Я, депутат... Всенародный избранник

ГЛАВА 7

Откровения и воспоминания Эльвиры

(Вино цедят зимою, а пьют его порою)

Вернулись они домой совсем поздно – усталые и веселые. Алексей Иванович, как и прежде, в доэльвирину пору, оторвался от души, пожалуй, даже больше, чем обычно, наверное, сказалось длительное воздержание.

Когда они ехали в машине, к концу дороги он уже начал приставать к Эльвире, как тогда (вот уж прилипло это выражение, честное слово, не отвяжется), в «Ту» в самолетике. Эльвира, по правде говоря, особенно не сопротивлялась, но, как говорится, полной свободы рукам не давала. Да и Марк Семенович на сей раз был начеку, пресекая более решительно попытки приставания своего шефа путем блокирования, а точнее, нежным объятием его за плечи или задаванием вопросов, которые по своей неожиданности ставили его в тупик. Сейчас уже и не припомнишь всех, но все-таки приведем некоторые из них:

– А у Бабарыкина есть любовница? – как бы невзначай спросил он его.

Или такой, к примеру:

– А наш председатель, говорят, уж очень охоч до женского полу?

На что он, надо сказать, реагировал бурно и сразу же отвлекался от предмета своей страсти:

– Но куда же этому Бабарыкину? – Говорил он это так, словно Бабарыкин был совсем конченым человеком. – У него одна, но пламенная страсть – это председатель. Лишь бы его удовлетворить, а на женщин… нет. – На сей раз он обнял Марка Семеновича за плечо и доверительным тоном поведал: – А у председателя такие классные девочки, даже тебе не снились. – Он посмотрел на Эльвиру. – Пожалуй, получше Эльвиры Николаевны.

– Да не может быть, – искренне удивилась Эльвира, – чтобы лучше меня? Никогда не поверю.

– Да, действительно, это вряд ли, – согласился Марк Семенович.

Эльвира при этом подмигнула Марку Семеновичу, тот заговорщицки улыбнулся ей.

Пo прибытии домой Алексей Иванович пытался усугубить ситуацию – обшарил все закоулки в поисках подкрепления. Но, так ничего не найдя, обреченно махнул рукой, заявил:

– Завтра займемся плаванием, а то совсем себя запустили.

Затем долго и нудно разбирал, кто и где будет отдыхать. В конце концов Марк Семенович был отправлен на свое прежнее место – на диван. Сам же он вознамерился, как и прежде, спать с Эльвирой. Однако Эльвира прореагировала, как всегда, в тех случаях, когда она чего-нибудь хотела, – резко и решительно, что называется, без комментариев:

– Алексей Иванович, вы отправляетесь в спальню, а я на свое привычное место – на кресло. У нас еще очень много проблем, и мне надо о многом подумать.

Алексей Иванович, что-то обиженно и неразборчиво буркнув, направился в спальню и уже перед самой дверью произнес краткий монолог о нравах современной молодежи. Еще какое-то время было слышно, как он ворочался и ворчал, опять-таки о нравах молодежи, но вскоре, сморенный усталостью и, несомненно, алкоголем, быстро заснул. И уже минут через десять из спальни раздавался знакомый по интонации его молодецкий храп.

Марк Семенович же долго еще возился, переворачиваясь с бока на бок, пока Эльвира, которая, как и в первую ночь, расположилась в кресле, правда, на сей раз заботливо прикрытая Марком Семеновичем байковым одеялом от Алексея Ивановича, не спросила его:

– Марк Семенович, вы не спите?

– Нет, что-то не могу заснуть, – сразу же отозвался он.

– Хм, – как бы нехотя начала говорить она, – ну, тогда скажите, а как вы расцениваете мое появление здесь? Только, прошу вас, говорите по-честному, другого – не приемлю, а для остроты восприятия можете и прошмандовкой меня назвать или еще чем, я не обижусь. Теперь вы, наверное, поняли, что я не она, а она не я. Не так ли? Или вы имеете свое особое мнение?

Марк Семенович что-то невразумительное буркнул и опять замолчал. Однако Эльвира продолжала его донимать:

– Ну-ну, смелее, мне действительно крайне любопытно все, что вы обо мне думаете. А в благодарность за вашу искренность, какой бы она ни была несъедобной, я изложу свой взгляд на вас и вашy роль, которую вы играете здесь. Конечно же, все это будет в моей интерпретации. Так что смелее… Ну, я жду.

Неожиданно раздался очень спокойный, взвешенный голос Марка Семеновича:

– Для начала, не нукайте, пока не запрягли, так, кажется, вы изволите говорить? А что я о вас думаю? – Он замолчал на некоторое время и опять очень спокойно продолжал: – Прежде всего, вы совсем не прошмандовка, простите еще раз за столь легкомысленное слово. Вы не прошмандовка, куда ей до вас. Здесь я был не прав. Так что еще раз сердечно простите. – Он опять чуть помолчал, как бы собираясь с мыслями. А затем как из ушата вылил: – Вы хуже, вы – представитель новой формации, человек, который сформировался только сейчас, на потребу нашего невеселого времени. Человек жесткий, умный, коварный, в достижении своих целей не останавливающийся ни перед чем.

Марка Семеновича как прорвало. Он давно уже хотел поговорить хоть с кем-нибудь о том, что современным молодым людям несвойственны такие атрибуты порядочного человека, как доброта, честность и тому подобное, и теперь, кажется, нашел кому сказать об этом:

– Сейчас хлынула потоком серая, бесчувственная, наглая толпа, в основном молодых людей, которым абсолютно несвойственно чувство переживания, сочувствия и тем более сопереживания. Главное в жизни стало – деньги, положение, умение пробиться. И все остальное, что с этим связано. Особенно плохо, что это произошло сразу же, без какого-либо периода, чтобы люди могли адаптироваться к новым условиям. Что было вчера плохо или чуждо нам, сегодня стало хорошо и близко сердцу. Эта масса, как я сказал, в основном серая, малообразованная. Она просто уничтожила все приличное, что было до нее, да и нас бы подмяла под себя, сгрызла, да зубы пока не выросли. Впрочем, и мы еще что-то из себя представляем, так что пока вам не по зубам. Стариков же вы просто размазали по асфальту. А это были ваши дедушки и бабушки, люди, которые делали наше государство, да и вас, кстати, вскормили и вырастили. Думаю, что вам это так просто не пройдет. И с вами так же поступят ваши внуки и внучки, если они, конечно, не будут умнее и добрее вас.

Эльвира уже давно тоже хотела сказать свое слово, поделиться своими мыслями по этому доводу, но, видно, Марка Семеновича действительно прорвало. Но как только он замолчал, она сразу начала так же неспешно и весомо, ну, а потом и ее понесло:

– Круто забираете, Марк Семенович. А не боитесь, что и вас, как вы говорили, этот грязный и мутный поток тоже смоет?

Марк Семенович словно ждал этого вопроса, тут же с тем же напором стал отвечать:

– Нет, не боюсь, отбоялся уже, дорогая Эльвира Николаевна. Да и мы, как я уже сказал, не дураки, люди образованные и с понятиями. Как ни крути, а вы яркий представитель этого нового поколения, которому все равно – кого перешагнут и кому на что наступить – на горло, на сердце, это уже детали – главное, чтобы профит, выгода была. Да вы и с Алексеем Ивановичем так же поступите, чему здесь удивляться. Пока вам он еще нужен, то и в любовь можно поиграть, а когда используете, станет он отработанным материалом, хламом, дадите ему по одному месту и перепрыгнете на кого-нибудь другого. А чего и кого бояться или стесняться, когда все вокруг такие.

Он замолчал, как обычно в таких случаях, переживая свою несдержанность. Эльвира тоже молчала. Затем раздался его чуть виновный голос:

– Эльвира Николаевна, вы не спите?

– Нет, и не надейтесь на это. Я думаю.

Затем через минуту:

– Так вот что я хочу вам сказать. Конечно же, вы во многом правы, потому как не дурак, на то вы и два института закончили. Но послушайте и меня, я ведь тоже не дура, и образование получила совсем неплохое, но сейчас не хочу об этом говорить. Дело в том, что я ведь тоже представляю часть этой, как вы сказали, серой массы. Но я из тех, на которых сейчас стоит государство и, в конце концов, прочно держит его на своих плечах. Плохо или хорошо, но держит. Вот вы говорите, что мы стали такими, которым все равно, через кого перешагнуть. А почему мы должны сидеть и ждать, пока нам такие, как Алексей Иванович, будут лапшу вешать на уши. Да еще берут себе с этой целью в помощники таких образованных, простите, проходимцев, как вы. Если с Алексеем Ивановичем еще можно как-то бороться – у него в чердачке не шибко, особо не размахнешься, то с вами совсем не просто, вы же сами об этом говорили. По вашей теории, значит, вы должны жить хорошо, а мы, значит, так себе, как придется. Да главное, чтобы хотя бы вы не мешали жить другим. Черт с вами, живите, как хотите – живите в шикарных квартирах, имейте дачи, машины, но не мешайте нам. Так нет, вы еще пытаетесь и нас поучать, как нам нужно жить и что делать. Всем надоело слушать таких дураков, как вы. Вы ведь еще их словесное дерьмо в фантиковые бумажечки заворачиваете, чтобы нам послаще всю эту гадость было проглатывать.

– Эльвира Николаевна! – пытался что-то сказать ее оппонент, но она, похоже, разошлась уже не на шутку.

– Да что Эльвира Николаевна! Я уже 28 лет, слава Богу, на свете живу, а хорошего, пожалуй, ничего и не видала. И опять так жить? Нет, не желаю. Имейте в виду, особенно плохо люди в глубинке живут, откуда и я сама. Здесь хотя бы видимость приличия сохраняется, а там… местные пузаны, администраторы, что хотят, то и творят без какого-то даже намека на совесть. Это только когда вы из центра приезжаете, они изображают заинтересованность в судьбе народа и желание улучшить его жизнь, вспоминают тут же и демократию, и социальные принципы справедливости и прочее. И всем этим вас успокаивают, а потом давай опять терзать местных. В основном порядочных людей. Казалось, кому, как не вам, защищенным законом перед ними, помочь людям и попридержать этих скотов, ан нет, вам на это глубоко наплевать. Вам бы побыстрее настричь свои купоны и… ходу домой, в нагретые и денежные места. А нам-то уехать некуда.

Вот однажды мне все это надоело, и я решила любым способом, чего бы мне это ни стоило, перебраться сюда, в Москву. А для высокой цели все средства хороши. Как вы помните, даже для этого пришлось под девицу легкого поведения косить. А что? По-моему, неплохо получилось. Как я сказала, важна цель, она и оправдывает средства. Правда, похоже, я заигралась в эту игру, пора заканчивать с нею. А вы, наверное, подумали, попользуетесь этой дурочкой, дадите ей потом шоколадку и гуд-бай, до следующей дурочки, не так ли, Марк Семенович? A?

Марс Семенович, вздрогнул, как будто бы она узнала какую-то его тайну:

– Да, наверное, так, – оторвавшись от своих мыслей, подтвердил он.

– Вот видите, – обрадовалась Эльвира тем, что ее предположения подтвердились. – А теперь сами думайте, кто из нас в дураках остался. Одно могу сказать, только не я. Вот так. А вам хотелось и далее так же спокойненько жить – пихать в наши неразумные головы все, что хотели, да еще и попользоваться нами не забывали бы. Вот поэтому мне это все до чертиков надоело, и стало абсолютно наплевать, с кем быть и с кем спать, главное, чтобы от этого толк получился. Или, как вы удачно сказали, был профит. Вот и с Алексеем Ивановичем так. Вы согласны со мной?

– Да, в общем, – совсем сник Марк Семенович.

– Ну, вот видите, не такие уж мы дураки, как это вы себе представляли. Я бы и с вами переспала, и скажу откровенно, не без удовольствия. Но что мне от вас? Одна головная боль. А я, признаюсь вам, хочу гораздо большего от этой жизни. И я большего достигну, чего бы мне это ни стоило.

Марк Семенович улыбнулся, хотя это и не видно было в темноте, но почувствовалось по интонации голоса.

– Вы прямо мои мысли читаете, один к одному. Я не ошибся, но позвольте мне задать вам, может быть, не совсем тактичный вопрос, коль мы говорим, что называется, без границ и условностей. Вы позволите?

– Давайте, ведь мы договорились.

– Так вот. Все, о чем вы сейчас говорили, мне абсолютно понятно. Пожалуй, я бы мог закончить любой ваш монолог. Вопрос один. Скажите мне, если, конечно, захотите, зачем вам нужно было с руководителем хозяйства…

Он замялся, даже в темноте, казалось, было видно, что он смущается, говоря эти слова.

– Что вы имеете в виду? – удивленно спросила Эльвира.

– Ну, как же, именно то и имею в виду.

Вообще-то, сейчас Марк Семенович уже сожалел о заданном вопросе, и не только потому, что он в действительности был нескромен, но и потому, что, будучи тайно влюблен в Эльвиру, ее связь с Алексеем Ивановичем он еще как-то, с горем пополам, пережил и отнесся к ней, как к уже свершившемуся делу. Но руководитель хозяйства – это уже был явный перебор.

Эльвира слегка замялась;

– Хм, а вы у нас, оказывается, наблюдательный, Марк Семенович. Ну, что ж, похвально, эта ваша черта нам пригодится в дальнейшей нашей совместной работе. Но прежде чем я отвечу на ваш нескромный вопрос, я еще раз повторю вам, чтобы потом не было ненужных вопросов. Запомните, Марк Семенович, я хочу большего… и я это большее – получу, чего бы мне это ни стоило. Даже, как вы говорите, если для этого понадобится переступить или наступить на кого-то или на что-то, не сомневайтесь. И вы не совсем правы, когда вы говорите, что нами движет только прагматизм. Ничего подобного. Осталось еще и то хорошее, что держит нас в этом мире. Но это хорошее так глубоко завалено всей этой дрянью, накиданной вашими предшественниками, а теперь добавленной еще и вами, что… – Эльвира задумалась. – Ну, да что там говорить, речь сейчас идет не о том, а о руководителе совхоза, я правильно вас понимаю?

Марк Семенович ничего не ответил. Да Эльвира и не ждала его ответа.

– Так вот, – начала она, – этот руководитель хозяйства прямо вылитый мой Федька. Был у меня жених, любила я его, не помня себя. Ну, и что? Да ничего хорошего. Погиб он при исполнении служебных обязанностей в этой вашей вонючей Чечне. Сколько молодых ребят положили, а что толку, один пшик. Вон, смотрите, американцы целую страну завоевали – Афганистан, а погибло-то всего-навсего десяток солдат, да и в Ираке при завоевании – горстка погибла, это потом уже партизаны им покоя не дали. А у нас мужиков в деревне, приличных, я имею в виду, раз-два и обчелся. Вот и досталось мне куковать одной, да с такими мужиками, как ваш Алексей Иванович, миловаться.

Она замолчала, вспоминая прошлое.

Федор был старше ее на два года. И когда Эльвира заканчивала десятилетку, ему пришло время идти в армию. С выпускного вечера они сбежали на свое любимое место, на лужайку возле реки, здесь же встретили рассвет.

Когда ей было особенно хорошо, она спросила его:

– Федя, ведь мы с тобою условились: после моего окончания школы стать мужем и женой, разве ты забыл о нашем разговоре?

Она думала, что он обрадуется этому, но получилось совершенно наоборот – он весь сжался, опустил голову и тихо сказал:

– Я все помню, Эльвира, но…

– И что но?… – удивленно спросила Эльвира.

– Я завтра ухожу в армию.

Он еще что-то ей говорил, прижав к себе, но она уже его не слушала. В голове стучала только последняя его фраза:

– Сначала сборный тренировочный лагерь, а потом – Чечня.

Она помнила, как оттолкнула его, вскочила на ноги, закричала:

– Почему ты только сейчас мне об этом сказал? Как ты мог?

Помнила, как влепила ему пощечину, хотя раньше никогда подобного не было в их отношениях. Она вырвалась, пыталась бежать от него, но он догнал ее, крепко обнял:

– Успокойся, глупенькая, я не хотел тебя пугать, ведь у тебя были экзамены.

– А сейчас что же? – уже не помня себя, прокричала она.

– Сейчас ты их сдала, и я тебе говорю, – очень спокойно сказал Федор и улыбнулся.

Она обняла его:

– Но как же завтра, Феденька, – расплакалась она, – хотя послезавтра… или хотя бы… я же должна с тобой побыть, я тебя, может быть, еще долго не увижу.

О смерти, конечно, тогда разговора не вели – они были молоды, любили друг друга и, как все молодые, не сомневались, что это их не коснется никогда.

Когда страсти немного поутихли, она обняла его и сказала:

– Феденька, я хочу тебе что-то сказать на ушко.

Он покорно прижался к ней.

– Я тебя очень люблю и хочу от тебя иметь ребеночка. Пусть хоть частичка твоя останется со мною, мне будет легче ждать тебя.

Он отстранил ее от себя:

– Нет, Эльвира, это война. Жди, я обязательно вернусь, у нас с тобою все впереди.

Видя, что она еще что-то хочет сказать, он прикрыл ей ладошкой рот, сказав:

– Все, Эльвира, на этом закончим, а сейчас пойдем ко мне домой, там собрались родственники, друзья, я всех пригласил на утро. Все ждут нас, я им сказал, что ты – моя жена.

Дальше для Эльвиры все было, как в тумане – родственники, друзья, родители, все поздравляли их, целовали и… плакали.

А потом… грузовик. Федор, очень пьяный, раньше он никогда не пил, таким она его не видела никогда, с трудом забрался на грузовик, ребята его обняли. Потом… потом грузовик тронулся, а Эльвира еще долго бежала за ним, что-то кричала, махала руками, пока машина не исчезла за поворотом, и с нею навсегда исчез и Федор.

Вначале письма приходили регулярно – один, два раза в месяц, потом пошли уже из Чечни – все реже и реже. А потом от него долго не было вестей. А потом… потом ее пригласили город в райвоенкомат. Седой полковник что-то долго говорил, отводя свой взгляд в сторону. Она единственное поняла – СОБОЛЕЗНОВАНИЕ – какое-то несуразное и дикое слово. Полковник это слово повторил несколько paз, а в конце вложил ей в руку маленькую коробочку с орденом. И опять ей в память врезалось только слово «посмертно», больше она уже ничего не помнила.

Федора привезли через десять дней, даже не его, а то, что осталось, – в закрытом цинковом гробу.

А потом… потом она ничего не помнила, и опять была только тоска, тоска. Потом она поступила в техникум народного хозяйства, почему-то стала парикмахершей. Это с ее способностями и знаниями. Ей Петров, ее учитель, предсказывал большое будущее. Но все получилось совсем не так. Она не сломалась, нашла в себе силы и стала жить, просто жить. Может быть, чаще стала думать о жизни – зачем она и как много несправедливости в ней. Видя, что происходит в городе, в ее родной деревне, она все чаще задумывалась: почему от нее ничего не зависит в этой жизни, хотя везде, по радио, телевидению только и говорили об этом.

Потеря Федора сделала ее злее, что ли, упорнее в достижении своих целей. К тому же она стала полагаться только на свои силы. Но что можно было сделать в ее городе? Ничего. И тогда она решила: во что бы то ни стало надо пробираться в Москву. Она была уверена, что от нее, Эльвиры, должно хоть что-то зависеть в этом государстве. И если в нем что-то не так, надо искать причину в столице, решила она для себя.

А несчастья сыпались, как из злого рога изобилия – умер отец, потом мать. И все это нужно было выстоять, пережить. В городе, куда Эльвира окончательно перебралась, она работала парикмахершей в дорогом салоне. Их много развелось в последнее время. А в деревню она приезжала только периодически, и то только, чтобы повидаться со своими любимыми учителями, мужем и женой Петровыми. Многие из ее одноклассников и знакомых хорошо пристроились в жизни, они подсмеивались над ее специальностью. Тогда же к ней стал приставать известный в городе бандит Гриша. В последнее время он ей вообще не давал прохода. Встречая на улице, он задавал ей один и тот же вопрос:

– Ну что, девочка, когда же мы совершим с тобою первородный грех?

Причем он это говорил громко, в присутствии своих дружков или просто случайных людей, абсолютно не стесняясь, да и, по правде говоря, плюя на окружающих. Она старалась не обращать на него внимания. А про себя думала:

«Был бы Федя живой, он бы ему показал».

Все это тянулось где-то около полугода и закончилось в конце концов плохо.

Однажды вечером, не дождавшись попутки, чтобы ехать в деревню, она повернула опять в город. Дорога ей было хорошо знакома, все детство и юность она по ней топала. Однако место было нелюдное и до города надо было пройти около километра. Ее догнал джип. За рулем сидел тот самый Гриша в сильном подпитии, а с ним еще трое ребят. Он остановился возле нее, открыл дверь, пригласил ее:

– Садись, подвезу, что грязь-то месить.

Она поблагодарила, отказалась. Машина отъехала вперед и встала.

Когда она проходила мимо нее, из машины выскочили те трое, затащили ее в машину, связали, заткнули рот. После чего развернулись и поехали в сторону ее деревни. Этот ублюдок Гриша сказал:

– Чтоб добираться до дома нетрудно было.

На опушке леса, рядом с деревней ее вытащили из машины. Двое держали, а эта сволочь насиловал ее. А когда закончил свое мерзкое дело, заржал:

– Ну, вот, а ты боялась…

Только один из этих мерзавцев отказался прикасаться к ней. Остальные… А Федька-то оказался импотентом!

Неделю она не выходила из дома. Петровы ежедневно навещали ее и, очевидно, догадывались, в чем здесь дело. Слух прошел по деревне, что она как будто бы спуталась с бандитом Гришкой из города. Да и он сюда приезжал до этого случая, но Эльвира не пускала его в дом, и он уезжал ни с чем.

Как-то, когда она уже отошла от произошедшего с ней, зашел Петров и сказал ей:

– Уезжай отсюда, покоя тебе не даст эта погань.

Через неделю она собралась, продала дом, распрощалась со всеми, сходила к Феде на могилку. Особенно ей жалко было расставаться с Петровыми, привыкла она к ним, всегда они ей помогали, чем могли. Распрощалась и уехала в город. В городе нашла Григория, он обычно ошивался в Доме офицеров, сейчас это называлось ночным клубом, вместе с казино. Как обычно, он сидел в компании молодых ребят и девушек. Он искренне обрадовался ее приходу и с усмешкой спросил:

– Нy что, отошла? Дело обычное, все это переживают.

После чего пригласил ее к столу. Она села, улыбнулась всем. Сделала вид, что она действительно все забыла. Он был необычайно щедр, она продолжала улыбаться, и всем казалось, что она счастлива…

В конце вечера попросила его отвезти к ней в деревню. А на ушко ему прошептала:

– Хочу, чтобы ты был один, хочется еще раз вспомнить все, как было… Но сейчас у меня одно маленькое дельце.

Договорились встретиться с ним у автобусной остановки за городом, где она обычно ждала попутку до своей деревни. Эльвира сходила на вокзал, купила билет на поезд до Москвы, затем зашла в хозмаг, где попросила найти ей нож, которым скопят поросенка. Продавец долго искал, но ничего подходящего не нашел, но протянул ей что-то подобное садовому ножу и с любопытством спросил:

– Сами будете делать, девушка, или помочь?

Эльвира была в хорошем настроении, она ему улыбнулась своею неотразимою улыбкой, сказав:

– Сама справлюсь, жаль только, что любимый хряк.

Продавец улыбнулся и с любопытством посмотрел на нее:

– Какая вы жестокая, девушка.

– Такая уж, – тоже с улыбкой ответила она.

Когда она пришла на встречу, машина уже ждала ее. Он, конечно же, предположил, что они с нею поедут к ней в деревню и там заночуют. Однако Эльвира, изобразив страсть, игриво пригласила исполнить любовь здесь же, сказав:

– Я хочу в машине, мне нравится романтика в любви.

Он сразу же полез к ней, и как только обнажил свои причиндалы, она чиркнула по ним припасенным ножом и сразу же в дверь. Тот взревел действительно как недорезанный хряк, выскочил из машины, пытаясь ее догнать. Но, увидев потоки крови, зажал руками то, что осталось, быстро сел в машину и погнал в больницу. Последняя фраза, которую услышала Эльвира, была:

– Ну, погоди, сука, мы с тобою еще поквитаемся.

Слава Богу, больше она его не видела. Узнав, что в городе принимает московский депутат, она решила искать защиты у него. Но депутат Расшумелов был под градусом, это ее не удивило: как же – из Москвы. Поэтому она не стала ничего рассказывать о том, что произошло. Ну, а что было потом, вы уже знаете. В этот же день они улетели в Москву.

Все это Эльвира рассказала, как на исповеди, честно, без лукавства. Марк Семенович внимательно слушал, ни разу не перебив ее. Они оба замолчали. Первая начала Эльвира:

– А вы знаете, после последних побед Алексея Ивановича на животноводческом поприще я даже как-то зауважала его, как бы к нему прониклась. Все-таки деловой он мужик, труженик, с крестьянской сметкой, не то что все остальные…

– А я? – поинтересовался Марк Семенович.

– Да и вы тоже, просто никто из вас не занимается своим делом. Все мы вечно куда-нибудь лезем, – подытожила она, – может быть, от того, что всем уже надоели эти современные дураки, которые нами помыкают, да и… – Она неожиданно остановилась: – Все, уже рассвет; всем спать, завтра нас ожидают еще большие дела, не надо расслабляться. – Затем последовала пауза, после чего Эльвира неожиданно сказала: – А вы очень симпатичный и очень искренний человек, спасибо вам за все.

Последнюю фразу она сказана, уже еле шевеля губами, мягко входя в царство Морфея.

Утром, часов в двенадцать, когда все еще спали, раздался звонок мобильника Марка Семеновича. Дабы не разбудить остальных, он вышел в коридор, плотно закрыв за собою дверь. Еще не отойдя от сна, он чуть заспанным голосом просипел в трубку:

– Доброе утро. Это я, Марк Семенович, здравствуйте, Виктор Андреевич.

Бабарыкин жизнерадостным голосом:

– Ну, вы молодцы, ребята, хорошо поработали. Здесь, в Думе, все только о вас говорят, здорово вы их там разложили, особенно этого – худосочного.

Он заливисто засмеялся.

– Ну, молодцы, ничего не скажешь…

– Позвать Алексея Ивановича? – приостановил его Марк Семенович.

– Нет-нет, пусть отдыхает, утомился, наверное, вчера. Да, ты это ему скажи, председатель звонил, возможно, захочет сегодня увидеться с ним, очень тепло об Алеше говорил. Передай ему привет и скажи: я рад за него и дружбе с ним, передай обязательно, не забудь. До свидания.

– До свидания.

Марк Семенович выключил телефон и тихо вошел в комнату, мягко ступая возле спящей Эльвиры. Остановился, поправил сползшее одеяло, думая про себя:

«Это же надо, и года не прошло, как стал опять лучшим другом. И как это у них так все просто получается, без всяких церемоний. Только еще вчера по стене размазывал, а сегодня – лучший друг. Да-а-а».

Он опять улегся на диване, пытаясь все-таки решить вопрос: уйти ему с этой работы или… Его размышления были прерваны всегдашним громовым:

– Марк Семенович! Где ты? Куда запропастился?

– Да здесь я, куда мне деваться, в самом деле, – проворчал он, стараясь говорить как можно тише.

Однако проснулась и Эльвира.

– Доброе утро, Марк Семенович.

Это она сказала тоже очень тихо.

– Ну, что, начался день, и опять все по-новому?

– Да и я вот тоже об этом, – продолжал он обдумывать свой уход с работы. – Наверное, подам сегодня заявление об уходе, надоело все до чертиков, – с грустью в голосе проговорил он.

– Ну вот, вы опять за старое, – вздохнула Эльвира, – не говорите ерунды, и даже не думайте об этом. Нам с вами отступать некуда, за нами Россия, будем добиваться своего.

Она сладко потянулась.

– Вы со своей интеллигентностью и знанием языков, а я – со всем остальным, чем меня Господь не обошел. А вместе у нас получится сильнейший тандем, локомотив, можно сказать. Все пробьем, любые преграды сметем. Так что не смейте даже думать об этом.

Из спальни послышалось недовольное ворчание шефа:

– Копается, понимаешь, как барышня на выданье.

Марк Семенович пытался еще что-то сказать, но Эльвира замахала рукой:

– Все, все, идите, а то он опять начнет ко мне приставать.

Марк Семенович вздохнул, нехотя направился к двери, вошел в спальню:

– Доброе утро, Алексей Иванович.

– Доброе, – ответил тот, – ну, что там на белом свете деется? Рассказывай, друг ситный, наверное, уже звонил Бабарыкин? Ну, что, утерся? – спросил он жизнерадостным голосом.

– Похоже, что утерся, – довольным голосом сообщил Марк Семенович, – просил передать, что он гордится дружбой с вами, а если быть точным, то он сказал, с Алешей, то есть опять-таки с вами, получается.

– Ты смотри-ка, вот прохиндей, и здесь увернулся. Значит, и до них уже дошло.

– Дошло. Разговоры в Думе только об этом. Председатель уже звонил ему сегодня, хорошо о вас говорил. Бабарыкин сказал, что, может, сегодня он захочет с вами поговорить.

– Вот как? Ну, завертелась, закружилась карусель. Теперь держись, толстозадый Бабарыкин, я тебе еще припомню. Будешь ты у меня по регионам скакать, как козел по огороду, тогда поймешь, почем фунт лиха, понимаете, а то…

Марк Семенович, помня доброе к нему отношение Бабарыкина, попытался было урезонить его:

– Да вы не серчайте на него, Алексей Иванович. Работа у него такая, должен прижимать подчиненных.

Но это, наоборот, как за живое задело Алексея Ивановича. Его прямо понесло, как в мутном потоке:

– Что? Должен? Дорогой мой, он всегда должен помнить основной закон нашего государства – сегодня ты пахан, а завтра, возможно, и шестерить придется, так что, пожалуйста, не защищай его, все равно урою я этого Бабарыкина.

Марк Семенович тяжело вздохнул:

– Ну, вот, вы прямо с утра уже начинаете накручивать какие-то зэковские обороты.

Алексей Иванович почувствовал себя неловко и начал оправдываться:

– Да это вовсе не я, так мой сосед по даче говорит, я его цитирую. А что ты хотел, у нас сейчас в стране все перемешалось, не поймешь, who is who, и, главное, где. У меня вот, к примеру, сосед по даче – бандит, а я – депутат Государственной Думы. И все вокруг знают об этом. Так вот, случись что-нибудь, люди идут к нему. Не ко мне, заметь, как это должно бы быть, к депутату. Он все и решает.

Чуть помолчав, спохватился:

– Ну, да ладно об этом, надоело, честное слово. Как там Эльвира Николаевна? Я вчера ничего, не приставал, не ругался, вел себя прилично? – перечислил он весь свой джентльменский набор.

– Да, в общем-то, ничего… терпимо.

– Пойду посмотрю, как она там, пожелаю доброго утра.

Он встал, стал разминать руки, жалуясь:

– Ты знаешь, у меня после вчерашнего доения руки ломит, сил нет. Как бедные доярки живут, не понимаю, вот жизнь им досталась.

– Да, тяжело им приходится, беднягам, – согласился с ним Марк Семенович.

– Ха-ха-ха, – неожиданно раскатисто рассмеялся Алексей Иванович, – зато у моего теперь уже закадычного друга, Шпееровича, наверное, голова сейчас раскалывается после вчерашнего битья ее хвостом. – Он опять ехидно засмеялся. – Ну, я пошел.

Он вошел в гостиную на цыпочках и, как прежде, стал приближаться к ней. Эльвира, похоже, на сей раз действительно крепко спала. Подошел к ней совсем близко и собрался уже прокукарекать или пролаять для смеха, как это делала она сама в прошлый раз. Но неожиданно он был сражен на месте таким громогласным рыком, что, как и прежде, в испуге отпрянул от нее и так же завалился на стул и по нему сполз на пол, и так же, как тогда, проговорил что-то невразумительное себе под нос.

Эльвиру это сильно развеселило, она громко рассмеялась.

– Какой же вы у нас, в самом деле, пугливый, честное слово, Алексей Иванович.

– Да что вы, Господи, в самом деле, ну разве так можно? Ведь так недолго и инфаркт схлопотать.

Эльвира продолжала заразительно смеяться.

– Так что же вы себя не бережете, подкрадываетесь, понимаете, напугать собирались бедную женщину.

– Да я ведь всего-то хотел сказать вам кукареку и пожелать доброго утра.

– Да что вы? – искренне удивилась Эльвира. – А я было подумала, что вы собираетесь покуситься на честь и достоинство своего преданного секретаря.

Он еще что-то проворчал, а потом неожиданно торжественно сообщил:

– Помощника, Эльвира Николаевна, я вам обещаю, сегодня вы получите назначение на этот пост. А покушаться на вас я вовсе не собирался. Вам показалось.

– Ну, вот и правильно, одобряем. А в связи с тем, что сегодня я получаю официальное место, имею честь сообщить вам, что наши отношения с этого дня переходят в совершенно иные плоскостные и глубинные измерения. Марк Семенович! – тут же прокричала она, – идите к нам, я хочу сделать срочное официальное заявление.

Вышел из спальни как всегда озабоченный Марк Семенович, сделав вид, что не заметил, в каком несуразном положении находится его шеф на полу.

– Да, Эльвира Николаевна, вы меня вызывали? – обратился он к ней.

Алексей Иванович попытался было самостоятельно подняться, но опять соскользнул туда же, на пол. И, уже не сдерживаясь, прорычал в сторону помощника.

– Да что же вы, в самом деле, неужели не видите, в каком несуразном положении я нахожусь, помогите же мне встать, черт вас побери! – он протянул ему руку.

– Всем сохранять приобретенное положение, – неожиданно скомандовала Эльвира. – Иначе я утеряю мысль. Итак, к черту всякую дипломатию.

Она махнула рукой, как отрубила что-то ненужное.

– Итак, наши отношения, Алексей Иванович, из черт-те каких переходят в русло нормальных, рабочих. Иначе нам не решить стоящих перед нами проблем, а их, я уверяю, предостаточно, поверьте мне.

– Но как же, Эльвира, это невозможно, – пытался подняться уже с помощью Марка Семеновича, крепко ухватившись за его руку. – Я так не могу, как раз только сегодня я собирался сделать вам официальное предложение, спросите у Марка.

– Да что вы говорите? Это действительно так, Марк Семенович? – с удивлением спросила Эльвира.

– Да, это так, – повернувшись к ней, изъяв при этом свою руку из руки Алексея Ивановича, подтвердил тот без энтузиазма.

Алексей Иванович уже было стал подниматься, опять с грохотом приземлился на пол, причем на сей раз с полного маху, без всякого скольжения по стулу, больно ударившись копчиком. Он взвыл и, как полагается в таких случаях, грубо выругался. Ну а Марк Семенович, абсолютно не обращая внимания на своего шефа, продолжил:

– Вы знаете, мне это сейчас уже абсолютно все равно… вот мое заявление об уходе.

Он протянул Алексею Ивановичу бумагу, даже не посмотрев в его сторону.

– Вот, пожалуйста, завизируйте.

Эльвира вместе с Алексеем Ивановичем в один голос потребовали:

– Прекратить!

Алексей Иванович – тут же Эльвире.

– И вы прекратите, и сейчас же вернитесь в лоно наших прежних отношений.

Эльвира с Марком Семеновичем воскликнули одновременно:

– Это невозможно!

Возникла путаница. Все стали говорить, не слушая друг друга. И это продолжалось бы, наверное, еще долго, если бы Эльвира, как и всегда в таких случаях, не взяла инициативу на себя. Она командным голосом приказала:

– Всем прекратить балаган и слушать меня. Вы, Марк Семенович, возвращаетесь в лоно своей партии, под мудрое руководство вашего шефа. А с вашим заявлением, – она выхватила листок бумаги из его рук, – мы поступим вот так. – Она начала с остервенением рвать его на мелкие кусочки. – И забудьте ваши заблуждения на этот счет. У нас с вами еще очень много дел не сделано, и основное: мы должны двигать нашего глубокоуважаемого… – при этом она, улыбнувшись, посмотрела на Алексея Ивановича. – А вы, Алексей Иванович, забудьте, что у нас с вами когда-то было. Ничего не было, это был только сон. Все силы – на карьеру, и никаких неформальных отношений со штатом, я этого не потерплю. – Она шутливо погрозила ему пальчиком. – И возвращайтесь домой к своей Марье Ивановне. Она у вас – очень хороший человек. А я займусь вплотную вместе с Марком Семеновичем вашей, а значит, и нашей карьерой. Все решено и, надеюсь, обойдемся без комментариев.

– Но, Эльвира Николаевна, – попытался еще что-то сказать Алексей Иванович, – я уже не могу без…

– Все, – решительно заявила Эльвира, – это решение окончательное и обжалованию не подлежит. Мы друг другу больше нужны как сотрудники, если хотите, как сообщники, а не любовники. Решение мною принято, и я больше не намерена ничего повторять, учтите, пожалуйста, это.

Она обратилась к Марку Семеновичу.

– Какие у нас сегодня планы?

Он тяжело вздохнул.

– Сегодня звонил Бабарыкин.

– Я уже слышала об этом, – она защелкала пальцами, как его… – вспоминая, как его зовут, – ну, этот…

– Толстожопый, – не сдержавшись, с радостью выпалил Алексей Иванович.

– Пусть так, если вам того хочется. И что же он хотел?

– Он, – продолжал Марк Семенович, – просил Алексея Ивановича сегодня встретиться со спонсорами. А вернее, об этом просил сам председатель.

– Вот видите, сам председатель вас уже просит, – заметила Эльвира, – у вас начинаются очень серьезные дела, ваши акции выросли, если сам председатель просит. Вы заметили, не приказывает, а просит. И все это благодаря разумной, продуманной политике, которую мы с вами проводим. Вы договаривайтесь о встрече, а у меня сегодня своя встреча с французом. Надо проследить все самостоятельно, что они там наснимали и намонтировали. Завтра во Франции, а сегодня уже, возможно, и здесь, в посольстве, они планируют показ снятого фильма. Там в главной роли вы, Алексей Иванович, так что, вы понимаете, все должно быть на высшем уровне и без каких-либо ошибок. Иначе вам и нам удачи не видать, глубокоуважаемый мой шеф.

– Что-то уж больно скор твой француз, чтобы за сутки сделать целый фильм, откуда такая прыть?

– Все очень просто, здесь пахнет большими деньгами, он мне сам об этом сказал. А в таких случаях они работают скоро.

Алексей Иванович ненадолго задумался, потом, сделав начальственное выражение лица, неожиданно для присутствующих произнес:

– Это все, конечно, хорошо, Эльвира Николаевна. Делайте свои дела, никто не возражает по этому поводу. Но тем не менее вы должны быть на сегодняшней встрече со спонсорами, дело ничуть не менее ответственное. – Это он сказал в несвойственной ему манере общения с Эльвирой – строгой начальственной форме.

«Так-так, – подумал про себя как всегда наблюдательный Марк Семенович, – у нашего Ромео любовный пыл, по-моему, стихает и место уступает банальной страсти – жажде власти».

Это свое умозаключение он, как видите, почти облек в стихотворную форму, что вызвало у него самого улыбку на лице.

Эльвира тоже обратила внимание на строгость и начальственность тона Алексея Ивановича, но это у нее почему-то не вызвало злобы или недовольства. Она, как обычно в таких случаях, не стала кочевряжиться, а просто вытянулась по стойке смирно и, отдав честь, произнесла:

– Слушаюсь, господин всенародный избранник.

– Ну, что вы, – засмущался Алексей Иванович, – я просто… я просто прошу вас.

– Просьба начальника – приказ для подчиненного, – в том же духе, опять по-военному, отрапортовала она. – Ровно в восемь я буду на месте.

Вам, может быть, смешно, но в результате этого обещания важное дело было испорчено, что впоследствии им принесло много всяких и разных неприятностей и проблем.

Когда просмотр фильма во французском посольстве подходил к концу, Эльвира уже больше смотрела на часы, нежели на экран. А заключительную часть, где Алексей Иванович, как вы помните, по ее настоянию очень хорошо говорил о президенте (прямо панегирик), вообще не успела посмотреть, полностью положившись на профессионализм необычайно обаятельного и обходительного директора центра, с которым она за время их совместной работы успела сдружиться. И несмотря на то, что обаятельность директора и переливалась через край, ровно в половине шестого Эльвира вылетела из посольства, как пуля из ружья. Ну а к чему это привело, увидите сами в последующем нашем повествовании.