Я жил в суровый век

Так на пороге смерти спокойно стояли они.

И все они жизни отдали в эти великие дни.

Они основали партию среди небывалых невзгод,

Где никто ничего не просит, но каждый сам отдает,

Из братства последнего часа они в этот мир войдут.

Но их возвратят в могилу и нагло их оттолкнут,

Может быть, даже сердце, которое их любило,

В жизни того не потерпит, что понято павшими было.

Землю очистят от мертвых, ею снова начнут торговать.

Все низкое вызовут к жизни и объявят «высоким» опять.

Забудут громкие клятвы, могилы борцов осквернят.

(Одна эта мысль способна убить, словно пуля и яд!)

О, гордое сердце людское! О, бедное сердце людское,

Готовое так охотно себя за другого отдать!

Как много ты претерпело, как долго ты не умело,

Бедное сердце людское, величье свое осознать!

Но только сегодня, сердце, должно хватить твоих сил —

Мы не имеем права пред святостью этих могил

Забыть о тех, кто был первым в борьбе за спасение родины,

И мы никогда не забудем, за что ими жизни отданы…

Чист и неприкосновенен воздух над головой.

Назвать одного — это как бы нарушить их вечный покой.

Но мы их помним и знаем, всей жизнью своей подтвердим,

Что — да! Такова наша родина! Вечная слава им.[2]