Вызов

Часть II — Вызов

— Итак. Ты правда принимаешь вызов?

Вечеринка бушевала вокруг нас. Начался очередной раунд бирпонга, и нас оттеснили от стола, поэтому мы стояли в стороне, среди толпы. Я всё ещё слышала, как снова и снова проигрывается видео с моим унижением и раздается смех. Я слышала, как бормочут мое имя, сплетни уже распространялись.

Эшли нетерпеливо стояла позади меня. Я знала, что она ждет, когда я присоединюсь к ней, несмотря на вызов. В конце концов, какой человек согласится на такой вызов, а потом действительно выполнит его? Быть рабыней Мэнсона? Подчиняться каждому его слову? Это звучит нелепо.

Но я собиралась выполнить его желание.

Вопрос Мэнсона повис между нами. Он выглядел неуверенным, даже немного раздраженным, как будто был шокирован тем, что я задержалась. Я пожала плечами, как будто ответ был очевиден.

— Эм, да? Ты бросил мне вызов. И что мне по-твоему сделать? Посмеяться?

— Этого я и ожидал от тебя, да. — В его тоне проскользнула нотка горечи, но он тихо усмехнулся, и она исчезла. — Ты действительно думаешь, что проведешь ночь, делая всё, что я тебе скажу? Серьезно?

Я бросила на него раздраженный взгляд.

— Опять же… да? Если только ты не сказал это, чтобы, блять, поиздеваться надо мной. Если ты не можешь справиться со мной, я с удовольствием…

— Нет, нет. — Он покачал головой, и его ухмылка, казалось, изменилась — она стала темнее. Голоднее. — Я могу справиться с тобой. — Мой живот странно сжался от его слов. Что-то в этом взволновало меня. Эти слова звучали как угроза. — Меня больше волнует, сможешь ли ты справиться с этим. Не думаю, что ты осознаешь, что тебя ждет.

Я шагнула к нему, мое лицо было в сантиметрах от его, наши грудные клетки почти соприкасались. Мне пришлось откинуть голову назад, чтобы посмотреть на него.

— Я не боюсь тебя, Мэнсон Рид. Что бы ты не придумал… — Мой взгляд медленно прошелся по его телу, вверх и вниз. Оценивая его, все 180 с лишним сантиметров. — Я справлюсь с этим.

Его улыбка не дрогнула. Несмотря на то, что я сказала, я почувствовала крошечный, внезапный укол страха. Такой страх я испытывала перед просмотром фильма ужасов или перед входом в лабиринт с привидениями — это был трепет, прилив, волна адреналина прямо в мои вены.

— Раз ты так уверена, Джесс, — мягко сказал он. — Но, возможно, ты будешь просить пощады раньше, чем думаешь. — Он отступил назад, и я наконец-то сделала вдох. — Раз так, следуй за мной.

Благодаря длинным ногам Мэнсон быстро пересек лужайку и вошел в дом, мне же пришлось бежать трусцой, чтобы не отстать от него. Эшли догнала меня и принесла мне ещё один напиток. Всунув его мне в руки, она взяла меня под локоть и прошипела:

— Давай уйдем! Мы затаимся минут на 10, и потом…

— Я не уйду. — Я сделала длинный глоток фруктового напитка, который она протянула мне, благодарная ей за эту жидкую храбрость. Она резко остановилась, от чего остановилась и я, ведь она держала меня за руку.

— Ты не уйдешь? Что, черт возьми, значит, ты не уйдешь? Джесс! — Её неверие заставило меня вздрогнуть. Как я могла объяснить это, как я могла показать, что для меня это имеет смысл? — Джесс, ты с ума сошла, зачем тебе…

— Джессика!

Мое сердце заколотилось. Мэнсон остановился у задней двери. Он щелкнул пальцами и указал на землю у своих ног.

— Идем. Сейчас же.

Я оглянулась на Эшли и увидела, что её рот сжался в тонкую линию.

— Джесс, — сказала она напряженно. — Ты действительно…

— Прости, Эш, я просто… — Нормальная, умная часть меня кричала, что я не собираюсь позволять этому чудаку обращаться со мной как с собакой. Но темная, нуждающаяся часть меня настаивала на другом: она говорила мне, что снисходительный тон Мэнсона звучит горячо, его уверенность сексуальна, и что бегать, подчиняясь его зову, будет так приятно.

— Просто дай мне минутку, ладно? — Я извиняюще сжала руку Эшли, передала ей свой напиток, затем повернулась и пошла к Мэнсону. Я еле волочила ноги, чтобы не показаться слишком нетерпеливой, и с каждым моим медленным шагом я видела, как дергается его челюсть.

Я раздражала его. Хорошо.

Я сложила руки, пытаясь своим выражением лица отразить его раздражение.

— Да? Что?

Он снова указал вниз, медленно вздохнув.

— Мои шнурки, Джесс. Завяжи их.

Конечно же, шнурки на его ботинках развязались. И вот я снова собираюсь встать перед ним на колени. На мгновение я почти почувствовала запах кожи. Я почти чувствовала её под своими губами. Я тяжело сглотнула и насмешливо спросила:

— Шнурки, серьезно? Тебе что, пять?

Но я опустилась. Здесь, на коленях, при свете, проникающем через стеклянные двери, я завязала ему шнурки. Я поспешила подняться, мой язык был готов к новым язвительным комментариям, но его рука на моем плече заставила меня опуститься обратно.

— То, что ты ведешь себя как негодница, не меняет того, что ты всё ещё подчиняешься мне, Джесс, — мягко сказал он, наклоняясь, чтобы приблизить свое лицо к моему. — То, что ты ведешь себя так, будто для тебя это чертова обязанность, не меняет того, что ты всё ещё делаешь это. — Он лукаво улыбнулся. — Притворяясь, что тебе не нравится, ты не избавишься от этого. Продолжай в том же духе, и ты только заработаешь себе старую добрую коррекцию поведения.

На мгновение я потеряла дар речи. Наконец, мне удалось произнести:

— Коррекция… коррекция поведения? Какого черта…

— Продолжай в том же духе и узнаешь. — Он выпрямился, убирая руку с моего плеча, и я вскочила на ноги. — И с этого момента, когда я отдаю тебе приказ, ты отвечаешь «Да, Хозяин», понятно?

Мне потребовалось огромное самообладание, чтобы снова не закатить глаза.

— Ты действительно перегибаешь, — прорычала я. Затем, увидев, как дернулась его бровь, я язвительно добавила: — Хозяин.

Он покачал головой.

— Продолжай в том же духе, Джесс. Я знаю, что в твоей жизни нужна дисциплина. Скоро ты её заработаешь. — Он вошел в дом, держа дверь открытой достаточно долго, чтобы я проскользнула за ним. Дисциплина… какого черта? Я не была уверена, что он имел в виду, но вдруг срочно решила выяснить это.

Мэнсон влился в разговор со своими друзьями, а я неловко стояла позади него, пытаясь сделать вид, что я не с ним. Эшли снова присоединилась к нам, но на этот раз, когда Мэнсон отвернулся, она схватила меня за руку и потащила на кухню.

— Ладно, послушай, какого черта ты делаешь? — сказала она. — Тебе не нужно принимать этот чертов вызов, Джесс. Типа… я подерусь с ним…

— Нет, нет, Эшли, всё в порядке, просто… — Я не сомневалась, что она могла бы с ним подраться, но мне не нужно было, чтобы она так меня защищала. — Послушай, просто… наслаждайся вечеринкой, ладно? Даниэль и Кэтлинн здесь, ты можешь…

— Воу, воу, подожди-ка. — Она нахмурилась ещё сильнее. — Тебе типо… тебе это нравится? Потому что, буквально ничто не мешает тебе просто не следовать за ним. Он не может заставить тебя выполнять всё это дерьмо, но ты, типа… — Она сморщила нос. — Моя хорошая, если это какая-то странная фантазия… — Она покачала головой. — Послушай, я знала, что ты лгала, когда говорила, что он тебе не нравится. Ты целовалась с ним. Ты была увлечена им, ясно? И это нормально, типо, без осуждения. Но просто… — Она понизила голос, как будто кто-то мог услышать нас за шумом вечеринки. — Если ты пытаешься сойтись с ним, ты должна мне это сказать. Я думаю, что это очень странно, но… я не собираюсь лишать тебя секса.

Мой рот открывался и закрывался, как у рыбы. Я не была «увлечена» Мэнсоном Ридом, это было бы нелепо, это… это…

Я тяжело вздохнула.

— Тебе не нужно обо мне беспокоиться, ладно? Я просто… попробую эту… штуку с вызовом…

Эшли закатила глаза, но её смех снял напряжение.

— Штуку с вызовом? Ты имеешь в виду, что попробуешь ту штуку со стать-его-рабыней? Это типо… супер извращенно, понимаешь?

Так и было, я знала, что так оно и было. Каждое мое взаимодействие с Мэнсоном в эту ночь было наполнено таким сексуальным напряжением, что было мучительно. Хотя, со стороны наше взаимодействие друг с другом не показывало ничего, кроме ненависти. Дразнящие слова, унижения, насмешки — всё это усиливало эротическую энергию, нарастающую внутри меня. Мое стремление продолжать обострять ситуацию казалось отчаянным и нелепым, но мне выпала возможность испробовать что-то новое, и я должна была исследовать её.

— Ага, это… это странно, — сказала я. — Я знаю. Я не могу… не могу нормально объяснить.

Эшли махнула рукой и вернула мне напиток, который я отдала ей чуть ранее.

— Не беспокойся, моя хорошая. Я буду начеку. Напиши, если я тебе понадоблюсь, ладно?

Она крепко обняла меня на прощание. Я благодарна Богу за Эшли. Как бы она ни была категорична, она оставила свое мнение при себе. Возможно, по завершении ночи мы обе хорошенько посмеемся над этим. Может, это станет для меня очередным странным опытом и я продолжу жить дальше, как ни в чем не бывало. Я забуду о Мэнсоне — забуду о его приказах, о его самоуверенной улыбке, о его ботинках… вернусь к тому, чтобы быть просто Джессикой Мартин — девушкой, живущей своей жизнью, популярной и нормальной, и совсем не увлекающейся странным извращенным сексуальным дерьмом.

Я проскользнула обратно в комнату, но не раньше, чем Мэнсон заметил мое отсутствие. Друзья, с которыми он разговаривал, ушли, но его глаза сканировали комнату и остановились на мне, как только увидели.

— Извини. — Я шагнула к нему, сделав долгий глоток своего напитка. — Мне нужно было сходить пописать.

— В кухню? — сухо сказал он. — Думаю, тебе хватит.

— Эм, прости? — Я уставилась на него в недоумении, как только он выхватил напиток из моих рук, сделал маленький глоток и выбросил его в мусорное ведро. — Какого хуя, чувак? Я не закончила…

— Ты закончила, потому что я так сказал, — мягко сказал он, наклоняясь ближе ко мне, чтобы я могла расслышать его за музыкой и громкими разговорами. — Я не хочу, чтобы ты напилась, Джесс.

— Какого хуя? — Я топнула ногой, вскидывая руки. — Ты, что, пытаешься испортить мне вечер? Я не могу далеко отходить, я не могу пить. Ты, что, пытаешься быть со мной говнюком?

— О-о-о, бедной маленькой Джесс скучно? — Он слегка ударил меня костяшкой пальца по подбородку, и у меня возникло искушение щелкнуть зубами. — Тогда принеси мне пива.

— Агх, пошел нахуй! — Я откинула волосы через плечо и, сильно топая ногами, сделала два шага назад в сторону кухни — пока он не остановил меня.

— Джессика.

Я яростно оглянулась на него.

— Что, Мэнсон?

— Ползи.

Я быстро моргнула.

— Прости, я, наверное, ослышалась. Что?

Медленная, довольная улыбка расплылась по его лицу.

— Ты прекрасно меня расслышала, Джесс. Ползи. Ползи на кухню, бери мое пиво и ползи обратно. И помни о своих чертовых манерах.

Он это не серьезно. Он же не думал, что я на самом деле… на самом деле поползу… перед всеми этими людьми… он не мог. Его слова, сказанные ранее, эхом пронеслись в моей голове: «Я знаю, что в твоей жизни нужна дисциплина. Скоро ты её заработаешь».

Если я ослушаюсь, заслужу ли я ту дисциплину, о которой он упоминал?

Он прислонился к стене позади себя, спокойный, с невозмутимым лицом.

— Я жду, Джесс. Ужасно хочу пить.

Я подошла к нему и ткнула пальцем в его грудь — его твердую, на удивление мускулистую грудь.

— Ты сошел с ума, если думаешь, что я проползу через эту чертову вечеринку, чтобы принести тебе чертово пиво, на глазах у всех этих чертовых людей…

Он поймал меня за запястье, останавливая мою гневную тираду.

— Ну же, Джессика. Ты устраиваешь сцену. Ты делаешь так, что ещё больше людей смотрят на тебя. Ты для себя же ухудшаешь ситуацию, ведь ты всё равно, в конце концов, подчинишься.

— Я не подчинюсь тебе, мудак.

— Тогда почему ты всё ещё здесь? Я думал, ты справишься с этим? — Его хватка на моем запястье была слабой, достаточно нежной, чтобы я могла легко вырваться из его рук. Я чувствовала мозоли на его ладонях, шершавость на пальцах. Я даже чувствовала его запах: он был сладким, словно сигара, смешанный с мужским одеколоном, свежим, но мускусным.

Я зациклилась на этом запахе. Он наполнил мою голову, опьянил меня. Из-за него я захотела приблизиться к Мэнсону, прижаться лицом к его груди и глубоко вдохнуть, полностью окутавшись им. Но я не могла выдать того, насколько была заинтригована. Я не могла показаться слишком нетерпеливой. Точно так же, как не могла подчиниться, не подняв шумиху.

— Я прекрасно с этим справлюсь, — пробормотала я.

— Ох, действительно? — сказал он, прищурив глаза. Он всё ещё сохранял спокойствие. Не поднял на меня голоса; даже не изменил позы, всё также небрежно прислоняясь к стене. — Я не могу заставить тебя что-либо делать, Джесс. Ты легко можешь уйти, тем более, что ты кажешься очень разозленной этими приказами. Но… ты не уходишь. Ты стоишь здесь и споришь со мной. Закатываешь истерику. Пытаешься заставить меня передумать и отменить свой приказ. Но я не отменю его. Ты выполнишь его, Джесс. Ты подчинишься, потому что хочешь этого, независимо от того, как сильно ты пытаешься это скрыть. Вперед — ползи за моим пивом.

Я стискиваю зубы, мои руки сжаты в кулаки по бокам. Что-то шевельнулось внутри меня, что-то пугающее и неожиданное: это было то напряженное, покалывающее удовольствие, радость от того, что меня поставили на место, волнение от того, что все мои усилия оказались абсолютно тщетными.

Я не хотела уходить. Я не хотела покидать его. Я чувствовала себя так, словно пыталась набраться смелости и проколоть себе уши: я знала, что хочу этого. Я знала, что это будет больно. Я просто должна была сделать это, просто воткнуть иглу.

Я подчинюсь. Конечно, я подчинюсь.

Я придвинулась немного ближе к его лицу. Достаточно близко, чтобы на мгновение у меня перехватило дыхание. Но мой голос был тверд.

— Прошу прощения за мои манеры, Хозяин. Я сейчас же схожу за Вашим пивом, Хозяин. — Мои слова сочились сарказмом. Я ничего не могла с собой поделать, и последняя дерзкая реплика сорвалась с моих губ: — Ах, да, идите нахуй, Хозяин.

Я не хотела задерживаться и смотреть, что произойдет после моей последней фразы. Крепко сжав челюсть, я опустилась на колени, затем уперлась ладонями в пол. Тут так много пьяных, спотыкающихся людей; повезло, если бы мне не оттоптали все пальцы. Я представляла, какие странные взгляды получу, как надо мной будут смеяться, как все будут смотреть на меня сверху вниз. Мой живот завязался узлом, а киска сжалась, мое возбуждение купалось в унижении.

Позади я снова услышала этот раздражающий голос:

— Грубость чревата последствиями, Джессика. Поторопись.

Я двинулась вперед, стуча по ногам людей, чтобы они освободили мне путь. Моя короткая юбка не подходила для ползания: из-за того, что я стояла на четвереньках, подол задрался достаточно высоко, чтобы любой мог с легкостью увидеть мою задницу, а если бы они присмотрелись, то определенно смогли бы увидеть и мою киску.

Последствия… дисциплина… Я знала, что грядет что-то. Я давила и давила, полная решимости увидеть, как у Мэнсона кончается терпение. За всем этим спокойствием в нем скрывался зверь; он был злобным и опасным, и я ничего так не хотела, как вывести его наружу. Я увидела его в тот день, когда Мэнсона исключили из школы, когда он, наконец, набросился с ножом на мудаков, годами издевающихся над ним. Это был зверь, которого я хотела, это был Мэнсон, которого я обязана была испытать. Я не могла полностью объяснить это желание, пока нет. Но, возможно, когда оно осуществится, я пойму.

Я добралась до холодильника и опустилась рядом с ним на колени. Я покраснела, у меня перехватило дыхание, в животе завязались узлы. Может, если я засуну голову в холодильник, всё это пройдет, а может, это лишь добавит шок к моему состоянию. Я погрузила руку в холодный, смешанный с водой лед и достала пиво. Бутылка была ледяной, и со стекла капала вода. Я могла бы держать её в руке, пока ползу… может, ухватить крышку зубами… засунуть её в лифчик? Как, черт возьми, я должна была ползти и нести его пиво?

— Да ну нахуй, — прошептала я и встала. Я взяла со стойки открывалку, сняла крышку и сделала долгий, столь необходимый глоток. Холодная, горьковатая жидкость скользнула по горлу и сняла напряжение.

Он накажет меня за это. Я не сомневалась. Что бы он не имел в виду под «последствиями» и «дисциплиной», мне предстояло это узнать.

«Ты знаешь, что хочешь этого, — хихикнул злой голосок у меня в голове. — Он накажет тебя за нарушение правил игры, за то, что ты плохая, непослушная девочка. Он накажет тебя на глазах у всех, заставит плакать…»

Я задрожала. При этой мысли у меня по рукам побежали мурашки, а мышцы внизу живота запульсировали. Одно дело моя киска — возбужденная предательская сучка! — но теперь и мой собственный мозг стал работать против меня. Мысли о том, как Мэнсон качает головой в разочаровании, называет меня плохой девочкой, говорит, чтобы я склонилась над его коленями…

Нет, нет, нет. Стоп. Плохие мысли, плохие мысли! Я снова перевозбужусь, если не буду осторожна.

Возвращаясь к Мэнсону на собственных ногах, а не ползком, я чувствовала себя гораздо более непослушной, чем следовало бы. Он был там же, где я его оставила. Он смеялся над чем-то, что ему сказала девушка с синими волосами. Она была симпатичной: ниже меня ростом, но с великолепными формами. На ней была серая клетчатая юбка, рваные сетчатые колготки и белая обтягивающая блузка, из которой её грудь практически выпирала. Я почувствовала неожиданный укол ревности, хотя она отошла, когда я подошла.

— Я думал, что отдал тебе приказ, Джесс, — сказал Мэнсон с улыбкой на губах, когда я подошла к нему. — Ты освоилась^[13] пугающе быстро.

Я сделала ещё один глоток пива. Но пока он отчитывал меня, я улыбнулась, поднесла бутылку к губам и выплюнула пиво обратно в бутылку. Затем я сунула её ему в руки.

— Ох, точно, извини. Я забыла про всю эту штуку с «никакой выпивки». И про ползание тоже забыла. — Я пожал плечами. — Уупси.

Улыбка Мэнсона, казалось, застыла на его лице. Это нервировало, и я вдруг задумалась, действительно ли это было хорошей идеей. Я выполняла свою часть вызова — но лишь едва. Как долго он сможет терпеть это? Или он просто уйдет, отменив всё? Или он действительно сможет «справиться со мной», как он утверждал.

Мэнсон сделал глоток пива, и у меня свело живот. Я плюнула в бутылку, а его это даже не смутило.

— Ох, Джесс. Джесс, Джесс, Джесс. Я понял. Действительно. И не волнуйся: я разберусь со всем должным образом.

Я нахмурилась в полном замешательстве.

— Что… что ты понял? Что значит разберусь…?

— Такое своевольство из-за каждого маленького приказа не может продолжаться, — сказал он почти печально. — Поверь мне, чертовски забавно наблюдать, как ты борешься с собой и пытаешься спасти свою гордость, ругаясь и злясь, но… — Он пожал плечами. — Но это действительно противоречит цели игры. Мне нужно видеть от тебя лучшее послушание, и, ну… думаю, есть только один способ добиться его.

Я нервно шаркала ногами. Мог ли ещё кто-то слышать этот разговор? Наблюдал ли кто-то за тем, как меня отчитывают словно непослушного ребенка? Я сказала себе, что нет, но мысль всё ещё жила внутри меня, грызя мою гордость. Я понизила голос, внезапно застеснявшись:

— Слушай, я… прости… ладно? Прости. Делать всё это так странно и…

— Ты делаешь это добровольно, Джесс, — мягко сказал он. — Я не приму никакие придуманные тобой оправдания твоего непослушного поведения. Я не потерплю такого поведения.

Он сказал это так ласково, но мое сердце заколотилось. Он и вправду говорил серьезно. Он действительно собирался наказать меня. Мои глаза заметались по комнате, ища выход… пока я не поняла, что выхода нет. Я хотела этого. Я охотно боролась с ним на каждом шагу, а теперь…

Я собиралась позволить ему наказать меня.

— Мне нужно, чтобы ты была хорошей, послушной девочкой для меня, — сказал он, когда мои глаза расширились, сердце забилось сильнее, а дыхание стало вырываться быстрыми, неглубокими рывками. — Это была сделка, на которую ты согласилась. Я думаю, ты хочешь быть хорошей для меня, Джесс. — Он протянул руку, и его пальцы мягко, медленно провели по моему подбородку. Его прикосновение было прохладным, и мурашки пробежали по моей спине.

Вот оно: то самое ощущение, которого я хотела… боялась… ждала? Я была недостаточно пьяна для этого. Мои запреты подавляли меня. Неужели я и вправду готова была позволить фрику Мэнсону Риду наказать меня? Что это значило? В чем заключалось его наказание? Я не осмеливалась спросить; я даже едва могла говорить.

— Ты не знаешь этого, — прошептала я. — Ты ничего обо мне не знаешь… может, мне просто нравится вести себя как сука по отношению к тебе. Может, я… — Его прикосновение превратилось в хватку. Он взял меня за подбородок и слегка подтолкнул мое лицо вверх. Его взгляд ощущался словно пальцы, проникающие глубоко внутрь меня.

— Я знаю достаточно, Джесс. Я знаю, что ты очень осторожна с тем, как все воспринимают тебя. Знаю, что ты не любишь, чтобы эта «лучше-чем-ты» маска сползала хотя бы на секунду. Знаю, что ты будешь продолжать в том же духе, даже если это означает отказывать себе в чем-то, чего ты хочешь, если это что-то не вписывается в крутые социальные условности.

Я сглотнула, злобно прикусив внутреннюю сторону щеки. Из-за того, что он был прав, мне было ещё труднее удержаться от ответного уничижительного замечания. Злость и надменность были моими щитами. Без них моя защита была в лучшем случае слабой.

— Поэтому, Джесс, ради твоего же блага я должен сорвать с тебя эту маску. Лучший способ сделать это… — Он наклонился ещё ближе, повернув мою голову немного в сторону, чтобы он мог прошептать мне на ухо. — Это наказать тебя, пока твоя глупая гордость не перестанет иметь значение. Лучший способ… это заставить тебя плакать.

Я сложила руки — единственный способ, который я могла придумать, чтобы они перестали дрожать. Я поняла, что моя нижняя губа надулась, и когда я заговорила, мой голос прозвучал как скулящий, слабый протест.

— Меня не нужно наказывать. Это глупо.

— Это именно то, что тебе нужно, Джесс. Что ещё лучше, так это то, что как бы ты сейчас ни страшилась, ты всё равно пойдешь за мной. — Он отпустил мой подбородок, усмехаясь. — Ты последуешь за мной и примешь свое наказание, как хорошая девочка, не так ли?

Он не дал мне возможности ответить. Вместо этого он отвернулся и пошел по коридору. Я стояла на месте, застыв в нерешительности, разрываясь между желанием бежать и желанием следовать за ним.

Он был прав. Желание следовать за ним победило.

Комната развлечений занимала большую часть переднего угла дома, но сегодня свет был выключен, а дверь едва приоткрыта. На стене висел огромный телевизор, по которому крутили какой-то классический фильм ужасов 80-х годов. Девушка с длинными светлыми волосами убегала от убийцы в маске через пригородный район, понапрасну визжа. В углах мигали черные фонари, а на всех доступных поверхностях, включая бильярдный стол и полку над длинным секционным диваном, стояло не менее одного светильника Джека. Комната была изолированной, темной и в данный момент пустующей. Вскоре её наверняка займут парочки, ищущие уединения, и сонные пьяницы, ищущие место, где можно свернуться калачиком. Но пока что комната была в нашем распоряжении, и Мэнсон закрыл за нами дверь.

Девушка на экране упала в брызгах крови. Нож убийцы сверкал, капая кровью девушки, пока погружался в неё снова и снова. Мэнсон сел на диван, прямо посередине, закинув руки на спинку.

— Хорошие рабы не сидят на мебели, Джессика, — сказал он, когда я отвернулась от телевизора. За его серьезным выражением лица всё ещё таилась улыбка. Он наслаждался каждой секундой моего унижения.

Я собрала всю свою дрожащую, сжимающуюся гордость.

— Где же тогда, черт возьми, ты думаешь, я должна сидеть?

— На полу, на коленях, у моих ног. Как хорошая девочка.

Я медленно закрыла глаза. Каждый раз, когда я ругалась на него, я была уверена, что усугубляю свое наказание — каким бы оно ни было. Мне следовало лучше следить за своим языком. По крайней мере, здесь мы были одни, без толпы зрителей, которые могли бы увидеть мое унижение. Я опустилась на четвереньки и поползла к нему, пока не оказалась на коленях у его ног, лицом к нему. Он улыбнулся.

— Так намного лучше, Джесс. Разве это не приятно? Просто отпустить, принять смущение? Я обожаю смотреть на это. — Несколько мгновений он молча наблюдал за мной, вероятно, ожидая от меня ещё каких-нибудь язвительных ответов, но я прикусила язык. — Может, мне заставить тебя снова поцеловать мои ботинки? Хм? Раз уж ты уже на коленях…

— Пожалуйста, не надо. — Слова вырвались шепотом, от отчаяния, страх расцвел от перспективы ещё большего унижения. Я прикусила губу, сожалея, что позволила Мэнсону услышать этот тон в моем голосе. Он наклонился вперед, уперев локти в колени, так близко, что я почувствовала запах мяты в его дыхании.

— Пожалуйста? — передразнил он. — Уже умоляешь, Джесс? — Его глаза изучали мое лицо. Вблизи трудно было разглядеть эту его белую линзу. Это было жутко, словно видеть тень, которой там не должно быть, на заднем плане семейной фотографии. — Такая глупая девочка. Почему ты сидишь внизу, на коленях, умоляешь меня не приказывать тебе опозориться?

— Я не знаю? — тихо сказала я. Но я знала: я понимала это всё больше и больше с каждым приказом, с каждым снисходительным взглядом и насмешливым словом. Мне нравилось чувствовать, что у меня нет выбора. Мне нравилось, что у меня есть повод отпустить свою гордость и делать грязные, унизительные вещи, которые заставляли мой живот гореть, а киску сжиматься. Я не могла сопротивляться погружению ещё глубже; я не могла сопротивляться тому, чтобы получить ещё больше этих ощущений.

Если он прикажет мне совершить самое унизительное, публичное действие, которое только можно придумать — я сделаю это. Какое бы наказание он ни придумал — я позволю ему исполнить его. Я буду ругаться, проклинать его, обзываться — но сделаю это. Я сделаю это, потому что мне хочется, чтобы в моем животе всё сжалось ещё сильнее, а тепло внутри меня разгорелось в пламя. Я сделаю это, потому что ощущение от наказания будет самое близкое к свободе из испытанных мною: нет места для гордости, нет места для тщательно продуманного смеха, нет фальшивых улыбок, нет притворства. Мои попытки сохранить маску — сарказм, споры, неповиновение — быстро рушились, разбиваясь на кусочки.

Дать Мэнсону Риду такую власть надо мной… возможно, это была карма за то, какой сукой я была по отношению к нему. Может, это будет самым большим самопознанием, с которым я когда-либо сталкивалась. Что бы это ни было, я не могла сопротивляться этому.

— Ты знаешь, Джесс, — спокойно сказал Мэнсон. — Ты знаешь, что есть причины поверхностного уровня: ты согласилась на мой вызов, вела себя как непослушная маленькая негодница, и теперь тебя нужно поставить на место. Но ты знаешь, что есть и более глубокие причины: ты хочешь исследовать что-то, что, вероятно, довольно ново для тебя, что-то, что вызывает у тебя чувства, которых ты не ожидала. Что-то, чем ты наслаждаешься, хотя и не подозревала об этом. — Он подождал немного, вероятно, надеясь на мою агрессивную реакцию, но мои губы оставались плотно сжатыми. Он медленно, садистски улыбнулся. — Мне бы не хотелось лишать тебя того, чем ты наслаждаешься, даже если это тебя пугает. Опусти голову, ангел. Только левый ботинок. Поцелуй его. Очисти языком.

— Пожалуйста, — снова прошептала я. На этот раз крепче, более отчаянно. Он только рассмеялся.

— Ты будешь делать именно то, что я скажу, — мягко сказал он. — Неважно, сколько ты будешь ныть и плакать, ты сделаешь это, Джесс.

— Я не буду плакать.

Мысль о том, чтобы разрыдаться перед ним, звучала восхитительно. Идея плакать, умолять, неконтролируемо рыдать, только чтобы в конце концов сдаться и принять это. Я хотела представить, что он заставляет меня. Я хотела представить, что отказ повлечет за собой тяжелые последствия, а не ничего вообще. Я хотела представить, что ненавижу его — как всегда и утверждала. Фантазия об этом захватила меня, слово наркотик.

Мэнсон снова откинулся на диване — спокойный, собранный, выжидающий.

— Подчинись мне, Джессика. Опусти голову и дай мне взглянуть на твои красивые крылышки.

Из моего горла вырвался настоящий хнык. Я снова посмотрела на ботинки, которые мне приказано было поцеловать. На них бледно-розовыми пятнами сиял мой блеск для губ. Я всё ещё помнила запах кожи из которой они были сделаны — этот насыщенный, сладкий аромат. Порыв провести по ним языком был мощным, это странное желание вернулось с новой силой. Я осмелилась в последний раз взглянуть на Мэнсона. Он улыбался, наблюдая за мной.

— Сделай это, — сказал он. — Вот, что получают плохие девочки. Это будет тебе уроком.

Когда я опустила голову, мой желудок сжался в клубок. Опустившись и свернувшись калачиком, я уткнулась носом в полную заломов потертую кожу на его лодыжке. Я позволила его шершавым, тугим шнуркам коснуться моих губ. Я глубоко вдохнула, и пьянящий аромат затопил мой мозг. Я чуть не застонала от одного запаха. Что, черт возьми, со мной не так? С каких это пор меня возбуждают такие вещи, как ботинки? Мне даже в голову не приходил такой кинк, я никогда не думала о них во время самоудовлетворения. Я прижалась губами к коже ботинок, теперь подольше задерживаясь на ней, поскольку на меня больше не смотрела толпа.

Тепло сконцентрировалось между моих ног, мое возбуждение усилилось, когда я опустила свои поцелуи ниже, к пыльной подошве его ботинка. На губах я ощущала вкус грязи, но даже это не остудило моего желания. Я прижалась лбом к его лодыжке, полностью потерявшись в этом странном мире кожи, шнурков и собственной деградации.

Внезапно что-то коснулось меня сверху, прижало голову и не позволяло подняться. Через несколько мгновений я узнала текстурированную подошву ботинка и поняла, что Мэнсон надавил другой ногой на мою голову. Я почувствовала, как он сдвинулся, и поняла, что он снова наклонился вперед, поскольку услышала его голос совсем близко:

— Используй язык. Очисть ботинок.

Я хотела умолять его: «Пожалуйста, пожалуйста, не заставляй, пожалуйста, не заставляй меня делать это, я буду хорошей, пожалуйста…». Мое сердце заколотилось, дыхание участилось, возбуждение превратилось в боль, распространившуюся по всему телу и воспламенившую все мои нервы. Я не хотела противиться ему, я просто хотела умолять. Но я не могла вымолвить ни слова, поскольку была прижата лицом к его ботинку.

Послушно высунув язык, я провела им по коже. Гладкая, приятная, почти безвкусная, если не считать того пьянящего аромата, который я вдыхала ртом. Я облизала носок ботинка, чуть выше подошвы, и провела им поверх отпечатков помады, вверх по шнуркам. Я наслаждалась каждым сантиметром. Я чувствовала себя грязно, мерзко, совершенно отвратительно…

Я чувствовала себя горящей, живой, полностью поглощенной кайфом. Я засмеялась от легкости, которую ощущала в голове. Я облизывала и тут же смеялась, с каждым разом смех становился всё сильнее. Мне так сильно хотелось прикоснуться к себе…

— Подними голову.

Вторая его нога больше не удерживала меня. Медленно и нехотя вырываясь из чудной ямы, в которую попала, я подняла голову. Все ещё стоя на коленях, я уставилась на него в ожидании.

— Хочешь пить? — Он протянул бутылку пива. У меня пересохло во рту, и я с готовностью потянулась к бутылке, но он отдернул руку. — Не-а, без рук. — Я медленно, неуверенно опустила руку. — Открой рот, ангел.

Я без колебаний повиновалась. Весь мир будто исчез, остались лишь его взгляд и голос. Он сделал глоток пива — наполнил рот, но не проглотил. Наклонился вперед… Я точно знала, что он собирался сделать. И не вздрогнула. Не отпрянула назад.

Не закрыла рот.

Он наклонился очень близко, так близко, что наши губы почти соприкоснулись. Он выплюнул всё пиво мне в рот, не проронив ни капли. Оно всё ещё было холодным и освежающим, но на вкус… на вкус оно было как Мэнсон. Я знала, что это был его вкус, я помнила его, и он вызвал дрожь удовольствия во всем моем теле. Мое возбуждение лишь усилилось, когда я проглотила это пиво.

На экране бедняга-подросток умолял убийцу не бить его ножом, его крики вырывались из огромных динамиков.

— Так-то лучше, ангел, — сказал Мэнсон. — Если бы ты всё время была такой же послушной, мне не пришлось бы наказывать тебя.

Я была в ужасе при мысли о том, что могла оставить после себя мокрое пятно на ковре. Каждый раз, когда он упоминал «наказание», становилось только хуже. Я больше не могла это терпеть. Я была слишком возбуждена, слишком унижена, слишком в отчаянии.

— Верни мне мои стринги, — быстро проговорила я. — Пожалуйста.

Он нахмурился, всё ещё сидя, наклонившись ко мне.

— Зачем?

— Просто отдай! — прошипела я, неловко меняя положение.

— Мне нужна причина, Джесс, — спокойно сказал Мэнсон. Я сжала кулаки. Мне хотелось дать ему пощечину, поплакаться, сорваться на бесполезные, жалкие мольбы. Что он сделал со мной? Как ему удалось довести меня до такого состояния?

— Я… я… — Слова застряли у меня в горле. Я не могла сказать, мне было слишком стыдно! Но злобный голосок в моей голове вновь зашептал, подбадривая меня: «Давай же, говори, выложи ему всё. Пусть узнает, какой жалкой, отчаявшейся шлюхой ты стала».

Пальцы Мэнсона обхватили мой подбородок, заставляя меня поднять взгляд. Я не могла скрыть ни румянца, ни отчаяния в выражении лица. Он ничего не сказал, просто смотрел на меня этим темным, жутким взглядом. Он даже не приказывал, слова сами вырвались наружу.

— Я возбуждена и боюсь, что намочу ковер, ладно? — Меня прервал собственный вздох — глухой звук, полный шока и ужаса от моей храбрости. Только я не была храброй, не совсем: я была извивающейся, разгоряченной и униженной.

— Правда? — Улыбка, расплывшаяся по его лицу, только усугубила ситуацию. Раньше я не замечала, какие острые у него клыки: маленькие, но выглядящие так, будто способны проткнуть кожу. — Ох, Джесс. Бедный ангелочек. Я превратил тебя в грешницу. Ты наслаждаешься этим наказанием так сильно, что течешь. Очень мило.

Я хотела отвернуться. Но вместо этого снова начала хныкать и беспомощно смотреть на него, сжимая ноги вместе.

— Теперь я должен сделать твое наказание ещё хуже, — сказал он издевательски-грустным голосом. — Я не могу допустить, чтобы ты столь сильно наслаждалась этим. — Он похлопал себя по коленям. — Иди-ка сюда. Садись.

Мои глаза расширились. Вот он, момент, которого я так боялась и так желала. Этот тонкий голос в моей голове всё ещё злобно меня подбадривал, дразня: «Тебя накажут, тебя накажут!»

Все мои дерзкие протесты умерли, не успев вырваться из горла. Все мои мысли о том, чтобы с гордостью преодолеть эту ночь, были отброшены в сторону яркими фантазиями о том, как Мэнсон шлепает меня, как его ладонь снова и снова соприкасается с моей голой задницей, пока я не начинаю безудержно плакать под его смех.

Я не сомневалась, что именно таким будет мое наказание. Ничего другого и быть не могло, именно такое наказание давало Мэнсону возможность одновременно причинить боль, унизить и усилить возбуждение. Его широко раскрытые глаза казались яркими в тусклом свете мигающего телевизора. Его «белый» глаз, казалось, светился. В колонках заиграла нагнетающая музыка, и я забралась к Мэнсону на колени, сев к нему спиной.

Обхватив руками мои бедра, он наклонился вперед, прижался к моей спине, и тихо прошептал на ухо:

— Ты знаешь, что такое стоп-слово?

Я сглотнула.

— Да.

— Твое — «Красный». Скажешь его, если понадобится. Хотя, теперь, когда я увидел, какая же ты мазохистка, не думаю, что ты его произнесешь. Ты знаешь, что заслужила наказание.

— Я не мазохистка! — прошипела я. Но слова казались фальшью. Влажность между ног становилась всё сильнее, по мере того как усиливался мой страх перед наказанием. Если я не пошевелюсь в ближайшее время, то на его брюках останется мокрое пятно, а я знала, что он не намерен никуда меня отпускать. Я попыталась сжать ноги вместе, но это ничего не изменило, так как я оседлала его колени. Двигаясь, я почувствовала твердость в его брюках и замерла. Он наслаждался этим, действительно наслаждался — Боже, по ощущениям он большой.

— Ты была плохой девочкой, Джессика, — прошептал он резко. — Очень плохой девочкой. Ты заслуживаешь наказания.

Я задержала дыхание, чтобы не задохнуться. Его слова проникли в мой мозг и добрались прямо до нервов, управляющих моей пиздой. Жар между ног казался нереальным, слишком экстремальным, чтобы быть разумной реакцией на чьи-то слова. Прежде чем осознала, что делаю, я прижалась к его промежности так, что твердый член соприкоснулся с моим ноющим клитором, и задвигалась на нем, получая первую физическую стимуляцию за всю ночь. Я чуть не застонала только от этого крошечного мгновения удовольствия, трение ощущалось настолько хорошо, что по позвоночнику пробежала дрожь.

Рука Мэнсона вцепилась в мои волосы на затылке.

— Непослушный ангел. Очень непослушный. Ты действительно думаешь, что сейчас заслуживаешь именно этого? — Он притянул меня назад, приблизил свой рот к моему уху, и прошептал: — Ты заслуживаешь, чтобы твой клитор болел всю ночь. Ты заслуживаешь, чтобы на него наклеили клейкую ленту, чтобы ты не могла до него дотронуться, пока я буду мять твою прелестную маленькую киску своим ботинком.

Вырвавшийся из меня звук был чем-то средним между всхлипом и стоном. Блять, это было отвратительно, неправильно и так… так горячо. Это было страшно и жестоко и… черт побери… как я могла хотеть этого? Как эта мысль могла возбудить меня?

— Мы ещё вернемся к этому, не так ли, ангел? — Он прижал меня к себе. Потом… как-нибудь потом. — Наклонись. Опусти голову к земле.

Мне пришлось поменять положение, чтобы выполнить то, что он потребовал. Когда мой торс и лицо свесились с дивана, он сделал так, что мои бедра расположились на его коленях, и все мои интимные части оказались обнажены, открыты и раздвинуты для него. Он завел мои ноги себе за спину, скрестив мои лодыжки и откинувшись на них назад, так что я была фактически зафиксирована в таком положении.

— О-о-о-о, ангел, ты такая мокрая. — Его руки сжали мои бедра, грубые ладони поднимались вверх, пока большие пальцы не оказались прямо под изгибом моей задницы. Я открыла рот в беззвучном вздохе, благодарная темноте и тому, что сижу с опущенным лицом: волосы помогали скрыть огонь, пылавший на моих щеках. После всего того дерьма, которое я устроила Мэнсону, после всех гадостей, которые я говорила за его спиной и ему в лицо — я полностью растаяла в его руках. Я жаждала его прикосновений, жаждала его хватки. Я начала дрожать от осознания, что меня удерживают — согнувшуюся и беспомощную, если не считать совершенно нежеланного стоп-слова, откинутого в глубину моего мозга.

— Уже чувствуешь небольшой страх? — пробормотал он, когда мои ноги задрожали. — Ты же знаешь, сейчас будет ещё страшнее. Но всё в порядке: дверь закрыта, а музыка снаружи такая громкая, что ты можешь кричать и плакать сколько угодно, и никому этим не помешаешь.

— Иди нахуй, — прошипела я. — Иди нахуй, иди нахуй, иди нахуй. — Слова не были злыми — они были отчаянными, нуждающимися, тяжелыми от желания. — Пожалуйста, Мэнсон, не… не…

— Что «не»? — усмехнулся он. — Не наказывать тебя? Хмм? Вот как? Мой непослушный маленький ангелочек не хочет быть наказанным? — Его голос, внезапно, стал серьезным. — Если ты действительно не хочешь этого, скажи сейчас. Прямо сейчас. Ты в безопасности, я тебе обещаю.

— Я хочу этого. — Мой голос дрогнул, но я должна была быть честной. Я должна была сказать ему правду. — Я использую свое стоп-слово, если понадобится, но я… я хочу этого.

Он сжал мою задницу, разминая и тиская мою плоть в своих руках.

— Такая милая маленькая задница, Джесс. С синяками она будет выглядеть ещё милее.

Началась сцена последней погони в фильме. Женщина бежала по пустым коридорам больницы, прихрамывая, оглядываясь назад широко раскрытыми испуганными глазами, а убийца медленно плелся за ней. В конце концов, он поймает её. Они всегда их ловят.

Ладонь Мэнсона шлепнула меня по заднице с треском, достаточно громким, чтобы его можно было услышать поверх ужасающих криков, доносящихся с экрана. Я втянула воздух, затем задержала его в легких, чтобы выдержать следующий удар, и следующий, и следующий — но пятый — черт меня побери! Мэнсон был полон решимости сломить меня. Я чувствовала это по силе, которую он вкладывал в каждый шлепок. Мою кожу покалывало, потом саднило, потом жгло. Меня никогда так не шлепали. Небольшие шлепки по заднице во время секса — да, конечно, но чтобы меня наклонили и многократно, целенаправленно, болезненно били? Никогда. Его шестой шлепок заставил меня вскрикнуть и зашевелить ногами, бесполезная попытка увернуться от боли.

— Это нормально — бороться, ангел. — Голос Мэнсона был мягким, успокаивающим. — Борись сколько душе угодно, ты не вырвешься. Ты останешься здесь и будешь нести свое наказание, пока не усвоишь урок.

Шлеп, шлеп, шлеп! Теперь я извивалась всерьез и терлась о его колени. Мой клитор терся о его джинсы, и я стонала от смеси боли и удовольствия. Мэнсон сдвинул ноги, и я снова почувствовала давление на затылок — он закинул одну ногу мне на спину и надавил на меня своим ботинком, прижав мое лицо к ковру и удерживая меня в таком положении.

— Разве не приятно быть скованной в движениях? — произнес Мэнсон, перекрывая грубый звук ударов, продолжавших обрушиваться на меня. — Разве не приятно осознавать, что ты получаешь то, что лучше для тебя? Учишься быть хорошей девочкой.

Я издала долгий низкий крик, боль и почти невыносимое унижение победили мою гордость. «Ещё несколько ударов, — сказала я себе. — Всего парочку». Но их было всё больше и больше, боль усиливалась по мере того, как моя задница становилась всё горячее. Мэнсон был прав: в каком-то извращенном смысле то, что я потратила все силы на борьбу и поняла, что это ни к чему не привело, было облегчением. Я не могла бить ногами, не могла извиваться, не могла даже поднять голову. У меня не было выбора, кроме как подчиниться, поддаться наказанию и принять боль.

От этого я становилась всё более влажной. Мои внутренние мышцы сжимались, но, поскольку Мэнсон сверху зафиксировал меня ногой, я больше не могла прижиматься к нему промежностью, и этот отказ был совершенно новой мукой. Я была так напряжена, что была уверена, что малейшее прикосновение его руки заставит меня мгновенно кончить. Мой клитор пульсировал от потребности, мои нервные окончания пылали.

Я отчаянно хотела, чтобы он прикоснулся ко мне. Вместо этого он переходил от одной ягодицы к другой, шлепая то по одной, то по другой, и жжение было таким сильным, что у меня на глаза навернулись слезы. Я корчилась и вскрикивала от каждого удара, и наконец, когда поняла, что больше не выдержу, что вот-вот заплачу от ужасного жжения, я начала умолять:

— Пожалуйста, прекрати, прекрати, прекрати, прости меня, пожалуйста, Мэнсон, я сожалею!

— Действительно? — Шлепки приостановились. На экране убийца загнал девушку в угол в лесу. Она кричала, плакала, умоляла сохранить ей жизнь.

— Да! — Я извивалась под его ботинком, пытаясь сдвинуть лицо настолько, чтобы посмотреть на него и показать, насколько я была искренна. — Я сожалею! Я больше не буду перечить!

— Ты будешь хорошей девочкой? Ты будешь слушаться?

— Да, — простонала я и вспомнила кое-что из того, что он говорил мне. — Да, Хозяин. Я буду слушаться.

— Так-то лучше. — Он медленно убрал ботинок с моей головы. Девушку на экране поймали. Каждый удар ножа в её грудь сопровождался визгом скрипичных струн. — Поцелуй ботинки, раз уж ты внизу. Покажи мне, как ты благодарна за дисциплину, ангел.

Я поцеловала сначала один ботинок, потом другой, оставляя на блестящей черной коже ещё больше отпечатков блеска для губ. Мэнсон медленно помог мне подняться, и вновь усадил меня к себе на колени, несмотря на то, что моя задница горела от соприкосновения с его джинсами. Я прижалась к его груди, пряжки портупеи холодили мне спину. На мгновение мне захотелось просто полежать на нем, ощущая биение его сердца своей спиной. Его руки заключили меня в объятия — успокаивающие, но не требовательные. Когда я с тяжелым, дрожащим вздохом улеглась в них, его хватка стала ещё крепче.

Медленно я возвращалась к реальности. Дом вокруг нас снова казался реальным. Я слышала басы, бьющие по стенам, и отдаленный рокот толпы. Пальцы Мэнсона чертили круги на моей руке.

— Ты в порядке, Джесс? — пробормотал он.

Я кивнула, затем сказала:

— Не могу поверить, что ты… ты действительно…

— Не могу поверить, что ты позволила мне, — тихо сказал он.

Я выпрямилась так, чтобы обернуться и посмотреть на него. Он вытер скупую слезу с моих ресниц, прежде чем она успела упасть, и я потерлась щекой о его руку. Мэнсон Рид — чудак и фрик Мэнсон Рид. Благодаря ему я одновременно почувствовала себя и в безопасности, и в ужасе, защищенной и подвергшейся жестокому обращению. Но дело было не только в этом.

В тот момент я больше всего на свете хотела залезть к нему в штаны.

— С этого момента ты будешь хорошей девочкой? — спросил он, взяв мой подбородок в свою руку. — Больше никаких дерзостей?

Я улыбнулась.

— Не могу пообещать отсутствие дерзостей. Но… я постараюсь быть хорошей.

— Так быстро скатываешься на старые рельсы? — произнес он с усмешкой. — Прошло всего две минуты, и теперь ты только попытаешься быть хорошей?

— Плохой девочке сложно быть хорошей, — сказала я. Я провела пальцами по его груди, гадая, как она будет выглядеть без рубашки. — Но знаешь… я могу стать хорошей… если ты меня трахнешь.

Его спокойное выражение лица сменилось удивленным. Я привыкла к тому, что мальчики влюбляются в меня и ищут любую возможность переспать со мной. Но когда его удивление прошло, Мэнсон лишь медленно улыбнулся, словно я сказала что-то глупое. Он сжал щеки и подергал мою голову из стороны в сторону.

— Ох, Джесс. Я не имею права упрощать тебе задачу, так ведь? Иначе в этом не будет никакого веселья. Мне нравится смотреть, как ты борешься.

Я надулась, извиваясь на его коленях, чтобы прижаться к нему.

— Конечно, это было бы весело! Просто быстренький…

— Нет, ангел. — Его голос снова стал твердым. — Пока нет. Когда я трахну тебя — если я решу это сделать — это будет не просто быстрый трах на диване. Я заставлю тебя кричать.

Обычно я закатывала глаза на увещевания парней об их непреодолимом сексуальном мастерстве, но Мэнсону я поверила. Я не смела сомневаться в том, на что он способен, и захотела его ещё больше. Желание сводило меня с ума. Как вообще после такого я смогу вернуться на вечеринку и вести себя как ни в чем не бывало?

Я не привыкла не получать то, что хотела. Мой голос превратился в хныканье:

— Пожалуйста, Хозяин. Давай же. — Я медленно и плавно подвигала бедрами и почувствовала, как его член дернулся подо мной. Ха! Как он мог этому сопротивляться? Но вместо того, чтобы расстегнуть мой лифчик, Мэнсон потянулся и схватил меня за волосы. От болезненного рывка я мгновенно застыла на месте, шипя от боли.

— Когда я говорю «нет», — начал он низким, предупреждающим голосом. — Это значит «нет». Поняла?

— Да, Хозяин, — быстро ответила я. Как бы я ни возбудилась от этого, я не хотела, чтобы меня снова нагнули и отшлепали.

— Ты будешь терпелива ради меня, — сказал он, держа мою голову так, что я не могла отвести взгляд. — Ты будешь ходить с мокрой киской и ждать. И каждый раз, когда я буду приказывать тебе что-то сделать, тебе будет всё хуже. И ты просто должна будешь терпеть.

Мои внутренности трепетали в предвкушении. Сам факт, что он посмел отказать мне… яйца у этого парня стальные. Он внезапно встал, увлекая меня за собой, прижимая к своей груди и держа руку в моих волосах. Я дрожала, вот так глядя на него, но почему-то, полностью пренебрегая чувством самосохранения, прошептала:

— Это нечестно.

Он приподнял бровь и медленно произнес:

— Нечестно? Нечестно, ангел?

Я сглотнула. Ох, сожаление, сожаление, мгновенное сожаление!

— Ну… то есть… ты… ты не можешь просто…

— Я не могу просто что? — Его хватка на моих волосах усилилась, он потянул меня вниз, заставляя снова встать на колени, и наклонился ко мне. — Я могу делать всё, что захочу, ангел. Я могу заставить тебя страдать всю ночь, не позволяя кончить. Я могу снова тебя отшлепать только потому, что мне нравится слышать твои крики — а ты так красиво кричишь.

Моя задница горела, поскольку прижималась к сложенным ногам. Я не хотела ещё одного наказания, ведь моя кожа уже и так была раздражена.

— Тогда я назову свое стоп-слово, — прохрипела я. Я не ожидала, что это покажется ему столь забавным.

— Твое стоп-слово означает, что всё прекратится, ангел. Вот для чего оно нужно. Оно не способ получить то, что ты хочешь, оно — способ обезопасить тебя.

Но я не хотела, чтобы всё прекращалось! Я отчаянно хотела кончить. Я хотела, чтобы он вылез из своих штанов и вошел в меня. Я недовольно скривилась:

— Ты такой злой.

Он усмехнулся и поцеловал меня в лоб.

— Ох, ангел. Ты даже не представляешь.