Вымершие люди: почему неандертальцы погибли, а мы — выжили

Пролог Когда климат изменил ход истории

Вопреки расхожему мнению, история не повторяется. История нашей планеты не была предопределена, в ней нет привкуса неизбежности, а история жизни не рассказывает нам о линейной прогрессии от примитивного к сложному. Ее форма вытесывалась путем накопления и потери информации, генетической и культурной. Так создавалась иллюзия неустанного прогресса. Эта история полна эпизодов, когда случайные события радикально меняли мир и ход событий. Если бы эти происшествия не случились в то время и в том месте, где они случились, я бы, безусловно, не писал эти строки сегодня, а вы бы их не читали. Эта книга повествует об одной из бесчисленных историй жизни на Земле, которая вызывает у нас особую озабоченность не потому, что она оказалась такой уж необычной, а потому, что в ней задействован наш собственный вид.

Мир полон успешных живых существ. Некоторые из них почти не меняются в течение миллионов лет. Когда-то им посчастливилось адаптироваться к условиям настоящего таким образом, что это сделало их успешными и в будущем. Мы могли бы высокомерно называть себя членами особого клуба выживших, но на самом деле мы просто новички по сравнению с некоторыми особенно живучими видами. Однако даже они являются исключениями, так как большинство видов прекратили свое существование в тот или иной момент беспорядочной истории Земли. Когда обстоятельства менялись — континенты сдвигались, горы вырастали, моря отступали, ледяные шапки расширялись, климат изменялся, — большинство видов вымирали и новые виды срывали куш. Среди новичков были и несколько видов людей. Неандертальцы — в их числе. Они стали очень успешным видом, которому удавалось выживать во все менее гостеприимных Европе и Азии на протяжении более 300 тысяч лет — намного дольше, чем мы живем на этой планете. Однажды неандертальцы разделили судьбу миллионов других форм жизни и вымерли. Эта книга рассказывает историю неандертальцев, историю их успеха и исчезновения. Как разумный и уверенный человек мог стать настолько уязвимым для внешних воздействий, что это привело его к вымиранию? Это также и история нашего рода — параллельной династии людей, которая некоторое время делила определенные территории с неандертальцами. Я расскажу о том, что произошло, когда неандертальцы встретили наших предков, и постараюсь ответить на насущные вопросы, например о том, спаривались ли они. Были ли неандертальцы действительно глупыми животными, неспособными к поведению, которое мы могли бы считать современным? Расправились ли с ними наши предки или же их гибель связана с изменением климата? Но это путешествие заведет нас намного дальше. Я надеюсь, что, сравнив себя с неандертальцами, мы сможем сами себя проинспектировать. В конечном итоге это позволит нам понять, почему и каким образом мы живем здесь сегодня, а неандертальцы исчезли.

Климат — ключевой элемент этой истории. Именно он был архитектором, сформировавшим наш интеллект, биологический облик и фактически все, что делает нас людьми, однако он же стал и причиной тяжелых испытаний и вымирания видов. Серендипность^[2] — вот отправная точка нашего рассказа: людям, которые, сами того не зная, оказывались в нужном месте в нужный момент, везло. Другим не так повезло, поэтому они сегодня не могут поделиться с нами своей историей. Все могло бы запросто произойти иначе: случись небольшая перемена в череде удач, и потомки неандертальцев могли бы сегодня обсуждать гибель других людей, живших когда-то давно. Это совсем не тривиальный вопрос — он подразумевает, что мы вовсе не так уникальны и особенны, как нам может показаться. Своим существованием мы обязаны ряду событий, огромную роль в которых сыграла удача. Отрезвляет мысль о том, что существовали альтернативные возможности для жизни человека и что некоторые из видов исчезли, несмотря на «хороший дизайн». Подобная участь могла ожидать и нас за каким-нибудь из неожиданных поворотов нашей короткой истории. Может быть, она все еще ждет нас.

Прежде чем погрузиться в изучение вопроса о неандертальцах и наших предках^[3], нам стоит сделать паузу и осмотреться. Отмотав воображаемую пленку подальше назад, мы сможем понять последовательность обстоятельств, которые могли бы привести к встрече двух популяций людей в один далекий день в застывшей во льдах Европе эпохи плейстоцена. Прелюдия была долгой и заняла многие миллионы лет, однако мы не можем обойти ее стороной, так как именно она создала предпосылки для более поздних событий. Ей я хочу посвятить большую часть этой главы, а также следующих двух, в надежде запечатлеть необъятность временных масштабов нашей эволюции. Во время этого долгого путешествия нам придется столкнуться со многими ключевыми факторами, которые впоследствии повлияют на жизнь неандертальцев и наших предков. Мы могли бы весьма обоснованно выбрать много разных отправных точек для нашей истории. Глубокое прошлое вернуло бы нас к самым истокам жизни, в то время как менее отдаленный исторический момент мог бы рассказать нам о фактическом происхождении наших прямых предков около 200 тысяч лет назад. Оба варианта были бы уместны, как и ряд других промежуточных событий, но для меня естественной отправной точкой является то катастрофическое событие, которое потрясло Землю 65 миллионов лет назад и имело серьезные и необратимые последствия. Падение гигантского астероида вместе с повышенной вулканической активностью и изменениями уровня моря привело к вымиранию всех наземных животных размером больше маленькой собаки (так называемое К-Т вымирание^[4]), включая динозавров, и дало возможность развития другим животным. Наши ранние предки-млекопитающие были среди тех, кто воспользовался моментом и тем самым проложил путь к будущему появлению приматов. Но как нам удалось превратиться в разумного примата из крошечного млекопитающего вроде землеройки, которое всю жизнь проводило в суетливой беготне в зарослях древних лесов?

Долгое время было принято считать, что увеличение разнообразия млекопитающих от самых ранних предков до известного нам многообразия форм и размеров произошла после исчезновения динозавров. Считалось, что их вымирание открыло возможности, позволившие млекопитающим заняться новой для них работой. Однако развитие событий могло быть куда сложнее, чем мы изначально представляли. Окаменелости, обнаруженные за последние годы в Китае, на Мадагаскаре и в Португалии, показывают, что диверсификация млекопитающих от мелких, неспециализированных, всеядных существ произошла задолго до К-Т вымирания^[5]. Водные млекопитающие и хищники среднего размера (были найдены окаменелые останки с маленьким динозавром в животе!) жили уже около 170–120 миллионов лет назад. Возможно, это были ранние эксперименты, которые так же внезапно завершились К-Т вымиранием, но все же глава о ранней диверсификации млекопитающих пока не окончена: мы ожидаем большего количества окаменелостей. Сейчас нам остается только догадываться, какие виды млекопитающих могли появиться, если бы эти ранние прототипы пережили К-Т. Наша история могла бы быть совсем иной. Или же она могла и вовсе не начаться.

Однако она началась, и 65 миллионов лет назад на горизонте появились млекопитающие, которые могут показаться нам знакомыми (см. хронологию на рис. 1). Около 60 миллионов лет назад появились и первые приматы. Это были маленькие животные, размером с белку, которые обязаны своим успехом другому глобальному изменению климата. Переход от палеоцена^[6] к эоцену около 55 миллионов лет назад был ознаменован мощным глобальным потеплением, которое длилось 100 тысяч лет и более не повторялось в таком масштабе. Во время этого быстрого потепления температура поверхности моря всего за 10 тысяч лет поднялась до 8 °C, что позволило вечнозеленым лесам раскинуться в высоких широтах северного полушария и обеспечило идеальную среду обитания для ранних приматов, живших на деревьях. Недавнее исследование этих ископаемых приматов дало нам детальную картину того, как происходило это географическое распространение^[7]: начиная с Южной Азии, они отправились на северо-восток в Северную Америку, а оттуда — в Европу путями, которые давно исчезли. Такой была первая глобальная экспансия приматов, катализатором которой выступил климат.

Прошло еще 25 миллионов лет, прежде чем появилось что-то отдаленно напоминающее обезьяну. В последующие годы мир изменится кардинально: из теплицы он превратился в холодильник. Зимние морозы впервые появились в высоких широтах, где когда-то процветали субтропические леса, царили аллигаторы и шерстокрылы. Ледяной покров сменил умеренные дождевые леса в Антарктике около 36 миллионов лет назад, что совпало с резким падением мировых температур, а тропические леса стали ограничены низкими широтами. В Северной Америке среднегодовая температура упала на 12 °C, и многие виды вымерли.

Чтобы найти причины такого резкого поворота событий, необходимо взглянуть на движение основных масс Земли. Континентальные плиты постепенно смещались, принимая свое нынешнее положение, однако должен был произойти целый ряд драматических событий. Самое главное из них случилось около 54 миллионов лет назад, когда Индия столкнулась с Азией, что привело к росту Гималаев и Тибетского плато на пять километров ввысь, и этот процесс продолжался еще по крайней мере 15 миллионов лет назад. Последствия были глобальными. Тибетское плато, площадь которого приблизительно равна половине территории Соединенных Штатов Америки, начало оказывать влияние на атмосферную циркуляцию: струйные течения искривлялись, муссонная циркуляция усиливалась, а на склонах Гималаев выпадали обильные дожди. Одним из последствий воздействия атмосферы на молодые породы (в результате подъема уровня земли в сочетании с увеличением количества осадков) был высокий уровень химического выветривания. Углекислый газ выводился из атмосферы, растворяясь в камнях. Понижение уровня углекислого газа в атмосфере, в свою очередь, вызвало падение глобальной температуры воздуха.

Масштабные тектонические изменения, происходившие миллионы лет, в значительной степени ответственны за масштабные изменения климата, всколыхнувшие планету. К подъему Тибетского плато мы можем добавить массивную вулканическую активность на морском дне Северной Атлантики, открытие двух антарктических морских ворот: пролива Дрейка между Антарктидой и Южной Америкой и Тасманского пролива между Антарктидой и Австралией — во время разделения этих континентов, формирование Анд и Скалистых гор, а также закрытие Центральноамериканского морского пути в Панаме. Эти изменения были необратимыми, например, после подъема Тибета дороги назад уже не было, и поэтому в больших временных масштабах изменение климата имело одно главное направление, в данном случае — долгосрочную тенденцию к охлаждению. В более коротких временных масштабах (от десятков до сотен тысяч лет) регулярные изменения орбиты Земли, ее наклона и вращения, означали, что количество и время облучения солнечной энергией, достигающей различных частей планеты, изменялись, вызывая тем самым повторяющиеся и чередующиеся климатические циклы. Это стало причиной циклических периодов потепления и охлаждения, которые мы более подробно рассмотрим, когда будем говорить об оледенениях последних двух миллионов лет.

Кроме изменений, которые я описал, как выясняется сейчас, глубокое долгосрочное воздействие на жизнь оказали редкие и чрезвычайно быстрые изменения экстремальных климатических явлений^[8]. Резкое глобальное потепление 55 миллионов лет назад вызвало экспансию ранних приматов, обитавших в лесах. Оно было самым сильным. Две последующие пертурбации, произошедшие 34 и 23 миллиона лет назад, были связаны с похолоданием. Первое из этих событий — 400-тысячелетний ледниковый период — совпало с появлением больших континентальных ледниковых щитов в Антарктиде и повлекло за собой серьезные изменения в циркуляции океанов. Второе было коротким (около 200 тысяч лет), но чрезвычайно интенсивным. Эти климатические аномалии показывают непредсказуемую природу климатических изменений, обусловленных неожиданным сочетанием орбитальных, атмосферных и тектонических факторов.

Так что продолжительный период между глобальным потеплением 55 миллионов лет назад и появлением первых обезьяноподобных существ около 23 миллионов лет назад был периодом стабильного климатического похолодания. Оно было тесно связано с окончательной перегруппировкой континентов, так как случайные события на Земле сочетались с циклическими астрономическими ритмами. В конце этого длительного этапа положение суши приобрело привычный нам вид. Появились и выросли полярные ледяные шапки, два коротких, но интенсивных ледниковых явления изменили экосистемы и сообщества животных, уровень моря заметно опустился, исчезли полярные широколиственные леса, тропические леса сократились, а травоядные млекопитающие стали привычными. В этой суматохе популяция приматов пришла в упадок, а пригодная для ее обитания среда была ограничена областями в районе экватора. Приматы, которые были столь успешными в более ранний период глобального потепления, проигрывали, поскольку их лесная среда обитания сокращалась. Те, что продержались, перешли к следующему эпизоду этой непредсказуемой истории.

В промежутке между 23 и 15 миллионами лет назад древний тепличный мир получил временную передышку: климат стал таким, как прежде. Однако длилось это недолго, и вскоре началась обратная тенденция, которая неумолимо продолжалась вплоть до наших дней. Совсем ненадолго в начале миоцена жизнь стала напоминать былые времена. Климат стал теплым и влажным, тропические и субтропические леса росли в Африке и даже по всей Евразии вплоть до Восточной Сибири и Камчатки^[9]. Это был тот самый шанс, которого приматы неосознанно ждали, но на этот раз они сильно отличались от приматов раннего периода глобального потепления. Эти животные уже были настоящими обезьянами.

Возможности, открывшиеся благодаря новым африканским лесам, означали, что у обезьян теперь был более широкий выбор еды, чем раньше^[10]. Не все из них питались преимущественно спелыми фруктами, которые составляют основу рациона большинства современных обезьян. Листья, орехи и другие растительные продукты стали обычной частью рациона некоторых из этих приматов. В одном все они были похожи друг на друга: у них было одинаковое строение тела, которое позволяло им перемещаться меж ветвей деревьев, используя все четыре конечности, а их суставы были невероятно гибкими — нечто уникальное на тот момент^[11]. Эта гибкость суставов со временем позволит обезьянам овладевать различными формами движения, такими как подвешивание и раскачивание на ветвях при помощи предплечий. Крайне важен для нашей истории тот факт, что это свойство дало их дальнему потомку возможность использовать кисти рук, среди прочего, и для изготовления орудий. Однако на тот момент ни обезьяны, ни окружающие условия не были подходящими, и люди были так же далеко в будущем, как и ранние приматы в прошлом.

Сегодня, чтобы найти обезьян, мы должны отправиться в отдаленные лесные районы Африки и Юго-Восточной Азии. Между 23 и 17 миллионами лет назад ситуация была похожей, разве что зона обитания обезьян была ограничена лишь Африкой. В Азии обезьян не было, так как Африка, где эти животные получили развитие, в то время не была соединена с Евразией, и обезьяны попросту не могли туда попасть.

Около 19 миллионов лет назад Африканская и Аравийская плиты столкнулись в Евразии, перекрыв морской путь, который их разделял. В течение примерно 5 миллионов лет сухопутный мост неоднократно открывался и закрывался по мере того, как поднимался и опускался уровень океана. После этого Африка, Аравия и Евразия соединились по суше и оставались соединенными вплоть до настоящего времени. Сегодня мы различаем Африку, Европу и Азию как отдельные континенты, хотя в действительности эта огромная масса суши была суперконтинентом в течение последних 14 миллионов лет. Как мы увидим в этой книге, искусственное отделение Африки от Евразии обусловило наши представления об эволюции человека, но мне бы хотелось это разграничение стереть.

Несмотря на то что сухопутный путь, сформировавшийся 19 миллионов лет назад, позволил животным размером со слонов попасть в Евразию (а другим — тем же путем в Африку), первые обезьяны рискнули отправиться на север только примерно 16,5 миллиона лет назад^[12]. Намек на то, почему обезьянам потребовалось так много времени, чтобы покинуть Африку, можно найти на зубах этих ранних иммигрантов: их зубы имели толстое эмалевое покрытие, благодаря которому они, видимо, могли перерабатывать твердую пищу, такую как орехи. Это «нововведение», вероятно, позволило им стать независимыми от фруктов и расширить спектр лесной среды и географических регионов. Опять же, это был вопрос подходящего строения, а также сухопутного маршрута. Однако ту миграцию нельзя рассматривать как некую раннюю форму «исхода из Африки». Это была географическая экспансия на пригодные для жизни территории: некоторые из них оказались на африканской, а другие на евразийской части суши.

Достигая незанятых территорий, обезьяны плодились и распространялись в Евразии повсеместно. Время от времени, когда поднимавшийся уровень моря закрывал сухопутный проход, они оказывались изолированными от своих африканских родственников, однако к тому времени они уже имели прочное положение на другой стороне и продолжали размножаться. Очень часто случается, что животные, достигающие новых и незаселенных земель, быстро дифференцируются в несколько типов, которые могут занимать различные сегменты девственной среды. Базовое строение тела колонизаторов затем модифицируется и превращается в ряд прототипов. Это явление часто встречается на островах, например, на Галапагосских, где Дарвин наблюдал один такой случай адаптивной радиации^[13] базового строения вьюрков в отсутствие конкурентов. Мы же наблюдаем подобную адаптивную радиацию среди обезьян-колонизаторов времен среднего миоцена.

Орангутаны, гиббоны, шимпанзе, гориллы и люди — единственные дожившие до наших дней потомки обезьяньего расцвета середины миоцена, случившегося около 16 миллионов лет назад. Тогда обезьяны самых разных форм и размеров жили от Пиренейского полуострова до Китая и от Кении до Южной Намибии^[14].

Сегодня нам трудно представить себе тот обширный регион тропических и субтропических лесов, в котором поселились обезьяны. В некоторых случаях они продвигались из Европы в Африку, а в других двигались в противоположном направлении. Различие имеет значение, только если мы примем во внимание сегодняшние политические границы. Периодическое повышение уровня моря, которое отделяло Африку от Евразии, временно ограничивало передвижение. Тогдашние обезьяны пользовались возможностями, которые приходили и уходили, как приливы и отливы.

Обезьяны, которым удалось проникнуть в евразийскую часть суперконтинента, процветали там в мягком климате. Он начался 14, а закончился 9 миллионов лет назад (рис. 2). Отсутствие ископаемых обезьян этого периода на африканской стороне породило предположение о том, что там они могли вымереть и что предок современных обезьян, а следовательно и людей, позже вернулся в Африку с евразийской стороны^[15]. Это утверждение считалось важным: если бы оно оказалось верным, это могло означать, что наши собственные предки произошли за пределами Африки и некоторое время спустя снова рассеялись там. Развитие теории предполагало, что поскольку 9 миллионов лет назад климат начал ухудшаться, обезьяны вымирали и остались лишь в более мягких тропиках, которые они вновь захватили из Евразии.

Противники теории утверждали, что отсутствие ископаемых обезьян в Африке не обязательно означает, что их там не было, — возможно, их там еще не нашли. Ряд находок, таких как отдельные фрагменты и зубы, определенно указывал на то, что обезьяны в Африке не исчезли полностью. Позже, ближе к концу 2007 года, были опубликованы два доклада о находках, которые, как казалось, оправдывали позицию тех, кто выступал за постоянное присутствие обезьян в Африке: крупный вид гоминидов, возможно, предок гориллы из Эфиопии, датированный периодом 10–10,5 миллиона лет назад^[16]; и второй вид, вероятно, близкий к последнему общему предку нынешних африканских обезьян и людей, из Кении, датированный периодом 9,8–9,9 миллиона лет назад^[17]. Последняя обезьяна была очень похожа на обезьяну, жившую в Греции около 9,6–8,7 миллиона лет назад. До того момента она считалась одним из главных кандидатов в прародители ныне живущих гоминидов и людей^[18].

Одним из аспектов, который явно выявили эти исследования, было то, что места обитания, занимаемые обезьянами в Африке, были схожи с европейскими. В первую очередь это сезонные вечнозеленые леса, где преобладают жестколистные породы деревьев (склерофиты). Поскольку 9 миллионов лет назад климат ухудшился, эти леса исчезли из северных широт, вместе с ними ушли и обезьяны. Они остались только в некоторых частях Тропической Африки и Юго-Восточной Азии.

Дискуссии об отношениях между африканскими и евразийскими обезьянами эпохи миоцена похожи на все другие дискуссии, с которыми мы познакомимся позже, когда будем рассматривать человеческих потомков этих обезьян. По большей части, путаницей мы обязаны искусственному разделению Африки и Евразии. Если же мы рассмотрим афро-евразийскую сушу как один суперконтинент, то вся перспектива изменится и мы получим гораздо более четкую картину. На этом холсте мы увидим растительные пояса и морские барьеры. В роли художника выступает климат, а действующие лица — обезьяны.

В конце этого эпизода, который охватил период от начала миоцена до климатического оптимума в начале среднего миоцена, то есть период 23–14 миллионов лет назад, тропические и субтропические леса доминировали в ландшафтах суперконтинента. После того как морской барьер, отделявший Африку от Евразии, исчез, субтропические леса по обе стороны были открыты для вторжения животных. Теперь они могли жить там, не считаясь с границами. В случае с обезьянами их расселение заняло немного больше времени, потому что на момент исчезновения барьера не было обезьян, способных выживать в сезонных лесах. Климат постепенно начал изменять леса Тропической Африки, уменьшая количество тропических лесов с высоким пологом и замещая их сезонными лесами. Появлялись новые виды обезьян, способных жить в этих условиях. Именно эти новые обезьяны смогли расселиться на огромных пространствах сезонных лесов. Такие изменения в ареале видов были естественным следствием роста популяции в благоприятных условиях и ее спада в плохие времена.

Последняя часть этой истории — почти зеркальное отражение ее начала. Она заканчивается в Тропической Африке, потому что именно там сохранились некогда вездесущие леса, в то время как климат начал резко ухудшаться. Эти обезьяны жили не во всех частях Африки, а только в благоприятных для обитания местах. Изначально им удалось расселиться от тропической Восточной Африки на север в сторону Леванта, а уже оттуда — на запад к Пиренейскому полуострову и на восток в Китай. Их судьбы были переменчивы, поскольку климат изменял размер и форму их основной зоны обитания. В конечном итоге только два региона, один в Тропической Африке, а другой в Юго-Восточной Азии, были пригодны для обитания этих обезьян, и именно в одном из них история начала новую главу.

Мы прошли долгий путь от удара астероида 65 миллионов лет назад до африканских обезьян, живших 10 миллионов лет назад. Тем не менее, несмотря на марафон в 55 миллионов лет, мы все еще не можем найти на планете то животное, которое напоминало бы нечто, что мы могли бы, даже сильно напрягая наше воображение, назвать похожим на человека. Нам придется немного подождать, однако основные элементы, которые будут иметь решающее значение для истории человечества, уже появились во время этой прелюдии. Нам стоит помнить об этих основах, когда мы будем разгадывать тайну событий, которые в один прекрасный день приведут к появлению автора и читателей этой книги.

Действие разворачивается на нашей планете. В этом театре есть несколько связанных между собой сцен. Двери между некоторыми сценами иногда закрыты, и это не позволяет актерам передвигаться между ними. Некоторые сцены находятся в отдалении от остальных, и на них труднее попасть, в то время как доступ к другим подолгу перекрыт. Сначала место действия ограничено некоторыми частями Африки и Евразии, но в конечном итоге Австралия, а затем и Северная и Южная Америка включаются в игру. Декорации и антураж меняются с каждым актом на каждой сцене. Режиссер-постановщик — климат, постоянно видоизменяющий и переставляющий декорации.

Человеческая история разворачивается на фоне ухудшения климата. Главной тенденцией было охлаждение и климатическая нестабильность планеты. Мы уже видели доказательства этого, однако дальше будет гораздо хуже. Но случались и временные изменения тенденции. Некоторые из них были длительными, как, например, потепление раннего миоцена, которое длилось около 8 миллионов лет. Другие, произошедшие 55, 34 и 23 миллиона лет назад, длились сотни тысяч лет. Несомненно, было и много других, даже более коротких периодов потепления, однако все они были частью общей картины климатического охлаждения. В результате этого мир изменился. Появились полярные ледяные щиты, а пояса тропической и субтропической растительности, которые некогда достигали Сибири, сократились до пригодных для них климатических зон в более низких широтах. История приматов показывает нам, как животные реагировали на столь радикальные изменения.

Главное в моей позиции и то, что, как мне кажется, делает нашу историю столь прекрасной, это роль случая. Речь идет о том, как непредвиденные события и обстоятельства меняли ход истории самым непредсказуемым и неожиданным образом. Мы уже видели один пример — удар астероида на рубеже К-Т, открывший возможности для наших предков. Наша история полна случайностей, которые повлияли на ход событий неуловимым, но в то же время радикальным образом. Более успешные виды обезьян, отважившиеся расселиться в сезонных субтропических лесах Евразии, не смогли бы этого сделать, несмотря на приобретенную способность есть орехи, если бы в Аравии не сформировалась сухопутная переправа, позволившая им перебираться на другую сторону. Не будь сухопутного моста, вполне возможно, что другой вид животных из Евразии нашел бы применение этим местам обитания и произраставшей там пище или же все это могло остаться неиспользованным.

Актерский состав спектакля огромен и меняется со временем. Некоторые актеры исчезают, в то время как новые появляются в более поздних действиях. Другие же остаются на протяжении всего спектакля, но нам сложно их распознать, поскольку они постоянно изменяют свою внешность. В труппе, конечно, состоят животные нашей планеты. В главных ролях — приматы, но не потому, что они лучше, чем остальные, а потому, что эта пьеса о них. Другие животные тоже могут иногда получать главные роли, но большинство из них участвует в спектакле в качестве массовки.

Я разделю главные роли на два типа: консерваторы и новаторы. Консерваторы, как и следовало ожидать, вообще не любят менять роли и делают все возможное, чтобы оставаться неизменными на протяжении всей пьесы. Новаторы же могут изобретать себя снова и снова. Довольно часто это происходит не по их воле, а потому, что если бы они не изменились, то попросту исчезли бы. Они меняются неосознанно, так как ни один актер не знает, что ждет его в будущем. Когда судьба не преподносит сюрпризов, преуспевают консерваторы, но когда все непрерывно меняется неожиданным образом, успех имеют некоторые удачливые новаторы, в то время как большинство остальных животных исчезает вместе с консерваторами. Консерваторы и новаторы — часть континуума в нашей истории. Новаторы всегда рождаются от консерваторов, и их дети, осваивая новые пути, часто сами стремятся стать консерваторами. Когда не знаешь будущего, стараешься максимально соответствовать настоящему. Но когда декорации внезапно меняются, эти старания могут привести к гибели.

На изменение климата и окружающей среды консерваторы отреагировали, следуя за предпочтительными для них декорациями. Порой декорации и вовсе исчезали из театра, а вместе с ними уходили консерваторы и больше уже не возвращались. Когда климат способствовал расширению пригодной для обитания среды, население росло и распространялось. Так было в случае приматов, обитавших на деревьях 55 миллионов лет назад, которым удалось распространиться по огромным территориям лесов от Южной Азии, через Северную Америку и добраться в Европу через Гренландию.

Когда климат охладился, а вечнозеленые леса из более высоких широт исчезли, многие виды вымерли. Другие же вымирали локально в высоких широтах и смогли выжить в зонах с подходящей средой обитания ближе к экватору. В большинстве случаев сокращение ареала связано с вымиранием местных популяций, а не с миграцией популяций в укромные зоны, которые зачастую бывали уже заняты другими популяциями того же вида. Для нашей истории чрезвычайно важно иметь ясное представление о том, как географический ареал любого вида с течением времени может перемещаться по разным частям планеты. Я использую хорошо изученный пример, чтобы показать, как это обычно происходит. Кольчатая горлица знакома многим городским жителям Европы. Эта птица чувствует себя как дома в парках и садах, где имеет большой успех. Сто лет назад кольчатая горлица была редкостью на континенте. Эта южно-азиатская птица постепенно распространялась в Турции, а оттуда попала на северо-запад, вплоть до Британских островов, и на юг, на Пиренейский полуостров^[19]. Никто толком не знает, почему этот вид распространился, но успешное использование голубем парков и садов, типичных для городской и пригородной Европы, должно было сыграть важную роль. В какой-то степени люди создали новую среду обитания, равно как и климат, и эта птица переселилась, подобно нашим ранним приматам, обитавшим на деревьях.

Никто и никогда не утверждал, что видел кольчатых горлиц, прилетавших в Британию стаями из Турции. Все было не так. Кольчатые горлицы поселились в подходящих для них регионах на юго-востоке Европы, где уже были хорошо известны к 1900 году, и стали успешно размножаться. Отпрыски не могли оставаться там, где жили родители, поэтому перелетали на километр или два, в следующий парк. Вот так, километр за километром, птицы распространились по всей Европе. В Британии первая пара гнездилась в Норфолке в 1955 году, а к 1964 году популяция выросла до 19 тысяч. Сегодня в Британии насчитываются сотни тысяч таких птиц, а вся европейская популяция оценивается в 7 миллионов гнездящихся пар. Хотя мы в деталях знаем, как распространялись кольчатые горлицы, причины нам по-прежнему неясны. Мы должны помнить об этом, когда пытаемся понять события, которые произошли десятки, сотни тысяч, а то и миллионы лет назад, имея скудные знания, основанные на разрозненных окаменелостях и артефактах.

Не было никакой миграции кольчатых горлиц, а была лишь географическая экспансия, вызванная демографическими обстоятельствами, и это произошло менее чем за столетие. Если же мы вернемся обратно в доисторические времена, изображение которых имеем в очень «слабом разрешении», мы просто не сможем разглядеть постепенное изменение, которому потребовалось менее ста лет. При определенной доле везения мы могли бы найти в пещере археологический слой без каких-либо голубиных костей, а затем обнаружить другой слой, с большим количеством костей. Давайте спроецируем этот пример на человека: похоже, археологические данные указывают на то, что наши предки жили в Северо-Восточной Африке около 60 тысяч лет назад; около 50 тысяч лет назад, если не раньше, они начали распространяться на восток и достигли Австралии. Расстояние существенное, но существенным был и временной отрезок. Давайте сравним этих людей с кольчатыми горлицами, чтобы понять, как каждый из этих видов путешествовал, раз речь зашла о скорости географической экспансии.

Кольчатым горлицам потребовалось около 55 лет, чтобы преодолеть 2500 километров и попасть из Турции в Норфолк. Следовательно, они перемещались на 45 километров в год. Наши же предки, жившие в Эфиопии 50 тысяч лет назад, находились примерно в 15 500 километрах от озера Мунго на юго-востоке Австралии, где были найдены первые датированные свидетельства их жизни 46–50 тысяч лет назад^[20]. Допустим, они туда попали 45 тысяч лет назад. Это дает нам скорость чуть более трех километров в год, что довольно мало по сравнению с кольчатыми горлицами. Однако это сравнение несправедливо, потому что горлицы размножаются быстрее, чем люди. Время одного их поколения фактически составляет один год, значит, скорость их распространения — 45 километров за поколение. Если же считать, что одно человеческое поколение — это 20 лет, то наш расчет преобразует скорость распространения человека в 60 километров за поколение. Это сопоставимо со скоростью голубей. Такие расчеты, безусловно, очень грубы, однако они четко иллюстрируют один факт: не было ничего особенного в географической экспансии человека в доисторические времена, и это, безусловно, не было миграцией народов.

Отдельные особи и популяции видов, отслеживающие подходящую для их жизни среду, как я только что описал, принадлежат к консервативным видам. Они мало изменяются, придерживаясь того, что им лучше знакомо. Если скорость или интенсивность изменений окружающей среды для такого вида слишком велики и наиболее подходящие места обитания, где его представители могут выжить, исчезают, этот вид, скорее всего, вымрет. Удары астероидов и некоторые виды деятельности человека в XXI веке — самые яркие примеры подобных значительных воздействий. Однако довольно часто скорость или интенсивность изменений не так велики, и это позволяет, по крайней мере некоторым популяциям вида, выживать в некоторых частях географического ареала. Эти популяции продолжают жить так, как они всегда жили. Если позднее условия улучшаются, происходит распространение в новые районы; если условия остаются прежними, то выжившие популяции продолжают воспроизводиться на новом установившемся уровне, а если условия ухудшатся, то они могут исчезнуть.

Мне интересны здесь те, кому удается выжить в некоторой части географического диапазона. Эти популяции будут постоянно адаптироваться к окружающей среде, которая будет восприниматься как относительно стабильная по сравнению с той, откуда пришлось уйти. Если условия меняются не слишком сильно, особи, лучше всего приспособившиеся к ситуации, получат преимущество за счет естественного отбора. Таким образом, некоторые животные могут существовать практически бесконечно. В каком-то смысле в эту категорию попадают гоминиды тропических и экваториальных лесов Юго-Восточной Азии и Африки. Многие из ранних разновидностей обезьян фактически вымерли, но некоторым удалось приспособиться, придерживаясь лесного образа жизни, и дожить до наших дней. Хотя они и продолжили развиваться в этом лесном контексте, из тех, кто сделал рывок и вышел из леса, остаются только люди.

Крокодилы — отличный пример формы жизни, которая существует миллионы лет. Эти рептилии появились в меловой период (145–65 миллионов лет назад) и пережили К/Т вымирание. Когда-то их ареал обитания был шире, чем сегодня, они жили во многих частях Европы, но по мере сокращения тропической среды эти животные становились пленниками у себя дома. Однако и в условиях домашнего ареста эти экономные тепловодные мясоеды неплохо справлялись с выживанием. Тот факт, что строение тела помогло крокодилам долгое время оставаться успешными, не означает, что они перестали эволюционировать. Наоборот, крокодилы продолжали развиваться, хоть и в рамках успешного базового строения. Первые окаменелые останки нильского крокодила датируются поздним плиоценом (примерно 2–3 миллиона лет назад). Большинство современных крокодилов в это время только появились и начали географическую экспансию, в то время как многие другие, более консервативные виды крокодилов вымерли, не справившись с условиями остывающей планеты^[21]. Мы имеем дело с отличной моделью, которая прошла серию модификаций, не утратив при этом свой базовый дизайн. В некотором смысле строение крокодила стало специализированным, что ограничивало его в выборе места обитания, и все же ему удавалось выживать во все более неблагоприятных условиях.

Новаторы живут на грани, на периферии географического ареала вида, где условия далеки от идеальных, но пригодны для выживания. Зачастую эти периферические группы популяций сохраняются лишь потому, что избыток популяций из благоприятных районов продолжает распространяться. Их считают снижающимися популяциями, которые постоянно нуждаются в иммигрантах для поддержания жизнеспособности. Так почему же нам так важны группы представителей «ниже среднего»? Позвольте мне ответить на этот вопрос при помощи одного изящного примера.

Мой коллега и давний друг Ларри Саучук из Университета Торонто уже много лет изучает население Гибралтара, небольшой британской территории на самой южной оконечности Европы, откуда я родом. Ларри — антрополог, его интересует, как на людей влияют болезни. Гибралтар для него — отличная лаборатория. После захвата англичанами в 1704 году военные вели подробную перепись всех лиц, проживающих в этом месте: прибытия, отъезды, рождения, смерти, браки. Никто не избежал внимания писарей Британской империи.

В викторианскую эпоху Гибралтар был не лучшим местом для жизни. Санитарные условия были плохими, люди жили в перенаселенных жилищах, и вдобавок сказывался дефицит воды, особенно питьевой^[22]. Нехватка воды особенно усугублялась во время трехмесячной летней средиземноморской засухи. Жители пытались решить проблему, устраивая подземные цистерны, где хранилась зимняя дождевая вода. Счастливчики имели доступ к нескольким колодцам, которые высасывали грунтовые воды. У более бедных людей не было ни колодцев, ни цистерн. Ларри удалось сопоставить доступ к цистернам и колодцам с социальным и финансовым статусом жителей. У самых бедных не было ни того ни другого, у следующей по уровню достатка категории был доступ к цистернам, у людей побогаче — к колодцам, а самые богатые могли пользоваться и тем и другим.

Ларри изучил записи за период с 1873 по 1884 год. Годовое количество осадков было, как правило, нестабильным: случались хорошие годы, когда удавалось сохранить много дождевой воды, и плохие, когда перед летом воды оставалось очень мало. Мой друг сравнил количество зимних осадков с уровнем стресса населения в последующий год. Самые засушливые годы были явно самыми напряженными. Именно тогда люди чаще пили загрязненную воду. Качество продовольственных поставок также было сомнительным, например, из-за разбавления молока. Легко восстановить ужасную картину подобной жизни.

Подробные записи позволили Ларри выяснить, где жили дети в возрасте до года, многие из которых умерли от диареи. Детальный опрос, проведенный в 1879 году во всех домохозяйствах, позволил определить, родился ли ребенок в доме с цистерной, колодцем, с тем и другим или ни с тем ни с другим. Результаты были ошеломляющими. Как и следовало ожидать, детская смертность при нормальных условиях была наиболее высокой среди более бедных людей, которые имели доступ лишь к худшей воде, и самой низкой среди более обеспеченных групп населения, которые могли получать воду из колодцев и цистерн. Затруднение возникло, когда Ларри рассматривал данные за годы с худшими условиями, когда сильная засуха ограничивала доступ к питьевой воде для гораздо большего числа людей. Можно ли предсказать результаты? Я не смог. Обнаружилось, что именно самые бедные люди выживали в этих условиях лучше всего! Они привыкли выживать, постоянно имея доступ лишь к плохой воде, поэтому когда наступала засуха, они меньше всего ощущали последствия. В те годы, когда выпадало большее количество осадков, более состоятельные люди жили хорошо, но как только дела шли плохо, они просто не справлялись.

Мой пример не далек от того, что, как мне кажется, зачастую стимулировало эволюцию человека. Я назвал это выживанием слабейших^[23] — очевидно не без иронии, чтобы подчеркнуть тот факт, что не всегда сильнейшие и наиболее приспособленные к выживанию в конкретных условиях чувствовали себя так же хорошо в непредсказуемой и меняющейся среде. Те популяции, которые занимали основные районы, либо вымерли, либо переместились вместе со своей предпочтительной средой обитания, когда та сокращалась в размере или изменяла географическое положение в ответ на изменения климата. Они были консерваторами. Те же популяции, которые жили «на грани», должны были постоянно приспосабливаться к переменчивым условиям. Мастера на все руки, они могли даже не переселяться, когда условия окружающей среды ухудшались. И в самом деле, когда это происходило, эти умельцы (или новаторы) чувствовали себя лучше, чем остальные, их численность росла, а географический диапазон расширялся. Если происходил генетический обмен с основными популяциями, то новаторы постепенно побеждали консерваторов, и это могло казаться изменением внутри вида. Если же возникала генетическая изоляция между новаторами и консерваторами, например, в результате появления экологического барьера, тогда новаторы продолжали существование в качестве нового вида, в то время как другие популяции либо оставались неизменными, либо сокращались или вовсе исчезали.

Диапазон редколесий, пригодных для обитания африканских обезьян раннего миоцена, с которыми мы познакомились в этой главе, позволил целому ряду видов развиваться в новых направлениях. У каждого из них была своя особенная диета, и некоторым из них удалось отойти от привычного рациона, состоявшего из спелых фруктов. Мы можем наблюдать, как периферийные популяции обезьян, вероятно, вытесненные другими обезьянами из наиболее богатых мест обитания и не способные выживать, довольствуясь исключительно фруктами, постепенно приспосабливались к поеданию другой растительной пищи, от листьев до орехов. По мере того как эти популяции становились изолированными, любые новые изменения зубов или кишечника, позволявшие обезьянам легче переваривать альтернативные продукты питания, благополучно закреплялись.

Именно новаторы смогли превратить недостатки в успех. Альтернативная пища стала основой рациона новых видов, в то время как другие продолжили придерживаться первоначального рациона из спелых фруктов. Новая пища позволила некоторым видам переместиться в районы, в которые другие, из-за отсутствия там фруктов, никогда не могли переселиться, потому что попросту не смогли бы там выжить. Перемены в поведении, а затем и в анатомии, возникшие в результате вытеснения конкурентами на окраины лучшей среды обитания, в итоге стали преимуществом. В случае миоценовых обезьян это преимущество позволяло им распространиться за пределами Тропической Африки и использовать огромные территории сезонных субтропических лесов, которые покрывали обширные участки Африки и Евразии.

Не стоит забывать о роли случая. Он выходит на сцену не только чтобы повлиять на игру актеров. Он способен изменить и самих актеров. Около 20 миллионов лет назад у обезьян, перемещавшихся по ветвям деревьев при помощи четырех конечностей, появились гибкие суставы, которые, наверное, делали их повадки забавными. Кто мог подумать, что спустя много миллионов лет эти гибкие суставы пригодятся некоторым из их двуногих потомков, которые будут жить на земле? Кто мог предположить, что у этих потомков будет мозг, способный изобрести орудие из камня? Эволюция — это когда успешные формулы подходят для будущего. Однако на протяжении миллионов лет жизни на Земле такие формулы были в дефиците.