Высокие тополя

КАТАСТРОФА

Тасю Дедову назначили бухгалтером Тархалинского леспромхоза. В отделе кадров сказали ей, что из Тархалы прибыл рабочий Елкин и не сегодня, так завтра должен поехать обратно в леспромхоз.

Тася нашла Елкина в отделе снабжения. Это был приземистый парень с толстым носом и толстыми губами. Он все время улыбался. Улыбка его была недоброй. Тасе всякий раз казалось, что Елкин хочет выпалить что-то ехидное.

В прошлом году приезжал он в контору и почему-то все время обращался только к Тасе. Она забыла фамилию, но лицо и улыбка его сразу вспомнились ей.

Лучше бы, конечно, ехать одной, но не так-то просто добраться до Тархалинского леспромхоза: дороги размыло, а навигация еще не открылась, говорят, в низовьях Оби лед стоит.

Был конец апреля. Где-то на юге уже цвели цветы, а здесь дул студеный пронизывающий ветер, в чащобах и оврагах еще лежал снег, по ночам дороги покрывались игольчато-острой ледяной коркой, и было сумрачно вокруг, неуютно.

До леспромхоза триста двадцать километров, по масштабам сибирским не очень-то большое расстояние.

Они устроились на попутном грузовике: Тася сидела в кабине, а Елкин наверху возле высокого тяжелого ящика, который все время передвигался по кузову, угрожающе погромыхивая.

На втором десятке километров у Таси уже болела голова, и каждый толчок грузовика режущей болью отдавался в мозгу, от запаха бензина мутило и было страшно подумать, как протянет она оставшиеся триста километров. Вся история с переездом казалась ей теперь глупой. Шофер, мужчина с грубым лицом, был мрачен, как черт, и молчал, как немой. А Елкину там, наверху, наверное, совсем худо. Ишь, как отплясывает, постукивает сапожищами-то. Замерз. И она страшно удивилась, услышав, что он поет.

Они выехали перед рассветом и ехали все утро, весь день, сделав лишь одну остановку, чтобы тут же в машине поесть всухомятку.

В сумерки в низине, затопленной водами, машина застряла. За дорогу она много раз застревала, но ее удавалось вытаскивать. А сейчас села намертво, накренившись, как подбитая.

Часа через два мокрые, грязные, обессиленные, шли они по дороге, оставив машину в воде. Тасе казалось, что земля качается, и мучительно хотелось сесть. Блекло-серые цвета ранней северной весны утомляли и раздражали ее. И еще какое-то непонятное чувство овладело Тасей: как будто бы слилась она с этой страшной дорогой и не только ногами, а всем существом своим ощущает, где дорога тверда — танки пройдут, где покрыта скользкой жижей — тоже крепкая земля, а где сверху твердовата вроде бы, однако настораживайся — под тобой трясина.

— Вас Тасей звать? — спросил Елкин. — Мою бабку тоже Таисьей звали. Что-то кислое напоминает.

— Кто напоминает?

— Имя ваше — Тася.

— Глупости.

Елкин подшучивал, и это не нравилось Тасе. Она любила людей серьезных и саму себя тоже держала в строгости.

Пока она отдыхала и просушивала одежду в деревенской избе, Елкин с шофером сходили к председателю колхоза, и из деревни поехал трактор вытаскивать грузовик.

Ужинали в чайной. То был простой деревенский дом с сенями, маленькими оконцами и высоким порогом. Пол скользкий, жара, как в тропиках, и острый запах кислых щей. За столиками сидело человек пять-шесть.

— Все пухнешь, Марья, — сказал Елкин толстозадой, краснощекой буфетчице. — Королевская жизнь у тебя, ядрена твоя палка. В тепле, на дармовом хлебе и работенки почти никакой. Он причмокнул от удовольствия.

— Эх ты, сатана несчастная! — ответила буфетчица. Голос грубый, сердитый, а сама улыбается. — Я ишо за прошлогодние насмешки твои с тобой не рассчиталась.

— Так это же не насмешки. Это же натуральный факт, что ты каждый год по пуду прибываешь.

— А ты чё вешал, поднимал меня?

— Поднимешь тебя. Раз поднимешь, второй раз поясницу не разогнешь.

— Не язык у тебя, а помело.

— И не даром, я тебе скажу…

— Скажи. Договаривай давай.

— Не даром ты, Марья, трех мужьев уморила.

— Что? — у буфетчицы задергалась левая подглазница. — Каких это трех мужьев ты мне приплетаешь? Ты откудов взял этих трех мужьев?

Посмеиваясь и покачиваясь, будто пьяный, Елкин прошел к окну и сказал девушке, сидевшей за столом:

— Не чавкай, некультурно.

— Пошел-ка ты знаешь куда? — девушка опасливо отодвинулась в сторону.

Тася всем своим видом старалась показать, что с Елкиным знакома только официально.

Елкин принес бутылку вина и, стакан за стаканом выпив его, крикнул буфетчице:

— У меня все челюсти свело от твоей кислятины. Несерьезный ты человек, Марья. Серьезные люди спиртом и водкой торгуют.

— Мели Емеля — твоя неделя, — отозвалась буфетчица.

— А языкастый же, прыткий же ты, — сказал длинный и гибкий, как лоза, парень, проходя мимо Елкина.

— Прыткость она, милок, в каждом нормальном человеке есть. И только в дохлятинах прыткости нет.

Парень остановился, проговорил:

— Так, так. Ну, а еще чего скажешь?

— Скажу, что ты молодец. Если ты не молодец, то и свинья не красавица.

— А ну выйдем на улицу, поговорим.

— После ужина давай. На голодный желудок и разговор не разговор.

— Трусишь?

— Я-то!

— Ты-то.

Елкин улыбался и почти дружески смотрел на парня. Тася подивилась его выдержке.

Она сидела, не двигаясь, упершись взглядом в тарелку со щами. За окнами подвывал ветер, и было слышно, как булькает вода, видимо, начался дождь.

В чайную ввалился шофер: весь мокрый, пошатывавшийся от усталости.

— Амба! Намертво сел, дня на три ремонту.

— Значит, надо пить, — махнул рукой Елкин. — Грешно ничего не делать.

— Что верно, то верно.

До чего же много ели они: щи, пельмени, кашу, винегрет, селедку — все без разбора и без конца пили. Ругались: «Черти еловые», «Ядрена твоя палка», «Елки-моталки». Вроде бы цензурно, а слушать противно.

Сидели, пока чайную не закрыли. Перед закрытием хотели взять еще одну бутылку вина, но буфетчица зашумела:

— Хватит. И так четыре бутылки выдули.

На улице была тьма кромешная и лил дождь. Тасины боты наполнились скользкой жижей, мокрая холодная одежда прилипла к телу. Тася вся мелко дрожала.

— Долго, видно, куковать здесь придется, бей его в нос, — с веселым смешком проговорил Елкин.

— Завтра может и не быть дождя, — сказала Тася.

— Дождь-то он может и не будет, а по дороге-то и на тракторе не проберешься. Кумекать надо, лапушка ты моя. — Он попытался обнять ее.

— Куда мы пойдем? — сказал шофер.

Они даже не знали, где будут ночевать.

— Пойдемте в гостиницу, — предложила Тася.

— Какая же здесь гостиница, золотуша ты моя, — хохотнул Елкин.

Они устроились на ночлег на окраине деревни у стариков-колхозников. Тася с любопытством рассматривала древние грубые скамьи, божницу, никогда не виданные ею полати.

Почти, по середине прихожей, служившей одновременно и кухней, стояла железная печка. В ней горели дрова. Труба осатанело гудела и выла. Елкин сушил над печкой рубаху, выпятив голую грудь, густо поросшую черными волосами, и рассказывал, как зимой сунул он кого-то в сугроб — только ноги одни виднелись. Он был не очень пьян, этот Елкин. А шофера развезло, тот дремал, сидя на полене, и Елкин то и дело толкал его в плечо.

— Нехорошо, вы ведете себя. — Тася сказала несмело, почти шепотом, уверенная, что он сгрубит в ответ. Но Елкин засмеялся:

— Глазищи-то какие у ней черные-пречерные. Так и блестят, так и стреляют. Ух!

Спали хозяева дома — старик со старухой. Забылся мертвецким сном на полу на тулупе шофер. Затухла печка. Тася лежала на кровати. Что-то не спалось ей, но она закрывала глаза, показывая, будто засыпает. А Елкин с папиросой в зубах терся возле и, видимо, стараясь казаться умным и вежливым, говорил:

— Что касательно полезности наших мест в отношении здоровья, то глядеть на это следует с положительной стороны. Люди у нас крепкие по здоровью, а особенно по нервности, и в этом сто очков вставят всяким там городским гаврикам и очкарикам. Особенно если на выносливость дело станет.

О, боже, как он надоел ей. Глаза прилипчивые, нос смешной — кривой, толстый, подбородок тяжелый, квадратный, губы оттопыренные.

— Оставьте же вы меня! — чуть не плача проговорила Тася.

Когда он вышел во двор, она вскочила с постели и залезла на печь. Хотела забраться на полати да что-то устрашилась. На печи валялось пар пять валенок и рваная одежонка. Кое-как примостившись и чувствуя странный покой и уют, она задремала.

Временами ей казалось, что кто-то входит в избу, выходит из нее, ругается, гремит опрокинутыми ведрами. И просыпаясь, вглядываясь в немую тьму избы, не могла понять — во сне чудились ей эти звуки или она слышала их наяву. А потом уже было явно нереальное. Будто сидит она в чайной с дружком своим бывшим, который на ее подруге женился. Он любовные слова говорит, прощения просит и вдруг грубо дергает ее за руку «Эй, ты!»

— Эй, ты, соседка, вставай давай! — слышит она голос Елкина.

Елкин стоит возле печи. Он в полушубке, сапогах и шапке. По избе ходит старуха-хозяйка и что-то бормочет себе под нос. Окна закрыты чернотой ночи.

— Сейчас катер пойдет. Почти до места допрет. Одевайсь живо, слышь!

Еле передвигая ноги, на ходу засыпая, бредет она вслед за Елкиным по вязкой грязи, проваливаясь в ямы и канавы. Берег реки обрывист, далеко внизу, как в бездне, светятся огоньки катера, создавая над водой синеватое сияние.

На катере везде наложены ящики, а между ними спят вповалку, храпя, мужчины и женщины — негде ногой ступить.

— Эй, золотце самоварное, — Елкин пнул в спину толстого мужика. — Освободи-ка место для дамочки.

— Ты чё делаешь? — завопил мужик неожиданно визгливым бабьим голосом. — Ты чё пинаешься?

— Освободи, говорю, будь вежлив, а то возьму вот за загривок и в воду.

— Да это что за люди такие? Что за дерьмо такое, господи прости. Эй, кто здесь есть?! Матросы!

— Не троньте его, бога ради, — сказала Тася.

— Ишь разжирел, — сердито ворчал Елкин. — На его бы месте мы вдвоем улеглись.

Они пристроились у борта на ветру. Тася обмотала шею полотенцем, а ноги вместе с ботами укутала халатом и старым платьем. Сжалась. Думала невесело, что плыть придется всю ночь, все утро, почти до обеда. Хоть бы дождя не было.

Катер шел ходко, в свете огней катера грустно поблескивала вода, дегтярная чернота неба, придавившая землю, была матовой. Чуть проглядывались возвышения на берегу, и нельзя было понять, то ли деревья это, то ли дома, то ли холмы.

Тася засыпала сидя. Елкин что-то говорил ей, смеялся, размахивая руками. Вот он грубо хлопнул ее по плечу, толкнул сапогом:

— Интеллигенция.

Тася не хочет улыбаться, а улыбается, лишь бы он оставил ее в покое, дал бы поспать. Так хочется спать. А уж в леспромхозе, там она будет другой.

Ночи не было конца. Тася то и дело просыпалась и, сжимаясь от холода, вновь засыпала. В бок ей упиралось что-то острое, но не было сил встать и устроиться лучше. Елкин спал, запрокинув голову, и было слышно, как с присвистом храпит он.

Лишь на рассвете заснула она беспробудным сном смертельно усталого человека.

…Она не могла потом рассказать подробно, как все это произошло. Все было словно в дурном сне, будто в бреду. Что-то со страшной силой ударило ее в спину, и она куда-то полетела, слыша оглушающий пронзительный скрежет металла и хруст ломаемого дерева. Ледяная вода вмиг поглотила ее. Захлебываясь, Тася взмахнула руками и вынырнула. Река несла ее, ударяя волнами, тесная намокшая одежда и обувь тянули ко дну. Сзади кричали истошно нечеловеческими голосами мужчины и женщины. Тася не умела хорошо плавать и от страха и холода тоже что-то кричала. Было уже немного светло, и накрапывал дождь.

— Таисья! — услышала она надсадный, прерывистый голос Елкина. — Таисья!

Он плыл слева от нее, держа спасательный круг, и как-то странно подгибал шею и дергал головой.

— Н-на! — он бросил круг. Тася ухватилась за него. Повернулась к Елкину, но того не было на воде.

На рассвете, когда все пассажиры крепко спали и клевал носом штурман, катер на повороте реки столкнулся с самоходной баржей, груженной строевым лесом. Удар был страшен: баржей пробило корпус катера, люди, разместившиеся наверху, попадали в воду, и многих ранило.

Тело Елкина выловили днем неводом. Вызванный из ближайшего поселка врач осмотрел труп и сказал, что Елкина ранило в спину, ударило чем-то в голову, и ему было трудно держаться на воде.

Он лежал на берегу. Перед отъездом (к месту катастрофы подогнали два катера) Тася подошла к Елкину, постояла, поглядела и, стремительно наклонившись, поцеловала его холодную, все еще мокрую голову.