Дело № 10



Клетка

Раскисшая серая каша под ногами, холодный серый кисель над головой, а посередине мои унылые серые будни. Слишком сыро для зимы и чересчур холодно для осени — нескончаемый сезон безвременья, который изредка прерывался на короткое и душное лето. Но из декабря даже такое болезненное лето казалось безнадёжно далёким и абсолютно недостижимым… Как в другой стране, в другом мире, словно сон!

Я знал о местном климате, когда переезжал: погода стояла первым пунктом в списке «аргументов против», так что у неё не вышло удивить меня, но вот утомить — легко. Я дико соскучился по синему небу, горячему солнечному свету и чистому воздуху. В седьмой раз собираясь встречать Новый Год вдали от дома, я всей душой ненавидел холод и грязь, так что эту унылая ненависть стала привычной… как холод и грязь. Но она странным образом согревала — и помогала не думать о том, что на самом деле никакого дома у меня нет. «Там», откуда я уехал, есть место, указанное в документах, где меня откровенно не ждут и вообще видеть не хотят. «Здесь» есть крохотная съёмная — чужая — квартира, отнимающая половину зарплаты; просто место, куда я возвращался каждый вечер. Могло быть хуже, могло быть лучше.

Меня нетерпеливо толкнули в спину, а потом — в бок, отвлекая от невесёлых мыслей. Кто-то всерьёз торопился и потому двигался ещё быстрее, чем другие люди… Если это вообще возможно: всем хотелось поскорее спуститься на тёплую станцию метро. Обычная утренняя спешка была дополнена предпраздничной суетой, и потому в толпе чувствовалась нервозность: всем хотелось успеть подготовиться и вообще успеть доделать всё недоделанное в оставшиеся дни уходящего года.

От самого праздника нас отделяло всего две недели. Уже закончили расписывать стёкла витрин и давно достали из чуланов искусственные ёлочки, выглядящие как подделка под подделку. Тусклый зелёный пластик или мятое серебро — натужные попытки замаскировать тот факт, что это тоже рутина, и каждый год — одно и то же. «Может, купить себе настоящую?» — в который раз подумал я — и тут же отказался от этой идеи.

Два года назад скромная сосенка, украшенная пластиковыми шариками и разноцветным «дождём», превратила праздник в кошмар. Конечно, само дерево тут ни при чём — это мой кот Изя, любопытная и вечноголодная серо-рыжая морда, решил продегустировать, «что это у нас тут новенького». А я не усмотрел… И как сумасшедший, мотался с ним по ветеринарным клиникам (половина была закрыта, в остальных — дикие очереди), а потом делал уколы, кормил беднягу из пипетки и чуть не вслух молился, упрашивая непонятно, кого, чтобы обошлось.

Израиль Соломонович остался жив-здоров и даже дурным привычкам не изменил: всё также совал чёрно-розовый нос, куда не следует. Но теперь при взгляде на ёлочные украшения мне сразу вспоминался тот кошмарный случай: как я ехал в толкучке, зажатый со всех сторон пакетами и коробками, а в руках у меня была старая спортивная сумка с бедным больным Изей. И только я знал, что там внутри кот, по еле заметному дрожанию понимая, что он ещё жив…

Пухлая дамочка в пышной норковой шубе впереди меня поскользнулась — но я вовремя поддержал её под локоть, воскликнув: «Осторожно!» Она не обернулась, не поблагодарила и даже умудрилась наступить мне на ногу острой шпилькой, после чего прибавила шаг, стараясь отдалиться от меня. Не хотела быть ничем обязанной добровольному спасителю?

От автобуса до метро было пять минут хода, но зимой эта дорога превращалась в полосу препятствий. Серая снежная каша скрывала лёд, намёрзший за неделю минусовой температуры, и можно было либо самому поскользнуться, либо получить прямо в лоб от соседа, машущего руками для сохранения равновесия. Только на днях я заработал таким вот образом хорошую шишку!.. А если опять ударят морозы, будет веселее. И ладно для пешеходов — шоссе за моей спиной начнёт забирать ещё больше жизней.

Можно было бы убрать снег с дороги прямо сейчас, чтобы не допустить «катка»… Но кого это волновало? Кто и ради чего собирался заглядывать так далеко и напрягаться? Лишь на первый взгляд люди были «клетками одного организма». На самом деле не существовало никакого единства. Вокруг меня были чужаки, лишь случайно собравшиеся в одном месте. И никто не был в этом виноват: так уж получилось!

Зайдя, наконец, за двери станции метро, я расстегнул пальто, чтоб не запариться, и поспешил, обгоняя пожилую чету, чинно шествующую куда-то.

— И куда так мчаться, молодой человек? — раздалось мне вслед, раздражённо-недоумённо, даже с некоторой претензией.

Риторический вопрос… Пробка съела утренний запас времени, а если ещё и поезд будет тормозить — точно опоздаю! А мне нельзя: я же теперь почти начальник. Почти: ответственности больше, денег почти столько же, да ещё испытательный срок надо пройти. Можно было отказаться, но прибавка давала надежду хоть как-то упрочить своё положение, перестать перебиваться от зарплаты к зарплате и по-настоящему начать жить.

Я точно знал, что это значит: с уверенностью смотреть в завтрашний день, не чувствовать себя беззащитным перед любой напастью и начать исполнять свои желания. Ничего сверхъестественного: побывать за границей или хотя бы купить новый монитор. Всерьёз заняться своими зубами, а может быть даже глазами… Кстати, о глазах: качаясь в вагоне метро я снял очки и протёр стёкла краем шарфа. «Было бы неплохо навсегда избавиться от этих штук!» Когда я ещё учился в школе, это было фантастикой, а сегодня — обычная операция. Только стоила она как мой месячный оклад. Теперешний месячный оклад.

«Опять про деньги!» Внутренний монолог завернул к той же теме, которая так раздражала меня в беседах коллег. Но даже разговор с самим собой, так или иначе, приходил к финансовым вопросам. «Финансы, которые поют романсы…» Каждая мечта имела свою цену, выраженную в рублях, а лучше — в валюте. Деньги были прутьями невидимой клетки: чем больше, тем просторнее, но всё равно никакой свободы.

Ездил я с пересадкой, и потому начал придвигаться поближе к дверям: следующая станция была моей.

— Извините, вы выходите?

— Нет…

— Позвольте пройти!

— Я выхожу, молодой человек!

Толпа вынесла меня из вагона — знай, следи, чтобы ноги не отдавили! Ловко свернув в нужном направлении, я погрузился в поток тех, с кем мне было по пути. Ступеньки, толчея перед эскалатором, пробежка к другому поезду, давка на входе, закрывающиеся двери… Успел! Как всегда, роскошное убранство станции взволновало меня, но опять не хватило времени, чтобы повнимательнее рассмотреть подземную красоту.

Мрамор, лепнина, величественные арки между пилонами и потолочные панно… Кто-то хотел сделать это место таким, чтоб на него можно было любоваться. А я даже не знал имён этих творцов! Но я ощущал их искреннее желание сделать мир чуточку лучше — я же жил в мире, который стал лучше, благодаря их усилиям. Хотел бы я, чтобы после меня остался похожий результат!

Но для этого надо, по крайней мере, сменить профессию: после менеджеров, какими бы хорошими они ни были, не остаётся ничего. Сменить… А что ещё я умел? Точнее, что ещё я мог бы уметь с той же зарплатой?

Снова поймав себя на мысли о деньгах, я разозлился — и в таком раздражённом состоянии вошёл в офис. Ничего не сказать — отличный настрой для начала дня!

— Привет!

— Добрый день!

— Здравствуй, здравствуй…

— О, Русечка, привет!

«Я же сто раз просил не называть меня так!» — скрипнул я зубами, но не стал напоминать, тем более что высокий болезненно-худой Антон, похожий на истаскавшегося голливудского актёра, проработал здесь на три года дольше и был начальником производственного отдела. Не стоило с ним ссориться… И тем более не стоило опаздывать на планёрку!

Запыхавшись, я влетел в отдел продаж, бросил на своё кресло пальто, на стол — вязаную шапку с шарфом, закинул рюкзак под стол — и поспешил к директору.

— Куда ты? — остановила меня секретарша Соня. — Собрание же на завтра перенесли! — И она захлопала длинными накрашенными ресницами. — Ренат ещё не вернулся, и Валерия Сергеевна на встрече. Поэтому перенесли. А ты не знал?

Конечно, я не знал! Потому что она мне не сообщила, а это, между прочим, были её прямые обязанности: сообщать об изменении рабочего расписания. Но напоминать ей об этом, а также выяснять, почему я единственный был не в курсе отмены планёрки… Я, конечно, хотел этого, но не в таком же взвинченном состоянии это делать! Пробормотав извинения, я скрылся в туалете — перевести дух и просто побыть одному. Чёрт с ним, с выяснением — главное, лишний раз не подставиться.

Запершись в кабинке, я припомнил вчерашний день. То есть пятничный: столько забот, и все на меня одного! А вчера было воскресенье — я наслаждался ничегонеделанием, стараясь не думать о надвигающемся ненавистном понедельнике, и перечитывал свою любимую фантастику…

— Ты бы видел его лицо!

Насмешливый низкий голос принадлежал Никите-Нике Фицу — старшему аккаунт-менеджеру и, по слухам, сыну двоюродной сестры одного из основателей нашей компании. Родственные связи не афишировались, но явно что-то было — и в поведении Ники, и в отношении к нему остальных.

Отвечал ему Антон — я сразу узнал этот протяжный сладенький говорок:

— Я его видел, когда он вошёл! Умора — так спешил!

— Представляю!

— А что, ему не сообщили? Сонечка должна была…

— Я попросил её не беспокоиться. Типа, сам сообщу!

— Ну, ты красавец! — воскликнул начальник производственного отдела. — Даже жалко его…

— А чего его жалеть? Он до сих пор не дотумкал, что им пользуются — нас, типа, дразнят. Я должен был стать замом, — голос Ники стал очень злым. — Или ты. Но не этот… понаехавший! Лимита!

Зашумела вода на сливе — и почти сразу — кран.

— На сколько его всё-таки хватит? — спросил Антон. — Ещё неделя?

— Давай забьёмся! — предложил Ника. — Или жалко? Его?

— Да чего его жалеть! — фыркнул Антон и подобострастно добавил:

— Если спорить, то я ставлю на месяц.

— Две недели максимум, — ответил Ника, и они вышли из туалета.

«Знали бы они, что я здесь», — тоскливо подумал я. — «А может, и знали. Может, потому и говорили обо мне, что я всё слышал…»

С другой стороны, я не услышал чего-то нового. Меня здесь не любили и не уважали: сначала за то, что я был недостаточно крут, потом — реакция на моё внезапное повышение… И что новичка сделали заместителем генерального директор — не спроста, это я тоже всегда понимал. Почему же вдруг стало так противно, что захотелось до вечера остаться в туалетной кабинке? Чтоб не видеть никого и не притворяться добреньким… Осознав это малодушное желание, я тут же открыл дверцу кабинки. Помыл для порядка руки и покинул своё убежище, чтобы тут же в коридоре столкнуться с Никой. Точно знал, что я внутри, и поджидал!

— А мы тебя все ищем! Где ж ты пропадал? — невинно поинтересовался он, поправляя свой вызывающе дорогой галстук с золотой булавкой. — Тебе в «Сити-Плюс» на встречу ехать. Яша не стал тебя ждать, так что двигай на метро. Ну, тебе не привыкать! — и он басовито рассмеялся, тряхнув кудрями.

И не обидишься — в самом деле, я всё ещё обходился без своих колёс, что служило дополнительным поводом для презрения со стороны коллег. Каждый раз, когда им выпадало подвозить меня, они не могли не пройтись по моим «пролетарским» привычкам, диссонирующим с высоким статусом: «Какая честь! Самого зама везу!» Ну, или устраивали такие вот шутки, когда никто не собирался выручать, а виноватым как бы оказывался я сам.

Одевшись и подумав об обеде, который придётся пропустить, я поспешил к выходу. На ходу приложил электронный пропуск к турникету и выскочил под противный мокрый снег, который сбрасывали как специально для того, чтобы разбавить кашу под ногами. Снова метро («И совсем ты мне не в тягость!» — мысленно признался я), снова толпа и пересадки. У бизнес-центра, где располагался «Сити-Плюс», меня уже ждал белый мерседес Якова Зивинского, а сам аккаунт-менеджер неспешно попивал кофе на первом этаже. Меня он соизволил заметить лишь тогда, когда я с ним поздоровался. После чего неспешно допил свой кофе и напоследок поговорил с кем-то по телефону, пока я стоял, ожидая его. Можно было бы присесть, но я был уверен: стоит опуститься, как он тут же встанет.

«Да, я буду… Скажешь тоже… Да она и не вякнет… Сам посмотришь…» — цедил сквозь зубы Зивинский.

Мобильный телефон у него был круче, чем у меня — да и всё остальное впечатляло: ботики, костюм, часы, галстук, даже причёска! Не сказать, что меня особо беспокоила разница… Но выражение брезгливости на его лощёной, чуть расплывшейся физиономии было эталонным — бедный, как же его угнетала необходимость находиться рядом со мной!

— Ваши паспорта, пожалуйста, — попросила регистраторша за стойкой и протянула руку с идеальными изумрудными ногтями.

— Сейчас…

Я привычно полез в сумку… И понял, что кожаной папки, где я носил все нужные документы, со мной нет.

Брак

Была уже полночь — начало следующего дня — когда я, наконец, смог признаться самому себе в том, что произошло. Пожалуй, самое непредставимое из всех возможных неприятностей: я потерял все свои документы. Что могло быть хуже?

Иногда, когда становилось особенно тревожно, я позволял воображению строить печальные возможных неприятностей. Можно было сломать руку или ногу, серьёзно заболеть: скажем, с сердцем бы что-нибудь случилось или просто в самый важный момент началось бы воспаление аппендикса — у меня ведь его ещё не вырезали! А если обнесут квартиру? Почему-то я использовал это слово: «обнесут». Наверное, в каком-нибудь кино слышал. Многое приходило в голову, но об этом — том, что теперь произошло — я даже думать боялся. И вот…

Это был как спуск по аттракциону, и на каждой итерации таял кусочек надежды, пока она вся не кончилась.

Сначала я сидел на первом этаже в приёмной делового центра (меня так и не пропустили — в «Сити-Плюс» Зивинский отправился один, велев подождать) и уговаривал самого себя не волноваться лишний раз: «Может быть, они у тебя на столе или вообще в ящике. Ты вытащил, а сам забыл. Ты же помнишь, как застёгивал сумку на выходе с работы? Но внутрь же не заглядывал! Она была расстёгнута, как будто ты её открывал… А может, они вообще дома!» Под конец я полностью уверился, что документы остались на рабочем месте. Замотался — и забыл. Вот балда!..

Расслабившись, я наконец-то осмотрелся. Я уже бывал здесь, но всегда на бегу. Просторное помещение — двери на улицу с одной стороны, стойка регистратуры с другой, с третьей — кафе, но для меня слишком дорого — наводила на мысли о зале ожидания в аэропорте. Высокие потолки, стеклянная стена, одни люди проходят торопливо, другие, напротив — убивают время.

А ещё это место вызывало ассоциации с моей любимой книжкой, где был описан мир будущего. Свет и простор… Я читал много похожего, но почему-то именно эта история зацепила больше других — наверное, своей обстоятельностью. Потерянные документы были настолько мрачной и гнетущей темой, что отвлечься от неё было сродни инстинкту самосохранения. И я вновь начал представлять станцию «Тильду», тамошних людей и Рэя — полуандроида-получеловека.

Когда-то, ещё в университете, я придумал себе нечто похожее: сюжет, в котором не было безнравственных дилемм или глобальных катастроф, мир без гнили и кукиша в кармане, персонажей, которые не вызывали отвращения — максимум сострадание. Если бы я учился красиво составлять слова, я бы, пожалуй, смог записатьсвоё, но первые попытки изобразить на бумаге что-нибудь художественное навсегда отбили у меня охоту к литературному творчеству. Так что я остался читателем. И меня это вполне удовлетворяло. А потом однажды я наткнулся на книгу, которая была такой, как будто я сам её написал! Там всё было именно так, как мне хотелось, и даже место действия — дальняя станция, как в моих мечтах.

Ни до, ни после у меня не возникало похожего ощущения. Я чувствовал странное узнавание, как будто видел это всё, и логичность событий, полное погружение и близость к происходящему. Я мог видеть людей и слышать их голоса, вдыхать вкусные запахи, которые наполняли едальни в обеденный перерыв, гулять по коридорам и «площадям». Со временем, после нескольких перечитываний, я смог обходиться одним воображением, вспоминая и заново переживая прилёт главного героя к месту «постоянной работы» или тот момент, когда он перебрался со станции на планету. Было у меня и особо любимое место: когда он начал работать в секс-отделе с влюблёнными школьницами, а сам при этом расследовал «заговор» на станции, который оказался совсем не тем, что он думал.

Пусть это было бегство от реальности, но я был счастлив там! Казалось, только там я и жил… Жаль, кто-нибудь или что-нибудь всё время отвлекало от этого мира — наступление понедельника, телефонный звонок или Яша Зивинский, который сообщил мне, что едет сразу домой. А мне предстояло снова тащиться на работу.

Первым делом я занялся проблемой потерянного паспорта. И если бы только паспорта… Все мои личные документы хранились в одной папке, и так легко эту чёрную «дуру» не пропустишь! Точно на столе… Или в одном из ящиков… Или под столом… Но их там не было — нигде, хоть сто раз обшарь.

В какой-то момент я даже понадеялся, что это глупая шутка коллег, зашедшая слишком далеко, но мне по-настоящему сочувствовали, потому что паспорт — это очень серьёзно! В итоге осталось «Они дома».

…Потом не осталось ничего, и сидя посреди перевёрнутых коробок и вытащенных бумаг, по которым лазил удивлённый Изя, я осознал, что надежды нет. Документов нет. И того будущего, которое я представлял, всех даже самых проигрышных вариантов, тоже уже нет. Впереди была неизвестность — такая же тёмная, как ночь за окном.

— Извини, что ругался на тебя, — попросил я вслух прощения у квартирного духа.

Дурацкая детская привычка! Всякий раз, потеряв что-то дома, я просил: «Верни, пожалуйста, ну, чего тебе стоит?» — и вещь очень быстро находилась, порой в совершенно неожиданном месте. И я, вспотевший от спешки и волнения, мысленно показывал язык себе-скептику: «Видишь — работает!»

Этим вечером я впервые орал на беднягу-домового, обвиняя его в зловредности, подлости и низости натуры. «Зачем ты спрятал! Что это за дела?!» Зря! Но я так верил, так цеплялся за надежду, что ещё минута — и всё отыщется!..

— Извини…

Он не мог ответить, но как будто вместо этого Изя подошёл и потёрся своей жутковатой головой о мои колени, громко мурлыча.

Химерный половинчатый окрас, к которому я привык, всё равно впечатлял: слева на мордочке была чёрная шерсть, справа — рыжая, и «половинки» были ровно разделены. Казалось, что глаза разного цвета, а сама голова как будто была составлена из реальности и тени… Но это был просто кот, и он не мог не почувствовать, что что-то со мной не так, что случилась беда.

Конечно, он был не в состоянии понять, насколько всё серьёзно: просто мурчал, напрашиваясь на ласку. Не глядя, я протянул руку, погладил его и почесал за ушами.

— Глупое ты животное! Что же мне теперь делать?

В пропавшей папке с документами была, в том числе, и кредитная карта, куда мне только три дня назад перечислили зарплату. А я собирался снять, да времени не находил, и вечно что-то отвлекало…

«Надо заблокировать! Надо заблокировать!» — лихорадочно думал я, когда утром спешил на работу. Но если документы пропали утром, не будет ли поздно?..

Ещё до планерки я успел залезть на сайт своего банка, посмотреть информацию как раз на такой случай и позвонить на специальный телефон. Даже объяснять ничего не пришлось: только называть свои фамилию и имя. Одно дело сделано — и на встречу с руководством я отправился с некоторым ощущением лёгкости…

Оно быстро кончилось. Вчера на бесполезную поездку в «Сити-Плюс» я потратил то время, которое было мне выделено на подготовку отчётной презентации. Вечером я так и не взялся за неё, потому что всплыли «непонятки» с типографией, решать которые почему-то пришлось мне, а не Антону, хотя это была его работа! Но об этом уже никто не помнил.

— Давайте говорить о результате, — предложила Лидия Владимировна, и сложила руки на столе, как примерная ученица. — Нам нужна была эта презентация, Родион! И я рассчитывала на тебя… Ну, я обойдусь, конечно, — вздохнула она, и уголки её губ, неизменно сложенных в улыбку, опустились вниз. — Но это очень неприятно… Ты меня разочаровываешь!

Хотя я смотрел в стол, я прекрасно представлял усмешки собравшихся. Именно этого они и ждали: упрёков, претензий, «разочарований». Их сценарий.

— Мы после обеда отъедем с Никитой, — сказала генеральный директор. — А ты отправляйся в типографию и разберись там окончательно. Хорошо? А то дальше будет хуже… Спасибо всем!

Заскрипели отодвигаемые стулья. Аккаунт-менеджеры и начальники отделов покинули кабинет генерального директора. Я остался сидеть.

— Родион, что-то случилось?

Я наконец-то осмелился посмотреть ей в лицо. Когда-то оно мне даже нравилось! Когда-то мы были очень близки — ну, мне так казалось. «Одна рабочая семья» — так она назвала это на недавнем корпоративе, посвящённом юбилею компании. А приём на работу — как заключение брака. Потом моё отношение изменилось, и я начал опасаться этого милого лица: слишком уж быстро менялось настроение у Лидии Владимировны, а последствия решений, принятых ею во время очередного приступа гнева, приходилось расхлёбывать ближайшему окружению, то есть и мне тоже. И ещё эти пошлые слухи про нас с ней, и про то, как именно я получил своё место…

— Лидия Владимировна, вы говорите, что мне надо поехать в типографию… — с запинкой начал я.

— Да, надо, — отозвалась она, продолжая смотреть в монитор своего ноутбука. — Надо разобраться с тиражом и проверить бумагу…

— Я не могу.

— Что? — она оторвалась от экрана, удивлённая столь неожиданным ответом.

— Там пропуска, — поспешно объяснил я, чтобы она не подумала, что я сам лично не могу или даже не хочу. — На проходной нужен паспорт. А у меня его нет. То есть, он пропал… Может быть, украли…

— Понятно, — она недовольно поджала губы. — Я слышала, что у тебя что-то такое случилось… Понимаешь, Родион, я очень ценю тебя как помощника, но ты не можешь оставаться моим помощником с этой проблемой!

— Я понимаю, — кивнул я.

— Хорошо, что понимаешь! Это не с каждым случается… Ты первый, кого я знаю, с кем это произошло!

«Хотите сказать, я сам виноват?!» — мысленно закричал я, но вслух мог разве что вздохнуть и пожать плечами.

— Давай так, — она закрыла крышку ноутбука и опустила подбородок на сложенные руки. — Тебе же придётся в полицию идти, потом ещё домой ехать… Ты же не из Москвы?

— Да, я… — я запнулся, потому что вслед за воспоминанием о том городе сразу пришли мысли о дороге… и билетах… и отце… — Я ещё даже не…

— В общем, тебе понадобится время, — перебила она. — Возьми отпуск — на месяц или на сколько надо. За свой счёт, конечно — сам понимаешь, в такие непростые времена я не могу позволить себе благотворительность… И решай свои проблемы. А потом возвращайся. Договорились?

— Спасибо, — прошептал я, но она снова уткнулась в ноутбук.

Не услышал ничего в ответ, я торопливо покинул кабинет директора.

— Ну, как, нашёл ты свой паспорт? — поинтересовалась Сонечка, которая всё про всех знала.

— Я в отпуск ухожу, — невпопад ответил я и хотел было добавить, что за свой счёт и для решения проблем с тем самым так и не найденным паспортом, как вдруг мне стало глубоко плевать, что она подумает и какие выводы сделает.

Осталось собрать вещи и написать заявление, и я двинулся к себе в отдел продаж, а за спиной у меня сначала раздалось возмущённое «Ну, ни фига себе!» — а потом Соня начала кого-то набирать. Наверняка, к новости будет прилагаться её версия происходящего.

А что происходило на самом деле? Меня выкидывали, избавляясь от бесполезного бракованного сотрудника. Или всё-таки потом я смогу вернуться на то же самое место?.. Не удержавшись, я усмехнулся, подумав об этой «туманной перспективе». Как же! А впрочем, даже если так, то сколько я продержусь? И надо ли мне это? С другой стороны, какие ещё варианты? Искать работу? Опять?

Раньше были варианты — например, уволиться и устроиться куда-нибудь ещё. Но после того как меня сделали заместителем (а фактически, личным помощником) генерального директора, всё усложнилось. Так просто уволиться из-за подколок коллег — ну что я, школьник? Ждать, когда меня скинут… А потом писать в резюме «исполнял обязанности заместителя директора» и непременно объяснять, как и почему лишился этой должности… Теперь тоже: если я уволюсь сразу, то это сократит мои шансы найти потом работу. А здесь хоть что-то, хоть какая-то вероятность.

…Лишь когда меня спросили, куда переводить остаток, я очнулся и спросил: «А можно наличкой?»

— Да там копейки! — удивилась бухгалтер Эмма Устиновна и посмотрела на меня поверх очков. — Я-то наберу, но такая мелочь…

— У меня документы вытащили, — объяснил я, чувствуя, что придётся повторять это объяснение ещё много-много раз. — А там ещё и карточка была…

— Но ты же заблокировал? — поинтересовалась она.

— Да, конечно, — ответил я и не стал уточнять, что это произошло через сутки после пропажи. — Вы не знаете — чтобы восстановить карточку, паспорт нужен?

— Обязательно, — ответила она и смутилась, похоже, осознав, в каком я положении. — Ну, давай тогда на руки. У нас вообще-то не одобряется, но раз такое дело…

Кажется, она была единственным человеком, кто проявил ко мне хоть какое-то участие. Раньше я видел её только раз в месяц, когда расписывался в ведомости, да замечал мельком в кафе во время обеда, но неожиданно она стала едва ли не самым родным человеком. В годах, почти пожилая, неброско, но стильная одетая, со строгим лицом учительницы математики. А я ведь никогда не видел её стоящей — только за столом… Ну, как теперь отблагодарить? Я мог разве что поздравить её с наступающим Новым Годом.

Остальные… Мало кто посчитал нужным отвлечься от мониторов и посмотреть на меня уходящего. Я видел согбенные спины и затылки — как обычно, и даже лиц их я не мог вспомнить, а ведь мы проработали «вместе» больше года.

«Пока!» «Удачи!» «С наступающим!» — всё, что я услышал, а потом вышел под бесконечный снег — и тут же забыл о них, как они забыли обо мне.

Мина

Теоретически, я мог бы отправиться в полицию в тот же день, когда потерял работу… Точнее, ушёл в бессрочный неоплачиваемый отпуск, но для меня не было особой разницы. Я чувствовал себя выброшенным, лишним, чужим — подчёркнуто чужим. Как будто это произнесли вслух. Раньше я подозревал, то так оно и есть, а теперь это вышло на передний план. И не то, чтобы я верил в братство и прочую человечность… Просто не представлял, насколько это сильна эта всеобщая разобщённость.

Сидя с котом на коленях прямо на полу в своей крошечной прихожей, я понимал, что если мне сейчас совсем исчезнуть, это никого не коснётся. Это не затронет ничью жизнь — разве что хозяев квартиры, которым надо будет куда-то девать вещи. Да ещё Изю… Я потрепал пёстрый загривок животины, которая развалилась у меня на коленях, блаженно впуская и выпуская когти. Если бы не он, кто знает, что бы было со мной!..

Но мысли о «других людях» не шли из головы. Даже название «люди» оставалось фальшивым: не было никакого единства, и совсем не важно, что ты тоже человек. Для всех вокруг я был как Изя, когда я его нашёл. Перепуганный голодный котейка, ещё совсем молодой, он встречал едва ли свою первую и, вполне возможно, последнюю осень. Из-за худобы шерсть на нём топорщилась, как на мультяшном духе-домовом, а грязь скрывали диковинную раскраску. Он мог исчезнуть, и кто бы огорчился, если бы ещё одной кошачьей души не стало?.. Я бы огорчился — и потому взял его, сделав свой дом и его домом тоже.

У котов были люди, которые могли спасти их, а у людей не было никого.

«Там такого не произойдёт. Никогда! Там никого не смогут посчитать «лишним»! Там все будут нужны. Конечно, из-за того, что слишком мало людей, но не в одном этом дело — просто не будет такого, чтобы все чужие друг другу. Наоборот — все свои: родственники, соседи, друзья. Невозможно оставаться чужим. К Рэю потому так и отнеслись, что он считался одиночкой, а это многих внутренне возмутило»…

Из моего теперешнего положения то будущее казался особенно желанным. Именно такое доброе будущее, как в моей любимой книжке. Я не хотел читать про мир войны, или про мир после войны, или про такой устройство общества, где мир неотличим от войны… Я потому и «заболел» этой вселенной, что хотелось представлять себе мир, где хочется жить. Но без драконов, эльфов и принцесс — в явной сказке было просто неинтересно, так что даже самое хорошее фентези оставляло меня равнодушным. И вообще, представлять себя в заведомо сказочном мире — значит, признавать, что у этого нет шансов. А такая позиция слишком угнетает… Фентези было бы бегством в страну Никогда. Другое дело — будущее.

…Но пока я жил в настоящем, и приходилось играть по его правилам, какими бы безумными они ни были. Без бумажки, подтверждающей моё существование, я считался несуществующим. Поэтому утром следующего дня я отправился в полицейский участок: писать заявление о потере паспорта. Мне предстоял долгий путь, пока у меня не появится документ, однозначно доказывающий, что я — это я…

Точный адрес я посмотрел по интернету в последний час своего пребывания на рабочем месте. Вообще это было одно из серии неприятных изменений: интернет у меня был только там, раньше я не видел смысла заводить его дома. Только давать лишний повод нагрузить себя делами! А теперь денег на это не нашлось. Но главное я успел узнать.

Улица имени генерала Нортонова. Пятнадцать минут от дома, где жил я. Только на карте дорожка вела напрямую, а в действительности пришлось поплутать, потому что разрытые трубы существенно исказили окружающий ландшафт.

Я ещё не вошёл, а массивная облупленная дверь с заплёванным крыльцом ясно указывала: здесь другие правила, люди и отношения. Идти будет надо, как по минному полю — одна ошибка могла оказаться роковой.

— Вы куда? — окликнул меня дежурный-колобок, стоило мне войти в приёмную.

Кроме него, других людей там видно не было, и только у окна стояла кадка с покосившейся серой пальмой, похожей на преступника, отбывающего наказание. Но через пару шагов я увидел коридор, двери, тени посетителей.

— У меня паспорт украли, — с готовностью объяснил я, поворачиваясь к застеклённой стойке. — Я заявление написать… или что там надо…

— А, — протянул он, и его «а» было похоже на «о». — Только тебе, типа, в ФМС. А точно украли?

У него было круглое лицо, нос и рот, глаза как бусинки и пальцы как сардельки.

— Да, — кивнул я. — Со всеми документами… И вообще… — я потеснился, пропуская выходящего человека в форме; он тоже был весь круглый, щекастый и выглядел как родной брат дежурного. — Если кража, то ведь к вам, правильно?

— Типа, к нам, — согласился полицейский и пробормотал бы как про себя: — Только кто же их искать будет? — он снял трубку телефона. — Тебе в одиннадцатый кабинет, к Хёгенминову. Ну, присядь пока. Как твоя фамилия?

— Хофнеров. Хофнеров Родион Чарльзович.

Ещё несколько шагов — и я оказался в тесном коридоре. На стенах висели предупреждения и памятки: про фальшивые деньги, против мошенников и всевозможные «если». «Если вы стали свидетелем противоправных действий…» Кабинет № 11 был самым крайним. Поправив полы пальто, я опустился на узкую скамью у стены и приготовился ждать.

Я в жизни не был в подобных местах, и каждая мелочь заставляла меня внутренне содрогаться. К примеру, скамья выглядела старой и очень… обжитой, что ли. Часто и безжалостно используемой. Когда-то это был диванчик, но обивку ободрали под корень, а фанеру выкрасили той же унылой зелёной краской, что стены и пол. И теперь скамья походила на выкопанный труп, кое-как обновлённый и снова пущенный в дело.

С другой стороны бывшего дивана сидел мрачный расчёрханный человек в рваной фиолетовой куртке. Внешность у него была типично азиатская: нос с горбинкой, смуглая кожа, высокие скулы. Мертвенное выражение лица поначалу даже испугало меня, я пытался сообразить, что означает эта скорбно-отрешённая мина, но потом понял, что это просто отсутствие каких-либо чувств, кроме усталости. «Гастарбайтер без паспорта», — подумал я, и тут же вспомнил, что я такой же «беспаспортный». Неделю назад я был из другого мира, а теперь мы мало отличались друг от друга…

Скрипнула дверь одиннадцатого кабинета, и азиат встрепенулся.

— Хофнеров! — позвали изнутри.

— Начальник, а как же я? — акцент у гастарбайтера был очень сильный, но понять его было можно.

— Сиди пока, — велел тот же хриплый голос, и азиат вновь застыл, как будто его выключили.

«Сколько он здесь ждёт?» — подумал я, но у меня хватало своих проблем, чтобы волноваться о чужих…

— Доброе утро!

— Ага, доброе, — человек, сидевший за столом, внешне не сильно отличался от того бедолаги, что маялся в коридоре — если поменять их одеждой, то разницы не заметишь.

Вот только поведение у него было другим — более уверенным. И акцент слабее. И, кажется, простуда.

— Имя-отчество своё назовите, пожалуйста.

— Родион Чарльзович Хофнеров, — повторил я.

— Родион… — задумчиво пробормотал полицейский.

«Ну, вот, сейчас опять начнётся», — обречённо подумал я.

— А почему не Романович? — прищурился полицейский.

— Потому что вы не Порфирий Петрович, — нервно отозвался я, и осознал, что шутка впервые пришласьвпору: передо мной был, действительно, полицейский и может быть даже следователь.

Хёгенминов на мгновение задумался, как будто обиделся, а потом хрипло рассмеялся. На мгновение я испугался: а вдруг его, правда, так зовут? Но табличка на столе свидетельствовала: «Хёгенминов Хаким Ноэлинович. Старший лейтенант».

— Хорошо сказал… Так что у вас стряслось?

— Паспорт у меня украли.

— Беда-то какая! — сочувственно воскликнул полицейский, покачав головой.

— И все документы, — добавил я.

— Прямо все? — он внимательно посмотрел на меня.

— Военбилет, свидетельство о рождении, — принялся перечислять я. — Карточку из банка, куда мне зарплату начисляли… Я уже заблокировал.

— Молодец, — кивнул он.

— Что-то ещё было… Визитки всякие, скидочные карты…

— Пропуск, — подсказал он.

— Нет. Пропуск у меня магнитный, я его в кармане ношу. В заднем.

— А права?

— У меня нет машины.

— Понятно, понятно… Ну, и что, будете восстанавливать?

— Конечно! — воскликнул я. — Что, разве можно без паспорта?

— Нет, без паспорта нельзя… — согласно кивнул полицейский и протянул мне чистый лист бумаги. — Пишите заявление.

— А кому? Как?

— В свободной форме. Где, когда, как украли… Когда, кстати, украли?

— В понедельник. Утром, — быстро ответил я.

— А почему только сейчас обратились?

— Думал, что забыл… Потерял в своих вещах…

— Понятно… Пишите-пишите!

Описание моего несчастья не заняло много времени. По размышлении, происшествие было признано кражей, а тот момент, когда меня толкнули по дороге в метро — точным временем преступления. Я добавил, что по привычке носил всё в одной кожаной папке, а свидетельство собирался вытащить, но всё время забывал.

— Вот, — я протянул листок — и тут же полез в сумку. — Я совсем забыл! У меня же есть ксерокопия паспорта! С работы!

— Ну, это совсем хорошо, — прищурился Хёгенминов, принимая бумаги. — Надо же, какая фотография смазанная! Лица совсем не различить!

Я подумал о том, что в оригинале человек на снимке вообще не похож на меня-нынешнего. Как будто из другой жизни… Только это точно была лишняя информация!

— А военный билет? — уточнил он.

— Я комиссован по состоянию здоровья. Порок сердца.

— Это плохо, — отозвался полицейский, продолжая изучать ксерокопию паспорта, сделанную заботливой Эммой Устиновной, и было не понять, в чём «плохо»: в освобождении от несения службы или в заболевании. — А прописан ты, значит… Это далеко! — он сочувственно посмотрел на меня. — Сколько на поезде? Пять дней?

— Четыре… Но это смотря какой поезд. Можно и шесть кататься!

— Ну, это да… — он положил распечатки на стол и пригладил их.

Рука у него оказалась неожиданно маленькая, почти женская, если не считать густой поросли чёрных волос на тыльной стороне ладони.

— Если бы у вас только паспорт украли, то можно было бы и здесь восстановить. Долго, особенно сейчас, под новогодние, но всё равно… А так придётся ехать, — и он ткнул пальцем в запись о прописке.

Я закрыл лицо рукой — пока со стороны это не услышал, не смог до конца поверить.

— Да не горюйте вы так! — в его простуженном голосе зазвучала забота. — Это же не здоровье потерять! Я сейчас выпишу талон, что вы к нам обращались. И копии тоже возьмите — предъявите в поезде. Поездом же поедете?

— Ну, да, — подтвердил я. — Самолётом дороже выйдет, тем более не заранее покупать буду…

— Ну, как сами решите… Но мой совет: возьмите билеты так, чтобы приехать после десятого.

— Почему? — удивился я. — Сегодня девятнадцатое, и я успею…

— Что вы успеете? — усмехнулся Хёгенминов. — Даже если самолётом… Там половина в отпусках, половина пьют. Раньше десятого никакое дело начинать смысла нет! Что сейчас в ЖЭКе творится или в паспортном столе… Новый Год, понимаете, Новый Год, — со значением произнёс он. — У нас тоже скоро начнётся. Отпуска себе повыписывали на последнюю неделю, и с двадцать четвёртого, с понедельника, начнётся… карнавал. Так что посидите тихо. Дома. Я ж вижу, что не маньяк какой-нибудь!

Мы вместе рассмеялись, и я ощутил что-то вроде облегчения. Пока он выписывал обещанную справку, я оглядывался у него в кабинете. Не слишком просторное помещение было рассчитано на трёх человек, но два других стола пустовали. Я особо отметил шкаф, набитый «указами» и «кодексами». На средней полке на видном месте красовался корешок с золотыми буквами: подарочное издание «Преступления и наказания».

На подоконнике скучал цветущий запыленный кактус — брат «приговорённой» пальмы из приёмной. Над каждым столом висела карта города и портрет: президент над одним, министр МВД над другим, а вот Хёгенминова охраняла икона с Георгием Победоносцем, который пронзал тонким серебряным копьём печального крылатого змея цвета старой зелёнки.

— Распишитесь здесь, — полицейский пододвинул ко мне толстую тетрадь.

Я оставил свою подпись под лаконичным описанием своих бед. Мельком перечитал — всё верно, да и что там сочинять?

— А вот это не потеряйте, — Хёгенминов протянул мне бумажку с печатями. — И запишите мой телефончик.

— Давайте я сразу в телефон, — я достал свой потрёпанный смартфон. — А мой вам нужен?

— Обязательно.

Мы обменялись номерами.

— Спасибо! — поблагодарил я на прощание. — Я не ожидал, что вот так будет…

— А как ожидали? — уточнил полицейский.

— Ну, я не знаю, — я пожал плечами. — Грубее, что ли…

— А повод есть? Я могу и грубее, если хочется.

— Нет, спасибо… С наступающим! — я повернулся в сторону двери.

— Ага, с наступающим, — Хёгенминов почему-то посмотрел на свою икону. — Родион Романович!

Я вздохнул, но промолчал. Имя у меня было провоцирующее, и я его не любил. Но кто бы захотел звать меня «Рэем»?..

Клуб

Старший лейтенант Хёгенминов рекомендовал мне «поменьше светиться на улице», потому сразу после вокзала я поехал к друзьям забирать долг, рассчитывая в один день завершить два важных дела.

Покупка билета оказалась едва ли не подвигом — я и забыл, каково покупать «вживую»! Раньше как-то обходился, благо интернет вкупе с кредитной картой позволял почти всё. Однако, процент, прибавляемый посредниками и, в общем-то, вполне справедливый, теперь выглядел неоправданно высоким. Многое теперь выглядело иначе — за чертой обыденности. Как будто я провалился в какой-нибудь сумрак или параллельный мир, и начал видеть привычные вещи под новым углом.

Мне пришлось прийти самому — и увидеть это: душный кассовый зал, забитый людьми, сумками и шумом. Каждый второй разговаривал по мобильному телефону, каждый первый — с каждым третьим. И почти все они орали: от переизбытка чувств или просто, чтобы быть услышанными, так что над головами у них висели клубы пара.

Накануне Нового Года очереди в кассы выглядели бесконечными. Я не сразу нашёл «крайнего» в этих человеческих уроборосах! Некоторые «покупатели», кажется, не понимали русского языка. А может так устали, что разучились что-либо понимать.

Я не очень хорошо умел определять национальность, но Средняя Азия преобладала. Грязные усталые люди восточной внешности были либо слишком шумными, либо подавленными настолько, что даже продвижения своей очереди не сразу замечали. Славяне тоже попадались — вообще, это был тот ещё Вавилон, правда без чёрнокожих и китайцев. И легко можно было отличить сезонных рабочих от просто иногородних: последние выглядели бодрее и оптимистичнее, а намечаемая поездка явно приходилась на праздничные дни, оплачиваемые по КЗОТу и вообще «законные».

Я опять думал про «мир Рэя», где было похожее разнообразие, но вот разделения на «сорта людей» там точно не ощущалось! Все были равны… А впрочем, перед усталым и строгим кассиром тоже сохранялось абсолютное равенство.

В итоге я перестал испытывать какое-либо беспокойство по поводу приезжих. Я сам был чужаком, и почему-то мне казалось, что эти люди, редко общающиеся с душем и вообще с мылом, гораздо добрее «чисто вымытых» горожан — особенно некоторых моих бывших коллег. Но я оставался чудаком и для чужаков тоже…

Когда подошла моя очередь, я до того вымотался, что даже не переживал о безальтернативной «боковой плацкарте, место сверху, конец вагона». Зато на нужное мне третье, чтоб приехать девятого…

— Да, беру. Сейчас. Распечатка пойдёт? Конечно… Вот. Спасибо!

Два с лишним часа в очереди, на ногах, в нескончаемом гаме — Лидия Владимировна была права: нечего было и думать совместить эти хлопоты с работой! Впрочем, я так думал до того, как купил билет. Но как только заветная бумажка оказалась у меня в руках, перед носом замаячила перспектива где-то «убивать» две недели, оставшиеся перед поездом.

Туман неопределённость понемногу рассеялся, и в моей жизни снова выстроилось некое подобие определённости, а значит, уже нельзя было сосредотачиваться только на текущей минуте. Как я буду завтра? Что я буду есть послезавтра? Чем я буду кормить кота?.. Даже мелькнула мысль попроситься обратно на работу: не обязательно помощником генерального директора — хоть уборщиком, хоть курьером! Но кто бы меня взял? Да и как бы это выглядело?

Так или иначе, нужно будет на что-то жить. К счастью, я уже заплатил за декабрь — и за квартиру, и за услуги ЖКХ. Удастся ли выпросить отсрочку за январь? Я очень на это рассчитывал! Но этот разговор не состоится раньше двадцать пятого. А пока надо было вернуть долг у Оксаны Ценной — тоже не самая приятная беседа…

Знакомство с Ценной (поначалу я принял эту фамилию за прозвище) состоялось в мой первый год после переезда, когда я тесно общался с разными художниками и литераторами, часто бывал на выставках и художественных вечерах. Даже пару раз подыгрывал на гитаре, когда просили — музыкант из меня был так себе, но на безрыбье и я сходил за аккомпанемент… Однажды я помог Оксане дотащить её тогдашнего мужчину до дома: он перебрал лишку, а бросить его она, разумеется, не могла. Потом меня пригласили в их дом на день рожденье — с тех пор я был постоянным гостем в этой шумной, грязной и тёплой квартире, которую следовало назвать «клубом».

И ещё я время от времени давал Оксане в долг. Она не всегда возвращала всю сумму целиком, но меня это не волновало — тогда. А теперь занятые пять тысяч значили для меня очень много, так что я был полон решимости попросить всё сразу.

— О, Родиончик! Так рано? Мы ещё даже не собирались…

Нынешний Оксанин мужчина (длинноволосый то ли бард, то ли просто поэт) впустил меня в квартиру и тут же утопал в направлении кухни. Я скинул пальто, развязал шарф, разулся. Под пятки моментально попали мелкие камешки: видимо, принесённые в подошвах с улицы предыдущими гостями: один я не мог такое устроить! Под вешалкой громоздилось несколько пар, и зимнее, и летнее вперемешку — и ещё больше «одиночек». Некоторые валялись тут шестой год, и это только на моей памяти.

Когда я в первый раз зашёл к Оксане, то и представить не мог, что к уборке квартиры можно относиться столь небрежно! Потом привык. В каждом доме свои порядки.

— А Оксана дома? — спросил я из прихожей.

— Скоро придёт, — отозвались с кухни. — Ты проходи, не стой…

На кухне было, по обыкновению, грязно, пахло подгоревшими макаронами, чем-то кислым и окурками. Грязная плита была скрыта под кастрюлями, на столе рядом с раковиной свободных мест тоже не наблюдалось, а в раковину было лучше не заглядывать.

Любимец муз занимал продавленное вытертое кресло у батареи, а на подоконнике сидела бритоголовая девушка в полосатом свитере-платье. Худые ноги в красных чулках она поставила на подлокотник кресла — прямо под благосклонный взгляд поэта.

— Виолетта — Родион, — представил нас условный хозяин дома.

— Приятно познакомиться, — я выдвинул из-под стола табуретку, уселся у стены. — А Оксана скоро придёт?

— Скоро, — поэт картинно откинул прямые пряди цвета осенней соломы — и выпустил колечко дыма.

— Понятно, — вздохнул я, так и не дождавшись продолжения.

— Если ты за деньгами, то их нет, — заметил длинноволосый, а красноногая Виолетта прыснула — видимо, у меня на лице обозначилось, как я «рад» этой новости.

— И не будет, — многозначительно добавил хозяин — и выпустил ещё одно колечко.

— Понятно, — повторил я, успокаивая себя тем фактом, что поэт может многого не знать, а Оксанчик — это Оксанчик.

«Ну, не может же так быть, что совсем нет денег!»

— А ты кто, а? — спросила вдруг Виолетта и вдобавок указала на меня тощим пальцем с обгрызенным ногтем в облезшем красном лаке.

Можно было подумать, в кухне был кто-то ещё, какого она не знала!

— Хороший вопрос, — отметил я и осмотрелся в поисках чистой чашки… любой чашки. — А чаю можно?

— Можно… если найдёшь, — поэт хотел выпустить очередное колечко, но некрасиво закашлялся.

Я извлёк из раковины более-менее чистую чашку, ополоснул, вытряхнул из заварочного чайника остатки того, что там было, тоже помыл, поискал в настенный шкафчиках — и нашёл початую пачку «чёрного байхового», налил воду в большой алюминиевый чайник… Не сразу, но вскоре у меня был чай, а к нему пара каменных пряников и горка обломанного печенья.

— А ты хозяйственный! — заметила Виолетта. — А сделай мне тоже, а?

Я пожал плечами, но просьбу выполнил. Когда протягивал ей чашку, то забеспокоился: а вдруг придётся делиться едой? Но ей хватило чаю.

— Спасибо… А ты кто, а?

— Человек, — ответил я, и подумал о Рэе.

«Да уж, быть андроидом не сладко — но куда хуже быть одним из людей и при этом быть никем…»

— А я — кошка, — сказала Виолетта. — И я рисую жизнь для кошек. А ты, а?

— Я вот не умею рисовать, — вздохнул я.

— А что ты умеешь, а? — как ни в чём не бывало, продолжала она свой бестактный расспрос.

Похоже, ей было скучно. «Может, промолчать — она и отвяжется?»

— Он раньше играл на гитаре, — объяснил длинноволосый поэт и закурил следующую сигарету — длинную, тонкую, дамскую, из пачки с орхидеями, явно принадлежавшей Виолетте.

— Правда? А сыграй нам что-нибудь! — попросила Виолетта. — Хочешь, я гитару принесу, а?

— Я давно не играл… Разучился, — с неохотой признался я.

— А-а-а… — протянула она — и я никак не мог понять: издевается или вправду эта информация что-то значит для неё?

— Да он и раньше особо не умел, — добавил поэт.

Ему, похоже, тоже было скучно.

— А что ты вообще умеешь, а? — спросила Виолетта. — Кроме жить, есть и срать, а?

«Пьяна она? Или под наркотиком?» В любой другой раз я бы встал и ушёл, но не сегодня.

— Я менеджер, — ответил я, заранее приготовившись к презрению, смешанному с отвращением, которым было принято реагировать на мою профессию у людей искусства.

Но я ошибся: в глазах моей собеседницы обозначился исследовательский интерес.

— А что это означает? — Виолетта подалась ко мне. — Что ты делаешь? Что ты должен уметь? Это сложно?

Зрачки у неё были неестественно расширены. Но я пил чужой чай и ел чужие пряники — надо было соблюдать приличия.

— Менеджер — значит «управляющий», — объяснил я. — Слежу за процессом работы. Распределяю обязанности. Подгоняю отстающих. Договариваюсь.

— А. Ясно. Спасибо, — Виолетта задумчиво отхлебнула из чашки и шмыгнула носом.

Мне было очень противно. И вдвойне противно от того, что длинноволосый поэт явно знал о состоянии своей собеседницы. На меня он не смотрел, да Виолетта сама по себе мало его интересовала — другое дело, её стройные ноги в красных чулках.

— А я не умею договариваться, — призналась она, дуя на давно остывший чай. — Даже за собой не могу следить…

Завозился ключ в замке, в прихожей хлопнула дверь — и я тут же кинулся туда. Оксана снимала старенькую шубу из лисы. Серая вязаная шапка у неё на голове была чем-то запачкана.

— Ксан, у меня беда, — лихорадочно зашептал я. — У меня украли паспорт. Я потерял работу. Мне нужны деньги — хоть сколько!..

Она подняла на меня детские зелёные глаза, украшенные редкими ресницами и морщинками.

— Здравствуй, Родион. Давно не виделись!

Ласка

Это был самый постыдный момент в моей жизни: как Оксана с готовностью достала кошелёк и выгребла оттуда всю мелочёвку, прямо вместе с монетами — и как я отказывался от монет, а она настойчиво протягивала их мне, глядя куда-то в сторону. А в груди у меня как будто сидел хитрый острозубый зверёк, и на каждое «как стыдно» напоминал: «Зато будешь сыт».

Взял я только купюры, а потом торопливо обулся, накинул пальто, схватил сумку и, пробормотав спутанное прощание, покинул её дом. Навсегда? Наверное, да. Я не знал, смогу ли когда-нибудь смотреть ей в глаза после такого шмона. Я ведь даже с наступающим Новым Годом её не поздравил — забыл! Но был ли в такой ситуации смысл в поздравлениях и пожеланиях… Зато теперь я мог не волноваться: при должной экономии, если покупать лишь самое необходимое, мне хватит до отъезда. И коту тоже хватит.

Кстати о коте — куда девать Изю на время моей поездки? Сколько меня не будет? Месяц — самое долгое. А может, и больше. Много. Но платить за это будет нечем — я за себя не знал, как платить!

Вот опять деньги, проклятые деньги! Как же хорошо, наверное, когда не думаешь о них, а просто живёшь, работаешь, отдыхаешь и вспоминаешь разве что про бонусы, когда охота получить что-нибудь эдакое…

Первоначально я собирался поискать временное жильё для Изи через Оксану: у неё водились самые разные знакомые, и кошатники тоже наверняка бы нашлись. Но теперь, после выбивания долга, глупо было рассчитывать на её помощь… Значит, надо искать кого-нибудь ещё. «Значит, надо действовать, а не думать что все готово, и можно просто сидеть дома и ждать Новый Год!»

Я вышел из поезда, чтобы пересесть на свою ветку. Мимо меня и других пассажиров по платформе прошёл полицейский — по сторонам он не смотрел и вообще выглядел расслабленным. Но я тут же ощутил лёгкое беспокойство. А вдруг он начнёт проверять у всех документы — и потребует у меня паспорт? Вероятность мизерная: у меня и очки, и внешность славянская, вообще «явно не маньяк», а наоборот «интеллигент и ботаник», как шутила Лидия Владимировна. Но вдруг?..

Мне было страшно, как в школе, когда мы прогуливали, и я ненавидел себя за этот страх. Но вместо того, чтобы побыстрее исчезнуть в переходе, я прошёл в центральный зал станции и сел на свободное место на лавочке. Рядом застыли люди, которые ждали кого-то, а я просто смотрел по сторонам и вверх. Я так часто мечтал остановиться и рассмотреть эту красоту… И вот получилось. Не так, как я предполагал, но хоть как-то.

Высокие белые своды, лёгкая лепнина, полированный гранит пилонов — если добавить зелени и света, то будут точь в точь как коридоры на станции. Такой же простор и геометрическое совершенство. Но люди не должны так спешить, конечно. И не должны быть чужими друг другу…

Я не помнил, сколько так просидел — представляя жизнь на «Тильде» и приключения Рэя. Хотя, какие там приключения — просто дни, в которых не было отчаяния и боли. Разве обязательно нужно страдать, чтобы насладиться вкусом бытия? С кем-нибудь бороться, кого-нибудь ненавидеть… Так просто саму по себе жизнь любить нельзя? «В борьбе обретёшь ты право своё» — почему именно так? Разве счастье не даётся без борьбы, просто по факту рождения? Или непременно нужно перегрызать чьё-нибудь горло, чтобы ощутить себя живым?

…А люди проходили через станцию, не замечая её красоты. Ну, и что изменили те, кто её создавал, эту гармонию и лёгкость? Если ты не турист, который приехал специально, чтобы поглазеть на метро, возможность остановится появляется тогда, когда всё кончено. Какое уж тут эстетическое наслаждение…

Устав спорить с собой, я поднялся с лавочки — и пошёл на свою ветку, к поезду и долгой дороге по раскисшим дорожкам. На автобусе, а тем более на маршрутке было бы гораздо быстрее, но я больше не мог позволять себе такой роскоши. Поэтому зашагал вдоль шоссе, миме мчащих машин, забрызганных по самую крышу. Идти было полчаса, зато можно было думать. И звонить.

— Привет, Саш, не отвлекаю? Это Родион, да, тот самый. Да, и тебя с наступающим! Слушай, я хотел спросить… Нет-нет, Новый Год тут ни при чём! Ты сможешь месяц у себя моего кота подержать? Мне уехать надо, а тут… А, понятно. Ну, аллергия — дело серьёзное. Извини, что потревожил. Всего!

— Серёга, привет! Это Родион. С наступающим! Слушай, я тут хотел попросить тебя… Вот как. Ну, ладно.

— Нина? Это Родион. У меня всё хорошо. С наступающим! О, а я и не знал… Извини. Соболезную. Не важно, что хотел… Давай, держись.

— Стас? Извините, ошибся номером.

— Коля? С наступающим! Да, это Родион. Я хотел… Ты не понимаешь… Ну, пока.

Не вовремя всё случилось. Беда вообще не приходит в «удачный» момент, но накануне праздников было тем более неудобно просить о подобной услуге. И всё равно я набирал и спрашивал, выслушивал отказ, извинялся и снова звонил. Выхода не было — не мог же я выбросить Изю на улицу!

Особенно зимой. Да хоть бы и не зимой! Я не мог отречься от него. Это было всё равно что тогда, в тот ужасный день, оставить его без помощи под предлогом того, что у меня праздник. Он и так по жизни получил достаточно, чтоб опять…

Напоследок остался один номер. Я уже стоял перед своей дверью, даже достал ключи и воткнул нижний в отверстие замка. Последний рубеж — набрать это сочетание цифр, произнести это имя. Я бы никогда не осмелился побеспокоить её… Но мяуканье встретившего меня друга было важнее всех «но» и «никогда».

«Попробуй, — как будто просил Изя. — Чего тебе стоит? Я же рассчитываю на тебя!»

В самом деле, это был шанс, а значит…

— Зинаида? (Я всегда звал её полной формой имени — «Зина» звучало слишком грубо.) Это Родион. (Я бы не удивился, если бы она бросила трубку — она имела полное право!) С наступающим! (Формальность, но ведь нельзя не поздравить!) У меня к тебе вопрос, важный… (А чего тянуть?) Мне надо будет уезжать, третьего, по делам, очень важно! (Я не стал сообщать о том, что случилось — зачем лишний раз её напрягать?) И надо куда-то деть Изю — помнишь, у меня есть кот Изя? (Она должна была помнить — это она назвала его Израилем Соломоновичем.) Да, до сих пор… Да что ему сделается! Толстеет… И вот надо куда-то деть… Ты не можешь как-нибудь помочь мне в этом?

— Я поспрашиваю у своих, — ответила она ровным ласковым голосом. — Перезвоню через пару дней.

— Спасибо! Спасибо огромное! — я едва не расплакался от прилива благодарности. — Спасибо!

— Не за что. Ну, пока.

Вот так… Девушка, в которую я был влюблён и которая, кажется, любила меня, а главное, ждала от меня решительных поступков. А я мог только быть вежливым и думать наперёд. А нужно было рискнуть… Если я любил её, это уже было что-то. Но тогда я считал, что на свои чувства полагаться нельзя. И потерял её.

Я положил смартфон на тумбочку, принялся разуваться. Проголодавшийся Изя крутился под ногами, урча, как паровоз. Я взял его на руки и крепко прижал к груди. Глупость, конечно, какой-то кот, но ведь он был моим самым близким существом! И я был для него самым близким существом да ещё и кормильцем. От полагался на меня, доверял… Всё можно было отбросить, но вот его — никак нельзя. Иначе не стоит и стараться ради остального.

А если не получится сейчас найти ему место? Вдруг никто не сможет взять! Ну, не везти же его с собой! Шесть дней поезда, страшно представить, да и не разрешат с котом. А потом будет полная неизвестность. Ещё не понятно, как меня примут у отца, и примут ли вообще?

Позвонить сейчас, предупредить? Нет, лучше всё сразу. Иначе они могут уехать, например. Или что-нибудь придумать, чтоб не пустить меня.

«Чтоб тебя здесь не было, — так он сказал, когда я уезжал. — Чтоб я тебя никогда больше не видел». Это потому что я напоминал его новой жене о том, что была мама. И ещё — о том, как много ему лет. Такой большой сын! Ходячее уточнение возраста.

Деньги, которые он мне дал и которое помогли мне первое время, были платой за то, чтоб я навсегда исчез из его жизни. Так что очень даже может быть, что спать придётся на вокзале… Хотя нет — это будет «позор перед соседями», он такого не допустит. Но кота точно придётся оставить…

Отпустив Изю, я скинул верхнюю одежду, надел тапочки, прошёл к себе на кухню. Сначала коту — помыл его чашки, налил ему воды, положил свежий корм. Потом себе… Я взялся за ручку холодильника — и тут зазвонил телефон.

«Так быстро!» — когда я спешил обратно в прихожую, я чувствовал, что всё устроится: вот и место для Изи нашлось, а значит, и у меня всё будет хорошо. И можно не волноваться, что…

Хозяйка.

— Добрый вечер, Родион! — поздоровалась она и тут же перешла к делу. — Мы завтра заедем.

— Э… С наступающим! Я хотел сказать…

— И тебя тоже с праздниками!

— Подождите! Я… Можно я попозже заплачу?

— Что ты сказал? — её голос так сильно изменился, что можно было подумать: трубку взял другой человек.

— У меня тяжёлая ситуация. У меня украли карточку. То есть деньги есть, тут всё в порядке, но снять сразу я их не могу…

Она помолчала, переваривая информацию.

— Ну, давай на той неделе.

— Я и на той неделе не смогу.

— Что ты сказал? — тут появился «третий» человек. — Родион, ты чего-то темнишь…

— Я, правда, в такой ситуации, что…

— Давай проясним: ты не можешь заплатить? — теперь она была не просто «деловой»: она решала проблему.

Я слышал похожие интонации у Лидии Владимировны. Она тоже решала проблему, а проблемой был я.

— Сейчас — нет, но если вы подождёте…

— Чего? Снега? Нового года?!

Понятно: этот «третий» человек умел только разбираться — можно и не мечтать уговорить его, понять, войти в положение! Он просто этого не умел…

— Значит, так: ты заплатил за декабрь, вот декабрь и живи. А в январе чтоб тебя не было. Второго я с мужем приеду проверить. И либо ты платишь за январь, либо отдаёшь мне ключи.

— А можно хотя бы третьего! Пожалуйста! — не удержался я.

— Всё. Второго. С Новым Годом!

Слушая гудки, я смотрел на себя в зеркало, висящее в прихожей. Свет горел только на кухне, где хрумкал кормом кот, и потому была видна смутная неразборчивая фигура — как будто не я, а другой человек. Тот человек, которым я так хотел быть. Или это у меня очки запотели…

И вдруг я представил себя на дне огромной воронки со стенками, покрытыми кашицей из ледяной грязи и тающего снега, как на улице. А над воронкой как будто проплывает огромный корабль — станция «Тильда-1». И я невыносимо хочу туда — хватит и верёвки, даже ниточки, сброшенной оттуда, чтобы забраться.

Если бы они знали, что я здесь, они бы, конечно, помогли мне. Они бы что-нибудь придумали, потому что они не могут бросить человека. Но они не подозревают о моём существовании. Между нами — века истории. Они в будущем, а я навсегда застрял в унылом прошлом, где ничего не происходит, кроме самых плохих вещей. И ничего не изменить, не исправить. Мне никогда не попасть на эту прекрасную станцию. Никогда.

Град

К вечеру мокрый снег сменился крупным градом. Тяжёлые льдинки больно ударяли по голове, и шапка не помогала. Впрочем, она была вязаная: если и спасала, то только от несильного ветерка. А ветрище был зимний — сильный, порывистый, коварный, он ловко задувал ледяную пыль мне в уши. Я стоял у витрины книжного, ожидая «подругу Зинаиды» — человека, который мог взять Изю.

Но сначала она хотела «всё посмотреть». А сама найти мой дом не могла. Точнее, вероятность того, что она заблудится, была столь высока, что, как я понял, спокойнее будет встретить «котохранительницу». Тем более мне надо — логично потерпеть.

— Ты лучше сам её проводи. Книжный — хороший ориентир. Она приедет, и дальше уже вы вместе.

Таня — так звали ту девушку. Фамилии мне не сообщили, хоть я спрашивал.

— Не знаю, как у вас пойдёт. Если всё будет хорошо, она сама тебе скажет, а так чего же…

Похоже, друзья опекали эту Таню, как она сама опекала кошек.

— Она вообще стеснительная. Сама разговор не начнёт. Так что увидишь девушку в больших очках — подойди первым и скажи, что от меня. Я её предупредила.

К концу разговора я уже думал, что, может, как поётся в известной песне, «чёрт возьми, нам снова»… Если бы не ситуация. Но если бы не случилось то, что случилось, я бы ни за что не позвонил ей.

— Расскажи потом, как пройдёт, — попросила моя бывшая девушка на прощание.

Я долго слушал гудки, вспоминая нас вместе. То, что я чувствовал, никуда не исчезло, но всё остальное изменилось настолько, что неважно было — если у неё кто-нибудь или она одна. Мы стали слишком разными людьми, что нечего и надеяться склеить разбитое…

Была суббота — предпоследняя суббота уходящего года, а книга, как известно, лучший подарок, так что колокольчик над дверью книжного тренькал не переставая. От нечего делать, я принялся смотреть на входящих и выходящих покупателей.

Входящие спешили укрыться от града с ветром, и не сразу решали, вправо им поворачивать (к нонфикшену и художественным альбомам), влево (где была детская и подростковая литература, а также комиксы с мангой) или подниматься на второй этаж, к художественным изданиям, включая фантастику.

Выходящие были с фирменными бумажными пакетами в руках. Они застёгивались на ходу — очевидно, внутри было жарко. Некоторые были искренне рады покупке, некоторые — уже с маской озабоченности на лице. Думали о других подарках? Или были расстроены потраченными суммами?

В витрине, окружёнными ёлочными шарами и гирляндами, были выставлены популярные издания и новинки, но без цены, так что я мог только гадать, сколько всё это стоит. Но вряд ли бы я сильно ошибся в своих предположениях: время от времени я заходил в эту точку, а ещё чаще бывал в магазине между моей работой и станцией метро. И редко когда выходил с пустыми руками. Куда теперь всё это девать? Несколько полок, столько место занимает — лишний багаж…

«Давно надо было перейти «цифру» — купил бы себе бук-ридер, скачал бы всё, что надо — и никаких затрат с переездом! Знал же, что придётся, рано или поздно, таскать эти кирпичи…» Но сожалеть поздно, да и не любил я электронный текст: слишком много читал такого по работе. Презентации, отчёты, исследования — слова на экране априори воспринимались через «надо». Для отдыха нужно менять формат… Или я просто был старомоден и любил бумажные книги?

Я перевёл взгляд на стекло витрины, украшенное изнутри снежинками из серебристой бумаги и красочными афишками, вчитался в ближайшее объявление — и впечатлился настолько, что даже забыл о стеснительной Тане в очках. Мероприятие, которое проводили в центральном магазине торговой сети, должно было начаться через пару часов, я легко мог успеть туда, если отменить «смотрины кота»… Но я не имел права изменить расписание, так что это всё могло происходить хоть на другой планете через сто лет.

Встреча писателя с читателями — ничего необычного на самом деле. Автор истории про Рэя отвечал на вопросы о своих произведениях и раздавал автографы. Ну, не сюрприз ли? Я столько думал об этой истории в последнее время — и вот… Или это то, что верующие люди называют «искушением»? Перспектива увидеть творца того мира, который я считал «своим», здорово встревожила, так что я вспотел, а потом ощутил мертвенный холод внутри. Наверное, дело в том, что я не воспринимал тот мир как просто выдумку.

Воодушевление быстро схлынуло, и я даже порадовался обстоятельствам, которые не позволяли мне вырваться на встречу. Ну, что мне там делать? Даже если привезти книжки, чтобы поставить автограф — что это даст мне?

Я уже знал, что имя автора — псевдоним. А это значило, что там, скорее всего, будет какая-нибудь толстая немолодая тётка ростом полтора метра и с завязанными в пучок редкими сальными волосами. В очках. С прыщами на носу. Или даже без прыщей, без разницы — я как-то был на одной такой «автограф-сессии» у Оксаны, и навсегда запомнил скребущее чувство дисгармонии между звучным мужским псевдонимом — и реальным положением вещей. Здесь будет то же самое.

Мне не хотелось разочаровываться, а главное, не хотелось получать доказательства, что мой мир — это всего лишь книга, фикция, что ничего нет и быть не может чего-то похожего… Если я лишусь ещё и этого!.. Нет, я и так слишком много потерял. Пока я не увидел автора, Рэй принадлежал только мне — и только я знал, какой он и что там происходило на самом деле.

Например, я был твёрдо уверен, что Рэй втайне мечтал вернуться в Администрацию: это было его, а Проект Терраформирования — лишь временная смена места и обязанностей. Неведомо как, но я был в курсе, что он чувствовал вину перед всеми теми девушками, которые приходили к нему на «сеансы», пока он был в спецотделе. Хотя он понимал, что это глупо, всё равно считал себя обязанным, но никак не мог решить, как вернуть им этот «долг». И ещё — хотя этот никак не упоминалось в тексте — я точно знал, что Рэй всерьёз задумывался о себе и Леди Кетаки, но лишь первое время. А потом все силы ушли на внутреннее сопротивление тому давлению, которое на него оказывали, и в итоге едва начавшее формироваться чувство завяло, как цветок под заморозками. Но он скучал по той возможности

Наверное, то, что со мной происходит — это признак сумасшествия. Веду себя, как хрестоматийный чокнутый фанат. «Этот мир только мой! Убери свои грязные лапы! Плевать, что ты всё придумал — я читатель, а значит, мне лучше обо всём знать!» Сколько таких ненормальных приходилось встречать автору? Вряд ли его это удивит: ещё один псих, который перепутал правду и сказку.

Что ж, значит, псих. Я отворачиваюсь от реальности и всё больше времени провожу в мираже — наверное, для такого диагноза есть умное название у мозговедов. Но если я там счастлив, какая разница, где правда? Здесь-то уж точно не за что зацепиться. Нет никого, кого бы волновало моё существование. Разве что Изю, но не могу же я жить ради одного кота…

Я отвернулся от объявления и постарался выкинуть его из головы. Нет никаких встреч и нет автора — но есть будущее, в котором хотелось бы оказаться. Я сам никак не могу его приблизить и приблизиться к нему никак не могу. Зато я могу мечтать о нём. Я могу мысленно переноситься в него, видеть залы с высокими потолками и просторные коридоры, представлять вездесущих камиллов и мудрых логосов, работать в Администрации или в ТФ, заботиться о детях и играть с друзьями в баскетбол. Я могу любить людей, не боясь удара в спину. И мне не нужно каких-то особенных льгот и привилегий! Просто жизнь, которая не вызывает отчаяния и от которой не устаёшь.

И я был уверен, что очень многие люди в городе хотят того же!

Не все, конечно: смурной плохо выбритый мужик, вылезший из чёрного джипа, который перегородил половину тротуара, точно не смог бы найти себя там! Он бы заскучал, не смог бы принять те правила. А вот девушка с парнем, обходящие машину и с неодобрением глядящие на закурившего водителя, вполне смогли бы. Им нашлось бы дело по душе. Или бабушка с сумкой, осторожно ковыляющая по улице в сторону метро — разве она не заслуживала другой судьбы?

Если бы у меня была дверь в тот другой мир, я бы не стал хранить её только для себя. Я бы провёл любого! Всех! Ну, почти всех! Только как отделить достойных от недостойных? И достоин ли я сам?..

— Ты — тот самый Родион, который отдаёт кота?

Из-под кепки у неё выбивались буйные рыжие кудри, а всё лицо было усыпано веснушками. Очков я не обнаружил, и серые глаза смотрели смело и как будто с вызовом. А чуть в стороне я заметил невысокую невзрачную девушку, которая подходила под описание Зинаиды: круглые толстые стёкла и крайне смущённый вид.

— Да, всё верно, — кивнул я и доброжелательно улыбнулся. — А вон там, наверное, Таня?

— Там Таня, а я Дана. Мы вместе. Ну, показывай, где ты живёшь. И кота. Кот у тебя точно есть?

Мотив

— Ой, какой красавец!

Не успел я предупредить, что «он у меня добрый, но к гостям не привык», как Таня, не разуваясь и даже не расстегнув пуховик, подхватила Изю и поднесла к лицу — прямо под удар сильной лапы. Я сразу подумал, что давно не стриг Изе когти… Да уж, это были судьбоносные секунды!

Израиль Соломонович принюхался, шевеля длинными чёрно-белыми усами, и лизнул девушку прямо в губы. А ведь со мной он такого никогда себе не позволял!

— Какой галантный кавалер! — пропела Таня, перехватила кота, положив его на сгиб левой руки, а правой тут же начала с прямо-таки профессиональной ловкостью почёсывать его под подбородком. — Сразу целоваться! Да-да, я тоже тебя люблю!

Изе понравилось такое обращение — кажется, он даже слюни пустил. А я заревновал немного! Только познакомились — и сразу телячьи нежности!

— Он кастрированный? — строго спросила рыжая Дана, расшнуровывая высокие подкованные ботинки.

— Да, он уже был, когда я его подобрал.

— Откуда ты знаешь? Ты в этом разбираешься?

— К ветеринару носил — он и определил.

— А что ещё сказал ветеринар?

— Что кот привит. И здоров, — ответил я с готовностью, как на экзамене.

— Всё, я влюблена! — объявила Таня и перешла к почёсыванию серо-рыжего Изиного живота.

— Опять… — поморщилась Дана, глядя на подругу с нескрываемой жалостью. — У тебя их уже трое, не считая Жука! Куда ж ещё?

— А что? — Таня с искренним непониманием посмотрела на неё поверх очков. — Он же черепаховый! Настоящая химера! Я всегда мечтала о таком!

— Всё равно на время! — напомнила та.

— А на сколько? — Таня перевела на меня жалобный взгляд.

— Я не знаю, — я пожал плечами. — У меня такая ситуация дурацкая… Я уезжаю и не знаю, когда вернусь. И где сам буду жить… Так что надо его где-нибудь…

— Можешь за него не волноваться, — фыркнула Дана, заходя в комнату. — Ещё выдирать назад придётся… У тебя однушка?

— Ну, да.

— Бывает совмещённая, — пояснила она. — Планировка-то стандартная!

— Двушку мне точно не потянуть, — вздохнул я, продолжая стоять в прихожей. — Да и однушку…

Таня осторожно разувалась без помощи рук, стараясь не потревожить кота.

— Нормально у тебя книг! — прокричала из комнаты Дана.

— А как ты его нашёл? — шёпотом спросила Таня.

— На улице подобрал, — я помог ей снять пуховик — тёмно-баклажанный, зашитый в трёх местах — кто-то с длинными когтями постарался! — Осенью… Дождь был! Холодно, ветер! А он прямо под дождём сидел. И пищал… хрипло так…

— Понимаю, — вздохнула она, и поудобнее перехватила Изю.

— Никак нельзя было пройти мимо, — продолжал я. — Проблем, конечно, прибавилось! И квартиру не найдёшь так просто, и вот не уедешь никуда…

— Но ты же не жалеешь? — быстрый взгляд сквозь толстые стёкла немодных очков.

— Нет, — коротко ответил я.

Подумав, так же тихо поинтересовался, чтобы уточнить впечатление:

— А вы вдвоём, потому что так безопаснее?

— Ну, да, — она явно стеснялась этой причины, особенно теперь, когда мы уже познакомились, и кот ей понравился. — Ты не подумай ничего такого!..

— Да я понимаю! — улыбнулся я. — Наоборот, это ты правильно. А то мало ли что… — и я прошёл в комнату, к Дане.

— Много у тебя книг, — повторила та, указывая на полки и явно испытывая желание подойти поближе, может быть, полистать…

Но то ли она слышала наш с Таней разговор о безопасности, то ли стеснялась своего первоначального напора.

— Нравится? — тут же спросил я.

Она смутилась и даже слегка порозовела.

— Нет, ну, нравится, конечно, но я не в этом смысле… — пробормотала Дана.

— А хотите ещё мне помочь? — в голове у меня созрел план. — Мне надо будет где-нибудь это хранить. Ну, как кота…

— А ты переезжаешь? — просила Таня, присоединяясь нам.

Изя по-прежнему сидел у неё на руках, но теперь — попой кверху.

— Типа того, — я проследил за взглядом Даны.

Средняя полка. Классика. Что ж, вкус у неё хороший!

— Мне надо будет где-нибудь подержать это всё, — повторил я. — И я готов подарить пять… десять… а, чёрт с ним, пятнадцать книг тому, кто мне поможет. Любых книг, — уточнил я, наблюдая за тем, как загораются глаза у Даны.

— Ой, а мне можно? — пискнула Таня.

— У тебя места нет, — отрезала подруга.

— Можно, — великодушно разрешил я. — Выбирай и ты пятнадцать. Но это уже будет за него, — и я указал на мордочку с блаженно сощуренными глазами.

— Тогда подержи, — Таня тут же передала мне кота и направилась к полкам.

«Только бы они не подрались», — подумал я, улыбаясь.

Изя висел у меня на плече и тоже лыбился. А я смотрел на увлечённых девушек: поглаживая корешки книг, они двигались вдоль полок, изредка вытягивая понравившуюся книгу. Пролистывали, а потом либо ставили обратно, либо брали на руки. Первой шла Дана, и когда она вдруг резко остановилась, Таня натолкнулась на неё и едва не выронила отобранное.

— А что нужно будет за это сделать? — спросила Дана, с подозрением глядя на меня. — Зачем это? Ну, смысл?

— Я же говорю: подержать у себя остальное.

— И всё?

— Всё, — подтвердил я. — А что ещё может быть?

— Данка, ну, хватит уже! — зашептала Таня. — Ещё передумает…

— Понятно, — серьёзно кивнула Дана — и продолжила выбор.

Поначалу я внимательно наблюдал за тем, что оказывается у неё в руках, но очень скоро перестал волноваться на этот счёт. Пусть хоть всё забирают! Мне не было жалко… Да они и так всё заберут. Они любили книги не меньше, если не больше меня. Но главное, я был даже рад расстаться с этой частью своей жизни.

По кусочкам я отдавал одно за другим. Интересно, что останется? Я сам — настоящий? Или ничего? Но книги теперь будут в хороших руках. Как и кот.

— Я сейчас упаду, — Таня сгрузила на пол набранную стопку — рядом с первой порцией того, что выбрала Дана. — Раз, два три… пять… восемь, девять. Ещё шесть. И как я это понесу?

— Понесёте, сколько унесёте, — отозвался я. — А остальное я привезу сам.

— А как? — искренне удивилась она. — У тебя машина?

— У меня большой чемодан. Пара ходок — и всё. Только адреса мне свои скажите.

— А зачем… — начала Дана, но подруга ткнула её в спину, и она не стала договаривать.

«Ничего я вам не сделаю», — хотел сказать я, но они имели право быть подозрительными. Одинокие, наверно. Женщинам надо быть очень осторожными, чтобы не попасть в беду. Тем более что никто, кроме них самих, не был заинтересован в их безопасности…

«В мире Рэя такого не будет, — подумал я, в который раз сравнивая сегодняшний день и будущее. — Женщинам ничего не будет угрожать. Им не придётся бояться. Вообще никому не надо будет бояться. И можно будет доверять друг другу».

Мечта! Но такое точно будет. Я верил в это.

— Я всё, — Дана сгрузила вторую стопку на первую. — Пять, десять… Всё. А когда ты привезёшь?

— Завтра, — ответил я. — Завтра же воскресенье? Удобнее всего. Без толкучки в метро. Спокойнее… Чай будете? Пошлите на кухню!

— Идите! Я сейчас! — отозвалась Таня.

Она не могла оторваться от книг. Ей явно было мало пятнадцати! И я постарался запомнить, что ей нравится. Ага: научка по биологии и ботанике. И сказки Миядзаки, Экзюпери и Барри. «Вот эту часть ей и отдам», — решил я.

«И у неё они останутся», — но эта мысль, промелькнув, так и растаяла. Я не хотел думать об этом сейчас, чтобы не думать о том, что же произойдёт потом со мной.

Соль

В честь грянувших-таки морозов дорожки посыпали «солью». Интересно, солью чего? Эта дрянь разъедала обувь и оставляла неотстирываемые следы на джинсах. При этом хватало её ненадолго, так что уже к вечеру всё скользило, как на мыле.

И всё равно я радовался морозу: если бы продолжалась слякоть, с чемоданом было бы гораздо сложнее. А так я катил свою библиотеку по гладкому льду, временами покрепче хватаясь за ручку. Тяжеленный чемодан помогал удержаться на ногах. Правда, каждый раз ощущая его вес, я думал о ступеньках в метро — его и поднять-то было непросто…

С этим чемоданом я когда-то сошёл с поезда, а потом переезжал из угла в комнату, а из комнаты в квартиру. Он был невероятно крепкий и такой вместительный, что меня можно было всунуть, и ещё бы место осталось. Поэтому треть всех моих книг легко туда поместилась. Но уместить не значит донести, и каждая ступенька была пыткой. «Только бы ручка не оторвалась», — молился я. А больше не о чем: если я был девушкой, был бы шанс на помощь. Мужчине, тем более молодому, не полагалось уставать.

В конце пути пересадки метро и даже подземный переход через дорогу показались мелочью: Дана жила на пятом этаже старой «хрущобы», разумеется, без лифта. Когда я поднялся к её квартире, в ушах у меня шумело, бешено колотилось сердце, а перед глазами плясали чёрные точки.

«И придётся второй раз съездить», — мрачно подумал я, но тут открылась дверь, и меня приветствовали как родного брата. Даже в щёку чмокнули!

— Родиончик, как же ты это пёр? — спросила потрясённая Дана, когда я заканчивал выкладывать привезённое.

— Не важно… Главное, допёр, — я вытер пот со лба и огляделся. — А можно у тебя в туалет сходить?

— Да, конечно! Только подожди — я сейчас уберу…

Я угадал: она жила одна. В смысле, без парня. Но со старенькой мамой, которая была на работе.

— Она у меня консьержкой — все выходные, праздники… — объяснила Дана, пока я одевался, чтобы ехать назад. — А так бы вас познакомила. Она тоже любит читать!

— Потом тогда как-нибудь, — ответил я, хотя на самом деле собирался приехать лишь со второй порцией — и всё.

Мысль о том, что я не «отдаю на время», а «раздаю насовсем», утвердилась у меня в голове в тот момент, когда я снимал книги с полок. Я помнил, как покупал каждый том и сколько раз что читал. Они были как хорошие друзья — а теперь я прикидывал, что поместиться и как их лучше уложить. Словно они были мёртвыми телами…

Большую часть я собирался везти Дане, а та, что поменьше, предназначалось Тане. К ней предстояло тоже мотаться два раза, но во второй раз — с Изей, как мы договорились на прощание.

У Тани было грязнее, бачок в туалете протекал, едко попахивало кошками, а Жуком оказалась грязновато-белая хромая болонка, которая вышла меня встречать, фыркая и стуча когтями по линолеуму. «Изьке здесь будет хорошо, — подумал я, глядя на кошачьи домики и прибитую к стене половинку пня, всю изодранную когтями. — Здесь ему точно будут рады!»

— А он не замёрзнет? — обеспокоенно спросила Таня, пока я выгружал книги из чемодана.

Последние книги… А мне как будто становилось легче. Её немного — и взлечу…

— У него же шуба! Он же не ориентал какой-нибудь!

— А, точно…

Белый одноглазый кот с поломанным хвостом аккуратно обнюхивал привезённое. Наверное, Изю учуял. Полосатая рыже-белая кошечка сидела на самой верхней ступеньке самодельной лазалки и зорко следила за моими перемещениями. А в одном из кошачьих домиков я заметил чёрный силуэт — что ж, для комплекта действительно не хватает черепахи-химеры!

— Они подружатся, — сказала Таня, когда я застёгивал пальто. — Они и Жука приняли!

Кажется, она до того влюбилась в Израиля Соломоновича, что уже забыла: это мне некуда его отдавать!

— Ждите, скоро буду, — сказал я, закрывая за собой дверь.

«Скоро» — громко сказано! Когда я вернулся домой, уже почти стемнело. Получается, возился я весь день. Короткий зимний день. Так или иначе, я успел сделать три «ходки». До Даны был час в одну сторону, до Тани — полтора: как и я, они жили далеко от центра. На машине, конечно, можно было срезать, но на метро приходилось тратить много времени. И я до того устал, так что в последний раз была идея оставить чемодан. Всё равно ведь не пригодится! Но Таня могла что-нибудь заподозрить, а я не хотел лишнего вранья.

Остался только кот. Сполоснув чашки и тщательно вымыв лоток, я положил их отдельно в полиэтиленовые пакеты и загрузил в старый рюкзак, с которым ходил раньше — до того, как стал помощником генерального директора, и пришлось беспокоиться о «приличном» внешнем виде.

Рюкзак был вместительный: и матрасик-лежак влез, и запас корма, и наполнитель для кошачьего туалета. Руки остались свободными: как раз для спортивной сумки с вшитой сеткой. «Это Зинаида когда-то сделала», — вспомнил я. Ну, да: нужно было везти найдёныша к ветеринару, а переноски у меня не было. И мы решили обойтись так. Я нашёл толстую иголку, нитки покрепче и кусок сетки. Моя возлюбленная старательно перешивала сумку, пока я сидел с задремавшим котиком на коленях…

«Переноску точно оставлю там. И рюкзак, наверное».

Почуяв неладное, Изя напрягся, вздыбив шерсть на загривке. В сумке его возили к ветеринару, а это не самые приятные воспоминания!

— Иди сюда, дуралей, — позвал я, и, не дожидаясь, пока он послушается, схватил кота за шиворот, ловко засунул в самодельную переноску и быстро застегнул молнию.

На глазах у меня вдруг навернулись слёзы. Надо было как-нибудь попрощаться, обнять его, что ли, но я боялся, что совсем расплывусь. «Ему там будет хорошо, — уговаривал я себя, пока нёс сумку, прижав к груди. — Его там будут любить. О нём там будут заботиться. У него появятся друзья. Он больше не будет скучать весь день, пока я на работе…»

Одной мысли у меня точно не было: «Мне его будут не хватать». Почему-то я был однозначно уверен, что моя судьба уже решена. После того, как у Изи появится новый дом, можно будет не волноваться о нём, а обо мне вообще не нужно думать.

— Мама, смотри, котик!

В метро мне удалось присесть, и сумку я поставил на колени. Изя прижался носом к сетке и жалобно мяукнул.

«Прости, друг, — подумал я. — Так надо».

Изя тяжело вздохнул, как будто услышал мои мысли, и дальше уже молчал: до самой Таниной квартиры, которая должна была стать его новым домом — навсегда…

— Тихо, тихо, давай отойдём, — предложила Таня, когда мы поставили переноску в центр комнаты и расстегнули молнию. — Хочешь — присядь на тумбочку.

«Если я присяду, то точно усну», — устало подумал я, наблюдая, как Изя высовывает нос из сумки, а потом — вылезает, осторожно переставляя лапы. Первым к нему подошёл белый кот.

— Пельмень, — шёпотом пояснила Таня. — Он очень добрый. А что с ним было, когда его нашли!..

Изя и Пельмень начали обнюхиваться. И вот белый котик окончательно расслабился — и принялся вылизывать Изе голову. Тот терпеливо сносил ласки нового друга. А сверху за нами продолжала следить полосатая скромница.

— Если Пельмень принял, то всё хорошо, — сказала Таня. — Ужинать не хочешь?

— Я лучше пойду, — засобирался я.

— Что, даже не попрощаешься? Он будет скучать по тебе!

Я подошёл к котам, опустился на колени.

— Ну, пока, Израиль Соломонович, — сказал я, стараясь, чтобы голос не задрожал. — Веди уж тут себя хорошо, не посрами меня!

Изя посмотрел на меня жёлтыми глазищами, как будто всё понимал — даже то, что я не мог произнести вслух. А я подумал о пустой квартире, где уже никто не ждёт, и до того стало горько, что я чуть ли не бегом собрался — и выскочил из квартиры. Уже в лифте позволил слезам вытечь.

Я остался совершенно один, и это было правильно, тем более, такие обстоятельства, но никакие аргументы не могли унять боль в груди.

— Привет! Это я! Звоню, чтоб сказать: всё прошло хорошо. Изя уже у Тани. Он там всем понравился!

Я набрал заветный номер по дороге из метро. Было совсем темно, и мороз усилился. Я шёл, поскальзываясь, по пустой дорожке сквозь безлюдные дворы, которые начинались после шоссе.

«Приду — сразу спать завалюсь…»

— Хорошо, — ответил телефон. — Я рада за него… И за тебя.

Можно было отключиться, но я не утерпел и признался:

— А знаешь, я тут подумал, что у нас с тобой как в той песне. Помнишь, в той старой? Мы ещё её слушали тогда в кафе. Когда они двое встретились в автобусе…

— В троллейбусе. «Привет», да? Хорошая песня. Очень грустная. Но не про нас, — добавила она, как будто прочитав мои мысли.

— Почему?

— Потому что ты другой — не тот человек, что в песне. В песне он был просто слепой дурак.

— А я — нет?

— Нет. Ты другой, — она помолчала, как будто подбирая слова. — Ты всегда был на полшага в стороне от всех. Всегда был как будто лишний. И ждал своего корабля. Но ты бы никогда не пригласи туда кого-нибудь ещё.

Я хотел возразить: на самом деле место всем бы нашлось! Но она продолжала — и стало уже не до кораблей и песен.

— Ты хороший, Родион. Но ты много не знаешь. Наверное, теперь можно сказать. Я от тебя аборт делала…

Пустые дворы многоэтажек — лишь окна горят. Но можно легко представить, что это декорации, и за этими окнами нет никого. Для меня — нет, а разве не это главное?

— Чего молчишь?

— Я слышу. Я не знаю, что говорить…

— А, понятно. Ну, наверное, ты прав: что тут скажешь?

— А когда? — спросил я через пару минут.

— Тогда. После того, как мы расстались. Как ты сказал, что не хочешь рисковать, когда есть только чувства.

— Если бы я знал!.. — воскликнул я, прижимая к щеке холодную коробочку смартфона. — Но я же не знал!

— А что бы это изменило? — её голос был ровен и спокоен — для неё это были дела давно минувших дней, и вряд ли она что-то чувствовала по этому поводу. — Ты решил, потому что не верил в свои чувства. А если так — были бы не чувства? То есть, не любовь была бы, а ответственность? Ещё лучше… Нет, это я решила. Я имею право.

Спорить с этим я не мог, и вообще — всё давно прошло. Но как же горько было, что я не знал!

— Я не хотел!

— А я тебя не виню. Я сама не ожидала, что так получится. А когда узнала, то решила спросить у тебя. А ты сказал, что не можешь полагаться на чувства. И зачем тогда был нужен этот нежданный ребёнок?

— Зинаида, я бы никогда… Я бы вас…

— Я знаю. Ты бы не бросил. И делал бы всё… Но если ты не мог полагаться на любовь, значит, было бы что-то другое. А мне не нужно что-то другое. Так что… Всё кончено. Не звони мне больше — хорошо? Звони Тане. Или Дане. А мне больше не надо. У нас всё кончено, — и в трубке послышались гудки.

Пи-им! Пи-им! «Какая это нота? — вдруг подумал я. — Фа? Ре? До?»

До моего дома оставалось ещё минут пять, и всё это время я прошел, сжимая телефон в руке. Был бы сильнее — раздавил бы! Был бы андроидом, как Рэй… Был бы, как Рэй…

Завод

В банк я пошёл уже чисто из принципа: на карточке лежала приличная сумма накоплений — зарплата плюс отложенное на чёрный день — и было бы глупо не попытаться снять или хотя бы узнать, что там с моими финансами. С ксерокопией паспорта и справкой из полиции можно было попытаться. «Если что, позвоню старшему лейтенанту Хёгенминову», — решил я, получая талончик в аппарате электронной очереди.

«Перед вами 7 человек, — было написано на талоне. — Планируемое время ожидания: 21 минута». Неизвестно, кто распланировал такой график обслуживания, но и через пять минут очередь лишь удлинилась с конца. Хорошо, хоть мне было некуда спешить!

Я стоял у стеклянной стены, смотрел наружу, на будничную суету и лёд, ярко блестевший под солнцем. Всего неделя прошла. Опять был понедельник — а как будто мир стал другим. Но только для меня…

— Да что ж такое?! — воскликнула одна женщина, когда прошло ещё пять минут — но на табло сменилась лишь одна цифра. — Сколько можно?!

— Приносим глубочайшие извинения! — подала голос администратор зала, которая опекала автомат по работе с карточками. — Часть наших сотрудников была отпущена в очередной отпуск, что совпало с эпидемией гриппа…

— Да меня не волнует, что у вас не так! — перебила её недовольная клиентка. — Мне на работу, понимаете?..

Я рассеянно слушал бессмысленную перебранку — очередь от этого не продвигалась, но надо же как-то развлекаться… Раньше я сам куда-то вечно торопился, экономил секунды — ради чего? Были же у меня какие-то планы. Но теперь я даже толком вспомнить не мог, чего хотел и куда стремился. И вправду становлюсь легче, отказываясь от лишнего!

Зазвонил смартфон, отвлекая меня от невесёлых мыслей.

— Хофнеров, я вас слушаю.

— Родион Чарльзович?

— Да, это я.

— Вас из банка беспокоят…

— Так я у вас прямо сейчас стою!

— Вы пришли закрыть счёт?

— Что? Почему? Какой счёт?

— Вы сняли все средства со счёта, и теперь необходимо либо пополнить, оплатив обслуживание в следующем году, либо закрыть.

— Всё?! А когда это было?! — едва не закричал я, так что женщина впереди испуганно обернулась.

— Так, подождите… Семнадцатого декабря в тринадцать пятнадцать. Все средства были переведены на другой счёт, не нашего банка.

В тринадцать пятнадцать прошлого понедельника я как раз узнал, что документов у меня уже нет. Но надеялся на чудо. «Да уж, быстро они работают!»

— Вы знаете, мою карту украли, и я заблокировал счёт, — объяснил я, слегка успокоившись.

— Всё верно, это произошло восемнадцатого декабря в девять часок сорок три минуты утра, — голос у человека был как у очень хорошего робота: гладкий-гладкий.

«Как у камилла», — подумал я и неожиданно для себя самого улыбнулся.

— Вы собираетесь закрывать счёт? — не унимался банковский служащий.

— Что для этого нужно? — спросил я — чисто для проформы.

— Паспорт, — принялся он перечислять, и тут я его перебил:

— Оригинал?

— Разумеется! Также…

— Хватит! Стойте! У меня украли паспорт! Я не смогу закрыть счёт!

— Тогда вам следует пополнить счёт, чтобы автоматически была списана оплата за банковское обслуживание на следующий год.

— А если я не закрою и не переведу?

— В этом случае за вами будет числиться долг. Я обязан предупредить вас, что по истечении месяца с момента неуплаты мы передаёт долг в…

Я отключил телефон и тут же внёс номер в «чёрный список». Хотя вряд ли бы это помогло проблеме! Сотрудник банка будет обязан регулярно сообщать мне о необходимости заплатить, а потом долг продадут в какое-нибудь коллекторское агентство, а уж как они действуют, я представлял. На прошлой работе одна девушка рассказывала, что ей звонили, даже когда она лежала в больнице, и чуть ли не во время родов, а сумма там была какая-то совсем смешная. При чём деньги имелись — просто не было возможность прийти и заплатить…

Грустно усмехнувшись грядущим перспективам (попасть в конвейер этого завода было совсем уж лишнее), я покинул отделение банка, на ходу смяв талончик и зашвырнув его в мусорную корзину. Сзади послушалось удручённое: «Ну, молодой человек!» — и я с запозданием сообразил, что можно было сделать доброе дело и уступить свою очередь кому-нибудь из тех, кто пришёл позже и торопится… Впрочем, какая сейчас разница?

Небо для разнообразия было чистым, ясным, нереально-синим. Ненадолго! К вечеру опять всё скиснет… Я спустился с крыльца, отошёл в сторону, чтобы не попасться под ноги прохожим, и запрокинул голову, наслаждаясь этой красотой. Чистое небо — как знак, что надо улетать. Вот крылья отращу…

«Может, позвонить Хёгенминову?» Но что это даст? «Кто ж их искать будет», — сказал дежурный в полицейском отделении. Деньги перевели на другой счёт, тут же сняли — теперь ищи-свищи! Получалось, что и от этого груза я точно избавился. И что теперь осталось?

Не спеша, я побрёл к метро. Больше у меня не было дел к людям и городу: я был абсолютно свободен (даже если банк считал обратное).

Билет? Ну, приеду я туда — без копейки в кармане, полностью зависящий от милости «принимающей стороны». Начну ходить по учреждениям, доказывая, что я — это я. Точнее, не столько ходить, сколько стоять в бесконечных очередях. Это днём, а ночью — спать где-нибудь в углу. И благодарить за каждый кусок хлеба… Проведу так месяц-два, потом найду где-нибудь (где?!) деньги на обратный билет, вернусь — нищим — и что? Мне негде будет жить, потому что эту квартиру я потеряю, а за новую надо платить месяца за два вперёд. И на что я буду жить во время поисков жилья? А как при этом работать, если будет где?..

Тысячи вопросов без ответа. А главный вопрос: зачем это всё? Ну, ради чего? То, что я хотел — а больше ничего мне и не надо — за деньги не покупалось. Значит?..

Обгоняющие меня люди — они знали, зачем им это всё надо. Они спешили, не задумываясь о конечной точке маршрута. Или просто не умели думать в этом направлении. Но я больше не хотел становиться одним из них. Даже если бы передо мной появился… ну, например Дед Мороз и протянул в качестве новогоднего подарка украденные документы, я бы не взял. Или взял, но не стал бы возвращаться. Никуда. Потому что некуда.

Стоя на эскалаторе, я так ясно представил себе это — чудо, которое мне не нужно… Это чудо. «Лучше отправь меня к Рэю, — вот что я бы сказал этому невозможному волшебнику. — Спасибо за паспорт, но мне нужно другое».

Украденные документы и разрушенная жизнь казались достаточно платой за то, чтобы стать другим человеком в совершенно другом мире. Наверное, подсознательно я давно так считал. Это честно, справедливо, правильно — вот как я думал. И поэтому носил все документы в одной папке, соблазнительно выглядывающей из незастёгнутой сумки, висящей сбоку на плече. Бери — не хочу!

Я больше не боялся признаться себе в этом. Как будто у механизма внутри меня кончился завод, щёлкнули шестерёнки, разогнулись пружинки, и можно было не обманывать себя, что «вдруг случилось». Никаких «вдруг». Я сам этого хотел: потерять все связи с этим миром, чтобы получить возможность отправиться в тот, где Рэй, станция, планета и совершенно иные правила бытия.

Это была как примитивная магия, но я в неё верил. Теперь, когда здесь ничто меня не держит, я мог уйти.

Но как?

Я задержался перед витриной книжного магазина — того самого, где недавно ждал Таню с Даной. Идея зайти и поискать «что-нибудь по этой части» была донельзя смехотворна (хотя у магии-астрологии был отдельный немаленький стеллаж), но что-то задержало меня здесь. Отражение. Видимо, очки опять запотели, потому что в витринном стекле я вдруг увидел не себя, кутающее в зябкое пальто, и не улицу с людьми и проносящимися машинами, а станцию и Рэя. Как будто на «Тильде-1», в одном из просторных коридоров, следуя на работу, на обед или поплавать, он на мгновение остановился, взглянув в зеркальную стену, и увидел меня. А я — его.

Он был совсем рядом — до того реальный, что я едва не помахал ему рукой. А мог бы и закричать… Только что? «Возьми меня к себе!» «Эй, я тут!» Тогда точно заберут к психам. Потому что никто и никогда в такое не поверит. Никто не верит в то будущее, даже автор книги…

Дома, опять вздрогнув от тишины и вспомнив через секунду, что Изя у Тани, я разулся, небрежно скинул верхнюю одежду, прошёл на кухню. Я не завтракал, и вчера тоже обошёлся без еды, поэтому надо было что-нибудь в себя закинуть. Чтобы не заболеть. Раньше я всерьёз волновался об этом, а теперь мне было всё равно. Так что я только попил воды из носика чайника и ушел в комнату.

Голые полки подтверждали: в моей жизни не осталось ничего ценного, о чём следовало бы беспокоиться. Кот у новой хозяйки, и там ему будет хорошо. Книги — у тех, кто любит читать. Деньги украдены, карточка пуста. Работы нет. Из квартиры меня скоро выселят. Даже тоненькая ниточка-надежда, что можно будет что-то начать с Зинаидой, бесповоротно исчезла после ужасного признания.

«Я именно этого хотел? Полного обнуления?»

Да.

— Да, — сказал я вслух и вдруг заметил, что не всё перевёз.

Ну, конечно! Это я отдать никак не мог! Хоть и помнил почти наизусть, но они были как часть меня. «Выше головы!» Затёртые потрёпанные обложки — я же и в метро читал! Да где только не читал… Тома стояли перед монитором. Их не заметили, а я как будто забыл про них, когда утрамбовывал книги в чемодан.

Такое же как будто, как с документами. Никаких случайностей! Подсознание лучше знало, как следует поступать. Надо, наконец, довериться ему.

Я взял в руки первый том, пролистнул начало. Вот Рэй прилетает на «Тильду» — весь перепуганный, полный мрачных предчувствий и при этом скучающий по дому. Вот он узнаёт, что не зря прислан сюда… Знакомые строчки — я так и видел, как он заходит в ту столовую, где было тайное заседание. А потом в игровой комнате по соседству насмешливая Леди Кетаки снимает с него предупреждающий знак. Сад, мальчишки, школа, столовые и бассейн. Полуживой «бэшка», похожий на сгоревшего Терминатора. Суд над Нортосоном, а параллельно — куски истории, которые привели к этому миру.

Моё время там тоже есть, но это самое начало. Толком не разглядеть то будущее в сегодняшнем настоящем. Речи нет, чтобы оказаться там! Разве что какая-нибудь криогенная камера, но это же смешно…

Но я всё равно я хотел туда — и почему-то точно знал, что смогу.

Не раздеваясь, я лёг на продавленный и слишком короткий диван. «Надо бы переодеться в домашнее», — на я же не спать собирался! А что я собирался делать? И есть ли слова для этого?

Чужие вещи, чужая жизнь — я был готов расстаться с ней навсегда. Последний раз я ощущал это всё — неудобный диван, сквозняк из рассохшейся рамы, своё усталое тело. Подумал рассеянно, что так и не записался в бассейн — всё некогда было. А ради чего я так себя ужимал?

На улице темнело, свет я не включал, но так было даже удобнее. «У меня получится», — это было даже не мысль, а что-то инстинктивное, само-по-себе живое, как родник, бьющий у меня в голове, так что не оставалось места для чего-то другого.

Я смогу. Перенестись туда.

Я смогу. Оказаться там.

Я смогу. И ничто меня здесь не держит.

Закрыв глаза, я прислушался к своему дыханию и стуку сердца. Красная тьма перед глазами успокаивала, я ни о чём особом не думал, и лишь слова «заклинания» бились в мозгу.

Я смогу. Перенестись туда.

Я смогу. Оказаться там.

Я смогу. И ничто меня здесь не держит.

Это так просто, когда нечего нет! Как будто тебя самого нет. А значит, ты можешь быть где угодно. И не надо так сильно цепляться за реальность: она всё равно рано или поздно кончается. Вместе с жизнью.

Я смогу. Перенестись туда.

Я смогу. Оказаться там.

Я смогу. И ничто меня здесь не держит.

Ключ

…И я сел на постели, хватая ртом воздух. Передо мной была стена, сложенная из листьев и стеблей, и первые несколько минут я не видел ничего другого. Потом начал различать то, вблизи, и на фоне «леса» увидел бледно-зелёные с белым комбинезоны. «Медицинские комбо, — вспомнил я описание. — У них был именно такой цвет…»

— Наконец-то! — вздохнули совсем рядом, и я услышал, как кто-то всхлипывает.

Девушка.

«Зере», — в памяти всплыло имя, но почему-то я не мог понять, кто она мне. И кто я?

Я посмотрел на свои ладони — они были мои, обычные, человеческие. Вот крошечный шрам под указательным пальцем… «Тренировка… С Чарли…» Дальше не вспоминалось, но почему-то я точно знал, что это первый шрам. А ладони точно мои.

Что я ожидал увидеть?! Совершенно неосознанно я поднял правую руку к затылку, потрогал там — и не обнаружил ничего, кроме кожи и щетины выбритых волос. И это должно было взволновать, но почему-то я беспокоился о другом.

«А как же там? Изя — кто будет заботиться об Изе? Таня? Значит, я больше его не увижу?»

Я обернулся назад, как будто ожидал обнаружить дверь в тот другой мир, где у меня остались обязательства — хотя бы перед котом… Но сзади была лишь внутренность медицинской капсулы: простыня с узорчатыми листьями, подушка с пальчиками массажёра — и больше ничего. Значит, это был сон?!

— Ну, ты нас напугал!

Этого голоса я не помнил — и человека тоже. Полный негр с седыми висками. Добрые глаза. Глубокие морщины. Врач?

— Как себя чувствуешь?

Надо было что-то ответить, но я боялся — как будто первое произнесённое слово разрушит… что? Ту реальность? А разве не этого я хочу? Чтобы всё прошло, как страшный сон… Но что если это и было сном?

И вдруг меня как будто что-то ударило: я понял, что у него получилось! Я — это он, и он — это я, и всё хорошо. Он — я — смог перенестись. Случилось невозможное, и он стал мной, точнее, я был им — и стал собой… И теперь я буду жить так, как он всегда мечтал. Теперь я буду жить за двоих, точнее, я буду просто жить полной жизнью.

Неосознанно я потряс головой, пытаясь избавиться от тревожащей картины, которая вставала перед глазами: Родион спит беспробудным сном — безвольный, полностью зависящий от окружающих людей. Хозяева, пришедшие в квартиру второго января, даже подумывают о том, чтобы уничтожить тело, но боятся последствий — и вызывают скорую. И милицию. Прибывший Хёгенминов сообщает о потере документов и заключает: «Переволновался». Родиона — меня — перевозят в больницу, ставят диагноз, до конца не веря, что это не таблетки, не передоз или что-нибудь такое: после Нового Года экспериментаторы и самоубийцы попадаются часто… Дежурные средства не помогают. Для экспериментальных нужно согласие родных, а их никак не могут найти: запрос по месту прописки остаётся без ответа. Родион тихо угасает в палате в окружении таких же безнадёжных больных. Но не подозревает о своём положении, наслаждаясь бесконечной фантазией. Каждая минута — за день, и у него ещё много тех минут! А потом мы кончимся вместе, и там отключат умершее тело, а здесь я просто умру…

— Ты восемь дней провалялся в коме, — сказал доктор и вдруг погладил меня по голове, как кота. — Никто не ожидал… Тебе сделали операцию, удалили предохранитель, и вдруг ты… Рэй, ты помнишь, что было?

— Было голосование, — ответил я, услышал свой голос — и та, другая жизнь, отодвинулась ещё на полшага. — Чтобы удалить… мою кнопку… И все… единогласно… Только сто двенадцать воздержавшихся…

— Правильно, сто двенадцать… Хорошо, помнишь детали, цифры. А людей?.. Зере, перестань уже лить слёзы! Он уже очнулся — сейчас-то что рыдать?

— Я от счастья, — ответила она — и я повернулся в её сторону, осознав, кто рядом со мной.

— Людей тоже помню, — я улыбнулся и ощутил знакомую радость от того, что вижу Зере.

Её не было в моём сне. Или она была, как и другие, только я не сумел узнать её? Ну, уж нет — я не мог её не узнать! Я бы различил её лицо и голос её в любой толпе!.. Даже если там была реальность, а здесь сон, здесь — это значит с ней, что безусловно лучше…

— Можно я тебя обниму? — попросила Зере.

— А что, есть варианты? — и я сам обнял её, а потом посадил к себе на колени, потому что так было удобнее.

— О! Они уже обнимаются! Значит, всё в порядке! — раздалось со стороны двери — и я увидел Главу Станции Ниула Ярхо со счастливой улыбкой на губах.

И, кажется, что-то в глазах блестело, но он быстро вытер лицо предплечьем.

— Рад тебя видеть, — я протянул ему руку, не выпуская Зере из своих объятий.

— Взаимно, — мы обменялись рукопожатиями, и тут я окончательно проснулся.

Морок развеялся, и странный сон, такой пугающе подробный, растаял, словно свежевыпавший снег на горячем коллекторе. Как только можно было принять ту жизнь за реальность?! Кошмар, бред, ад, как его представляли люди прошлого… А настоящая жизнь — вот она, и не может быть других вариантов. Я слишком много думал об истории, пытаясь представить, с чего всё начиналось — и представил на свою голову…

Восемь дней комы — да уж, у меня было время всё навоображать! К счастью, всё кончилось. Да ничего и не было! И быть не могло!

— Я очень, очень, очень рада… — прошептала мне на ухо Зере.

Глава Станции смотрел на меня с улыбкой.

«А что бы с ним было, если бы я не проснулся?» Но представлять себе такие перспективы точно не хотелось. Я проснулся. Можно жить дальше.

— Ты что-то видел? — спросил, нахмурившись, врач. — Должен был что-то видеть — мозг у тебя точно не спал!

— Видел, — ответил я. — Что-то. Уже не важно.

КОНЕЦ ДЕЛА № 10
Загрузка...