенок. А что это меняет? Я что – ответственен за него? Почему это именно я должен отвечать за кого бы то ни было – за ребенка, за взрослого, за марсианина? И какого черта взваливать на меня ответственность за них?

– Но ведь они хотели захватить Бобби, – сказала Диана. – Поэтому и за Джеффа ты должен нести равную от...

– Да, хотели, но они его не захватили, так ведь? У них получилась накладочка. А в результате они сумели украсть всего лишь Джеффа. – Кинг сделал паузу и продолжил. – Понимаешь, дорогая, вот был я на фронте и, случалось, пуля попадала в кого-нибудь из тех, кто стоял рядом со мной, и он падал мертвым. Но я совсем не чувствовал себя ответственным за его смерть, я не был в ней виноват. Более того – я до смерти был рад тому, что пуля эта не попала в меня. А сам я за эту смерть не чувствовал ни вины, ни ответственности. Это не я стрелял из той винтовки, которая выпустила убившую его пулю. И руки у меня были чисты. Точно так же они чисты и сейчас.

– Это совсем иное дело, – сказала Диана. – И ты не настолько глуп, чтобы не видеть разницы.

– А я вообще не отношу себя к категории глупых людей. Но как, черт побери, я могу отдать им эти деньги? Неужто ты думаешь, что я не отдал бы их, если бы мог это сделать?

– Но они у тебя есть! Не надо лгать мне, Дуг! Ради бога, прекрати паясничать!

– Но для осуществления этой сделки мне нужны все наличные деньги до последнего цента. Это составляет семьсот пятьдесят тысяч долларов. Так как же я могу вдруг отдать две трети этой суммы? Неужто ты не можешь этого понять?

– Нет, я прекрасно понимаю. Вопрос стоит в том, что главнее – деловая сделка или жизнь ребенка.

– Нет! Речь здесь идет о том, что главнее – моя жизнь или жизнь этого мальчишки! – выкрикнул Кинг.

– Не надо, Дуг, считать меня такой примитивной! Потеря этих денег вовсе не прикончит тебя. Не нужно так легко швыряться словом “жизнь” как будто...

– Это и есть жизнь! Моя жизнь! – стоял на своем Кинг. – Именно это я и имел в виду. Тут все, ради чего я трудился с тех пор как помню себя. Этот бизнес и есть важнейшая составная часть моей жизни. Диана, неужели ты до сих пор так и не поняла этого?

– Да пропади он пропадом, этот твой бизнес, – резко бросила она. – Мне это совершенно безразлично. Если ты завладеешь “Гренджером” или там “Юнайтед Стал” и сделаешь это, обрекши на смерть ребенка...

– Не ребенка! Здесь речь идет о моей жизни!

– Нет, речь здесь идет о его смерти! На весах сейчас твоя жизнь, но его смерть!

– Не пытайся сбить меня с толку, играя словами, – сердито сказал Кинг. Он поставил свой стакан на кофейный столик и резко поднялся. Некоторое время он молча мерил гостиную своими большими шагами. – Речь идет именно о моей смерти, можешь в этом не сомневаться. Что произойдет со мной, если я выплачу им этот выкуп? Могу объяснить тебе и это. Бенджамин и все его стервятники быстро снюхаются со Стариком и вышвырнут меня прямо на улицу. Вот ты тут недавно тревожилась по поводу того, как я поступил с Робинзоном, сокрушалась о том, как ему удастся потом найти работу, о’кей, а как, по-твоему, они поступят со мной? Мое имя будет облито грязью в глазах всех производителей обуви. Я для всех буду человеком, который пытался вышибить из седла своих боссов и потерпел в этом полное фиаско! Неужто ты думаешь, что найдется хоть одна фирма, которая захочет иметь со мной дело после всего этого? Неужто ты возомнила, что потом я смогу начать все сначала и добиться таких же успехов? Это прикончит меня окончательно. Я буду конченым человеком, Диана.

– Но ты мог бы начать сначала. Ты мог бы...

– Где? Где это я мог бы начать? И так далеко дали бы мне уйти? Черт побери, да после такого скандала самые мелкие конторщики и те, будь спокойна, позаботились бы о том, чтобы я уже никогда не смог встать на ноги. Я оказался бы, в лучшем случае, прикованным к своему столу где-нибудь в конторе. Неужто этого ты для меня хочешь добиться? Разве это жизнь?

– И все-таки это – жизнь. На свете сотни людей живут прикованными к своим столам...

– Нет, это не для меня! Ни за что и никогда. – Он помолчал. – А что будет с тобой, Диана? Подумай немножко и о себе. Вот все это исчезнет, – и он повел рукой вокруг. – Дом, машины, даже, черт побери, та еда, которую мы сейчас имеем!

– Да я подавлюсь первым же куском! – выкрикнула Диана. – Если ты спокойно дашь умереть Джеффу, никакой кусок мне не полезет в горло!

– А кто же тогда должен умереть вместо него? Я? Да? Значит я, по-твоему, должен умереть вместо него? А что он для меня?

– Прежде всего он – живое человеческое существо. Просто еще один человек. Ты обычно очень заботился о...

– Прекрасно, но ведь и я – тоже человек, и тоже живой. Что вообще я успел задолжать человечеству, как в наши времена принято называть эту тупую и безликую массу? И что именно это безымянное безликое человечество хоть когда-нибудь дало мне? Ни-че-го! Я сам вылепил себе свое собственное существование и положение, я голыми руками выцарапал его из безликого монолита и руки эти у меня сейчас кровоточат. Откуда тебе знать все это, Диана, как тебе понять такое? Ты посещала частную школу в то время, когда я работал на складе в Гренджере грузчиком и работал до полного изнеможения. Я работал ради этой фирмы всю свою жизнь. Неужто ты не видишь – я уже вложил в нее всю жизнь! Свою жизнь! Единственную! И все это я делал только ради того, чтобы в один прекрасный день...

– Я не желаю слушать об этом. Если ты еще раз заговоришь о бизнесе, я... я ударю тебя. Клянусь Богом, я просто ударю тебя!

– Ладно, забудем о бизнесе. Просто постарайся объяснить мне в таком случае, почему именно я обязан платить. Неужто на белом свете не найдется огромного множества людей, у которых денег столько, сколько мне никогда в жизни не заработать. Ведь в конечном счете, по сравнению с ними я – просто жалкий бедняк, клянусь Богом. Сравнительно, конечно. Сколько лет у меня ушло на то, чтобы я смог наконец позволить себе совершить эту сделку? А ведь есть масса людей, которые сделки подобного масштаба заключают ежедневно. Они просто снимают себе телефонную трубку и говорят в нее “Да” или “Нет”. Почему же от них к нам не поступает телеграмм со щедрыми предложениями? Почему они не рвутся внести этот проклятый выкуп?

– А вот эта семейная пара из Калмс-Пойнта, Дуг. Они ведь предложили тебе тысячу долларов. А очень может быть, что в жизни они значительно беднее тебя.

– Верно. Они предложили тысячу долларов. А какой это составляет процент от их сбережений? Сколько у них еще останется на счету в банке помимо этой тысячи? Сколько у них может накопиться за жизнь? Пять тысяч? О’кей. В таком случае давай пошлем им в ответ телеграмму с просьбой выслать нам всю остальную сумму их сбережений, то есть все их пять тысяч, а не какой-то определенный процент того, что есть у них на счету. Давай даже скажем им, что они должны отдать нам сбережения всей своей жизни, иначе мальчик умрет. А какие у них планы относительно этих денег, Диана? Уплатить очередной взнос за купленный в рассрочку дом где-то за городом? За новую машину? За поездку в Европу? Что? Ну, за что еще? Потребуй у них, чтобы они отказались от всех своих планов, от воплощения своей мечты ради ребенка, который для них ровным счетом ничего не значит. Валяй, потребуй от них хотя бы этого. Обратись к кому угодно! Потребуй этого от всего своего любимого человечества! Попроси человечество совершить самоубийство или хотя бы малюсенькую жертву ради одного из своих сыновей!

– Но на этот раз требование обращено именно к тебе, – сказала Диана. – И ты не имеешь права отфутболивать это требование кому-либо иному.

– Я отлично знаю, что спросили с меня и я заявляю, что это несправедливо. Это самое настоящее идиотство! А я тебе говорю о том, что вообще ни к кому нельзя предъявлять подобных требований.

Внезапно Диана присела у его ног. Она взяла его руки в свои и заговорила, пристально глядя ему прямо в глаза.

– Послушай, – сказала она очень мягким тоном, – если... если бы Джефф вдруг стал бы тонуть... а ты стоял бы рядом на берегу... то ты ведь, совершенно не задумываясь, бросился бы в воду и спас бы его. Именно об этом я и прошу тебя сейчас. Спаси его, Дуг. Спаси его, умоляю тебя, умоляю, умоляю...

– А почему – именно меня? – упрямо возразил Кинг. – Только потому, что я взял на себя труд научиться плавать? А почему бы в таком случае и Рейнольдсу не научиться этому в свое время? Почему это он считает возможным в случае необходимости приходить ко мне и говорить: “Спаси моего сына! Я ведь так и не потрудился научиться плавать”?

– Неужто ты обвиняешь в том, что произошло, Рейнольдса?

– Не болтай глупостей, как могу я его винить в этом?

– А в чем же, в таком случае, ты обвиняешь его? В том, что он всего лишь твой шофер? В том, что у него нет пятисот тысяч долларов?

– Хорошо. У меня и в самом деле есть пятьсот тысяч долларов и я их заработал отнюдь не тем, что просто сидел и пялил глаза на то, как мир проносится мимо. Так где же тут справедливость? Я тяжким трудом заработал все то, что у меня...

– Рейнольдс тоже упорно трудился всю свою жизнь!

– Значит, недостаточно упорно! Он и вполовину не выкладывался до предела! А если бы он и в самом деле буквально всего себя отдал своей работе, то мне не пришлось бы сейчас вести этот дурацкий разговор о выкупе его сынка! Он из той категории людей, которые сидят и ждут, пока им все не поднесут на блюде, Диана! И эти люди всегда требуют, чтобы им что-то отдали, ничего не предлагая взамен. Они мечтают, что вдруг наберут очко и сорвут банк! Причем эта страна поддерживает в них эти иллюзии, вечно устраивая конкурсы, в которых тысячи долларов выплачивают людям, владеющим абсолютно бесполезной деформацией и правильно отвечающим на заданные вопросы! Хочешь миллион? Отлично, принимай участие и выигрывай! Нет, черта с два – ты попробуй честно заработать этот миллион! И вкалывай при этом как проклятый, так, что руки у тебя...

– Прекрати. Прекрати сейчас же, – сказала она.

– И что же говорит мне Рейнольдс? Он говорит мне: “Помоги мне, я беспомощен”. Ну, хорошо, но я не желаю помогать. Я не хочу никому помогать, кроме самого себя.

– Ты не можешь так думать, – сказала Диана, выпустив его руки. – Ты просто не смеешь так думать.

– Могу и смею. Именно. Именно так я и думаю. Неужели тебе, Диана, не приходит в голову, что я тоже устал? Неужели ты не понимаешь, что мне иногда тоже хочется просто сесть и сидеть, сложа руки?

– Я уже и не знаю, что думать. Мне кажется, что я вообще уже ничего о тебе не знаю.

– А тебе ничего и не нужно знать обо мне. Я – человек, который борется за свою жизнь. Вот, собственно, и все, что тебе нужно обо мне знать.

– А как быть с жизнью Джеффа? – спросила она, неожиданно вставая. – Ты хочешь, чтобы они его убили?

– Конечно же, я не хочу этого! – выкрикнул он.

– Не кричи на меня, Дуг! Они убьют его. И ты прекрасно знаешь, что они это сделают.

– Нет, я не знаю этого! И кроме того, это – не моя проблема. Не моя! Он – не мой сын!

– Но он попал к ним из-за твоего сына! – выкрикнула Диана.

– Весьма сожалею об этом, но моей вины...

– Ни о чем ты не сожалеешь! Тебе наплевать на то, что они с ним сделают. О, Господи, тебе ведь совершенно безразлично, что может случиться с этим...

– Это не так, Диана. Ты знаешь, что я...

– А что же все-таки произошло с тобой самим? – сказала она. – Во что превратился ты сам? Куда девался прошлый Дуглас Кинг?

– Я не понимаю, о чем это ты...

– Может быть, мне не следовало все эти годы просто стоять в стороне, так ни разу и пальцем не пошевелив. Да, ты и в самом деле продирался по жизненному пути... О, Господи, как же ты продирался! Но я все время твердила себе, что твое упорство – лучшее из твоих качеств, что оно заслуживает всяческого одобрения. Это – настоящий мужчина, – так говорила я себе, – мужчина, которого я люблю. Даже когда мне становилось ясно, как ты обращаешься с людьми, я прощала тебе и это, потому что я считала, что ты поступаешь так в полном соответствии с твоим характером. Я твердила себе, что дело здесь отнюдь не в жестокости или беспощадности, а...

– Причем тут жестокость или беспощадность? Неужели самосохранение не важнее, чем...

– Да замолчи ты наконец! Постарайся выслушать меня! – сказала Диана. – Все эти годы... Господи, прошло столько лет, и вот во что ты превратился за это время! Вот во что! Я молча глядела на то, как ты раздавил Ди-Анджело только ради того, чтобы возглавить закроечный цех, а потом я видела, как ты угробил еще с полдюжины людей на фабрике ради того, чтобы оказаться на самой вершине. Я промолчала, когда ты морально уничтожил Робинзона, и я готова была наблюдать, не вмешиваясь, за этой твоей бостонской сделкой, хотя и знала, что ты вышвырнешь и Старика, и Бенджамина, и Бог знает скольких еще людей прямо на улицу! Или это будет называться отставкой, Дуг? Дашь ли ты им хотя бы возможность подать прошение об отставке? О, Господи! – и она закрыла ладонями лицо, не желая показать ему своих слез, не желая проявлять при нем слабость.

– Все это – совершенно разные вещи, – сказал Кинг.

– Нет, это абсолютно одно и то же, черт побери! Все это проделывается по абсолютно одинаковой схеме! Снова и снова, и снова... Люди уже давно не имеют для тебя абсолютно никакого значения, разве не так? Ты просто никогда ни о чем и ни о ком кроме себя не думаешь!

– Это неправда, Диана, и ты сама это знаешь. Неужто я не делал для тебя все, что ты только ни пожелаешь? Неужто все это время я был плохим отцом для Бобби? Разве не был я хорошим мужем...

– А что такого дал ты мне или Бобби? Крышу над головой? Пищу? Безделушки? А что ты дал нам от себя самого, Дуг? Разве я хоть когда-нибудь значила для тебя нечто большее, чем твой бизнес? Да и что я, собственно, представляю в твоих глазах, как не просто женщина, весьма приятная в постели?

– Диана...

– Признайся же в этом хоть самому себе! Ты говоришь, что бизнес это и есть твоя жизнь, и это действительно так! И вот, после всех лет подобной жизни ты, наконец докатился до точки! Теперь ты дошел до того, что готов убить ни в чем не повинного ребенка!

– Убийство, убийца, не нужно бросаться такими словами...

– А это и есть убийство! Самое настоящее! Можешь называть это как тебе угодно, но это – самое настоящее убийство! И ты сейчас собираешься совершить именно убийство, но, черт побери, на этот раз я не стану спокойно смотреть на то, как ты его совершаешь!

– О чем ты? Да понимаешь ли ты, о чем ты говоришь?

– Понимаю, прекрасно понимаю, Дуг. Я говорю о том, что ты обязательно уплатишь похитителям этот их выкуп.

– Нет, Диана. Я этого не сделаю. Я не могу этого сделать.

– Ты можешь. Дуг, и ты сделаешь это. Потому что на этот раз тебе придется выбирать между бизнесом и кое-чем еще, помимо жизни Джеффа.

– Это чем же?

– Если ты не уплатишь им, Дуг, я ухожу от тебя.

– Уходишь...

– Да, я забираю с собой Бобби и ухожу из этого дома.

– Погоди, Диана, ты просто сама не понимаешь, что ты сейчас говоришь. Ты же...

– Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что я говорю, Дуг. Отдай деньги этим людям, потому что если ты не сделаешь этого, я просто не смогу оставаться рядом с таким человеком! Я не смогу быть рядом со всей этой фальшью и грязью, в которую ты превратишь, если уже не превратил, всю нашу жизнь.

– Диана...

– Да. Да, ты ее превратил во что-то жадное, ненасытное и грязное, – повторила она. – Во что-то вроде этих ненасытных машин с твоей фабрики. Лоснящиеся...

– Диана, дорогая, – сказал он и потянулся к ней. – Не могла бы ты...

– Не прикасайся ко мне! – выкрикнула она и рванулась в сторону. – Не смей сейчас, Дуг! На этот раз тебе не удастся затащить меня в постель и утрясти все именно таким образом! Я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне, Дуг. На этот раз ты просто совершаешь убийство, а я... а я сыта уже этим по горло!

– Я не могу уплатить эти деньги, – сказал он. – И ты не можешь просить меня об этом.

– А я и не прошу, Дуг, – холодно возразила она, – я требую этого. Когда эти люди позвонят тебе завтра утром, ты уж лучше постарайся, чтобы деньги эти были у тебя наготове. Постарайся, чтобы они были у тебя под рукой и дожидались вместе с тобой их инструкций. Дуг. Так что, будь любезен, постарайся позаботиться об этом.

– Я не могу их уплатить, – сказал он. – Диана, я не могу их отдать. И ты не должна просить этого у меня.

Но она уже успела выйти из гостиной.