Высокие тополя

ВЫСОКИЕ ТОПОЛЯ

Паровоз загудел. За окном вагона мелькали темные деревянные домики, потом поезд врезался в плотную кучу светлых многоэтажных зданий и выскочил на широкую открытую станцию.

В вагоне стало шумно. Рыжий парень в клетчатой тенниске надоедливо толкал Степана чемоданом и говорил со смехом:

— Жми, братцы, жми!

Степану было радостно и почему-то немного грустно.

Он долго стоял на привокзальной площади. Когда-то здесь был сквер с фонтаном, забросанный бумажками, хлебными корками. Под кустами стояли кособокие скамейки, на которых пассажиры закусывали, выпивали и даже спали. Сейчас о сквере не было и помину.

На площади блестели автомашины. У вокзала расхаживали голуби.

— А хорош город летним утром, — сказал рыжий парень, подойдя к Степану. — Особенно если солнышко пригревает и на улицах много девичьих мордашек. Красивые девушки сильно украшают город. Как вы находите?

В другое время Степан охотно поддержал бы этот разговор, но сейчас ему хотелось побыть одному. Пробормотав: «Да уж не обезображивают, конечно», он быстрой, уверенной походкой старожила пошел через площадь.

В гостинице Степан занял койку, выпил в буфете воды и вышел на улицу. У нового пятиэтажного дома, расположенного наискось древней постройки с заколоченной дверью и выбитыми окнами, он остановился. Поглядел вокруг, подошел к двум высоким тополям, растущим возле дома, и задумался.

…Это случилось четыре года назад. Степан работал тогда заведующим производством промысловой артели «Первое мая», которая ремонтировала квартиры, изготовляла столы, табуретки, тумбочки и всякую другую мебель. Выдвинул его на эту должность председатель артели Кошелев. И, надо сказать, Степан стоил того. Он был хорошим столяром и организовать людей на какое-либо дело умел. Правда, знаний недоставало, но зато энергии было хоть отбавляй.

Он подружился с Кошелевым и частенько приходил к нему на квартиру. Выпивали. Когда Степан, захмелев, пел громким «козлиным» тенором заунывную песню или лихо отбивал «Яблочко», Кошелев говорил с восторгом:

— Молодец! И это умеешь.

Выпивки становились все более частыми. Сперва Степан пил красное, «за компанию». А потом, к удивлению своему, стал выпивать за раз пол-литра водки. К винцу потянуло. Вечером, уходя домой, думал: «Только опохмелюсь, чтоб голова не шибко болела». Но за одной стопкой опрокидывал другую и вновь напивался. Выходил на работу с похмелья. Был раздражителен, вял. Дела пошли худо. А Кошелев успокаивал:

— План вытянем, не бойся. Можешь на меня надеяться.

И посмеивался. Он вообще был странным человеком. Когда сильно хмелел, приносил из кладовки деревянный метр и, показывая руками расстояние от одного до семидесяти сантиметров, говорил:

— Я тебя, милуха, просветить хочу. Слушай да набирайся разуму. Будем считать, что в эту вот мерку укладываются так называемые нормальные отношения между людьми — хорошая работа, приличное поведение в семье, общественных местах и так далее. Сюда же относится все то, что осуждается обществом, но не является уголовно наказуемым: стремление поменьше поработать и побольше заработать, втереть очки начальству, поблудить втайне от жены и прочее в этом духе. Выше цифры семьдесят идут дела, за которые снимают с работы, привлекают к товарищескому суду, а на отрезке с девяноста до ста сантиметров садят в тюрьму. Так вот, милый Степа, надо свободно разгуливать на всех семидесяти сантиметрах, лишь изредка, когда это выгодно, перешагивать цифру семьдесят и никогда не приближаться к цифре девяносто.

— Что, что? Расскажите-ка снова, — попросил Степан.

Кошелев повторил свои слова.

Степан возмутился:

— Слушайте, что вы говорите?!

— Эх, молодо-зелено! — смеялся Кошелев. — Молодо-зелено. Ничего-то ты не понимаешь, дурашка. Давай-ка лучше спляши.

Кошелев выпивал за вечер до литра водки и уходил в спальню не пошатываясь. Но однажды его развезло. Он сидел, наклонив голову над столом, и, противно выпячивая тонкие губы, выкрикивал заплетающимся языком:

— А знаешь, что без меня ты ничтожество? Нуль без палочки! Завпроизводством. А кто тебя выдвинул? Кто? Я! А почему? Ты знаешь? Потому, что ты безропотен. Да, безропотен. С тобой мне легко.

К несчастью, Степан в тот вечер тоже был изрядно пьян и буйно настроен. Он обругал Кошелева и назвал гадюкой. Тот схватил Степана за грудки и, надо сказать, довольно крепко. Степан отшатнулся, но руки противника держали его. Тогда Степан ударил Кошелева по уху и сбил его с ног.

И все бы обошлось миром, но подскочила со скалкой теща Кошелева. На шум прибежали соседи, они позвали милиционера.

Степан был осужден.

И помнит он хорошо: когда его вывели из суда, бросились в глаза ему вот эти тополя… Ветер понуро раскачивал их листья, они будто сочувствовали Степану.

…Переулок кривой, узкий. Посредине — пыльная ухабистая дорога, по краям дощатый тротуар. В центре переулка высокий глухой забор из досок, из-за которых выпячивается железная крыша с трубой. Забор зеленый, крыша красная. Над трубой железный петух.

У ворот крепкий деревянный настил. Степан вошел в калитку и отпрянул назад. Натягивая ошейник, стараясь дотянуться до человека, глухо гавкала собака.

«Другая, та была поменьше и не такая злая, — подумал Степан. — И веранду какую большую построили, черти».

От забора тянулись удивительно ровненькие грядки, в пышной зелени виднелись крупные спелые помидоры и огурцы. Таким огород выглядел и несколько лет назад. Здесь было все, что растет на огородах, даже цветная капуста, салат и петрушка.

В глубине двора стоял пятистенный дом с резными раскрашенными ставнями. За ним виднелся яблоневый сад. От калитки вела к дому дорога, выложенная битым кирпичом.

Степан заметил на задней изгороди колючую проволоку и подумал: «Как в тюрьме».

На крыльцо вышел пожилой крепкого сложения мужчина в синей рубахе навыпуск. Он был взлохмачен и смотрел угрюмо.

Собака рвалась с цепи.

— Здравствуйте, Лука Елизарович!

Степан улыбался во все лицо. Лука Елизарович помедлил несколько секунд и сказал небрежно:

— Здравствуй!

— Вы не забыли меня?

— Забыть, положим, не забыл. Что скажешь?

— Пришел вот… Давненько не был.

— Давненько! А мы по тебе, откровенно скажу, не шибко соскучились.

Степан перестал улыбаться.

— Я же ведь вежливо…

— Да и я стараюсь вежливенько. Нечего нам с тобой, Поляков, в прятки играть. Ты же ведь не ко мне пришел. Какие-такие у меня и у тебя общие точки соединения? А сестры дома нету. Так что бывай здоров! А то у меня и без тебя дел по горло.

— Где она?

— Уехала. Далеко и надолго. Совсем из города уехала.

Степан подошел вплотную к крыльцу и проговорил тихо и упрямо:

— Мне надо поговорить с Лизой, слышите? Я перед ней ни в чем не виновен.

— Еще бы!.. — протянул Лука Елизарович. — Так бы я и разрешил тебе виноватым перед ней сделаться.

Он стал поправлять половичок, разостланный на крыльце, перекладывать с места на место ведро, коромысло, галоши, показывая этим, что гость его не интересует.

— Я сейчас не пью, — сказал Степан. — И зарабатываю хорошо. Даже в вечернюю школу поступил учиться. Читаю… и все такое.

— Лизу ты все же не трогай. Она скоро должна выйти замуж. Не к чему девку расстраивать. Ей сейчас не до тебя, да и жениху неприятно. А он, жених-то, по всем статьям подходящий парень и хочет видеть невесту в полном своем приличии.

— Неправда! Вот уж по каждому вашему слову чувствую, что неправда. Зачем вы неправду говорите?

— Ну, может, и не выдаем еще. Только тебя это не должно касаться. Тебе-то чего от Лизки надо? Объятий да поцелуйчиков? Или я ошибаюсь — хошь осчастливить ее, с собой увезти в холодное общежитие с клопами. К уголовникам в компанию. Куда как здорово будет! Умом-то не берешь, так хоть нахальством.

— Эх, вы! — покачал головой Степан. Его все больше и больше разбирала злоба, но он старался держаться. — Все у вас как-то не так, как у людей. Раньше вы меня тоже не любили, но говорили со мной как с человеком.

— Старею. Грубею. Ну, у меня нет времени балясы точить. Ходить сюда я тебе запрещаю. Ступай! Плотнее прикрой калитку.

— Где Лиза и когда придет? — крикнул Степан, выйдя из себя. — Ты слышишь?!

— Не кричи, — медленно и тихо проговорил Лука Елизарович. — Здесь мой дом, здесь никто не смеет на меня кричать. Выйдешь на улицу и упражняйся себе, пока милиция не подойдет.

— А и шкура же ты!

— Потише!

— Я и не думал, что ты такая поганая шкура!

Лука Елизарович казался совершенно спокойным. Только перестал смотреть на Степана. Спустившись с крыльца, он неторопливо и деловито пошел к собаке.

— Ах, дрянь! — бормотнул Степан и бросился к калитке.

Коротко и угрожающе звякнула щеколда, спущенная с цепи собака, рыча, тяжело ударила лапами в калитку.

— Ах, дрянь! — снова сказал Степан и посмотрел на руку, которая дрожала. «Соврал бы потом, что от хулигана оборонялся и потому собаку спустил, — подумал он. — Такие-то вот добропорядочные скоты всегда из воды сухими выходят».

Лука Елизарович напомнил ему чем-то Кошелева.

Он долго ходил по переулку, ожидая Лизу. Старик из ближнего дома сказал ему, что она по-прежнему работает на судостроительном заводе и приходит в пятом часу. Стрелка часов пододвинулась к пяти, а Лизы все не было.

Степан выкурил три папиросы подряд и начал считать шаги. Ему уже казалось, что он проглядел, когда Лиза вошла в калитку и от того все больше и больше хмурился. Какая-то старая тетка, просунув голову между цветами на окне, подозрительно поглядывала на Степана. Беспрерывное хождение по переулку становилось нелепым. Степан вышел на соседнюю улицу, остановился у магазина и немного спустя услышал возглас:

— Батеньки, кого вижу!

Возле Степана стоял нагруженный свертками Николай Маркелович Романов, исполнявший в артели обязанности бригадира штукатуров. Это был строгий старик. Парни и девушки, которыми Романов командовал, в шутку прозвали его Николаем Третьим.

— Ну, где пришвартовался? Как работаешь?

Степан сказал, что живет на Крайнем Севере, почти у Карского моря. Устроился столяром. Работа нравится. К Первому мая Почетную грамоту дали. И вообще дела идут полным порядком.

— Столяр ты, Степа, стоющий. Что говорить. Артельку-то нашу ликвидировали. Слыхал? Через год после того как тебя…

— Посадили.

— Да. А Кошелева выгнали с работы еще раньше. Злоупотребления какие-то у него нашли. Шуму было! Судить хотели, да не стали чего-то. В Казахстан, говорят, перебрался. А я в строительно-монтажном управлении. Четырнадцать месяцев осталось до пенсии. Многие наши артельские на мебельную подались.

— Завтра пойду к ним. Я ведь переписываюсь с ребятами.

— Слушай, Степа, говорят в тюрьме-то поблажки стали. Постели, как в доме отдыха, и все такое.

— Не больно-то…

Старику хотелось основательно поговорить обо всем. Он вынул кисет, потому что, как известно, без курева и беседа не беседа, но в это время мимо них прошла белокурая девушка. Степан изменился в лице.

— М-да, — крякнул старик и заторопился. — Ну, я пошел, помидоры поливать надо. Так ты заходи в СМУ. А то, может, домой заглянешь. Мичурина, одиннадцать.

Степан подбежал к девушке и сказал:

— Здравствуй, Лиза!

Она вздрогнула и побледнела.

— Здравствуй, — повторил он и жалко улыбнулся.

Лиза смотрела на него с любопытством и некоторым испугом.

Он отметил, что она почти не изменилась за эти годы. Те же чистые глаза, так же по-монашески гладко причесаны волосы. Только похудела немного и в губах некоторая суровость обозначилась.

— Приехал вот… Не ждала, наверно. Раньше не мог. Поработать хоть немножко надо было. А езды досюда с пересадкой почти четверо суток. Ты чего не отвечала на письма? Нынче я только одну открытку от тебя получил, в январе. И все. Я уж и ребят просил разузнать о тебе. Но они ничего толком не ответили. Только намекнули, что, мол, она, по всему видно, паренька завела. Может, и в самом деле парень есть и я зря приехал?

«Не тот он, — думала Лиза. — Что-то новое в нем, хорошее или плохое, еще не знаю, но есть что-то новое». — «Молчит, значит, в самом деле завела дружка», — мелькнуло в голове Степана, и он нахмурился. «Нет, тот же, тот!» — решила она.

— Ты не хочешь ответить?

— Мне неинтересно знать, что думают твои дружки.

— Это, Лиза, не ответ.

— Ну, что ж, могла и завести. Я ведь с тобой не венчалась!

Он вздохнул.

— Слушай, Лиза. Ты ведь знаешь, что всегда нравилась мне. Но я только потом понял, какая ты… Верь не верь, а на Севере у меня все думки были только о тебе. Прямо любопытно.

— Что тебе любопытно?

— Да, вот это… И теперь вот ехал и представлял, как мы с тобой встретимся.

— Ну?

— Не так все, казалось, будет.

Хмыкнув, она порывалась сказать что-то резкое, но передумала, вздохнула и спокойно заговорила:

— А как? Как бы тебе хотелось, чтоб встреча была? Ты вспомни только… Я бегала за тобой и ждала, все ждала, дура, когда ты позовешь меня куда-нибудь погулять. Совсем девчонкой была. А ты приходил пьяный, как сам говорил «на взводе». Хвастался, что девушки за тобой бегают. А я, дура, переживала… Смешно теперь, а было… Прямо смешно. А помнишь, незадолго перед тем, как тебя посадили, как ты обозвал меня?

Она посмотрела на него в упор.

Он молчал, и Лиза добавила:

— Ведь чепуха какая-то была. Даже вспоминать не хочется…

«А все же она хорошая, — подумал Степан. — Глаза-то какие усталые. Оказывается, изменилась… Не та совсем Лизка, которую обижал постоянно».

— Письма писала, но тебя жалеючи. Не хочу врать.

— Жалеючи?

— Да. Хорошо, что брат не догадывался, а то бы он выгнал меня из дому.

— О брате твоем особый разговор. А я вел себя так, потому что пил. А сейчас я не пью. Бросил, совсем и окончательно. Вот чесн-слово. Мне бы поговорить с тобой, Лиз. Пойдем, пройдемся. Или, может, в кино сходим? Заодно и поужинаем где-нибудь. А? Лиз? — он взял ее за руку.

Она осторожно высвободила руку.

— Ну, говори, что у тебя!

Он хотел сказать, что твердо намерен забрать ее с собой на Север, так как не может жить без нее. Но Лиза смотрела холодно, и говорить расхотелось.

Они стояли молча минуты две. Потом она спросила, видимо, пожалев его:

— Надолго приехал?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Дня-то три пробуду.

— И обратно на Север?

— Обратно.

— Поживи. Город посмотри, давно не был.

Степан понял, что она не поедет с ним.

— Ну, пойдем, хоть до калитки я тебя провожу.

— Проводи.

Он прожил в городе четыре дня. Побывал у приятелей, заходил в строительно-монтажное управление к Романову. И каждый день поджидал у завода Лизу, но увидеть ее ему удалось только раз. Оказывается, она выходила не через центральную проходную.

В тот день Лиза была грустна. Мало говорила. Задала ему несколько незначительных вопросов: какая погода на Севере, долго ли ехал на пароходе и на поезде. Потом спросила:

— А с жильем как устроился?

Зимой Степан жил в общежитии, а к лету ему дали комнату. Лиза поинтересовалась, в какую сторону окна у комнаты. И добавила, улыбнувшись:

— Хотя ведь у вас круглый год зима, полярные ночи и вьюги. Так что все равно куда окна.

Разговор обрадовал Степана. Но Лиза тут же сказала:

— Одному-то и комнаты вполне достаточно.

Они помолчали.

— Сперва-то, как тебя увезли, и поревела ж я, — проговорила она задумчиво.

Он предложил:

— Давай сходим в городской сад или возле реки побродим. Надо же нам в конце концов потолковать по-человечески.

Она отказалась.

В гостинице Степан долго припоминал разговор с девушкой. Соседей по комнате не было. Где-то далеко внизу слышались приглушенные голоса. Думалось легко. Постепенно он пришел к выводу, что надо еще раз и обстоятельно поговорить с ней.

Вечером Степан больше часа ходил по переулку, где жила Лиза, и никак не решался зайти во двор. Ему все казалось, что Лиза вот-вот выйдет из калитки, но она не выходила. За изгородью бегала на цепи собака. Изредка накрапывал мелкий редкий дождь. Было хмуро, как осенью, и в переулке не показывалось ни одной души.

Степан купил в магазине папирос, и когда снова зашел в переулок, калитка у Лизиного дома была открыта. Во дворе стояла старуха в залатанной кофте. Из кармана кофты торчала длинная тряпка. Сзади старухи виднелась синяя рубаха Луки Елизаровича. На секунду Степан почувствовал в ногах противную дрожь. Сплюнув, он зашагал нарочито громко и широко.

— А мне, если хошь, совсем не жаль ее, — донесся до Степана хрипловатый, насмешливый голос Луки Елизаровича. — Пущай каждый день лупит ее. Чего не смотрела, за кого выходила?

«Дрянь какая… — мысленно обругал Луку Елизаровича Степан. — А еще думает, что он лучше других».

Ночью Степан писал письмо Лизе. В письме он был откровеннее и не стеснялся сказать, как он крепко любит ее и хорошо о ней думает. Интересно: ему почему-то все время вспоминалась прежняя Лиза, с которой он когда-то дружил, а не теперешняя с холодноватыми глазами и строгими губами.

В конце письма Степан написал:

Письмо он послал на завод.

Степан толкался у входа в вокзал, посматривая на говорливую беспокойную привокзальную публику, и все ждал и не мог дождаться Лизы. В последнюю встречу она сказала: «Я любила тебя и ненавидела». Это Степану было непонятно. Сам он только любил. А уж если кого ненавидел, то ненавидел крепко, безо всякой любви.

Прибыл поезд, на котором должен был ехать Степан. Пассажиры валом повалили к перрону. Степан отступил к вокзальной стене, не зная, что ему делать — ждать еще или идти. Пожалуй, уже пора идти. Ладно, он напишет ей из дому. В отпуск приедет на следующий год. А что, собственно, изменится? Она вовсе отвыкнет от него. И не ехать нельзя. Неприятностей от начальства не оберешься.

Степан стоял курил, чувствуя, как в нем нарастает что-то нехорошее, враждебное к Лизе. Он мысленно спорил с ней: «Не хочешь — не надо. Обойдемся и без тебя, и без твоего милого братца».

Вспомнил, как в первые дни знакомства они с Лизой сидели на завалинке, а на них смотрел огромный месяц. Было совсем светло. И тени, как от солнца. Сейчас ему казалось, что он встречался с Лизой только при луне. Нелепость. Почему только при луне? Но что каждый раз они просиживали до ночи — это факт. И просиживали как-то незаметно. Лиза всякий раз пугливо вскакивала со скамейки, охала и бежала к своим воротам. А у ворот непременно останавливалась, стояла некоторое время, откинув голову, закусывая губы и тяжело переводя дыхание.

Степан торопливо закурил и поправил кепку, решив идти.

— Хо, старый знакомый! — закричал откуда-то появившийся рыжий парень, с которым Степан приехал в город. — Почему такой убийственно скучный вид. Кругом столько красивых девичьих мордашек. И совсем рядом пивной киоск. Только пиво продают теплое, дьяволы!

— Слушай, друг, кати отсюда!

— Настроение не то, понимаю, — миролюбиво проговорил парень, но тут же повысил голос: — Ты смотри у меня!..

Степан не слушал его. Он увидел Лизу и, подхватив чемодан, побежал ей навстречу. Она была без вещей и шла по площади легкой походкой отдыхающего человека.

— Не поедешь? — спросил Степан.

— Сейчас нет. Да и как бы я смогла за сутки уволиться, что ты в самом деле. От брата едва-едва убежала. Вздумал еще один сарайчик построить. Так я вроде подручного.

Он был грустен, пока она не подала ему бумажку.

— Здесь размер валенок, которые я ношу. У вас на Севере в туфлях не очень-то разгуляешься. А у меня валенок нет, и в магазинах наших почему-то не продают. Купи, только черные.

…Поезд шел все быстрее и быстрее, Степану показалось, что он увидел верхушки высоких тополей возле пятиэтажного дома. Паровоз дал прощальный гудок, и город остался позади.