Взрослая жизнь для начинающих

Глава 20

Джим осторожно пробирался в двери «Оверворлд», неся поднос с чашечками утреннего кофе, и придержал ногой дверь, выпуская курьера, — а тот так торопился добраться до своего мотоцикла раньше, чем инспектор службы дорожного движения, что нечаянно отпустил стеклянную дверь, и она изо всех сил ударила Джима по ноге.

— Проклятье! — завопил Джим, резко остановившись. Из-за этого поднос дернулся, ручеек горячего молока выплеснулся из одной из чашечек прямо на его голую руку, и от боли он выпустил один край подноса.

— Ох!

Сияющая улыбка, украшавшая лицо Ребекки все то время, пока Джим придерживал дверь, превратилась в недовольную гримасу. У нее была заготовлена слегка игривая, остроумная присказка, но сейчас она сочла нужным обойтись без этого, видя, как Джим стоит, прилепившись губами к руке, как будто вампир, напавший на самого себя, а по внутренней стороне брючины у него растекается грязное пятно от молока. Джим работал в «Оверворлд» уже три года, но все еще казался мальчишкой-стажером. Она прикусила накрашенную вишневой помадой губку. Саймон зашвырнул бы поднос с кофе метра на два в высоту, рискуя ошпарить массу народа, но ни за что не залил бы собственные брюки. Кайл кинул бы поднос прямо в нее и подал бы в суд на курьера еще до того, как поднос коснется пола. Джим не умеет действовать в напряженной обстановке, вот в чем его проблема.

— Я попрошу принести ведро, — невесело сказала она и позвонила в технический отдел.

Джим оторвал губы от обожженной руки.

— Нет, все в порядке, я… Спасибо, — сказал он, нерешительно попытался спасти более удачно стоявшие на подносе эспрессо, а потом стал разгонять молочную грязь по мраморному полу безнадежно неприспособленной для этого салфеткой. Они не только не впитывали, но и заново заливали кофе на только что протертые участки пола. Джим был слегка изумлен — не впитывающими возможностями салфеток, конечно, а чистотой помещения, поскольку, как он заметил, намокшие от кофе салфетки так и оставались коричневатого цвета; когда ему в последний раз случалось вытирать молоко с пола на кухне, где пол казался совершенно белым, белая салфетка почернела.

— Тебя в последнее время совсем не видно, — заметила Ребекка, выглядывая из-за своего белого стола в надежде, что ее мокко с обезжиренным молоком мог не пострадать.

Джим стоял на четвереньках и пытался загнать растекающееся пятно из двойного капуччино под модель двенадцатиэтажного торгово-развлекательного комплекса, который спроектировал Саймон, — зад у Джима выглядел удивительно изящно. Ребекка не успела договорить, как Джим неловко выпрямился и стукнулся головой о макет башни для прыжков на эластичном тросе, по поводу которой было столько споров.

— Да, меня не было, я много работаю на площадке — паб «Виноградная гроздь».

— В Лэдброк-Гроув?

Джим потер голову — волосы показались липкими, и он отметил про себя, что до выходных надо обязательно принять ванну. С тех пор, как Тамара стала неразлучна с Габриэлом, как флаг с огромной мачтой, — кроме того, с того же времени у него снова поселился Нед, который хотел быть ближе к пабу, — личная гигиена Джима пребывала в состоянии глубокого кризиса. Дело усугублялось еще и тем, что он редко бывал в офисе, а Нед не особенно подходил в качестве ролевой модели, особенно по сравнению с благоухавшим лимонной свежестью Саймоном.

— Мы все без тебя так скучали, — заворковала Ребекка. Она прикоснулась к подбородку красным ноготком. — Было так тихо. Твои прикольные друзья не звонили. И приходилось все время дозваниваться, чтобы прислали кофе. А их мальчик из службы доставки совсем не такой шустрый, как ты.

Джим перестал тереть голову и в недоумении посмотрел на нее. Ребекка заулыбалась еще шире и игриво вскинула бровь. Она подумывала, не указать ли Джиму на какое-нибудь оставшееся пятно молока, чтобы снова полюбоваться, как он ползает на четвереньках.

Он шагнул в ее сторону.

— Ты хочешь сказать, что кофе могут доставить прямо в офис? — брызжа слюной, спросил Джим.

Лицо Ребекки напряглось от смущения.

— Вообще-то да, у нашей фирмы есть договор на обслуживание в «Эспрессо Бонго» и…

— Да замечательно! Черт побери, классно! А ты понимаешь…

Стеклянная дверь распахнулась, и влетел Мартин; опуская портфель на стол Ребекки, он бросил взгляд через плечо.

— Жена наняла кого-то вести за мной слежку. Один Бог ведает почему я столько денег ей отвалил на оплату услуг ее долбаного экстрасенса. Пусть тот ей и рассказывает, где я, и не надо спрашивать Светлану… О, Джим, тебя-то мне и нужно! Мы можем зайти ко мне в кабинет и переброситься парой слов насчет «Снопа пшеницы»? Нужно обсудить некоторые предварительные расчеты.

— Хм, на самом деле, Мартин, паб называется «Виноградная гроздь».

— Ах да, конечно! Конечно! Ребекка, душечка, попросишь Светлану вот это для меня напечатать, да? А потом пусть она позвонит в «Бутик Монтиньяк», заказать мне ланч? Сегодня я поем пораньше. Спасибо огромное. Заходи, Джим!

— Я оставлю здесь поднос, — бросил через плечо Джим, забирая два чудом уцелевших эспрессо. — Ты можешь заказать свежий по телефону.

— Нет проблем! — заулыбалась Ребекка. Как только оба скрылись из виду, она выпятила нижнюю губку, накрыла ею верхнюю, стараясь не размазать помаду, и задумалась. Перед ней стояла сложная управленческая задача: как получить Джима в собственное распоряжение. Он либо намного хитрее, чем кажется, либо представляет собой уникальный экземпляр гетеросексуального лондонца, который в двадцать восемь лет не замечает, что с ним флиртуют, — наверно, отсутствует какая-то антенна.

— Так, Джим, спасибо за новые расчеты, — сказал Мартин. Он повернулся в кресле и закрыл жалюзи на окне за своим столом. Светочувствительная система контроля тут же включила подсветку на стенных панелях. — Осторожность никогда не помешает, да? — улыбнулся он. — Ну, теперь перейдем к твоему проекту…

Они оба посмотрели в лежавшую на столе перед ними аккуратную папочку, в которой Джим носил счета и планы. Светлана старательно наклеила на важные листы листочки Post-it. Джим это сразу понял, потому что знал, что там было самое главное, — но он был не совсем уверен, что Мартин знал тоже. Но с другой стороны, Мартин, хотя и производил прямо противоположное впечатление, был еще хитрее Кайла и Майкла.

— Знаешь ли, за все годы моей работы я впервые сталкиваюсь с новым рестораном, который не исчез к чертовой бабушке в первые три месяца своего существования! — Мартин грубо расхохотался и глянул на Джима, ожидая, что тот присоединится к нему.

Джим натянуто улыбнулся. Они с Ангусом добились такой прибыльности своим кровавым потом. Брайан просто рыдал, когда узнал о том, на каких условиях они заключили договора с пивоваренными компаниями, не говоря уже о прочих поставщиках.

Брайан постоянно звонил из Лас-Пальмас. По ночам, чтобы не слышал Луис. Он тосковал по Лондону. Он скучал по пабу. Шепотом, заливаясь слезами, проговорил он с Ангусом полчаса, а потом признался, что ему не хватает Безумного Сэма. В этот момент, к радости Ангуса, вошел Луис, и разговор пришлось внезапно прервать.

— Ну что ж, парнишка Джим! Как же ты этого добился? Я просто поражен! — говорил Мартин, поворачивая кресло туда-сюда.

Джим прекрасно понимал, что ему крутиться в кресле не положено по статусу, и еще более четко он осознавал, что всякое панибратство в компании «Оверворлд» служило только прикрытием для каких-нибудь гадостей. Кроме того, он, как обычно, сомневался, насколько требуется излагать всю правду и будет ли это вообще уместно.

— Ну, — осторожно заговорил он, — при оформлении интерьера мы остановились на недорогом и эффективном решении, для чего привлекли дизайнера, с которым мне уже случалось раньше сотрудничать, кроме того, я поговорил с агентами по недвижимости в этом районе по поводу квартир на втором этаже, так что после того, как мы оформим страховку и все прочие документы, мы, как мне кажется, сможем получать прибыль…

— Ох, позволь тебя на этом прервать — остановись! — о’кей? Ты снова за свое, Джим. Количество голубиных какашек на одну тротуарную плитку, да? Да? — Мартин тряхнул головой и потер живот. В конце концов, это был тот час, когда он, скрываясь от всех, вкушал ланч. — Я и представить себе не мог, что тебе удастся такое дело, — ну, это говорит только о том, что и мне стоит еще кой-чему поучиться. Ну а ты так здорово справляешься с этим непростым делом, что мы с Кайлом хотим тебе подбросить еще денег, чтобы ты мог сделать там еще какие-нибудь усовершенствования.

За спиной у Мартина висел большой кусок отполированного металла, который был куплен за приличную сумму на выставке работ выпускников Школы Искусств Челси. (Максимально стильно при минимальных затратах, кроме того, Джим не сомневался, что этот шедевр приносил максимально возможную прибыль.) Любой человек, пришедший побеседовать с Мартином в его кабинете, садился за стол неправильной формы — очевидно, рассчитанной по системе фен-шуй и тут же терял всякое присутствие духа, поскольку четко, как на экране телевизора, видел за спиной у Мартина свое собственное лицо. Каждый раз, отправляясь в этот кабинет, Джим внушал себе, что будет, глядя на свое отражение, стараться, чтобы на лице у него сохранялось суровое, непреклонное выражение, как бы говорящее: «Ну, чем же ты меня порадуешь, толстячок!», но Мартину всегда удавалось настолько увести разговор в сторону от того, что Джим для себя наметил, что в куске металла отражались только изумленные глаза и кроличье выражение лица Джима.

Сегодняшняя встреча не была исключением.

— Еще денег? — с трудом проговорил он. — Но…

— Да, знаешь ли, — беспечно продолжал Мартин. — Кайл сказал, что он на днях заходил к вам с Катрионой…

— Неужели?

— Интерьер ему очень понравился, но он думает, что стоило бы поработать над картой вин, а? Вложить средства в винный погреб?

— Хм, у нас, честно говоря, заведение в основном пивное. В этом районе спрос на вина очень низок… — начал Джим, думая о предложенной Ангусом карте вин. «И никаких вин дороже двадцати пяти фунтов», сказал тот. Планы Ангуса чаще всего основывались на том, сколько он бы сам стал платить в заведении такого рода. («„Шато Петрю“? Э… нет». «Семнадцать фунтов за спагетти с кальмаром? Э… нет». «Туалеты в стиле унисекс? Э… нет». И т. д., и т. д., и т. д. Ангус невероятным, для юриста, образом уклонялся от дальнейших переговоров на такие темы.) А большинство постоянных посетителей не признавали никаких напитков дороже, чем по два фунта за кружку.

— Ну, это тебе решать, парнишка Джим, но я уже оформил перевод денежных средств. Будем тратить деньги, чтобы зарабатывать деньги, как говаривала моя жена. — Мартин помрачнел. — Или просто получать деньги.

— Да, ну это замечательно! — сказал Джим, понимая, что рабочая часть беседы закончена, а сейчас начнутся предостережения по поводу семейной жизни. — Э-э, ну я тогда оставляю вам эспрессо. — Он указал на маленькую чашку кофе, из которой на стол сочилась дегтярного цвета жидкость.

— Спасибо, приятель! — машинально ответил Мартин.

Айона с силой рванула тяжелую дверь люка, ведущего в винный погреб, и крикнула: «Ангус, тебе звонит Джим!» Внизу Ангус ремонтировал кран для минеральной воды. Рано утром Айона стала наполнять стеклянные бутылки (это можно было делать даже тогда, когда она не совсем продрала глаза) и при этом так внимательно прислушивалась к доносившимся по вентиляционной системе разговорам Тамары с Габриэлом, что только после третьей бутылки заметила: ее содержимое больше походило на кока-колу, чем на свежую минеральную воду из графства Кент.

В порядке исключения Габриэл и Тамара отвлеклись от обсуждения того, что делать с зеленеющими от хлорки мелироваными прядями (вот и еще один общий интерес вселенской важности), и наконец Айона заставила себя оторваться от увлекательного рассказа Тамары о том, насколько у Мэри повреждена аура, и поднялась наверх, чтобы сообщить о проблемах с минералкой, — как раз в тот самый момент Ангус в полуобморочном состоянии выслушивал рассказ Безумного Сэма о том, как надули его золовку при удалении аппендицита («И, верите или нет, оказалось, что аппендикс, который ей положили в баночку, чтобы она могла показать его дома, оказался вовсе не ее!»), так что он был очень рад возможности удалиться.

Повезло, правда, только Ангусу. С ликующим видом он предоставил ей возможность слушать Сэма и протирать стаканы, а сам смылся в погреб. С тех пор он так там и оставался; Айона осталась в баре. На своем месте остался и Сэм.

— Ангус! К телефону! — снова прокричала она. Должно быть, Габриэл и Тамара уже закрыли обсуждение Мэри и перешли к чему-то столь любопытному, что Ангус слушает и не может оторваться. Может, по-честному стоит сказать Рику или Марку, какая в погребе слышимость…

— То есть я сразу понял, что это не ее, с первого взгляда понял и сказал, чтобы она шла к юристу. К такому, как показывают в перерывах между показом «Триша». Налей еще пинту, милочка Айона.

Айона про себя подумала, что просто невероятно, с учетом того, какое время он посвящает местному пабу, что Сэм находит время смотреть телевизор, но вслух ничего не сказала, кивнула, указав на телефонную трубку у себя в руке, и улыбнулась. Не стоит ввязываться в дискуссию с Сэмом — может плохо кончиться.

— Его придется подождать, Джим, — сказала она в трубку, скорее не для того, чтобы поговорить с Джимом самой, а чтобы дать Сэму понять, что не может участвовать в обсуждении.

— Вы получили травму на работе? Вы упали с лестницы? — сказал Сэм, подражая ролику, в котором рекламировались услуги юристов, скорчив серьезную «юридическую» физиономию.

— Там что, Сэм рассказывает замечательные случаи из жизни? — спросил Джим. Говорил он беззаботно, бодрее, чем в последнее время. Айона подумала, вызвано ли это тем, что он наконец смирился с всецелой поглощенностью Тамары одним лишь Принцем Пирогов и Тортов.

— Да.

— Вы поскользнулись на коврике в туалете? Вас раздражает жена?

Ангус взлетел по ступенькам, — из кармана у него торчали три отвертки, лицо исказила ярость.

— Нет, нет, нет, нет, нет. Мне некогда говорить с Джимом, — заявил он, отодвинув в сторону Айонину протянутую руку с трубкой.

Ее передернуло. Раньше ей случалось видеть его таким свирепым только за рулем автомобиля. Наверное, Габриэл сказал что-то совсем ужасное.

— Ангус… — начала она ласково.

— Да я сейчас выкину отсюда этого педераста за его гребаный конский хвост!

Айона преградила ему путь, поставив одну ногу под полку с коктейлями, а другую под мойку для стаканов.

— Ты ничего не будешь делать. Через полтора часа нужно будет обслуживать посетителей. На кухне есть только два готовых холодных блюда. Не трогай Габриэла. Поговори с Джимом.

— Я твой начальник и приказываю тебе меня пропустить! — Ангус посмотрел на нее неприятным, жестким взглядом, и Айона почувствовала, что в ответ на это и ее лицо принимает непреклонное выражение. Она совсем этого не хотела, оно появлялось, как будто струпья.

— А я твоя девушка и приказываю тебе прекратить это! Не надо было подслушивать!

Ангус продолжал смотреть на нее. Айона не отводила взгляда; она чувствовала, как напряглись ее ноги. Айона заметила, что уже не первый раз Ангус, выходя из себя, переставал казаться взрослым — с него как будто слетала маска, и перед ней представал разгоряченный сердитый мальчишка, которым он когда-то был. Ей это не нравилось. Они так не договаривались. Айона рассчитывала, что он при любых обстоятельствах будет взрослым, воспитанным, вселяющим в нее спокойствие. А еще она вдруг поняла, что высказывания типа «я — начальник» ей тоже очень не нравятся.

Айона подавила в себе порыв наорать на него — кругом были постоянные посетители.

— И что ты собираешься сделать, уволить меня? — Она попыталась сказать это шутливым тоном, но слова прозвучали жестко, и тут она вспомнила, что в руке держит телефонную трубку, — примерно на уровне плеча, поэтому Джим сейчас все слышит, как в концертном зале. Она поджала губы.

— А я мог бы, — упрямо огрызнулся Ангус. — Я уволил бы тебя и смог бы пойти на кухню и уволить эту парочку. Тогда он мог бы спокойно сниматься для телепрограммы, и ему не пришлось бы терпеть никого из нас… бездельники!

Проклятье. Айона слышала, как из трубки доносится голос Джима, который пытается понять, что происходит, — как и обычно, когда кто-то повышал голос, он говорил таким трагическим тоном, как будто предвещал всем скорую гибель. Ее приводило в ужас то, что их ссору слышат посторонние. Хорошо все-таки, что их слышит Джим и что он хочет поговорить с Ангусом (и теперь уже сообщает об этом очень настойчиво), потому что ее уже распирало от слов и фраз, которые так долго приходилось сдерживать.

Например: «Ты меня не нанимал, фашист!»

Или «Только не воображай, что можешь вот так мной командовать!»

«Кем ты себя возомнил, черт возьми?»

«Может быть, ты паб любишь больше, чем меня!»

«Почему я за всю неделю могу нормально отдохнуть только один час?»

«Думаешь, я хочу жить с человеком, от которого постоянно несет всеми запахами паба?»

«Я, может быть, и не хочу выходить замуж за такого психопата, которому только бы покомандовать!»

«Может…»

Она с такой силой сжала трубку, что костяшки побелели.

Ангус ответил на ее молчание еще одним недобрым взглядом, и, будто против собственной воли, с губ Айоны сорвались слова:

— Подумай хорошенько перед тем, как вот так со мной разговаривать, — и он уже было открыл рот, чтобы заорать на нее.

— Эй, эй, эй, что тут происходит? — Нед вошел в дверь, неся три ящика с овощами. На его худых руках выступали бицепсы, а футболка с «Нирваной» так же свободно болталась на плечах, как и двенадцать лет назад, когда он впервые надел ее. — Ребята? Мне кажется или что-то произошло?

Айона повернулась и почувствовала, что голова у нее кружится, а сердце бешено стучит. Но все же она была невероятно рада видеть Неда.

— Нет, все в порядке. Джим только что позвонил и хочет поговорить с Ангусом.

— Да не надо, я передумал, — негромко послышался голос Джима из трубки.

— Я не хочу говорить с…

— Поговори с Джимом! — проревела Айона. — Сейчас же!

Потрясенный Ангус взял трубку и отошел к другому концу стойки.

— Я не знал, что вы женаты, — непринужденно произнес Сэм.

— Мы не женаты. — Айона прикусила язычок, чтобы не ляпнуть какую-нибудь гадость.

— Нет, приятель, это только так кажется, — пояснил Нед, поставил ящики на стойку и пошел за следующими. — Кричат, вопят, командуют друг другом…

— На этом и держатся счастливые семейные отношения, — печально сказал Сэм. — Вот и моя Кэтлин…

— Вы просили пинту пива, не так ли, перед тем, как наш разговор столь грубо прервали? — спросила Айона, дрожащими руками открывая посудомоечную машину, чтобы достать стакан.

— Ну, если вас не затруднит. — Сэм слез с табурета и по секрету сообщил: — Пойду, покажу Перси фарфоровую штуку.

У Айоны дрогнули руки, и внутри посудомоечной машины загремели грязные кружки.

— Она сломана, лапочка, — ласково сказал Нед. Он поставил на стол ящик с кабачками и снял руки Айоны с проволочной сетки. — Будь добра, принеси мне льда из погреба. Мне нужно будет охлаждать суп. А Сэму я сам налью кружечку.

Айона кивнула и отправилась в погреб.

Хотя в погребе было чище, чем в ванной на старой квартире Джима и Неда, но в нем так же пахло застарелой плесенью, несмотря на все старания Ангуса, который помыл погреб из шланга. Даже в жаркие дни стены здесь оставались прохладными; на кирпичах виднелись нацарапанные в свободные минуты трактирными слугами когда-то в далеком прошлом каракули и отметки — они были еле видны под слоем пыли, их почти уничтожила рука времени. Айона опустилась на ящики с коктейлями, положила подбородок на руки и посмотрела вверх, на скат для угля, откуда, через толстые стекла викторианских времен, пробивались бледные солнечные лучи. Сейчас из кухни слышалось только постукивание и бормотание — наверное, резали овощи, — частично заглушаемое работающим на полную мощность «Радио один».

Почему момент, когда кому-то надо сообщить горькую правду, наступает как раз тогда, когда они совершенно не хотят тебя слушать? Так многое нужно было Айоне сказать Ангусу, но сейчас совсем неподходящий момент. Она слишком хорошо его знала, понимала, как он беспокоится о пабе, о своей карьере — о невозможности сделать карьеру, о том, как изменения в профессиональной деятельности скажутся на его будущей пенсии, — он ей об этом ничего не говорил, но Айона обо всем догадывалась, потому что среди ночи, во сне он начинал тревожно обнимать ее, а когда говорил о пабе, то сообщал ей исключительно радостные новости. О финансовых проблемах он говорил Джиму. Внутренний голос подсказывал Айоне, что, наверное, неплохо, что о сложностях она почти ничего не знает, но собственная неосведомленность огорчала ее еще больше.

Она хотела сказать ему, что, углубившись в работу, стараясь, чтобы все получилось, он отталкивает ее от себя, и она начинает ощущать себя не его девушкой, а некой задачей, с которой он должен разобраться, — но она этого не говорила, понимая, что тем самым просто пополнит список его проблем еще одной.

Интересно, где бы она оказалась в этом списке — заняла бы более важное место, чем еженедельные поставки пива, или значилась после проблем с водопроводом?

Это несправедливо.

Айона вздохнула и посмотрела на часы. Без двадцати двенадцать. Сейчас уже приходят посетители, которым нужно подать ланч. Времени не остается.

Нет времени. Нет времени для меня, нет времени для него, и вообще время находится только для посторонних.

Так вот почему в иллюстрированных журналах всегда пишут, что твой мужчина не должен быть твоим лучшим другом, и наоборот.

— Джим, я слышал, что он говорил. — Ангус сердито глянул на одного из пропахших пивом приятелей Безумного Сэма, который стучал по стойке опутанной паутиной кружкой. — Подожди минуточку. — Он снова повернулся так, чтобы все видеть со своего наблюдательного пункта, — его самого наполовину скрывала стойка бара, и с этой точки можно было видеть, что происходит на кухне, — в тот момент помощник повара Марк резал лук и ругался с кем-то по поводу состояния холодильника. — Старый мерзавец. Нет, это я не тебе. Послушай только, я слышал, как Габриэл и Тамара на кухне занимались… Нет! Я не говорил, что… Боже, Джим, да у тебя это просто навязчивая идея. Держи себя в руках… Нет! Ох, ну ради бога, конечно я не хотел этого сказать…

Айона швырнула перед ним листок с заказом и указала на молодую пару, которая устроилась, с бутылкой белого вина, за третьим столиком. «Да, спасибо, я их вижу. Спасибо, я не слепой», — раздраженно сказал он. Айона бросила на него мрачный взгляд и пошагала прочь.

Ангус, еще клокотавший от ярости, почувствовал укол совести. Нельзя было так грубо обращаться с Айоной. Как же ему подняться на ее высоту, как не скатиться? Чертов Габриэл. «Он просто отравляет обстановку, хотя при этом как будто и не делает ничего плохого, — пробормотал Ангус. — Теперь я понимаю, что думал об Иисусе Понтий Пилат. Он расстраивает моих сотрудников, женщины ходят за ним по пятам, чтобы омыть стопы его, а уволить я его не могу, потому что мне постоянно говорят, что он Сын Божий».

Так он сказал вслух, и от этих слов почему-то полегчало.

Ангус вытер потный лоб салфеткой для посуды и прокричал в сторону кухни: «Тамара! Тебя ждут посетители, обслужи!» «Нет, я не преувеличиваю, — продолжал он говорить с Джимом, слегка понизив голос. — Та ведьма, которая написала эту вещь, снова сюда заходила, сегодня утром, со своей командой, и они снова все это обсуждали. Тамара только об этом и говорила. — Как ему случилось услышать ее рассказ, он уточнять не стал. — Судя по всему, они душевно поболтали насчет того, какие блестящие возможности у Габриэла стать телезвездой, а потом они стали…»

Ангус неуверенно умолк. Признаться честно, он был не совсем уверен, о ком они говорили, но разговаривали они вполголоса, невнятно, и ему слышались лишь некоторые ключевые слова, как-то: «сволочь», «деспот» и «самодур». Нет, он не был параноиком, но стоило признать вероятность чьей-то вины, и в нем просыпался юрист.

— Нет… нет… но ты же понимаешь, о чем я. Он говорит таким тихим голосом, и слова совсем не разобрать. — Ангус не стал пояснять, что Габриэл не разговаривает таким голосом с ним; этот голос можно было услышать только тогда, когда из кухни доносился его разговор с Тамарой, бормотавшей столь же дразняще-неразборчиво, — все остальные в это время мыли пол или чистили кофеварку. — Да, возможно, ты прав, и он что-то затевает. — Ангус увидел в зеркале, за вереницей бутылок с алкоголем, свое отражение и снова замолчал. Он начал говорить совсем как Джим.

А это нехорошо. Ангус не считал себя человеком истеричным. Но паранойя — вещь заразная. Все неприятным образом напоминало о «большом брате»[53] — никто, кажется, не хочет признаться, что недолюбливает Габриэла, чтобы не быть обвиненным в зависти или в закулисных интригах, и при этом не было возможности кого-либо увольнять, так как это поставило бы под угрозу финансовые результаты следующего квартала.

— Джим, а по какому поводу ты позвонил? — спросил он, несколько успокоившись, поскольку разговаривал с человеком, вовсе не считавшим, что от кондитерского шприца Габриэла исходило сияние.

В этот момент из кухни появилась Тамара, — светлые прядки во все стороны торчали из ее растрепанной косички. Было видно, что подкрасить губки помадой кораллового цвета ей только что пришлось снова. Тамара как будто представляла живые картины на тему «Барменши всех эпох», и на этой неделе на ее календаре шел 1958 год. Лицо, помимо помады и подводки для глаз, украшало то блаженное выражение, которое Ангус привык видеть у нее дня за два до того, как мужчина, с которым у нее было «настоящее духовное понимание», бросал свою подружку и годовалого ребенка. Что бы там ни говорила Айона, Тамара обладала инстинктами черной вдовы[54]. «Не замечает, какое впечатление производит на мужчин», — так он и поверил, блин.

— Тамара, не могла бы ты обслужить… — Он кивнул на толпу, которая уже собралась возле стойки. Из трубки раздавалось беспокойное кудахтанье. — Нет, парнишка Джим, никаких проблем у нас нет. Да, полно посетителей…

Тамара выплескивала остатки кока-колы в ведерко для льда, чтобы протереть ею меловую доску с меню, — это его раздражало. А потом она вздохнула: «Конечно, Ангус!», — и тут он узнал голос Супертамары. Таким голосом она говорила, когда сознательно старалась вести себя, как Тамара. В голове у него железом по стеклу отдавалась неестественность ее тона, наигранное выражение, которым она будто говорила: «Я в облаках, я в сказке». Может быть, в художественной школе все так говорят, а Айона просто не замечала, как это может действовать на нервы.

— Подожди, парнишка Джим, дай-ка я пройду на другой конец стойки, — сказал он, поднимая провод над головой Айоны и протискиваясь мимо нее. Она одновременно наливала три кружки лагера и при этом доливала доверху «Гиннесс». Айона, к сожалению, не обладала таким безупречным чувством времени, как Мэри, так что к концу смены в подносе окажется литра три пива, отметил он про себя. — Напомни мне завтра попросить Неда приготовить треску, запеченную в тесте на пиве, — попросил он Джима. — Извини, Айона, ты меня не пропустишь?

— Ангус, у нас здесь ждут пять человек. Тебе не кажется, что ты мог бы вначале помочь, а потом перезвонить Джиму? — сказала она. Размеренность тона не могла никого обмануть. Она все еще не остыла.

— Я разговариваю с Джимом по поводу финансов, дорогая.

— Ангус, да какого хрена, сейчас же люди идут на ланч! Что мне теперь делать? Позвать из кухни Марка? Устроить самообслуживание, и пусть все сами себе наливают?

Ангус посмотрел на нее, прищурившись, и продолжил говорить в трубку, — они все так же сверлили друг друга взглядами.

— Ну хорошо. О’кей, Джим, потом мы поговорим о тех важных нововведениях, которые ты предлагаешь, потому что тут уже очередь из четырех человек. Очень хорошо. О’кей? Ладно, я перезвоню. — Он повесил трубку на висевший на стене телефон.

— Ну что, довольна? — обратился он к Айоне, которая волком смотрела на него, и повернулся к первому, перепуганному человеку, ожидавшему у стойки. — Чего бы вы хотели?

Тот робко кивнул на кружку «Гиннесса», которую уже доливала Айона.

— Э-э, меня уже обслуживают… спасибо.

— Очень хорошо. — Ангус повернулся на пятках. — Следующий?

Тот, кто стоял за заказавшим «Гиннесс», был одет в тенниску; вот уже минут десять он пытался пролезть без очереди — прислонялся к стоявшим рядом с ним, время от времени доставал мобильник и делал бессодержательные звонки, расталкивая при этом локтями соседей. Айона хотела было сказать об этом Ангусу, но с ним она тоже не хотела разговаривать, чтоб чего не вышло.

— А вам?

Два человека из очереди открыли было рот, но человек в тенниске опередил их.

— Два «кроненберга» и пакетик чипсов. Вы принимаете кредитные карты?

— При оплате на сумму не менее десяти фунтов.

Тот пожал плечами.

— Так вы не принимаете карты?

— Я только что сказал — нет. Вы будете есть?

— Нет.

— У вас нет наличных денег?

— Нет.

— Так. Очень хорошо. Вы зашли выпить, но не подумали, что…

Тамара летящей походкой подошла и положила продолговатую ладонь на его голую руку (рукава рубашки он закатал).

— Ангус, горькое пиво кончилось, — сообщила она напыщенным тоном, как будто зачитывая гороскоп.

— Ну как так можно, ради Бога! — Ангус посмотрел на посетителя, потом на Тамару, а потом, исчерпав все варианты, на Айону.

«Вот что значит быть такой задницей и никому не доверять работу с кранами под давлением, — мысленно отметила Айона. — О Господи. Если бы мне хватило ума понять, как…»

— Ну и ладно! Ладно! Боже! — Ангус понизил голос и говорил теперь яростным шепотом. — …Делайте здесь, мать вашу, все сами… — Окинув напоследок всех мрачным взглядом, он снова рывком открыл люк, ведущий в погреб, и исчез там в глубине, как обозленный на мир эльф из бригады Санта-Клауса, не переставая что-то бормотать.

Как только он покинул пределы слышимости, Айона посмотрела на Тамару и закатила глаза.

— Он все утро в таком настроении, с того самого момента… — заговорила она, но тут же умолкла, вспомнив, к кому обращается. Тамара вроде бы ничего не заметила и продолжила работать со следующим клиентом. Айона сердито вздохнула. Боже, как все сложно. Теперь нужно думать, что кому сказать. Когда Крис и Мэри устраивали сцены, то, слава тебе, Господи, не приходилось разговаривать с обоими одновременно.

— Правда? — проговорила Тамара. — Не может быть. Мне он с утра показался таким милым, в этой его красной рубашечке. Четыре двадцать, пожалуйста.

— Четыре девяносто, вообще-то, Там. Вместе с чипсами. — Айона сознательно старалась не злиться на Тамару. Бедняжке Там потребуется поддержка, если Габриэл все же проведет в неофициальной колонке фан-клуба в «Стандарде» тему по поводу телесъемок, — видит Бог, фанов у Тамары всегда хватало.

— Ах да, простите, четыре девяносто. Ох! — хлопнула она себя рукой по голове и улыбнулась Айоне с заговорщическим и немного сумасшедшим видом. В Тамаре были и очень милые черты, которые она старательно скрывала, чтобы не нарушить впечатление от своей ухоженной внешности. — Так вот что значит — влюбиться до умопомрачения! Я и подумать не могла, что это случится со мной!

Айона попыталась улыбнуться и увидела в зеркале, что улыбка вышла не такая, как хотелось бы.

Джим пришел в час дня, и Ангус поставил его работать за стойкой. Тамара и Айона разносили заказы, зал был переполнен, и Ангусу ничего не оставалось, как выйти из погреба и тоже работать за стойкой. Сейчас он немного успокоился, но состояние все еще напоминало кипение на медленном огне.

— Он действительно хочет устроить эти телесъемки, — сказал Ангус, бросив Джиму электронный ключ от кассы. Джим угрюмо прикрепил его к шлевке, понимая, что не судьба ему пропустить полстаканчика и помучить себя, глядя на Тамару. Лодыжка у него все еще болела в том месте, где ее ударило дверью.

— И я понимаю, что за него остается только порадоваться, — продолжал Ангус, наливая в кружку остатки лимонада, чтобы отнести Неду на кухню, — но я просто не могу. Он как раз такой тип… Ну, понимаешь, да?

— Ну да, — подтвердил Джим, который не только никоим образом не мог порадоваться за Габриэла, но и частенько задумывался, а не проверить ли у него допуск к работе на кухне.

— Несмотря на то что наше заведение в этом случае получило бы широкую известность. А такая передача могла бы нас прославить, понимаешь?

— Понимаю.

— Все это так непросто, да?

Ангус, наливавший пиво в кружку, перекрыл кран и посмотрел на Джима.

Джим глядел ему прямо в глаза; он знал, что Ангус так давно с ним знаком, что легко прочтет все его мысли. Ведь столько лет его держали в офисе за дурачка, и вот теперь «Виноградная гроздь» стала для него единственным шансом всем доказать — «Оверворлд», Тамаре, друзьям, родителям, обозревателям ресторанов из журнала «Тайм Аут», — что он Человек. И только дела наладились, как появился Габриэл, основной миссией которого, судя по всему, было доказать Джиму — методом сравнения, — что он просто мышь.

— Ага, — сказал Ангус, крепко по-мужски похлопав его по плечу. — Это непросто.