Кондаков
Надежда Аркадьевна
Вера
Комната с выходом на балкон. За столом сидит Кондаков, скорбно обхватив голову руками. Из груди его доносятся приглушенные рыдания. Наконец, рыдания затихают. Он поднимает голову, промокает платком глаза. Взгляд его выражает целеустремленность и решительность. Вынимает из ящичка стола пистолет и коробочку с патронами к нему. Положил на стол рядом с початой бутылкой водки и открытой банкой консервов. Берет ручку, листок бумаги, пишет. Написав, читает:
— В моей смерти прошу никого не винить. Умираю, потому что все кругом — жулики.
Подавил прорвавшееся было рыданье.
— Сейчас бы выскочить на балкон и заорать на всю планету: «Люди! Какие вы все жулики!» Так ведь не выскочишь и не заорешь: балкон третий год на одном гвозде болтается, и никому до этого нет дела. Ни-ко-му! А ведь пятый этаж. Да что говорить.
Налил водку в стакан, выпил. Тычет вилкой в консервы. Вдруг что-то увидел в банке, брезгливо рассматривает, морщится. Подцепляет вилкой инородный предмет, рассматривает его в лупу.
— Ничего не понимаю. Улитка что ли? Или мокрица какая? Нет, кажется, все-таки улитка. Да, улитка. Вон и панцирь.
Брезгливо отшвыривает предмет с вилки на пол.
— Фу, гадость! Чуть не сожрал. Что это такое я ем? Морская капуста. Это же надо, жулье! Капусту в банку вместе с улитками. И еще хотят, чтобы я после этого жил!
Бросает банку в урну. Вдруг, передумав, достает ее из урны, держит в руках, ползает по полу с лупой в поисках выброшенного предмета, находит, насаживает его на вилку и уже с вилки отправляет обратно в банку. Банку тщательно закрывает и бросает в урну.
— Не буду загрязнять… планету.
Вытер полотенцем руки. Взял пистолет.
— Ну вот, теперь можно и начинать. Вернее… кончать.
Вертит пистолет в руках, пробует, как действует курок.
Достает из коробки патрон, загоняет в патронник. Несколько раз глубоко вздохнул. Подносит пистолет к сердцу. Пауза. Кладет пистолет на стол. Снимает рубашку, ладонью прощупывает, где сердце.
— Ничего не слышу. Совсем пульса нет. Еще промахнешься.
Достает из ящика фонендоскоп, концы его вдевает в уши.
Приставляет мембрану к области сердца.
— Нет. Ничего.
Вынимает из клетки птичку, держа ее в кулаке, приставляет к ней мембрану. Сердце птички оглушительно грохочет.
Приставляет к своему сердцу — мертвая тишина.
— Ничего не понимаю, где сердце?
Опускает мембрану ниже к животу. Слабое биение. Еще ниже — биение нарастает.
— Ага, вот оно. Вот-вот-вот.
Опускает мембрану вниз к ноге. Биение все сильнее. Скидывает ботинок. Мощные удары сердца.
— Испугалось сердечко-то. В пятки ушло. Что ж, значит, сюда и стрелять? А в какую? В левую или в правую?
Целится в пятку. Шум сердца мгновенно стихает.
— Господи! Куда же оно опять подевалось?
Ищет мембраной фонендоскопа. Сердце грохочет в груди.
— Вернулось. Буду бить сюда. Сердце у меня какое… блуждающее. Как комета. Ох, опять пропало. Что ж я так и буду за ним гоняться?
Положил пистолет, выпустил птичку в окно, бросил фонендоскоп. Зашагал по комнате, делая гимнастику для пальцев.
— Нервы, нервы никуда не годятся. С такими нервами как пить дать промахнешься. А надо в десятку. А то ведь не поверят. Скажут: нарочно представление разыграл. Надо в голову. Полчерепа — фьють! И моментальная смерть. Только вот затылок… затылка жалко. Женщинам почему-то мой затылок нравился. Они говорили: лоб у тебя, как у обезьяны, а затылок хорош. (Смотрится в зеркало.) Не знаю, а мне и лоб нравится. Что-то я не видел обезьян с такими лбами. Нормальный лоб. Дуры эти женщины. (С яркой экспрессией.) Дуры! И жулики!
Снова взял пистолет, рассматривает.
— Итак, нажимаем на собачку. Хм-м, что в ней такого собачьего? Дурак какой-то назвал. На хвост похоже. Так бы и назвал: хвост. Нажимаем на хвост и… Бр-р-р!
Отбрасывает пистолет.
— Как бы эдак застрелиться, чтобы не знать об этом. Эдак как бы нечаянно? А что если?
Достает тиски, фломастер, бечевку, линейку. Прикрепляет тиски к столу, зажимает в них пистолет, взводит курок, стреляет. Внимательно изучает след на стене от пули. Ставит под дыркой у стены вращающийся табурет и, вращая, поднимает его до нужного уровня. Делает соответствующие измерения.
Рисует на лбу фломастером круг. На пистолет устанавливает оптический звуковой прибор, который дает сигнал в тот момент, когда дуло пистолета точно совмещено с центром круга на лбу. Привязывает к спусковому крючку шнур, перекидывает его через ролик таким образом, что конец шнура оказывается рядом с табуретом. Заряжает пистолет.
— Вот теперь другое дело. Я хожу по комнате, потом, как бы невзначай, сажусь на этот стул и говорю: «Да, кстати, а что это такое? Шнур какой-то. Дернуть, что ли?» Дергаю. Выстрел, и я благополучно кончаюсь. Ну, приступим.
Встает со стула, начинает ходить по комнате, напевая какую-то незатейливую песню. Садится на стул, ерзает на нем, совмещая нарисованную на лбу мишень с оптическим прицелом.
Звучит сигнал. Он нагибается за концом шнура. Сигнал перестает звучать.
— Ах ты, сбил. Надо сначала шнур…
Совмещает мишень с прицелом. Сигнал.
— Да кстати… а что это такое?
С «удивлением» рассматривает шнур.
— Шнур какой-то! Дернуть, что ли? Ну дергай же, черт бы тебя побрал! Не дергается, нет.
Вскакивает со стула, бодро ходит по комнате, напевает, заводя себя, бросается на стул, хватает шнур, совмещает, сигнал.
— Кстати, а это что такое? Шнур какой-то. Дернуть что ли? Нет, не могу, не дергается. Сам не могу. Да и почему я сам должен стреляться. Они меня довели, а я… Стоп! Идея!
Берет большой лист бумаги, пишет: «ДРУЗЬЯ, ПОМОГИТЕ!!!»
Вешает плакат с наружной стороны двери. Привязывает свободный конец шнура к ручке входной двери, которая открывается наружу. Таким образом открывающаяся дверь натягивает шнур и происходит выстрел. Кондаков садится на стул, совмещает мишень, дожидается сигнала, сидит, затаив дыхание, держит голову прямо.
Пауза.
— Ну давай, коммуналка, давай. Ты же всегда чуешь, когда что-нибудь особенное.
В коридоре раздаются шаги. Кондаков напрягся. Шаги все ближе. Остановились у двери. Видимо, человек читал надпись.
Кондаков зажмурился. Но… шаги стали удаляться. Кондаков открыл глаза. Шаги снова стали приближаться. Подошли к самой двери. Кондаков зажмурился. Снова стали удаляться. Открыл глаза.
— Вот садисты.
Шаги снова стали приближаться. Зажмурился. Сигнал пипикает.
Шаги снова удаляются. Нервы Кондакова не выдерживают. В бешенстве он срывается со стула, бежит к двери. Распахивает ее. Выстрел. Мгновенно захлопнул дверь.
— Проклятье, забыл!
Подбежал к стене, разглядывает второй след от пули.
— Точно бы в лоб.
Стук в дверь. Бросился на стул, поерзал, совместил, приготовился умереть.
— Войдите.
Дверь открывается. Выстрела не последовало, поскольку Кондаков забыл перезарядить пистолет. В комнату вплывает улыбающаяся жизнерадостная Надежда Аркадьевна. Прикрыв рукой лоб, Кондаков неуклюже пытается загородить собой свое хитроумное устройство.
КОНДАКОВ. Надежда Аркадьевна, я… вы…
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Видела. Читала. Вы же знаете, Серафим Степанович, помогать другим — моя миссия. Соседи — это святое дело.
КОНДАКОВ. Спасибо. Тогда выйдите, пожалуйста, за дверь. Постойте там минуту, потом постучите, я вам крикну: «войдите», и вы войдете. Только обязательно постучите, чтобы я был готов.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Поняла. А… зачем?
КОНДАКОВ (выпроваживая ее). Войдете и узнаете. Я приготовил вам сюрприз.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (озаряясь блаженством). Мне? Сюрприз! Как это мило с вашей стороны, голубчик.
КОНДАКОВ Пустяки.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (погрозив пальцем). Вы, мужчины, такие проказники. Небось, что-нибудь эротическое?
КОНДАКОВ. Почти.
Крайне заинтригованная, Надежда Аркадьевна исчезает за дверью. Кондаков перезаряжает пистолет, бросается к стулу. У самого стула поскользнулся на отстрелянной гильзе, грохнулся на пол. В это же мгновение раздался выстрел. Это Надежда Аркадьевна, не в силах сдержать любопытства, тихонько приоткрыла дверь, чтобы поглядеть на сюрприз.
Пауза. Кондаков лежит на полу. Надежда Аркадьевна входит в комнату.
КОНДАКОВ (с плохо скрытым раздражением). Что вы наделали? Вы испортили себе сюрприз.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Ну простите, Серафим Степанович. Мы, женщины, такие любопытные. Что это у вас стрельнуло?
КОНДАКОВ (прикрыв лоб ладонью). Это? А это я… гвозди в стенку заколачиваю. Пистолетом.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (с завистью). Вот бы и мне заколотить. А то без мужчин, вы же знаете, голубчик… Без мужчин в доме гвозди гнутся. (Помогает подняться с пола Кондакову.) Я хотела Силаева попросить. Так ведь он же трезвым никогда не бывает…
КОНДАКОВ. Хорошо, я вам после позабиваю. А сейчас вы, пожалуйста, выйдите….
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (огорченно). А сюрприз?
КОНДАКОВ. Вот выйдите, постучите, я крикну, и вы войдете. Будет вам и сюр и приз — все вместе.
Надежда Аркадьевна выходит за дверь. Кондаков перезаряжает пистолет. Усаживается на стул, совмещает мишень, закрывает глаза, напрягается, прибор сигналит.
КОНДАКОВ. Входите!
Тишина. Никого.
КОНДАКОВ (кричит). Входите! Уже можно!
За дверью раздается пронзительный женский вопль. Вслед за ним — грохот падающего тела. Кондаков вскочил, опрометью бросился к двери, открыл ее. Выстрел. Ударив себя по голове и посылая проклятия в адрес своего склероза, скрывается за дверью. Через некоторое время возвращается, таща в руках находящуюся без сознания Надежду Аркадьевну. Сажает ее на стул. Смочив платок водкой, подносит его к носу соседки. Она чихает и приходит в себя.
КОНДАКОВ. Что с вами случилось, Надежда Аркадьевна?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (махнув в сторону двери, слабым голосом). Там… в коридоре… Страшный… ужасный…
КОНДАКОВ. Силаев, наверное.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. На четвереньках!
КОНДАКОВ. Напился. Он когда пьяный, всегда на четвереньках бегает.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Да нет же, крыса. Такой зверь… (Дико вопит и отшатывается от Кондакова.)
КОНДАКОВ. Что? Что такое?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (переходя на интимный шепот). Круг. Круг на вашем лбу! Я вас правильно поняла? Это… для духовности?
КОНДАКОВ (пощупав лоб). Это? Да… для духовности. А как вы догадались?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Ну, это не трудно. Я сама практикую медитацию. А скажите, Серафим Степанович, это ведь у вас… третий глаз?
КОНДАКОВ (теряя терпение). Да. Третий.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Я сама так поступаю при медитации. Свами Рубимахудра советует подобную практику, чтобы третьему глазу легче было открыться. Ведь при духовном совершенствовании он открывается, и тогда…
КОНДАКОВ. Что тогда?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Тогда человек обладает страшной силой. Он может все.
КОНДАКОВ (недоверчиво). Все?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Практически все.
КОНДАКОВ. Даже застрелиться?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (укоризненно). Ну это ему ни к чему. Но застрелить, не прибегая к оружию, — да. Воспламенить взглядом предметы. Взорвать силой мысли бензоколонки, газопроводы… Вот скажу вам по секрету: я стою на пороге величайшего открытия…
КОНДАКОВ (мрачно). А я закрытия.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (вдохновенно). Открытия Третьего глаза.
КОНДАКОВ (еще мрачнее). А я закрытия первых двух.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Но если ваш третий глаз откроется раньше, чем мой, запомните: с этой духовной силой надо быть крайне осторожным. Нельзя никого ненавидеть. Стоит о человеке плохо подумать, и вы его испепелите. Помните, Серафим Степанович, что вы — избраны Богом. Ваша жизнь принадлежит всем нам. Богу и нам. Нам и Богу! (Удаляется.)
Кондаков стоит некоторое время задумавшись. Видимо, сказанное произвело на него некоторое впечатление. Резкий стук в дверь.
КОНДАКОВ. Минуту! (Перезаряжает пистолет, бросается на стул, поерзал, совместил, все, что надо. Запипикало.) Войдите!
Молчание.
(Вытирает обильно льющийся пот.) Войдите, черт бы вас побрал!
Снова стук в дверь.
Кондаков вскакивает, бежит к двери открывать. Но у самой двери вспомнил, отвязал шнур от дверной ручки, открыл дверь. На пороге — молодая, очень привлекательная девушка, крупная, яркая, улыбающаяся. В рабочем оранжевом комбинезоне. На плече — сварочный аппарат.
КОНДАКОВ (на секунду опешил, потом опомнился, впускает девушку в дом. С некоторым раздражением). Я же сказал: войдите, почему не вошли?
ДЕВУШКА. Не шуми, хозяин. И так голова болит. Лучше баллон помоги втащить.
КОНДАКОВ. Какой баллон?
ДЕВУШКА. Там, в коридоре. Тащи сюда.
КОНДАКОВ (выходит, возвращается с довольно тяжелым баллоном). Что это такое?
ДЕВУШКА (тоже выйдя в коридор, снимает с двери плакат Кондакова, возвращается). Читайте.
КОНДАКОВ. Ну, «Друзья, помогите!»
ДЕВУШКА. Так вот, мы те самые друзья, которые помогают. Иди на кухню, хозяин, ставь чайник, и сделай мне крепкий чай или кофе. Башка треснет, ты будешь виноват. Я умру, а тебя посадят.
КОНДАКОВ. Простите, черт побери! Я ничего не понял. С чего это меня посадят?
ДЕВУШКА. Потому что умерла у вас в доме.
КОНДАКОВ. А вы не умирайте в моем доме. Идите на улицу и там умирайте. Тоже мне друзья, приходят в мой дом умирать! Я может сам… Что вы вообще здесь делаете?
ДЕВУШКА (невозмутимо вытаскивает из комбинезона бумажку и тычет ею в лицо Кондакова). Читайте.
КОНДАКОВ (просматривая бумагу). Ну… какой-то наряд.
ДЕВУШКА. Не какой-то. А заявку вашу выполняем. Балкон варить будем.
КОНДАКОВ (взрываясь). Плевать мне на наряд. Три года просил! Клянчил, унижался, на коленях ползал: почините! На головы скоро рухнет. Никому дела не было. А теперь, когда… теперь. Не нужно балкона. Ничего не нужно.
ДЕВУШКА. Теперь, значит, пусть рухнет?
КОНДАКОВ. Да теперь пусть хоть весь мир рухнет, наплевать.
ДЕВУШКА. Вот все вы такие. Пусть хоть весь мир рухнет, лишь бы чаем девушку не напоить или… (Увидела бутылку на столе, облизала пересохшие губы.) Стаканчик не налить. Как звать, хозяин?
КОНДАКОВ. Серафим.
ДЕВУШКА. И шестикрылый серафим после похмелья мне явился. А меня Вера. А чего это у тебя на лбу, хозяин? Синяк, что ли?
КОНДАКОВ (угрюмо). Синяк.
ВЕРА. Так бы сразу и сказал, что головой хрястнулся. Я бы не приставала. Ну так что, нальешь? (Кивнула на бутылку.) Ночью с девками в общаге гуляли, подругу обвенчали…
КОНДАКОВ (наливает в стакан, подносит девушке). Пей.
ВЕРА. Ой, какой добрый. Это, наверно, от того, что головой ударился.
КОНДАКОВ. Стой!
ВЕРА. Да я пошутила.
КОНДАКОВ (отнимает стакан). Поставь. Сначала сделай доброе дело, а потом… хоть все пей.
ВЕРА (после паузы, вздохнув). Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть! (Расстегивает пуговицу комбинезона.)
КОНДАКОВ. Ты сейчас выйди, постой за дверью минуту, потом, когда я крикну: войдите! — войди. Поняла?
ВЕРА. И все?
КОНДАКОВ. И все. Бутылка твоя.
ВЕРА. Хозяин, что ты делаешь с моим мягким женским сердцем? Ты же его разбиваешь, как дорогую посуду. (Выходит из комнаты.)
КОНДАКОВ. Чертовы бабы! Как отвлекают. Еще немного, и решимости не хватит. Потом как жить с презрением к самому себе. Нет уж: назвался груздем, полезай в… ящик.
Проверяет, заряжен ли пистолет. Стоя спиной к двери, не видит, как та открывается и в комнату осторожно, на цыпочках вплывает Надежда Аркадьевна. Как тень прошмыгнув мимо Кондакова, садится на стул, сидит в торжественной позе. На лбу у нее нарисован живописно раскрашенный третий глаз.
Кондаков, проверив заряд, возится с ручкой двери, привязывая шнур. Готово. Поворачивается, чтобы пойти к стулу, видит Надежду Аркадьевну, застывает в испуге.
КОНДАКОВ. Что… с вами, Надежда Аркадьевна?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Третий глаз, голубчик. Как и у вас. Он у меня уже заморгал.
КОНДАКОВ. Как заморгал?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Там, внутри лба. Вот-вот откроется.
КОНДАКОВ (с искаженной гримасой). Встаньте, пожалуйста, с этого стула.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Не могу. Я сосредоточена. (Показав на баллон.) Что это такое?
КОНДАКОВ. Взрывчатка.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Уберите подальше от меня. Я нечаянно могу взорвать.
КОНДАКОВ. Встаньте, ради всех святых. Это опасно!
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Сама знаю. Во мне все бурлит.
Дверь незаметно открывается. Это Вера любопытствует, что происходит в комнате. Выстрел.
Дверь захлопывается. Напряженная пауза. Надежда Аркадьевна сидит в кресле с откинутой назад головой.
Прямо посередине нарисованного глаза, там, где зрачок — темная, величиной со зрачок, — дырочка. Кондаков, не смея вздохнуть, смотрит на сидящую без движения соседку.
КОНДАКОВ. Надежда Аркадьевна. (Молчание.) Надежда… Аркадьевна.
Немая сцена.
Надежда… Ар…
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (с торжествующем воплем). Эврика! Мой третий глаз открылся. Предметы сами стреляют. Свершилось.
Встает, прямо держа голову, словно у нее на макушке кувшин, идет к двери, бормоча: «Свершилось! Предметы сами стреляют! Энергия потекла!» Исчезает за дверью.
КОНДАКОВ (рассматривает дырку от последнего выстрела, делает замеры). Ёлы-палы, чуть не убил соседку. Хорошо, что на голову ниже меня. Этот чертов зрачок у нее на лбу. Показалось — дырка от пули.
Стук в дверь.
(Устало.) Войдите.
Входит Вера. Робко улыбается в ответ на хмурый взгляд Кондакова.
КОНДАКОВ. Ну, что еще?
ВЕРА (изумленно). Забыли? Сами же сказали: выйди, потом зайди. Я бы раньше зашла, да меня тетка какая-то отпихнула. Не буду же я с ней драться. Так как насчет… чая? (Кивает на бутылку.)
КОНДАКОВ. Ах да. Хорошо. Только вот что, Вера, ты сейчас снова выйди, потом снова зайди, а потом… (Смотрит на девушку с интересом.) Небось, мужу изменяешь. Из-за таких, как ты…
ВЕРА. Нет у меня никакого мужа. А был бы… зачем изменять? Любить надо. Верно?
КОНДАКОВ. Верно.
ВЕРА. Жалеть надо. Верно?
КОНДАКОВ. Верно. Красивая ты девушка, а мужа нет.
ВЕРА. Смешной ты, странный. Как будто мужья в магазинах продаются. Пошла на склад, выбрала… А ты женат?
КОНДАКОВ. Нет.
ВЕРА. Ну вот видишь. Там, откуда я приехала… нас, незамужних, стада целые, как овцы на лугах.
КОНДАКОВ. Оно и видно, что ты с пастбищ. Такая красавица. А тебя балкон варить! Мужиков что ли нет в этой стране?
ВЕРА. У мужиков руки трясутся, хозяин. Он эту штуку (кивнула на баллон) уронит, полдома взрывом снесет.
КОНДАКОВ. А у тебя не трясутся? Покажи. (Вера протягивает ему руки. Он берет их в свои, внимательно разглядывает.) Красивые руки. Разве они созданы для того, чтобы варить железо?
ВЕРА (смутившись, отнимает руки). Да я же за комнату работаю. Поди купи сейчас квартиру… миллионы.
КОНДАКОВ. Да. Капитализм. (Вдруг помрачнев.) Ну иди, Вера. Иди, постой за дверью и… и приходи.
Вера неуверенно покидает комнату, по пути несколько раз оглянувшись.
КОНДАКОВ (стоит задумавшись). Как она на меня смотрела. Есть ведь еще на свете девушки, которые умеют ТАК смотреть. А фигура! А волосы! А… а пистолет я перезарядил? Нет. Надо… перезарядить. Или не надо? Нет, надо. (Ищет патрон в коробочке.) Черт. Где патрон? (Трясет пустую коробку.) Должно быть шесть штук. Я стрелял всего: раз, два, три… пять раз. Ровно пять. Значит должен быть шестой. Вот же на коробке написано: шесть патронов. Тульский оружейный завод. Такие деньги отдал и обжулили. Чем теперь стреляться? Пальцем? Все. Не хочу с таким народом стреляться. Буду жить назло жуликам. (Бросается демонтировать свою систему.) Сначала нас убивают, потом разоряют, потом доводят до самоубийства. Хватит. Будем жить и возрождаться. Права Надежда Аркадьевна: я должен жить. Моя жизнь принадлежит… Вон какие девушки рядом ходят. А как смотрят? А как смущаются! Дурак, чуть было не погиб. Спасибо жуликам — патрон не доложили. Спасибо вам, дорогие жулики! Низкий вам поклон. От вас тоже какая-то польза. (Прячет пистолет в ящик стола.) Ну вот. Буду учиться жить и любить. Хочу жить и любить. Господи, какое это счастье — жить! (Выбегает на балкон, кричит на весь город: «Жить! Жить и лю… ю… ю…»)
Голос его уносится вниз, потом грохот и тишина.
Пауза. Дверь открывается. Входит Вера.
ВЕРА. Хозяин, это я. Уже можно? (Озирается, никого не видит.) Странно. Хозяин, ты где? (Выглядывает на балкон, возвращается.) Чего там приваривать? Балкона и в помине нет. Хозяин, так как насчет… могу я выпить? (Борется с искушением, но природная порядочность не позволяет ей распорядиться бутылкой самостоятельно.) А-а, я поняла. Вы хотите, чтобы я сначала заработала, это значит… (Вздохнув, снимает с себя комбинезон, а потом и все остальное. Ложится на кровать, залезает под одеяло.)
Пауза. Входит Кондаков.
Пошатывается. Держится руками за стены. Одежда вымазана, порвана. Возбужденно что-то бормочет. Сбрасывает грязную одежду. Взгляд его безумно-вдохновенный. Видно, что в его сознании произошло радикальное изменение.
КОНДАКОВ. Господи, да как же мне теперь в тебя не верить?! Все сделать, чтобы застрелиться — и остаться в живых! Грохнуться с пятого этажа на асфальт и попасть в мусорный бак… набитый коробками! (Вынимает из ящика пистолет, рассматривает его с новой точки зрения.) А ведь стоило нажать на этот… на этот хвост и… Но ОН (С умилением смотрит в потолок.) защитил. ОН и бак этот подставил. И вот… все косточки целы, ножки, ручки — вот они. И ни одной царапинки! Все при мне. Чтобы я мог тебе кланяться, Господи! (Бухается на колени с пистолетом в руке, принимается истово биться лбом об пол.) Господи, верую! Господи, верую! Верую! Верую, Господи! (Некоторое время слышны только его восклицания и удары лбом об пол. С кровати поднимается недоуменная Вера, смотрит некоторое время на Кондакова с раскрытым ртом, в глазах ее появляется испуг, понимает, что надо удирать. Одной рукой хватает комбинезон, другой сварочный аппарат, баллон, осторожно смывается, но в дверях задевает баллоном о косяк.)
КОНДАКОВ (резко обернувшись, увидев эту картину, грозно). Стоять! (Тычет в девушку пистолетом.) Ни с места. Вот ты-то мне и нужна, ВЕРА. С тебя-то я и начну!
ВЕРА (выронив баллон и прикрываясь сварочным аппаратом). Я… нет… не надо… пожалуйста. Я добровольно.
КОНДАКОВ (отняв у нее комбинезон, откровенно любуется ею). Такая красивая девушка и сварщица. (Отшвыривает ногой комбинезон, тычет в него пальцем.) Знаешь, что это такое?
ВЕРА. Спецуха.
КОНДАКОВ. Это лягушачья кожа, Вера. А вот это? (Со священным трепетом обводит руками контуры ее тела.)
ВЕРА. С…станок?
КОНДАКОВ. Господи, слова-то какие изобрели… станок. Это Царевна-лягушка, Верочка. А вот это? (Показывает на себя.) А это, Вера, Иванушка-дурачок.
Вера хохочет.
Чего ты смеешься?
ВЕРА. А вы смешно в трусах смотритесь. С синяком на лбу.
КОНДАКОВ (искренне). Это не синяк, Верочка. Это — третий глаз. И он у меня открылся. Когда я в мусорный бак упал. И вот что мы сейчас сделаем. Мы все это возьмем и… (Вышвыривает комбинезон, аппарат, выбрасывает в окно. Следом летит бутылка с водкой. Наткнулся на газовый баллон.) Это тоже туда. (Отправляет его в окно. Взрыв.) Где же ты раньше была, Вера? Разве б я стал с такой девушкой стреляться?
ВЕРА. Так я… А вы: зайди-выйди, снова зайди.
КОНДАКОВ (потрясая пистолетом). Но теперь ты выйдешь отсюда только с моего позволения.
ВЕРА (охотно сдаваясь). Да я в вас сразу влюбилась. Мне нравятся такие чудные.
В комнату вбегает возбужденная Надежда Аркадьевна. Мечется по комнате.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Спрячьте меня, молодые люди! Спрячьте скорее!
КОНДАКОВ. Что случилось, Надежда Аркадьевна?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Случилось то, что… (Шепотом.) Вы же знаете, Серафим Степанович, что у меня открылся третий глаз.
КОНДАКОВ. У меня тоже.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Ну вот. Потекла колоссальная энергия и… Теперь меня заберет ОМОН.
КОНДАКОВ. Теперь милиция за энергию не забирает. У нас кризис. Энергию используют в мирных целях, правда, Верочка?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Вот именно — в мирных. А вы посмотрите в окно. Взгляните.
КОНДАКОВ и ВЕРА. Пожар!
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Правильно. Мы горим. А виновата во всем я.
КОНДАКОВ. Вы?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Я. Моя энергия. Увидела под своим окном пьяницу Силаева. Дай, думаю, сосредоточусь на нем, попробую испепелить. Напряглась, сосредоточилась, ну как здесь у вас, когда стрельнуло. И что вы думаете? Он вспыхнул.
КОНДАКОВ. Силаев?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Силаев, к счастью, нет. Моя молния мимо ударила. Но дом вспыхнул и нате вам с кисточкой — горит.
КОНДАКОВ (обнимая Веру). Ну и превосходно, пусть горит. Это значит, что нам дадут, наконец, новые квартиры.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Правда?
КОНДАКОВ. Дом-то застрахован. А про вашу молнию… мы ни слова. Даже под пытками, правда, Вера?
ВЕРА. Ну, если не очень больно пытать будут.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (бросается их обнимать). О, какие люди! Какие чудные, милые люди! Какая восхитительная страна! Да вот что, Серафим Степанович, — но это строго между нами — я ведь начинаю работу над четвертым глазом.
КОНДАКОВ (крайне заинтересованный). Что вы говорите? А где… он… э-э-э…?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. В районе пупочного центра. (Увидев пистолет.) А вы мне в новой квартире своим пистолетиком гвозди позабиваете? Нет, я бы, конечно, могла бы и своей энергией, но вы же видите, какая она у меня неуправляемая.
КОНДАКОВ. Обещаю. Гвозди забью.
Надежда Аркадьевна убегает.
КОНДАКОВ. Ну вот, Вера, ты и сотворила сразу два чуда. Предел мечтаний — новая квартира.
ВЕРА. А второе?
КОНДАКОВ (глядя на нее с любовью). А второе? Мы въезжаем в нее… вдвоем.
ВЕРА (осторожно дотронувшись рукой до его лба, с нежностью). Ну точно — лбом ударился. Эх, почаще бы люди так лбами ударялись!
Целуются на фоне пожарных сирен.
Фазанова
Наташа
Муромцев
Врач
Санитар
НАТАША. Мамочка, посмотри, как у меня сзади? Ничего не торчит?
ФАЗАНОВА. Зад торчит. И очень соблазнительно.
НАТАША. Да ну тебя, мама, с твоими шутками. Он к пяти обещал подойти, а уже пять.
ФАЗАНОВА. Знать бы, к чему этот визит.
НАТАША. Ума не приложу.
ФАЗАНОВА. Не кокетничай. Сглазить боишься? Дай-ка письмо. (Перечитывает.) «Уваж. Наталья Сергеевна. Умоляю принять меня в пять часов вечера в воскресенье. Имею сообщить вам нечто УЖАСНО важное, что может изменить вашу жизнь». (Кладет письмо на стол.) Какой загадочный мужчина. Сколько ему?
НАТАША. Под пятьдесят.
ФАЗАНОВА. Многовато.
НАТАША. Но и мне не тридцать.
ФАЗАНОВА. Симпатичный?
НАТАША. Не урод.
ФАЗАНОВА. Удачлив?
НАТАША. Не сказала бы. Все время в какие-то переделки попадает. Из-за этого не может стать начальником отдела. Однажды даже в мафиозную разборку попал.
ФАЗАНОВА (вскинувшись). ОН?
НАТАША. Ну он-то к этому отношения не имел. Он в булочную шел за хлебом. А тут началась стрельба из трех машин. Он в центре оказался. В него две пули попали.
ФАЗАНОВА. Ой!
НАТАША. Правда навылет. Так, легкое ранение. Странный мужчина, застенчивый.
ФАЗАНОВА. Но ты же сама говорила, что он на тебя все время смотрит. В театр ходили.
НАТАША. Да, смотрит странно. Правда, не он один смотрит. Да и в театр мы всем отделом ходили. Профком билеты выделял. Так что, если ты думаешь, что мне собираются сделать предложение… ошибаешься.
ФАЗАНОВА (разочарованно). А для чего же мы столько наготовили?
Звонок в дверь. Наташа открывает. На пороге Муромцев. В руке — букет цветов, в другой — бутылка шампанского. Костюм его в каких-то подозрительных пятнах.
МУРОМЦЕВ (протягивая цветы Фазановой, бутылку — Наташе). Добрый вечер. Простите, наоборот. (Дает цветы Наташе, бутылку — Фазановой.) Вот.
НАТАША. Спасибо. Какая прелесть.
МУРОМЦЕВ. В саду нарвал. Там еще много.
ФАЗАНОВА (разглядывая бутылку). А это… где нарвали?
МУРОМЦЕВ (у него слабовато по части юмора). Это в киоске. Я люблю в гости с шампанским приходить. Им всегда хорошо запивать различного рода неприятности.
ФАЗАНОВА (поперхнувшись). А что? Бывают?
МУРОМЦЕВ. Ой, я такой невезучий.
ФАЗАНОВА. Я слышала… про перестрелку.
НАТАША. Мама! Хватит человека в прихожей держать.
ФАЗАНОВА. Действительно, проходите. Что это у вас с костюмчиком?
МУРОМЦЕВ. Прямо у вашего дома автомобиль обрызгал. Не возвращаться же обратно. Я хотел быть точным.
ФАЗАНОВА. И правильно сделали. У нас щетка есть. Можно почиститься в ванной. Как вас по батюшке?
МУРОМЦЕВ. Ой, простите, не представился. Борис Иванович.
ФАЗАНОВА. Сюда, Борис Иванович.
Муромцев делает пару шагов и спотыкается о выпирающую горбом паркетную дощечку. Падает, сильно ушибая коленку, стонет. Женщины, присев, хлопочут возле него.
ФАЗАНОВА. Дайте, помассирую.
МУРОМЦЕВ. Ничего, ничего, уже легче.
Встает, прихрамывая идет в ванную.
ФАЗАНОВА. Представительный мужчина. Даже неудобно: упал. Как ты считаешь: не обиделся?
НАТАША. Нет, мама, он не обидчивый. Правда.
Из ванной раздается грохот.
Пауза.
Женщины переглядываются. Прихрамывая, выходит Муромцев в крайнем смущении.
МУРОМЦЕВ. Ничего не понимаю. Только подержаться за нее хотел… а она…
ФАЗАНОВА (бледнея). Кто?
МУРОМЦЕВ. Раковина.
Фазанова, всплеснув руками, убегает в ванную. Возвращается удрученная.
ФАЗАНОВА. Вдребезги.
НАТАША. Мама, ничего страшного. Борис Иванович прав.
ФАЗАНОВА. В каком смысле?
НАТАША. Она еле держалась.
ФАЗАНОВА. Да, это правда. В доме мужчин нет, а мы неумехи. Поэтому, как видите, паркет вспучился, карниз висит на соплях, шкаф вон без двух ножек, поднять не можем.
МУРОМЦЕВ. Я помогу поднять.
НАТАША. Не сейчас, после.
МУРОМЦЕВ. Я куплю вам новую раковину.
НАТАША. Вот, мама, сразу видно, что говорит мужчина.
ФАЗАНОВА. Наташа, запомни на всю жизнь: мужчина не говорит. Мужчина делает.
МУРОМЦЕВ. Я сделаю. Я…
ФАЗАНОВА. Садитесь за стол. Я там приберу.
НАТАША. Я помогу.
Выходят из комнаты. Муромцев, оставшись один, разглядывает интерьер. Замечает очень красивую большую вазу для цветов, берет ее в руки, любуется. Незаметно появляется Наташа.
Наблюдает за Муромцевым. Он полностью погрузился в созерцание предмета. Наташа, неслышно ступая, подходит к нему и нежно кладет руку на плечо мужчины. От неожиданности он роняет вазу на стул, пытается в воздухе ее поймать. Напрасно. Ваза разбита. Бросаются одновременно собирать осколки, сильно ударившись при этом лбами.
НАТАША. Ай. (Хватается за глаз.)
ФАЗАНОВА (вбегая). Что еще?
НАТАША. Ничего, мама. Ваза. Пустяки.
ФАЗАНОВА. Моя любимая ваза.
МУРОМЦЕВ. Я только посмотреть, а она…
НАТАША. Посуда бьется к счастью.
ФАЗАНОВА. Посуда — да. Но не фаянсовые вазы. Что у тебя на лбу?
НАТАША. Я об косяк ударилась.
ФАЗАНОВА. Что-то я не припомню, чтобы ты ударялась о косяки. (Подозрительно смотрит на Муромцева.) Вы не подрались?
МУРОМЦЕВ. Я… что вы, нет… Может, мне лучше уйти?
ФАЗАНОВА (смягчаясь). Ну-ну. Не принимайте близко к сердцу. (Дочери.) Держи пятак. Приложи ко лбу. А то синяк будет. Садимся за стол. Посмотрите, как моя Наташенька готовит.
НАТАША. Я курицу в духовку поставила подогреть.
Садятся. Муромцев вскрикивает и привстает. Застыл с раскрытым ртом и выпученными глазами.
ФАЗАНОВА. Что… разбили?
МУРОМЦЕВ (одними губами). Осколок.
ФАЗАНОВА. Где? В груди? В спине? Ой, это вам пулю наверно, не вытащили после перестрелки.
МУРОМЦЕВ. От вазы осколок. Я на него сел. Ой, как глубоко вошел.
ФАЗАНОВА. Дайте, посмотрю. (Пытается выдернуть. Муромцев стонет.) Нет, тут щипцами нужно. Наташа, щипцы.
Наташа приносит плоскогубцы.
ФАЗАНОВА. Борис Иванович, держитесь.
Вытаскивает осколок. Торжественно показывает.
Вот какой. Надо рану йодом смазать.
МУРОМЦЕВ. Не надо, чего там.
ФАЗАНОВА. Наташа, вату и йод. А вы снимайте штаны.
МУРОМЦЕВ. Нет, нет, прошу вас…
ФАЗАНОВА. Снимайте, чего там. Мы уже вроде как свои. (Наташе.) Отвернись, ты у нас еще девушка. (Смазывает рану.) Вы кто по знаку?
МУРОМЦЕВ (морщась от боли). Стрелец.
ФАЗАНОВА. И впрямь стрелец. Настреляли тут… Небось, и дочери моей… сердце прострелили.
НАТАША (смущенно). Мама!
ФАЗАНОВА. Да ладно тебе. Борис Иванович, смотрите, какая курочка… Курочка, ой! Курица! Курица сгорела!
Женщины с воплем несутся на кухню.
Возвращаются удрученные. На сковородке черная как уголь птица.
НАТАША. Ничего, мама. Откроем консервы.
ФАЗАНОВА. Консервами Борис Иванович дома питается. Да, Борис Иванович?
МУРОМЦЕВ. Знаете что, откроем лучше шампанское.
Пытается открыть шампанское. Небольшая заминка, вертит в руках пробку. Не получается. Лезет в карман за носовым платком, и только прикладывает его к бутылке, как пробка выстреливает. Фазанова дико вопит.
ФАЗАНОВА. Глаз! Он выбил мне глаз.
От испуга Муромцев резко вскакивает, коленями поддав стол. Салаты со стола опрокидываются на платье Фазановой.
ФАЗАНОВА. Платье! Мое праздничное платье!
Платье ее представляет собой жалкое зрелище.
МУРОМЦЕВ. Простите, извините, я все-таки лучше пойду.
Встает, нелепо кланяясь, пятится задом и, снова спотыкаясь о паркетину, с грохотом падает на пол, больно ударившись головой.
Наташа суетится возле матери, делая ей холодную примочку на глаз и перевязывая его бинтом. Воспользовавшись заминкой, Муромцев хватается руками за шкаф, у которого отсутствуют передние ножки, и пытается подтянуться. Шкаф угрожающе накренился.
Муромцев пытается отползти, но поздно.
Могучий шкаф накрывает собой незадачливого гостя. Грохот и после него звонкая тишина, как после долгой канонады. Женщины застыли, как мраморные трагические изваяния в Некрополе. Томительная пауза.
ФАЗАНОВА (опомнившись первой, шепотом). Борис… Иванович.
Молчание.
ФАЗАНОВА. Борис Иванович, вы… живы?
Без ответа.
НАТАША (со слезами на глазах). Мама, он умер!
ФАЗАНОВА. Наконец-то!
НАТАША. Что ты говоришь?
ФАЗАНОВА. Извини, дочка, вырвалось. Давай попробуем вытащить его.
Пробуют сдвинуть шкаф, безрезультатно.
НАТАША. Он весит целую тонну. Может соседей позовем на помощь?
ФАЗАНОВА. Да? Ты погляди, что делается? Что соседи подумают? Тащи пилу.
НАТАША (испуганно). Что ты собираешься пилить?
ФАЗАНОВА. Не волнуйся, голову ему оставлю. Тащи, говорю. Шкаф выпиливать будем.
Наташа приносит ножовку. Выпиливают в задней части шкафа дыру, через нее вытаскивают вещи. Теперь шкаф можно сдвинуть. Отодвигают. Из-под шкафа — слабый стон.
ФАЗАНОВА. Живой. Вот счастье-то!
Освобождают гостя из плена.
НАТАША. Как вы, Борис Иванович, встать можете?
МУРОМЦЕВ (отрицательно качает головой). Нога. Кажется, сломана нога.
ФАЗАНОВА. Наташка, вызывай скорую.
НАТАША. Алло, скорая помощь. Срочно…
МУРОМЦЕВ (Фазановой). Давайте все-таки выпьем шампанское?
ФАЗАНОВА. Это звучит как последнее желание смертника.
МУРОМЦЕВ. Смертника? Почему?
ФАЗАНОВА. Вам совсем отшибло чувство юмора.
Растерзанная, вся в опилках, в залитом соусом платье, с пиратской повязкой на лбу, наливает шампанское в фужеры.
МУРОМЦЕВ. Я хочу выпить за… (Замолк.)
ФАЗАНОВА. Вы в письме написали, Борис Иванович, что хотите сказать что-то важное…
МУРОМЦЕВ. А… что именно?
НАТАША. А вы не помните?
МУРОМЦЕВ. Не помню.
НАТАША. Ну вот, мама. Ему память отшибло.
ФАЗАНОВА. Можно подумать, она у него была. Борис Иванович, дорогой, вы же к нам не просто так пришли. Вы что-то важное хотели сообщить. Что важное? Про мою дочь.
МУРОМЦЕВ (удивленно). У вас есть дочь?
Фазанова поперхнулась шампанским.
Звонок в дверь. Входит Врач.
ВРАЧ. Где больной?
ФАЗАНОВА. Вот лежит.
ВРАЧ. Что с ним?
ФАЗАНОВА. Ногу сломал.
ВРАЧ (оглядывая комнату). Повеселились.
ФАЗАНОВА. Да уж, не скучали.
ВРАЧ (в дверь). Антонов, давай носилки. (Наташе.) Проводите нас к машине.
НАТАША. Да-да, конечно.
Вносят носилки, Муромцева укладывают на них. Все, кроме Фазановой, уходят.
Голос Муромцева за дверью: «Это напоминает мне печальный анекдот…»
Голос Врача: «Какой анекдот?»
Фазанова захлопывает за ними дверь, начинает прибирать в комнате.
На лестнице слышен громкий хохот, потом грохот, потом крик.
Вбегает Наташа.
НАТАША (с побелевшим лицом). Мама, они его уронили.
ФАЗАНОВА. Что? Как?
НАТАША. Он им анекдот рассказал про котенка, очень смешной, они расхохотались и выронили его. Он по лестнице покатился. Сломаны два ребра и правая рука.
ФАЗАНОВА (без сил опускается на стул). Господи!
НАТАША. Я еду с ним.
ФАЗАНОВА. Конечно, конечно, дочка. Позвони оттуда.
Наташа убегает. Фазанова, посидев с минуту, берет листок, ручку, начинает считать.
ФАЗАНОВА. Ваза, раковина, две тарелки, шкаф, мое платье… Да, вот так гость. На два миллиона убытков. И курица сгорела. А что гороскоп говорит? Если он стрелец, а Наташка — дева, то… (Открывает записную книжку, погружается в изучение.)
Телефонный звонок.
(Снимает трубку.) Алло, Наташа, ты? Из больницы? Что-что? (Подскакивает, как ужаленная.) В аварию попали? Столкнулись с другой машиной? Ты цела? Слава Богу. Кто тебя просил рассказывать про него шоферу. Любой водитель от такой истории в аварию попадет. А что с ним? Нет, не с шофером, с нашим… Борисом Ивановичем? Как? Головой? Но он жив? В реанимации? Что? Вспомнил, зачем приходил? Погоди, не вешай! Зачем? Зачем он приходил? Ах не успел. Сознание потерял. Хорошо, еду.
Реанимационное отделение. Здание обшарпанное, нуждающееся в серьезном ремонте. На потолке разводы, трещины.
Сильно провисает потолок с большой трещиной посередине, поддерживаемой деревянной подпоркой. Под капельницей лежит Муромцев. У него бледное, очень осунувшееся лицо. Однако на губах застыла улыбка Он уже пришел в себя и чему-то улыбается. Дверь открывается, входит Наташа. Голос медсестры за дверью: «Пять минут, не больше».
НАТАША. Хорошо, спасибо. (Подходит на цыпочках к Муромцеву.) Борис Иванович, Боря…
МУРОМЦЕВ (открыв глаза). А-а… это вы, Наташа.
НАТАША. Как вы себя чувствуете?
МУРОМЦЕВ. Отлично. Как никогда.
НАТАША (сбитая с толку неожиданным ответом и ясной улыбкой больного). Я очень сожалею, что все так случилось.
МУРОМЦЕВ. Пустяки. Я вспомнил, зачем я к вам пришел. Это очень важный для вас визит.
Наташа вся напряглась от внимания.
В расчетной смете вы допустили очень серьезную ошибку. Вас хотели уволить, но я вас отстоял.
НАТАША. Что? В смете?
МУРОМЦЕВ. За этот месяц вы допустили опять грубую ошибку. Но я опять вас отстоял. Вы очень, очень невнимательны, Наталья Сергеевна. Очень. В наше время такие ошибки не прощаются. Вы рискуете потерять работу.
НАТАША (ошеломлена). А-а, вот вы о чем. А я думала… Простите, Борис Иванович. Попросите, чтобы вашу кровать передвинули в другое место. Над вами трещина. (С чувством горечи и разочарования поворачивается, идет к двери. Берется за ручку.)
МУРОМЦЕВ. Я несколько лет наблюдаю за вами, Наталья Сергеевна, и пришел выводу, что вашему, в целом милому характеру свойственно допускать непростительные ошибки.
НАТАША (открыв дверь). Поняла. Учту.
МУРОМЦЕВ. Но это пройдет, Наташа, когда ВЫ СТАНЕТЕ МОЕЙ ЖЕНОЙ.
НАТАША (повернувшись, растерянно). Что? Вы мне?
МУРОМЦЕВ. Вы же не откажете мне в таком положении. (Смеется.)
Открывается дверь и влетает Фазанова.
ФАЗАНОВА (в дверь). Мне можно. Я родственница. (Сбивает на пути подпорку. Дочери, возбужденно.) Я только что просмотрела ваш гороскоп! И что ты думаешь там сказано?
Трещина расширяется, потолок, лишенный единственной поддержки, рушится на головы наших героев.
ФАЗАНОВА (вылезая из-под обломков). Там сказано: вы — идеальная пара!