Я - четвертый

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Ночной воздух прорезает новый рев, он проникает через стены школы, и от него у меня стынет кровь. Земля начинает колебаться от шагов чудовища, которое теперь, должно быть, выпущено на свободу. Я качаю головой. Я своими глазами видел, какие они огромные, в картинах войны на Лориен.

— Ради ваших друзей и ради нас самих, — говорит Шестая, — нам надо убираться отсюда к чертовой матери, пока есть время. Пытаясь добраться до нас, они разрушат все здание.

Мы киваем друг другу.

— Наш единственный шанс — уйти в лес, — решает Генри. — Что бы это ни было, мы можем от него ускользнуть, если будем невидимы.

Шестая кивает.

— Держите меня за руки.

Нас не надо больше уговаривать, и мы берем ее за руки.

— Как можно тише, — говорит Генри.

В коридоре темно и тихо. Мы идем неслышно и спешно, то есть как можно быстрее и с наименьшим шумом. Снова рев, и на него накладывается еще один. Не одно чудовище, а два. Мы идем дальше и входим в спортзал. Никаких скаутов. Когда мы доходим до середины площадки, Генри останавливается. Я смотрю в его сторону, но не вижу его.

— Почему мы остановились? — шепчу я.

— Ш-ш-ш, — говорит он. — Слушай.

Я напрягаю слух, но не слышу ничего, кроме шума крови, приливающей к ушам.

— Чудовища перестали двигаться, — замечает Генри.

— И что?

— Ш-ш-ш, — говорит он. — Там есть что-то еще.

И тут я тоже это слышу — легкое повизгивание, словно издаваемое маленькими животными. Звуки приглушенные, но явно становятся громче.

— Что за черт? — спрашиваю я.

Что-то начинает стучать в люк на сцене, люк, через который мы хотели бежать.

— Включи свой свет, — говорит он.

Я отпускаю руку Шестой, включаю свет и направляю его на сцену. Генри смотрит туда же, нацелив ружье. Люк подрагивает, как будто что-то пытается пробраться через него, но не хватает сил. «Горностаи, — думаю я, — крепко сбитые маленькие существа, которые так напугали тех парней в Атенсе». Одно из них так сильно толкает люк, что он срывается, скатывается со сцены и дребезжит по полу. Значит, не такие они и слабые. Два из них вырываются наружу и, увидев нас, бросаются к нам с такой скоростью, что я едва могу их разглядеть. Генри, прицелившись, смотрит на них, на его лице удивленная улыбка. Они разбегаются в стороны и метров за шесть от нас прыгают: один — на Генри, другой — на меня. Генри стреляет, и горностай разрывается, обдавая его своей кровью и внутренностями; и как раз когда я собираюсь при помощи телекинеза разорвать второго, его перехватывает в воздухе невидимая рука Шестой и швыряет об пол, как футбольный мяч, тут же убивая.

Генри передергивает затвор.

— Это было неплохо, — говорит он, и прежде чем я успеваю ответить, от удара кулака чудовища обрушивается вся стена вдоль сцены. Оно замахивается и снова бьет, разнося сцену на кусочки и открывая ночное небо. От потока воздуха мы с Генри откидываемся назад.

— Беги! — кричит Генри и сразу разряжает в чудовище все патроны. Никакого эффекта. Оно наклоняется вперед и издает такой рев, что на мне колышется одежда. Ко мне протягивается рука и хватает меня, делая невидимым. Чудовище нападает, двигаясь прямо на Генри, и меня охватывает ужас при мысли о том, что оно может с ним сделать.

— Нет! — кричу я. — К Генри, иди к Генри!

Я выкручиваюсь от Шестой, хватаю ее и отталкиваю от себя. Меня теперь видно, она же остается невидимой. Чудовище надвигается на Генри, который стоит спокойно и смотрит, как оно приближается. Нет патронов. Нет вариантов.

— К нему! — снова кричу я. — К нему, Шестая!

— Беги в лес! — кричит она в ответ.

Мне остается только смотреть. Чудовище возвышается над Генри, и в нем, должно быть, десять, может, двенадцать метров роста. Оно ревет, в глазах ярость. Его мощный огромный кулак взвивается высоко вверх, так высоко, что крушит перекрытие и крышу спортзала. А потом он падает вниз так быстро, что сливается в полосу, как крутящиеся лопасти вентилятора. Я в ужасе кричу, понимая, что Генри сейчас будет раздавлен. Я не могу отвести взгляд, Генри кажется таким маленьким с висящим на боку ружьем. За долю секунды до того, как кулак касается его, Генри исчезает. Кулак обрушивается на пол спортзала, разбивая его в щепки. От сотрясения я отлетаю метров на шесть к трибунам. Чудовище оборачивается ко мне, закрывая собой место, где только что стоял Генри.

— Генри! — кричу я. Чудовище ревет так, что глушит любой ответ, если он и был. Оно делает один шаг ко мне. В лес, сказала Шестая. Беги в лес. Я встаю и изо всех сил бегу в конец спортзала, куда только что вломилось чудовище. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть, преследует ли оно меня. Нет. Возможно, Шестая что-то сделала, чтобы отвлечь его внимание. Все, что я знаю, так это то, что я сейчас сам по себе, один.

Я перепрыгиваю через кучу щебня и со всех ног бегу от школы в сторону леса. Вокруг меня, как духи зла, роятся тени. Я знаю, что смогу от них оторваться. Чудовище ревет, и я слышу, как рушится еще одна стена. Я добегаю до деревьев, и кажется, что тени отстали. Я останавливаюсь и прислушиваюсь. Деревья покачиваются под легким ветром. Здесь есть ветер! Я вырвался из-под купола, который создали могадорцы. Что-то теплое скапливается у меня за поясом. Это открылась рана, которую я получил в доме у Марка.

С того места, где я стою, силуэт школы кажется размытым. Спортзала больше нет, на его месте груда кирпичей. Тень чудовища возвышается над развалинами столовой. Почему оно не погналось за мной? И где второе чудовище, которое мы все слышали? Кулак чудовища снова опускается, разрушена еще одна комната. Где-то там Марк и Сара. Это я велел им возвращаться и теперь понимаю, как это было глупо. Я не предполагал, что чудовище станет разрушать школу, зная, что меня там нет. Я должен что-то сделать, чтобы чудовище убралось оттуда. Я глубоко вдыхаю, чтобы собраться с силами, и в тот момент, когда я делаю первый шаг, что-то сильно бьет меня по затылку. Я падаю лицом в грязь. Я трогаю место, куда был нанесен удар, и моя рука оказывается в крови, она капает с кончиков моих пальцев. Я оборачиваюсь и сначала ничего не вижу, но потом он выходит из тени и ухмыляется.

Солдат. Так вот как они выглядят. Выше скаутов — два с лишним, может, два с половиной метра ростом, под истрепанной черной хламидой проступают рельефные мускулы. По всей длине рук — большие вздувшиеся вены. Черные ботинки. Голова не покрыта, волосы спадают на плечи. Та же бледная восковая кожа, что и у скаутов. Самоуверенная усмешка, усмешка окончательного приговора. В одной руке у него меч. Длинный и сверкающий, сделанный из металла, который я никогда не видел ни на Земле, ни в моих воспоминаниях о Лориен, он пульсирует и от этого кажется живым.

Я начинаю отползать, кровь капает мне на шею. Чудовище в школе испускает новый рык, я хватаюсь за нижние ветки ближайшего дерева и поднимаюсь. Солдат в трех метрах от меня. Я сжимаю обе ладони в кулаки. Он небрежно направляет меч в мою сторону, и что-то выходит из его острия, что-то похожее на маленький нож. Я смотрю, как нож описывает дугу, оставляя за собой легкий след, словно дым за самолетом. Это какой-то колдовской свет, я не могу оторвать от него взгляд.

Яркая вспышка света все поглощает, мир обращается в беззвучную пустоту. Никаких стен. Никаких звуков. Ни пола, ни потолка. Очень медленно возвращаются очертания окружающих предметов, деревья стоят, словно древние статуи, нашептывающие о мире, который когда-то существовал в другом пространстве, где сейчас живут только тени.

Я тянусь к ближайшему дереву, единственному серому пятну в белом мире. Моя рука проходит сквозь него, и в какой-то момент дерево начинает мерцать, словно оно жидкое. Я делаю глубокий вдох. Когда я выдыхаю, возвращается боль от раны на затылке и от порезов на руках и на теле, полученных во время пожара в доме Джеймсов. Откуда-то появляется звук капающей воды. Медленно обретает очертания солдат, он менее чем в десятке метров от меня. Огромный. Мы всматриваемся друг в друга. Его меч в этом новом мире сверкает еще ярче. Глаза прищуриваются, и я снова сжимаю кулаки. Я поднимал предметы гораздо тяжелее него, я расщеплял деревья и вызывал разрушения. Наверняка моя сила может противостоять его силе. Я заталкиваю в самую свою сущность все, что я чувствую, все, что я есть, и все, чем я буду, пока не приходит ощущение, что я вот-вот взорвусь.

— Я-я-ху! — кричу я и выбрасываю руки вперед. Жестокая сила вырывается из меня и яростно летит на солдата. В тот же момент он взмахивает перед собой мечом, словно пришлепывая муху. Моя сила отброшена на деревья, они вздрагивают, как дрожат колосья пшеницы на легком ветру, и снова застывают неподвижно. Он издевательски смеется низким гортанным смехом. Его красные глаза начинают светиться, переливаясь так, будто наполнены лавой. Он поднимает свободную руку, и я напрягаюсь в ожидании неизвестного. И вдруг — я даже не понимаю, как это могло случиться, — его рука хватает меня за горло, расстояние, разделявшее нас, исчезло в мгновение ока. Он поднимает меня в воздух одной рукой, дышит открытым ртом, так что я чувствую кислое зловоние его дыхания, зловоние разложения. Я молочу ногами, пытаюсь сорвать с горла его пальцы, но они словно железные.

Потом он швыряет меня.

Я приземляюсь на спину метрах в двенадцати. Я встаю, и он нападает и с размаху бьет меня мечом по голове. Я отклоняюсь и изо всех сил отталкиваю его. Он спотыкается, но остается на ногах. Я пытаюсь поднять его в воздух при помощи телекинеза, но ничего не получается. В этом альтернативном мире мои способности ослаблены, почти не действуют. У могадорца здесь явное преимущество.

Он улыбается, видя тщетность моих усилий, и поднимает меч обеими руками. Меч оживает, из мерцающе-серебристого превращается в голубой, словно лед. По лезвию пробегают язычки голубого пламени. Меч, который светится силой, как и рассказывала Шестая. Он взмахивает мечом в направлении меня, с кончика срывается еще один кинжал и летит прямо в меня. «С этим я справлюсь», — думаю я. Мы с Генри часами готовились на заднем дворе именно к этому. Все время были ножи, так или иначе похожие на кинжал. Знал ли Генри, что они будут их использовать? Наверняка знал, хотя в своих видениях о вторжении я их никогда не встречал. Но и этих созданий я тоже не видел. На Лориен они были другими и выглядели не так зловеще. В день вторжения они казались болезненными и голодными. Может, это Земля виновата в их выздоровлении, это ее ресурсы позволили им стать сильнее и здоровее?

Кинжал буквально визжит, яростно летя в меня. Он разрастается, и его окружает пламя. Как раз когда я собираюсь отбить его в сторону, он взрывается и обращается в огненный шар, который прыгает на меня. Я оказываюсь внутри этого геометрически правильного шара с огнем. Другой бы сгорел, но только не я, огонь даже каким-то образом возвращает мне силу. Я могу дышать. Я стал сильнее, а солдат этого не знает. Теперь моя очередь насмехаться над ним.

— И это все, на что ты способен? — кричу я.

Его лицо искажается яростью. Он с вызывающим видом тянет руку за плечо и достает пушкоподобное оружие, которое начинает срастаться с его телом, оно оборачивается вокруг его руки, пока рука и ружье не превращаются в единое целое. Я достаю из заднего кармана нож, который я успел схватить дома перед возвращением в школу. Маленький, почти бесполезный, но это лучше чем ничего. Я открываю лезвие и атакую. Огненный шар атакует вместе со мной. Солдат распрямляется и с силой бьет мечом. Я отвожу удар перочинным ножом, но меч своей тяжестью раскалывает его лезвие надвое. Я бросаю его и бью изо всех сил. Мой кулак врезается солдату в живот. Он перегибается пополам, но тут же распрямляется и снова бьет мечом. В последнюю секунду я успеваю пригнуться, и лезвие лишь едва задевает волосы у меня на голове. Следом за мечом идет пушка. Я не успеваю среагировать. Она бьет меня в плечо, и я со стоном падаю навзничь. Солдат перегруппировывается и направляет пушку в небо. Сначала это ставит меня в тупик. С деревьев слетает серая масса и втягивается в дуло. Потом я понимаю. Пушка. Ее нужно зарядить, прежде чем стрелять, а для этого надо похитить сущность Земли и использовать ее как заряд. Серое на деревьях — это не тени; серое — это жизнь деревьев на самом элементарном уровне. А теперь эти жизни похищают и потребляют могадорцы. Раса инопланетян, которые ради развития высосали все ресурсы своей планеты, а теперь делают то же самое с Землей. По этой причине они атаковали Лориен. По этой же причине они собираются напасть на Землю. Одно за другим деревья падают, обращаясь в кучи пепла. Пушка светится все ярче и ярче, так ярко, что глазам больно смотреть. Нельзя терять времени.

Я бросаюсь на могадорца. Он держит пушку дулом в небо и бьет мечом. Я проскальзываю под лезвием и врезаюсь в него. Его тело напрягается, и он корчится в агонии. Окружающий меня огонь жжет его. Но я раскрылся. Он слабо взмахивает мечом. Удар недостаточно сильный, чтобы меня разрубить, но я никак не могу от него уклониться. Меч опускается, и мое тело откатывается метров на пятнадцать, как будто меня ударило молнией. Я лежу и сотрясаюсь в конвульсиях, как при казни на электрическом стуле. Я поднимаю голову. Нас окружают тридцать куч пепла от упавших деревьев. На сколько выстрелов ему этого хватит? Поднимается слабый ветер, и пепел начинает разноситься по свободному пространству между нами. Возвращается луна. Мир, в который он перенес меня, начинает пропадать. Он это знает. Его пушка готова. Я заставляю себя подняться с земли. Рядом, в полуметре, лежит один из кинжалов, который он метнул в меня, он все еще светится. Я беру его.

Он опускает ствол и прицеливается. Окружающая нас белизна начинает тускнеть, возвращаются цвета. А потом пушка стреляет, и в яркой вспышке света в каком-то отвратительном виде появляются все, кого я знаю — Генри, Сэм, Берни Косар, Сара, — все они мертвы в этом альтернативном мире, а свет настолько яркий, что я могу видеть только их, пытающихся забрать меня с собой, яростно налетающих на меня в энергетическом шаре, растущем по мере приближения. Пламенная субстанция летит на белое, и когда они соприкасаются, раздается взрыв, который отбрасывает меня на землю. Я падаю со стуком. Обследую себя. Повреждений нет. Огненный шар исчез. Каким-то образом он погасил силу взрыва и спас меня, потому что иначе взрыв неминуемо меня бы убил. Именно так и действует пушка, смерть одного за смерть другого. Контроль над разумом и манипулирование на основе страха, которые осуществляются за счет уничтожения элементов мироздания. Скауты обучены этому, но у них не хватает мозгов. Солдаты используют оружие и добиваются гораздо большего эффекта.

Я встаю, светящийся нож все еще в моей руке. Солдат оттягивает на пушке что-то вроде рычага, как будто перезаряжая ее. Я бегу к нему. Приблизившись достаточно близко, я изо всех сил бросаю нож, целясь ему прямо в сердце. Он стреляет во второй раз. Моя оранжевая торпеда несется к нему, а неизбежная белая смерть — ко мне. Они пересекаются в воздухе, не касаясь друг друга. И когда я жду второго удара, который принесет смерть, происходит что-то еще.

Мой нож бьет первым.

Вокруг все исчезает. Тени пропадают, а холод и тьма возвращаются, словно никогда и не уходили. Головокружительное превращение. Я делаю шаг назад и падаю. Мои глаза приспосабливаются к темноте. Я фиксирую взгляд на темной фигуре солдата, нависающей надо мной. Пушечный выстрел не достиг цели. Светящийся нож достиг, лезвие глубоко погрузилось в его сердце, рукоятка оранжево пульсирует под светом луны. Солдат шатается, потом нож заходит глубже и исчезает. Солдат стонет. Из открытой раны хлещет черная кровь. Его глаза становятся бесцветными и закатываются внутрь головы. Он падает на землю, неподвижно лежит, затем взрывается облаком пепла, который покрывает мои кроссовки. Солдат. Я убил своего первого солдата. Пусть он будет не последним.

Пребывание в альтернативном мире ослабило меня. Я протягиваю руку к ближайшему дереву, чтобы опереться о него и перевести дыхание, но дерева уже нет. Я оглядываюсь вокруг. Все деревья, окружавшие нас, обратились в кучи пепла, как и в том, другом мире; в такие же кучи пепла, как могадорцы, когда они умирают.

Я слышу рев чудовища и поднимаю глаза, чтобы посмотреть, что осталось от школы. Но вместо школы я вижу что-то другое, в пяти метрах от меня, высокое, с мечом в одной руке и с похожей пушкой в другой. Пушка нацелена мне прямо в сердце, пушка, которая уже заряжена и светится силой. Еще один солдат. Не думаю, что у меня хватит силы сражаться с ним, как с первым.

Мне нечем в него бросить, и до него слишком далеко, чтобы я сам успел броситься на него до выстрела. Потом его рука дергается, и в воздухе раздается звук выстрела. Мое тело инстинктивно вздрагивает в ожидании того, что пушка разнесет меня пополам. Но я цел и невредим. Я в недоумении смотрю и вижу на лбу солдата дыру размером в пятак, из которой брызжет его омерзительная кровь. Потом он падает и разлетается в прах.

— Это за моего отца, — слышу я позади себя. Я оборачиваюсь. Сэм с серебряным пистолетом в правой руке. Я улыбаюсь ему. Он опускает оружие. — Они проехали через самый центр города, — говорит он. — Как только я увидел трейлер, я сразу понял, что это они.

Я пытаюсь восстановить дыхание и со страхом смотрю на фигуру Сэма. Всего секунды назад в залпе первого солдата он был разлагающимся трупом, вырвавшимся из ада, чтобы унести меня с собой. А сейчас он спас меня.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

Я киваю.

— А ты сейчас откуда?

— Когда они проехали мимо моего дома, я поехал за ними в отцовском пикапе. Я приехал пятнадцать минут назад и был окружен теми, что уже были здесь. Так что я уехал, оставил машину в полутора километрах отсюда и пришел через лес.

Вторая пара фар, которую мы видели из окна школы, была от пикапа Сэма. Я открываю рот, чтобы ответить, но тут небо сотрясает раскат грома. Начинается еще одна гроза, и я испытываю облегчение: значит, Шестая жива. Небо рассекает молния, и со всех сторон набегают тучи, сливаясь в огромную массу. Опускается еще более непроглядная тьма, а вслед за ней начинается такой сильный дождь, что мне приходится напрягать зрение, чтобы разглядеть Сэма, который стоит в двух шагах от меня. Школы не видно. Но потом бьет огромная молния, которая на долю секунды освещает все вокруг, и я вижу, что чудовище повержено. Слышен его рев в агонии.

— Мне надо добраться до школы! — кричу я. — Марк и Сара где-то внутри.

— Если ты пойдешь, то я тоже пойду, — кричит он в ответ сквозь шум грозы.

Мы едва успеваем пройти пять шагов, как ветер начинает реветь, отбрасывая нас назад, а проливной дождь хлещет в лицо. Мы насквозь промокли и дрожим от холода. Но если я дрожу, значит, я жив. Сэм встает на колени, потом ложится на живот, чтобы ветер не оттащил его назад. Я делаю то же самое. Прищурившись, я смотрю на тучи — тяжелые, темные, грозные, которые вращаются маленькими концентрическими кругами, и в центре их, в центре, до которого я изо всех сил пытаюсь добраться, начинает формироваться лицо.

Это старое, умудренное опытом лицо с бородой, очень спокойное, словно спящее. Лицо, которое выглядит старше, чем сама Земля. Тучи начинают опускаться, медленно приближаясь к поверхности и поглощая все вокруг, все темнеет, и тьма такая густая и непроглядная, что кажется невероятным, что солнце все еще существует. Еще один рев, рев злобы и смерти. Я пытаюсь встать, но тут же падаю назад — ветер слишком силен. Лицо. Оно оживает. Пробуждение. Глаза открываются, на лице появляется гримаса. Это создание Шестой? Лицо выглядит как воплощение самой ярости, мщения. Быстро опускается. Кажется, что все застыло в равновесии. Потом рот открывается, алчущий, губы изгибаются, обнажая зубы, глаза перекошены так, что выражают одну только неподдельную злобу. Выражение полного и абсолютного гнева.

Потом лицо касается поверхности, и землю сотрясает звуковой удар, взрыв возносится над школой, все окрашивается красным, оранжевым и желтым. Меня отбрасывает назад. Деревья ломаются пополам. Земля трясется. Я падаю с глухим стуком, на меня сыплются ветви и грязь. В моих ушах раздается звон, какого я никогда не слышал. Звук такой силы, что его, наверное, слышно за сто километров. А потом дождь прекращается и наступает тишина.

Я лежу в грязи и слушаю биение своего сердца. Тучи рассеиваются, открывая луну. Ни малейшего дуновения ветра. Я оглядываюсь вокруг, но не вижу Сэма. Я кричу ему, но ответа нет. Я жажду услышать хоть что-нибудь: еще один рев, выстрел Генри, — но ничего нет.

Я поднимаюсь с лесной подстилки, как могу, отряхиваю грязь и прилипшие ветки. Во второй раз выхожу из леса. Снова появились звезды, мириады их мерцают в ночном небе. Все закончилось? Мы победили? Или это только передышка? «Школа, — думаю я. — Мне надо добраться до школы». Я делаю шаг вперед и тут слышу это.

Снова рев, который раздается позади меня в лесу.

Звуки возвращаются. В ночной тьме подряд гремят три выстрела, они отдаются эхом, и я не понимаю, с какой стороны они донеслись. Всем своим существом я надеюсь, что это стреляет Генри, что он еще жив и сражается.

Земля начинает дрожать. Это чудовище, и оно направляется ко мне, ошибки быть не может, позади меня ломаются и с корнями вырываются деревья. Кажется, ничто не закончилось. Неужели это чудовище еще больше, чем то, другое? Но мне нет до этого дела. Я уже срываюсь с места, чтобы бежать к школе, но потом осознаю, что это наихудшее место из всех, куда я могу податься. Сара и Марк еще там, еще скрываются. По крайней мере, я так надеюсь.

Все возвращается к тому положению, которое было до грозы, тени преследуют и разрастаются. Скауты. Солдаты. Я поворачиваю вправо и бегу по обсаженной деревьями дорожке, ведущей к футбольному полю, чудовище висит у меня на хвосте. Смогу ли я оторваться от него? Если сумею добежать до леса за полем, то, может быть, смогу. Я знаю этот лес, который доходит до нашего дома. Внутри него у меня будет преимущество своей территории. Я оглядываюсь и вижу в школьном дворе фигуры могадорцев. Их слишком много. У них подавляющее численное превосходство. Неужели мы когда-нибудь действительно верили, что можем победить?

Мимо меня пролетает кинжал, красная вспышка проходит в каких-то сантиметрах от моего лица. Он вонзается в ствол дерева сбоку от меня, и дерево загорается. Еще один рев. Чудовище не отстает. Кто из нас выносливее? Я вбегаю на стадион, бегу прямо по полю и пересекаю центральную линию. Со свистом проносится еще один нож, на этот раз синий. Лес совсем близко, и когда я наконец вбегаю в него, на моем лице проступает улыбка. И как раз когда меня переполняет ощущение триумфа, в меня вонзается третий кинжал.

Я кричу и падаю лицом в грязь. Я чувствую кинжал у себя между лопаток. Боль такая острая, что она парализует меня. Я пытаюсь дотянуться и вытащить его, но руки не достают. У меня такое чувство, что он двигается и вонзается все глубже, боль распространяется, словно я отравлен. Я лежу на животе, в агонии. Я не могу его вытащить при помощи телекинеза, мои способности мне изменяют. Я начинаю ползти вперед. Один из солдат — или, может быть, скаутов, я не знаю — ставит ногу мне на спину, нагибается и достает кинжал. Я издаю стон. Ножа больше нет, но боль остается. Кто-то убирает с меня ногу, но я чувствую, что он здесь, и с усилием переворачиваюсь на спину, чтобы увидеть его.

Это еще один солдат, он высокий и улыбается с ненавистью. Он выглядит так же, как и тот, другой, и у него такой же меч. Кинжал, который был у меня в спине, крутится у него в руке. Вот что я чувствовал, лезвие поворачивалось, когда было в моем теле. Я поднимаю руку, чтобы сдвинуть солдата, но знаю, что это бесполезно. Я не могу сфокусироваться, в глазах все плывет. Солдат поднимает свой меч вверх. От лезвия исходит ощущение смерти, его поверхность начинает светиться на фоне ночного неба за ним. «Мне конец, — думаю я. — Я ничего не могу сделать». Я смотрю ему в глаза. Десять лет в бегах, и вот как просто все кончается, как спокойно. Но позади него подкрадывается что-то еще. Что-то гораздо более грозное, чем миллион солдат с миллионом мечей. Зубы длиннее самого солдата, они светятся белым, не помещаясь во рту, слишком маленьком для них. Над нами нависает чудовище со зловещими глазами.

Острый глоток воздуха застревает у меня в горле, и мои глаза распахиваются в ужасе. Оно убьет нас обоих. Солдат ничего не видит. Он напрягается, его лицо искажается гримасой, и он начинает опускать свой меч, чтобы разрубить меня пополам. Но он слишком медлит, и чудовище нападает первым, его челюсти смыкаются как капкан. Укус длится до тех пор, пока верхние и нижние зубы не сходятся, тело солдата чисто разрезано пополам, под самыми бедрами, остаются стоять только два обрубка ног. Чудовище дважды жует челюстями и глотает. Ноги солдата глухо валятся на землю, одна направо, другая налево, и быстро обращаются в прах.

Я должен напрячь все оставшиеся силы, чтобы дотянуться и взять кинжал, упавший у моих ног. Я засовываю его за пояс моих джинсов и начинаю отползать. Я чувствую, как чудовище нависает надо мной, ощущаю его дыхание на затылке. Это запах смерти и гниющего мяса. Я добираюсь до маленькой поляны. Я жду, что ярость чудовища обрушится на меня в любую секунду, что его зубы и когти разорвут меня на куски. Я ползу еще, пока хватает сил, останавливаюсь и прислоняюсь спиной к дубу.

Чудовище стоит в самом центре поляны, в десяти метрах от меня. Я в первый раз вижу его целиком. Его очертания расплываются в темной холодной ночи. Выше и больше, чем чудовище в школе, метров двенадцати ростом, оно стоит на задних ногах. Толстая серая кожа туго обтягивает бугры мускулов. Шеи нет, голова скошена так, что нижняя челюсть сильно выдается вперед. Один комплект клыков смотрит в небо, другой — в землю, с них капают кровь и слюни. Длинные толстые руки свисают на полметра до земли, и от этого, хотя чудовище стоит прямо, кажется, что оно слегка наклонилось вперед. Желтые глаза. По бокам головы круглые пластины, которые пульсируют в такт биению его сердца, — единственный признак того, что у него вообще есть сердце. Чудовище наклоняется вперед и опирается левой рукой о землю. Рука с короткими толстыми пальцами, с когтями как у хищника, когтями, которые предназначены рвать все, чего они коснутся. Оно принюхивается ко мне и ревет. Этот рев отдается в ушах и отбросил бы меня назад, если бы я уже не упирался в дерево. Его рот открывается, показывая, наверное, еще с пятьдесят зубов, один острее другого. Свободная рука отрывается от тела и по ходу движения ломает пополам все деревья, оказавшиеся на пути, десять, пятнадцать деревьев. Больше никакого бегства. Никакого сражения. У меня по спине стекает кровь из раны, нанесенной кинжалом, мои руки и ноги дрожат. Кинжал все еще у меня за поясом, но что толку было его брать? Что может сделать десятисантиметровый клинок против двенадцатиметрового чудовища? Это будет для него всего лишь занозой, и от него оно лишь больше рассвирепеет. Я только надеюсь, что истеку кровью раньше, чем оно меня убьет и сожрет.

Я закрываю глаза и принимаю неизбежную смерть. Мои ладони погашены. Я не хочу видеть того, что случится. Позади себя я слышу движение. Я открываю глаза. Кто-то из могадорцев подходит, чтобы взглянуть поближе, думаю я сначала, но сразу понимаю, что не прав. Что-то знакомое в этих подпрыгивающих шагах, в звуке дыхания. И тут он выходит на поляну.

Берни Косар.

Я улыбаюсь, но улыбка быстро исчезает. Если я обречен, то зачем ему тоже умирать? «Нет, Берни Косар. Тебе здесь не место. Ты должен уйти и бежать как ветер как можно дальше отсюда. Представь, что мы закончили нашу утреннюю пробежку в школу и тебе пора возвращаться домой».

Он идет ко мне и смотрит на меня. Кажется, он говорит: «Я здесь. Я здесь и буду бороться вместе с тобой».

— Нет, — говорю я вслух.

Он останавливается, чтобы ободряюще лизнуть мне руку. Он поднимает на меня свои большие коричневые глаза. «Выбирайся отсюда, Джон, — слышу я у себя в голове. — Хоть ползком, но выбирайся отсюда». От потери крови у меня начинаются галлюцинации. Кажется, что Берни разговаривает со мной. Да и здесь ли Берни Косар, или это мне тоже только чудится?

Он стоит передо мной, словно защищая. Он начинает рычать, сначала низко, но потом этот рык становится таким же свирепым, как рев чудовища. Чудовище фиксирует взгляд на Берни Косаре. Противостояние. У Берни Косара шерсть на спине поднимается дыбом, коричневые уши прижаты к голове. Его верность, его храбрость почти доводят меня до слез. Он в сто раз меньше чудовища, но смело стоит и готов сражаться. Один быстрый удар чудовища, и все будет кончено.

Я протягиваю руку к Берни Косару. Мне бы хотелось встать, схватить его и бежать. Он рычит так свирепо, что все его тело сотрясается, и по нему пробегает дрожь.

А потом происходит что-то еще.

Берни Косар начинает расти.