Я была джихадисткой. Расследование в центре вербовочной сети ИГИЛ

Через четыре дня

Короткая тунисская передышка безмятежно заканчивается. Накануне нашего отъезда Билель стал настойчивым, как никогда прежде. Неудовлетворенный непродолжительным разговором, который вела с ним Мелани у бассейна, он забрасывает ее посланиями. Он испытывает душевные терзания. Ему не хватает Мелани. Если он не засыпает, мысленно видя овал лица своей «женушки», то ночи утрачивают свою прежнюю сладость. Дни тянутся мучительно долго. Ему просто необходимо увидеть Мелани. Почему она отказывает ему в этом? Его тон становится жестче. Предпринимая отчаянную попытку окончательно промыть Мелани мозги, разговаривая с ней по несколько часов, он сам запутался. Теперь я вижу перед собой влюбленного мужчину… И это очень плохо для меня, Анны, поскольку помимо прочих недостатков Билель наделен безграничным эго. Если он поймет, что девушка, в которую он влюбился, журналистка, к тому же посмеявшаяся над ним, опасность, нависшая надо мной, станет более грозной. Надеюсь, что я ошибаюсь, поскольку мужчина, которому изменили, может предстать в неожиданном облике. Я осмеливаюсь полагать, что это относится и к такому сумасшедшему джихадисту, как Билель… Он явно не наделен душевным великодушием, чтобы избавить женщину, которую он любит, от своей ненависти и жажды мщения.

В гостинице, в которой мы живем, Интернет работает только около стойки администратора. Вот уже в течение нескольких дней все видят, как мы смеемся с моей подружкой, одетые в купальники, как и остальные отдыхающие. Как я появлюсь в хиджабе в холле, чтобы успокоить мужа своего сетевого двойника? Сама мысль об этом приводит меня в смущение. Что касается длинного черного платья, то о нем вообще лучше забыть… В то же время я чувствую необходимость появиться перед его глазами, чтобы он успокоился и по-прежнему ни о чем не догадывался. Значит, я должна настроить свою веб-камеру так, чтобы Билель видел Мелани узким планом. Придется скрестить пальцы, чтобы он не попросил Мелани передвинуть камеру. Я вижу, до какой степени моя мизансцена тревожит Лу, хотя мне трудно догадаться, какие именно чувства скрываются за ее нахмуренным, хотя и отдохнувшим лицом. Сердится ли она на меня? Или боится за меня? Необычайно деликатная Лу ненавидит любые формы вмешательства в чужую интимную жизнь.

В тот вечер Билель ворвался в наше место отдыха к Мелани, а следовательно, к нам. Он выиграл. Он скомкал приятные моменты этой недели, он полностью испортил наш последний вечер. Мы садимся на одну из длинных полукруглых банкеток в холле гостиницы, держа на коленях наши компьютеры. Я сказала Лу, что могу обойтись без нее, но ей тоже надо воспользоваться Интернетом. Возможно, она хочет быть рядом со мной, чтобы поддержать меня? На моих ногах «вьетнамки». Я быстро натягиваю черную чадру на короткое белое платье. Мое лицо слишком загорелое для человека, который утверждает, будто все дни напролет погружен в учебу… Лу делает вид, будто не видит меня. Тем лучше. Это неподходящий момент, чтобы подтрунивать над моим двойником и пытаться улыбаться в надежде разрядить обстановку. Не говоря уже о том, что я, хотя и отношусь к Лу как к младшей сестре, испытываю определенное смущение из-за того, что она застала меня за этим занятием. Впрочем, ей многое известно. Все должно пройти хорошо, но разговор будет коротким: Мелани торопится.

Наконец Билель видит лицо Мелани. В его глазах застыла тревога.

– Ты хорошо себя чувствуешь? Я не могу без тебя продвигаться в своих поисках. Никогда больше так не делай, моя любовь, моя жизнь, моя жена…

– Машалла, Билель. Мне очень жаль, что я заставила тебя волноваться. Но там, где я нахожусь, невозможно найти сеть. Я должна соблюдать осторожность… Отъезд приближается… Здешние сестры не только учат нас арабскому языку, но и настойчиво предупреждают об опасностях джихада. Я не хочу вызывать у них подозрения.

– Не слушай их! Твое место здесь, около твоего мужа! Иншалла, как же мне тебя не хватало… Наконец-то я смогу поспать несколько часов.

– Но ты все же спишь с тех пор, как я лишилась возможности разговаривать с тобой?

– Урывками… Я с самого начала говорил тебе, что истово преклоняюсь перед Аллахом. Прежде у меня была только работа. Но с тех пор как в мою жизнь вошла ты, ты стала второй причиной, чтобы жить.

Я отключаюсь. По многим причинам. Я украдкой наблюдаю за Лу, которая тоже разговаривает по скайпу. Мне хочется догадаться, придала ли она значение последним фразам Билеля. Судя по всему, нет. Она по-прежнему притворяется, что не замечает меня. Уж не знаю почему, но аниматоры гостиницы, особенно некий Мустик, постоянно вертятся вокруг нас. Они обычно обращаются к нам только тогда, когда играют в ватерполо в миллиметре от наших шезлонгов, или когда назначают нас единственными клиентами, которых необходимо разбудить, когда мы отдыхаем, чтобы посмешить отдыхающих. Но вот сейчас они, похоже, выбрали именно этот вечер, чтобы досаждать нам. Но если Билель услышит хотя бы приглушенный мужской голос, для меня это окажется катастрофой. Он обязательно перезвонит, я в этом уверена. Окружающие меня люди продолжают смотреть на меня с удивлением, если не сказать с презрением. На экране компьютера появляется фотография Билеля в форме боевика. Я нажимаю на кнопку «ответить».

– Мелани, скажи мне, что ты меня любишь!

– Я очень плохо слышу, крошка. Но я хочу тебе сказать, что со мной все в порядке и что я завтра возвращаюсь во Францию. Прошу тебя, подожди до тех пор, пока я не приеду в Тулузу. Там мы поговорим. Обещаю, у меня будет много времени…

– Жена моя, я хорошо тебя слышу. Ты успокаиваешь меня, но мне плохо от одной мысли, что все смотрят на тебя…

– Но я в парандже…

– Неважно! Ты не должна выходить. Эта боль пронзает мне сердце…

– Но я хорошо себя веду. Ты сам мне говорил, что в парандже я могу выходить!

– Здесь![47] Но не в стране неверных!

– Но я в Тунисе…

– Они еще хуже, с их-то женщинами в туфлях на каблуках! В аш-Шам из Туниса приезжает много джихадистов. Они испытывают отвращение к волкам, которые превращают овечек в неверных женщин легкого поведения. Пусть никто не приближается к тебе. Иначе я убью его, клянусь Аллахом!

– Ни один мужчина не сказал мне ни слова. Не волнуйся. Хорошо?

– Хорошо… Но я не хочу, чтобы кто-либо забивал твою голову глупостями. Ты совершенствуешь свой арабский, и ничего больше. Ты так загорела, что изменилась.

Я ожидала, что Билель заговорит об этом, но не предполагала, что он мне подстроит ловушку. В его голосе я не уловила ни тени сомнений…

– Я изменилась? Так лучше, правда? Они ведь более красивые, женщины в ярких красках!

Билель с презрением отвечает:

– С темной кожей ты похожа на девиц, которых я знаю… Я предпочитаю светлую кожу, такую, с какой тебя создал Аллах… Но загар подчеркивает цвет твоих зеленых глаз. Это видение будет убаюкивать меня перед сном.

Я внутренне вздыхаю с облегчением. Лу украдкой бросает быстрые взгляды на экран. Я сознательно несколько раз прерываю разговор, ссылаясь на плохую связь. Но Мелани приходится потерпеть еще некоторое время, чтобы окончательно избавиться от своего «мужа».

Потом я снимаю хиджаб и оборачиваюсь к своей подружке. Я прекрасно знаю, что означает то выражение ее лица, которое сейчас вижу. Она раздосадована. И все ее чувства кипят так бурно, что ей не удается выразить их иначе. Тем не менее мне удается вытянуть из нее несколько слов. Она объясняет, что слова джихадиста вызвали у нее серьезное беспокойство. Значит, она слышала, о чем мы говорили… Она считает, что журналистка идет на неоправданный риск, подвергая себя такой опасности. Ведь возникла реальная близость, она это заметила, и это повергает ее в ужас. Лу почувствовала, что Мелани принадлежит Билелю, и от этого у нее кровь застыла в жилах.

Лу присоединится ко мне позже, ей надо еще какое-то время пообщаться по скайпу. Когда она входит в номер, то видит меня лежащей на кровати. Она молча ложится рядом. Я жду, когда она посмотрит на меня. Наконец Лу улыбнулась. Мы не будем говорить о том, что произошло. Я вынимаю свою «тяжелую артиллерию» лаков и крашу ей ногти в ярко-красный цвет.

В среду вечером

И вот я снова на своем диване. Такая же мрачная, как одеяние Мелани. Обычно я счастлива, когда возвращаюсь домой. В своей квартире я чувствую себя неуязвимой. Я радуюсь, что снова вижу свою большую собаку, которую очень люблю. Она похожа на гигантскую плюшевую игрушку, которая только и делает, что спит. Ее зовут Нанси Синатра[48]. В тот вечер, приняв душ, я сразу же залезаю под теплое одеяло. Билелю я позвоню из спальни. Такое редко случается. Андре не любит этого. Но порой из-за недостатка времени или из-за проблем с освещением для фотографий у нас нет выбора. В спальне царит спокойная, приглушенная атмосфера. Почти всегда я ложусь спать при свете свечи. Я надела паранджу и взяла компьютер на колени. Камера установлена таким образом, что Билель будет различать только мое лицо. Я приготовила себе обжигающий чай и поставила кружку на деревянный ночной столик. И вот я звоню. Уже с первых слов Билель утомляет меня. Я не в состоянии это выносить.

– Меня тебе не хватало? Ты меня любишь? Я так горячо люблю тебя… Мелани, моя жена…

– Я плохо тебя слышу… Что нового?

– Я непременно должен сказать тебе об одной вещи! Я дал твой номер телефона жене брата. Она тоже должна скоро приехать, но она находится на шестом месяце беременности. Ей будет спокойнее ехать вместе с тобой, поскольку ты жена эмира… Сама понимаешь… К тому же она сможет дать тебе полезные советы, «девчачьи»… Ее зовут Ванессой.

О нет! Я тут же прерываю связь. Это послание, полученное в Тунисе и показавшееся мне хитроумной уловкой, оказалось настоящим! Беременная молодая женщина практически на сносях, возможно, несовершеннолетняя, собирается отправиться в ад! Билель перезванивает. Я хлопаю крышкой компьютера, ненароком разбивая ее. В телефоне Мелани я ищу послание Ванессы, чтобы немедленно ответить ей. С бешеной скоростью я стучу по клавиатуре.

– Салам алейкум, сестра. Мне очень жаль, что у меня не было возможности ответить тебе раньше. Я должна была обдумать нашу поездку… Подходящий ли сейчас момент, чтобы ехать туда? Учитывая, что ты беременна…

Ванесса сразу же отвечает мне. Ее послание состоит из смешения арабских и французских слов, мне далеко не все ясно. Но я понимаю, что она преисполнена решимости воссоединиться с отцом своего ребенка. Она умоляет меня поехать вместе с ней, а взамен обещает ответить на все мои вопросы. Охваченная паникой, я не знаю, что делать. Я должна была бы поставить в известность полицию. Да, но я журналистка, и мне претит выдавать кого-либо, особенно уязвимую юную женщину. В данном случае что это будет: донос или защита?

Погрузившись в тягостные раздумья, я взвешиваю свои возможности. В конце концов, Мелани предлагает ей подождать еще неделю, чтобы тщательно подготовиться. Эта уловка позволяет мне выиграть немного времени. Ванесса с радостью соглашается. Наше общение при помощи СМС-сообщений, продолжавшееся минут двадцать, заканчивается обоюдной договоренностью. Это время позволит мне переговорить со своим начальством. Теперь я должна позвонить Билелю. Я с еще большей неохотой, чем прежде, связываюсь с ним. Мелани бормочет извинения, ссылаясь не неожиданный приход сестры, потом позволяет ему выговориться. Я и так собрала огромное количество информации, причем гораздо больше, чем требовала моя первоначальная миссия. Теперь я хочу только одного: как можно скорее закруглиться.

Его нежные словеса я пропускаю мимо ушей. Мелани хотела бы только ему напомнить, что она уезжает к нему через два дня, поскольку ей надо убедиться, что он правильно ее понял. Я хватаю кружку с чаем, уже остывшим, и дую на него, чтобы обрести немного хладнокровия. Но не успеваю.

– О! О! Что ты делаешь! Это харам! Немедленно прекрати!

Что прекратить? Я ничего не понимаю. Но, похоже, это вывело его из себя. Глаза Билеля вылезли из орбит. Чем я могла выдать Мелани?

– Не дуй на чай!

– Но он горячий!

– Это маклум![49] Как минимум. Разве ты не знаешь?

– Нет… А почему?

– Да потому что это отвечает не исламским законам, а законам твоей страны! Ну же, Мелани!

А! потому что в гражданских кодексах более 170 стран есть слова о «надлежащем отношении к горячительным напиткам»?

– Я не вижу никакой связи…

– Ты не должна менять природу вещей, это писаный закон… Шариат отвечает строгим законам: если у тебя завтра возникнет какая-либо проблема, например на тебя нападут, тебя обворуют или что-либо еще, и ты подашь жалобу в своей стране, тебя будут считать кяфиром. В подобном случае ты станешь моим врагом и врагом Всемогущего Бога, поскольку, обратившись к человеческому правосудию, ты автоматически становишься неверной. Например, твоя мать приобрела какую-нибудь страховку?

– Да! Причем несколько, в том числе и на вклады!

– Так вот, это автоматически делает твою мать твоим врагом. Она не уважает наши законы, а следовательно, и ислам. Таким образом, ты больше ей ничем не обязана. Я советую тебе прочитать свои записи о таухиде и давате![50] И отвернуться от врага!

Ничего себе! Внимательно прочитав Ветхий Завет, Новый Завет, Коран, я чувствую потребность изучить законы, составляющие основы шариата. Чем дольше мы общаемся, тем сильнее я презираю Билеля. Я сразу вспоминаю о педофилии, когда Билель начинает говорить со мной с горящими глазами о Ясмин, и о пороках и лжи, когда он обращается к Мелани. Нет, он не волк в овечьей шкуре, как я думала в начале нашего знакомства. Он дьявол. Я видела выражение его глаз, когда он кричал, чтобы Мелани перестала дуть на чай. Когда он сказал ей, что ее мать «автоматически становится ее врагом». Я хочу продолжать следить за «Исламским государством», «Аль-Каидой» и вообще за всем, что происходит на Среднем и Ближнем Востоке, но без Билеля, этого злого гения, выскакивающего из табакерки тогда, когда ему захочется. Мелани собралась отключаться. Но Билель неожиданное спросил:

– Тебе сколько лет?

– Разве ты забыл?

– Нет, но у меня появились сомнения.

Чтобы увидеть его реакцию, я пытаюсь увильнуть:

– Мне скоро исполнится восемнадцать.

– Хорошо… Ах, женушка, до чего же ты красивая.

– Да нет же! Мне двадцать лет! Это Ясмин несовершеннолетняя!

– Машалла, жена моя, ты играешь со мной! Это нехорошо, любовь моя!

– А вот я знаю, что тебе тридцать восемь лет и что ты родился 8 января! Это написано на твоей страничке в скайпе.

– Это чтобы запутать следы!

– Разве тебе не тридцать восемь лет?

– Тридцать восемь. Но я родился не в январе, а 6 июня 1976 года! Мне несколько раз приходилось менять свою личность…

Мое сердце бешено бьется. Любой журналист так и подскочил бы, услышав последние слова Билеля. Но я не могу этого сделать. Не только из-за того, что я могу выдать себя. Сейчас я испытываю непреодолимое желание сорвать с себя паранджу. Я отвечаю ему своим нормальным, не жеманным голосом. Просто я не могу иначе.

– Я должна покинуть тебя, Билель.

– Уже?

– Да. Спокойной ночи.

– Но…

Я обрываю его на полуслове. Крышка моего компьютера неистово закрывается второй раз за вечер. После истории с Миланом это второй разговор, который дался мне чрезвычайно трудно. Во второй раз Билель, сам того не зная, вступает в прямое противоречие с моей интимной жизнью. Но третьего раза не будет. Я закуриваю сигарету, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не швырнуть компьютер на пол.

Однажды, довольно давно, один из моих старших братьев, родившийся в том же году, что и Билель, произнес фразу, которую я до сих пор не могу забыть. Тогда наша семья переехала в более просторную квартиру. Только окна выходили на кладбище. Стоя рядом друг с другом, мы через окно смотрели на это застывшее пространство, которое казалось нам гигантским. Мы курили красные Marlboro в гробовой тишине. В какой-то момент мой брат прошептал, словно думал вслух: «У каждого предзнаменования есть своя судьба». Через несколько лет он умер, потому что просто не захотел жить. Сразу после того, как 6 июня отпраздновал свой двадцать шестой день рождения. Билель и моя путеводная звезда родились в один и тот же день одного и того же года. Только один из них жив, а другой нет.

Я никогда об этом никому не говорила. Но не проходит ни дня, чтобы я мысленно не видела эти огромные черные глаза с длинными ресницами. Я думаю о своих родителях, которые по-прежнему живут в той квартире. И воспринимаю зловещее совпадение как очень плохое предзнаменование.

Ранним утром следующего дня

Звонок телефона вырывает меня из сна. Я, еще полусонная, снимаю трубку. Это Андре. Он не сможет завтра поехать со мной в Амстердам, поскольку только что узнал о смерти своего отца. Он, рассыпаясь в извинениях, говорит, что должен выйти из проекта… В его голосе слышны боль и разочарование из-за того, что он не может быть рядом со мной после всего того, что мы вместе пережили. Но, безусловно, сейчас он должен находиться со своими родственниками! Меня душат слезы. Мне плевать на репортаж, сейчас мне просто хотелось бы крепко обнять Андре. Я не знаю, как успокоить его, как сказать, чтобы он забыл обо всем остальном, о работе, в том числе о Билеле. Он просит меня поставить в известность редакцию газеты, что я тут же делаю. Быстро приняв душ и одевшись, я бегу в редакцию.

Когда я прихожу, там уже объявлена боевая тревога. Все ищут «надежного» фотографа, который смог бы без подготовки заменить Андре. Фотограф должен был достаточно опытным, чтобы следить за мной, когда мы прибудем на турецко-сирийскую границу, а также хорошо знать менталитет исламистских фанатиков… Не говоря уже о грозящих опасностях и о хладнокровии, которое ему, возможно, придется продемонстрировать. Несмотря на чрезвычайные меры предосторожности, принимаемые редакцией, которая все еще колеблется, стоит ли меня туда посылать, любой европеец, отправляющийся в эту часть Леванта, в любой момент может быть похищен.

Я, окруженная двумя высокопоставленными работниками редакции, заведующим фототехническим отделом и Адриеном, которые с самого начала были в курсе нашего проекта, стараюсь выбрать двух кандидатов. Это очень сложный выбор, учитывая тот факт, что многие не горят желанием, а то и прямо отказываются ехать в столь опасную зону. К тому же фототехнический отдел отбрасывает кандидатуры фоторепортеров, которых считает недостаточно опытными для выполнения подобной миссии.

В конце концов выбор пал на Шарли, талантливейшего фотографа, которого я знаю только понаслышке и по пронзительным фотографиям, сделанным во время различных конфликтов и кризисов на протяжении последних 30 лет. Я, как журналист, спокойна. Вместе с Шарли все будет хорошо. Но в личном плане я предпочла бы другого человека, которого я лично знаю и работой которого я восхищаюсь, например Жюльена. Шарли увидит, как я делаю губы сердечком, находясь в образе другого человека, и это будет первым впечатлением, которое у него сложится обо мне. Актриса из художественной самодеятельности, роль которой я играю в течение последних недель, предпочла бы, чтобы свидетелем этого спектакля был близкий ей человек. Надеюсь, что Шарли не будет слишком строго судить меня, он, кто всегда был серьезным в те редкие минуты, когда я имела возможность мельком видеть его.

Редакция поставила Шарли в известность о принятом решении, и мы созвонились вечером, чтобы я могла дать ему необходимые разъяснения. Но едва я открыла рот, как он оборвал меня:

– Уважаемая мадмуазель, я не хочу знать, как вас зовут на самом деле. Для меня вы Мелани, поскольку я не хочу портить сюжет и подвергать вас опасности, случайно обратившись к вам по настоящему имени. Вы назовете мне свое имя, когда репортаж будет закончен.

Прекрасно! Слова Шарли вызвали у меня улыбку. Я представляла этого человека немного угрюмым, лишенным чувства юмора. Но ничего подобного! Сегодня я благодарю Бога, если он существует, за то, что он послал мне Шарли. Потом мы долго разговаривали. Шарли оказался вовлеченным в сложный репортаж, о котором он еще 24 часа назад ничего не знал и который приведет его в Голландию завтра рано утром, а через день – на турецко-сирийскую границу. Сюжет сам по себе был необычным. В частности, тот факт, что в роли главного действующего лица выступала журналистка. Шарли спрашивал себя, как он сумеет вывести меня на сцену так, чтобы меня никто не узнал. Я чувствую, что необходимость фотографировать во время разговора смущает его, поскольку ему привычнее укрываться под танком, когда вокруг свистят пули…

Редакция газеты поставила перед ним три задачи. Во-первых, «вести слежку» за Лолой[51], молодой девушкой, с которой я должна встретиться в Амстердаме. Во-вторых, сфотографировать «мамочку», уполномоченную перехватить Мелани и Ясмин в Стамбуле. В-третьих, отправиться в Килис, чтобы сфотографировать Гитона и Мелани.

Лола определила мой маршрут. Ее история буквально свалилась на меня как снег на голову. К тому же она живет в одном из двух городов, через которые должна была проезжать Мелани. Хотя мой выбор был уже практически предопределен, учитывая мою любовь к этому городу, а также тем обстоятельством, что в те выходные там должен был находиться Адриен. Он принимал участие в конкурсе фотожурналистов World Press, одной из главных церемоний, на которой ежегодно награждали лучшие фотографии, а следовательно, фотографов, среди которых были мои друзья. Словом, Каннский фестиваль фоторепортеров. Когда Мелани общалась с сестрами по Интернету, у нее завязался разговор с этой так называемой Лолой, которая чуть не приехала в Сирию к боевику ИГИЛ, которого любила, как она думала. К счастью, в последний момент она отложила свой отъезд в Турцию. Я сгорала от желания узнать ее историю, столь похожую на историю Мелани…

Полиция строго запретила Лоле, которая немного успокоилась, каким-либо образом общаться с этим джихадистом. Но тут на нее обрушился шквал угроз тех, кто, вероятно, входил в его бригаду, был его «семьей». Лола смогла дать справедливую оценку всему этому и самостоятельно сформировать собственное мнение, посещая десятки западных и восточных сайтов. В конце концов она решительно отказалась от идеологии боевиков ИГИЛ. Она живет в приюте, поскольку она, хотя и поняла, что ей не следует отправляться в самое средоточие военных действий, продолжает строго исповедовать свою религию. Ее родители – протестанты – примут ее обратно в семью только в том случае, если она как минимум согласится снять бурку и перчатки. Но не раньше. Но Лола отказывается это делать. Поскольку за ней ведется наблюдение, а телефон прослушивается, то, скорее всего, мы встретимся наедине. Она боится, что, дав интервью журналистке, она доставит себе неприятности, которые будут исходить либо от ИГИЛ, либо от полиции.

Целью моей поездки служит также получение от нее сведений, способных расширить мое расследование. Эти сведения позволят мне подкрепить объяснения, которые Мелани должна будет предоставить Билелю, когда она объявит, что не собирается ехать к нему. Передо мной стояла очень трудная задача. Боевик ни за что не позволит своей жертве так легко ускользнуть от него. Моя встреча с Лолой назначена на 16 часов. С другого берега реки Шарли при помощи Адриена, поскольку тот будет на месте, сделает при помощи телеобъектива фотографии, которые подтвердят, что мы действительно встречались. Он специально будет фотографировать нас в профиль, чтобы нас, особенно Лолу, было практически невозможно узнать. Затем он продолжит делать фотографии во время последнего разговора Мелани с Билелем… Того самого разговора, во время которого Билель расскажет Мелани о дороге к ее джихаду и даст ей ценные указания относительно последнего этапа поездки, которого я с нетерпением жду.

Потом, следующим утром, после того как Шарли присоединится к нам с Ясмин в самолете, летящем из Амстердама в Стамбул, мы приземлимся в турецкой столице. Если все пойдет по плану, мы, увековечив на память «мамочку», которой поручено встретить Мелани и Ясмин, сделаем пересадку и отправимся в Килис. Я хочу не только взять предусмотренное интервью у Гитона, но и своими глазами убедиться, какая отчаянная обстановка царит в этом приграничном городе. Я хочу расспросить мужчин, женщин, если это возможно, а также подростков о том, что они чувствуют и что ими движет, когда они переходят к действиям. Мне необходимо пройтись вдоль этой демаркационной линии. Подышать тем воздухом и повернуть зеркало правильной стороной. И, наконец, сбросить со своих плеч такую обузу, как Мелани. Освободить ее, но, главное, себя. Возможно, я пойду в гостиницу, которая известна тем, что принимает клиентов на одну ночь до того, как они перейдут «на ту сторону». Там Мелани пошлет свое последнее послание жениху, чтобы сказать ему, что ее кто-то выдал, поскольку ее не пустили в самолет, летящий в Турцию, ведь любая причина неизбежно влечет за собой следствие. Она почувствовала за собой слежку и в данный момент возвращается во Францию. Потом Мелани прекратит свое существование. Она словно испарится. И Билель больше никогда не услышит о ней.

Я действительно собиралась закончить свой репортаж о «сетевом джихаде» поездкой в Килис, поведав о том, как мало преград встречается на пути тех, кто решил предпринять это зловещее путешествие.

Но все пошло совершенно не так, как я планировала.

Пятница, 25-е число

В аэропорту Орли я замечаю в толпе Шарли. «Откуда ты знаешь, как я выгляжу, если я не знаком с тобой, Мелани?» Я отвечаю, что его репутация говорит сама за себя, а вот моя пока еще нет… Между нами сразу возникает симпатия. Он начинает подтрунивать над Мелани, а я обожаю, когда меня смешат.

Шарли совсем не такой, каким я его себе представляла! Они с Андре такие разные. Шарли степенный. Он говорит тихо и умеет мгновенно импровизировать. Он всегда держит ситуацию под контролем, хотя об этом совершенно не думает. Его оружие – юмор и хладнокровие. Он разряжает любую напряженную обстановку и обладает редким талантом доводить до конца начатый репортаж. Я взяла с собой старенький фотоаппарат Rollei Flex, подаренный мне отцом. Купленный на распродаже, он, вероятно, был сделан в 1940-х годах. Но я не умею им пользоваться. «Смотри, это просто», – говорит Шарли, беря его в руки. Урок фотографии был в самом разгаре, когда появился Адриен. Они с Шарли давно знакомы. В конце концов, несмотря на прискорбное отсутствие Андре, которого мне очень не хватает, и мое нехорошее предчувствие, мы в хорошем настроении садимся в столь долгожданный самолет.

В полете я начинаю печатать введение к своему сюжету, поскольку отныне все события должны будут развиваться стремительно. Нам лететь меньше часа. Одним ухом я слушаю песню «Глаз тигра» из легендарного фильма «Рокки 3». Но я слишком возомнила о себе… Если стюардесса не даст мне пакетик сельдерейной соли с томатным соком, я дам ей под дых. О, как бы я хотела нанести такой удар Билелю!

Когда мы прибыли в Нидерланды, все завертелось как волчок. Лола перенесла нашу встречу на полчаса позже. Похоже, она колеблется. Потом она позвонила и попросила отложить встречу еще на один или два часа, объяснив, что не может покинуть приют, где, впрочем, она живет совершенно свободно. Черт возьми! Мы с Шарли знаем, что когда твой собеседник начинает менять время встречи, это служит плохим предзнаменованием. Ладно, подержим кулачки, чтобы она нас не обманула.

Пока я занимаюсь поисками перезаряжаемого, а следовательно, не отслеживаемого телефона, купить который Билель просил Мелани, Шарли и Адриен при адской жаре ищут лучшие места для фотографирования. В конце апреля температура в городе каналов поднимается до 30 градусов. Мы приехали, когда в самом разгаре был День короля, национальный праздник Нидерландов. На всех углах диджеи издают оглушительные звуки, которые смешиваются между собой. Жители города, одетые по традиции во все оранжевое, смеются, пьют, поют. Надев парики, они носят на плече, подражая Рану Ди-Эм-Си[52], свои старенькие приемники. Жара и шум вкупе с напряженным расписанием начинают нам действовать на нервы, хотя наши нервы и без того напряжены. И тут я нахожу гостиницу, в которой мы проведем ночь. Она расположена на берегу канала, то есть вдали от эпицентра шумовых помех… Фантастика. Нам не хватало именно этого.

В ожидании встречи с Лолой я скрупулезно готовлю все, что мне потребуется для последнего разговора по скайпу Мелани с Билелем: две полные бурки, как он велел, мой личный телефон для записи разговоров, новый телефон, чтобы связываться с Билелем, а также телефон Мелани, который я сохранила на всякий случай. За последний месяц я сильно похудела. Мое лицо осунулось. Ведь я просто не находила себе места… Лежа на кровати унылого гостиничного номера, я в последний раз смотрю на джеллабу и хиджаб Мелани. Сердце мое сжимается. Но не потому, что мне придется избавиться от маскарадного костюма, а потому, что я должна бросить ее, Мелани. Как всегда, когда я чувствую избыток адреналина, я говорю себе: «Что теперь?» Мне не будет не хватать Билеля, это совершенно очевидно. И тем более робкой кривляки, в которую я была вынуждена перевоплотиться. Из моей жизни исчезнет сирийское бытие, пусть даже в том виде, в каком его представлял Билель. Как показала проверка его высказываний, он был моим лучшим источником информации. Должна признаться, я душой прикипела к этому репортажу. Мои мысли путаются. Я устала.

Словно чтобы усилить мой стресс, мне постоянно названивает отец. Я не знаю, что с ним сегодня случилось, но впервые я чувствую, что значит иметь мать ашкенази[53]. Сегодня утром мы нос к носу столкнулись с ней в аэропорту. От моего брата и матери отец знает, что я нахожусь в Амстердаме, но ничего больше. Он понимает, что я уклоняюсь от прямых ответов. Примерно неделю назад я сказала ему, что работаю над особенным досье, не вдаваясь в подробности. Но он далеко не глупый человек и прекрасно знает сферу моих любимых расследований. Отец спрашивает, что я делаю в Амстердаме и, главное, какие у меня дальнейшие планы. «Я слышал, что ты говорила о Турции. Но ты летишь в Сирию. Да даже если ты окажешься только на границе, это разобьет мне сердце! Ты видела всех этих заложников? А? Не причиняй мне горя, ты прекрасно знаешь, что я не оправлюсь от него!» Отец кричал. Он, такой выдержанный и спокойный… В тот момент, когда беспокойство отца выплескивалось мне в уши, рядом со мной находился Шарли. Я не знаю, слышал ли наш разговор великий фотограф, но мне было безумно стыдно, что я в его присутствии спорила с отцом только потому, что я просто собиралась в Левант…

Вот уже в течение двадцати лет я стараюсь тщательно скрывать от своих родных проблемы, с которыми мне приходится сталкиваться. Я также не говорю им о поездках, которые в ходе подготовки репортажа мне приходится совершать. Я обожаю эти поездки, но мои родители придерживаются иного мнения. Моя мать знает, что я всегда соблюдаю осторожность. Но мой отец отталкивается от принципа, что, несмотря на осторожность, опасность существует всегда. Во время разговора я все время пытаюсь найти себе оправдание, но безуспешно. Я не знаю, как объяснить отцу, не испугав его, что его дочь, превратившаяся сначала в Мелани, потом в Ум Саладин, стала невестой террориста «Исламского государства», французской правой руки самого опасного террориста в мире. «А Турция?» – спрашивает он меня. Похоже, отец не понимает, что я хочу отправиться на границу. Я что-то бормочу. И вот теперь, в гостиничном номере, я отключаюсь, пообещав отцу, что во вторник я вернусь во Францию, а сейчас я просто нахожусь в Голландии. Я позвоню ему завтра, пусть он не беспокоится.

Все готово. Ожидая, когда придут мои товарищи по несчастью, я просматриваю свой настоящий профиль на фейсбуке, под именем Анна. Мне интересно, ответил ли Гитон на мое последнее послание. Да! Одной заботой меньше. Но, прочитав эти слова, я чуть не падаю на пол: «Если хочешь взять интервью, попей мятный чаек с ССА[54]».

Да что такое? Что я сделала, чтобы вдруг получить столь решительный отказ? Еще вчера он сообщал мне, что готов дать интервью в присутствии моего фотографа, о чем я и просила. Чтобы заранее предотвратить опасность возможного похищения, я сказала ему, что мы готовим большую статью, для написания которой мы уже встречались с представителями других исламистских сетей в Ливии (еще одном гнезде джихадистов). Тогда меня тоже сопровождал фотограф, и они были очень любезны с нами. Они обеспечили нам безопасность. Я руководствовалась мыслью, что Гитону и его бригаде хватит ума, чтобы не заманивать нас в ловушку, поскольку они побоятся потерять лицо перед другими фанатиками. Это могло бы навредить им, поскольку сейчас просматривается тенденция объединения «неверных». Точно так же «Исламское государство» и «Аль-Каида» в конце концов будут вынуждены понять, что в их интересах объединить свои силы в Сирии…

Я чувствую себя морально опустошенной. Со вчерашнего дня у меня не было во рту ни крошки. У меня кружится голова. Все мои близкие, которые знают о моем репортаже, посылают моим родителям, Милану, моим друзьям и мне послания, полные беспокойства и поддержки. От замешательства я краснею. Мне жарко. Но когда я открываю крошечные окна, в комнату, а потом и в мою голову врывается оглушительный шум. Мои мысли становятся все менее четкими, поскольку в моем мозгу, готовом взорваться, роятся сотни предположений. Смерть не пугает меня. А вот изнасилование – да. Согласно многочисленным свидетельствам, изнасилование – это самое распространенное наказание, которое ИГИЛ применяет к своим пленницам. Почему Гитон, столь радовавшийся моему приезду в Килис, вдруг одернул меня, журналистку, личность которой он предварительно проверил по Интернету и с которой он переписывался в течение трех месяцев? Почему «пресс-атташе», обычно столь «услужливый», вдруг столь презрительно посоветовал мне пообщаться со своим противником? Что происходит? Надеюсь, что это никак не связано с Мелани… Если французская бригада исламистов установила связь между Мелани и Анной, все кончено. Прощай, Килис! Здравствуйте, неуверенность и сомнения! Я посылаю Гитону короткое послание, сообщив, что я уже в пути и что буду в его распоряжении через сутки. Я напомнила Гитону, что он дал мне слово и поклялся Аллахом. Но Гитон мне так и не ответил.

Я жду Шарли, чтобы сообщить ему эти последние отнюдь не радостные новости. А также чтобы он дал мне «зеленую улицу» для разговора с Билелем. Итак, последний разговор состоится в крошечном номере гостиницы, который я впервые после нашего приезда внимательно осматриваю. Кровать просто гигантская, но в номере нет ни кресла, ни стула. Значит, мне придется разговаривать с Билелем, прислонившись спиной к подушкам. Изголовье кровати в оранжевых тонах выполнено в виде абстрактной розы. Это вносит в обстановку кокетливый нюанс в восточном стиле. Я спрятала предметы, которые могут меня выдать в том случае, если Билель попросит Мелани показать ему номер.

Возвращаются Шарли и Адриен, вспотевшие с ног до головы. На удобном месте, которое они, наконец, отыскали и где провели два часа, делая пробы, новый импровизированный диджей, разумеется, одетый во все оранжевое, устроил нечто вроде огромной эстрады… Опять не повезло. А у них нет времени найти лучшее место. Час встречи неумолимо приближается. Но по-прежнему нет никакой ясности, придет ли Лола. В конце концов, мы нашли простое решение. Хотя нам не повезло с гостиницей, ведь мы получили самый маленький номер, выходящий на улицу, зато окно в нем расположено так, что Шарли может фотографировать изнутри. Достаточно поставить Лолу в нескольких метрах от окна. Уф! Адриен, который забросил все свои обязанности, связанные с World Press, чтобы помочь нам, бежит в душ. Наконец, Шарли дал мне «зеленую улицу», которую я с таким нетерпением ждала.

Амстердам, пятница, 18 часов

Я переодеваюсь в Мелани и отправляю Билелю по скайпу свой новый местный номер. Шарли умирает со смеху. Он, с сигаретой в зубах, наблюдает, как я вожусь с последними деталями, выполняю свои маленькие ритуалы, например проверяю, сняла ли я с большого пальца кольцо-амулет. Он упорно продолжает называть меня Мелани, хотя теперь знает мое настоящее имя. Он говорит, что я не слишком-то красива в этой чадре, уродующей мое лицо. Я, посмеиваясь, слушаю его безобидные насмешки, разряжающие напряженную ситуацию. Думаю, он нарочно это делает.

И вот Билель вызывает меня через видео по скайпу… Мне в голову ударяет адреналин. Завтра мы будем в нескольких метрах от Сирии. Этот звонок, который я считала последним, подводит итог всего пройденного пути. Наконец-то работа будет завершена. В тот момент я боялась только одного: что Шарли, присутствующий при моих разговорах с террористом, примет меня за сумасшедшую. Я надеялась, что он поймет, что в этой истории принимают участие двое: журналистка и марионетка. Я нажимаю на зеленую кнопку, сидя прямо на кровати. Билель не знает, с чего начать. Ему так много надо сказать Мелани.

– Салам алейкум, любовь моя. Ты действительно в Амстердаме? Я не могу в это поверить, скоро ты будешь здесь. Я самый счастливый человек на земле. Как я люблю тебя, жена моя…

Никогда прежде я не видела его таким счастливым. Его глаза горят от возбуждения. Он лучится радостью. Ничто не выдает наигранности этого чувства. Билель один в интернет-кафе. Он только что закончил «работу».

– Да, крошка, я здесь с Ясмин! Завтра мы вылетаем в Стамбул. Но здесь жарко, и нам лучше не показываться… Скорее дай мне указания…

Как всегда, Билель рассеянно слушает Мелани. Он продолжает:

– Какая ты красивая! Ну давай, расскажи мне о поездке! А как ты заплатила за билеты?

– Я украла кредитную карточку матери и купила два билета онлайн. Мы взяли наши паспорта и вот…

Для большей убедительности я пытаюсь радостно улыбаться. Мелани все бросила, чтобы приехать к нему и выйти за него замуж. И поэтому я должна вести себя соответственно.

– Какая же ты сильная, жена моя! Я горжусь вами, вы настоящие львицы, твоя подружка и ты! Послушай, если ты сохранила кредитную карточку, ты можешь мне купить разные вещички!

– А что ты хочешь?

– Ба, ты прекрасно знаешь, любовь моя…

Но я ничего не знаю, имея дело в Билелем, который легко переходит от рассказов о головах, которые он «с удовольствием» рубит, к откровенному заигрыванию. Оружие? Наличность? Наркотики?

– Нет…

– Ну… Парфюм! Но хороший, а главное, известной марки! Выбери сама…

Я ошарашена. Он душится, прежде чем идет хладнокровно убивать? Например, в Афганистане духами брызгают покойников, прежде чем похоронить их в белом белье. Билель воевал в этой стране несколько лет назад…

– Известной марки… Какую ты любишь?

– Я обожаю «Эгоист» от Шанель или хороший парфюм от Диора. Но выбери сама… Машалла.

– Что еще?

– Сделай мне сюрприз…

– Хорошо, крошка… Давай поговорим о завтрашнем дне. Ясмин немного нервничает. Она бы успокоилась, если бы знала, как все будет, когда за нами приедет «мамочка»…

– Ах, да, правда… Объясняю. Когда вы приедете в Стамбул, ты купишь другой телефон. И выбросишь амстердамский. Главное, плати наличными, а не карточкой твоей матери! Не надо, чтобы вас вычислили поганые полицейские…

– Хорошо. Где нас будет ждать «мамочка»?

– Нигде. Вас никто не встретит там. Ты купишь два билета на самолет, поскольку на машине это слишком долго.

– Как? Нас никто не встретит? Но ты же обещал!

– Нет. Но так лучше, ведь ты уже большая девочка, женушка, а? Десятки европеек делают то же самое каждую неделю, чтобы вступить в наши ряды! Вперед, моя львица!

В эту минуту мне не надо прилагать усилий, чтобы в голове Мелани отчетливо зазвучала тревога.

– Билель, но ты об этом мне прежде ничего не говорил… А ведь мы так часто беседовали… Ты настаивал, да и я тоже, чтобы нас взяла под свою опеку женщина. Ты мне говорил о «мамочке», с которой мы будем в без опасности. Сколько раз ты твердил мне: «Нет ничего важнее, чем защитить тебя».

Тон Билеля становится более жестким.

– Послушай меня. Помолчи две минуты и дай мне сказать. Тебе практически ничего не придется делать. Приземлившись в аэропорту Стамбула, ты купишь два билета до Урфы. Это даром, порядка 50 евро за каждый билет. Возьмешь билеты только в один конец. Оплатишь их наличными, договорились? В противном случае я сам заплачу, это не проблема. Ты снимешь всю наличность, которая тебе теперь понадобится, и выбросишь кредитную карту и голландский телефон.

Урфа? Но это самоубийство – лететь туда! Это турецкий город, расположенный от Сирии примерно на таком же расстоянии, что и Килис. С той лишь разницей, что «Исламское государство» полностью контролирует Урфу! Отправиться туда – значит попасть прямо в Сирию… В частности, именно там Гитон и его банда лакомятся кебабами, с «калашом» через плечо, с гранатами на поясе. С каждой минутой карточный домик все сильнее разрушается. Я в панике. В любом случае я забыла о вспышках фотоаппарата Шарли, который крадучись перемещается вокруг кровати. Я быстро переглядываюсь с ним. Он молча дает мне понять, что дела идут плохо. Меня охватывает беспокойство из-за того, как разворачивается сюжет. Но я волнуюсь и за Шарли, которого, похоже, завораживают слова Билеля. Я импровизирую, хотя в горле стоит комок. Мелани говорит, что теряет доверие, и сообщает, что Ясмин хнычет. Всю вину я возлагаю на испуганную несовершеннолетнюю девочку.

– Для меня это не проблема, но Ясмин полностью подавлена. Ей всего лишь пятнадцать лет… Я не хочу, чтобы ее страхи помешали нашим планам. Я говорила тебе, что за ней строго следили. До сих пор я самостоятельно преодолевала все трудности, ты никогда не предлагал мне свою помощь. Но сейчас я прошу тебя…

Тон Билеля становится более суровым. Его лицо больше не выражает радости. Можно подумать, что он злится на Мелани.

– Ты закончила нести ахинею? Дай мне ее, эту Ясмин, я поговорю с ней, и все уладится!

– Нет, я сама займусь ею, так будет лучше. Она моя подружка. Позволь мне самой заняться ею и утешить.

– Говорю тебе, Ум Саладин, дай мне ее!

– Я дам ее тебе… Подожди немного, она плачет, стоя перед дверью номера. Я предпочитаю говорить с тобой наедине. Я считаю, что ты неправ, говоря со мной так строго. Я прошу тебя лишь выполнить все, что ты мне обещал на протяжении целого месяца. Ты говорил, что я могу рассчитывать на тебя… Но при первых же моих трудностях ты прячешься в кусты! Очень мило!

– О! Сейчас ты у меня по-другому запоешь! Ты за кого себя принимаешь? Здесь я приказываю, а не ты! Поняла? Давай, покажи мне свой номер…

Я в панике. Что делать? Ведь номер такой крошечный. С самого начала разговора, который явно затягивается, Шарли менял положение как можно более незаметно. Он снимал своим фотоаппаратом Leica, словно привидение, привыкшее быть невидимым. У нас нет никакой возможности обменяться хотя бы словом. А учитывая тот факт, что обстановка накалилась, мы не может даже обменяться взглядами. Шарли опускается на колени и, извиваясь, ползет вокруг кровати, в то время как я перемещаю веб-камеру. Билель нервничает. Он всматривается в мельчайшие детали. Судя по всему, в нем закипает ярость. Он просит меня еще раз показать номер. Потом властным, угрожающим тоном, который я еще не знала, начинает говорить. Мелани должна исправить ситуацию, прибегнув к нежным словам и извинениям.

– Где именно ты находишься?

– Но, крошка, я говорила, я в Амстердаме. Ты же видел, что я не вру тебе! Камера показала тебе номер! Ты видел мой чемодан! Хочешь, я покажу тебе вид на улицу?

Как обычно, террорист не слушает Мелани.

– Дай мне Ясмин! И плевать, что она воет!

– Билель, успокойся… Хочешь, я покажу тебе свой билет на самолет?

Я хватаю билет, лежащий в паспорте, моля Бога, чтобы Билель не попросил взглянуть на мой паспорт. Я уже не знаю, как выкрутиться с Ясмин… Мало того, что Гитон дал мне от ворот поворот, так еще нет никаких известий от Лолы… Сюжет все сильнее разваливается. Я потащила Шарли и редакцию газеты на пароход, который дал течь. Сегодня утром я показывала видео наших с Билелем разговоров Шарли. Шарли видел влюбленного, а следовательно, потенциально опасного, учитывая контекст, мужчину. Он находил странными страстные взоры, которые Билель бросал на Мелани, и его поведение жалкого волокиты. Он мне сказал: «Как патетично! И все это во имя религии, которую они оскверняют…» Да, сейчас Билель сбросил маску. Его тон становится авторитарным. Он не скрывает своего плохого настроения. Одна угроза следует за другой. Впервые я слышу, как вокруг него, который утверждал, что «спрячет меня, как самую дорогую драгоценность», раздаются мужские голоса, становящиеся все более оживленными. Таким я его еще никогда не видела. Недоверчивым. Настороженным. Я не узнаю Билеля. Его вид внушает ужас.

– Так ты дашь мне эту Ясмин? Да или нет? Прекрати принимать меня за идиота и закрой глотку. Я член террористической организации! Ты знаешь, кто я, чтобы говорить со мной так? Здесь я каждый день командую сотней солдат! Я намеренно рассказал тебе только четверть всей правды… Я нахожусь в международном розыске, и поэтому я не могу появляться даже в наших турецких городах[55]. Я могу ездить только в Ирак. Мне тридцать восемь лет, и ты со своей подружкой не сможете водить меня за нос! Ты не знаешь, кто я! Так берегись!

Свои слова Билель сопровождает садистской улыбкой. Я бросила ему вызов. Я считала необходимым, чтобы Мелани, повысив тон, проявила свой характер. Но Билель этого не оценил. Мелани покорно отвечает:

– Я никогда бы не позволила себе играть с тобой. Мне очень жаль, если ты думаешь, что я убежала из дома и приехала в другую страну, чтобы водить тебя за нос. Я не знаю, что тебе сказать. Мне хочется плакать. Я сделаю все, что ты хочешь. Я возьму билеты до Урфы и буду слушаться тебя, обещаю…

– Проявив слабость, ты разочаровала меня… Я думал, что выбрал себе в жены более сильную женщину. Дай мне Ясмин, ведь я же не съем ее.

Уже наступила ночь. За одну минуту невозможно найти девочку-подростка и объяснить ей в нескольких словах, что она должна сказать джихадисту, которого терзают сомнения. Шарли, конечно, красивый мужчина, но тут одного парика мало. Мне не остается ничего другого, как продолжить успокаивать Билеля, оправдывать Мелани. Мало-помалу Мелани удается вернуть доверие убийцы.

– Тебе вообще не надо было тащить ее с собой, если она не способна выдержать два перелета. (Он вздыхает.) И потом, черт возьми, оставь ее. Пусть возвращается домой. Она утомляет меня. Давай, оставь ее!

– Я не брошу сестру. Но не волнуйся, я поняла твои указания. Я успокою ее, завтра вечером мы будем в Урфе…

– Наконец-то! Узнаю свою женушку… Хорошо, я расскажу тебе о маршруте. В Урфе о тебе позаботятся, поверь мне. Я перезвоню тебе через десять минут. А за это время подготовлю твой приезд.

Пятница, 21 час

Я быстро срываю с себя хиджаб и встаю. Потом принимаюсь кружить по крошечной комнате, обхватив голову руками. Все рушится. Я надеюсь, что мне удалось развеять сомнения Билеля, в противном случае наш репортаж теряет смысл. Лола подложила мне свинью, Гитон заманивает в ловушку, а Билель назначил встречу в одном из самых опасных городов мира. Шарли молчит. Полагаю, из чувства стыдливости. Он ждет, чтобы я немного пришла в себя. Повернувшись к нему, я спрашиваю:

– Все плохо, не так ли?

Шарли кивает головой. Потом он взрывается, словно давно ждал этих слов:

– И как ты еще не сошла с ума от всего этого? Я многое повидал в своей жизни, но такое… Могу тебе сказать, что ты проявила удивительное хладнокровие, моя взрослая девочка. Ну и псих же он, этот Билель! Сначала он говорит тебе о парфюме и осыпает любовными словечками, а потом угрожает тебе, если ты не бросишь свою подружку!

Шарли понял суть моего репортажа. Конечно, ему приходилось видеть и слышать нечто худшее, но сейчас он пребывает в растерянности. В этот промежуток времени, кажущийся нам вечным, когда мы ждем, что террорист перезвонит, мы обсуждаем все возможные сценарии. Главный вопрос: перезвонит ли он? Мы скрываем наше разочарование, но все же готовимся принять удар. Мы оба работаем на сдельной оплате, по договору, и нам нравится приносить в редакцию то, что мы обещали. Но с сегодняшнего утра все рушится, словно карточный домик. Я думаю о знаках судьбы, о предзнаменованиях, которые начинают сбываться.

Через 20 минут раздается звонок по скайпу. А ведь к этому времени мы с Шарли потеряли всякую надежду. У нас перехватывает дыхание, ведь мы не знаем, окажется ли этот звонок конструктивным или он будет означать конец всего. Я стою около окна, курю сигарету и разговариваю с главным редактором, которую директор газеты специально попросил проследить за сюжетом в эти выходные. Я рассказываю ей о том, как развивались события, а потом отключаюсь буквально на полуслове. Я бросаюсь к кровати, едва не сбив с ног Шарли. В самый последний момент я нажимаю на зеленую кнопку. На экране появляется Билель. Похоже, он выглядит более безмятежно. Он даже улыбается. Впрочем, увидев меня, он вытаращивает глаза. В спешке я забыла надеть чадру… Черт возьми! К счастью, в комнате темно, а мои волосы завязаны в «хвостик». Билель радостно спрашивает:

– Ты сняла чадру?

– Да, на три минуты, чтобы купить фанту внизу. Я говорила тебе: я сильная. Я не хочу привлекать к себе внимание. Я поднималась, когда ты позвонил. Иначе я не успела бы тебе ответить… Подожди, я сейчас надену ее…

Глаза Билеля блестят сильнее, чем обычно. Он тут же обрывает Мелани.

– Нет, не надо! Если с тобой только Ясмин, это меня не беспокоит. Машалла, какими красивыми будут наши дети с такими родителями… Иншалла.

Билель – сама скромность. Улыбаясь ему, я бросаю отчаянный взгляд на Шарли, который поднимает глаза к небу.

– В любом случае, Ясмин уже лучше. Теперь она спустилась вниз. Но я ее уговорила на завтра. Итак, что мы должны делать?

Прежде чем он ответил, прошло несколько коротких, но длинных для меня минут. Он пристально вглядывается в мое лицо, кусая губы. Он даже немного откидывается назад, чтобы лучше разглядеть свою будущую жену.

– Мы должны также поговорить о нашей первой брачной ночи…

– Когда окажемся наедине… Это слишком личное…

– Хорошо… Но я надеюсь, что для этого волшебного дня ты приготовила прелестные одеяния… Помнишь, я объяснял тебе, что наедине с мужем ты можешь все себе позволить…

– Посмотрим… Это смущает меня, Билель…

– Понимаю… В любом случае, завтра вечером мы будем вместе… Нас разделяет менее суток, любовь моя…

– Именно так… И что я должна делать в эти часы, которые покажутся мне такими долгими?

– Там, где я сейчас нахожусь, телефонные сети работают плохо. Поэтому сначала ты позвонишь со своего нового телефона по номеру, который я тебе сейчас дам. Ты должна представиться женой Абу Билеля аль-Фиранзи и сказать, что звонишь от имени Абу Омара Тунзи из Сирии. Затем ты сообщишь номер рейса и час прилета в аэропорт Урфы.

– Хорошо! А с кем я буду общаться!

– Пусть тебя это не волнует! Вот номер, позвони сейчас, в моем присутствии.

Билель диктует мне сирийский восьмизначный номер. Все это время он наблюдает за мной и слышит меня по скайпу. Я звоню с местного телефона. Мужчина, говорящий на французском языке, спрашивает, кто у аппарата. Мелани слово в слово повторяет то, что сказал ей Билель. Мужчина на другом конце провода подтверждает, что завтра мы должны сесть на самолет, летящий из Стамбула в Урфу, поскольку в данный момент «за автомобилями строго следят, особенно если в салоне есть несовершеннолетние». Мелани соглашается. Он спрашивает, нужны ли ей деньги, чтобы купить билеты. Мелани отвечает, что все в порядке, у нее есть деньги. Мужчина любезно добавляет, чтобы она и ее подружка без колебаний звонили ему «в любой момент дня и ночи, начиная с сегодняшнего вечера и до прибытия на границу». Мелани благодарит его и разъединяется. Потом она поворачивается к экрану компьютера. Билель тут же спрашивает:

– Ты точно отключилась?

– Да, Билель.

– Ладно. Браво, все прекрасно. Ты четко следуешь моим указаниям. Машалла. Ты обязательно ему позвонишь еще раз, чтобы сообщить номер рейса и час прибытия в аэропорт Урфы. Теперь ты должна позвонить по другому номеру. Этот парень обеспечивает безопасность сестер на границе. Ты скажешь ему, что ты моя жена, и с тобой будут обращаться как с королевой.

– Тебя там не будет?

– Нет. Я уже говорил тебе, я не могу ездить в Турцию… Но я буду всего лишь в нескольких метрах, не волнуйся, жена моя. А потом я не отпущу тебя ни на шаг.

«Вот здорово!» – думаю я. В ту же минуту я понимаю, что, хотя я купила голландский телефон с максимальной заранее внесенной суммой для звонков за границу, у меня практически не осталось свободных минут. Разумеется, я не выбросила старый телефон Мелани, но он тоже скоро отдаст богу душу. Телефон с французской картой для звонков в Сирию из Нидерландов долго не продержится.

– Хорошо. Скажи, что теперь я должна делать.

Билель диктует мне другой сирийский номер. Никто не отвечает. Ничего страшного, у наемника есть решение. Надо позвонить другому человеку, который обязательно ответит. Только он говорит по-арабски. Билель спрашивает Мелани, сможет ли она поддержать разговор… Мелани отвечает, что она может произнести несколько простых фраз, но для нее это тяжелое испытание. Ничего страшного. Мелани наберет номер и включит громкую связь. Она оставит скайп включенным, и Билель громко поговорит со своим собеседником по-арабски. А ведь еще час назад Билель требовал от Мелани «заткнуться» и осыпал ее угрозами. А теперь он разговаривает с ней, словно ничего не произошло, давая не только ценные, но и правовые указания… Указания, которые способны нанести существенный вред его бригаде.

После того как Билель настолько овладел сознанием Мелани, что даже поменял ее имя, она становится «средством связи» в своем гостиничном номере Амстердама. Тот, кто предстает перед моими глазами, не имеет ничего общего с человеком, который каждый день смотрит смерти в лицо. Тем не менее положение по-прежнему остается из ряда вон выходящим. У Мелани нет выбора, и она подчиняется. Только позвонить не удается, свободные минуты закончились. Уже слишком поздно. Магазины закрыты. При всем желании невозможно найти телефон, который никого не подверг бы опасности. Остался только мой телефон, на который я записывала наши разговоры с самого начала… Но если запахнет жареным, надо мной нависнет еще более грозная опасность. Меня не только внесут в «черный список». При наличии хороших связей вычислить номер и установить личность владельца телефона не составляет никакого труда. А у «Исламского государства» хорошие связи…

При нормальных обстоятельствах я немедленно поставила бы точку в этой истории. Я вовсе не сорвиголова и знаю, что надо соблюдать осторожность. Но только я в двух шагах от финала. Чтобы закончить расследование, мне нужен только телефон. Он должен быть под рукой… Тем хуже. При возвращении во Францию я сменю номер, которым пользовалась начиная с 16 лет. Я куплю номер у другого оператора. Этот день принес мне слишком много разочарований…

Я хватаю собственный телефон и соединяю обоих мужчин. Их разговор длится около трех минут. Хотя Билель не спускает с Мелани глаз, все же нам с Шарли удается обменяться взглядом. Не произнеся ни слова, Шарли спрашивает, как я себя чувствую. Я знаком показываю, что хорошо. Позднее моя подружка из редакции, которая бегло говорит по-арабски, переведет мне этот разговор. Она сообщит мне, что Билель особо подчеркивал тот факт, что у меня французский паспорт. Завершив разговор, Билель хочет вернуться к «своей женушке».

В этот момент в дверь стучит Адриен. Бедолага не присел ни на минутку с самого утра, а сейчас уже 22 часа. Ему хотелось бы полчаса полежать. Шарли как можно тише крадется, чтобы открыть дверь, и знаком показывает, что нельзя шуметь. Еще один человек, который видит меня в образе Мелани… Адриен уже не раз фотографировал меня в этом наряде, но, как и для Лу в Тунисе, слышать и видеть – это не одно и то же… Я уже успела надеть чадру. Адриен наделен талантом хамелеона, что так хорошо его характеризует. Он прислоняется к стене, и, не глядя на меня, закуривает сигарету. Тем лучше, что он не обращает никакого внимания на Мелани. Он становится невольным свидетелем, не зная о том, что происходило раньше, в частности, о вспышке неистового гнева у Биле-ля. Через несколько дней он признался, что ему было неловко смотреть на меня. Внезапно в это мгновение, когда я была другой, все его страхи за меня слились в один ужас.

Боевик добился желаемого, и теперь он вновь расслабился. Он рассыпается в нежных словах и разглагольствует о том, как он с нетерпением ждет завтрашнего дня. Главное, чтобы жена ему позвонила из Стамбула. Он обеспечит ей безопасность. Я больше не могу: надо отключаться. Мы все трое задыхаемся в этой комнате меньше десяти квадратных метров. У нас нет даже бутылки воды. Из-за шума мы по-прежнему не можем открыть окно. Мелани собирается положить конец разговору, но Билель продолжает:

– Ты не забыла, о чем я тебя просил? Знаешь, купи хлопчатобумажные трусы, а то те, которые здесь можно найти, натирают кожу.

Конечно, я об этом полностью забыла. Эти просьбы купить всякие безделушки приводят меня в отчаяние. Я не обращаю на них никакого внимания.

– Да, да, разумеется!

– Размер L, помнишь, любовь моя?

– Да…

– Хорошо. А у тебя есть шарфы для кади, который будет сочетать нас браком?

– Да, Билель, есть…

– Хорошо. Так… Сними всю наличность и сожги кредитную карточку твоей матери… И привези мне сюрпризы! Даже не верится, что завтра ты будешь здесь…

– Да…

– Ты будешь скромницей, да? Львицей!

– Да…

– Ты довольна?

– Разумеется!

– Тебе страшно?

– Ты же сказал, что я не должна бояться, поэтому нет.

– Но ты боишься нашей первой брачной ночи?

– Об этом мы поговорим завтра…

– О, хорошо… Возьми с собой только несколько вещей из одежды и всякие там интимные штучки. Остальное мы тебе купим на месте. Кроме нижней одежды, поэтому подумай о ней…

– Хорошо. Даже мой компьютер? Я стащила его у матери.

– Да, даже компьютер.

Но Билель тут же спохватывается:

– А какой у тебя компьютер?

– Мас. Довольно новый.

– Тогда возьми его! Но только до завтрашнего утра удали все, что связано с твоей прежней жизнью! И не выдавайте себя! Никому ничего не отправляйте! Ум Саладин, теперь нас ничто не разделяет… Хорошенько приглядывай за Ясмин…

– Хорошо… До завтра, Билель.

– Я самый счастливый человек в мире… Теперь ты моя.

Мелани улыбается Билелю. Думаю, что ее улыбка не такая убедительная, как была в начале разговора. Я держусь из последних сил. Меня утомил этот сумасшедший, этот месяц, этот день. Наконец, Мелани отключается. И я издаю самый длинный за всю свою жизнь вздох. Сейчас я хожу по лезвию ножа. Я прекрасно осознаю, что не стала Мелани, но я влезла в шкуру канатоходца, боящегося высоты.

Пятница, 22 часа

Шарли, как и меня, немного шатает. Адриен ведет нас в ресторан. У меня всего лишь несколько минут на то, чтобы привести в порядок мысли, а также вновь обрести собственную идентичность. Я переодеваюсь и распускаю волосы. Мы быстро ужинаем. Местечко, которое нашел Адриен на берегу канала, просто очаровательное. Наконец-то я могу дышать свободно.

Напротив меня сидит мой друг, рядом – Шарли, с которым я еще вчера не была знакома, но к которому теперь я испытываю искренние сердечные чувства. Постепенно возникает атмосфера доверия. Но аппетит никак не приходит. Билель не сумел меня разоблачить, но все пошло прахом. Мы по-прежнему не знаем, полетим ли мы завтра в Килис. В глубине души я чувствую, что не полетим…

По дороге я рассказала главному редактору о сложившейся ситуации. Срывающимся голосом я описала эту ситуацию как отчаянную, что, к сожалению, было сущей правдой. Мы оказались перед выбором: либо лететь в город Урфа, о чем не может быть и речи как для нас с Шарли, так и для редакции, либо отправиться в Килис, где находится Гитон, который не желает по-хорошему встречаться со мной. Словом, либо быть похищенными в Урфе, либо верный шанс пропасть в Килисе… Главный редактор любезно ответила мне, что в этот сложный период мы не должны подвергать свои жизни столь серьезной опасности только ради того, чтобы я смогла поведать о своей жизни в Килисе на страницах газеты, поскольку сюжет в основном завершен. Завтра утром мы должны добавить к нему последний штрих. Призывая к осторожности, она напомнила мне, что Эдуар Эллиас и Дидье Франсуа, два французских журналиста, командированные радиостанцией Europe 1, были освобождены ИГИЛ после десяти месяцев плена…

Я не только чувствую горький вкус поражения, мне обидно за Мелани. Я должна была сделать так, чтобы она достойно ушла со сцены. Мои приятели пытаются направить мои мысли в другое русло. Разговор за столом подталкивает к доверительности. Нам всем необходимо немного расслабиться, и Шарли делится с нами своими воспоминаниями. Одни воспоминания заставляют смеяться сквозь слезы, другие вызывают только слезы. Я не принимаю особого участия в разговоре, но пью вино.

Надо сказать, что я совершенно не переношу алкоголь. Три рюмки, и я превращаюсь в карикатуру подружки, за которую ее друзьям стыдно… Полностью слетев с тормозов, я начинаю громко разговаривать, хвастаться и порой обсуждать других людей. Словом, в этом состоянии я настоящая чума. Я пью очень редко, поскольку знаю, как на меня действует алкоголь. Только в тот вечер я потеряла чувство меры или какие-либо еще ограничения. Нам остались считаные часы. Сегодня пятница. Я должна закончить репортаж в понедельник. Со всей этой писаниной, которая меня ждет, мне необходимо уместить целый месяц в одну-единственную статью… Меня охватывает паника. Я пью и теряю почву под ногами. Адриен все понимает. Он настаивает, чтобы я провела хотя бы один час на вечеринке, устраиваемой World Press, чтобы немного отвлечься от грустных мыслей перед тем, как лечь спать. Я не собиралась туда идти, поскольку не люблю смешивать развлечения и работу. Я чувствую себя разбитой, у меня кружится голова, да и поела я совсем чуть-чуть. Но за меня решает бордо. Словно по мановению волшебной палочки я очутилась среди 200 приглашенных, пребывающих в эйфории. Я встречаю людей, которых хорошо знаю, отбиваясь от приглашений потанцевать или выпить по стаканчику. У меня и так перед глазами иногда все плывет, но я все же рефлекторно поглядываю на часы. Два часа. Надо уходить. О своем уходе я ставлю в известность только свою команду. «Встретимся в холле», – отвечают они мне.

С этого момента мои воспоминания становятся расплывчатыми… Я не знаю, что я сделала, чтобы вызвать подозрение у охранника, но в моей памяти всплывают разрозненные воспоминания: охранник крепко схватил меня, потому что – явно в ответ на его удары – я попыталась избить этого гиганта, который был в два раза выше и шире меня… Адриен, Шарли, мои друзья, все закричали. Горилла дал мне пощечину. Я хорошо помню, что меня охватила ярость, и я собралась ударить его ногой в промежность. Адриен держал меня из последних сил, чтобы предотвратить драку. Думаю, он шептал мне на ухо: «Перестань, это дает знать о себе стресс… Возвращайся с нами, это пройдет…» Потом прибежала куча народа, в том числе патрон конкурса. Он принес мне свои извинения, но, как мне кажется, я оскорбила и его. Я стала искать Адриена, но нигде не нашла. Шарли запихнул меня в такси. Поездка показалась мне бесконечной. Я по-прежнему не знала, где Адриен. Я даже не помню, спрашивала ли я об этом Шарли.

В субботу утром

Я помню, что утром я проснулась в отвратительном состоянии. Слишком много алкоголя и расплывчатых воспоминаний… Постепенно в памяти всплывают отдельные эпизоды конца той вечеринки. Потом я вспоминаю о вчерашних разговорах с Билелем. У меня болит не только голова, но и рука, а главное, плечо. 9 часов утра. Я звоню Шарли. Он сообщает мне, что только что проводил Адриена в аэропорт. Я принимаю душ и встречаюсь с Шарли у входа в гостиницу. С помятыми физиономиями мы идем с ним, ища кафе, где было бы чуть тише, чем в других кафе, в которых по-прежнему играет такая же оглушительная, как вчера, музыка. Прежде чем обсудить вечеринку, мы звоним главному редактору. Она ввела в курс дела директора газеты, а также его заместителя. Все трое пришли к единому мнению: мы возвращаемся во Францию. И бац! Еще одна пощечина. Она объясняет мне, что мы собрали достаточно материала, что проводить дальнейшее расследование представляется немыслимым, а все остальное – это всего лишь «небольшое дополнение», без которого можно прекрасно обойтись. Я знаю, что она довольна нами. Но я также понимаю, что она успокаивает нас, поскольку сама долгое время работала «в поле» и поэтому прекрасно осознает, какие чувства мы испытываем в данный момент…

Я посылаю короткое сообщение своим родителям. Пусть они не беспокоятся, сегодня вечером я лягу спать в Париже. Я испытываю чувство вины по отношению ко всем, начиная с Шарли. У него, кто так радовался в течение этих нескольких рабочих дней, складывается впечатление, что он ничего не сделал. Напрасно я утешаю его, что все произошло по моей вине и по стечению прискорбных обстоятельств: Гитон, Лола, ложь Билеля… Ничего не помогает, Шарли недоволен собой. Я тоже недовольна собой. Но это не решение вопроса. Я мысленно злюсь на Адриена, спрашивая себя, почему вчера вечером он меня бросил, он, первым достоинством которого является верность. Я робко спрашиваю о нем Шарли. Шарли отвечает, что Адриен плохо себя чувствует и беспокоится за нас. Плохо себя чувствует? Почему?

– Ты ведь не помнишь, что вчера, когда ты, обезумев от ярости, попыталась ударить охранника, Адриен, чтобы тебя защитить, встал между вами. И… принял на себя удар.

Шарли окончательно добил меня. Я пытаюсь сохранять хладнокровие, но слезы стыда наворачиваются мне на глаза. Мне хотелось бы провалиться сквозь землю. Стать маленькой мышкой, безымянной, никому не известной.

В очередной раз мы аннулируем наши билеты. Даже по телефону слышно, как молодая женщина из агентства, которая отвечает за наши перемещения, рвет на себе волосы. Я постоянно меняла наш заказ, то подтверждала бронирование, то переделывала промежуточную посадку, то возвращалась назад… И теперь я вежливо прошу ее все аннулировать и зарезервировать за нами два места на ближайший самолет, летящий в Орли. 45 минут полета вместо 5 часов, которые сегодня мы должны были бы провести в самолете! По дороге в аэропорт мы получаем сообщения с поздравлениями и словами поддержки от нашего начальства. У нас обоих складывается впечатление, что мы ничего не добились, что мы просто мошенники. Адриен, приземлившись в Париже, прислал мне трогательное сообщение. Он еще не знает, что мы возвращаемся во Францию. Он не делает никаких намеков на вчерашний вечер. Он просто пишет, что вчера, увидев меня в наряде Мелани, он понял, что я собираюсь отправляться на границу, и не хочет, чтобы мы расстались, сохранив плохие воспоминания. Ему слишком дорога наша дружба. А жизнь еще дороже.

Нам приходится довольно долго ждать посадки. Шарли просматривает по моему компьютеру видео франкоязычных боевиков «Исламского государства». Он прекрасно знает, что происходит в Сирии. Однако он впервые открывает для себя этот аспект сетевой пропаганды, который стал источником моего репортажа. Он ошеломлен. Как и я в самом начале, он то безумно смеется, то впадает в оцепенение. В это время я курю. Все эти видео я знаю наизусть. Из «зоны для курящих» я звоню отцу. Теперь, когда все закончилось, я просто обязана кое-что объяснить ему. Вкратце я рассказываю ему о прошедшем месяце. Но едва я успеваю произнести первые две фразы, как он прерывает меня, чтобы опять сказать спокойным, но немного испуганным голосом: «Анна, ты сошла с ума!» Я завершаю разговор, говоря, что сейчас все позади. Отец отвечает, что скоро английская королевская чета будет крестить малыша Джорджа. Возможно, я сделаю об этом сюжет? Отец шутит, мне приятно слышать, как он смеется.

Я возвращаюсь к Шарли, и мы вместе садимся в самолет. Он называет меня Анной. Это звучит как похоронный звон по репортажу. Мы вновь начинаем откровенничать, как это делали вчера за столом. Потом Шарли задремал. Прижавшись лицом к иллюминатору, я витаю в облаках. На этот раз без музыкального сопровождения. Я думаю о предстоящей писанине, о массе информации, которую я должны уместить на десяти страницах, причем за 24 часа. Потом я мысленно возвращаюсь к концу вечеринки. Я, которая никогда в своей жизни не дралась, собиралась перейти в рукопашную… Словно охранник катализировал на моем подсознательном уровне все, что мешало мне выйти из себя: Билеля, мои дурные предчувствия, поражение, моего вытесненного сетевого двойника. Не знаю. Но в это мгновение я была вынуждена допустить, что я действительно стала шизофреничкой.

Париж, воскресенье, вторая половина дня

Вероятно, было 15 часов. Я начинаю обратный отсчет, чтобы закончить свою статью. Порой расследование бывает очень сложно объяснить, но еще труднее уместить его в предписанных мне рамках. Все было бы хорошо, если бы я должна была сдать работу завтра. Но из-за праздничного дня верстку передвинули на сегодня. Я отослала все, что уже успела написать, даже не перечитав, редактору, ответственному за выход статьи. Наши отношения можно охарактеризовать как «отношения кошки с собакой»… Порой он первым бросается на амбразуру, чтобы защитить то или иное мое расследование, вне зависимости от сюжета. Иногда он лаконично отвечает мне письменно, а потом отправляет мою работу на обсуждение. Я часто ненавидела дни, на которые была назначена сдача. Но этот образованный, эрудированный человек многому меня научил. Теперь каждый раз, когда я посылаю ему статью по электронной почте, мне хочется спрятаться под кроватью, как маленькой девочке, которая знает, что родители получили справку об ее учебе и поведении в школе… Мужайся, репортер.

Однако в тот день мой редактор не стал отвечать мне по почте. Он позвонил. Как правило, это хороший знак. Это означает, что он доволен. Как всегда, тщательно выверенными словами он в свойственной ему манере благодарит меня за выполненную работу. Но когда он доволен, я чувствую себя более возбужденной, чем обычно. Он призывает меня продолжать писать. Неважно, что это слишком длинно: данное расследование заслуживает того, чтобы быть опубликованным, а «дьявол скрывается в деталях». Да, это как раз тот самый случай. Его поражает ментальность Билеля, равно как и ментальность Мелани. Он советует мне сделать акцент – ради интереса читателей – на динамичности, с которой я вошла в образ своего персонажа, и забыть о чувстве стыдливости, но сохранить при этом нейтральный тон, которого должен придерживаться любой журналист. Я еще живу репортажем. Вернувшись из Амстердама, я все свое время посвятила написанию статьи. Он знает об этом. Он чувствует, что мне нужна передышка. Как истинный наставник, он подбадривает меня. Конечно, график напряженный, но ничего: мне надо просто рассказать ему обо всем. Я вновь обретаю веру в себя и начинаю вести рассказ от первого лица.

Главный редактор, заместитель директора и даже адвокат газеты присылают мне СМС-сообщения. Вероятно, их поставил в известность шеф отдела доработки рукописей. Только успели ли они прочитать все, что получили? По их словам, я держу в своих руках «настоящую бомбу». И прежде чем публиковать статью, надо все обсудить. Я не уверена, что правильно интерпретировала их слова.

И вот я, неспособная разгадать головоломку, отправляюсь в редакцию, захватив с собой свою компьютер и записи. Я настроена сражаться до конца. Я хожу по кабинетам, раздавая незаконченный вариант моей статьи каждому вышестоящему сотруднику, который может быть заинтересован в публикации. Никогда прежде мне не хватало наглости делать это. Я ворвалась даже в кабинет директора. Я хотела произнести скороговоркой несколько слов, тщательно отрепетированных в метро, типа: «Я знаю, что ты очень занят, что сейчас верстается номер, но, пожалуйста, удели мне десять минут, чтобы я прочла тебе начало статьи». Но, увидев меня, он тут же догадался, о чем я буду просить, и не дал мне и рта раскрыть.

– Ты пришла из-за своего расследования? – спросил он тоном торопящегося человека.

Я робко ответила «да» и положила перед ним несколько распечатанных листов. Затем я, немного расстроенная, ушла в свой кабинет. Ко мне подошла главный редактор, с самого начала следившая за ходом расследования. Она прочитала статью и нашла ее очень хорошей. Ей очень жаль, но она не могла предвидеть, что придется согласовывать столько моментов, по крайней мере с юридической службой. Она, глубоко вникнув в сюжет, внимательно прочитав статью, осознает, сколько сил я отдала этому расследованию.

Потом в кабинет вошел заместитель директора. Плотно закрыв дверь, он сказал, что прекрасно разбирается в вопросах, которые я затронула в своем репортаже, даже лучше, чем я. Мое расследование ему понравилось, но дело не в этом. Он не знал, что Билель является столь крупной рыбой, в частности, из-за своих связей с главарем ИГИЛ аль-Багдади. Приходится учитывать не только личные угрозы человека, введенного в заблуждение. Билель сообщил мне много информации о географических местах, о стратегических действиях. Эти угрозы могут осуществиться, надо быть чрезвычайно бдительными… Слишком много серьезных вопросов остались без ответа, а номер в типографию надо сдавать через несколько часов. Нам надо все обдумать, и поэтому мы отложим публикацию статьи на неделю.

Я вернулась домой. Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, я испытывала облегчение, поскольку дополнительная отсрочка давала мне возможность улучшить статью. С другой стороны, мне было досадно, что я не сумела «замкнуть круг». Впрочем, какое мне дело до Билеля? Я слишком много писала и говорила о нем, но теперь окончательно забыла его! Вот уже целые сутки как я не просматриваю аккаунты Мелани Нин. А после нашего отъезда из Амстердама я сознательно выключила все мобильные телефоны. Мелани просто послала Билелю короткое послание по скайпу из аэропорта, сообщив, что их расспрашивал «странный» человек… Ясмин и Мелани почувствовали за собой слежку. Они предпочли вернуться назад и уже потом снова ехать в аэропорт. Впрочем, Мелани избавилась от Ясмин, которой постоянно звонит ее семья. Она будет лишь обузой в этой поездке. Билель был прав. Мелани прилетит одна. Однако в данный момент она не хочет подвергать опасности своего мужа и его бригаду. Она сначала поживет какое-то время в Тулузе, чтобы о ней забыли. Это будет лучше, это в общих интересах…

Я включаю все устройства, чтобы посмотреть, как отреагировал Билель. На голландский мобильный телефон обрушился шквал посланий от разных людей, которых я не знаю, за исключением Абу Омара Тунзи, того самого мужчины, «отвечающего за безопасность сестер на границе». Все они спрашивают, куда делась Ум Саладин… В том числе и ее муж, тон которого очень похож на тон, которым он разговаривал в минуты гнева в Амстердаме… Вот одна из его фраз: «Куда ты делась, шлюшка? Ты заплатишь за это, клянусь Аллахом!» Я выключаю телефоны. Я решила, что история закончилась. Она должна закончиться. Сделав Мелани покорной и послушной, я затушевала свой характер. А теперь Билель угрожает Мелани? Отныне она будет отвечать словами Анны. Прежде чем заставить Мелани исчезнуть навсегда, я все проверяю в последний раз. На скайпе[56] послания Билеля твердят одну и ту же канитель, которая становится все более и более гневной:

«Ты где?»

«Ты где??»

«Ты где???»

«Ты где????»

«Ты где?????»

«Ты где??????»

«Ты где???????»

«О! Ты где, шлюха??????????»

Его возрастающую ярость я измеряю количеством вопросительных знаков. На фейсбуке Мелани получила единственное послание, но у него, по крайней мере, есть одно достоинство – на этот раз откровенное:

«ГДЕ ТЫ, ДРЯНЬ? Я же тебе ясно сказал, чтобы ты удалила свои аккаунты… Теперь разбирайся сама со своими проблемами. Ты меня разочаровала, ты не львица».

Тем лучше. Я предпочитаю, чтобы Билель сердился на Мелани. Если она действительно слишком долго злоупотребляла его терпением, значит, он оставит ее в покое. Я поспешно уничтожаю виртуальное существование моего покойного аватара и оставляю доступным только его профиль на скайпе. На этом профиле Мелани оставляет свое последнее послание, чтобы внезапное исчезновение не выдало ее. Она просит прощения, но после возвращения во Францию тут стало «слишком жарко». Мать, встревоженная исчезновением дочери, поставила в известность полицию. Бывшая кандидатка в джихадистки не смогла толком объяснить свое отсутствие. У нее забрали компьютер. И французский телефон тоже. А вот от нового телефона, купленного в Амстердаме, она избавилась, как и требовал это Билель. В любом случае сейчас лучше прервать любое общение: котел может взорваться в любой момент и поразить кого угодно. Она еще раз просит прощения. Теперь она не сможет сообщать ему о себе… Прощаясь, Мелани пишет:

«Прости меня, Билель. Я не хотела тебя разочаровывать. Я считала, что поступила правильно, вернувшись назад, когда почувствовала, что над нами, равно как и над тобой, нависла слишком серьезная опасность. Надеюсь, что, как только я раздобуду новый телефон или безопасный компьютер, ты захочешь говорить со мной. Целую тебя. Мелани».

Разумеется, я вовсе не собиралась вступать в новый контакт с этим опасным безумцем. Но я хотела убедиться, что он поверил в добрые намерения Мелани, что его ярость утихнет. Я надеялась, что чем сильнее Мелани будет раскаиваться и сокрушаться, тем вернее, что Билель займется другими вещами. В конце концов, у него есть более важные дела, чем следить за 20-летней Мелани, «одной из многих»! «Исламское государство» готовилось перейти в наступление в Ираке. Через два месяца, почти день в день, ИГИЛ захватит Мосул, второй по значимости город страны, а затем двинется на Багдад. И тогда международное сообщество поймет, что эта организация олицетворяет собой дьявольский жупел радикального фундаментализма. Такая «цель конца года» – событие незаурядное. Билель должен быстро забыть о Мелани.

Но не тут-то было.

Через два часа, в редакции

Давление ослабло, но телефонный провод по-прежнему гудел напряженно. Я не имею никакого представления о том, насколько разгневан Билель. Мелани больше не существует. Анна, журналистка, скоро завершит свою статью. Вчера я нанесла удар, отомстив за весь прошедший месяц. Это принесло мне облегчение. Сегодня мои мысли прояснились, и мне не терпится поставить окончательную точку во всей этой истории. Как правило, труднее всего дается написание последней строки. А уж потом редакция будет решать, какие меры следует принять.

Я пишу, сидя в рабочем кабинете, в окружении моих коллег и приятельниц. И тут звонит телефон. На экране высвечивается французский номер, начинающийся на 06. Я отвечаю. Это Билель. Вскочив со стула, я выбегаю в коридор. Как он сумел связаться со мной по французскому номеру, локализация которого не определяется за границей? Да еще по моему собственному телефону? Впрочем, я сама пожертвовала своим телефоном в Амстердаме, когда у меня не было другого выхода… Достаточно было сделать один-единственный неверный шаг, и я оказалась разоблаченной. Во всяком случае, я так думала.

Я плохо понимаю, о чем говорит террорист. На линии сильные помехи, такие же, как тогда, когда он просил Мелани поставить телефон на громкую связь, чтобы он мог через скайп поговорить с контактным лицом, не знающим французского языка… Я понимаю, что не надо паниковать: Билель не мог за 24 часа вернуться во Францию, чтобы отомстить мне. И тогда я снова вхожу в уже забытую роль Мелани. Только мне приходится сочинять на ходу, импровизировать. Билель спрашивает, где я нахожусь и что за шутку «я выкинула». Мелани повторяет примерно то же самое, что она написала в своем «прощальном» послании. Только она добавляет весьма важную деталь: ее мать обнаружила послания, которыми обменивались влюбленные, и сообщила об этом в полицию. Поэтому Билелю не стоит звонить по этому номеру, даже в случае крайней необходимости. Никогда. Она скоро избавится от этого номера. Но террорист, распетушившись, неправильно понимает Мелани:

– А! Теперь ты мне угрожаешь, малышка? Я умираю со смеху! Что, больница отказывается от благотворителей?

Нет, вовсе нет, твердит Мелани. Напротив! Она рассказывает об этом Билелю, чтобы обезопасить его…

Разговор прерывается. Я по-прежнему нахожусь в кабинете Мари, где спряталась от любопытных глаз, с телефоном в руке. Глаза мои лезут на лоб. Я тут же бегу к начальнику, который с самого начала курирует мой репортаж. Он не только отдает мне распоряжения. При проведении этого нетипичного, скажем так, расследования он был моим страховщиком и порой доверенным лицом. Он тут же переписывает номер телефона и просит меня подождать несколько минут, пока он не определит, кому тот принадлежит. Он велит мне оставаться в зоне досягаемости. Решительным шагом я возвращаюсь к своему компьютеру, чтобы подключиться к скайпу Мелани. Зашифровав IР-адрес, я смотрю, не оставил ли нам Билель послания с угрозами. Конечно, оставил, И не одно, а несколько:

«Скажи мне, какая муха тебя укусила, шлюшка?»

«Ты недооценила того, с кем имеешь дело… Это террористическая организация!»

«За плечами людей, с которыми ты говорила в эти выходные, пятнадцать лет опыта в области контрразведки. Им ничего не стоит вычислить тебя…»

«Ты хотела выставить меня в дурацком свете, теперь ты за это заплатишь, дрянь».

На этот раз над моей головой занесен меч. Угроза, хотя и отдаленная, становится более конкретной. Разумеется, я не отвечаю Билелю. Я вновь отключаюсь. Появляется мой начальник. Он зовет меня, и мы выходим из кабинета. Французский номер принадлежит некоему Хамзе[57], который живет в Альбервилле, в Савойе. Мы с недоумением смотрим друг на друга, сомневаясь, что этому есть логическое объяснение. Но наши лица напряжены от волнения. Мы идем к главному редактору и втроем запираемся в ее кабинете.

После долгого обсуждения она решает выдать себя за мать Мелани и позвонить по этому номеру. Как ни странно, ей никто не отвечает… На «белых страницах» мы находим строчку, отсылающую нас к номеру мобильного телефона. Главный редактор набирает номер. На том конце провода отвечает мужчина в возрасте. Он представляется отцом Хамзы. Моя начальница объясняет, что она недоумевает, почему его сын названивает ее дочери, которой едва исполнилось 20 лет. Мужчина никак не реагирует. Но едва она произносит слово «Сирия», как тот в панике лепечет: «Мой сын совершеннолетний. Он делает все, что хочет!» Впрочем, он его не видел уже несколько недель и не знает, где тот находится. Мать Мелани удивляется, почему отец семейства не волнуется за сына. Но мужчина, явно охваченный паникой, отключается.

Если статья подходит к концу, то гонка с преследованием только начинается. История, которая, как я думала, закончилась, получила продолжение…

Вечером того же дня

Озадаченная, я возвращаюсь домой. Неподвижно застыв, я смотрю на свой черный диван и не узнаю его. Я его ненавижу. Телефонный звонок вырывает меня из оцепенения. Еще один незнакомый мне французский номер. Я спрашиваю, кто говорит. Довольно молодой мужской голос вежливо отвечает мне, что он брат… Хамзы. «Чего надо?» – мне так и хочется крикнуть. Но я не могу воскреснуть в образе Мелани и тем более сказать, что я журналистка. Мне кажется, что он моложе меня. На этот раз я старею:

– А я мать Мелани!

Молчание. Я продолжаю:

– И чего он хочет, ваш брат, от моей дочери?

– Мадам, клянусь вам, я не знаю. Просто несколько недель назад мой брат исчез. У меня нет от него никаких известий…

– И вы решили, что они есть у меня? Забудьте этот номер, мою дочь и меня!

– Я не понимаю, почему он никому не звонит, но ваша дочь… Если вы можете сказать мне больше…

Старший брат действительно кажется растерянным. Его голос дрожит, он говорит скороговоркой. Я чувствую, что его гложут сомнения, но он и вправду не знает, где находится Хамза. Но Мелани слишком часто появлялась в социальных сетях, и ее мать не собирается принимать эстафету. Я говорю грубым голосом, который похож не на голос заботливой мамаши, а скорее на голос итальянской mamma, которую поддерживает весь клан, собравшийся у нее за спиной.

– Послушай меня. После твоего младшего брата я имела разговор с твоим отцом. А теперь ты звонишь мне, да еще по личному телефону, не принадлежащему моей дочери. Будь проклята вся семейка Хамзы! Предупреждаю тебя, если ты хочешь, чтобы у нее, твоей семьи, было потомство, ты наизнанку вывернешься, но сделаешь так, что он позвонит мне самое позднее завтра утром… Иначе я не только пошлю в Альбервилль ЦДВР[58], но и моих братьев, а их у меня, поверь мне, малыш, много!

Я, усмехнувшись, отключаюсь. Как хорошо не быть больше Мелани, испуганной, покорной девушкой… На следующий день от своего начальства я узнаю, что вся семья Хамзы занесена в «красный список»… Хамзу действительно разыскивают, поскольку он покинул Францию три недели назад. В последний раз, когда властям удалось установить его местонахождение, он был в Тунисе. С тех пор он превратился в привидение, играющее в прятки. Эти сведения не успокаивают нас. Либо Хамза в Сирии, а, значит, в обозримом будущем мне нечего бояться, либо он во Франции, возможно, даже в Париже. Нам ничего не известно. Мне постоянно звонят. Номера начинаются на + 591, + 886, + 216, то есть это сирийские и турецкие номера. Я не отвечаю.

Не прошло и суток, как большинство ежедневных газет и информационных каналов уделили особое внимание «шести лицам от 20 до 38 лет, жителям Альбервилля, которые были заключены под стражу за участие в вербовке джихадистов для последующей отправки их в Сирию»… Маленькая мышка, где ты? Сейчас канун 1 мая, и я от всей души надеюсь, что все это – лишь запоздавшая первоапрельская шутка.

В тот момент я не знала, что полиция прослушивает все «мои» телефоны… Об этом мне станет известно только через три недели, когда мое имя станет часто появляться в уголовных делах, заведенных на лиц, отправляющихся в Левант. В частности, в деле Ванессы, молодой женщины, находящейся на шестом месяце беременности… После того, как я обменялась с ней посланиями, Билель сказал Мелани, чтобы она не рассчитывала на Ванессу, поскольку та «сдулась». Действительно, молодая женщина была недоступна по телефону и по скайпу, она, которая так торопилась в Сирию, чтобы родить там. Наша переписка способствовала созданию солидного досье на Ванессу, и соответствующие власти смогли предотвратить ее отъезд. Переписка также помогла выявить и уничтожить вербовочную сеть, связанную с молодой женщиной.

Сама того не зная, Мелани, вовсе не желавшая этого, наживала себе все больше врагов. Узнав об уничтожении вербовочной сети в Альбервилле, мы все начали спрашивать себя, не связан ли мой репортаж со всеми этими совпадениями. С самого начала я колебалась между стечением обстоятельств и совпадениями. Традиция требует, чтобы при ведении расследования не было никаких совпадений.

Столкнувшись с угрозами Билеля в мой адрес, с непонятной историей Хамзы и теперь еще вот этим, руководство газеты попросило меня переехать и как можно скорее сменить номер телефона. Я должна уехать. Немедленно. Сейчас же. Если ИГИЛ установило связь между Мелани и журналисткой и считает меня виновной в этой черной череде арестов, то моя жизнь должна коренным образом измениться. Но я в это особо не верила. Возможно, прослушивание моих телефонов помогло полиции, но мне было трудно поверить, что меня приняли за «ту», кто «сливает» вербовочные сети «Исламского государства»… Тем не менее я должна была соблюдать осторожность. В первом порыве я положила несколько личных вещей в дамскую сумочку и уехала к родителям. Я полагала, что проведу одну или максимум две ночи в своей бывшей комнате. Через полгода я по-прежнему с перерывами туда возвращаюсь.

Через пять дней

Я еще жила там, когда все разрешилось. Этим утром редакция верстала номер с моей статьей, тщательно выверенной юридической службой. В это время я вместе с Шарли бежала в посольство Нигерии, чтобы как можно быстрее получить визы. Похищение более 200 не совершеннолетних девочек в Чибоке, небольшой деревушке на востоке страны, группой исламистов из «Боко Харам» вызвало негодование во всем мире. Надо было ехать в Нигерию, чтобы разобраться на месте. Но мы с Шарли почти сразу же поняли, что мы никуда не поедем. На получение журналистской визы уходит целый месяц… К тому же директор газеты, который сначала решил отправить нас в Нигерию, перезвонил и сказал, что в данный момент не может быть и речи, чтобы я ездила в такие опасные командировки… Подавив свое разочарование, я подумала, что партия отложена.

Было около семи часов вечера, было светло и тепло. Ко мне приехала Лу, решившая провести со мной вечер. Мы наслаждались солнцем. Я чувствовала себя такой легкой. Все шло хорошо… Мне по-прежнему продолжали звонить по странным номерам, только и всего. Но я не хотела вновь возвращаться в сетевой мир Мелани. Я все деактивировала. Я больше ничего не желала знать и прекрасно себя ощущала. Послезавтра статья должна была выйти в свет. Если в последующие дни ничего не случится, я могу вернуться не только домой, но и к нормальной общественной и профессиональной жизни. По крайней мере, к моей жизни. Лу, как и я, отдыхает после напряженной работы. Мы весело смеемся, обсуждая различные вещи, как вдруг звонит главный редактор, которая курировала мой репортаж. Я безмятежно отвечаю, голос у меня радостный. Она несколько раз повторяет мое имя, словно хочет убедиться, что на том конце провода нахожусь именно я и что я внимательно ее слушаю.

– Анна, Билель мертв.

Молчание. Она продолжает:

– Билель мертв! Ты понимаешь?

Нет. Не совсем. Бедняга, сама того не зная, резко вытащила меня из кокона, в котором я жила последние несколько дней. Я вновь оказалась в центре вихря, моя голова закружилась, а тело задрожало. Я встала и пошла куда глаза глядят, словно хотела сосредоточиться на том, что она объясняет мне. Я узнала, что Давид Томсон, журналист радиостанции RFI, которому вполне можно доверять, к тому же писатель и специалист по вопросам религиозного фундаментализма, только что поместил в твиттере сообщение о смерти Абу Билеля аль-Фиранзи. Сообщение сопровождалось фотографией Билеля, сделанной при жизни. Впрочем, эту фотографию я знаю. Давид Томсон ошибается крайне редко. Моя начальница сообщает мне об «этом» радостным тоном. Это нормально, на ее месте я поступила бы точно так же. Смерть человека, даже убийцы, не доставляет ей удовольствия. Но она в первую очередь думает обо мне и считает, что это известие значительно снижает, если не устраняет полностью опасность возмездия. Вдруг ее тон, в котором слышится доброжелательность и облегчение, становится немного возбужденным. Я ничего не говорю. Она улавливает мое замешательство. Осторожно она спрашивает, все ли со мной в порядке. Я отвечаю, что все в порядке, просто я немного потрясена. Но это пройдет. Я хочу посмотреть, говорят ли об этом виртуальные друзья Мелани. Я буду держать ее в курсе. Вернувшись в кухню, я спрашиваю себя, когда же наконец предзнаменования перестанут оказывать свое воздействие.

Лу все поняла. Она идет за мной на кухню, чтобы посмотреть Интернет. А мне она советует не делать этого. Я доведена до крайности. Моя правая рука дрожит, как листок на ветру. Лу обнимает меня, и впервые с начала этой истории я не выдерживаю. Лу прекрасно знает, что я не питаю никаких чувств к Билелю, но все же спрашивает, опечалила ли меня его смерть. И поэтому ли по моим щекам, как у девчонки, текут слезы.

Неважно, как умер Билель, тем хуже для него… Важно только то, почему он умер. Если его внезапная смерть связана каким-либо образом, прямо или косвенно, со мной, то тогда я презираю себя за роль, сыгранную мною в этом репортаже. Он опасный убийца, но я нет. Я не желаю быть связанной со смертью человека, каким бы он ни был… В это мгновение дело обстоит так, словно я специально для него вновь вернула смертную казнь. После Мелани, Ум Саладин, матери Мелани я как будто вжилась в образ палача, хотя никогда не стремилась играть подобную роль. Если его организация выяснила, что мне удалось заманить его в ловушку и вытянуть из него полезную информацию, возможно, она наказала Билеля… Билель воплощал собой все, что внушает мне ужас, но сообщение о его смерти действительно потрясло меня. Не говоря уже о том, что эта новость начала быстро распространяться. Конечно, я не ждала слов соболезнований, но я стала получать послания, в которых меня почти поздравляли с внезапной кончиной моего «мужа». Все те, кто мне писал, не шутили со смертью. Но они думали, что поступают правильно, адресуя мне эти слова. Однако я не знала, как им ответить. Я не понимала, почему мои слезы текут рекой, почему у меня сводит живот так, что я вынуждена сгибаться пополам.

Немного успокоившись, я вошла на свой настоящий аккаунт на фейсбуке, через который поддерживаю связь с несколькими боевиками бригад «Исламского государства». Я должна узнать, как умер Билель. Это становится для меня навязчивой идеей. Узнав об обстоятельствах его смерти, я тут же пойму, связана ли она со мной или нет. Если нет, то я ничего не буду чувствовать. Или, возможно, как и мои близкие, я буду чувствовать облегчение… В течение часа или двух я просматриваю страницы моджахедов из ИГИЛ. Многие выражают свое почтение «Абу Билелю аль-Фиранзи, который пятнадцать лет служил в разных местах во имя Аллаха. Из всех французов он был самым близким к нашему халифу Абу Бакру аль-Багдади».

Так пишет, в частности, Абу Шахид, француз, воюющий в Сирии, символ ИГИЛ, у которого журналисты много раз брали интервью по скайпу. Его фотография на заставке страницы сделана где-то там. В руках он держит оружие, направленное прямо в камеру. Подпись под фотографией гласит: «Оно целится непосредственно в ЦДВР». Абу Шахид – весьма влиятельный лидер французских джихадистов. Такое впечатление, что слава бежит впереди него. Несколько месяцев назад он закрыл свой аккаунт, объяснив это тем, что вера несовместима с сетевыми, а, следовательно, фривольными занятиями. Сегодня он решил активировать аккаунт, чтобы сообщить о смерти своего близкого друга.

«После наглой лжи Завахири[59] и его последователей мы поверили словам «Фронта ан-Нусра» о прекращении огня. И вот результат: они атаковали на нескольких направлениях и убили нашего возлюбленного брата Абу Билеля аль-Фиранзи, когда он присутствовал на одной из встреч, ведя переговоры о мире с «Ан-Нусрой». Предательство, непонимание и ярость. Да примет Аллах нашего достойного брата, сладость в этом горьком мире».

Билель вел переговоры о мире? Он человек мира? Эти слова надо было бы выбить на его надгробном камне, как у Нельсона Манделы… Я лечу в бездну, с каждым мгновением становящуюся все более абсурдной. На YouTube и нескольких специализированных сайтах я нахожу видео, на котором запечатлен мощнейший взрыв. В титрах указано, что именно так нашел свою смерть Абу Билель. На видео земля действительно вздымается дыбом. Очень впечатляющее зрелище. Я узнаю, что взрыв устроил «Фронт ан-Нусра», который предварительно заминировал туннель, соединяющий Сирию с Ираком. Билель приехал туда, чтобы «тайно подписать договоры, но <…> попал в ловушку». Попутно от взрыва погибли многие гражданские лица, жившие поблизости… Стоп-кадр протяженностью не менее одной минуты комментируют двое мужчин. Они говорят по-французски и поздравляют друг друга со столь зловещим успехом. Действительно, весьма правдоподобная версия. Билель часто упоминал о тайных подземных ходах, по которым он перебирался в Ирак или где «встречался с важными людьми». Но это всего лишь изображения, пусть даже ужасные, взрыва. Не показано ни одного лица. Ни лиц палачей, ни лиц жертв… Ничего невозможно проверить. Либо Билель действительно мертв, либо все это хитрая постановка… Я не знала, что Билель близок к Абу Шахиду, но меня удивляет, с какой настойчивостью он и ему подобные повторяют, что Билель был французом, самым близким к аль-Багдади.

Как я уже говорила, мертвых боевиков ИГИЛ фотографируют «в самом лучшем ракурсе», а потом размещают в Сети, чтобы сообщить о новом мученике, «упокоившемся с миром». Итак, о Билеле говорили многие, но никто не разместил его последнюю фотографию, что весьма необычно… Не было даже его фотографии в форме боевика, сделанной в минуты славы. Единственная фотография, облетевшая всю Сеть, сделана с его знаменитого, ставшего драматически известным видео, где он находится в джипе. Странно. Если Билель, почитаемый своими боевиками, забавляется, симулируя свою смерть, или если его казнили свои же за излишнюю болтливость, то меня ждут серьезные проблемы. Если обман Мелани раскрыт, то ее отныне подозревают в том, что она либо сотрудница полиции, либо журналистка. Статья выходит в свет послезавтра… Сейчас наверняка ее уже печатают типографские станки. Но нет! В своих предположениях я зашла слишком далеко! Со всеми этими «если» можно предположить все что угодно. Я пытаюсь успокоиться. Билель выдал мне компрометирующую информацию, но отнюдь не государственные тайны, и об ужасах, о которых он мне с наслаждением подробно рассказывал, было уже частично известно. По совету Лу, которая тоже пребывает в полной растерянности, я выключаю компьютер. Мы уходим в мою комнату. Находиться в этой комнате означает для меня странное возвращение назад. Ведь я проживаю все это в месте, которое хранит как самые лучшие, так и самые худшие воспоминания о моей прежней жизни. Это потрясает меня до глубины души. Словно я не узнаю никаких ориентиров, словно моя реальность внезапно оказалась искаженной. Я не перестаю мысленно твердить: «Да что же происходит?»

Мой телефон звонит каждые пять минут. Как ни странно, но с начала всей этой истории именно в этот вечер Билель, априори невольно, больше всего досаждает мне. Ничего не завершилось. Поскольку я никому не отвечаю, стремительно распространился слух, что Лу у меня. Теперь все досаждают ей. Когда звонит главный редактор, Лу охватывает паника. Она переадресовывает звонок мне. Главный редактор сообщает мне, что Билель не умер.

Я уже говорила, что у меня мутится разум?

Источники главного редактора сообщили ей, что все это шито белыми нитками. Давид Томсон удалил свой твит. Надо связаться с ним. Узнать, откуда он получил информацию. Главный редактор предлагает мне этим заняться, хотя я и так стараюсь отделить правду ото лжи в Интернете и на других ресурсах. Так проходит весь вечер. Я то иду на кухню, единственное помещение в квартире, где есть сеть, то возвращаюсь в свою комнату. Мы с Лу звоним по телефону, изучаем Интернет и сообщения агентства France Presse. Давид Томсон, которого известили о «моем случае», любезно звонит мне. Он удалил твит потому, что об этом его попросили родственники Билеля. Давид даже не знал, что эти люди следят за его публикациями. Он выполнил просьбу из уважения к ним. Однако он подтверждает, что джихадист мертв. Давид категоричен. Источник, сообщивший ему это известие, находится на месте. Кроме того, до сих пор он никогда не подводил его. Хорошо… Что дальше?

Лу уходит от меня поздним вечером. Она волнуется, поскольку вынуждена оставлять меня в таком угнетенном состоянии. Я чувствую, что завтрашний день затянется до бесконечности. В моем мозгу переплетаются различные версии людей, с которыми я беседовала сегодня вечером. Я не знаю, что и думать. Я принимаю снотворное, чтобы этот день наконец закончился.

Вторник

Рано утром меня разбудил телефон. Звонки буквально следовали друг за другом. Сразу после вопроса: «так он умер или нет?» меня досаждали другим вопросом: «Ты расстроена, что у него есть жена и дети?». Но это было меньшей из моих забот, а главное, я об этом знала…

Примерно две недели назад к Мелани по фейсбуку обратилась женщина. Как ни странно, этой «доброй душе» удавалось посылать Мелани личные послания, хотя они не были «подругами» в социальных сетях. Ведь если ты хочешь вступить в контакт с лицом, не входящим в число твоих «друзей», твои послания автоматически попадают в спам, который никто никогда не просматривает. Те, кто имеет возможность посылать личные сообщения человеку, не входящему в список, либо работают в фейсбуке, либо являются представителями государства, которые в целях проведения расследования скрываются за профилем…

План Казнёва начал осуществляться как раз в тот момент, когда Мелани получила это послание. Именно тогда, когда Мелани множила посты, касающиеся аш-Шама, эта женщина, представившаяся Фатимой, принялась задавать моей сетевой марионетке странные вопросы… Я устала считать количество орфографических ошибок в каждой строчке сообщения. Мелани поступала точно так же, когда писала Билелю. Но как ни странно, эта женщина абсолютно правильно делает сложнейшие грамматические согласования. Она называет меня своей сестрой и утверждает, что живет в Тунисе. Ей 28 лет. Ладно. Но что она хочет от Мелани? Она сразу же принимается говорить о Билеле. Надо же… Мир действительно маленький. Все отлично складывается. Билель тоже связывается с Мелани во второй половине дня и посылает ей множество маленьких сердечек. «Почему ты говоришь со мной о Билеле?», – спрашивает Мелани Фатиму. Фатима с намеком отвечает, что собирается в Сирию, но теперь, когда знает, что она всего лишь вторая, на кого пал выбор Билеля, она колеблется. Билель женится на Мелани и только потом на Фатиме. Многоженство вызывает у нее отвращение. Мимоходом она сообщает: «Как жаль, что он действительно красивый парень! Теперь, когда он об этом знает, он играет по-крупному». Скорее раздраженная, чем уязвленная, Мелани спрашивает у Билеля, кто она такая, эта Фатима. Он отвечает ей смайликами, говоря, что не надо обращать внимания на «ревнивых сестер». Я возобновляю разговор с Фатимой и спрашиваю, как она узнала об этом и, главное, почему сообщает мне все это? Фатима смущается. Она говорит, что больна и поэтому не уверена, что сумеет осуществить свой джихад. К тому же ехать в Сирию очень опасно. Она меняет тон и выражается более конкретно: Билель – опасный человек. Ехать в Сирию – еще более опасно. Она отрекается от своего джихада и советует мне поступить аналогичным образом. Впервые в этой истории наконец-то находится человек, который говорит Мелани о Сирии правду. Мелани спрашивает, почему еще 20 минут назад Фатима хотела выйти замуж за Билеля и уехать к нему, а теперь радикально поменяла точку зрения. Фатима немного идет на попятную и спрашивает меня, не можем ли мы общаться по скайпу. В подобном случае она ответит на все мои вопросы. Похоже, она беспокоится обо мне и несколько раз повторяет мое имя, отговаривая ехать «в этот ад». Прежде чем ей ответить, я хочу «помучить» Билеля по-своему. Мелани закатит ему первый супружеский скандал… Это всегда придает пикантность истории. Она решительным тоном обращается к нему и говорит, что очень разочарована. Сестра из Туниса рассказала ей такие гадости про него…

– Черт возьми! Я уверен, что это сестра из Рубэ. Она морочит тебе голову, потому что хотела быть на твоем месте… Но только ты станешь первой женой Абу Билеля аль-Фиранзи…

Рубэ? До сих пор Билель, он же Рашид, утверждал, что родился в Париже. Надо же… Я вновь связываюсь с Фатимой. Мелани обещает, что они будут общаться по скайпу, но прежде ей хотелось бы знать, где родился Билель. Фатима не знает. Но она может сообщить, что его преследуют в судебном порядке и что у него уже есть три жены. Две женщины, принявшие ислам, одной из которых 20 лет, и его первая жена, француженка мусульманского вероисповедания, которой 38 лет… Вау! Вот уж действительно захватывающий день! Я еще немного докучаю Билелю, который, сам того не осознавая, сообщает Мелани подробности о своем двойнике, Рашиде. Потом эти сведения будут очень полезными, и не только мне… Билель продолжает утверждать, что у него нет жены. Он «никогда не был женат»! Я находилась в редакции, но торопилась вернуться домой, поскольку действительно хотела пообщаться по скайпу с Фатимой, а в тот день я не взяла с собой чадру. У меня были определенные сомнения относительно ее подлинной идентичности, но это были всего лишь предчувствия. Лучше соблюдать осторожность и как можно меньше выдавать себя. Через три четверти часа, когда я вернулась домой, а Мелани была готова, аккаунт Фатимы на фейсбуке исчез. Вместо ее имени появилась запись: «пользователь не обнаружен»… Больше я никогда не слышала о ней. Да и была ли она на самом деле, эта «добрая душа»? Или же она действовала в рамках плана Казнёва? В очередной раз я так и не смогла получить ответа…

Все утро раздавались телефонные звонки, в том числе из редакции. Гуляя с собакой в соседнем парке, я отфильтровала большинство из них. В полдень мне позвонила главный редактор. Ей не хотелось бы, чтобы я находилась в Париже в момент выхода статьи в свет… Через несколько часов я лечу вместе с ней, разглядывая облака, отражающиеся в моем иллюминаторе. Она увозит меня на несколько дней к людям, которых «хорошо знает».

Это восхитительное местечко! Оливковые деревья, сосны и бесконечная зелень мгновенно освобождают меня от моих тревог. Мне так легко дышится… Это поместье кажется мне нереальным. Интерьеры, внешний вид, все настолько величественное, настолько роскошное. Люди, которые меня не знают, но радушно принимают, такие милые, такие любезные… В саду я прогуливаюсь среди кур, ослов и лошадей. Меня сопровождают собаки и «телохранительница» лет пяти с белокурыми кудряшками. Здесь никто ничего не воспринимает всерьез. До чего же приятное чувство… Эта малышка каждое утро будит меня на заре, через несколько часов после того, как мне удается уснуть. Когда я, полностью дезориентированная, открываю глаза, я сразу же встречаюсь с ее шаловливым взглядом. Она игривое, невинное, чистое дитя. Видение, которое отражает прямую противоположность месяцу, который я только что пережила.

Но даже в этом раю меня не покидает чувство, что за мной наблюдают со стороны. Словно мое тело и душа отделились друг от друга. Все же я должна дать определенные объяснения своим хозяевам, появившимся как по мановению волшебной палочки. И я вкратце рассказываю. Потом я иду кормить лошадей, прежде чем вернуться на просторы Интернета в поисках мельчайших подробностей. Я возвращаюсь к курам. Я отвечаю на другие вопросы. И так далее, и тому подобное… Смерть, Билель, будущее, настоящее, переезд, маленькая девочка, ангелы-хранители, которых я встретила, семья и друзья, которые так далеко от меня, все это вертится в моей голове. Ничто ни на что не похоже. Реальность такая разнородная. Я нахожусь в манеже, который вертится с головокружительной скоростью. Я могла бы вскочить на деревянную лошадку и избавиться от этого головокружения. Но я как будто блокирована. Или как будто что-то меня блокирует.

Через восемь месяцев

Мне хотелось бы вывести мораль из всей этой истории… Но как вывести мораль, если не знаешь, когда эта история закончится? Над моей головой по-прежнему висит дамоклов меч. Меня окружает невидимая и непредсказуемая опасность. Или ее не существует? Я все время задаю себе бесконечное множество вопросов, на большинство из которых не нахожу ответа.

Возможно, если бы я должна была отыскать несколько слов, чтобы подвести итог, я позаимствовала бы их у 32-го американского президента Франклина Рузвельта: «Если бы мне пришлось классифицировать человеческие горести, я расставил бы их в следующем порядке: болезнь, смерть, сомнение». Немецкий философ Ницше заметил, что убивает уверенность, а не сомнение. В моем случае все обстоит наоборот. Неуверенность и последствия моих действий заключили меня в духовную тюрьму, откуда вызволить меня могла бы только реальность, подкрепленная бесспорными убеждениями. Вот уже на протяжении восьми месяцев тот день, 5 мая 2014 года, остается для меня вечной точкой возврата. Я уже перестала считать, сколько раз различные полицейские бригады просили меня повторить показания. Я никогда не обращалась к ним. Власти приходили ко мне сами. Центральной дирекции судебной полиции и следователю антитеррористического департамента также пришлось меня выслушивать после того, как мое подлинное имя стало мелькать в многочисленных досье…

Мелани хотела помочь нескольким заблудшим душам, которые, по ее мнению, были похожи на нее. Сегодня Анна платит за все сторицей. Мне дважды пришлось менять номер своего телефона по просьбе властей, боявшихся, что по номеру можно установить мой адрес и мою личность. Я больше не живу дома. Газеты, для которых я обычно писала на эту тему, запретили мне – «ради моей собственной безопасности» – сотрудничать с «Исламским государством» и его отделениями. В некоторых местах, где я прежде работала, были введены строжайшие меры безопасности после того, как на входе молоденькие девушки в бурках, в сопровождении мужчин, которые были намного старше них и никогда прежде не появлялись здесь, стали задавать странные вопросы.

Участились и угрозы в мой адрес. Поскольку мне пришлось покончить с виртуальным существованием Мелани Нин на фейсбуке, я могу пользоваться только скайпом. Власти попросили меня сохранить этот аккаунт в целях проведения различных расследований, но, главное, чтобы иметь возможность следить за попытками запугать меня. Разумеется, я выхожу на связь крайне редко. И каждый раз я переживаю кошмар. Все началось этим летом, когда я делала репортаж в Южной Америке. По аккаунту Билеля женщина, утверждавшая, что она его жена, обратилась ко мне с длинными монологами, полными ненависти, оскорбляя меня на все лады. Она постоянно повторяла: «Ну, шлюха, ты хотела сделать репортаж о террористе, но влюбилась в него? И как тебе это?» Странная трактовка. Действительно ли она одна из жен Билеля? Или это очередное издевательство надо мной боевика, который вроде бы и не умер? Думаю, вы догадались, что я отвечу: не знаю.