Я - Джеки Чан

ПРОРЫВ

Так я впервые в жизни остался один - и ни от кого не зависел. Мне исполнилось семнадцать лет, я был в расцвете юности и исполнился решимости добиться успеха, имени и, быть может, даже славы в диком и прекрасном городе Гонконге. Однако сначала мне нужно было покончить с кое-какими незавершенными делами.

Дело в том, что, задумав уйти из школы, я позвонил родителям и сообщил им, что срок десятилетнего договора с Учителем скоро подходит к концу. Отец тут же сказал, что мне следует приехать к ним с мамой в Австралию.

Но я всю жизнь провел под присмотром взрослых и не собирался упускать возможность поднять немного шума.

- Кон Сан, тебе здесь понравится, - сказал отец. Его хриплый голос прерывался статическим шумом международной связи. - Я уверен, что смогу устроить тебя на работу, и, разумеется, ты поживешь с нами, пока не сможешь снять квартиру.

- Я тебя совсем не слышу, папа, - сказал я, хотя расслышал его слова вполне ясно.

- Кон Сан? - Он повысил голос. Я отодвинул трубку от уха и поморщился.

- Папа, я не приеду.

- Связь плохая. Мне показалось, ты сказал, что не собираешься приезжать.

- Не собираюсь.

- Нет, ты приедешь, - настаивал он знакомым жестким тоном. - Срок договора истекает, оперных трупп уже почти не осталось, а ты уже достаточно взрослый, чтобы заработать себе на жизнь. Здесь, в Австралии, очень много рабочих мест и хороших возможностей.

- Я уже устроился на работу, папа, - возразил я. - Я снимаюсь в кино. Я - каскадер.

- И сколько, по-твоему, ты сможешь заработать, снимаясь в кино? - спросил он.

Я понял, что не имею об этом ни малейшего представления. Прежде все гонорары за наши съемки получал сам Учитель, а тех денег, которые доставались нам, едва хватало на лакомства. Смогу ли я прожить на заработок каскадера? Быть может, это чистое безумие?

- Ты не продержишься, - сказал отец, прервав мои размышления.

Ничто не придавало мне больше решительности, чем чьи-то слова о том, что что-то является невозможным.

- Разумеется, я прекрасно справлюсь, папа! - сказал я. - Честно говоря...

Я запнулся, так как меня вдруг осенило: теперь я в точности знал, что именно сможет заставить моего отца смириться с тем, что я останусь здесь если я действительно этого хотел. А я этого хотел. Хотел ли?

- Честно говоря, я хочу остаться в Гонконге, потому что уже подписал контракт с одной киностудией. Я буду работать на них. По контракту, повторил я.

На другом конце провода воцарилось молчание. Я уже говорил, что мой отец был родом из Шаньдуна, а жители этой местности славятся двумя качествами: они всегда бесстрашно встречают смерть и никогда не нарушают своих обещаний. Контракт - и даже устный договор - был нерушимым, каким бы несправедливым он ни оказался, какую бы цену за это ни пришлось заплатить. Именно поэтому отец не забирал меня из школы, хотя у него уже давно хватало средств, чтобы увезти меня в Австралию. Что бы со мной ни случилось - даже если бы я покалечился, - я был обречен на пребывание в школе согласно тому договору с Учителем, который подписал мой отец. А если бы я убежал и каким-то чудом добрался к нему в Австралию, он просто убил бы меня. Ни один сын Шаньдуна не достоин жизни после такого унижения, и ни один отец не вынес бы подобного проявления трусости со стороны своего сына.

Итак, если у меня есть контракт, мне нельзя уезжать. Я обязан выполнять условия своего соглашения.

- На какой срок ты подписал контракт, Кон Сан? - спросил отец после долгой паузы.

Я выпалил первое, что пришло в голову: - На два года, папа.

- И где ты будешь жить эти два года?

- Я... э-э-э...

Он меня поймал. Я не мог оставаться в школе, да и к тому же при таком массовом уходе учеников школа вряд ли просуществует долго. Мы часто слышали, как Учитель рассуждает о возможности уехать из Гонконга и начать все заново в каком-нибудь настолько отсталом в культурном отношении месте, где еще ничего не знают о китайской опере, - к примеру, в Лос-Анджелесе.

- Кон Сан, нарушение уже подписанного соглашения стало бы постыдным, - сказал отец. - Однако еще позорнее будет, если моему сыну придется ночевать на улице.

Я понимал это. Он собирался потребовать, чтобы я расстался с Гонконгом и со своим последним шансом на свободу.

- Я думаю, - продолжал он, - у меня нет иного выбора: я куплю тебе квартиру.

- Но, папа, если я уеду в Австралию, то... - Тут я задумался о том, что он только что прокричал сквозь помехи. - Прошу прощения, связь очень плохая... Мне показалось, ты только что сказал, что собираешься купить мне квартиру?

- Точно, - подтвердил он.

- Не надо!

- Не спорь, - сказал он, и я мог бы поклясться, что он улыбался. Можешь считать это подарком в честь окончания школы.

Итак, в тот день, когда я окончательно покинул стены Академии, мне было куда пойти: у меня была собственная квартира, Она была крошечной и не очень уютной, но моей - и это был мой дом. Мой первый собственный дом, ведь я всю жизнь провел в чужих домах и, живя под их крышей, подчинялся чужим правилам. Однако я был царем своей маленькой квартирки на семнадцатом этаже по улице Ксин Пу Чжиан: теперь я мог и ложиться, и вставать когда захочу.

Эта квартира обошлась отцу в сорок тысяч долларов гонконгскими деньгами - в то время такая сумма была для него огромной. Это был лучший подарок, какой он когда-либо мне сделал, и я никогда не забуду этой щедрости.

Я до сих пор остаюсь владельцем этой квартиры. Я подумывал о том, не продать ли ее, но отец сказал, что в этой квартире, должно быть, очень сильный Фэн-шуй, так как с тех пор, как я поселился здесь, мне очень везло. Может быть, он прав, но я не очень сентиментальный или суеверный человек. Я передумал продавать эту квартиру, и все же пригласил агента по продаже недвижимости, чтобы оценить ее. Мне сказали, что я могу выручить за нее более трех миллионов гонконгских долларов. Можете представить себе, как изменился Гонконг за последние три десятилетия!

Прежде всего, жизнь там стала намного дороже.