Рамин со своей матерью переезжает в Вей- денфельд то есть к самой конюшне. И к Юлиусу. Я только надеюсь, что Рамин будет ходить с нами, а не с вейденфельдерами. Но, может быть, мне удастся чаще видеть Юлиуса, ведь я же буду наве­щать Рамина.

От дома я теперь совсем отошла. Обычно прихожу с такой пустой головой, что мне до лай- почки, какой там текст ваяет мой папочка. Един­ственная причина являться домой — это мой драный матрац.

Воскресенье, 14 июля 1996

В пятницу я шла из школы и встретила свою тренершу по баскетболу. Она сказала, что когда я вернусь из Австралии, то обязательно должна прийти. Команда практически распалась. Если говорить честно, то в данный момент меня со­всем не тянет играть в баскетбол. У меня почти пропала всякая жажда деятельности. Кстати, сей­час я вешу 50 килограммов. Я автоматически тол­стею, хотя в некоторые дни меня рвет так, что аж всю душу выворачивает. Но я уже не могу влиять на процессы в моем организме. Во время анорексии у меня все было под контролем, теперь это­го нет. Все происходит само по себе, потому что у меня нет сил предпринять какие-нибудь дей­ствия. Не знаю, что будет, если ничего не изме­нится, но я и не знаю, что будет, если я попытаюсь что-то изменить. Я затихарилась и жду, надеясь, что когда-нибудь как-нибудь и где-нибудь кто- нибудь придет на помощь и во мне снова про­клюнется маленькая искорка радости. Я больше ничего не чувствую. Кроме ужасной пустоты.

В этом мире мне одиноко и скучно. Надеюсь оты­скать в Австралии парочку солнечных лучей, ко­торые смогу забрать с собой в Германию и распа­кую, как только снова будет так мрачно, как сей­час. Но ведь и здесь все время светит солнце, а я его даже не замечаю.

На самом деле у меня есть причина хоть не­много радоваться. В пятницу мне устроили отваль­ную на даче у дедушки Рамина, здесь же, в Штер- нентале. Была куча народу. Маленький сюрприз для меня, что я считаю ужасно милым. Мне будет всех их очень не хватать!

100 Хртя в последнее время Амелия часто действу­ет мне на нервы своим Ашем, я буду скучать по ней больше всех. По ее круглому лицу с тысячей веснушек; наверное, когда я вернусь, их будет в два раза больше. У нас родственные души. Сто­ит Амелии на меня посмотреть, и я точно знаю, че­го она хочет, о чем думает и что чувствует. То же самое происходит и с ней, хотя я никогда не была столь откровенна, как она. Вся история с моими алиментарными нарушениями проходит мимо нее как простуда и все больше вгрызается в меня, как рак, от которого нет спасения.

Я буду скучать по Рамину, по разговорам с ним. Не могу же я забыть, как возвращалась из школы и мы болтали, пока у нас ворочались языки. Когда я приеду обратно, он уже будет жить в Вейденфельде.

Мне будет безумно не хватать Никки. Она мне как сестра. Она всегда рядом. Я прекрасно помню, как она обо мне заботилась, когда я вернулась из своей психушки.

Буду скучать по Фионе, Майку, Даниэлю и по всем остальным, включая Аша и Каро.

У меня такое чувство, что я улетаю на Плутон без обратного билета. А ведь это всего каких-то жалких семь недель. Семь недель! Ужасно долго. Чемодан я уже упаковала, но открываю его через каждые пять минут, чтобы засунуть что-то еще. На­пример, очки от солнца. _

Я уже радуюсь тому, что полечу на самолете. A U J. Я еще никогда не летала так далеко. Только один раз на остров Гельголанд, когда была совсем ма­ленькой. Но я ничего не помню.

С матерью я не попрощалась. После тех изде­вательств я видела ее только один раз, в супер­маркете, где она покупала себе выпивку. Я сде­лала крюк, чтобы она меня не заметила.

Понедельник, 15 июля 1996

Великий день начала путешествия. Поездка в Мюнхенский аэропорт оказалась отвратительной. Мне было безумно худо, хотя я сидела впереди. Наконец мы приехали, забрали

свои визы и сдали горы багажа. А потом я целую вечность и даже больше сидела в огромном зале с моим не умеющим себя вести батюшкой, кото­рый снова перестал со мной разговаривать. Поня­тия не имею почему, наверное, я снова что-то сде­лала не так. В общем всё как всегда. Но он мог бы спокойно сказать, что у него за проблема, тогда бы я, по крайней мере, знала, в чем моя вина.

В двадцать часов тридцать минут нам велели по коридору пройти к самолету, нас обыскали. Как будто я, самый послушный на земле ребенок, взя- ла с собой автомат и собираюсь захватить Австра- JLUft лию. У отца тоже ничего не нашли. Этот чудо- компьютер — металлоискатель — конечно же не понял, что я взяла с собой немного травки. (Про запас! Я ведь не знаю, что там со мной будет.)

Когда мы попали в самолет, мне удалось мель­ком заглянуть в салон первого класса. Черт побе­ри, в это кресло влезет двое таких, как я! Но наши места, конечно же, были не в первом классе. Они оказались где-то в середине живота этой махи­ны, хорошо еще, что у окна. Рядом со мной сел жирный старик, от которого ужасно воняло.

Когда мы приземлились в Лондоне, уже стемне­ло. Грандиозная картина: город с тысячами огней с такой высоты! Внизу нас забрал красный автобус, который довез нас до «Боинга». Вот это монстр! Мест у окна нам не досталось, хорошо еще, что на

этот раз я устроилась с краю, и мне не пришлось вдыхать мерзкие запахи. Теперь рядом со мной си­дел только отец, от него хоть ничем не пахнет. А потом началась обычная трепотня. Как включать радио, как надевать спасательные жилеты и так да­лее. Сплошной отстой! Я устала как собака и хоте­ла только спать. Слава богу, здесь дают шерстяные одеяла и носки. Для такого фетишиста шерстяных одеял и носок, как я, это самый минимум!

Вторник, 16 июля 1996

Я проснулась, когда прошел слух, что на бор­ту покойник. Здорово! Как, почему и из-за чего, нам сообщить не удосужились. Мужчина из пер­вого класса. Ему и дорогой билет не помог.

Чтобы не выбрасывать труп в море, пришлось совершить внеплановую посадку в Калькутте. К со­жалению, нам не разрешили выйти, но я попыта­лась увидеть в окно как можно больше. Вид какой- то жалкий. Я заметила даже маленькие круглые хижины и множество пальм прямо в аэропорту. И еще увидела машину, в которую засовывали за­вернутый труп. Хорошо хоть я не видела его неза- вернугым. И все равно я побывала в Индии.

Я выяснила, что взлет гораздо приятнее, чем посадка. При посадке у меня буквально раска­лывается череп, дико болят уши, становится ху­до до безобразия.

Когда мы полетели дальше, нам подали самую отвратительную еду, которую мне когда-либо до­водилось пробовать. Я поела только для того, что­бы подольститься к отцу. А потом обзавелась опы­том насчет того, что в самолетном туалете очень неудобно вызывать у себя рвоту. Там узко, к тому же в тот самый момент, когда я засунула в рот пальцы, началась такая болтанка, что половина попала мимо. Вот противно! Больше всего меня шокировало, что то, что еще несколько минут на- Q4 зад называлось едой, но уже выпущенное обрат­но, имеет тот же самый вкус, что и раньше!

Еще через два часа мы снова приземлились, но на этот раз хоть по плану. Пока заправляли са­молет, мы с отцом бегали по аэропорту в Бангко­ке. Я казалась себе странным существом, потому что таиландцы таращились на меня так, будто я инопланетянин. Когда отец объяснил мне, что здесь все мужчины торгуют своими женщинами, мне стало так противно, что тут же захотелось об­ратно в самолет. Кто знает, что там на уме у этих таиландских торговцев женщинами! И самое главное — о каких сделках думает мой отец в данный момент?!

Остаток дня я проспала. Мое чувство време­ни настолько притупилось, что я, смотря в окно, не понимаю, утро сейчас или вечер.

Среда. 17 июля 1996

Поверить в это трудно, но возможно. Я все еще сижу в самолете, и постепенно мне начина­ет казаться, что я останусь тут навсегда.

Со мной ужасное происшествие. Я дико за­скучала и стала искать под сиденьем свою кни­гу, которая в последнюю болтанку вдруг начала вести себя абсолютно самостоятельно.

И тут у меня в руках оказалось что-то стран­ное, я ощупывала это до тех пор, пока оно не за­двигалось. Как я испугалась, когда до меня до­шло, что я все время трогаю палец ноги сидяще­го сзади человека. У меня вырвался тихий, но все-таки явственный крик. И это когда все спа­ли! С тех самых пор я не осмеливаюсь сходить в туалет, потому что для этого мне придется обернуться и пройти мимо владельца ног. Какой позор!

Прежде чем мы приземлились в Сиднее, я успе­ла рассмотреть сверху знаменитый оперный театр. Собственно говоря, театр меня нисколько не ин­тересует, но он так красиво стоит у самой воды! Сверху он показался пестрым. В Сиднее вышло много народу, и я пробралась к окну.

От Австралии я и на самом деле ошалела. В самолете провели дезинфекцию, как будто у нас у всех какая-то зараза. А ведь мы просто

безобидные иностранцы. Но тем не менее сна­чала передали объявление, что мы должны за­крыть лицо руками, а потом стюардессы прошли по рядам со спреем и всех нас обрызгали.

Четверг, 18 июля 1996

Мы добрались только до Брисбана; Приятель папы Лоренц встретил нас в аэропорту, и мы по­ехали в Ти-Три-Хилл, в захолустье, где он живет. Меня поразила природа. До сих пор у меня и ■L UO в мыслях не было, что пара жалких деревьев и огромные поля, широкий простор и погода могут произвести колоссальное впечатление.

В Т-Т-Хилле я познакомилась с экс-женой Ло­ренца. Она ужасно милая. Позже пришли его сыно­вья и дочери. Рикки уже двадцать пять, у него трое детей, от одного из которых он отказывается и сво­им не признает. Нэнси на год младше, она замужем за мясником из Нового Южного Уэльса. У нее четы­рехлетняя дочь, с которой мы уже знакомились. Джу­ди — первый ребенок, который кажется мне сим­патичным. Это вам не капризный, упрямый немец­кий ребенок из пригорода, это маленькая, дикая сельская мышка. Мне нравится пробовать на ней свой школьный английский язык. Все остальные могут сказать пару слов по-немецки.

Самый классный — это Брайен. С ним мы сра­зу друг друга поняли. Да еще как! Он мне расска­зал, что развел за домом своей матери марихуа­ну. Я была в шоке, решив, что это добром не кон­чится. Но он абсолютно спокойно заявил, что она в курсе и не имеет ничего против. Австралийцы относятся к таким вещам гораздо равнодушнее. У машины Брайена только лобовое стекло, заднее и одно боковое. Остальные три отсутствуют. Кро­ме того, рычажок для открывания окна залеплен скотчем, а заднее сиденье раскурочено. Не знаю, бывает ли в Австралии техосмотр. _

Нужно сказать, что по Брайену сразу видно, что он потребляет большое количество травы: он ужасно худой, у него огромные темные синяки под глазами. Я не уверена, что он курит только мари­хуану. Я дала себе слово не прикасаться к другим наркотикам, даже если когда-нибудь у меня по­явится такая возможность.

Пятница, 26 июля 1996

Здесь, в Австралии, намного лучше, чем я себе представляла. Каждый день праздник. За это вре­мя я успела познакомиться со всей семьей: по­друга Лоренца, дети подруги Лоренца, дети детей подруги Лоренца и так далее.

У меня даже есть Сбоя первая маленькая импе­рия. Я живу в гараже. Звучит противно, но на са­мом деле все не так ужасно. Он перестроен в ком­нату для гостей или вечеринок. Топить не нужно, хотя сейчас в Австралии зима.

Мне здесь очень хорошо. Каждый вечер при­ходят родственники и знакомые, и начинается праздник. Отец буквально оттаивает. Я уже успе­ла познакомиться с друзьями Брайена. Все они классные. С ними здорово, они совсем не такие ущербные, как немцы.

Пока все остальные пьют и что-то празднуют, мы регулярно смываемся. Т-Т-Хилл — настоящая дыра, всего домов десять, а за ними начинается... Да ничего не начинается, только бесконечные по­ля и несколько деревьев. А когда темнеет, можно чуть ли не рукой достать до звезд так они здесь близко. Луна с другой стороны. Сначала это ме­ня так ошарашило, что я тут же решила бросить курить марихуану. Слава богу, Тед приятель Брайена, объяснил, что это нормальное состояние австралийской луны. Кстати, Тед невероятно хо­рош собой. Он, как и все здесь, загорелый, у него светлые волосы и темные глаза. А какие широкие плечи... Не мужчина, а мечта.

В субботу мы всемером на машине приятеля Брайена по имени Стэн решили поехать познако­миться с одним ненормальным пацаном. Потом

он возил нас в пампасы на своем джипе, проржа­вевшем настолько, что через дно можно видеть колеса. Коща мы вышли, я все еще не могла по­нять, на кой ляд мы сюда притащились. Брайен все время пытался мне что-то объяснить, но я ни­как не могла его понять, он все время путался, а поскольку мой английский оставляет желать лучшего, я так и не врубилась, в чем же там де­ло. Мы тащились по бесконечно длинному лугу, а парни ухмылялись, как будто наступило Рожде­ство. Неожиданно мы остановились перед целой кучей грибов. Я глазам своим не поверила. Я ни _ _ разу не видела одновременно такой прорвы грибов.. Постепенно до меня начало доходить, что мы тут делаем. Парни как дикари набросились на на­ходку и начали складывать в пластиковые пакеты, назначение которых стало мне, наконец понятно. Все они лыбились с таким видом, что я не выдер­жала и рассмеялась. Мне редко попадались люди, которые умеют так широко улыбаться.

Отец мой ведет себя как-то странно. Целыми днями чем-то занят, а по вечерам расслабляется вместе со всеми. Если мы случайно встречаемся, он со мной ужасно мил. Мне кажется, он забыл, кто я такая. Он даже не заметил, что иногда я ночую у Брайена; мы часто сходим с ума, лежа где-нибудь всю ночь под звездным небом, и даже не думаем возвращаться домой.

В среду парни принесли галлюциногены. Во­обще-то я давала себе слово не прикасаться ни к каким другим наркотикам, кроме травы, но по­том решила, что грибы и трава входят в одну кате­горию. И то и другое имеет чисто биологическое происхождение, никакой опасности в этом нет. По-настоящему опасны только химические нарко­тики. Но сейчас я уже знаю, что грибы и трава — это далеко не одно и то же.

Итак, мы снова сидели впятером на поле, и я уже была довольно хороша, когда Бен вытащил эти грибы. Прежде чем проглотить первый сухой кусочек, я его пожевала. Вскоре у меня начались глюки. Перед глазами мелькали сплошные косми­ческие картины, чистое безумие! Все сожрали по грибу, кроме Теда, который собирался везти нас домой. Черт побери, что случилось с моим моз­гом! На меня накатил дикий приступ паники. Я начала вопить и как придурок носилась по кру­гу, пока меня не поймал Тед, который зажал мне рот рукой. Я сидела с ним часа два, не меньше, наконец мне полегчало. Остальные парни дрыхли в машине, а Тед все время говорил, правда, я ни­чего не поняла. Только слышала его голос, и это меня успокаивало. Ночь стояла невероятно теп­лая меня было абсолютно мокрое лицо, потому что я сильно вспотела, когда Тед затыкал мне ла­донью рот. Потом он отнял руку, и больше уже я не произнесла ни звука. Тед сказал, что с ним то­же так было, и я очень обрадовалась — уж боль­но не хотелось оказаться единственной облада­тельницей подобной реакции.

Рано утром мы поехали к Теду. Тысячи попу­гаев сидели на деревьях или летали в утреннем воздухе. Они действительно были, я не бредила. Мы ехали не меньше часа, мне показалось, что это невероятно долго. Для австралийцев длин­ные дороги — пустяк, они привыкли к большим расстояниям. Часто они проезжают сотни кило­метров, чтобы сделать что-то за десять минут и тут же повернуть обратно.

Приехав к Теду, Брайен, Бен и Стив размести­лись в гостиной. А меня Тед отнес в свою кровать. Я уверена, что он хотел от меня большего, но я устала как собака, даже с трудом шевелилась.

Когда я проснулась, парни как раз готовили еду. Они же не знают о моих алиментарных на­рушениях, пусть так и будет. Поэтому я тоже по­ела, а потом засунула пальцы в рот.

Понедельник, 29 июля 1996

Соседка Лоренца, миссис Катерина Мак- Рональд, учительница. Сегодня она взяла меня с собой в школу в Коттон-Валли. Она преподает

в первом классе, поэтому с девяти до трех я си­дела в одном помещении с малышней и должна была ответить на тысячу вопросов, как что назы­вается по-немецки. На перемене я чуть не получи­ла предупреждение или что-то в этом роде, хотя на этот раз никакого преступления не совершила. Я ведь понятия не имела, что в Австралии из-за жары и ультрафиолетовых лучей дети на школь­ном дворе обязаны быть в головном уборе. Всех, кто это правило нарушает, наказывают, но так как я всего-навсего маленькая глупая немецкая гостья, обошлось без этого.

Вечером Брайен, Бен, Тед, Стив и я поехали · к Нэнси. Я у нее поживу. У нее огромный участок земли с куском джунглей, ущельем и небольшой речушкой. А кроме того, три лошади. Тед и Брай­ен тоже остались, а Бен и Стив поехали к кому-то в гости в Сидней.

Кода мы с парнями и Нэнси гуляли в ущелье, я увидела первую змею. Да еще какую! Зелено- черный сетчатый питон, метра, я думаю, три. Он лежал на ветке и слегка шевелил языком. Стран­но, но я ни капельки не испугалась! Для остальных в питоне нет ничего особенного, а для меня это целое приключение.

Среда, 31 июля 1996

Вчера мы с Нэнси встали в половине шесто- го и сразу же поехали кататься. Мы не хотели ока­заться вне дома в полуденный зной, здесь это мо­жет плохо кончиться. Так как я не привыкла к этим седлам из вестернов, то предпочла выехать вооб­ще без седла. Лошадиный круп все равно гораздо мягче. У меня клевая лошадь по имени Дасти. Это мальчик. Нэнси сама его объезжала. Когда мы подъехали к дороге, Нэнси сказала, что Дасти еще не видел ни одной машины. Здорово, подумала я, и стала с нетерпением ждать первого автомобиля. 1X3 А вот и он. Дорога не асфальтирована, и я увидела приближающееся оранжевое облако пыли. Я каж­дую минуту ждала, что Дасти испугается, но он и глазом не моргнул. Я страшно удивилась, потому что привыкла к немецким лошадям, которые выхо­дят из себя, заметив за километр трехколесный велосипед.

Сегодня вечером мы ездили к Лоренцу и сно­ва что-то отмечали.

Отец не пришел. Где его носит?

Суббота, 17 августа 1996

Я здесь уже целых пять недель. За это время случилось ужасно много всего!

Четыре дня я провела у экс-жены Лоренца на море. Ее квартира — это чистое безумие. Два балкона. Стоишь на одном — видно море, стоишь на другом — тоже море! Захочешь к морю, нужно пройти пешком ровно три'минуты двадцать во­семь секунд. Я засекала.

Мне кажется, здесь я стала другим человеком. У меня такое чувство, что теперь я наконец нача­ла жить по-настоящему. Это солнце, жаркие дни и теплые ночи, климат, природа, хорошая трава и, самое главное, Тед сделали меня счастливой. Я не знаю, по-настоящему ли мы с Тедом вместе, да это не важно, если мы оба хотим быть независимы­ми. Но это первый в моей жизни человек, с кото­рым мне спокойно и надежно. Он заботится обо мне, если я сама этого не делаю, он всегда рядом, если мне нехорошо, он по глазам угадывает лю­бое мое желание.

Я ужасно горжусь, что сумела объяснить ему по-английски, что между нами не будет близости. Я правда не хочу. Для некоторых вещей я еще слишком мала.

Самое плохое, что у меня в голове все еще кру­тится Юлиус. Стоит мне подумать о Германии, и сразу становится плохо. Там все такое тесное, бе­зутешное, темное, давящее. Даже летом мне там холодно. Больше всего мне бы хотелось остаться в Австралии навсегда. Я нисколько не скучаю по

дому. И ни по кому не скучаю. Почему — сама не знаю! Даже не думаю об этом, чтобы не вспоми­нать» что через девятнадцать дней снова попаду во все это дерьмо и буду казаться себе бессильной, одинокой и брошенной. Мне кажется что здесь, в Австралии, все мои нервные окончания воспри­нимают окружающую действительность гораздо более интенсивно и осознанно, чем в Германии. Я чувствую себя нормальной, снова могу радо­ваться мелочам. Мои алиментарные нарушения не исчезли, но на это я и не рассчитывала.

Пока я жила у бывшей жены Лоренца, один раз даже передали предупреждение об акулах. Я как раз была в воде и очень испугалась. По-моему, я еще ни разу так не боялась за свою жизнь. Ко­гда потом я стояла вместе с тысячей других людей на пляже и таращилась в Тихий океан, как будто из него в любую секунду может выскочить чудовище, нам сообщили, что тревога оказалась ложной. Брайен, Стив и Бен снова побежали в воду, а я в этот день так больше и не рискнула купаться. В конце концов мы с Тедом нашли себе развлече­ние на берегу, хотя с волнами Тихого океана не может сравниться ничто.

Пару недель назад Лоренц возил нас в Брис- бан. Город такой чистый, что по нему можно ходить босиком и не наступишь ни на один осколок. Глав­ное — не обжечь ступни на горячем асфальте.

И вот что еще бросилось мне в глаза в этом го­роде: огромное количество жирных женщин. У каждой закусочной стоит, по крайней мере, од­на из таких уродин. Я имею в виду не полных или толстых, я говорю про супержирных. Почему это так, я не знаю, но мне кажется, что здесь люди уде­ляют гораздо меньше внимания своей внешности чем в Европе.

Лоренц сходил со мной в «Подводный мир». Вот это класс! Там можно разгуливать по узкому туннелю, отделенному от воды аквариума только стеклом. Над головой плавают настоящие акулы. Мне стало слегка не по себе — а вдруг стекло треснет:..

Кстати, Лоренц такой же отпадный, как и все остальные. Он фотограф, недавно сфотографи­ровал меня в своей студии. Фотографии получи­лись шикарные, настоящая модель.

Сегодня мы с Беном, Нэнси и Брайеном совер­шили прогулку по бухте. Часа два, не меньше, ла­зали по камням и шли по воде, пока можно было. Если бы на обратном пути речка исчезла, мы бы ни за что не нашли дорогу домой, потому что вокруг нас на целые километры простирался субтропиче­ский лес.

117

Но речка никуда не денется, поэтому мы до­брались до дому более или менее целыми и не­вредимыми. Более или менее! Бен все-таки под- целил letch. Господи, какие они противные! Leech — это пиявки. Черные, маленькие, кусачие, мерзкие, отвратительные и клейкие. Если такой мини-монстр вольется в тебя, то избавиться от не­го ох как нелегко. Бен долго возился, прежде чем ему удалось вытащить часть, а потом он все время прикладывал к ране австралийский вариант все высасывающих суперсалфеток, потому что кровь никак не хотела останавливаться. Но я не смотре­ла, мне было неприятно. Зато я притащила ему ку­чу таких салфеток и время от времени осведомля­лась о самочувствии, потому что он сидел на тер­расе перед домом Нэнси одинокий и покинутый. Все остальные из вежливости бросили его в беде.

Я здесь уже давно, но все еще ни разу не ви­дела коалу. Хорошо хоть недавно перед нами с Нэнси по дороге проскакал кенгуру. Мы как раз ехали за покупками в Коттон-Валли, а тут он про­несся через дорогу. Правда, какой-то очень ма­ленький.

Среда, 21 августа 1996

Ну и день сегодня выдался, прямо ужас. Все пошло кувырком, я даже пыталась молиться. Ме­ня, конечно, никто не старался обращать в веру, но когда попадаешь в столь неприятную ситуацию.

какая была сегодня у нас с Нэнси и Дасти, может случиться, что и самое неверующее сущест­во в мире, София Виктория Ламбек, некрещеная и необращенная, ни разу не заходившая в цер­ковь и ни разу не открывавшая Библию, начнет молиться.

Если говорить серьезно, то и сама не пони­маю, как справилась.

Взволнованная Нэнси влетела в дом и начала куда-то названивать. Я вообще ничего не поняла, потому что она говорила очень быстро. Наконец она объяснила мне, что забыла закрыть дверь сарая и Дасти сожрал целый мешок корма для кур. Теперь должен приехать ветеринар и сделать ему какой-то укол. Вроде бы никакой трагедии нет, но проблема в том, что ближайшему ветеринару ехать сюда три с половиной часа.

Как тяжело ждать! Первый час Дасти еще вел себя нормально. А потом начал странно дышать и все время старался лечь. Нэнси водила его по кру­гу и пыталась успокоить, а я ходила рядом и пыта­лась успокоить Нэнси. А потом появилась машина, но это был не ветеринар, а Дик, отец ее дочери Джуди, они в разводе уже пару лет. Джуди прове­ла у него несколько дней, а теперь он возвращал ее Нэнси. Как я его ненавижу, настоящий козел! С недовольным видом выкатился из машины и по­дошел к нам. Не тратя лишних слов, он заявил

Нэнси, что у него много дел и нет времени возить­ся с Джуди. А она заболела.

И правда! У Джуди оказалась высокая темпера­тура, совершенно стеклянные глаза и бледное ли­чико. Она вспотела, хотя сегодня гораздо прохлад­нее, чем обычно. Дик даже не отнес девочку в дом, спустил ее на землю и просто уехал. Как можно так наплевательски относиться к собственному ре­бенку?!

Пришлось Нэнси бросить Дасти, — дочь, конеч­но же, важнее. И вот я оказалась с больной лоша­дью, у которой в любую минуту могли начаться страшные колики и которая могла буквально разо­рваться изнутри. Дасти все время пытался лечь на землю и кататься. Если такой лошади что-то взбре­дет в голову, как ей запретишь! Дасти довольно сильный, квартерон. Этих лошадей обычно исполь­зуют для родео и тому подобных дикостей. А я со­всем не силач, у меня не хватит сил заставить Дас­ти подняться, если он ляжет. Но тогда уже даже ве­теринар не поможет. Животные с коликами не должны ложиться, почему — я не знаю, знаю толь­ко, что это так.

Силой мне ничего не добиться. Поэтому я по­пыталась переключить Дасти на быстрый шаг и другие мысли. Я все время с ним разговарива­ла. Я говорила и говорила, а боли были все силь­нее и сильнее, это я заметила. Я очень испуга-

лась. Все время думала, что он вот-вот может лопнуть и умереть.

Время шло ужасно медленно, медленнее, чем на последнем уроке перед каникулами. Внезапно Дасти остановился и больше не соглашался сде­лать ни шагу. Стоял такой упрямый, повесил голо­ву и дышал очень тяжело. Было страшно. Снача­ла я как ненормальная дергала за уздечку и хло­пала его по крупу. Он не шевелился. От страха я начала ему объяснять, почему он должен двигать­ся. Я объясняла по-немецки и по-английски. Смешно утверждать, что он меня понял, но он и правда снова пошел и ходил, пока не появился ветеринар.

Все надо было делать быстро, и док попросил меня стать его ассистенткой. Я почти ничего не поняла, но действовала инстинктивно. Когда Дас­ти увидел шприц, то совсем ополоумел. Хотя он сильно ослабел от колик, но у него все еще было достаточно сил, чтобы кусаться, вставать на дыбы и лягаться. Ветеринар хотел попасть в сонную ар­терию. Боже, вот это настоящий подвиг — успо­коить такую лошадь! Я вывихнула себе большой палец получила два синяка на бедрах и огромный кровоподтек чуть выше колена. Он оказался осо­бенно болезненным. Но в тот момент я вообще ничего не почувствовала — как всегда, все ощу­щаешь позже.

Когда наконец ввели успокоительное, к Дас­ти нужно было еще подвести шланг, к которому прикрепили воронку. А потом я стояла полчаса, пока все, что нужно, не оказалось в глубинах его желудка.

Теперь Дасти снова бодр и весел. А у меня, ко­гда все закончилось, с сердца упала целая скала.

Нэнси сказала мне: «Лошади у тебя в крови, как и у меня». Она рассказала, что даже в школу ездила верхом и всегда привязывала свою лошадь к пальме. А потом пальма зачахла, не выдержав такого количества лошадиной мочи.

121

Воскресенье, 25 августа 1996

Теперь я снова живу у Лоренца в его гараже для гостей и вечеринок. Постепенно у меня появ­ляются серьезные мысли насчет отца. Я бы хотела знать, чем он занимается, что это у него за работа такая целыми днями и почему он постоянно куда- то ездит. Я решила все выяснить. Но это доволь­но трудно, потому что он мил со мной только на людях. Стоит нам остаться одним, он туг же пере­стает разговаривать, а если и открывает рот, то из него вылетают чрезвычайно приятные вещи типа: «Заткнись, а то врежу!», или «Не лезь не в свое дело, иначе получишь!», или «Где тебе понять, ты же такая дура!». До сих пор я все это глотала

молча, но постепенно такое поведение начинает выводить меня из себя.

Я рассказала об этом Теду, и он пообещал вы­яснить, что замышляет мой папочка. Поэтому се­годня он за ним проследил, но узнал только, что папуля доехал до ближайшей заправки и купил там сигареты. И больше ничего! Но мы все равно выведем его на чистую воду!

Правда, нужно торопиться, потому что через неделю мы улетаем. Какой кошмар!

122

Пятница, 30 августа 1996

Как быстро летит время! Такое впечатление, что оно хочет стать олимпийским чемпионом по бегу. Невероятно! У меня осталось каких-то жал­ких полтора дня! Нет, нет, нет, я не хочу возвра­щаться! Мне кажется, что я медленно просыпаюсь после прекрасного сна и окунаюсь в отвратитель­ную реальность.

К сожалению, что касается моего отца, Тед так и не сумел мне помочь. Всю последнюю неделю отец только покупал, причем всего четыре вещи. И все эти вещи начинаются на букву «К». Он по­купал книги, курево, киви и крупу. Больше ниче­го необычного он не делал.

Сегодня Тед возил меня на Дикки-Бич. Там так здорово! Прямо на пляже лежат обломки старого корабля. Мы хотели последний раз побыть одни и не расставались целый день. Тед решил, что в вос­кресенье поедет со мной в аэропорт.

Суббота, 31 августа 1996

Все семейство и друзья в последний раз собра­лись здесь, в Ти-Три-Хилл. Взрослые праздновали, а я с мальчишками еще раз поехала на наше поле и еще раз попробовала грибы. На этот раз все прошло хорошо, у меня не было диких фантазий, только галлюцинации. За мной летала пара стуль­ев, ко мне подошел огромный белый медведь, а в остальном мое путешествие удалось. И все равно я больше не прикоснусь к этим волшебным грибам, для меня это слишком сильный стресс. Не говоря уж о том, что я понятия не имею, где до­стать такие грибы в Германии.

Когда мы вернулись к дому Лоренца, они еще праздновали. Все напились так, что даже не по­няли, что мы не в себе. Или наоборот?

Все парни спали у меня в гараже.

Воскресенье или понедельник,

1 или 2 сентября 1996

Наконец-то я перестала рыдать. Вот уже не­сколько часов я снова сижу в самолете. Я даже не посмотрела на часы, за окном темно, я понятия ие имею, где мы находимся. Надеюсь, где-нибудь между Австралией и Германией. Чем ближе к Гер­мании, тем хуже у меня настроение.

Я уже сейчас очень скучаю по Теду. Я знаю, что никогда больше его не увижу. Хотя мы и об- 124 менялись адресами, ио что толку. Чтобы увидеть­ся, нужно обогнуть половину земного шара и вы­ложить за это больше двух тысяч немецких ма­рок. Я дала себе слово полететь в Австралию, как только у меня появятся деньги. Но ждать придет­ся довольно долго.

Мне уже сейчас все действует на нервы. Мне действует на нервы мой отец, который тихонько похрапывает себе под нос. Мне действует на нер­вы кондиционер, потому что напоминает мне о не­мецком климате. Мне действует на нервы царящая здесь ужасная тишина.

И мне действует на нервы безысходность, ко­торая все приближается и приближается. Если бы я могла, я бы распахнула дверь и выпрыгнула, по­бежала бы или поплыла назад к Теду. Но это не

так просто, если несешься прочь со скоростью больше восьмисот километров в час на высоте бог знает сколько киломётров над землей.

Снова стало светло. И снова кто-то умер! Я совсем перестала что-либо понимать. Постепен­но у меня появляется такое чувство, что смерть входит в привычку. На этот раз мне пришлось смотреть. У старой дамы наискосок от нас начал­ся сердечный приступ. Спрашивали, нет ли среди пассажиров врача, и один нашелся. Члены эки- пажа положили даму в проход, рядом со мной, JL wO и пытались ее оживить. Но напрасно. Она умер­ла. Я видела, как врач заполнял свидетельство о смерти. Женщина была маленькая, бледная, с белоснежными волосами. Ужасно! Наконец ее положили на носилки и унесли. На этот раз они совместили заправку и вывоз трупа. Так что нам не пришлось приземляться дважды. Мне было очень жалко старичка, вдовца. Он все еще пла­чет. Я тоже поплакала, потому что показалась себе ни на что не годной. Все пассажиры сиде­ли и ничем не могли помочь. Очень неприятное чувство.

Почему такие вещи происходят всегда, когда я в самолете? Кто-нибудь может мне объяснить?

Четверг, 5 сентября 1996

Уже некоторое время я снова нахожусь в во­нючей, темной, грязной дыре. Не изменилось ни­чего, разве что дом, который строили в начале на­шей улицы, уже готов. У меня все еще нет чувства времени, это из-за сверхзвуковых скоростей, они кого угодно поставят с ног на голову. Но мне без­различно, день сейчас или ночь. Все равно темно. Мир снова стал черным! Я вижу только, как ко мне приближаются скука и грозовые облака. Ско­ро придет зима, а я все время буду сидеть здесь и ждать солнечных лучей от Теда.

Десятого начинается школа. Меня переведут в восьмой класс с испытательным сроком. Если я не справлюсь, придется остаться на второй год в седьмом.

Все мои друзья поставлены в известность, что я вернулась. Завтра мы все встретимся у Ра- мина. Я этого не хочу, я вообще ничего не хочу.

Суббота, 28 сентября 1996

Начало учебного года оказалось не очень пло­хим, у меня несколько хороших оценок. Мои дру­зья снова со мной, как и раньше, мать я еще не встречала, и даже солнце светит.

Но как только я оказываюсь дома, я тут же на­чинаю реветь и меня тошнит. Я и сама не знаю, почему мне так плохо, у меня крыша едет.

Я сделала кое-что, о чем никто никогда не дол­жен узнать, иначе меня объявят психически ненор­мальной. Я разрезала себе руку ножом. Это абсо­лютное безумие, я прекрасно понимаю, но в тот момент, когда я это делала, мне было приятно. Я ощутила боль, которая отвлекла меня от гнусных мыслей. Я резала и чувствовала, что у меня появ­ляется новое ощущение, не внутренняя пустота и не просто боль, а что-то совершенно новое. По­этому я не останавливалась. И теперь у меня рука X 2 7 похожа на фарш.

В голове все время вертится мысль: «Почему?» Я не знаю, что «Почему?», и даже не знаю, почему я думаю про «Почему?». Я только все время спра­шиваю себя: «Почему?»

Как я уже говорила, у меня поехала крыша. Я больше не в состоянии существовать в этой внутренней пустыне.

У меня уже появилась идея наглотаться таб­леток или разрезать артерии. Но я знаю, что это не выход. К тому же я считаю, что самоубий­ство — это чистейшей воды эгоизм. Думаю, что на свете есть люди, которых я не могу так обидеть. Но меня пугает, что я совсем не боюсь это сде­лать. Возможно, в один прекрасный день я все- таки приму окончательное решение.

Амелия все еще с Ашем.

Постепенно я начинаю с этим считаться, хотя вообще-то мне всё до лампочки.

Рамин и правда сосед Юлиуса и даже успел с ним подружиться. Я уже несколько раз была у Рамина, когда к нему заходил Юлиус. У нас с ним очень хорошие отношения. Посмотрим, может быть» из этого что-нибудь получится.

Четверг, 3 октября 1996

128 День Воссоединения, уроков нет. Собственно говоря, чем не повод для праздника? Но что делает София Виктория? Сегодня она целый день была у Рамина, несла какую-то чушь и курила марихуа­ну. Рамин считает, что мне не стоит перебирать, но я его не слушала, а вечером меня рвало. Во вся­ком случае, я получила все, что хотела.

А потом Рамин увидел мою руку, и я попыта­лась с ним поговорить, но из этого ничего не вы­шло, потому что у меня сильно болело горло и я не могла произнести ни одной нормальной фра­зы. Сейчас уже глубокая ночь. Я сегодня ночую у Рамина и спать не могу, потому что у меня изжо­га и болит желудок. Кроме того, Рамин занимает девяносто пять процентов постели, поэтому я ле­жу, уткнувшись носом в холодную стену, и чув­ствую боль в заднице от его колена.

Я сегодня в таком состоянии, что просто ие смогла бы найти дорогу домой. Завтра мы с Ра- мином ие пойдем в школу, это же пятница, а по­том выходные.

Во вторник у меня день рождения. Но я даже этому не рада.

Воскресенье, 6 октября 1996

В пятницу я разговаривала с Рамином и вы­болтала ему кучу всяких вещей про себя. И тут же у меня появилось чувство, что таким образом я попала к нему в зависимость.

Но мне не хотелось домой, я боюсь бывать до­ма, потому что там у меня появляются идиотские мысли и там я ужасно одинока. Поэтому все вы­ходные я была у Рамина и пыталась найти себе хоть какое-нибудь занятие. А в субботу я пере­гнула палку.

Фиона, Никки и Амелия решили как следует от­тянуться. Они уже делали это пару раз, но без ме­ня. Но так как в данное время я вообще не думаю, прежде чем что-то сделать, а беру и делаю это что-то, я просто приняла участие.

Эта Каро, которую я терпеть не могу, даже одолжила мне свое удостоверение личности, что­бы меня пустили на дискотеку. На фотографии она сильно на меня похожа, к сожалению, не могу этого не признать. Была какая-то «Ночь для леди», поэтому женщинам напитки подавали бесплатно. А потом все закрутилось очень быстро. Через пол­часа я прицепилась к какому-то Тому, подруга которого в конце концов заехала мне по физио­номии. А потом этот Том дрался еще с каким-то ти­пом. Какие все-таки мужики придурки! Они за­программированы, точнее они управляются впол­не конкретной частью тела. Потом не меньше тринадцати мужиков угостили меня разными про­тивными напитками.

В половине двенадцатого нам нужно было на автобус. Когда я в него садилась, я еще чувство­вала себя довольно хорошо. Но в автобусе мне поплохело "настолько; что я изгадила весь салон. И оказалась не единственной. С Фионой дело об­стояло не лучше, Амелию вытошнило только когда мы уже приехали, зато прямо на брюки. Господи, как это было противно! Единственный раз в жиз­ни пила спиртное, и сразу же все так ужасно. Я больше никогда, никогда, никогда не прикос­нусь к алкоголю! Переночевала у Никки. Сегодня утром меня вырвало еще раз, но теперь хотя бы в туалете.

Честное слово, я не думала, что папаша так выйдет из себя из-за того, что меня не было дома в выходные. Он таскал меня туда-сюда, а в конце

пару раз сильно съездил по физиономии, после че­го я снова убежала из дома. Я не хотела никого ни видеть» ни слышать. Наверное, я не хотела, чтобы и меня кто-нибудь видел. Поэтому я залезла в ко­ровник, который стоит на лугу за домом Никки. Все свои обиды я выложила бедным коровам. А они таращились на меня своими глупыми глазами.

В половине десятого я снова пошла домой. · Отца не было.

Наверное, это звучит глупо, но мне больше нравится, когда он дома и обращается со мной как с грязной скотиной, чем когда я дома одна и считаю, что меня просто не существует.

Я снова всю ночь не сомкнула глаз. Кожа стала совсем сухой, потому что теперь я бегаю на пред­мет рвоты, даже если просто выпью воды. И ниче­го с этим не могу поделать. Всю ночь мои мысли вертелись вокруг того, как было бы здорово просто умереть. И я надеялась, что эта усталость когда- нибудь меня убьет. А потом у меня еще и голова заболела. Но это хоть какие-то ощущения.

Понедельник 7 октября 1996

В школе я ничего не понимаю, потому что уста­ла как собака. Дома я неподвижно лежала на сво­ем матраце с пяти минут второго до без двадцати

семь и все время пялилась на ковер. В голове вертелись отвратительные мысли, и если бы не позвонил Даниэль, я бы так и лежала.

Никому, кроме Рамина, я не рассказывала, как мне плохо. И никто ничего не замечает, по­тому что я все время хожу с солнечной улыбкой и веселым видом. Это так выматывает!

После разговора с Даниэлем я закрыла жалюзи и заревела. Я чуть не раздавила своего старого заклеенного медвежонка, как глупый маленький ребенок. Проревела всю ночь и ни разу не вы-; gg сморкалась. Поэтому теперь у меня так болит голо­ва, что я даже пошевелиться не могу. А в четыре часа утра, в день своего рождения, на меня напал такой голод что я опустошила весь холодильник. А после этой дикой оргии меня рвало до тех пор, пока не пришло время идти в школу.

Отец убьет меня, когда увидит, что еды не осталось.

Вторник, 8 октября 1996

Вот как себя чувствуешь в четырнадцать лет!

Мои одноклассники сделали мне шикарный сюрприз: испекли пирог и подарили новую руч­ку. Ручка и правда неплохая, а с пирогом могли бы не суетиться. Конечно, им я об этом не сказа­ла. Только слегка намекнула, что могли бы так сильно не стараться.

Пирог я подарила своим друзьям. Сегодня по­сле обеда мы слегка попраздновали у Никки. У меня несколько милых подарков. Но всем было скучно, а я устала. Поэтому мы снова покурили, и я уснула у Никки. В половине двенадцатого проснулась и пошла домой. Остальные продол­жали слать.

Когда я открыла дверь, мне навстречу вышел отец, схватил меня за руку и ударил по лицу. Тре­бовал, чтобы я сказала, где была. Но я ответила, 133 что это не его дело. Но прежде чем исчезнуть в своей комнате, я не удержалась и заявила: «Кста­ти, у меня сегодня день рождения, а ты свинья!» К сожалению, это прозвучало неубедительно, по­тому что я тут же разревелась.

Я считаю, что ничего страшного, что он зале­пил мне еще одну пощечину. Гораздо хуже, что он забыл про мой день рождения.

Пятница, 27 октября 1996

Время идет, ветер носит по воздуху разно­цветные листья. Настала осень, настоящая пре­красная осень.

У отца новая машина. BMW. Интересно, отку­да у него деньги? Так неожиданно! Я не думаю, что он играет в лотерею, это всегда было для не­го слишком дорого. Надеюсь, он не взял кредит на такую дорогую тачку и не влез в долги по самые уши. Только этого сейчас не хватало! Но откуда же тогда? Собственно, мне плевать, я даже думать об этом перестала. Какой в этом смысл! Я бы хотела порадоваться хорошей погоде, или хорошим оценкам за контрольные, или машине. Но я ничего не чувствую! Я решила поставить 134 точку.

Вторник, 5 ноября 1996

С первого числа все стало совсем серым, не­прерывно шел дождь. Но в пустыне внутри меня все еще страшная сушь.

Я теперь ничего не получаю от жизни. Пере­усердствовала с марихуаной. Она мне больше ни­чего не дает. Только помогает уснуть. Я уже не жду лучших времен. Я сдалась. Мои мысли вертятся только вокруг того, когда, наконец, можно будет выключить свет. Я все еще жду подходящего момента.

Понедельник, 18 ноября 1996

Сегодня первая ночь, когда я спала без помощи марихуаны. Хотя мне и снились ужасные кошма­ры, но я ни разу не проснулась.

И все равно я больше так делать не буду, из- за этих снов я теперь боюсь спать.

Единственное, что мне напоминает о том, что я еще живу, это мой пищевод!

Четверг, 28 ноября 1996 135

Луч света. В Германию прилетает Лоренц. Он проведет Рождество со мной и с моим отцом. При­летает 13 декабря. Надеюсь, он привезет в наш дом немножко жизни.

Вторник, 17 декабря 1996

Не могу найти выход. Я попала в такую страш­ную ситуацию, что даже не знаю, как из нее вы­браться.

Благодаря глупому случаю я узнала то, что со­всем не имела права знать. Какое отвратительное свинство! Если выяснится,,что я все знала, у меня будут серьезные проблемы.

Поэтому я решила описать всё в письме. Сде­лаю так, чтобы письмо первым нашел отец. Тогда он будет знать, что делать.

Наверное, сегодня я пишу в дневнике по­следний раз. Пока!

Пятница, 27 декабря 1996

А может быть, и нет! Сейчас попробую как можно более точно описать все, что случилось. _ _ Итак, тринадцатого приехал Лоренц. Он был со 1OD мной уже не так мил, как в Австралии. Почти не разговаривал, так же, как и отец.

Четырнадцатого Лоренц подогнал к нашему дому автобус «фольксваген». Пятнадцатого я по­просила его отнести на почту мое письмо и отдала ему конверт. Но он забыл и пообещал мне бро­сить его в ящик на следующий день. Но это было поздравление ко дню рождения, которое не долж­но было опоздать.

Поэтому я взяла ключ от машины, чтобы за­брать конверт. Но так как я не обнаружила его ни в бардачке, ни в каком другом месте, то решила поискать в багажнике. Я подняла дверь и залезла внутрь. Весь автобус до самой крыши оказался забит ящиками. На самом деле мне было не инте­ресно, что в них. Но почему-то я открыла один из

этих ящиков. Там оказались видеокассеты. Но в другом ящике тоже были кассеты, и я задума­лась» на фиг Лоренцу тысячи видеокассет.

Я провела в автобусе четверть часа, прежде чем в маленькой нише между ящиками обнару­жила чемодан. Он был не закрыт, что меня до сих пор удивляет.

Итак, я подняла крышку и нашла конверт. Толь­ко я собралась заглянуть внутрь повнимательнее, как заметила, что рядом с машиной кто-то стоит. Я страшно испугалась и снова засунула полуот­крытый чемодан в нишу. «ем

Но это был всего-навсего господин Брун, со- АО« сед, который вежливо спросил, нельзя ли отодви­нуть наш контейнер с мусором, чтобы там подмес­ти. Господи, я чуть не умерла от страха, и всё из- за господина Бруна и контейнера с мусором.

Даже трудно себе представить, что было бы, если бы меня обнаружили Лоренц или отец.

Но я не могла остановиться. Снова вытащила ' чемодан и конверт, чтобы тут же получить шок в тысячу раз более сильный. В конверте были фо­тографии. Гнусные. Порнографические. Я не мог­ла поверить, что Лоренц такая свинья. Меня затрясло. Но потом появился и хит: он фотогра­фировал еще и детей. Мне сразу же стало ясно, что снимки делал Лоренц, ведь он же фотограф, к тому же это его машина.

От увиденного меня затрясло. На одном сним­ке лицо ребенка выступало совершенно отчетли­во. Бедняжке лет десять, не больше. Мне стало его ужасно жаль. Постепенно до меня дошло, что Ло­ренц замешан в криминале. Потому что не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что именно на кассетах.

Мне стало так плохо, что чуть не вырвало пря­мо в автобусе. А потом началась паника; я снова убрала фотографии в конверт, снова засунула конверт в чемодан и снова задвинула чемодан в нишу. А потом закрыла машину и вернулась до- 138 мой. Если бы я увидела Лоренца, я бы не смогла посмотреть ему в глаза. Меня бы вытошнило пря­мо ему на ноги.

Но я отдала предпочтение туалету. А потом заперлась в комнате и попыталась реветь. И даже зареветь не смогла, в таком трансе была я от этих фотографий. Так жалела этих детишек! И казалась сама себе такой мерзкой, потому что всё знала и ничем не могла им помочь.

Или все-таки могла? Надо было пулей лететь к копам и настучать на Лоренца.

В понедельник и вторник я еще вполне нор­мально ходила в школу и пыталась по мере сил вы­кинуть всю эту историю из головы. Но у меня ни­чего не получилось, потому что я чувствовала свою ответственность за этих малышей.

Во вторник вечером я все-таки собралась с ду­хом и стала действовать решительно. Написала от­цу письмо, в котором рассказала всё. Была убеж­дена, что отец и сам прекрасно поймет, что делать, стоит только ему узнать о подобном свинстве. К то­му же у него появился бы наконец интересный ма­териал для газеты. Ну, скажем, так: «Четырнадца­тилетняя девочка раскрывает преступление и вы­водит на чистую воду извращенного растлителя малолетних!» Или еще что-нибудь в этом роде.

А потом я приняла полпачки антидепрессанта. Таблетки остались еще от матери. Мне стало пло­хо, появилась тошнота, в глазах потемнело, и я по­теряла сознание.

Пришла в себя, когда меня везли на «скорой» в больницу города Д. Вокруг вертелись санитары, мне было просто мерзко; пришлось осознать, что я еще жива. Я совсем не боялась. И снова поте­ряла сознание.

Второй раз я очнулась, когда мне собирались промывать желудок. И тогда я решила, что больше никогда, никогда, никогда не буду пытаться отра­виться таблетками. Промывание желудка — это отвратительно.

Когда я снова пришла в сознание, я спросила медсестру, кто меня нашел. Нашел меня отец. Таким образом я убедилась, что он прочитал письмо.

Я должна была остаться в Д. еще на день. (Теперь я знаю эту больницу лучше, чем соб­ственный дом!)

В четверг за мной приехал отец. И я пережила одно из самых больших разочарований в своей жизни. Он подошел к двери и спросил, как я себя чувствую. Проинформировав его о своем состоя­нии, я спросила, прочитал ли он мое письмо. Отец посмотрел на меня как на ту самую австралийскую пиявку и только прошипел: «Ты знать ничего не знаешь, поняла, детка? Ты никогда не видела никаких фотографий, слышишь? И ты никому, слы- X rrU шишь, никому ни словом об этом не обмолвишься!

Врубилась?» Я остолбенела. Но отец еще не всё сказал!

«Ты получишь все, что захочешь! Теперь у твое­го отца есть деньги! До тебя доходит или нет? Ты можешь получить все, о чем мечтала. Телевизор, кучу тряпок, всё, понимаешь ты или нет?! Ноты за­ткнешь свой рот, иначе будет плохо! Поняла? Сто­ит тебе только открыть свой поганый рот, и случит­ся нечто ужасное, в этом можешь быть уверена!» Своим носом он чуть ли не тыкался в мой. Грязная свинья!

Я снова и снова спрашивала себя, почему мой отец такая мразь. Я могла ожидать от него чего угодно, но мне никогда не приходило в голо­ву, что он мучает детей. Такое могло присниться

только в самом ужасном сне. А теперь он еще и меня втянул.

Сейчас стало понятно, чем он занимался в Ав­стралии. Какая мерзость!

Я совершенно не представляю, что делать. И даже попытка самоубийства не спасла меня от этого свинства.

В больнице сказали, что мне может помочь курс психотерапии.

Я должна ходить туда каждую неделю и рас- _ сказывать о своих проблемах! Просто здорово! А тс J. Как будто я могу говорить с каким-то психопа­том о делах моего отца. Он же сразу донесет!

Хорошо хоть сейчас каникулы. С тех пор как я вернулась из больницы, я снова живу у Никки. Ее мать уже неделю ошивается в нервной клинике.

Если задуматься, то я не единственная в на­шем городе, у кого мерзкие, опустившиеся ро­дители.

Родители Никки в разводе, ее отец дарит ей все, что она захочет, кроме внимания и заботы. У ее матери постоянные нервные срывы, в кото­рых она обвиняет Никки. Именно поэтому сест­ра Никки уехала от них, как только ей исполни­лось восемнадцать лет. После того как ей испол­нилось двенадцать, она не сказала матери ни

слова, и Никки приходилось быть между ними посредником.

Мать Амелии лишила себя жизни год назад. Те­перь Амелия живет с отцом, бабушкой и сестрой, которая на восемь лет старше. С сестрой они до­вольно неплохо понимают друг друга и даже мо­гут общаться. Бабушка наполовину слепая и все время ругает свою умершую невестку. А отец Аме­лии вообще ничего не говорит по этому поводу. Своего старшего сына он потерял в автокатастро­фе. Амелия никогда не знала старшего брата.

Родители Фионы разошлись уже несколько лет назад. Ее отец постоянно работал, его нико­гда не было дома. Мать тоже пьет. Каждый ве­чер. Фиона сама мне рассказывала.

Но по Фиониной матери это не так видно, как по моей. Она всегда ухожена, готовит, убирает квартиру и работает в специализированном ма­газине, в котором продают сыр.

Родители Рамина развелись только в про­шлом году. Потому что отец пьет и у него есть любовница. Рамин все время об этом знал, но не мог рассказать матери — отец его шантажи­ровал.

А я тут распустила нюни от жалости к самой себе. Новый год проведу с друзьями, Рамин го- товит праздник у себя в подвале.

Я до сих пор считаю всю эту историю гнусной и понятия не имею, что делать, но все равно где- то в глубине души рада, что осталась в живых. После попытки самоубийства все друзья дали мне понять, что я им еще нужна. А это придает бодрости.

Четверг, 2 января 1997

Новый год прошел суперски! Собственно го­воря, это был совершенно нормальный Новый год, но мне так давно хотелось праздника. Яда- АлпО же выпила, но это не повредило ни мне, ни дру­гим. Были даже Юлиус и вейденфельдеры. Гос­поди, как я разнервничалась, когда он оказался рядом! Вместо того чтобы нормально с ним по­общаться, я все время убегала, стоило ему толь­ко обратиться ко мне. Какая я трусиха! Если буду так себя вести, я никогда не найду себе мужа. Черт!

У меня такое чувство, что постепенно все груп­пировки нашего города начинают сближаться. Что-то витает в нашем воздухе, что-то необычное, и как будто говорит нам всем: «Объединяйтесь, вы должны что-нибудь предпринять против своих предков!» Словами этого не объяснишь, это нуж­но прочувствовать.

В новогоднюю ночь я даже разговаривала с Каро о ее семье. Она рассказала, что ее мать ра­ботает в городской администрации и показывала ей статистику, из которой следует, что в процент­ном отношении наш город обогнал большинство близлежащих городов по количеству потребляе­мых наркотиков и самоубийств.

Наверное, над нашим городом висит про­клятие.

Не могу понять, в чем дело. У нас чудесная ры­ночная площадь. Фонтан, маленькие переулочки и запутанные улицы, древний замок, который кажется красивым даже мне. А еще у нас есть лес.

Вроде бы жаловаться не на что. Но разве озеро, фонтан или замок могут быть интересны для мо­лодежи?! Нет, конечно, нет. Зато в боковых улоч­ках и в лесу хорошо курить марихуану. И пока но­чью бредешь по темной дороге к замку, то, по крайней мере, тоже есть чем заняться. Кого удивляет, что здесь все колются! Не хочу ни в чем обвинять нашего бургомистра, но ведь мог бы сде­лать хоть что-нибудь для молодежи. Например, парк, где мальчишки могут кататься на скейтбор­дах, кинотеатр, бассейн, молодежный центр или что-то в этом роде! Но ничего подобного! Вместо этого он постоянно нас упрекает, что мы болтаем­ся у фонтана и производим плохое впечатление на приезжающих летом туристов. Он только и занят

что Альпийским союзом. Обществом игроков в кегли. Союзом стрелков и Обществом хранителей национального костюма. Плюс к этому еще и Мо­лодежное объединение! Но кто примет участие в подобной ерунде? Разве только противные по­слушные ботаники, которые ходят по воскресень­ям в церковь и при этом ласково так улыбаются ему, бургомистру.

Интересно, кто его выбрал? Да наши ненор­мальные родители!

Я уже несколько раз была у этой терапевтши, к которой должна ходить после попытки само- убийства. Она очень приятная, но я с ней особо не откровенничаю. У нас слишком разные взгляды, я бы с ней только спорила. Вполне хватает того, что раз в неделю я вешаю ей на уши какую-нибудь простенькую лапшу, а она довольна и не действу­ет мне на нервы.

Вторник, 7 января 1997

Я все время задаю себе вопрос, что бы сделал мой отец, если бы я открыла рот. Он купил те­левизор с видиком, новый кухонный стол и кучу новых ковров. А мне перепала кровать. Я подума­ла, что могла бы потребовать гораздо больше, чем кровать. Он должен предложить мне много чего.

чтобы я держала рот на заике. Это значит, что ме­ня можно купить, но сейчас мне на все начхать, я плюю на моральные принципы и постараюсь вы­сказать все свои желания.

Четверг, 23 января 1997

Теперь наша квартира как с иголочки. Сплошь новая мебель, даже новая посуда.

Мы завели уборщицу с огромным задом. А у ме­ня теперь классный компьютер. Супер. Правда! Те­перь у меня есть даже контакт с Тедом в Австра­лии. Мы ежедневно шлем друг другу письма по электронной почте. Как здорово, что я могу с ним общаться! Но все равно грустно, потому что быть с ним я не могу.

Мой шкаф трещит по всем швам. Класс, класс, класс! У меня так много новых шмоток, что я каж­дое утро встаю на полчаса раньше, чтобы выбрать подходящий прикид.

Даже стереоустановка у меня теперь есть. Может быть, для кого-то это ерунда, но для меня невиданная роскошь.

У меня действительно есть все, что я хочу. В та­ких условиях жизнь становится истинным удо­вольствием. Хотя где-то в глубине души у меня осталось это странное чувство — чувство вини.

Иногда я представляю себе, что бы было, если бы вся эта гадость вылезла наружу. Наверное, отец оказался бы на нарах, где ему самое место, а я в интернате. Но я ни в коем случае не хочу в ин­тернат, мне сейчас и дома хорошо. Теперь я могу гулять допоздна. Если я задерживаюсь, отец даже пальцем меня не трогает.

Сейчас мне не хватает только настоящего мужчины.

С тех пор как я «живу», я все время его ищу. В позапрошлое воскресенье была вечеринка у Ка­ро. Артур из девятого класса заявил, что влюб- лен в меня уже несколько лет, но никак не решал- (

ся мне об этом сказать. Теперь он считает, что мы вместе. Но Артур мне не нужен, хотя он довольно симпатичный. Он какой-то поверхностный, это я знаю, потому что мы знакомы уже целую вечность, ведь он учится в моей школе. А в прошлую суббо­ту я была с Амелией, Никки и Каро на спортпло­щадке, потому что мальчишки играли в футбол. Аш с Артуром в одной команде. Играли как-то вя­ло, смотреть было скучно, да к тому же и холодно. А бедная Амелия проводит так каждую субботу. Но, по крайней мере, я хоть смогла с ней пого­ворить.

Когда у меня уже начали отваливаться конеч­ности, парни наконец-то прекратили носиться по полю и пригласили нас выпить кофе в спортивном

кафе. В общем-то я собиралась сказать Артуру, что мне от него ничего не надо, но тут мне стало его ужасно жалко.

Значит, придется сделать это в следующие выходные.

Для Пикассо я купила скаковое седло. Теперь, наконец можно заняться прыжками. Мне это до­ставляет такое удовольствие! И Пикассо это тоже нравится, хотя в общем-то он довольно ленивый. А тут летит как из пушки.

Младшая сестра Юлиуса, Изабель, тренирует­ся вместе со мной. Он все время за ней заезжает и очень мило со мной здоровается. Господи, он такой классный!

Но как-то у меня с ним не срастается. Я просто слишком робкая, когда дело касается мужчин. По крайней мере, если я от них чего-то хочу. С пар­нями, которые мне до лампочки, я нисколько не робею, скорее наоборот. Я считаю это фактом от­рицательным, потому что в результате в меня влюб­ляются только те, которые мне на фиг не нужны. А в конечном итоге, опять-таки, я их обижаю, пото­му что ничего к ним не чувствую и хладнокровно даю им от ворот поворот. А это мне даже самой не нравится. Именно по этой причине я до сих пор и Артуру ничего не сказала. Но я и врать ему тоже не могу.

Суббота, 25 января 1997

Я безумно рада! Тед сообщил мне по электрон­ной почте, что Лоренц в тюрьме. Тед не знает, что мой отец тоже с ним связан!

Сегодня разговаривала с отцом. Точнее, не раз­говаривала, а орала, но, по крайней мере, обща­лась. Сначала вопила, что он тоже сядет, но потом он дал мне понять, что Лоренц его не выдаст, пото­му что у них общее дело. И вообще ему ничего нельзя инкриминировать. Он уверял меня, что с этим дерьмом покончено навсегда. По крайней мере, теперь хоть маленьких детей никто мучить не будет! Мне стало гораздо легче. С души свалилась

просто целая груда камней!

%

Среда, 29 января 1997

Никак не могу понять, почему мне так легко учиться! Я даже по математике все работы пишу нормально. Может быть, я вовсе не такая дура, как думала! Я ведь никаких уроков не делаю. А эту четверть заканчиваю с такими хорошими оценка­ми, каких у меня отродясь не бывало.

149

Вопрос с Артуром я решила. Господи, вот была драма! Мы все встретились в садовом домике де­душки Рамина. Я немного выпила и высказала

Артуру все, после чего он исчез. Остальные парни потом его даже искали. Его не было дома, не было нище. Наконец его нашли в лесу просто никако­го. Я не понимаю, как при минус семнадцати Ар­тур выдержал там так долго. Но кто знает, может быть, если бы Юлиус поступил со мной так же, как я с Артуром, я бы при точно такой же температу­ре носилась вне себя по лесу, пока бы на меня не наткнулись.

Несколько раз за последнее время я ездила в Д. за покупками с одной девчонкой из моего класса. Она ворует! Тянет все, что под руку попадается: косметику, белье — да все, чего ей захочет­ся. Я еще никогда ничего не украла. Но мне было

бы интересно проверить, способна ли я на такое.

Понедельник, 17 февраля 1997

Мой табель даже лучше, чем я ожидала. Но за неделю до каникул географичка выставила меня такой свиньей, что я не выдержала. Она орала, что я испорченная, непослушная, накачанная нарко­тиками дерзкая девица, и все потому, что на гео­графии я красила ногти и болтала с соседкой не о климате тундры, а о клевом ремиксе. Не могла же я это так оставить! Я спросила, с чего она взя­ла, что я накачана наркотиками, на что она на пол­ном серьезе заявила, что это видно по моим та­зам, — якобы у меня все время расширенные зрачки. Ну и дура! Я еще ни разу не курила мари­хуану перед школой! Наверняка она меня терпеть не может из-за дредов. Думает, наверное, что все, кто носит дреды, наркоманы. Что за глупость! И все равно ей пришлось поставить мне отлично! Ха-ха-ха!

Кстати, лак для ногтей! Я это сделала! Я совер­шила кражу! Конечна я знаю, что это преступле­ние. зато доставляет колоссальное удовольствие. Это так просто! Я даже лифчик уже увела. Взяла с собой в примерочную три штуки, сорвала с одно­го ценник и все, что там еще висело, засунула это в туфлю, а новый лифчик надела поверх старого. Потом вышла и повесила два других обратно. Это был мой триумф! Меня даже совесть не очень му­чила, потому что своей кражей я не нанесла вред никому лично.

И снова я связалась с парнем, от которого во­обще ничего не хочу. С Домиником из девятого класса. Встретила его на городском празднике, и все получилось как-то само собой. Но, по край­ней мере, когда он сказал, что влюблен в меня, я сразу же заявила, что на ответное чувство пусть не рассчитывает. Но все равно я почему-то ока­залась у него дома, где он хотел мной овладеть.

Я конечно слиняла и вернулась на праздник. Ти­пичный козел!

Конечно, уж если я не смогу приобрести сек­суальный опыт с теми парнями, с какими хочу, придется сделать это с теми, с кем не хочу, даже если все они ботаники. Но спать я хочу только с Юлиусом и больше ни с кем! Вот и всё на эту тему!

У Никки есть друг. Это Эд, полный наркоман! Конечно, это не мое дело, но он один из самых от­стойных. Тоже из моей школы, и в прошлом году X 52 остался в девятом классе на второй год. Курит на маленькой перемене. А на той неделе, когда полу­чил водительские права, пронесся по всему горо­ду со скоростью сто шестьдесят километров. По- моему, он просто ненормальный.

А я потолстела! 54 килограмма! В смысле, не прибавила 54 килограмма, а вешу 54 килограмма. До нормального веса осталось всего 3 килограм­ма! Меня это ужасно раздражает, потому что я со­всем не хочу быть нормальной. Меня все время рвет, но зато все чаще бывают дикие приступы го­лода, и тогда я сметаю буквально всё. Всё подряд: сладкое, кислое, горькое; терпкое итак далее. А потом мне так плохо!..

Среда, 2 апреля 1997

Случилось такое, что и помыслить трудно! Где- то в конце февраля перед нашей дверью появи­лась налоговая инспекция. А теперь мой отец уже три недели сидит в КПЗ. Наверное, кто-то на него настучал, ведь у него неожиданно появилось мно­го денег. Теперь остается только надеяться, что они ни до чего не докопаются.

А я сейчас живу.. В общем, я живу у матери. Здесь всё вверх ногами.

Случилась и еще одна нелепость. Нас поймали, когда мы в Д. пытались кое-что спереть. Это было очень неприятно! Сейчас я и правда могу сказать: счастье, что отец в тюрьме, иначе он бы меня просто убил. Копы хотели, чтобы мы позвонили родителям и чтобы те сами забрали нас из участ­ка. А так как у матери больше нет водительских прав (их отобрали в феврале за управление авто­мобилем в нетрезвом состоянии), а отец в тюрьме, забрать меня оказалось некому. Поэтому копы от­везли меня домой и сказали, что сообщат матери в письменном виде. В тот момент разговаривать с ней было просто невозможно.

Прошло уже больше двух недель, а мать пока еще даже не заикалась об этом. Интересно, что это значит? Возможно, это потому, что она вооб­ще со мной не разговаривает или что ей просто наплевать. Или ей пока еще не сообщили? Ско­рее первое или второе!

В мае придется отрабатывать назначенное наказание — общественно полезные работы. Больше я никогда ничего не буду красть! Дело не в том, что мне придется отрабатывать, просто не хочется иметь судимость.

Пятница, 11 апреля 1997

В понедельник отца выпустят! Вот счастье! По­хоже, они не смогли ничего доказать. У матери я больше и дня не выдержу! Здесь все время тянет рвать. Мы только ругаемся. Недавно у нее был день рождения, и даже тут мы поссорились. Я вы­разила надежду, что это ее последний день рож­дения. Господи, как я потом сама себя ругала!

Амелия дала Ашу от ворот поворот. Наконец- то, давно пора! Он просто-напросто хвастун и стопроцентный психопат, потому что вообра­жает, что самый лучший. Но я всегда знала, что он дешевка, как и все типы такого сорта.

У Никки с Эдом тоже все кончено. Потому что Никки ему не дала! Какой идиот!

Последние недели у меня что-то наклюнулось с Матиасом, спикером нашей школы, со Свеном из

вейденфельдеров и с Домиником! Это меня злит, потому что с ним у меня уже что-то было! Ах, с мужчинами можно просто сойти с ума!

Вторник, 22 апреля 1997

В моей жизни есть кое-какие новости. С тех пор как выпустили отца, я снова живу у него. За несколько недель на нарах он полностью изме­нился. Теперь он со мной разговаривает. Расска­зал мне, с чего началась вся эта история, и заве- ^ 55 рил, что с этим свинством покончено. Он никогда в жизни не видел этих детей, только сбывал кас­сеты в Германии. Якобы хотел обеспечить мне что- нибудь получше, чем эти трущобы, эта грязная ды­ра, в которой мы живем. А в прошлую среду отец привез мне из города букет цветов. Я глазам сво­им не поверила! И если бы я не была на сто про­центов уверена, что он это сделал, я бы до сих пор сомневалась.

Отец опять работает в своей газетенке. Те­перь, по крайней мере, я снова могу смотреть ему в глаза.

Кстати, его деньги в Австрии на анонимном счете! Тоже не очень здорово, но от этого хоть никому никакого вреда.

Учиться мне все еще легко. Пишу иа хорошие оценки одну работу эа другой, причем совер­шенно не напрягаюсь. Я даже сама этому удив­ляюсь!

У меня всегда одинаковое настроение. Нет ни взлетов, ни падений, только это забавное промежу­точное состояние. Это как-то угнетает, но в то же время приносит облегчение. (Безумие какое-то!)

Воскресенье, 27 апреля 1997

В четверг, 24 числа, в 17 часов 34 минуты Эд бросился со стены замка. Это все так ужасно! Я не особенно его любила, но теперь вижу, как страдает Никки, а его сестра, которая работает в мороженице, вообще никакая. Весь город как парализован. Кроме нас, молодых, привыкших общаться друг с другом, никто об этом не гово­рит. Разве что какие-нибудь глупости типа: «Ой, бедные родители, как он мог с ними так посту­пить!»

Он был одним из нас! Одним из тех, кто боль­ше не видел никаких перспектив в этой прокля­той коровьей дыре здесь, в баварском Конго! Под сообщением о смерти его родители поместили в газетенке адрес консультационного центра в Д. для наркозависимых. Это повергло меня в шок.

Конечно, быстро распространилась новость, что Эд был сильно накачан, когда распрощался с жиз­нью. Но что меня по-настоящему шокировало, так это тот факт, что родители Эда всё знали и не мог­ли ему помочь (или даже не пытались?).

У меня всё по-другому. Мои родители поня­тия не имеют, что я курю травку. Им и во сне та­кое не привидится! Но, в общем-то, сравнивать туг нечего, Эд не только травку курил.

И все равно мне как-то страшно. Как все будет дальше? Боюсь, что Эд открыл дверь для других. Для тех, у кого дела обстоят не лучше. Сейчас я ду­маю, что для самоубийства вообще никакого муже­ства не нужно. Мужество нужно, чтобы жить. Что­бы жить в этом проклятом дерьме, нужно иметь много мужества. Наверное, у Эда мужества не оста­лось. 1очно так же, как и у меня в тот момент, когда я нажралась таблеток.

Пятница, 4 мая 1997

Теперь у меня действительно хорошие отноше­ния с отцом. Недавно он даже спросил, как у меня обстоят дела с едой. Он еще ни разу об этом не спрашивал.

Я очень беспокоюсь за Никки, каждые выход­ные она напивается в стельку, так, что ее рвет.

Кроме того, я думаю про Фиону, потому что она уже несколько недель ничего не хочет и все вре­мя сидит в своей комнате. Хорошо хоть Амелия пока более или менее в норме.

Рамин все еще с вейденфельдерами. На всех вечеринках я болтаюсь одна, потому что Амелия спелась с Каро, Никки, пьяная, валяется где- нибудь в кустах, Фиона вообще не приходит, а Рамин сидит с вейденфельдерами, подойти к которым я не осмеливаюсь, потому что с ними Юлиус, а я боюсь, что рядом с ним просто упаду в обморок.

Я как-то изменилась. Мне не мешает, что я веч­но одна, потому что знаю, что когда-нибудь снова понадоблюсь своим друзьям.

Раньше все было по-другому. Я постоянно воображала себе, что должна дружить со всеми, и на каждой вечеринке скакала от одного к дру­гому. И все время сама себя убеждала, что у ме­ня много друзей.

А теперь мне это как-то скучно. Я больше не хочу быть со всеми на короткой ноге, не хочу общаться со всеми подряд и все про всех знать. Поэтому я лучше сижу одна в уголочке, пока кто- нибудь сам ко мне не подойдет.

Суббота, 10 мая 1997

В субботу праздновали день рождения Аша. Нас было двадцать восемь человек, вейденфельде- ры тоже. Рамин, Майк, Амелия и я спали в одной палатке. А теперь самое ужасное: у Юлиуса есть подруга. Ее зовут Алиса, и я ненавижу ее как чуму! Мне просто интересно, что Юлиус нашел в этой ша­лаве. В ней нет ничего особенного, даже грудь не больше, чем у меня. К тому же она бледная как труп и у нее лягушачьи глаза. Было так противно! Они все время тискались, она даже поставила ему засос. Прямо воротит!

Ну вот я и добралась до основной темы: мне становится все хуже! На прошлой неделе присту­пы голода были у меня каждый день. Чаще всего такой приступ начинается, когда я собираюсь съесть совсем немного, а потом нечаянно съедаю чуть больше. Отвратительно! Нет, наверное, это я сама отвратительная! Стоит мне об этом подумать, я становлюсь так противна самой себе, что нет никаких сил терпеть! Мерзкий запах рвоты вооб­ще не исчезает с моих пальцев! Я все время его чувствую, и это сводит меня с ума! Но я не могу этим не заниматься, я так боюсь потолстеть! Если бы унитаз мог разговаривать, то рано или поздно у меня бы появилась куча проблем. Унитаз навер­няка бы вел учет, сколько раз меня вытошнило, а потом бы взял и наябедничал моему отцу.

Я чувствую себя виноватой перед отцом, пото­му что обманываю его и показываю ему только свою шоколадную сторону. Если так будет про­должаться, то в один прекрасный момент стану шизофреничкой. Я веду двойную жизнь!

Происходит это приблизительно так. Все начи­нается с приступа, я набиваю себе живот до тех пор, пока в него больше уже ничего не лезет. Ни крошечки. Тогда я несусь к унитазу, выдаю все обратно, приблизительно в течение часа, не мень­ше, при этом реву как белуга, а когда все, наконец кончено, как ненормальная навожу порядок, це­лую вечность мою руки и снова крашусь. А потом открываю дверь и выхожу улыбаясь.

Когда я увидела, как Юлиус и Алиса впились ДРУГ Другу в губы, мне тоже понадобилось очис­тить желудок. Потому что от подобных картин меня тошнит! Я безумно ревнива! Почему он впу­скает в свою жизнь эту Алису, а не меня? Я не выдержу.

Пятница, 23 мая 1997

В понедельник мы пишем контрольную по ма­тематике, и я во всем разобралась! Невероятно!

И все равно в эти выходные я вела себя как из вращенка. Мы с Фионой, Никки, Рамином, Даниэ-

лем и Амелией поехали на автобусе в Д., и я здорово нализалась. Где-то в половине третье­го Рамин добрался со мной до дома автостопом. Вчера он рассказывал, что по дороге я, заливаясь слезами, прожужжала ему все уши насчет того, что ни в коем случае не хочу быть как моя мать и что я кусок дерьма, потому что все знала про де­тей и ничего не сделала, чтобы покончить с этим свинством.

Рамин раз десять спросил, про каких детей я ему талдычила. А я ответила, что и сама не знаю, просто несла какую-то чушь. _

Я так испугалась, что Рамин до чего-нибудь до- -L D X копается! Но, видимо, мне снова повезло. Нико­гда, никогда, никогда больше со мной не должно случиться такое! Никогда и ни за что!

Но с тех пор я все время об этом думаю. Это и правда гнусно, то, что я сделала. Я просто-напро­сто позволила отцу меня купить! И все только из- за своего эгоизма, потому что мне были гораздо важнее мои собственные шкурные интересы, а не раскрытие этого дерьмового дела. Те, кто это за­служил, должны были оказаться за решеткой. Не могу объяснить, почему я такая глупая жадная корова! И черт побери, не понимаю, почему .теперь, когда я осознала, какую гадость совершила, так до сих лор и не иду к копам! Что-то мне мешает. Мне достаточно отговорки, что я не хочу закладывать

своего собственного отца, потому что с каждым днем у меня растет чувство вины перед ним. Я по­стоянно его обманываю! То, что Лоренц в тюрьме, для меня тоже достаточная причина не открывать рот. Но самое главное — я не хочу в интернат! В конце концов, мне себя упрекать не в чем!

И все равно после истории в выходной меня мучает совесть, я ощущаю это прямо в желудке, со­весть мешает мне четко думать и преследует меня повсюду. Кроме того времени, когда я выключаю свет и курю траву, а потом падаю без сознания.

Именно так я и поступила вчера у Рамина. Си­дела в его большом кресле и вдруг повалилась. Рамин трижды ударил меня по щекам, прежде чем я пришла в себя. Тогда он отнес меня в свою кро­вать. И я проспала до половины пятого сегодняш­него вечера. Когда я проснулась, Рамин заварил чай. Специально для меня! А так как мне это очень понравилось, то меня вытошнило прямо на его по­душку! Я сама себя больше не понимаю. Одна не­приятность за другой!

Четверг, 29 мая 1997

Праздник тела Христова, но мне праздновать нечего. У меня нет больше ни одной спокойной минуты. Я снова запуталась и не понимаю, где

верх, где низ! Если в один прекрасный день вы­яснится, что мы с отцом сделали, могут тогда ме­ня арестовать?

Я обязательно должна рассказать про госпо­дина Гольмитцера. Господин Гольмитцер — это одинокий старик из нашего дома. Вообще-то ему пятьдесят три года, но выглядит он на все семьде­сят. Господин Гольмитцер еще никогда ни с кем не разговаривал. Можно видеть только, как он на своем оранжевом велосипеде и с пакетом, на ко­тором написано «Плюс» и изображены черепаха и лягушка, едет в город где покупает пару бутылок пива. Это он делает раза три на дню. Когда нам с Никки было лет девять-десять, в нашем доме жи­ли еще два мальчишки, вместе с которыми мы все время кричали вслед Гольмитцеру каиие-нибудь гнусные вещи. Господин Гольмитцер грозился, что изобьет нас до смерти. Но он ни разу даже паль­цем к нам не прикоснулся. Потом нам это надоело, но несколько малявок из нашего дома слизали с нас, и теперь, пару дней назад господин Голь­митцер поколотил сына самого уважаемого врача в нашей дыре. На кладбище! Приезжала даже по­лиция, но они ничего не сделали.

Если я теперь вижу Гольмитцера, я обхожу его стороной. Совсем не хочу, чтобы и мне тоже досталось.

Кстати, что касается полиции: свое я уже от­работала, и это мне было не в тягость.

Вторник, 10 июня 1997

За последний месяц мало что произошло. Странно. Если целый месяц со мной не происходит никаких гадостей, мне начинает казаться, что что- то здесь не так.

Но можно не волноваться, потому что в вы­ходные все снова вернулось на свои места.

Мы стояли у фонтана, дурью маялись, когда из-за угла на мотороллере вывернули Каро и Мирка. Аш, этот глупый козел, «ради прикола» . выпрыгнул прямо перед девчонками. От страха Каро конечно же выпустила руль, и мотороллер перевернулся. Они ехали не очень быстро, но это­го падения было достаточно, чтобы привести в негодность колено Мирки и щеку Каро. Мирка, Каро и мотороллер лежали прямо передо мной, Амелией и Фионой. Я, надо признаться, сохрани­ла хладнокровие и попыталась выяснить, на­сколько всё серьезно. Амелия старалась приоста­новить машины, чтобы предотвратить аварии, а я велела Ашу бежать в мороженицу и вызвать «ско­рую». Он врубился только на третий раз. Увидев лицо Каро, я страшно испугалась: у нее вся щека оказалась рассечена, а дорога была залита кро­вью. К тому же она ничего не говорила. Мирка хоть поскуливала, что у нее болит колено, а Каро не издавала ни звука.

Через какое-то время вокруг нас собралась не­большая толпа, идиоты-зеваки. Самым ужасным был старый придурок с бутылкой пива в руках. Он подошел совсем близко и начал давать нам какие- то дерьмовые советы, которые никому и на фиг не нужны. В конце концов я на него наорала и на­звала его старым бомжом. Он тут же испарился. Рамин, Даниэль и Майк вместе с нами ждали «скорую». Она появилась только после того, как моя куртка, которую я подложила под ногу Мирке, совсем пропиталась кровью. Как мне полегчало, когда все закончилось! Мотороллер можно вы­бросить. Ашу придется как следует раскошелить­ся. Я же давно говорила, что у парня не все в по­рядке с мозгами!

В воскресенье мы навещали девчонок в боль­нице. Каро и правда выглядит ужасно: щека боль­ше похожа не на щеку, а на поле битвы. Бедняжка, ее очень жалко. Хоть Аш и принес ей букет цветов, она все равно не стала с ним разговаривать. Это понятно. Я думаю, что наша компания скоро раз­валится. Или разделится на две группы: одна во­круг Аша, а вторая — это те, кому Аш до фонаря. Я отношу себя ко второй.

Когда я сегодня разговаривала по телефону с Амелией, она рассказала, что пьяный старик, на которого я наорала, это отец Рамина. Господи, как я расстроилась! Видимо, у Рамина те же про­блемы, что и у меня. Он все время делал вид, что знать мужика не знает. А я еще к тому же обо­звала этого типа бомжом! Рамина мне очень жаль, как только его увижу, обязательно изви­нюсь.

Среда, 25 июня 1997

Если когда-нибудь, лет через сто, кто-нибудь прочитает мой дневник, то наверняка подумает, что я всё придумала. Но я ничего не сочиняла. Это действительно так и было. В том числе и акция Гольмитцера. Вчера он побил все рекорды!

Мой отец сидел в своем кабинете за компью­тером и работал. И тут вдруг наша соседка сни­зу, которая, как известно, терпеть нас не может, заорала к нам на балкон, что Гольмитцер грозит ей топором. Отец позвонил в полицию, и они, слава богу, туг же приехали. На Гольмитцера на­дели наручники, это был самый настоящий арест! А потом они отвезли его в закрытую пси­хушку.

Я топора не видела, поэтому не могу сказать, действительно ли Гольмитцер угрожал нашей со­седке, но, по крайней мере, теперь этого типа здесь больше нет.

Ну что за дела творятся в зтои проклятом го­роде! С нетерпением жду, что будет дальше. Не исключено, что послезавтра на спортивной площадке приземлится летающая тарелка.

Пятница, 11 июля 1997

Летающей тарелки до сих пор нет, зато снова случилась драма.

Две недели назад в четверг, я, как всегда, пе­ред школой пошла с подругой к булочнику, пото­му что ей с утра хочется съесть что-нибудь слад­кое. Думаю, до уроков туда ходит вся наша шко­ла. Когда мы выходили, вошли маленький Аш, в смысле младший брат Аша, он учится в нашем классе, и Алекс то есть младший брат Рико, ко­торый транспортировал меня в конюшню, когда я сверзилась с Пикассо. На первом уроке их не было. Мы, конечно же, никому не проболтались, что уже их видели, потому что думали, что они прогуливают.

Перед вторым уроком они появились и расска­зали, что, когда они входили, у булочника случился инфаркт. Все произошло очень быстро. Когда приехал врач, булочник уже умер.

Господи, как мне повезло! Еще немного, и мне пришлось бы оказаться свидетельницей.

Что здесь происходит? Почему постоян­но что-то случается? Я все еще жду летающую тарелку!

Вторник, 22 июля 1997

В школе все идет как по маслу. Еще семь дней, и мы получим табели.

Сегодня, когда я вернулась со школы, зазво­нил телефон, объявилась какая-то Линда Бинг. Она из Америки, сказала, что разыскивает gg своих предков. Наткнулась на какого-то дальне­го родственника в Калифорнии, и он сообщил ей про нас, немецкую родню. У Линды приятный го­лос. Так как она со своим мужем Эрлом как раз сейчас находится в Берлине, то в августе они приедут к нам на пару дней. Я сказала, что ей лучше переговорить с моим отцом, попозже, ве­чером.

Кстати, у него есть подруга. Ее зовут Гизела. Но пока я с ней незнакома. Интересно, кому он умудрился понравиться? Надеюсь, на этот раз он не подцепил что-нибудь вроде моей мамочки.

Четверг, 24 июля 1997

Завтра приедут Линда и Эрл. Теперь я знаю, в каком я с ними родстве. У мамы моей бабушки была сестра. У этой сестры родилась дочь, у кото­рой, в свою очередь, тоже родилась дочь. Вот эта дочь и есть Линда. Я рада, что мы с ними познако­мимся, хотя совершенно ничего о них не знаю.

Пятница, 25 июля 1997

Когда я пришла из школы, меня чуть удар не хватил: перед нашим домом стоял черный лиму­зин! До сих пор я думала, что такие тачки быва­ют только в Штатах, но Эрл такой богатый, что не может обойтись без подобной роскоши даже в Германии.

Итак, когда я пришла, они уже были у нас, пили с отцом кофе. Линда классная! К тому же выгля­дит как настоящая американка: высокая, загоре­лая, со светлыми волосами. Эрл не такой симпа­тичный. Он какой-то деревянный.

Линда привезла мне американские конфеты, в пересчете они стоят двадцать восемь марок. Откуда ей было знать, что у меня алименУарные нарушения и я при ближайшем приступе дико­го голода затолкаю их в рот, а потом отправлюв унитаз, вместо того чтобы наслаждаться изыс­канным вкусом?

170

Линда с Эрлом сняли номер в самом дорогом отеле города. Завтра мы все вместе пойдем обе­дать. До этого мне нужно что-то придумать — вызывать себе рвоту в ресторанном туалете не очень приятно.

Суббота, 26 июля 1997

Линда самая хорошая! Она пригласила нас с отцом в Америку. По какой-то причине отец не хочет лететь в Штаты, а мне можно. Линда живет в пригороде Нью-Йорка. Bay, сердце готово вы­прыгнуть у меня из груди, душа скачет от радос­ти, я полечу в Америку! Прямо в этом году! А са­мое классное — мне можно взять кого-нибудь с собой!

Вот будет прикольно! Я уже сейчас в этом уве­рена. Мне хотелось тут же бежать за чемоданом и отправиться в путь, но, к сожалению, придется немножко потерпеть.

Сегодня вечером мы с Никки должны были подрезать гривы двум заезженным лошадям, а по­том чуть ли не час чистить их, да так, чтобы можно было смотреться, как в зеркало.

В шесть приехали какие-то люди с телевиде­ния. Это участники телешоу, они должны были провести «чудесные выходные на природе, с уро­ками верховой езды и дойкой коров на Лебеди­ном дворе».

Мы с Никки решили после утомительной рабо­ты доставить себе хоть маленькое удовольствие и дали лошадям несколько морковок. Во время урока верховой езды был просто концерт: с обе­их морд потек пенистый зеленый сок, а когда де­вица из шоу слезла с лошади, то та вытерла всю эту гадость об атласную блузку своей наездницы, которая тут же завопила: «Ииииииии, у этой кля­чи слюни текут!»

Мы с Никки чуть не лопнули от смеха, наша затея удалась. Но по телевизору эту сцену явно не покажут.

Понедельник, 28 июля 1997

Началась последняя учебная неделя.

Сегодня я уже успела поговорить по телефону с Амелией и Фионой. Амелия спросит у своего от­ца, можно ли ей поехать в США. Фиона уезжает с матерью в Хорватию. С Никки я уже вчера раз­говаривала, она даже спрашивать у своей мате­ри не будет, боится, что у доброй женщины будет нервный срыв.

Если у Амелии ничего не получится, я спрошу Мирку и Рамина. Мирка уже ходит, правда пока еще прихрамывает. Мы с отцом сегодня успели побывать в Д., узнавали в турагентстве насчет са­мых дешевых билетов.

Четверг, 31 июля 1997

Наконец-то табель у меня в кармане! В начале года все говорили, что из-за больницы и Австра­лии мне не удастся закончить этот год нормально. Вот я им и показала! Получила супертабель, даже пальцем не пошевелив.

После школы мы с Фионой, Амелией и Никки встретились на конюшне и весь вечер катались верхом.

Кстати, Амелии можно лететь в Штаты. Я да­же не рассчитывала на это. Правда, ей придется заплатить половину денег из своего кармана, но поскольку у нее еще осталась кругленькая сумма от конфирмации, а в прошлом году она немного подработала (без оформления), то это не проблема.

Мы прямо завтра поедем в Д. и закажем билеты.

Суббота, 9 августа 1997

Мы летим двадцать седьмого, пробудем в гостях до одиннадцатого. Каникулы пока проходят спо­койно. Я обратила внимание, что марихуану курю гораздо меньше, чем раньше. Не знаю почему. На­верное потому, что от нее никакого кайфа.

Между Юлиусом и Алисой все кончено. Bay! Я так счастлива!

В среду была у матери. Мне стало скучно, а ее я не видела уже несколько месяцев. Поэтому и пошла к ней, совершенно неожиданно для се­бя. Наверное, надеялась, что произошли какие- то изменения в лучшую сторону. Но у нее всё по- прежнему. Разве что выглядит она еще хуже, чем в последний раз. Все время пела мне всякие га­дости про отца, пока мне не надоело до чертиков и я не ушла.

Я уже познакомилась с папиной девицей. Все время задаю себе вопрос, где он ее надыбал. Эта­кая активистка из «Гринписа» в деревянных баш­маках и штанах с грудкой. Работает в соседнем городке, в магазине «Натурпродукт». Но что го­раздо хуже: у нее уже трое детей, все младше ме­ня. Самого маленького она все время таскает к нам. Этот ребенок (его зовут Константин) — на­стоящее чудовище. Нет, чудовище — это для него слишком слабо, это дракон, демон, ужас, летящий на крыльях ночи! Его все время надо развлекать, иначе он становится невыносимо диким. Если та­кое случается, то я предпочитаю как можно быс­трее очутиться в безопасном месте, спрятав пред­варительно все имеющиеся в квартире бьющиеся предметы. Эта бестия заставляет проводить тре* нировки на выживание! Как наиболее эффектив­но защититься от нападающих засранцев? Чем он только уже не бросал в меня! Рулонами туалетной бумаги, вафельным рожком, из которого капало какао, сыром из нашего холодильника, вешалкой из шкафа и даже своим собственным ботинком. Но это еще не всё! Стоит ему войти в раж, и он хватается за посуду и столовые приборы, за маг­нитофон или мой фен. Он ломает все, что попада­ет ему в руки. Короче говоря, он просто действует мне на нервы.

Когда я как-то раз связала ему руки за спиной и залепила рот большим куском пластыря, он на­чал бегать за мной и лягал меня ногами. С тех пор я все время запираю его в шкафу. Потом, правда, он становится похож на ящик с забытыми вещами в нашей школе — в него все кидают потерянные вещи, — но зато вся остальная квартира в безо­пасности. Надеюсь, что папа скоро расстанется с этой Гизелой. Я больше видеть не могу этого Константина!

Четверг, 12 августа 1997

В выходные мы все спали у Рамина, и я не­много пообжималась с Доми. Скандал! С тех пор они только и говорят.о том, как мы друг другу подходим. Я должна еще раз как следует всё об­думать.

За это время я успела сцепиться еще с одним ребенком Гизелы. С Барбарой. Ей пять лет, и она почти такая же дура, как маленький жирный Кон­стантин. В воскресенье Барбара сидела у нас в гостиной и разрисовывала наш диван светло- ^ зеленым фломастером. Я тут же выхватила этот фломастер у нее из рук и наорала на нее, потому что считаю, что это уж слишком. А Барбара, ко­нечно же, начала реветь. И тогда меня обругала Гизела: что это мне пришло в голову орать на ее ребенка. И тут я высказала этой кошелке все, что думаю про ее проклятых деток. С тех пор Гизела терпеть меня не может.

Я так рада, что еду в Штаты и какое-то время не увижу этих героев фильма ужасов! Может быть, к тому времени, как я вернусь, все уже за­кончится. Как бы я этого хотела!

Суббота, 23 августа 1997

Сегодня мы с Рамином, Фионой, Никки, Даниэ­лем, Миркой и Доми устроили отвальную. Было очень весело, потребление наркотиков оставалось в пределах разумного. По крайней мере, что каса­ется меня. Никки снова тошнило.

Теперь нам с Амелией осталось провести в Гер­мании всего три дня, а потом мы наконец летим.

Гизела, Константин, Барбара и Гуннар, ее стар­ший, раздражают меня все больше. Не проходит и дня, чтобы они меня не достали. Гизела постоянно является пирогом из натурпродуктов и тремя монстрами и просит политического убежища. Ча­ще всего это происходит в то время, когда отца нет дома, так что вести с ними борьбу приходится мне. Гуннар не такой мерзкий, как его братец и се­стричка. Он никогда ничего не говорит. Я думаю, что он вообще не умеет разговаривать, хотя ему уже семь лет.

Хорошо, что я скоро уезжаю, а то эти недоум­ки доведут меня до ручки!

Среда, 27 августа 1997

Мы с Амелией в самолете. Какое великолеп­ное ощущение — лететь где-то над Европой од­ним, без взрослых!

Вчера мы совершили нашу традиционную про­щальную вылазку на лошадях. К сожалению, по­пали в сильную грозу, и пришлось галопом ска­кать обратно. Пикассо и Рина совсем вспотели, мы даже отвели йх в солярий. Надеюсь, Пикассо не простудился не то что я. У меня насморк, вот так- то! И это летом!

Еда в этом самолете такая же, как и тогда, когда мы летели в Австралию. Она воняет, очень горячая и, видимо, в вытошненном виде имеет тот же са­мый вкус, что и изначально. Рядом со мной сидит американец лет двадцати. Он из Вашингтона, очень симпатичный и сейчас опять мне улыбается. Может, еще раз с ним поговорить? С Амелией не очень поговоришь, она спит.

Положение на данный момент: скорость 433 км/час, высота 8000 м, температура минус 40 (за бортом, конечно).

Суббота, 30 августа 1997

Мы действительно целыми и невредимыми до­брались до Штатов. Наша максимальная скорость между Копенгагеном и Нью-Йорком составляла 914 км/час, максимальная высота 8100 м, а хо­лоднее всего было где-то над Атлантикой: минус 56 градусов Цельсия!

В аэропорту нас с Амелией встретила Линда. По дороге к Линдиному дому мы смогли увидеть Статую Свободы и решили, что позже обязательно нанесем ей визит.

Какое здесь классное место! Спешные шикар­ные виллы. Вокруг каждой виллы гигантский уча­сток земли, все газоны вылизаны и причесаны, а вокруг каждого участка несколько огромных старых деревьев. Вилла Линды и Эрла расположе­на между большими лугами, на которых пасутся лошади благородных кровей.

У Линды есть собака, она похожа на черно- белую щетку для унитаза. Когда Линда открыла дверь своего огромного дома, Вантуз (так зовут собаку) раз двадцать пролетел через гостиную. Эта гостиная метров восемьдесят, больше, чем на­ша с отцом квартира. Вантуз летал от стены к сте­не, пока Линда не начала беспокоиться — ведь он уже буквально задыхался.

Потом она показала нам нашу комнату, на вто­ром этаже. Красивая и светлая! Мы с Амелией разложили вещи и обменялись первыми впечатле­ниями. На улице был небольшой ветер, ничего страшного. Может быть, перед грозой. Мы вышли из комнаты к ужину. Кода мы внизу ужинали вме­сте с Эрлом и Линдой, наверху кое-что произо­шло... И никто из нас ничего не заметил.

Мы с Амелией устали, попрощались с хозяева­ми и отправились наверх. Я съела много малень­ких кусочков дыни, но все равно чувствовала се­бя хорошо. У меня не было ощущения, что я пере­ела. Классно! Как давно я не ела без угрызений совести!

Ничего не подозревая, Амелия открыла дверь нашей комнаты и вдруг завопила. Тут и я все уви­дела. Пол был усыпан осколками и листьями. Ок­но разлетелось вдребезги и в нем торчал сук ке­дра. Я тут же помчалась вниз, чтобы рассказать все Линде и Эрлу.

Уже пятнадцать лет здесь не было ни одного торнадо. А стоило приехать мне, как сразу же про­изошла катастрофа! Мы с Амелией перебрались во вторую комнату для гостей, слабо надеясь, что торнадо больше не вернется.

Суббота, б сентября 1997

Во вторник Эрл с Линдой пригласили нас в те­атр. Ни в какой-нибудь, а на Бродвее. Сначала мы не очень обрадовались, что Эрл предложил посмо­треть мюзикл «Кошки», но даже виду не показали. Дареному коню в зубы не смотрят! Зато когда мы опустились в удобные кресла в ложе, а над нами эти грандиозные люстры, то нам очень понрави-

лось. По сцене метались женщины в костюмах кошек. Какие у них фигуры! Тренированные, стройные...

В среду мы с Амелией на собственный страх и риск отправились на метро в город. В Гарлеме в вагон сел парень с плеером — казалось бы, ни­чего удивительного. Но вот только у самого парня были не все дома. Он танцевал и пел под свое тех­но, как на карнавале. В общем, отрывался по пол­ной программе.

Обычно в Германии, прежде чем вагон отцеп­ляют, поезд останавливается, чтобы выпустить 180 пассажиров. В Штатах всё по-другому. Совершен­но съехавший с катушек машинист прогнал нас по всему вагону, распахнул дверь, и нам при­шлось на ходу перелезать в другой вагон через металлическую рампу. Заколка Амелии улетела, а мне ветром чуть уши не оторвало. Странные они, эти американцы.

В городе мы пробежали по тысяче огромных обувных магазинов. На Земле проживает около семи или восьми миллиардов человек, примерно половина из них ходит босиком. Кто же, черт по­бери, должен носить эти сотни биллионов пар ту­фель? В каком-то огромном супермаркете мы за­блудились в отделе чулок. Где-то в районе чулок в сеточку и подвязок без резинок Амелия вдруг ударилась в панику. Лицо у нее покраснело, глаза стали стеклянными. Я разнервничалась, и мы все

время катили друг на друга бочку. Я не очень ве­рила, что нам придется провести остаток жизни между шелковыми носками цвета шампанского и мужскими носками в крупную клетку, но в желуд­ке появилось такое противное ощущение, что я очень обрадовалась, когда оно пропало.

Когда мы наконец выбрались из этого отдела, то поспешили к выходу, подальше от кондицио­неров и отвратительной музыки.

Поездка обратно оказалась такой же странной, как и сюда. В туннеле поезд внезапно остановил-" ся и вернулся назад, туда, откуда мы приехали, на добрых пять километров. А потом возобновилось 181 движение в сторону «дома». Я все время думала, откуда эти капризные закидоны. Может быть, во­дитель где-то забыл ключи от машины, очки или что-нибудь еще и теперь просто по делу вернулся на старое место?

Мы уже успели подружиться с Вантузом, хотя я все еще пребываю в уверенности, что зверек просто ненормальный.

Понедельник 8 сентября 1997

Здесь очень здорово, но мы совершенно вы­бились из сил. Ежедневная беготня по Нью-Йор- ку кого угодно выбьет из равновесия. Нервы, мои нервы!

Еще чуть-чуть, и у меня будет кризис. Все идущие навстречу парни так на меня таращатся! Они могут делать это по трем причинам: или у меня что-то не в порядке, например на носу появилась зеленая точка, а я понятия об этом не имею; или я им нравлюсь, что вполне вероятно, потому что я снова поправилась; а может, все дело в дредах — подумаешь, невидаль.

Воскресенье, 14 сентября 1997

Каникулы закончились, сейчас я в комнате у Амелии. Обратный перелет прошел скучно, как ни странно, никто не умер. Отец все еще с Гизелой. Послезавтра начинается мой последний учебный год в этой гадкой, мрачной, неинтересной, отвра­тительной, вонючей, серой, скучной и нагоняющей сон школе, которая снова действует мне на нервы так, что даже описать невозможно. Боюсь, что не сдам эти дурацкие выпускные экзамены и останусь на бобах.

Понедельник, 22 сентября 1997

Я думала, что в девятом классе будет трудно. Ничего подобного. Я хорошо вписалась и реши­ла, что в этом году придется наконец начать

учиться. Но на фиг это нужно, если у меня и таи все получается?

Когда я вернулась из Америки, на меня сва­лились новости.

Гизела, чудовище Константин, Барбара и Гун­нар живут у нас. Я добровольно собрала свои ма­натки и перебралась в подвал, в нору, в которую раньше все время забивалась мама. Итак, я счаст­лива, что вокруг меня не толкаются ни отец, ни Ги­зела, ни эти ее придурочные детки. А еще я пере­стала убирать грязь за отцом, этим убожеством, желающим, чтобы все было как у людей. Пусть за- _ __ ставляет свою Гизелу мыть и чистить, она же на- А ОО верняка хорошая хозяйка, гораздо лучше меня, да еще и не наносит вреда природе. Я ненавижу Гизелу не потому, что ревную отца, у которого по­явилась «другая», я ненавижу ее просто потому, что от ее поведения начинает тошнить. Прицепи­лась к нам, хотя терпеть меня не может. Я ничего не сочиняю, она сама сказала мне об этом пару дней назад. И она пребывает в уверенности, что должна постоянно мне что-нибудь разрешать или запрещать и вообще меня воспитывать. Но у меня есть своя собственная мать, пусть даже такая, ко­торая не собирается выполнять свои материнские обязанности. Гизела не имеет права вмешиваться в ною жизнь, если я сама этого не хочу! Почему отец не может выставить ее вон?

Мы, штерненталеры, больше не имеем ничего общего с Ашем. Мы сейчас держимся вместе с вей­денфельдерами. Юлиус по-прежнему моя великая любовь, даже если он понятия об этом не имеет. Меня выводит из себя, что вейденфельдеровские парни думают только о пиве, машинах и сексе. В принципе, они мне нравятся, но меня возмущает столь примитивное отношение к жизни. Если ты не совсем дура и не путаешься со всеми направо и налево, то тебя считают полным отстоем.

Понедельник, 13 октября 1997

В прошлую среду у меня был день рождения. Пятнадцать лет, обычно этот возраст вызывает за­висть, правда? Я думаю, что за 3fn пятнадцать лет у меня ни разу не появилась потребность быть пят­надцати лет от роду. Это просто напоминание всем четырнадцатилетним, что придется ждать еще чу­довищно долгий год, прежде чем им исполнится шестнадцать. Итак, теперь мне пятнадцать лет, и мы с Никки решили получить права на вождение мотоцикла. Но на самом деле в автошколу я хожу по одной-единственной причине. Из-за Юлиуса. Он там учится уже меся^ собирается получить пра­ва на автомобиль. Не могу же я пропустить такой шанс — столкнуться с ним в автошколе.

В Америке я навоображала, что смогу обойтись без рвоты, но это не так. Сейчас я вешу 65,2 кило­грамма. Даже писать об этом настолько неприят­но, что тут же начинает тошнить. 65,2 килограмма! Я уродина, с этим надо что-то делать. Но пока не знаю что.

Кстати, свой день рождения я праздновала на складе для седел в конюшне. Да, это было весело. * К тому же я обнаружила в себе лесбийские на­клонности. Мы с Никки слегка поднабрались, и тут все и случилось. Мы начали тискаться. Сначала до­говорились, что все останется между нами, но по­том нам стало все равно. Это же просто шугка.

В любом случае я уверена, что у меня вполне стандартная ориентация, иначе бы мое сердце не билось так сильно и живот не начинал бы болеть при виде Юлиуса.

Пятница, 24 октября 1997

Итак, просто в голове не укладывается, что я наделала! Я больше не девственница, и я с Юлиу­сом. Надо бы радоваться, но все произошло так глупо, что я просто поверить не могу! Вчера на большой перемене Рамин сказал мне, что он полу­чил права и после школы мы все должны прий­ти к нему отмечать. Ну а нам только намекни.

К вечеру мы были совсем пьяные. Никки, Амелия и я вообразили, что нам нужно ехать в автошколу. Была половина девятого, перерыв. Ну вот, мы при­ехали, а все, в том числе и Юлиус, стояли у дверей и курили. Амелия скакала как ненормальная, а я пыталась взять себя в руки. Неожиданно я услы­шала, как Юлиус сказал: «Хочешь трахнуться?» И я сказала: «Да». На самом деле я не думала, что он это серьезно, но он меня схватил, посадил на мо­тоцикл и увез в Вейденфельд. К себе домой. Там сунул мне в руки пиво и ударил своей бутылкой по моей — чокнулся. В ту минуту мне еще было весело, но после пива уже нет. Ну да, а потом все это и произошло, а я даже ничего не заметила. И даже не помню, как это было. Помню, что потом понес­лась к раковине, и меня вырвало. Отпад, разве так я представляла себе свой «первый раз»!

А сегодня утром я проснулась в объятиях Юлиуса. Мне было так плохо! Сначала я на него обиделась, потому что он такое дерьмо, а потом мне пришло в голову, что со мной трахался самый классный парень в нашем городе и он хочет быть со мной, и туг вдруг меня охватило такое счастье, что стало безразлично, дерьмо Юлиус или нет. Как сильно я влюблена в этого парня! Он сводит меня сума! Сварил мне-кофе и приготовил бы поесть, если бы я хотела. В школу я, конечно же, не по­шла. Но мне позвонила одноклассница, которая

сказала, что за самостоятельную по истории у ме­ня отлично. Ха-ха, как я поставила их на место, этих глупых учителей, которые еще пару лет назад пытались меня убедить, что я недоразвитая!

Понедельник, 29 декабря 1997

Почему я не верю Юлиусу, если он говорит, что я красивая, почему я не верю своему отцу, когда он говорит, что в новой юбке я особенно хороша, почему я не верю Никки, если она говорит, что я могу заполучить любого? Почему с моей рвотой дело обстоит все хуже и хуже? За последние два месяца я опять снизила, в смысле снизила вес. Все это время мне казалось, что у меня всё под кон­тролем, а на самом деле я просто меньше ела и ме­ня не рвало. Но сейчас... сейчас меня рвет, хотя я не ем вообще ничего. С ума можно сойти, я во­обще не понимаю, что происходит. Сейчас я вешу 43,6 килограмма. Даже отец пытался со мной по­говорить. Юлиус тоже вчера заявил, что он обо мне беспокоится. Но я действительно не понимаю, в чем дело. Я не считаю калории и не вырезаю из газет «Советы Кати Мосо». Я и уродкой себя нико­гда не считала, мне только казалось, что я слегка толстовата. Так почему же я так глубоко увязла в этом дерьме? Почему, почему, почему?! Мне бы

так хотелось хоть раз в жизни быть собой доволь­ной! Но я чувствую себя противно-жирной и при этом точно знаю, что у меня недостаточный вес. Если я сижу на стуле, то все время таращусь на свои ляжки, потому что мне кажется, что они плот­но сходятся друг с другом. При этом я точно знаю, что они не сходятся. Они бы не соприкасались, да­же если бы я встала совершенно прямо. Но, не­смотря на это, снова начался цирк.

К счастью, это никому не нужное Рождество уже позади. Отец подарил мне сноуборд со всеми причиндалами. Я так обрадовалась, но Гизела, Консти. Бабе и Гуннар всё испортили одним своим присутствием. Консти, естественно, визжал, пото­му что получил не то, что хотел, Гуннар, как всегда, ничего не говорил, а Барбара... В качестве исклю­чения в этот день она не расписывала своими фло­мастерами нашу мебель. Но и Гизела опять отмочи­ла номер! Подарила мне целый ящик своих шмо­ток, которые ей больше не годятся. Эта женщина метр пятьдесят девять ростом и носит только ба­рахло из экологически чистых тряпок а дарит мне, девушке ростом метр семьдесят три, имеющей соб­ственный стиль и алиментарные нарушения, поно­шенные шмотки размера XXS! Мне не подошла ни одна вещь, и я тут же почувствовала себя потол­стевшей килограммов на десять. Это она специаль­но, я уверена. Гизела терпеть не может, когда отец

начинает обо мне заботиться. Он этого, собствен­но говоря и не делает, но с тех пор как я снова по­худела, он, похоже, проявляет ко мне хоть какой-то интерес. Ведь, в конце концов, подумал же он, чем может порадовать меня в Рождество, потому что сноуборд суперский!

Пятница, 2 января 1998

Новый гад! Все собрались у Рамина, праздно ва­ля а потом мы с Юлиусом пошли к нему. Мы только хотели немного посидеть в тишине, к тому же я не­много перепиля и мне было грустно. Вчера я узна­ла, что Фиона и Никки на меня сердятся, потому что я как сквозь землю провалилась. Вот они со мной и не разговаривают. Я этого не понимаю, я ведь им ничего не сделала. С Нового года Амелия с Даниэлем. Не знаю, что мне до этого, но я поче­му-то немного ревную, ведь раньше Даниэль про­являл ко мне определенный интерес. Ужасно осо­знать, что тебя легко заменить на другую!

На следующей неделе мы с Юлиусом, его ро­дителями и его младшей сестрой Изабеллой едем в горы кататься на лыжах. Юлиус будет учить ме­ня бордингу.

Я с ним уже больше двух месяцев. Я все еще в него влюблена, хотя иногда мне кажется, что

он мне не подходит, что мы совсем разные. Знаю, я наделала в своей жизни кучу глупостей. Но ме­ня, по крайней мере, мучает совесть. В общем-то, меня всегда мучает совесть. Например, что касает­ся наркотиков. Угрызения начинаются с первым глотком спиртного, с тем самым глотком, от кото­рого все остальные получают удовольствие. Так вот, при этом глотке я каждый раз думаю: не пей, не надо так много пить, ты кончишь, как твоя мать. Во время второго глотка я думаю: плевать! А во время третьего: ты такая мразь, ты испорчена до мозга костей, зачем ты это делаешь?

Юлиус все время пьян в стельку, и его явно не волнует, что он сам себе причиняет вред. В один из выходных в ноябре я пыталась с ним поговорить, ведь он совсем не умеет держать се­бя в руках. А он заржал и сказал, что сначала я должна сама стать трезвенницей. С тех пор я на эту тему даже не заикаюсь, потому что мне ка­жется, что он прав.

С матерью и сестрой Юлиуса у нас классные отношения, но его отец сущий урод. У меня все время такое чувство, что он вот-вот на меня на­бросится. До сих пор он проявлял сдержан­ность, только один раз «по-свойски» похлопал по заднице.

Четверг, 29 января 1998

Снова начались уроки. А больше ничего ново­го. Я все еще с Юлиусом, Амелия все еще с Даниэ­лем, а Никки безответно влюблена в Рамина. Если бы они сошлись, мир бы рухнул. Рамин — моя собственность. Он мой лучший друг, с ним я от­кровенничаю даже больше, чем с Амелией. Рами- ну ничего не нужно от Никки, он мне сам сказал. Он якобы влюблен в другую девушку. Но в какую, сказать не захотел. Я разозлилась. Он не имеет права заводить подругу, потому что принадлежит только мне.

Сейчас я вешу 42,8 килограмма. Я твердо ре­шила не опускаться ниже 40 килограммов, потому что очень боюсь, как бы мне снова не пришлось собираться в клинику. Если я сижу на жестком стуле, то у меня начинают болеть кости. У меня по всему телу синяки, а на спине снова появились во­лосы. Депрессия? Да нет! У меня слишком мало времени, чтобы о чем-то думать. После школы я иду к Юлиусу или он приходит ко мне, каждый день. Я не знаю, сколько так будет продолжаться, потому что он постоянно меня трахает, а мне от этого никакого удовольствия. После секса он ста­новится абсолютно счастливым, но я... я ничего не чувствую. Просто жду, когда все закончится. Сказать об этом я не могу, иначе он ощутит свою

неполноценность. Кроме того, я боюсь, что приоб­рету репутацию полной идиотки.

За последние две недели я не сказала Гизеле ни слова. Она ужасно меня раздражает. Ворвалась в мою жизнь и ведет себя, как ей заблагорассудит­ся. Но я рада, что отец нашел себе бабу, которая за ним убирает, гладит ему трусы и выносит мусорное ведро. Когда я перебиралась в подвал, мы с отцом договорились, что по вечерам будем вместе ужи­нать, а все остальное время каждый будет жить са­мостоятельно. Мне очень трудно, и я соблюдаю до- _ говоренность от силы один-два раза в неделю.

X Ум Мой отец точно знает, почему я не выхожу к ужи­ну. Мне кажется, что он чего-то ждет. На его месте я бы давно отправила свою дочь в клинику.

Понедельник, 16 февраля 1998

Юлиус такое дерьмо! Я его ненавижу! Гряз­ная свинья!

Еще в пятницу все было в порядке. Мы ездили с Никки, Рамином, Амелией, Даниэлем и Миркой в одну из наших постоянных дискотек, на которую я прохожу без всяких проблем с тех пор, как в водительских правах на мотоцикл исправила дату своего рождения. А там проводили «Пенный праздник». Было так весело скакать вместе со

всеми в этих массах пены! В этот вечер мне и правда было хорошо. До тех пор, пока я не заме­тила, что Юлиус пьян до одури. Я так разнервни­чалась, что уже не могла молчать, и мы разруга­лись в пух и прах на глазах у всех. Юлиус орал, что я нужна ему только для траханья. После этого я уехала домой с Рамином.

Я никогда не думала, что Юлиус такое тупое ни­чтожество. Проблема в том, что он своим «нужна только для траханья» действительно очень больно меня задел. В конце концов, у него было огромное преимущество — ему не нужно было предохра­няться, ведь из-за своей болезни я все равно не могу залететь. Он это знал и использовал меня по полной программе.

Господи, как я ревела! Лила слезы всю ночь напролет. Рамин очень мило обо мне заботился. В конце концов мы покурили и заснули, взяв­шись за руки.

В субботу Юлиус стоял под дверью. Я не ста­ла с ним разговаривать. Велела Рамину послать его подальше. Через два часа Юлиус появился с букетом роз. Я швырнула ему цветы прямо в ли­цо. А потом он стоял, а я смотрела, как по его лицу текла.слезинка. А потом я тоже разревелась и за­хлопнула дверь прямо перед его носом. Вскоре Рамин отвез меня домой. Я хочу, наконец, остать­ся одна.

В воскресенье я каталась на Пикассо. Это была не простая прогулка, а очень долгая, мы ездили весь день. Я все время разговаривала, то ли сама с собой, то ли с Пикассо, я даже толком не знаю. Да и поревела я всласть. Хотя я уже убедилась, что реветь из-за Юлиуса не имеет смысла. Он не сто­ит того, чтобы так из-за него переживать.

Но я вспоминаю то время, когда я была с ним счастлива. Когда мы были в лыжном домике, ко(да он показывал мне прыжки на лошади и чуть не свернул себе шею. Попкорновая вечеринка, встре- чи после школы. От всего этого просто тошнит.

Вторник, 8 сентября 1998

Я хотела стать здоровой. Я на самом деле со­биралась это сделать. Кое-что за это время про­изошло: я снова была с Юлиусом. Я и правда на- .воображала себе, что люблю его, хотя он так ме­ня обидел! Но я худела все больше и больше, пока как-то в пятницу не потеряла сознание. Это было 29 мая, день, когда я «умерла». В больнице у меня остановилось дыхание, сердце перестало биться. Можно1 сказать, что я уже была мертва. Врачи сказали отцу, что скоро все будет конче­но. Собственно говоря, они меня уже списали со счетов, но я выжила благодаря их энергичным

действиям и электрошоку, о котором знаю из те­левизора.

И все равно я была мертва, в душе. Я весила всего 34,4 килограмма; единственное, что я ощу­щала, это мои кости. Каждое движение причиняло страшную боль, даже кровать казалась мне неве­роятно жесткой. Теперь все это похоже на страш­ный сон. А в то время я совершенно ничего не осо­знавала, только боль, и все. Две недели я была подсоединена к зонду. Искусственное питание. А14 июня отец снова отвез меня в клинику.

И вся волынка началась по новой. Воспитате­ли те же самые. Да и лечащий врач тот же — док­тор Новак, Рубильник. Только пациенты другие.

И вот уже больше двенадцати недель я в пси­хушке. Но на этот раз потому, что хочу стать здо­ровой. Хотя это ужасно трудно! На моем отде­лении три пациентки с булимией и пять с анорек- сией. Так как у меня нет нормальной анорексии и нет нормальной булимии, а есть комбинация из того и другого, меня очень трудно отделить от этих истеричных гусынь. Игра та же самая: выигрыва­ет самый больной, самый худой, имеющий меньше всего шансов. Я хочу выздороветь и прямо так им и сказала. Поэтому проиграла сразу.

Признаюсь, что, когда меня выписывали, я не хотела быть здоровой. Потому что знала, что благодаря болезни получу больше внимания от

отца. Но теперь мне понятно, что если буду вести себя как дома, то я разрушу в себе все, что не успе­ли разрушить мои родители. Недавно одна воспи­тательница сказала мне, что я неосознанно пыта­юсь заставить свою мать заботиться обо мне. По­этому я чуть не откинула копыта. Воспитательница права. Самое мерзкое, что моя мать не проявила ни малейшего интереса к тому, что я чуть не умерла. Она меня не навестила и даже не позвонила.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги