— Хорошо. Я сделаю. — В голосе девушки все еще слышалось недоверие.
— Я приду. И не смущайтесь вы так. Все в порядке. До встречи.
Когда Н. Б. ушел, Настя увидела, что кофе он оставил недопитым, печенья есть не стал вовсе.
«Странный какой-то, — подумала она. — Но вроде искренний. Ни разу не показал ничем, что жалеет или сочувствует. Может, ему наплевать?»
Последний вариант ее устраивал.
Н. Б. опоздал на несколько минут. За письменным столом уже сидела Настя и заместитель начальника жилищного департамента Константин Григорьевич Новиков, который просматривал какие-то бумаги и, очевидно, инструктировал Настю, как себя вести с ревизором.
Для Н. Б. визит Новикова был неприятной неожиданностью.
ОН вообще не любил муниципальных чиновников, а уж если они вмешивались в ЕГО дела, и вовсе приходил в бешенство.
— Анастасия Владимировна, почему в архиве посторонние? — спросил ОН, не глядя на чиновника.
— Простите, я не посторонний! — со сдерживаемой яростью ответил Новиков. Я заместитель начальника жилищного департамента!
— А по-моему, вы — говно! И не мешайте нам с Анастасией Владимировной работать!
— Ну знаете ли! Вы просто хам! И я сделаю все, чтобы вы не появлялись больше никогда в наших коридорах!
— Пшел вон! — коротко бросил Н. Б.
— Простите меня, — сказал Н. Б. девушке, когда Новиков вылетел из комнаты. — Не смог сдержаться. Не переношу этих чиновных дерьмоедов.
Девушка покраснела так сильно, что даже родимое пятно из коричнево-красного превратилось в багровое.
— Нет, нет вы правы, Нестор Богданович. Тем более что этот тип давно надоедает мне!
— Этот слизняк к вам пристает?!
— Ну не то, чтобы нагло, но пару раз намекал. Очевидно, считает, что у таких, как я, не может быть поклонников. Надеется меня осчастливить.
— Просто убить такого мало! Надо его в руки маньяка отдать!
Настя справилась со смущением, рассмеялась.
— Вы слишком суровы!
— Суров, но справедлив! Я вот что думаю. Справка небось у вас уже готова? Поэтому я забираю ее, а вас приглашаю в честь окончания ревизии на шампанское.
— Я не люблю бывать в общественных местах… Но если вы не возражаете, могу пригласить вас к себе домой на кофе. Тем более что шампанского я не пью. — Настя сказала это и сама себе удивилась. «С какой стати я его приглашаю? Знакомы без году неделя! Но… сказала… вот и все… Да ладно, чего я распереживалась. Не съест!»
А Н. Б. уже подхватил:
— Тем более что и я терпеть не могу шампанского. Спасибо. Буду рад посидеть с вами за чашкой кофе, а еще лучше чая.
По дороге они почти не разговаривали. Изредка Н. Б. поглядывал на спокойное лицо девушки. Она поспешно отводила взгляд.
В однокомнатной квартире Насти Н. Б. чувствовал себя неуютно. ОН практически не бывал в гостях. Разве что если призывал долг Перевоплощения в. Неведомого. Но в этих случаях дружескими визиты назвать было нельзя. Больше всего ОН любил сидеть у себя в «логове». Правда, последнее время обстоятельства вынуждали довольно часто переезжать с одной квартиры на другую. Сейчас ОН почему-то начинал волноваться. До времени очередного Перевоплощения оставалось несколько дней, времени вполне достаточно, чтобы подготовиться. И тем не менее возбуждение все сильнее охватывало ЕГО.
Настя поставила чайник, выложила на стол большой пирог с капустой.
— Как насчет выпить? — спросила она. — У меня был недавно девичник, осталось немного коньяка.
— Пожалуй, не стоит, — отказался ОН.
— Вы совсем не пьете? — удивилась Настя.
— Воздерживаюсь. Не доставляет удовольствия.
— Ну тогда попробуйте моего пирога. Я люблю печь пироги.
— Потрясающе вкусно, — сказал Н. Б., жуя кусок и не чувствуя вкуса. Чтобы девушка не заметила ЕГО замешательства, ОН решил вести ни к чему не обязывающий светский разговор.
— Вы давно работаете в архиве?
— Около года. А вы не знали?
— Нет. Как-то не приходилось интересоваться, сколько времени у нас работает тот или другой сотрудник.
— Я раньше секретарем-машинисткой работала в воинской части.
Н. Б. напрягся. Вот откуда волнение. Чутье, как всегда, не подвело ЕГО.
— Что же ушли? — равнодушно спросил ОН.
— Сокращение штатов. У армии тоже не хватает денег. Ой, у меня и музыки нет. Хотите, включу телевизор?
Н. Б. хотел было возразить, но промолчал.
Шел выпуск ИнформТВ. Симпатичная дикторша рассказывала о похоронах жертв маньяка. «Вот бы тебя на этом кладбище разделать и сзади, и спереди», — мельком подумал ОН, но тут же переключился на сюжет.
ОН увидел на экране журналиста и генерала Успенского. Журналиста ОН уничтожать не станет. Во всяком случае, пока. Любопытный тип. С ним интересно иногда побеседовать. Тем более что больше ЕМУ не с кем было поделиться своими идеями.
А вот генерала придется ликвидировать. Возможно, даже следующего десятого числа. ОН прикинул, как будет выглядеть генерал в мундире, с повернутой назад головой. Оказалось, смешно будет выглядеть. Что ОН будет делать с Успенским дальше, ЕМУ пока думать не хотелось. Как истинный творец ОН знал, что вдохновение придет во время Перевоплощения и Жертвоприношения.
Настя о чем-то болтала, но ОН не слышал ее.
Болтливая дикторша перешла к освещению пресс-конференции в управлении. Как обычно, милицейские чины говорили много и уверенно. Утверждали, что вот-вот возьмут Выродка («Это они меня посмели так назвать», — в какой раз подумал ОН со злобой.) Однако конкретного ничего не сказали. В ответ на настойчивые просьбы корреспондентов рассказать о ходе следствия, отговорились, что дело взято на контроль в Москве и близится к завершению.
«Ну, ну, — ухмыльнулся ОН, — завершайте!»
ОН переключился на хозяйку. Настя, ловко орудуя ножом, разрезала пирог и приступила к дележке куска торта, тоже, очевидно, оставшегося от девишника.
Настя болтала о трудных нынешних временах, о ценах, о том, что хорошо бы архивным работникам повысить зарплату.
ОН попытался унять возбуждение, все сильнее охватывающее ЕГО.«…Не сейчас, не здесь. Слишком много планов предстоит осуществить. Этот говнюк чиновник видел меня с ней. Придется снова все менять. Лучше подождать. Тем более что скоро Десятый день».
Настя продолжала болтать. ОН понял, что нужно либо уходить, либо поддержать беседу. Треп был глупый, и ОН решил уйти. ЕМУ надо домой. Необходимо успокоиться, еще раз все продумать.
Перед тем как проститься, ОН шутливо спросил:
— А не проехаться ли нам с вами как-нибудь за город? Погода стоит отличная. Золотая осень. Может, и грибов насобираем!
— Собирать грибы я не большая охотница. Они мне не даются, — она засмеялась. — А за городом я очень давно не была. Кстати, я, между прочим, владею недвижимостью и даже кусочком земли. Во как!
— Замечательно. И где же ваша недвижимость находится?
— В Васкелове. Там жили мои дед с бабкой. Но старики хворые, старенькие, ухаживать за всем добром стало некому. Верхний этаж дома практически развалился, но в нижнем еще можно жить. И банька стоит. Я в ней комнатку оборудовала. Для себя. А в доме летом старики живут, дочку мою берут с собой на лето.
— А у вас и дочь есть?
— Да, не такая уж я и молодая. Наташке уже одиннадцать.
— А зимой дочка где?
— Зимой по очереди. Месяц у деда с бабкой, месяц-два у меня. Благо, живем мы недалеко друг от друга, поэтому в школу примерно одинаково ходить.
— Рискую быть нахальным, но мне бы хотелось как-нибудь и с дочкой познакомиться и особенно в вашу загородную резиденцию съездить. Давно за городом не был. Лето прошло, можно сказать, а я ни разу ни в лесу не был, ни в озере не искупался.
— Договорились, так и быть, я вас приглашаю… Только без ночевки, добавила не без лукавства. — Там и белья нет и одеял, а ночи сейчас уже холодные.
— Согласен на все условия!
Перед уходом ОН церемонно приложился к ее руке, еще больше разжигая себя.
А Настя неожиданно приподнялась на цыпочки и чмокнула ЕГО в губы.
Это потрясло Н. Б. Еще никогда живые губы не прикасались к НЕМУ.
— До встречи, — сказал ОН и поспешно вышел.
После ЕГО ухода Настя убрала со стола, не переставая думать о необычном госте. Что Н. Б. необычный человек, она поняла сразу. У нее были мужчины, в некоторых она влюблялась, но, как правило, в постель к ней лезли спьяну, уверенные, что «меченая не откажет». И влюбленность быстро уходила, уступая место обиде и унижению. Так после одного. увлечения появилась на свет Наташа.
С Н. Б. иначе. ОН был молчалив и как будто застенчив. «Даже не попытался поцеловать в ответ на мой поцелуй, — вспомнила девушка. И улыбнулась. — А ведь я была бы не против. В НЕМ чувствуется сила!»
Как здорово, если найдется человек, который станет думать не только о себе, о своем плотском, но и о ней. О ее мечтах и желаниях. К тому же ее мечты так просты! Чтобы рядом был мужчина, который искренне станет ласкать, любить по-настоящему, доставляя наслаждение не только себе, но прежде всего любимой женщине…
Они договорились поехать в Васкелово в субботу. А в пятницу вечером ОН убил Новикова. Убил без всяких изысков. Просто ножом, правда, не отказал себе в удовольствии и покромсал тело основательно. Однако то же самое мог вполне сделать какой-нибудь бомж, алкаш или наркоман, а то и просто подростки, обидевшись на дядю, который не дал закурить. Это как каприз гурмана: иногда после всяческих изысков хочется воблы, квашеной капусты или черного хлеба с солью.
Новикова нужно было уничтожить во избежание лишних хлопот. После Десятого дня, когда найдут Настю, наверняка начнут опрашивать сослуживцев, а Новикова в первую очередь.
Он ничуть не боялся, что могут заподозрить ЕГО. Уйти от ментов, которых ОН глубоко презирал, не составляло труда. Но не хотелось привлекать к себе внимание.
Пришлось бы после Десятого дня исчезать с работы, менять квартиру. А это было пока ни к чему. Лучше некоторое время еще побыть в тени.
Утром в субботу, даже если Новикова ночью нашли, Настя о его смерти еще узнать не могла. Вот они и уедут спокойно на лоно природы.
— Подождите меня здесь, — сказала Настя, когда они оказались во дворе перед большим ветхим домом.
Она ушла в дом, а ОН огляделся. Дом стоял на отшибе. Ближайшие дачи виднелись метрах в трехста. Слева поблескивало озеро, едва угадывавшееся сквозь ветви деревьев и кусты. Где-то там была банька. Место неплохое.
Завтра Десятый день. Но Превращение в Неведомого уже начиналось. ОН чувствовал, как непроизвольно время от времени сокращались ЕГО мышцы, как в голове иногда появляется легкий звон колокольчиков. Предстояло еще найти место для Жертвенника и обустроить его.
На крыльце появилась Настя, помахала ему.
— Неужели вы вздумали наводить там порядок? — упрекнул ОН.
— Там невозможно навести порядок, — засмеялась девушка. — Я только сняла чехлы с двух кресел и немного вытерла пыль. Пошли.
Она взяла ЕГО за руку, отчего ОН непроизвольно вздрогнул, и ввела в большую комнату.
— О! У вас здесь просто хоромы. Старинные барские покои.
— Да. И если не обвалится потолок, пока мы будем завтракать, то будет совсем хорошо.
Н. Б. прошел к столу выложил на него пакеты и свертки.
— Вот эти два кресла единственные, в которых можно сидеть, так что устраивайтесь!
Они придвинули кресла к столу и сели. Настя щебетала, разворачивая пакеты и раскладывая продукты. Из одного пакета, принесенного ею, она вынула бутылку вина.
— Шампанского не люблю, но сухонького, пожалуй, выпью, — сказала она.
Н. Б. не слышал ее. В НЕМ вдруг загрохотал голос Неведомого:
«ТЫ ГОТОВ? ТЫ ПОМНИШЬ, ЧТО ПОСЛЕ СЕГОДНЯШНЕГО ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ МЫ СОЛЬЕМСЯ?
ТЫ СТАНЕШЬ МНОЙ, А Я ТОБОЙ! МЫ СТАНЕМ ЕДИНЫ!»
— Вам не по себе? — Участливо спросила Настя. — Может, выпьете немного вина? Не смущайтесь! — Она по-своему истолковала оцепенение Н. Б. и еще раз подивилась, какой ОН стеснительный.
— Вина? Да, пожалуй, — очнулся ОН. — Только чуть-чуть. У меня на спиртное какая-то странная аллергия. Вот, может, от сухого ничего не будет. Да, пожалуй, полстаканчика не повредит.
Они выпили, поели. Настя раскраснелась то ли от вина, то ли ей передалось возбуждение Н. Б.
— Знаете что, — вдруг сказала Настя. — Поскольку торжественная часть закончена, давайте перейдем в мой кабинет, так я называю бывшую баньку. Там уютнее, может быть, и вам будет легче привыкнуть, — она запнулась, быстро взглянула на НЕГО и покраснела.
— Пойдемте, — охотно согласился ОН, чувствуя все большее возбуждение. Но странно, иногда ЕМУ казалось, что это возбуждение мало похоже на то, которое ОН испытывал перед Жертвоприношением.
«ТЫ ПЛОХО ГОТОВИШЬСЯ. Я ТЕБЯ НЕ ЧУВСТВУЮ.
ЖЕРТВА РЯДОМ.
ОНА ГОТОВА И ВПОЛНЕ ПРИГОДНА ДЛЯ РЕШАЮЩЕГО ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ!»
Банька действительно оказалась очень уютной маленькой комнаткой. Полки были отсюда вынесены. Стоял раскладной диван, у самого окна — столик, три табуретки. На столике красовалась пишущая машинка.
Они сели на диван. Настя допила остатки вина и вдруг стала молчаливой, задумчивой. Полумрак бани скрывал почти полностью родимое пятно, лицо казалось печальным и прекрасным.
ОН сидел, вытянув ноги, и чувствовал, как какое-то непонятное оцепенение все больше охватывало ЕГО. Неведомый молчал, но ОН знал, что это молчание не предвещало ничего хорошего.
— Можно я полежу? — сказала Настя. — Меня что-то разморило. То ли оттого, что встала сегодня в пять утра, то ли от дороги. А скорее всего от вина. Все-таки я плохо переношу выпивку. Она вытянулась на диване, положила голову ему на колени. ОН вдруг почувствовал эрекцию. Это привело ЕГО в замешательство.
Никогда в жизни у него не было женщины. ОН не чувствовал к ним влечения. ОН был уверен, что до тех пор, пока не произойдет Слияния, ОН будет отвратителен для женщин. Только потом, став ослепительным в своем могуществе, можно будет заполучить любую. Но ОН не знал, захочет ли ОН. Ведь ОН привык ненавидеть их.
Вдруг с него упал парик. ОН совершенно растерялся. А Настя, приподнявшись, сказала:
— Какой ты симпатичный! Лысенький! Ты специально бреешься, чтобы носить длинные волосы? Эти длинноволосики такие дураки! А ты такой хороший! — Она обняла ЕГО, стала гладить по голове, целовала и говорила: — Ты такой стеснительный. Совсем как мальчик. Так не похож на всех этих нахальных кретинов. — Потом она положила ЕГО руку себе между колен и сказала. — Погладь мне там. Ой, как приятно! — И вдруг стала перебирать пальцами, расстегивать ему ширинку. Скоро член ЕГО был на свободе. Она гладила, теребила его, одновременно снимая с себя другой рукой трусики.
ОН оцепенел, чувствуя волнение, которого никогда не испытывал раньше, не понимая что это за волнение, откуда оно.
А Настя вдруг изогнулась, перевернулась и попросила.
— Поцелуй меня здесь.
А когда ОН поднял ее за бедра и прильнул губами к горячей влажной плоти, застонала и просила:
— Еще, ой, еще! Язычком поглубже! Вот как хорошо!
ОН был страшно возбужден и напуган и думал только о том, чтобы не вгрызться в эту ЖИВУЮ горячую плоть.
Настя снова изменила положение, сказав:
— Я тоже хочу поцеловать у тебя, — и стала ласкать ЕГО член губами и языком.
Потом она оторвалась от него, откинулась и, простонав:
— Возьми меня, хочу, хочу, чтобы ты взял меня сильно! — упала на спину, сдирая с себя платье.
На какие-то минуты ОН забыл обо всем: и о своем уродстве, и о Двойнике Нергале, перестал слышать голос Неведомого.
— Подожди, не кончай, — шептала она. — Я хочу еще.
ОН сдерживался, получал еще большее наслаждение и вдруг с изумлением подумал еще раз: «Она шепчет что-то, обнимает меня. Наверное, так они любят!»
Потом, когда они лежали рядом, она уткнулась лицом ему в грудь и тихо счастливо и удовлетворенно смеялась.
Вдруг на улице послышались шаги, и женский голос позвал:
— Настя! Ты здесь? Выйди на минутку!
— Это соседка! Господи, что им всем нужно! Лежи тихо, я мигом. — Она накинула халат и вышла.
«ПРЕДАЛА! ТЕПЕРЬ ТЫ ВИДИШЬ, ЧЕГО ОНИ ВСЕ СТОЯТ!»
ОН пытался возражать Неведомому, говорил, что Настя совсем не годится на роль жертвы. Но Нергал был неумолим.
«ПРИШЛО ВРЕМЯ ИСКАТЬ ЖЕРТВЕННИК!
СЕГОДНЯ ОНА ДОЛЖНА БЫТЬ ПРИНЕСЕНА В ЖЕРТВУ!
НЕ ЗАБЫВАЙ 0 СЛИЯНИИ!»
Вернулась Настя, снова легла к НЕМУ, снова стала ласкать и снова Нергал утих, замолчал, выжидая, когда закончатся чары женщины, неожиданно вмешавшейся в процесс их жизни, такой ясный им самим и такой непонятный окружающим.
Всю ночь ОН неистово ласкал Настю, стараясь заглушить голос Нергала, а утром, пока она спала, оделся и сбежал на станцию, чтобы Нергал не успел вновь овладеть ИМ. ОН ехал и думал, что найдет достойную замену Насте. ОН знал, кто это будет.
Ему не нужно было тратить время на Слежку за генералом Успенским. ОН знал, когда генерал приезжает на работу, когда уезжает, на какой машине, сколько у него охранников.
ОН знал, что генерал отправил семью куда-то в другой город из страха перед ним, Нергалом. Собственно, семья ЕМУ не очень-то и была нужна. ЕМУ был нужен сам генерал. Пришло время добраться до него и отомстить за оскорбления и преследования.
Кроме того, ОН надеялся, что, принеся в жертву Успенского, ОН умилостивит Нергала, и Неведомый оставит в покое Настю.
ОН знал, что по выходным генерал проводит время на даче в Горской. ОН давно уже осмотрел все окрестности дачи, знал, где легче всего перебраться через забор, где стоит вторая будка охранников, кроме первой у ворот.
Приехав из Васкелова на Финляндский, ОН пересел на другую ветку и через сорок пять минут был на месте. ОН был возбужден, но рассуждал совершенно спокойно и холодно. Сначала надо было выяснить, дома ли Успенский? ОН прошелся по улице, оценивающе присмотрелся к дому за забором. Голосов там во дворе слышно не было. Подумав, что может привлечь внимание охраны, ОН ушел из зоны видимости, прошелся дальше до Александровской, зашел в магазин, купил нехитрой снеди, спустился к озеру Разлив, здесь на травке перекусил, подремал в тени, обдумывая дальнейшие шаги. ЕГО немного раздражало, что невозможно сразу выполнить задуманное, но в воскресенье отдыхающих было много, и приходилось ждать.
Надо было бы сменить парик и бороду, потому что в светлом парике ОН, наверное, знаком охране по фотороботам. Но сделать это. можно было только в новом «логове», а время поджимало.
В голове начинали тихонечко звенеть знакомые колокольчики, нарастало возбуждение в преддверии наслаждения, которое ОН получит как творец, как эстет процесса смерти.
Липкий, холодный страх пробрал меня до костей.
На душе у генерала было неспокойно. Ему все казалось, что выходные дни почему-то особенно тревожны, что ему нельзя уезжать из города, с работы, что именно в субботу или в воскресенье должно в очередной раз произойти нечто ужасное.
Накануне он получил телеграмму от старика отца, который почему-то вдруг надумал прилететь из Петрозаводска навестить его. Михаил Павлович Успенский был еще не так уж и стар, всего семьдесят шесть лет, и любил устраивать сюрпризы близким, неожиданно «сваливаясь на них с неба» в прямом и переносном смысле. Правда, по нынешним временам, на самолетах не очень-то покатаешься. Но старик Успенский брал билет в один конец, будучи твердо уверен, что его наверняка в любом случае отправят обратно.
Днем пришлось ехать в аэропорт. Возвращаясь в Горскую, генералу вдруг подумалось: а почему бы Выродку не выбрать сегодняшнее десятое число для того, чтобы навестить именно его? Мысль мелькнула и пропала, потому что отец отвлек в очередной раз каким-то вопросом на бытовые темы. Но в доме генерал вновь вернулся к мысли о возможном Жертвоприношении. Чем больше он думал об этом, тем больше ему казалось, что жертвой сегодня должен быть он.
Успенский вышел в садик, походил, потрепался с охраной, поинтересовался в шутку, не заглядывал ли через забор дачи какой-нибудь упырь, подошел к воротам, раздумывая, выходить на улицу или не стоит, преодолел непонятную самому себе нерешительность, вышел за калитку, постоял, оглядываясь.
Вернувшись, он застал отца за ремонтом книжных полок, левая секция которых давно уже рухнула от старости и от перегрузки, но ни он сам, ни сын никак не могли выбрать время для ремонта. Пожурив старика за неугомонность, генерал попытался было читать, но строчки почему-то расплывались, сосредоточиться не удавалось.
«Как ОН поведет себя, если вдруг надумает сегодня напасть? — вдруг подумалось генералу. — Полезет через забор? Напорется на охрану. Будет ждать темноты, чтобы проникнуть в дом? Допустим. А если проникнет и застанет нас врасплох, станет ли убивать всех или удовольствуется только мной?» Разозлившись на самого себя, на панические мысли, генерал вдруг подумал: «А не пойти ли на рыбалку на озеро? А что? Доеду до Разлива, зайду к старику Шушпанову. V него всегда лодка наготове, возьмем удочки и на всю ночь умотаю. Там-то уж отвлекусь от всех этих выродков!»
Мысль было очень соблазнительной, и генерал стал собираться. Вытащил из кладовки болотные сапоги, старый уютный теплый свитер, брезентовую куртку. Охранник тоже стал было собираться, но генерал вдруг, как мальчишка, расхрабрился и сказал, что в таком наряде его никто не узнает. Михаил Павлович огорчился и даже обиделся, что сын покидает его в первый же день приезда. Но генерала осенила блестящая идея. Он позвонил однополчанину отца в Лисий Нос, сообщил, что приехал отец и приглашает на посиделки. Тот обрадовался, они долго беседовали по телефону и договорились, что однополчанин — Иван Никифорович Демьянов — возьмет с собой для компании еще одного своего приятеля-фронтовика. Успенский тут же снарядил за ними машину, и через сорок минут старые солдаты, нарядившись по такому торжественному случаю в форму, при орденах прибыли на генеральскую дачу.
Успенский тем временем уже был готов к рыбалке. Но первую рюмку, как он не отнекивался, со стариками выпить пришлось. Сидя за столом, генерал думал о том, что все устроилось удачно, как вдруг ему показалось, что в окне мелькнуло чье-то лицо. В груди похолодело, но он тут же отбросил опасения. Во двор так просто не проникнешь! Тем не менее он попросил одного из охранников выйти посмотреть, что там поделывают его товарищи.
Охранник, увалень по внешнему виду, которого генерал знал как великолепного бойца, стремительность и сила которого никак не соответствовали внешнему виду, не спеша вышел. Фронтовики после первой рюмки разгорячились, пошли воспоминания.
Между тем охранник не возвращался. Вдруг во дворе послышались крики, раздались выстрелы.
Фронтовики вскочили. Генерал растерялся. Он знал, что ЕГО, если ОН решил напасть, вряд ли что-нибудь остановит. Поэтому выходить во двор он не решился и знаком остановил гостей.
— Стоять! Охрана разберется. — Сам же он достал из тумбы свой ПМ, встал лицом к двери и стал ждать.
Заварушка во дворе продолжалась недолго. Появился Андрей, тот самый увалень, и сказал, что ребятам показалось, будто кто-то шастает по кустам. Они окликнули, никто не ответил, тогда бойцы, помня инструкции генерала, пару раз для острастки выстрелили. В кустах и вообще в саду никого не оказалось, так что тревога ложная. Фронтовики враз загомонили, стали подшучивать над бдительностью нынешних начальников и снова уселись за стол.
Но генерал знал, что заварушка была не просто так.
Он кожей чувствовал, что Нергал рядом, что ОН уже в доме. Кляня себя на чем свет стоит за затею со встречей фронтовиков, Успенский лихорадочно решал, что делать дальше. Главное, ОН непредсказуем. Может выскочить прямо сейчас и наброситься на всех. Правда, рискует нарваться на пулю, но это ЕГО не остановит. Может быть, ОН затаился где-то здесь и сейчас выжидает.
Вдруг, казалось, спасительная идея пришла генералу ему в голову.
Рядом с гостиной была маленькая комнатка, приспособленная под кладовку. Мальчишки многочисленных родственников, приезжавших отдыхать в Горскую, давно приспособили ее под свой штаб и проделали в задней стене дыру, отодвинув доски. После отъезда гостей дыру заколачивали, на зиму обивали войлоком, но летом все повторялось.
Пока, правда, ничего ужасного не происходило, но Успенский чувствовал общее напряжение. Гости тоже попритихли, стали почему-то шепотом спрашивать, кто может позариться на генеральскую дачу да еще в присутствии многочисленной охраны и гостей.
Генерал как мог успокаивал гостей, отшучивался, но приказал Андрею собрать всю охрану в доме и осмотреть каждую комнату, каждый закуток.
В этот момент погас свет.
«Началось», — подумал генерал, и тут же где-то раздался сдавленный крик, кто-то страшно закричал, кто-то выстрелил. Дверь была далеко, не успеть! ОН наверняка контролирует выход!
Генерал коротко приказал:
— А ну, мужики, за мной! — И бросился в темноте к комнате-кладовке.
Они уже были около нее, когда кто-то с ревом набросился на одного из убегавших, снова раздался страшный крик умирающего человека. Генерал лихорадочно отдирал доски от стены, чувствуя, что его отделяет от этого страшного человека буквально несколько десятков сантиметров. Обезумев от ужаса, слыша за собой стоны и хрипы, он вывалился из дыры в сад и бросился бежать, петляя как заяц, пытаясь уйти от неминуемой страшной смерти. Рядом с ним бежал еще кто-то. Генерал надеялся, что это отец.
Потом у него мелькнула мысль, что убежать не удастся, потому что преследователь слышит, а возможно, и видит их.
В этот момент он ударился о корпус машины, стал лихорадочно искать дверцу, открыл ее, кто-то, оттолкнув его, тоже залез в машину. Успенский захлебнулся от ярости, перебросил пассажира назад через сиденье, нажал на газ, выжал сцепление и рванул с места. Бронированная машина выбила ворота, вылетела на улицу.
Генерал успел увидеть, что за ними еще кто-то бежит, отчаянно размахивая руками, потом другая фигура настигла первую, снова предсмертный крик смешался с рычанием зверя, и эти несколько секунд, очевидно, спасли генералу жизнь. Он вывернул на шоссе домчался до Тарховки, по дороге едва не сбив нескольких прохожих, увидел переезд, который вел на Выборгское шоссе, одновременно услышал звонки, означающие приближение поезда.
Но остановиться он был не в состоянии. Слишком ужасно было то, что оставалось позади. Тем более что и ОН мог захватить какую-нибудь машину, и тогда спасения просто не было. Успенский отчаянно нажал на газ, перелетел через переезд, тут же услышав за спиной свисток электрички и грохот колес. Он хотел повернуть к городу, но потом вдруг подумал, что ОН может выскочить на шоссе у Горской наперерез им.
Генерал на полной скорости доехал до Сестрорецка, остановился у отдела милиции. Из машины за ним вылез совершенно ошалевший ветеран, приехавший в гости к отцу.
Успенский, всю дорогу надеявшийся, что везет отца, не выдержал. Слезы вдруг сами покатились у него по щекам. Окружившие их менты никак не могли взять в толк, отчего плачет нарушитель, одетый в болотные сапоги и куртку, явно угнавший правительственную машину и, пренебрегая всеми правилами, на скорости около ста пятидесяти километров, не остановившись ни у одного поста ГАИ, прибывший со стариком в форме и при орденах прямо к отделению. Войдя в дежурку, генерал севшим голосом назвал себя, приказал срочно связаться с отрядом ОМОН и выслать бойцов на дачу в Горскую.
Дежурный позвонил в город. Успенский, проклиная бдительность милиции, вновь назвал себя, коротко сказал:
— Нападение на дачу. Там сейчас Выродок, — после чего снова отдал трубку дежурному.
Тот выслушал, отдал какие-то приказания. Генерал уже не слышал его. Ему жутко было подумать, какую картину он застанет в Горской. Одновременно ему вдруг стало нестерпимо стыдно, что он оставил на растерзание Выродку родного отца. Хотя он и понимал, что в той обстановке сделать ничего не мог, голосок внутри предательски шептал: «Ты должен был подставиться и умереть. Это за тобой, а не за стариком приходил ОН. А ты мало того, что не попытался спасти отца, но и заранее хотел бросить его, уйти на рыбалку, оставить отца наедине с Выродком».
«Неправда, — пытался он возражать самому себе. — Я думал, если уйду, Выродок не станет никого убивать. Ведь ЕМУ был нужен я. Если бы я успел уйти, все бы обошлось!»
Успенский знал, что отчаянно врет самому себе. Что его привела в животный ужас предполагаемая встреча с Выродком и спасал он прежде всего себя. От этих терзаний генералу стало совсем худо. Дежурный предложил ему валидол, Успенский равнодушно взял, посидел, глядя в пустоту, и наконец сказал:
— Надо ехать.
В Горской к нему подошел капитан, возглавлявший опергруппу, сказал:
— Товарищ генерал, может, вам лучше не входить? Там такое!
— Я знаю, — ответил Успенский и добавил: — Я должен войти.
Капитан молча пропустил его, сочувственно посмотрев вслед.
Два охранника, очевидно, были убиты мгновенно. Они лежали рядом. У одного был буквально размозжен череп, как будто по голове ударили кувалдой. Второй был переломлен пополам. Третьего ОН настиг на пороге комнаты. Этот, видно, еще успел выстрелить. У него были оторваны обе руки, свернутая голова свисала набок, как у тряпичной куклы. Четвертого ОН немного не достал и, очевидно, в прыжке ударил ногой в спину. У бойца был сломан хребет. От страшного толчка он пролетел через всю комнатку на верхнем этаже и, сломав перила, вывалился в сад. Он был еще жив и все повторял:
— Я попал в него. Честное слово! Я попал!
Конечно, точно установить, действительно ли Выродок ранен было невозможно. Оставалось надеяться.
Самое страшное зрелище ждало генерала внизу.
Его отец был прибит гвоздями к стене дома. Причем гвозди торчали не только из рук и ног. Огромный гвоздь был вбит прямо в лоб Михаилу Павловичу. Так что череп раскололся, и по лицу растеклись кровь и мозг. Одежда со старика была снята, половые органы отрезаны и вставлены в рот второй жертве, распростертой на столе, с которого смахнули бутылки и трапезу. Друг Михаила Павловича тоже был прибит к столу и перед смертью зверски изнасилован. На месте ануса зияла кровавая дыра. На груди у всех жертв были сделаны змеевидные разрезы.
К столу рядом с трупом была ножом прибита записка.
Ее подали Успенскому. «Я ошибся! Ты не был следующим! Но ты не уйдешь от Нергала. Это будет последняя жертва перед Слиянием».
Приехали сразу две «скорые». Из больницы и оперативная. Успенский, у которого внезапно страшно заболела грудь, молча лежал на диване. Врачи «скорой», сделав экспресс-кардиограмму, настаивали на госпитализации, подозревая инфаркт. Генерал пытался сопротивляться, но боль стала невыносимой, дышать стало нечем. Его уложили на носилки и увезли.
Человек не только не прочь закрыть глаза на двойственность другого, но еще и делает яростную и неестественную попытку идентификации: «Дай я понесу бремя твоего прекрасного недостатка!»
ОН лежал в своей квартире, купленной на деньги, взятые из сейфа того бандита, которого ОН не успел убить, поскольку это сделали за НЕГО другие, но тело которого упорядочил в соответствии с требованиями эстетики смерти Нергала.
ОН никогда не брал денег у жертв, но в этот раз люди, преследователи вынудили ЕГО ограбить жертву. Они осквернили ЕГО святилище, изгнали ЕГО из обжитого места, и деньги нужны были для организации и благоустройства нового святилища. Денег оказалось много, и ОН истратил часть из них на покупку квартиры. Благо, сейчас никому не было дела до того, кто именно покупает жилье и на чье имя оно оформляется.
ОН был ранен. Один из охранников все-таки успел попасть в НЕГО. Кое-как ОН перевязал раны. Их было две. Одна пуля попала в правую сторону груди, и ОН не знал, осталась она в нем или прошла навылет. Вторая слегка поцарапала руку. Кровь продолжала сочиться сквозь повязку, ЕГО лихорадило, боль пульсировала в теле, горячими волнами накатывая на голову. Ему все время хотелось пить. Графин с водой пустел быстро, вставать и ходить за водой в кухню было тяжело. Кружилась голова, временами подступала тошнота…
Однажды ОН вдруг на несколько минут потерял сознание, а когда очнулся, ЕМУ вдруг стало страшно.
Страх ОН испытывал только в детстве. Но то были обычные младенческие страхи наказания, унижения, побоев. Сейчас страх был другим. Это был внезапный приступ страха смерти. Такого с НИМ не бывало уже двадцать лет, с тех пор как в нем поселился Двойник, Неведомый людям бог Нергал.
Нергал вселял в НЕГО уверенность в собственном могуществе, избавлял от слабостей и страхов.
Откуда же сейчас взялось вдруг это чувство? Очередной жертвенный день прошел, отчасти ОН удовлетворил требования Нергала. В таких случаях ОН чувствовал себя спокойным и умиротворенным. ОН мог даже ходить на службу и выполнять какие-то формальные обязанности, которые считал презренными, но до поры до времени необходимыми.
Сейчас ОН не чувствовал ничего, кроме боли и запаха собственной крови. Это угнетало ЕГО. Временами ЕМУ казалось, что ОН чего-то не додумал, что-то упустил, и в такие минуты вдруг странное чувство, которому ОН не знал названия, охватывало ЕГО. Обычный человек назвал бы это чувство «одиночеством», но Н. Б. не был знаком с этим словом.
ОН позвонил на работу и сказал, что заболел. Положив трубку, ОН вдруг понял, что набрал вовсе не тот номер. То есть номер был действительно служебный, но набрать ЕМУ хотелось другой, тот, по которому Н.Б, мог услышать голос Насти. ОН снова пришел в замешательство. Уехав от Насти, ОН решил не напоминать о ней больше Нергалу, чтобы не вводить в искушение Неведомого. ОН решил, что Настя ушла в прошлое и не вернется. Но сейчас, когда столько незнакомых ранее чувств вдруг напомнили ему о людях, для которых эти чувства обычны и привычны, он решил, что воспоминания о Насте безопасны для нее, потому что до следующего Жертвоприношения еще целый месяц. А за это время ОН выздоровеет. Вспомнив о девушке, ОН уже не мог отделаться от мысли, что можно позвонить ей и она скорее всего приедет.
ОН позвонил, сказал, что болен, и она действительно приехала. Увидев Н. Б. перевязанного, бледного, так непохожего на того мужественного, сильного человека, которого она знала всего несколько дней тому назад.
Настя заохала, в ней немедленно проснулся материнский инстинкт.
— Почему ты перевязанный, кто тебя ранил? На тебя напали?
Это наивное «На тебя напали?» вызвало у НЕГО улыбку.
— Да, — подтвердил ОН, — ночью шел домой, думал справлюсь, но у них был пистолет… И вот…
— Надо заявить в органы! До чего мы дошли? А врача ты вызвал?
— Не надо никуда заявлять, — твердо сказал ОН. — Это бесполезно, ты знаешь отлично. И врача не надо вызывать по той же причине. Врач сообщит в милицию, начнутся пустые разговоры, расспросы. Я поэтому и позвонил тебе. Ты поухаживаешь за мной, и все будет в порядке. У меня сильный организм. Два-три дня, и все пройдет.
Настя развила бурную деятельность. Сходила в аптеку, принесла антибиотики, промыла рану, смазала какой-то мазью, сделала инъекцию левомицетина. Против инъекции ОН протестовал бурно, но бесполезно. Даже ОН, Выродок, Нергал, оказался бессильным перед заботой влюбленной женщины.
Девушка сварила бульон из цыпленка, потому что знала из книг и из опыта своего детства, что больному нужна легкая пища. ОН поел и уснул. Парика на нем не было, но бороду и усы ОН не снял.
Она смотрела на него спящего и думала о том, что может же существовать в жизни такой парадокс: безобразен до прекрасного.
Конечно, внешность Н. Б. не могла вызвать восхищения. Напротив, возможно, он был даже уродлив: непомерно большой череп с огромными выступающими шишками, асимметричное лицо и, самое главное, отсутствие ушей придавали Н. Б. отталкивающий вид. Но разве в этом было дело? Мало ли как может распорядиться мать-природа? Настя даже встала, поискала зеркало в квартире, чтобы удостовериться, что и она далеко не красавица. Люди, с которыми она разговаривала, часто отводили взгляд от ее родимого пятна. Недаром в школе ее стали дразнить Квазимодой, после того как учитель литературы, раздобыв где-то старенькую ленту, показал им фильм «Собор Парижской Богоматери». Но зеркала в квартире не было.
Н. Б. спал очень недолго, а, проснувшись, беспокойно вскочил на кровати, напрягся, будто ожидал нападения. Она приласкала ЕГО, успокоила, и ОН вдруг, несмотря на боль, почувствовал желание овладеть ею. Она не очень сопротивлялась, только все повторяла:
«Тебе будет хуже, осторожнее, ты потерял много крови», но потом забылась и ушла в НЕГО с такой пылкостью, что ОН забыл на какое-то время и о ранах, и о своих новых недавно впервые испытанных чувствах.
ОН стал быстро поправляться, и Настя, взявшая отпуск за свой счет, практически не отходила от НЕГО. Изредка она уезжала навестить дочь, а однажды даже привезла Наташу познакомиться с дядей Нестором. По этому случаю ОН надел парик, чтобы не напугать девочку. Правда, некоторое раздражение при этом испытал. Нергал шепнул ему, напомнил, что он все еще не может показаться людям в истинном обличье. А чтобы показаться, нужно Слияние. Но это прошло довольно быстро.
Почувствовав, что прежняя сила возвращается, ОН стал все более требователен в ласках с Настей и иногда даже пугал ее некоторой жестокостью.
Почти целых три недели они жили вместе, и это ЕМУ казалось невероятно долго. Не то чтобы ОН тяготился присутствием Насти, но ощущение несвободы стало угнетать. Да и Нергал все чаще давал знать о себе.
После трагедии в Горской Любомудров потерял покой окончательно. Он съездил в больницу к генералу, где врачи успокоили его, сказав, что жизнь Успенского вне опасности, но пробудет он в больнице довольно долго. После больницы, журналист поехал к Тимохину и долго расспрашивал его, насколько надежна охрана в больнице и нет ли опасности для генерала, потому что ОН, по суеверной убежденности Любомудрова, может проникнуть куда угодно. Но генерал лежал в отдельном крыле, где «отдыхали» самые ответственные товарищи и куда вход посторонним был строго-настрого запрещен.
Тимохин приказал оповестить все больницы и поликлиники на случай обращения кого-либо с огнестрельными ранениями.
Обращения были, но, естественно, не те. В основном невинные граждане, жертвы грабежей и хулиганства, реже жертвы бандитских разборок.
Журналист предложил опубликовать в газетах все предполагаемые фотороботы Выродка, включая ЕГО фотографию двадцатилетней давности, когда ОН еще был в интернате.
Граждан, видевших Выродка, как всегда, оказалось необычайно много. Но разговоры с опознавшими практически все оказались бесполезными.
Лишь один человек опознал Выродка с уверенностью и ужасом, но не пришел и не заявил об этом.
Любомудров не оставлял своей идеи подловить Выродка на изверге враче. Но того и след простыл. К тому же органы, перегруженные текучкой, всячески увиливали от поисков доктора. Аргументы у них были железные.
Доктор отсидел за свои преступления, а то, что он помог бежать Гаврилову и навел на него наркоманов, не доказуемо до тех пор, пока не обнаружится сообщник в психбольнице, где содержался больной, да и вообще помощь в организации побега не такое уж преступление, чтобы мобилизовать на поиски доктора весь аппарат.
Тогда Любомудров решил действовать в одиночку.
Он навестил Успенского, вкратце объяснил ему свой план.
Генерал позвонил в Управление и приказал выписать Любомудрову командировку как временно задействованному по делу «Выродок» с выплатой всех причитающихся денег.
Через день Любомудров уже сидел в кабинете начальника Иркутского УГРО Севастьянова Алексея Александровича.
Надо прямо сказать, что и здесь его приезду мало обрадовались. Дел у самих было выше головы. Но адрес бывшей жены Голованова дали.
Вера Сергеевна Чистовская, так она значилась в новом браке, работала в районном управлении торговли бухгалтером. О первом муже вспоминала неохотно.
— Вышла, потому что жалко стало! По профессии врач, сидел ни за что, оклеветанный. Вышел — ни кола ни двора. Да и мне надоело в девках ходить. Как-никак уже тридцать один исполнился. Жили неплохо, только как-то скучно…
— Как скучно? Он что, не выводил вас «в свет», не ходили вы никуда? Или как человек он был скучный?
— Да нет, не в этом дело, — смутилась вдруг Вера Сергеевна, потом вдруг решилась: — Он был фактически импотентом. А когда я пыталась приласкаться, он злился, говорил, что мы уже оба старые и незачем предаваться разврату… Он так и говорил — «разврату», — с обидой в голосе повторила она. — Мы за все время замужества только и были вместе раза два, три, да и то скорее всего потому, что он пьяный был и я его соблазнила. — Вера Сергеевна покраснела.
— Вы назвали его доктором. Вера Сергеевна, а он работал врачом после освобождения?
— Некоторое время трудился разнорабочим; потом устроился то ли по блату, то ли за взятку в детскую поликлинику, принимал подростков с неврозами.
— Но ведь он был лишен права врачебной практики?
— Официально да, но… не знаю, — она вдруг стала нервничать. — Видно, помог кто-нибудь восстановить диплом.
Журналист-вздохнул. Уж больно не хотелось ему ворошить прошлое этой женщины, но он все-таки сказал:
— Не хочу вас винить, Вера Сергеевна, но ведь, наверное, это вы и помогли ему.
Она помолчала, потом с вызовом сказала;
— Ну да, я и помогла. Я тогда в исполкоме работала. Ко мне в любовники большой чин набивался. Я и поставила ему условие: сделаешь, будь по твоему. Может, я и разведусь даже. Он похлопотал и скоро выполнил обещание. Только любовницей его я так и не стала. Ну… пару раз было… Потом он мне так надоел, что я его шуганула. А у моего бывшего мужа вскоре начались неприятности на работе. Какая-то истеричная мамаша обвинила его, что он приставал с непристойностями к ее сыну, требовал раздеться догола, якобы, чтобы проверить рефлексы, и начал его ощупывать. Скандал удалось замять, но после этого случая он стал еще больше чуждаться меня, говорил, что я будто бы поверила его врагам и не поддержала в трудную минуту. Чушь все это. И в то, что приставал, я могу даже поверить, потому что уж больно равнодушен ко мне был. Да и к другим женщинам, судя по всему, тоже.
— Простите за назойливость, а как же вы развелись?
— Обычно. Я подала на развод, он согласился. И все. Правда, я его еще от одной неприятности спасла, о чем сейчас жалею. Когда у нас уже документы были поданы на развод, он в городском парке избил подростка, потом, якобы в наказание, раздел его и оставил голого, а одежду с собой унес, потом выбросил.
— И как же он объяснил свой поступок?
— Говорит, шел через парк, мальчишки стали приставать, угрожали. Он их раскидал, а одного поймал и наказал. Вообще-то похоже на правду. Подростки иногда бывают очень опасны, но никому бы в голову не пришло раздевать парня. Хотели привлечь его, да я опять заступилась, поговорила со своим «высоким покровителем», дело прекратили. А после этого он уехал из города.
— Вера Сергеевна, мне неприятно об этом спрашивать, да и вряд ли вы можете об этом знать, но в те времена не было у вас в городе случаев насилия над подростками?
— Ходили слухи, что маньяк объявился. Двух мальчиков нашли изнасилованными и убитыми… Вы думаете, это он? — с ужасом спросила она. — Нет, не может быть! Мы в то время были женаты…
— Всякое бывает. Простите, что побеспокоил вас. До свидания.
После визита к Чистовской, журналист снова пошел в УГРО. Его отправили в прокуратуру, где подтвердили, что в 1979–1980 годах были случаи убийств подростков с изнасилованием. Дело вел следователь Шевелев, который привлек в качестве подозреваемого некоего Шейкина, отсидевшего срок за изнасилование малолетнего В. Подозреваемый был бомжем, не работал. Вину свою отрицал, но под тяжестью улик признался в содеянном и был расстрелян.
Потом журналист отправился в поликлинику, где когда-то работал Голованов-Горелов. Там уже персонал почти весь сменился, но Любомудрову все-таки назвали врача, который работал в то время и должен был знать Голованова.
Доктор Соколов действительно помнил коллегу, но отзывался о нем с прохладцей, говорил, что, несмотря на довольно высокий профессионализм, Голованов был человеком неприятным, молчуном, хамом. К коллегам врачам относился свысока.
— А могли ли быть у него какие-нибудь отклонения в сексуальном плане? спросил Любомудров.
— Этого я лично, — подчеркнул доктор, — никак знать не могу. — Ходили, правда, сплетни, что в лагере Голованов стал голубым, но насколько это правда… не знаю.
— А он не говорил, куда собирается поехать?
— Говорил, что надоело нищенствовать и он хочет поехать на стройку за длинным рублем. А вот на какую?.. Минутку, я же его встретил перед отъездом. Шел на вокзал, сказал, что едет в Красноярск. Вот! — Соколов был явно доволен своей памятью.
В Красноярске никто ни Голованова, ни Горелова вспомнить не мог, но в угрозыске подтвердили догадку Любомудрова. Действительно, с 1981 по 1985 год в городе был совершен ряд преступлений на сексуальной почве, из них несколько «по почерку» похожих на совершенные в Иркутске. В 1981 году осенью был жестоко избит, изнасилован, а затем задушен одиннадцатилетний К. В 1982 году подобных преступлений было совершено три. Затем был арестован и осужден гражданин Л., который сознался в одном из трех убийств. Остальные остались нераскрытыми, хотя формально и эти преступления повесили на П., тем более что после его ареста убийств подростков не было в городе более года. Однако в 1984-м последовала серия однотипных преступлений. Исчезли пятеро мальчиков от десяти до тринадцати лет. Тела их впоследствии были найдены в разных районах города, в основном в подвалах. Все были изнасилованы, причем насилие сопровождалось жестокими побоями, затем либо зарезаны, либо задушены. В этих случаях преступника обнаружить не удалось. В конце ноября 1985 года был обнаружен еще один труп подростка четырнадцати лет. После этого преступления прекратились, дело повисло.
Любомудров направился в Москву, имея при себе официальные копии протоколов всех названных ему преступлений.
На этот раз на Петровке его встретили гораздо более любезно. Оказывается, на МУРе тоже уже на протяжении нескольких лет висели подобные серии убийств подростков. Часть из них была раскрыта, и после судебно-медицинской экспертизы в институте Сербского преступники были осуждены. Но несколько преступлений, среди которых было восемь изнасилований и убийств, оставались висеть на следователе, причем никто из осужденных ранее вину за эти убийства на себя брать не хотел.
Поэтому следователь Пьяных Анатолий Федорович ухватился за версию Голованова-Горелова всерьез. Стал ее раскручивать и выяснил, в частности, что в психбольнице № 2, откуда совершил побег Гаврилов, у доктора Горелова было несколько добрых знакомых, среди них санитар Рощин Александр Григорьевич, известный тем, что чуть ли не открыто проповедовал среди медперсонала преимущества гомосексуальных связей перед обычной половой жизнью, и его закадычный друг, молодой врач-терапевт, год тому назад поступивший на работу в больницу сразу после окончания института.
Вызванные на допрос, оба они сначала упорно отрицали свое участие в побеге Гаврилова, пока наконец Пьяных не пригрозил им предъявить обвинение в соучастии в убийстве бежавшего больного.
Тогда Рощин сказал, что доктор Горелов действительно уговорил его помочь бежать больному, потому что, по словам Германа Борисовича, Гаврилов когда-то добровольно сошелся с доктором, но потом, совершив ряд преступлений, стал шантажировать Горелова, угрожая его объявить соучастником этих преступлений. Горелов долго не поддавался на шантаж, но когда приехал журналист из Питера, решил, что Гаврилов его заложит. Доктор Свяцкий, который тоже очень ценил и «уважал» Германа Борисовича, согласился, что опасность действительно высока. Он стал давать больному сильнодействующие психотропные препараты, а потом они вдвоем, переодев Гаврилова в «штатское», вывезли его на машине за пределы больницы. Там их встретил Герман Борисович и пообещал спровадить Гаврилова в какой-нибудь загородный психоневрологический интернат для хроников. Больше они об этом ничего не знают.
— А куда же делся сам Герман Борисович? — спросил Пьяных.
— Точно не знаю, — ответил Рощин, — но я ему дал три адреса моих друзей в Петербурге, которые хорошо знают, каково приходится людям, которых, несмотря на свободу проявления чувств и сексуальных пристрастий, начинают преследовать власти и общественность.
Так дело о докторе Голованове-Горелове оказалось в Петербургской горпрокуратуре. И Любомудров поклялся самому себе, что теперь уж он добьется того, чтобы доктора взяли и предоставили в распоряжение людей, занимающихся делом Выродка-Нергала.
Правда ли, что маркиз де Сад мог бы у вас поучиться?
ОН сразу почувствовал перемену в ее настроении. Придя из магазина, Настя как-то жалобно-растерянно посмотрела на НЕГО и спросила:
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. А ты думаешь, за несколько минут могло стать хуже? Что случилось?
— Ничего не случилось. Просто я долго стояла в очереди и подумала, мало ли что…
— Настя, врать ты не умеешь. На улице с тобой что-то произошло. Кто-нибудь подходил к тебе с вопросами? Кто-нибудь интересовался мной? — в голосе ЕГО послышались угрожающие нотки.
— Да ну что ты! Кто мог тобой интересоваться?! Просто…
— Ну что просто? В газетах что-нибудь вычитала? Они любят наврать про нападения и переврать все.
— В газетах, — решилась Настя, — напечатали твой портрет…
ОН рассмеялся как можно натуральнее.
— Во-первых, в связи с чем пресса может интересоваться моей скромной особой? Даже если в связи с нападением на меня, то у них никак не может оказаться моего портрета.
— Нет, — снова замялась Настя, — они пишут, что человек, изображенный на портрете, — какой-то ужасный маньяк.
«ПРЕДАЛА! ОНА ТЕБЯ ПРЕДАЛА! ОНА ХОЧЕТ ТВОЕЙ ГИБЕЛИ!»
— А почему ты сразу решила, что это мой портрет? Они публикуют фотороботы. Так что похожих на эти портреты людей могут оказаться десятки, если не сотни. Потом, разве ты могла подумать про меня, что я какой-то маньяк? Настя, ну подойди ко мне! Неужели я способен на что-нибудь из того, о чем могут написать газетные писаки?
— Нет, конечно, но ты там так похож… — Настя тряхнула головой. — А, черт с ними! Я тебя так люблю, что если бы ты оказался маньяком, я бы, наверное, пошла убивать вместе с тобой. — Она подошла, прижалась к НЕМУ.
«НЕ ВЕРЬ ЕЙ! ОНА ЗАМАНИВАЕТ В ЛОВУШКУ!
ТЫ ХИТРЕЕ И УМНЕЕ! ОБМАНИ И УБЕЙ!»
— Знаешь что, — как можно мягче сказал ОН. — Я уже совсем чувствую себя здоровым. Давай погуляем, посидим где-нибудь, мороженого поедим. Давай?
— Давай, — восторженно отозвалась она, подумав при этом, что в газетах действительно могли напечатать просто похожий фоторобот. Тем более что Н. Б. ведь лысый. А раз не боится выходить на улицу, значит… значит, это не ОН, окончательно решила она и стала собираться, потом спохватилась:
— А ты нормально себя чувствуешь. Голова не кружится?
— Все абсолютно нормально. Я здоров, как бык. У меня организм любую хворь вмиг перебарывает.
— Ну, положим, не так уж и вмиг. Почти три недели отлежал.
— А теперь все в порядке. — ОН действительно чувствовал себя совершенно здоровым, как будто опасность завершила процесс выздоровления окончательно.
Они прошлись по улице, зашли поели мороженого, потом ОН купил ей большой букет роз, и Настя, окончательно размякнув, сказала:
— Теперь тебе хорошо бы побыть на свежем воздухе, молочка попить, окончательно окрепнуть.
— Да я и так благодаря тебе отъелся и стал толстым, как боров. Но вообще-то в Васкелово хорошо бы съездить… Да только…
— Что только? — испугалась она.
— Да мы с тобой о работе совсем забыли. Я-то ладно. Уволюсь — и дело с концом. А. тебе как быть?
— А ты пока не уволился, значит, мой начальник. Значит, можешь разрешить мне еще отпуск взять! Здорово я придумала?
— Здорово! Ты у меня молодец! Давай прямо завтра с утра и поедем!
Они накупили продуктов. ОН старался быть с ней ласковым и внимательным, но Неведомый постоянно давал о себе знать.
«ТЫ ЗАБЫЛ О СВОЕМ ПРЕДНАЗНАЧЕНИИ!
ТЫ УБЕДИЛСЯ, ЧТО ТОЛЬКО СЛИЯНИЕ ПОМОЖЕТ ТЕБЕ СТАТЬ НЕУЯЗВИМЫМ?»
Иногда ОН пытался спорить с Нергалом, но очень робко, боясь разгневать Бога. ОН хотел предложить Нергалу другую жертву, любую, какую выберет Неведомый. ОН сам не понимал, что с НИМ происходит. С одной стороны, ОН сам создал двойника и тот, оказавшись могущественным Богом Нергалом, требовал жертв, обещая превращение ЕГО из НЕГОДНОГО УРОДЛИВОГО УБЛЮДКА в могущественное ослепительно прекрасное существо. С другой стороны, ЕГО любила обычная женщина, ласкала и ни разу не назвала даже Мертвяком. Значит, ОН мог не приносить ее в жертву. А когда, найдется последняя жертва и Превращение совершится, она будет любить ЕГО еще больше.
«ТЫ ЗАБЫЛ, ЧТО ОНА СОБИРАЕТСЯ ПРЕДАТЬ ТЕБЯ!
ОНА НЕ МОЖЕТ ЛЮБИТЬ УБЛЮДКА! ТЫ ДОЛЖЕН ПРИНЕСТИ ЕЕ В ЖЕРТВУ, И ТОГДА ПРОИЗОЙДЕТ СЛИЯНИЕ И ПРЕВРАЩЕНИЕ!»
В поезде ОН делал вид, что дремлет. Нергал все больше овладевал ИМ. Напряжение росло. Залечивая раны и думая о Насте, ОН забыл, что подходит время, когда Луна входит в ЕГО созвездие. Созвездие Змеи. ОН забыл, что подчиняется космическому циклу. Космос, создав ЕГО таким, каков ОН есть, требовал подчинения и исполнения возложенной на НЕГО миссии. ОН вспомнил тот Великий день, когда узнал, что двойник, которого ОН создал, является именно Неведомым Богом Нергалом.
Оказалось, ОН и есть Нергал! Бог с лицом человека и телом льва, непонятный для человеческого племени Бог, который требовал в жертву того, кого считал неугодным для людей. Нергал был таким могущественным, что мог поразить все человечество, если бы только пожелал. Но ОН понял: Нергал мог существовать только в облике человека и действовать с помощью человека: Человек тоже должен быть особенным. Раз в тысячелетие появлялся человек, рожденный в день, когда Луна находилась в созвездии Змеи. У него должна быть внешность, которая соответствовала потребностям Нергала.
Постепенно ОН свыкся с присутствием в себе Бога, приказывающего ему. Тем более что Нергал обещал до полного Слияния и Превращения напоминать о себе только в определенные дни месяца. Иногда, правда, Нергал пробуждался в НЕМ и в другие дни. Тогда ОН становился в тысячу раз сильнее, умнее и могущественнее и мог сразиться сразу со многими врагами.
Сейчас ОН уже понимал, что был не прав, пытаясь спорить с Неведомым. Нергал всегда прав. Женщина готова предать ЕГО, помешать Слиянию и Превращению.
В Васкелове они почти весь день бродили по лесу. ОН пытался шутить, но в смехе ЕГО временами проскальзывали незнакомые, пугающие ее нотки.
ЕМУ все еще помимо желания Нергала было хорошо с ней, и ОН старался напомнить себе, что существо рядом с НИМ лишь жертва. Она не нужна им с Нергалом, она навязывает ИМ свою волю, свои низкие, недостойные богов желания.
Раздражение показывать пока было рано. ОН будет говорить только с Неведомым. ОНИ найдут место для Жертвенника.
Они углубились в лес в сторону, противоположную той, где стояли дачи.
— Отсюда почти до самой станции сплошной лес, — сказала Настя. — Можно идти и воображать, что живешь в непролазной чаще. И никого больше на сто верст вокруг нет.
— Однако как сюда этих паршивых дачников из-за ста верст заносит? — сказал ОН, одновременно прислушиваясь, не скажет ли что-нибудь Неведомый. Бог молчал. Очевидно, шли они верно, но места подходящего пока не было.
Наконец они вышли на поляну. Она была совсем небольшая, камней здесь не было, но ОН вдруг понял: «Здесь! Это должно произойти на этой тихой, окруженной глухой стеной леса поляне». Как бы в задумчивости, ОН обошел ее и решил, что небольшой холмик над старым, разрушенным блиндажом времен войны будет идеальным местом, а сама яма от блиндажа послужит местом для, курения фимиама.
Вернувшись в баньку, ОН лег на диван, отвернулся к стене и мгновенно заснул спокойным, глубоким, но чутким сном. Опасность ОН почувствовал бы мгновенно, как всегда. Но никакой опасности вокруг не было ни для НЕГО, ни для Неведомого. Проснулся ОН свежий, с чистой, ясной головой. Пошутив с Настей, ОН потребовал немедленного ужина, во время которого сказал:
— Сегодня будет наша ночь. Мы будем купаться нагишом, бродить по лесу и пугать благопристойных отдыхающих горожан дикими криками.
Она смеялась, придумывала новые подробности их Вальпургиевой ночи и была совершенно счастлива.
В сентябре ночи довольно холодные. Тем не менее они разделись и бросились в озеро, оглашая окрестности визгом и страшными воплями. Этот «непристойный» шум должен был сыграть ЕМУ на руку во время Жертвоприношения, когда она будет кричать уже не понарошке.
Потом, напялив на мокрые ноги домашние шлепанцы, которые она отыскала в доме, ОН заботливо укутал Настю в халат, и они пошли по лесу, время от времени имитируя крики людей первобытного племени. ОН шел нагой, и ЕМУ ничуть не было холодно. Предстоящее Перевоплощение возбуждало ЕГО, горячило тело и воображение.
Выйдя на поляну, ОН подхватил ее на руки и понес к разрушенному блиндажу. Она хохотала и болтала в воздухе ногами.
Положив ее на холм, ОН распахнул халат и сказал:
— Теперь можешь кричать по-настоящему.
Она попробовала рассмеяться, но вдруг увидела, как стало меняться ЕГО лицо, и испугалась. Глаза ЕГО расширились, вокруг рта появились глубокие складки, рот ощерился в жуткой усмешке.
Она успела подумать: «Сошел с ума! Сумасшедший!» И тут же дикая боль пронзила ее всю. ОН впился в сосок левой груди и откусил его. Она страшно закричала, и ОН, возбуждаемый криком, начал отгрызать ей груди частями, с остервенением сплевывая на землю куски плоти. Вдруг что-то остановило ЕГО. Почему-то совсем некстати вспомнилось, как она трепетала у него в руках и захотелось вновь ощутить то же чувство.
Но загремел голос Неведомого:
«ЗАКАНЧИВАЙ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ.
Я ЖДУ. ИНАЧЕ ТЫ ДОЛЖЕН БУДЕШЬ УМЕРЕТЬ САМ»..
Испугавшись и устыдившись своей минутной слабости, ОН разорвал ее горло. Кровь, залившая потоком их обнаженные тела, успокоила. ОН ввел член в разорванное горло, дальше в трахею и получил то, чего жаждал: острое блаженство оргазма пронзило ЕГО! «ВИДИШЬ? ЭТО ОСТРЕЕ, ЧЕМ С ЖИВОЙ!» ОН посидел немного, наслаждаясь полным единением с Нергалом, потом поднялся, собрал на дне ямы груду сухого валежника, вынул из кармана Насти заранее положенные спички, поджег валежник, подождал, пока огонь разгорится, и аккуратно положил тело в центр костра.
День Очищения должен на этот раз закончиться сожжением жертвенного агнца.
ОН стоял на краю жертвенного костра и слушал голос Нергала;
«МЫ С ТОБОЙ ОДНО ЦЕЛОЕ! ОТНЫНЕ ВСЕ ПОКОРЯТСЯ НАМ!»
Когда костер стал угасать, ОН легкой походкой уверенного в своей безграничной силе человека пошел к дому. Оделся, тщательно собрал свои вещи, дошел до станции и уехал в город на последней электричке.
На следующий день, когда напряжение спало, ОН чувствуя себя как бы НОВЫМ существом, подумал о том, что теперь ему никто и ничто не страшно.
Но вдруг смутное беспокойство овладело ИМ.
«ТАКОГО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ! МЕНЯ. НИЧТО НЕ МОЖЕТ БЕСПОКОИТЬ!»
И тем не менее неясное и непонятное чувство все сильнее, охватывало ЕГО. Пытаясь разобраться, что это за чувство, ОН вдруг с изумлением понял: это называется тоской по утраченному. ОН сам, оказывается, хорошо знал это чувство, ведь и ОН был человеком, хотя одновременно ощущал себя Богом. ОН был НОВЫМ человеком, следовательно, и чувство утраты должно быть, как ему казалось, другим.
Тем не менее что-то по временам сдавливало грудь, мешало обдумывать новые планы. ОН даже подумал, а не поехать ли в Васкелово, взглянуть еще раз на место Жертвоприношения и, возможно, закопать яму, где осталась Настя. Но тут же ЕГО новое Я, подсказало ЕМУ, что такой поступок был бы в высшей степени неблагоразумным. ОН пытался побродить по улицам, чтобы еще раз убедиться, насколько мелки и суетливы люди, но и это не принесло успокоения.
Вдруг странная мысль пришла ЕМУ в голову. ОН быстро вернулся домой, собрал в чемодан самые необходимые вещи, отложил из денег, взятых у Баранова, некоторую сумму, которую посчитал достаточной, положил ее в карман, остальное запер в кейс, проверил еще раз, все ли забрал кассеты, и, подумав, что не в первый и не в последний раз прощается с жилищем, вышел с чемоданом и кейсом. Потом ОН сделал и вовсе странную и непонятную для самого себя вещь. ОН остановился, вынул папку с газетными вырезками, отошел в сторонку и, быстро полистав, нашел нужную страницу. Здесь не было ни одной газетной статьи. Но в центре аккуратно был приклеен листок плотной бумаги, на котором четким, округлым Настиным почерком был выведен адрес, где живет ее дочка с бабкой и дедом. ОН не помнил, по какому поводу была сделана эта запись. Сейчас это было неважно.
Дом ОН отыскал быстро. Ему открыла старуха, долго переспрашивая, кто это.
Наташа была дома. Она сразу узнала, что этот тот дядя, к которому они ездили с мамой. ОН попытался поговорить с ней, но это ЕМУ не удалось. Разговорчивостью ОН вообще не отличался, а беседа с ребенком и вовсе была пыткой.
Бабка усадила ЕГО за стол, предупредив, что Насти нет здесь, что она в отпуске и куда-то уехала. Потом испытующе посмотрела на НЕГО и сказала:
— А вроде вы вместе собирались ехать. Так мне Настя говорила.
ОН ответил, что да, мол, поехали вместе, но ЕМУ пришлось раньше вернуться на работу.
Старуха поставила перед НИМ стакан с чаем, предложила печенье. Наташа вертелась рядом и вдруг спросила:
— А что ты мне принес?
— Я тебе принес подарок, — ответил ОН.
— А какой? Красивый?
Тогда ОН объяснил старухе, что им на работу прислали большую гуманитарную помощь для одиноких матерей. Помощь разделили, и Насте с Наташей досталась довольно большая сумма.
Когда ОН открыл кейс, старуха ахнула и все не могла поверить. Чтобы убедить ее, пришлось самому написать расписку, что деньги передаются Анастасии Владимировне Красавиной и ее дочери Наташе. Потом ОН подумал и приписал: «Деньгами в полной мере может распоряжаться мать Анастасии Владимировны Красавиной, Галина Арсеньевна Красавина».
Объяснив еще раз ошалевшей от неожиданно свалившегося богатства бабушке, что она может делать с деньгами, все что угодно, но тратить в основном на Наташу и ее нужды, ОН поднялся, быстро со всеми распрощался и ушел.
Оперативники Тимохина обшарили все психбольницы и диспансеры, но обнаружить доктора Горелова не смогли. Он явно отлеживался у кого-то из знакомых. Тот голубой, к которому они пришли вначале, говорил, что больше Горелов у него не появлялся.
Тогда журналисту пришлось самому под видом человека, интересующегося проблемами свободы голубых и розовых обойти несколько клубов, где собирались «по интересам». Несколько раз он получал «заманчивые» предложения, но на все отвечал, что ищет конкретного человека, с которым познакомился в Москве и который уехал в Питер. Ему сочувствовали, расспрашивали, как выглядит его возлюбленный, и наконец один парень сказал, что вроде бы знает этого Германа, что сволочь он порядочная. В их обществе бывает редко, потому что предпочитает мальчиков. Он подсказал Любомудрову, как найти подпольную квартиру, где семейные мужики снимают на время или на ночь подростков.
Туда журналист почему-то постеснялся или побоялся пойти один. С ним отправился опер Ваня Уксусов. Вдвоем они пришли туда к семи вечера. Их пустили по паролю, который дали в клубе. Обычная трехкомнатная квартирка ничем не напоминала подпольный притон гомосексуалистов. В комнатах находилось несколько гостей.
Любомудров уловил настороженные взгляды, изредка бросаемые на них солидными в основном мужчинами. Журналист шепотом передал свои впечатления Ивану. Тот хмуро ответил:
— Да я и вижу, что мы здесь не ко двору. — После этого встал и решительно направился к человеку, показавшемуся им хозяином. Предъявив удостоверение, Уксусов потребовал разговора наедине.
Хозяин пригласил их в небольшую четвертую комнатку, служившую, очевидно, кабинетом.
— Чем могу служить, доблестным органам? — любезно спросил он.
— Служить можешь только одним, — ответил Уксусов. — Нам нужен вот этот человек. Наверняка он здесь бывал. Или говори точные его данные, или мы сейчас всю твою контору подметем до последнего пидора.
— За кого вы меня принимаете? — пытался возмутиться хозяин. — Ну приходят ко мне гости, бывает, что и с необычными сексуальными интересами, но ведь это не запрещено!
— Ты отлично знаешь, пидор поганый, что запрещено! А запрещено, между прочим, торговать несовершеннолетними пацанами. Давай, колись, некогда нам, уже более миролюбиво сказал Иван.
— Если вы по поводу гражданина с этой фотографии, могу дать информацию. А насчет несовершеннолетних это вы зря!
— Слушай, надоел ты мне, сил нет. Говори, что знаешь, да не вздумай скрывать что-нибудь.
— Ничего. Как на духу. Звать этого человека Георгий Владимирович, фамилия Горелин. Где живет, можем уточнить. — Он взял со стола блокнотик, раскрыл его прочел: — Проспект Ветеранов, дом 8, квартира, правда, смазана, но я знаю, что он снимает комнату у некой пожилой женщины Нины Павловны Ситкиной. Кстати, у меня к нему большие претензии. Пришел вчера в гости, а у меня племянник был. Так Горелин, представляете, моего родного племянника стал соблазнять, потом втихаря куда-то увел. А через час андрюша весь в слезах прибежал. Говорит, Георгий Владимирович пытался его избить! Представляете?
— Представляю! И вот что. Советуем немедленно твой бардачок прикрыть. Завтра тебя вызовут повесткой для дачи показаний по поводу содержания притона и по поводу попустительства к избиению и соучастия в избиении и попытке изнасилования несовершеннолетнего. Как племянничка-то величать?
— Его зовут Андрей, фамилия Смирнов. Но, может, не стоит мальчика травмировать? Он и так получил хороший урок!
— Стоит, Нам сейчас некогда с тобой возиться, но скоро сюда придут те, у кого времени навалом. И все для вас!
На проспекте Ветеранов все прошло легче, чем можно было ожидать. Голованов-Горелов-Горепин будто ждал их прихода. Он был совершенно спокоен, сам предъявил два паспорта, сказал, что только что устроился на работу в психоневрологический интернат. В совершенных преступлениях признался сразу, сказал, что не владеет собой перед совершением полового акта с несовершеннолетними и давно уже хотел сам прийти с повинной, «чтобы поскорее покончить с этим кошмаром».
На вопрос, помнит ли о своих преступлениях в других городах, ответил, что ничего не помнит. Знает только, что были у него жертвы в Москве «две или три», здесь не было ни одной, потому что старался преодолеть свое пагубное влечение.
Во время первого допроса вошел сам подполковник Тимохин, который сначала спросил, работал ли подозреваемый в специнтернате, а получив утвердительный ответ, прямо сказал, что Голованов может рассчитывать на снисхождение только в том случае, если добровольно согласится помочь правоохранительным органам в поимке Выродка.
Голованов начал было выкручиваться, пытался. изобразить из себя жертву произвола властей, но, поняв, что все его попытки просто сесть в сумасшедший дом бесполезны, что его после судебно-медицинской экспертизы скорее всего ждет смертная казнь, «о чем позаботится сам Тимохин», согласился, но с условием, что его личная безопасность будет гарантирована.
После допроса Голованова отправили в камеру, а оперативники засели за разработку подробного плана операции. Потом поехали согласовывать план с генералом Успенским, которого из больницы уже выписали, но сидел он еще на больничном.
«…Выродок вновь дал о себе знать. В пригороде, в поселке Васкелово, зверски убита молодая женщина, тело которой, страшно искалеченное, преступник сжег на костре, разведенном в лесу неподалеку от дачи жертвы.
Сиротой осталась девочка Наташа, дочь погибшей.
В пресс-службе РУОП заявили, что на следующий день после убийства в органы милиции обратилась женщина, которая опознала Выродка по портретам, опубликованным в газетах. Она также заявила, что будто бы видела похожего на изображенного в газете неоднократно выходящим из соседней с ее квартирой.
Бригада милиции, взломавшая дверь указанной квартиры, действительно нашла там ряд доказательств, свидетельствующих о том, что преступник жил здесь. Квартира принадлежала Левкоеву Нестору Богдановичу».
«Как бы компенсируя свою беспомощность в отношении поимки Выродка наши правоохранительные органы задержали вчера гражданина Голованова Сергея, который подозревается в совершении на протяжении многих лет ряда изнасилований и убийств подростков. Впервые за аналогичные преступления Голованов привлекался к уголовной ответственности в 1970 г. В то время он работал врачом-психиатром в детском интернате для детей с умственными и физическими недостатками. Из достоверных источников редакции известно, что в том же интернате воспитывался и маньяк-убийца, получивший кличку Выродок, который наряду с другими детьми подвергался насилию и издевательствам со стороны «доктора» Голованова».
Институт изучения общественного мнения под руководством академика Яевады провел очередной опрос общественного мнения. В числе прочих вопросов был задан и этот, достаточно стандартный: «Кто, на ваш взгляд, является самым популярным человеком в стране?» Разброс фамилий, названных в ответе, как всегда, необычайно широк — от воров «в законе» и бандитских авторитетов до рок-музыкантов и героев литературных произведений. Политики, как всегда, затерялись где-то в середине списка. Но основной сенсацией опроса надо, конечно, признать фантастический скачок рейтинга популярности у трех героев наших дней: журналиста Невзадова, лидера партии люмпенов Мереновского и… Нергала — некоего полумифического существа, обвиняемого во многих преступлениях. С журналистом и Мереновским вроде бы все ясно — самозабвенно смакуя кровавые преступления, буквально заполонившие всю страну в последнее время, буквально упиваясь каждым расчлененным трупом, они взывают к самым низким инстинктам определенных слоев нашего больного общества и именно на этом строят свою политическую карьеру. А вот появление на третьем месте в списке Нергала — …наши аналитики зашли в тупик и отказались комментировать это явление. Очевидно, институту изучения общественного мнения для своей дальнейшей работы придется привлечь в штат виднейших ученых-психиатров нашей страны, потому что объяснить все это ни с какой другой точки зрения невозможно.
Осквернение, надругательство — это тот хворост, который разжигает в Альфонсе костер желаний.
ОН не забыл оскорбления, нанесенного ЕМУ Успенским. Во время залечивания ран ОН слышал информацию в «Новостях» о том, что генерала, потрясенного убийством отца, свалил инфаркт. В какую больницу помещен Успенский, не сообщалось, но это можно было элементарно вычислить. ОН обзвонил все городские больницы, и везде ответили, что такой больной у них не числится.
Следовательно, генерала поместили в ведомственную больницу, хотя и там ЕМУ на вопрос о самочувствии больного Успенского ничего не ответили.
После последнего Жертвоприношения ОН чувствовал себя вполне здоровым и готов был пробиться через любую охрану.
Приехав в больницу, ОН обошел ее, обнаружил запасные выходы, очевидно, на случай пожара, легко взломал замок одной двери и уверенно пошел по коридору. Дойдя до первой попавшейся ординаторской, ОН заглянул в нее. За столом сидел дежурный врач. ОН вошел, и, не обращая внимания на изумление доктора, мгновенно схватил его, зажал рот одной рукой, второй сдернул с него халат.
Потом, усадив на стул и сжав горло пальцами почти до предела, потребовал сказать, в каком отделении и какой палате лежит генерал Успенский. Врач побагровел, потом стал синеть, но сказать ничего был не в состоянии. ОН отпустил хватку. Врач, хватая воздух ртом, едва сумел сказал, что Успенский лежал на первом отделении для спецбольных, но теперь уже выписан.
ОН не поверил доктору, а потому легко переломил хребет и засунул под смотровую кушетку, чтобы не обнаружили раньше времени.
С трудом напялив на себя белый халат, который треснул по шву у НЕГО на спине, ОН пошел дальше. Теперь на НЕГО должны были бы меньше обращать внимания. Но попадавшиеся сестрички все-таки искоса бросали любопытствующие взгляды на незнакомого доктора. В одном из холлов ОН встретил какого-то пациента, сосредоточенно решающего шахматную задачу. ОН подсел к нему, легко заговорил, также мимоходом пожаловался, что недавно поступил на работу в эту больницу и до сих пор плохо ориентируется.
Пациент оторвался от шахматной доски и тоже с жаром стал жаловаться, что и сам в первое время не мог найти даже столовую, до того сложно спроектирован корпус, но теперь, спустя полтора месяца, знает все ходы и выходы.
— А я вот не могу найти первое отделение, — сказал ОН. — Все вроде около хожу, а попасть туда не могу.
— А туда так просто и не попадешь! — снисходительно пояснил шахматист. — На первое нужно или через улицу идти, потому как там своя проходная и своя охрана, или через дверь на втором этаже. Но там тоже дверь — одна видимость, потому что за ней еще тамбур и опять-таки проходная. Правда, можно еще пройти низом, по коридору, который в морг ведет. Они, шишки-то наши, тоже ведь, случается, помирают, вот оттуда, из отделения, их и спускают в этот коридорчик, а потом уж… в последний путь.
Сказав такую длинную речь, пациент вдруг опомнился, удивился сам себе и подозрительно посмотрел на незнакомого верзилу доктора.
А тот рассмеялся.
— Да я это все и сам знаю. Но есть здесь еще одна дверь, для врачей, которой пользуются в экстренных случаях, вот ее-то я и не могу найти. Запутался. А через улицу или через морг идти неохота.
Пациент с сомнением покачал головой. — Нет, я такой потайной двери не знаю…
ОН уже встал, снова рассмеялся и сказав:
— Ладно, придется через, улицу. Второй этаж в это время наглухо закрывают, — пошел дальше.
Шахматист долго с недоумением смотрел ему вслед, решив, что непременно спросит у сестрички или у лечащего врача, что это за новенький разгуливает по больнице и не знает, как попасть на первое отделение.
А ОН шел и удивлялся самому себе. Как же не догадаться, что в новых больничных корпусах легче всего проникнуть куда бы то ни было через подвал, соединяющий отделения с моргом.
Спустившись по лестнице вниз, ОН попробовал два выхода. Они были закрыты, но, открыв двери, ОН все равно попадал в обычные коридоры. Наконец, войдя в третью дверь, ОН сразу же напоролся на охранника. Не дав тому времени на раздумья, ОН схватил его за горло и потребовал сказать, где лежит генерал.
Хрипящий охранник выдавил из себя, что генерала два дня тому назад выписали. ОН еще удостоверился, точно ли фамилия генерала Успенский? Охранник усердно покивал головой.
Разочарованье и бешенство охватили ЕГО. И на этот раз Успенскому удалось на время ускользнуть. ОН одним ударом размозжил сержанту череп, разбил аппаратуру, стоящую на столе, и снова спустился в подвал. Уходить явно не хотелось. Ярость Нергала требовала выхода. Но поскольку основная жертва ушла от НЕГО, ОН решил приберечь всю силу ненависти для скорой встречи, в неизбежности которой был уверен. Поэтому что-то в глубине ЕГО памяти шевельнулось, и ОН практически бессознательно пошел по подземному коридору вперед и вскоре оказался перед массивной дверью в морг. Как ни странно, она оказалась незапертой, и ОН вошел.
Ярость и напряжение все еще бушевали в НЕМ. Но глухая, отрешенная от жизни тишина, которая царствовала здесь, постепенно стала окутывать ЕГО мозг, начинала действовать все более умиротворяюще.
«Смерть совершенна и имеет в себе все те признаки абсолюта, к которому так стремится и не может достичь жалкий разум человека».
Эта мысль еще больше успокоила ЕГО. ОН стал открывать холодильные камеры, выдвигать носилки с трупами. Часть тел ОН перенес на столы, часть так и осталась лежать у черных пустых дыр камер, будто камеры эти были зияющими провалами в «ничто», ожидавшее их. ОН обходил столы и носилки, откидывал погребальные покрывала, вглядывался в лица покойников, гладил их тела, юные и старые, с гладкой, атласной кожей и с кожей шероховатой; тела, все еще сохранившие упругость молодости, и дряблые, с многочисленными складками и морщинами, одновременно меланхолично размышляя о том, что жизнь, даже зародившись, вовсе не обязательно должна развиться. Зародыш может погибнуть сразу же после зачатия, мать может сделать аборт, утроба, не пожелав вынашивать плод, может сама отторгнуть его. Но смерть безусловное и единственное, что с необходимостью рано или поздно свершится.
Жизнь жалка, чудовищна, грязна, лжива… Эти жалкие красные сморщенные комочки плоти, появляющиеся на свет, и несут в себе начала той подлости и мерзости, которая сопровождала ЕГО на протяжении первой половины жизни. Мерзости… и бессмысленности, потому что появляются на свет все эти жал-. кие существа, называемые людьми, только для того, чтобы уничтожать себе подобных… а в перерывах между этим основным занятием — жрать, гадить и совокупляться, чтобы продолжить эту бесконечную цепочку. Может быть, потом, когда он станет настоящим Богом, он сумеет прервать эту порочную, неправильную бесконечную нить… и создаст Новую Расу… А пока Уничтожение — единственный и абсолютный путь к созданию Совершенства! И этот путь немыслим без наслаждения красотой смерти…
Это был ЕГО мир, совершенный и упорядоченный, который казался ему прекрасным и единственно правильным.
Потом внезапно ЕМУ на глаза попался шкафчик с хирургическими инструментами. ОН подошел к нему, вынул скальпель и долго рассматривал его. Неодолимая ностальгическая тоска по давно ушедшим годам юности охватила ЕГО и, подойдя к ближайшему трупу, ОН, как в те далекие времена, точным и резким движением вонзил скальпель в ямочку на шее между ключицами, затем рванул скальпель вниз и распорол безвестный труп до живота. Отойдя в сторону, ОН полюбовался линией разреза, как любуется художник мазком, наложенным на картину, одновременно оценивая его. Здесь ЕГО лирическое настроение вдруг прервал шорох. ОН оглянулся. Это всего-навсего с песчаным шепотом упала на пол простыня, укрывавшая один из трупов.
ЕМУ вдруг остро захотелось оживить все эти тела, воссоздать здесь, в морге, картину бурной жизни, которую все эти мертвецы вели совсем еще недавно. ОН рьяно принялся за дело.
Через некоторое время на одном столе сидел сухой старик с желтыми запавшими щеками, а в объятиях его трепетала юная дева с нарумяненными щеками и подкрашенными глазами. Костистые ноги старика цепко обхватывали бедра не успевшей еще насладиться жизнью, но зато сейчас страстно прильнувшей к партнеру девицы.
Неподалеку ОН соорудил скульптурную группу из нескольких трупов. Они по замыслу должны были весело хохотать, усевшись в кружок и обхватив друг друга застывшими скрюченными руками. ОН нарисовал им широкие ухмылки скальпелем, разрезав щеки и продлив линию губ от уголков рта чуть ли не до ушей. Рядом с ними на соседнем столе сидел толстый старый брюзга, свесив ноги с синими вздувшимися венами, которого ОН заставил оставаться в «положении сидя» с помощью доски, оторванной от гроба. Этому «мерзкому» старику, вечно всем недовольному, ОН, напротив, сделал тем же скальпелем ухмылку, опустив уголки рта вниз.
Потом ЕМУ вдруг стало скучно. Ни жизнь, ни подобие жизни явно не могли сравниться с тем яростным праздником, который ОН временами устраивал себе сам, правда, по повелению Нергала. На том празднике жизнь переплеталась со смертью, и обе формы буйствовали, давая ЕМУ представление об истинном значении смерти.
Царство смерти успокоило ЕГО, позволило вспомнить лучшие мгновения юности, когда Нергал только зарождался в НЕМ. Все остальное было просто проказами художника, шутившего с жизнью, но с истинным уважением относящегося к смерти.
ОН собирался было уже покинуть морг, как вдруг из боковой двери, очевидно, ведущей в комнату служителей или сторожей, появился человек. Он был в темном халате, молодой. Глаза его смотрели на НЕГО с восхищением. Некоторое время они молча рассматривали друг друга. Молодой человек был худ, ему очень легко можно было сломать хребет и после еще развернуть голову к спине.
Но он заговорил почему-то шепотом, и пришлось его выслушать.
— Вы Нергал, правда же? Я никогда не видел вас. И теперь вот…
ОН ничего не понимал, Кто этот человек? Может, просто тянет время, чтобы дождаться, когда подоспеет подмога? ОН молчал, выжидая внутреннего импульса для убийства.
А молодой человек продолжал:
— Мы давно восхищаемся вами! Нас много, и мы хотели бы как можно больше знать о вас. Но наши газеты так мало пишут!
— Кто это мы? — сварливо спросил ОН и сам удивился своему тону.
— Мы — «Общество поклонников Нергала», ваших поклонников. Мы на вашей стороне и верим, что для того, чтобы наступило торжество Новой Расы, нужно очиститься от скверны. Мир переполнен подлостью, лживостью, нечистотами, он утонул в них… захлебнулся… Он уничтожает сам себя, и даль-. нейшая жизнь в нем невозможна. Только уничтожение большинства… только самоочищение мирового организма… Вы указали нам Великий Путь… и единственно возможный…
ОН помолчал, обдумывая совершенно неожиданный оборот, потом сказал, взвешивая каждое слово:
— Нергал, как вам должно быть известно, не считает себя сверхчеловеком. ОН полагает, что лишь НОВЫЙ человек, такой, каким ОН себя считает, может основать Новую цивилизацию.
— Да, да, мы это знаем. Я… я так доволен, что увидел вас. Но не могли бы вы как-нибудь прийти к нам, в наше общество.
— Не знаю, не думаю, что у Нергала найдется время для партийных собраний. ОН все еще говорил о себе в третьем лице и одновременно иронизировал, для того, чтобы выиграть время и решить, что же с этим юношей делать.
ОН интуитивно чувствовал, что перед НИМ не явный враг, а просто придурок из тех, которые подхватывают все, что им кажется романтичным и в то же время отвечает сиюминутным запросам. Это общество, конечно, было абсолютно не нужно ЕМУ. ОН не собирался вставать во главе секты собственного имени… ОН глубоко не уважал всех этих жалких людишек со всеми их низменными страстями и поклонениями. Но… умом ОН понимал, что без них не обойтись тоже… хотя бы на первое время. Все его планы создания Новой Расы невозможны без захвата власти, а для. этого требуются сектанты… фанатики…
— Ну, хорошо, — наконец сказал ОН. — Вы скажете, куда прийти и где вас найти. Если что-нибудь окажется не так… — ОН многозначительно посмотрел на юношу. — А теперь мне пора!
— Лучше выйти здесь, — сказал парнишка. — Тут никто не увидит вас. Я провожу.
По дороге к калитке, ведущей на улицу, юноша сказал, что зовут его Илья; здесь, в морге, он работает временно сторожем, скоро его смена кончается, и он отправится собирать своих товарищей по обществу, потому что власти, естественно, не разрешают им собираться легально, да и вообще, — здесь Илья сделал паузу, потом продолжил:
— Для наших бесед и дел больше подходит ночное время, — он многозначительно посмотрел на Нергала.
ОН промолчал, снисходительно подумав, что такого оборота Великий Неведомый Бог вряд ли ожидал. Союзники-мальчишки едва ли могут соответствовать притязаниям на всеобщее могущество.
«… — Я вообще не понимаю, о чем идет спор, — сказал в беседе с нашим корреспондентом депутат Госдумы Говоров. — Так называемый Нергал, о котором так пекутся наши господа правозащитники, всего-навсего преступник, убийца, который должен понести соответствующее наказание.
Другое дело, что наша милиция и ФСБ, которые усиленно разлагались на протяжении нескольких лет, настолько оболганы и деморализованы органами массовой информации, что просто неспособны, к сожалению, вести борьбу не только с Выродком, но и с элементарными хулиганами на улицах. При любом действии в защиту порядка газеты и телевидение начинают кричать о нарушении прав человека!»
«…Наша молодежь должна последовать примеру Нергала! Мы, конечно, не говорим, что нужно убивать, нет, но мы сами должны взяться за очищение нашего общества. Пока мирными средствами, а если нужно будет, то и силой».
Когда мир сходит с ума, в цене… распутники и лиходеи.
Собрались в огромном подвале. Горели свечи и несколько факелов. Парни были настроены решительно. Особенно те, кто успел «принять на грудь» или «вмазаться». Девицы, тоже наэлектризованные, ждали выступления главы «Общества поклонников Нергала».
Главой у них был Валентин Шайнин, художник, выставка которого вызвала много шума благодаря, как говорили критики, неприкрытому цинизму, бесстыдной пропаганде насилия и даже садизма.
Как и положено по имиджу, Шайнин носил неопрятную, почему-то плохо растущую бороду, круглые очки в простой металлической оправе. Но одет был чисто, опрятно и даже элегантно: светлые фланелевые брюки, белая рубашка, темно-красный свитер. Начал свою речь он с призыва:
— Братья, хватит нам митинговать в подполье! Пора выходить на улицы и вступать в рукопашный бой с дрянью, как это делает Нергал!
Под сводами подвала прокатилось сдержанное «ура!». Братья все-таки опасались, как бы Их не засекли в этом давно ими облюбованном убежище, где они официально числились как «Добровольное общество укрепления демократии и порядка».
— Дайте мне сказать, — крикнул Илья. — Я сегодня видел Нергала.
В подвале воцарилась тишина. Илья продолжал:
— Я дежурил в морге. Ну, вы знаете, что я работаю сторожем в больнице. И в морг приходил Нергал!
— А ты откуда знаешь, что это ОН? — крикнул кто-то.
— Да вы бы видели, что ОН там с трупами выделывал! — восторженно воскликнул парень. В толпе зашептались.
— Да нет, совсем не то, что вы думаете. ОН из них цирк сделал. — И Илья подробно описал художества Нергала.
В толпе раздались смех, улюлюканье.
— А ведь покойнички там все высокопоставленные! — крикнул Илья. Больница-то ведомственная!
Пошумели еще некоторое время. Отвели душу и на правых, и на левых. В конце концов решили: кто может действовать, у кого достаточно для этого сил, — пусть действует.
Остальные, да и вообще все, в ближайший выходной выйдут на митинг под лозунгом «Нергал — символ эстетики жизни!»
— Девушка, не хотите провести вместе вечер? Обещаю, что будет весело!
— Давай проведем! Только деньги вперед.
— Согласен. К тебе пойдем?
— Можно и ко мне. Я тут неподалеку комнату снимаю.
Через десять минут они были в коммуналке, в которой, кроме одного пьяного мужика, никого не было. Да и тот спал у себя в каморке.
Она быстро, по-деловому разделась, легла.
— А мне бы тебя сзади хотелось, — сказал он.
— Давай сзади, — равнодушно сказала она. Когда она встала на четвереньки, он щелкнул лезвием наклонился вперед и полоснул ее ко горлу. Она всхрапнула и упала лицом в подушку. Он встал, сделал ей ножом зигзагообразный разрез на спине, вынул из сумочки деньги, протер все, к чему мог прикоснуться, осмотрел себя в зеркале и, тихо прикрыв входную дверь, вышел.
— Друг, разреши прикурить? — наклонившись к сигарете, парень тихо спросил: — Пойдем?
— Сотня зеленых, — ответил тот. — Сейчас полста, когда будешь уходить, еще столько же.
Парни вошли в гостиницу будто бы врозь.
Так захотел клиент.
— Не хочу, чтобы эти скоты лясы по моему поводу точили, — объяснил он.
«Она», то есть он, вошел первым. Поднялся в номер. Когда появился клиент, он был уже в одном белье: черный лифчик, черные трусики, пояс, на котором держались черные чулки.
Клиент подошел, обнял, ударил ножом в спину, потом еще и еще раз, Наклонился над телом, полоснул по члену, выпрямился, подумал, снова наклонился, сделал зигзагообразный надрез на груди.
Потом пошел в ванную, принял душ, почистил одежду, протёр тряпкой ручки дверей, оглянулся еще раз на труп и, выйдя из номера, спустился по лестнице запасного выхода.
Люсюнда когда-то была классной проституткой, но теперь вышла в тираж. Поэтому, когда ей довольно прилично одетый юнец предложил за услуги десять тонн, она обрадовалась. Только вот идти было некуда. Люсюнда жила в подвале в компании двух бомжей.
— В подвал, так в подвал, — легко согласился юноша. — Так даже романтичнее.
— Дружок, а ты возьми моим напарникам по квартире бутылочку «Красной Шапочки», — игриво попросила Люсюнда. — А то они нам мешать будут. А так выпьют и уснут.
В подвале, как положено, сначала выпили. Юноша взял три «Красных Шапочки». Правда, сам пить не стал. «Чтобы стоял крепче», — объяснил он.
Люсюнда разделась и торопила.
— Ну, давай скорее. — Ей хотелось отработать и тоже завалиться спать.
— Погоди, пусть они уснут, — отвечал юноша.
— Ишь, какой стеснительный, — хихикала Люсюнда и хватала клиента за член.
Ждать пришлось не долго. Бомжи скоро захрапели.
Парень подошел к Люсюнде, ударил ее ножом в сонную артерию.
Потом прошел к лежбищу бомжей и обоим перерезал горло. После этого на груди у всех троих вырезал ножом зигзаг и ушел.
Всего этой ночью было убито пять проституток, из них один «голубой», и три бомжа.
Убийства были совершены в разных районах города, но на груди или на спине трупов был вырезан змееподобный знак.
Прокуратура предположила, что кто-то из клиентов или сутенеров «подшивается» под Выродка, и взяла под наблюдение членов «Общества укрепления демократии и порядка». Правда, у большинства из них оказались алиби — спали дома. Что подтвердили и родители. Некоторых вообще не было в городе.
Такое внешнее благолепие, естественно, не остановило прокуратуру. Опера продолжали разрабатывать «нергалистов».
Любомудров, наконец-то разразился статьей, которую озаглавил «Зверя выпустили на свободу». В ней он писал:
«Использовав в заголовке слово «зверь», я совершаю непоправимую ошибку. Животные, сами по себе не агрессивны и никогда не станут убивать ради собственной прихоти, ради крови, ради самого процесса убийства.
Убивать ради удовольствия может человек. Только человек! Я не говорю о войне. Это случай особый. Но то, что происходит сейчас у нас, я могу назвать только одним словом — «безумие!». Я знаю Нергала, могу похвастаться личным знакомством с НИМ. И могу твердо сказать, идеи еще более бредовы, чем людоедские лозунги фашизма. Я не хочу сейчас заострять внимание на том, насколько виновен Нергал (намеренно не называю ЕГО Выродком, потому что знаю, это оскорбляет ЕГО). Могу лишь повторить ЕГО слова: «Гитлер, Сталин — жалкие дилетанты!» И в изложении — это истинная правда! Все ЕГО планы намного превосходят уже осуществленное этими великими злодеями. Эти планы бредовы, они неосуществимы, но в то же время ничего принципиально нового в них нет. Всё о чем ОН говорит, уже было неоднократно осуществлено в свое время, правда, в гораздо меньших масштабах… Более того, это все осуществляется и в наши дни… в каждом городе… на каждой улице… в каждой семье… Ничего нового ОН не выдумал, ОН просто подхватил и развил то, что носится в воздухе… что происходит со всеми нами. Мы сами, наш мир породили ЕГО! И теперь нам остаются плоды деятельности Нергала и его поклонников! Повторяю — ОН лишь следствие! Но если ОН и не виновен, то только оттого, что временами становится невменяемым. Кто ЕГО сделал таким — не знаю. Мать природа, родители или окружение, но ОН болен. И мне непонятна истерия ненависти и поклонения, которая расцвела в обществе.
Нергала нельзя ненавидеть или любить. В самом крайнем случае ЕГО можно бояться, жалеть и лечить. Я думаю, нас еще с НИМ не раз сведет судьба. Возможно, одна из таких встреч закончится для меня трагически. Но мне еще раз хочется предостеречь тех, кто поддался массовой истерии. Это опасно! Это страшно! Те, кто восхищается силой и жестокостью Нергала, сами того не сознавая, несут в себе бациллы насилия. Мне могут возразить, что у нас нет людей, которые им восхищаются: спор идет лишь о том, должен ли ОН быть преследуем, словно зверь, или ОН также достоин милосердия. Я,не хочу вступать в этот спор, он для меня бессмыслен. Но я знаю, что есть среди нас люди, и немало, которые им восхищены. И со страшной бациллой бессмысленной жестокости и насилия, которая в них сидит, надо вести беспощадную борьбу. Иначе нам грозит жуткая, беспощадная всесокрушающая эпидемия!»
Любая смерть — это в определенном смысле деловая операция.
В воскресенье состоялись два митинга. Один — на Дворцовой площади, где собрались жители, протестующие против бандитского беспредела, против бессилия и коррумпированности властей, против опасности распространения «бациллы жестокости и насилия». На этот митинг пришел и Любомудров.
На другом сборище, у Казанского собора митинговали анархисты и истеричные поклонники «силы и могущества Нергала».
На обоих митингах пылких речей было много. Особенно усердствовали «нергаписты».
— Только сила, только безоглядная жестокая, всеподавляющая рука может вывести общество из хаоса. Мы не хотим и не будем подражать Нергалу, но разве не может вы звать восхищение решительность и сила, с которыми ОН действует. Разве не вызывает в нашей душе радость и восторг, то что ОН плюет на немощные, хилые попытки органов остановить ЕГО мощный порыв установить порядок, убрать из наших рядов гниль, очистить человечество, пусть даже ценой жестокости! Мы всегда будем душой с ТОБОЙ, Нергал!
На ступеньки поднялся худосочный парнишка в очках.
— Мы не верим лживой пропаганде, которую распространяют наши газеты и милиция. Мы бы хотели, чтобы сам Нергал рассказал нам о том, что и зачем ОН делает. Мы верим, что цель ЕГО, используя природную силу и ум, очистить нас всех, показать, как надо действовать! Никто из нас никогда не станет издеваться над людьми, но мы верим, что насилие — инструмент установления истинного порядка.
Наконец откуда-то выскочил здоровенный взлохмаченный парень и закричал:
— Здесь, на площади, рядом с нами пускают сопли хлюпики, призывающие нас собирать лютики, цветочки, пока они паразитируют на нашей крови. Мы заставим их нюхать цветочки на их собственных могилах. Давайте пойдем туда и докажем этим дебилам, кто мы есть!
Толпа (всего митингующих было человек триста) с ревом, криками «убей его!», улюлюканьем ринулись на Дворцовую.
Патрули ОМОНа, не ожидавшие такого яростного напора, несмотря на пущенные в ход дубинки и выстрелы в воздух, были смяты.
Через десять минут на Дворцовой началась свалка.
Тщетно омоновцы пытались разогнать дерущихся. Они вытаскивали из толпы отчаянно отбивавшихся парней и мужчин, волокли их к машинам, старательно работали дубинками, но драка не прекращалась. Наконец бойцы получили приказ применить слезоточивый газ. Это еще больше усилило панику. Люди стали топтать друг друга, кричали, стонали, истекали кровью.
Вдруг в толпу врезался человек с огромной львиной гривой, который в мгновение ока расшвырял людей, попавшихся ему на пути. Он добрался до человека, который, зажав нос платком, отчаянно призывал всех разбегаться, не сбиваться в кучу. Нергал (а это был ОН) схватил человека в охапку и, так же ожесточенно орудуя ногами и одной рукой, вырвался из толпы.
Уже на Адмиралтейском бульваре, поставив человека на ноги, ОН сказал почти весело:
— Что это вы, Игорь Дмитриевич, вздумали в уличных беспорядках участвовать? Нехорошо! Солидный человек! Пошли-ка! — И Нергал, так же бесцеремонно схватив Любомудрова за руку, потащил его прочь от Дворцовой.
Оказавшись в своей небольшой квартирке, которую Нергал снимал у хозяев, уехавших надолго за границу, ОН усадил журналиста в кресло, предложил отдышаться, попить водички.
Любомудров молчал, ждал продолжения. Не зря же Нергал выдернул его из свалки, может быть, даже спас. Там могли и затоптать.
И продолжение последовало.
— Буду с вами совершенно откровенен, Игорь Дмитриевич. Передо мной стоят сразу три проблемы. Первая: приближается очередной день Жертвоприношения. Я чувствую его приближение, это волнует меня и вынуждает задуматься о жертве.
— Но…
— Не перебивайте меня! Вторая проблема — генерал Успенский. Мне так и не удалось пока отомстить ему за все неприятности, которые он мне доставил.
— Оставьте в покое генерала. Он серьезно болен и никаких неприятностей доставить вам не может.
— Я просил вас не перебивать меня. Успенский должен умереть. Это решение того, кто живет во мне. — Нергал вдруг начал нервничать, заходил по комнате, и Любомудров испугался. Мало ли что в такие минуты может прийти ЕМУ в голову? А Нергал продолжал: — Мало того, что генерал оскорбил меня, присвоив кличку «Выродок», он повинен в самом страшном: в разгроме и осквернении моего святилища. — Нергал все больше возбуждался. — Разве вы можете понять, как мне дорог был этот подвал, который в прессе часто называли «логовом». Впрочем, ничего дурного я в этом определении не вижу, потому что это действительно было ЛОГОВО неведомого вам Бога, который ныне слился со мной. — ОН помолчал и закончил: — Я СТАЛ ИМ, НЕРГАЛОМ. Я мыслю, как ОН, я действую, как ОН, хотя временами все еще ОН и подсказывает мне, как поступить в некоторых решающих вопросах. Так вот, никогда в жизни у меня не было своего угла, где я мог хранить свои святыни. Даже у малого ребенка есть обычно тайничок, куда он прячет свои самые дорогие сердцу вещи. У меня даже в детстве не было и не могло быть тайников, не говоря уж о СВЯТИЛИЩЕ. Такое святилище, или логово по-вашему, у меня появилось здесь. Сколько любви и трепета я внес в его устройство. Там, в этом подвале, я обретал покой, набирался сил, общался без препятствий и посредников со своим Богом. Там было собрано все, что давало мне надежду на счастье в высшем смысле этого слова: надежду на благоволение Бога. Моего Бога. Когда у вас, у маленьких, несчастных, забитых ничтожными заботами людей, разрушают ваши святыни, разве вы не готовы идти на смерть, чтобы защитить их? А если их все-таки разрушают, вы мстите обидчикам! — Нергал пришел в страшное возбуждение.
Любомудрову стало казаться, что ОН вот-вот полностью перестанет управлять собой.
— Вот поэтому я должен отомстить. Моя святыня разрушена, мой мир, который я создавал столько лет, рухнул. И если бы не поддержка, мощная духовная поддержка Неведомого, возможно, рухнул бы и мой внутренний мир. Но Я устоял и снова стал таким же могущественным, как прежде. Почти всем моим врагам я отомстил («Остался только я», — подумал журналист]. Успенский пока ускользал от меня… — Нергал постепенно стал успокаиваться. — Но я еще не сказал о третьей проблеме. Это, Игорь Дмитриевич, — вы!
— Ну вот и до меня добрались наконец-то! — сказал довольно спокойно, к собственному удивлению, журналист.
— Вы моя проблема не в том смысле, что должны стать очередной жертвой. Нет. Просто с вашей помощью я буду решать первые две проблемы. Вы доставите мне будущую жертву, вы станете свидетелем не только Жертвоприношения, но и очевидцем Перевоплощения. Вы напишете после всего этого правдивую статью обо мне истинном, чтобы пресечь наконец досужие вымыслы журналистов и прекратить идиотскую истерику юнцов, заявляющих о своей близости ко мне. Эта истерика мне, поверьте, отнюдь не льстит. Я могу, конечно, использовать их в своих целях, но, как у вас говорят, «по большому счету» они мне не нужны. Пусть себе резвятся и убивают кого хотят и как хотят. Возможно, со временем и они поймут истинный сокровенный смысл великого слова «СМЕРТЬ». Итак, закончим о вас. Вы, Игорь Дмитриевич, отныне мой заложник! И перестанете таковым быть, только когда, сделав все, что я перечислил, приведете ко мне генерала Успенского!
— Не слишком ли многого вы требуете? Я вряд ли смогу доставить вам жертву и уж тем более не могу привести Успенского.
— Сможете, если захотите жить. Место для Жертвоприношения я уже выбрал. Прекрасное символическое место!
— Послушайте, — вдруг якобы вспомнил Любомудров, — вы не отомстили еще одному человеку. И можете это сделать. Я знаю, что он в городе, здесь. Если я найду его, вы отпустите меня?
— Мне перестает нравиться наш разговор. О ком идет речь?
— О докторе, о том докторе, которого вы не хотите вспоминать. Он здесь, и я могу через генерала, через РУОП найти его. Поймите, мне вовсе не улыбается быть вашим заложником.
— Ну что ж, — после некоторого раздумья сказал Нергал. — Он мне нужен, но пока я не продумал операцию до конца. Кстати, вы в любом случае останетесь в заложниках.
— Ну а как же я отыщу вам этого человека?
— Послушайте, Игорь Дмитриевич, мне совершенно ясно, что комбинация продумана вами заранее, скорее всего совместно с генералом и Тимохиным… Вы задумали ловушку. Но… этот человек для меня так важен, что я согласен! Но… с определенными условиями. Вы будете постоянно со мной. Мы с вами будем отныне неразлучны. Вы созваниваетесь с Тимохиным и генералом, сообщаете, что взяты мной в заложники. Они наводят нас на доктора. Дальше мы будем действовать в соответствии с конкретными обстоятельствами. А сейчас начинаем игру…
— Я могу звонить?
— Все в свое время. Пока мы просто выходим из дома рука об руку, словно добрые друзья. — Нергал направился к ванной, на ходу повернулся. — Не пытайтесь уйти. Я чувствую, как во мне растет напряжение. Дверь вы открыть не успеете.
Любомудров лихорадочно обдумывал возможные варианты спасения и ничего не мог придумать. Пока условия диктовал Нергал.
Через несколько минут ОН вышел. Внешность ЕГО разительно изменилась. Рыжие волосы были зачесаны назад, но так, чтобы не было видно ушей. Слегка измененная форма носа, огромная «мужицкая» борода и седые усы делали ЕГО неузнаваемым.
Проблему транспорта ОН решил на этот раз вполне легально. Остановил частника и договорился на какую-то сумму.
Доехали они до Сосновой Поляны, как вдруг Он тронул водителя за плечо.
— Останови здесь. — ОН расплатился, и они вышли.
Нергал внимательно осмотрелся. Потом пошел вперед. Резко остановился, повернулся к Любомудрову.
— Планы меняются, — проговорил ОН. — Вы будете действовать от моего имени. — ОН снова медленно пошел вперед.
У журналиста сложилось впечатление, что Нергал знает район, неспроста остановился здесь. Сказать, что Любомудров нервничал, значило ничего не сказать. Его просто трясло. Он чувствовал, что стал участником какой-то страшной игры, в которой ему отводится немаловажная роль. Самое страшное, что журналист чувствовал свое полное бессилие. Он никак не мог остановить начавшийся помимо его воли ход событий. Они подошли к блочной девятиэтажке. Нергал, глаза которого чуть блестели от возбуждения, сказал:
— Поднимемся на седьмой этаж. Позвонишь, спросишь Михаила Казимировича. Откроют дверь, отойди в сторонку, как только я его схвачу, приложишь ко тру тряпку. Все!
— Я не могу! Я не пойду на это!
— Хватит истерик! Можешь и будешь!
— Не могу, не могу, — продолжал твердить Любомудров, но они уже входили в подъезд.
«Боже! Господи! Да что это со мной? Я не хочу!» — Любомудров готов был закричать, завыть, упасть на грязный бетонный пол, но тем временем пришел лифт, и они поднялись на седьмой этаж.
Нергал вынул тряпку, бутылку с какой-то дрянью, полил тряпку, передал журналисту.
— Звони! — ОН указал на дверь квартиры. Журналист, как мальчишка, готов был зареветь от отчаяния.
Он нажал кнопку звонка. За дверью послышались шаги, мужской голос спросил:
— Кто?
— Михаила Казимировича, — сказал журналист и вдруг, когда дверь стала открываться, закричал: — Нет, мы ошиблись, не открывайте, не надо!
Но было поздно. Нергал рванул на себя приоткрывшуюся дверь, набросился на растерянного, насмерть перепуганного мужчину. ОН схватил его за горло и прорычал Любомудрову:
— Если не заткнешь ему рот тряпкой, я сверну ему шею!
Любомудров поспешно, словно от этого зависела его собственная жизнь, приложил тряпку ко рту и носу человека. Тот быстро обмяк.
Нергал втащил свою жертву в квартиру, захлопнул дверь.
— Идиот! — сказал ОН журналисту. — Чего, спрашивается, орал? Я бы без твоей помощи все это сделал. Но мне нужен ты как полноценный помощник и заложник. Я хотел, чтобы ты сам почувствовал радость от ощущения страха, ужаса, которые исходят от твоего врага.
Ошеломленный Любомудров стоял бледный, молчал. Потом выговорил:
— Этот человек не враг мне. Я его не знаю.
— Зато я хорошо знаю. Начальник отдела кадров у нас. Вечный, пожизненный сотрудник всех органов, которые были, есть и будут в этой стране. А была бы возможность жить в других странах, то и там был бы тем, кто есть. Особая категория. Род «сволочиус, вечно воняющиус говномус». — Нергал чуть успокоился. Так, во всяком случае, показалось журналисту. Но ему не приходилось бывать в таких обстоятельствах вместе с Нергалом, и он не мог знать, что внутреннее напряжение этого человека перед днями Жертвоприношения не ослабевает ни на минуту, даже если внешне ОН может выглядеть спокойным и даже шутит.
— Осмотри его пиджаки и карманы куртки. Где-то должны быть ключи от машины. — Никто из них не заметил, как Нергал перешел на «ты».
Любомудров нашел ключи в куртке, висящей на вешалке в прихожей. Здесь же стоял на тумбочке телефон. Мелькнула сумасшедшая мысль позвонить по 02, но он тут же отбросил ее и даже обругал себя мысленно:
«Будто грабителя решил поймать!» Он понимал, что просто пытается хоть что-то сделать. Конечно, звонок в милицию — безумие, но что-то ведь нужно предпринять! Может, постучать в стенку соседям? Еще глупее. Он вошел в комнату и протянул ключи Н. Б., поймав себя на мысли, что называть ЕГО инициалами как-то легче. Все-таки что-то человеческое. А Нергал отдает какой-то чертовщиной, хотя по сути дело они имеют с безумцем. Пусть не совсем обычным, страшным, неестественно сильным, с особым, изощренным складом ума, но и безумие ЕГО такое же необычное, изощренное. Вряд ли психиатры смогут когда-нибудь точно определить и охарактеризовать причудливые извивы этого безумия.
Все эти мысли промелькнули мгновенно. Журналист молча стоял перед НИМ и ждал.
— Теперь набирай номер Тимохина и говори, что хочешь. Дальше будем решать в каждом случае особо.
Тимохин ждал этого звонка давно. Не именно сегодня, но знал, что звонок вот-вот будет.
Операция казалась довольно простой, если не учитывать, с кем они будут иметь дело…
Они выпускают Голованова по определенному маршруту. Улицы выбираются тихие, пустынные. Когда доктор начнет петлять по. этим улицам и наблюдатели установят, что за ним кто-нибудь идет, улицы по возможности перекрываются, чтобы не допустить случайных жертв.
Если к объекту подходит человек, напоминающий Выродка по внешнему виду, бойцы открывают стрельбу на поражение.
Тимохин понимал, что действия его далеки от законных. Но в то же время знал, что, если вместе с Выродком будет убит и маньяк, извращенец, убийца Голованов, ничего не произойдет. Обоих постигнет справедливое возмездие, только и всего! А уж он как-нибудь от прокуратуры отбрешется. Победителей не судят!
Успенский не очень верил в гладкость такого плана, но ничего другого предложить не мог. Генерал помнил многочисленные провалы, казалось бы, блестяще задуманных операций и пребывал в меланхолии.
В том, что Выродок клюнет на доктора, он не сомневался. Доктор ЕМУ нужен. К тому же Успенский помнил, что приближается очередное роковое число месяца. Но вот насчет того, удастся ли уничтожить Выродка, пусть даже ценой гибели подследственного, в этом генерал очень даже не был уверен. Как бы им самим не пришлось сообщать семьям некоторых бойцов печальную весть.
Звонок раздался неожиданно. Услышав голос Любомудрова, дежурный подал знак операторам, те включили аппаратуру.
Журналист попросил подполковника Тимохина.
— Тимохин. Слушаю!
— Это Любомудров! Н. Б. согласен на план. ОН требует, чтобы доктора привезли на Петергофское шоссе в район Сосновой Поляны. Я остаюсь у него в заложниках. Это все!
— Погоди, погоди! Как все? Какие заложники? — Но в трубке уже зудели короткие гудки.
— Аппарат, с которого звонили, установлен! — доложил оператор.
— Высылайте группу захвата по адресу — приказал Тимохин, хотя знал, что посылает людей больше для очистки совести. Никого там к моменту прибытия группы наверняка не будет.
Успенский, который сидел на одной из конспиративных квартир, поскольку начальство считало, что в его собственной оставаться слишком опасно, узнав из звонка Тимохина, что операция началась, сказал, что немедленно выезжает.
Они вышли втроем из дома. Хозяин квартиры все еще не отошел от хлороформа. Его покачивало. Журналист поддерживал его.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги