Я, опять я и еще раз я

4

Ева заглянула в отдел электронного сыска, где детективы одевались скорее как завсегдатаи элитных клубов или кинозвезды, а не как слуги общества. Здесь были в ходу супермодные одежки, разноцветные волосы и самая немыслимая бижутерия.

Детективы не сидели за столами, а расхаживали по «загону» в наушниках, раскачиваясь в такт музыке и даже пританцовывая, что-то бормотали в микрофоны-петельки или набирали непонятные кодированные команды на ручных пультах. Те немногие, что работали за столами или в отдельных кабинках, казалось, не замечали постоянного гула голосов, пощелкивания и гудения механизмов.

«Как потревоженный улей», — подумала Ева. Она точно знала, что сошла бы с ума, доведись ей отдежурить хоть одну смену в электронном отделе.

Но Фини, которого она считала самым уравновешенным и разумным из всех знакомых ей полицейских, прямо-таки расцветал в этом сумасшедшем доме. Он сидел за своим столом и пил кофе, не прекращая работу. «Хорошо, что есть человек, на которого всегда можно положиться», — подумала Ева, входя в кабинет. Фини был так поглощен работой, что она успела обогнуть стол и взглянуть через его плечо на экран компьютера, прежде чем он ее заметил.

— Это не работа! — воскликнула пораженная Ева.

— Нет, работа. Закрыть…

Без всяких церемоний Ева зажала ему рот рукой, не давая закрыть программу голосовой командой.

— Это не симулятор и не реконструкция места преступления. — Фини что-то глухо промычал ей в ладонь. — Это игра. «Полицейские и воры». У Рорка такая есть.

Он наконец оттолкнул ее руку и взглянул на нее с видом оскорбленного достоинства.

— Да, это игра. Но она тренирует координацию, рефлексы и познавательные навыки. Помогает мне держаться в форме.

— Не вешай мне лапшу на уши, Финн!

— Закрыть программу! — Фини окончательно разобиделся. — Не забывай, чей это кабинет и кто тут старший по званию.

— Не забывай, кто тут работает, а кто дурака валяет.

Он ткнул пальцем в настенный экран.

— Нечего злиться. — Ева присела на край его стола и стащила несколько засахаренных орешков из плоской вазочки, которую он всегда держал под рукой. — Кто же она такая, черт возьми? Кто умеет вот так убивать, не оставляя даже точечной вспышки на радарах?

— Может, она тайный агент? — Фини захватил со стола целую горсть орехов. — Может, устранение твоего клиента санкционировано?

— Не складывается. Ни по моим данным на Айкона, ни по modus operandi. Если ты глубоко законспирированный правительственный агент, зачем тебе проходить через военизированную охрану? Зачем светиться перед камерами? Проще, чище убрать его где-нибудь на улице. Или у него дома. Там охрана совсем не так сильна, как в клинике.

— Двойной агент?

— Двойному агенту тем более нет смысла засвечивать свою физию на экранах.

Фини пожал плечами и захрустел орешками.

— Просто подбрасываю тебе версии, детка.

— Она договаривается о визите к доброму доктору, проходит через охрану, использует липовое удостоверение, которое их система не засекает. Она знает, когда секретарша уходит на обед. Это дает ей целый час, чтобы улизнуть, прежде чем тело будет обнаружено. Оружие было спрятано в тайнике заранее, иначе и быть не может. Все прошло, как по маслу. Но…

Разминая усталые плечи, Фини ждал, пока она закончит.

— … возникает вопрос: почему именно там? Как это блюдо ни сервируй, все равно выходит, что кончать его на работе гораздо труднее, чем дома. К тому же старик ходит на работу пешком, когда погода позволяет. Если ты так здорово навострилась делать свое дело, пырни его на улице и иди себе дальше, не останавливайся. Ну, правда, сегодня он взял машину: с утра дождь шел. Но у него гараж под домом. Можно взять его там. Охранная система, конечно, и там есть, но все равно там проще, чем на работе.

— Значит, у нее была причина убрать его именно на рабочем месте.

— Вот и я о том же. Не исключено, что она что-то ему сказала на прощанье. Или хотела, чтобы он ей что-то сказал. Ни одной осечки, Фини, ни единой! Пырнула старика в сердце, и ни капельки пота на ее нежном лобике. Завалила с одного удара. Можно подумать, у него там мишень нарисована. «Воткни лезвие сюда».

— Она практиковалась.

— Держу пари. Но практиковаться на манекене, на трупе, на компьютерной мульке — это совсем не то же самое, что на человеке из плоти и крови. Уж мы-то знаем! — Ева задумчиво пожевала орешки. — А сам убитый? Он почти так же нереален, как и его убийца. За восемьдесят лет жизни и пятьдесят с лишним лет врачебной практики на нем ни пятнышка, ни соринки. Нет, и на него, конечно, в суд подавали, но все это меркнет перед добрыми делами и профессиональными подвигами, почетом, признанием, премиями. А его квартира? Не квартира, а театральная декорация. Каждая вещичка на своем месте, и, бьюсь об заклад, костюмов у него больше, чем у Рорка.

— Ну, это уж ты хватила. Быть такого не может!

— Зуб даю. Конечно, он старше Рорка чуть ли не на полстолетия, у него была фора. Он не играет в азартные игры, не пьет, не заводит шашни с женой ближнего… во всяком случае, никто его за руку не поймал. Сын в финансовом плане выигрывает от его смерти, но как версия это не выдерживает критики. Денег у него хватает, и на момент смерти отца он практически управлял клиникой единолично. Персонал клиники, который мы успели опросить, поет осанну убитому. Для них он уже святой.

— Я понял, к чему ты клонишь. У него должен быть скелет в шкафу или как минимум пыль, заметенная под ковер.

Ева просияла в счастливой улыбке и дружески толкнула Фини кулаком в плечо.

— Ну, спасибо! Вот и я бы так сказала. Таких чистеньких не бывает. Только не в моем мире, разрази меня гром! С такими деньгами, что этот старикан имел, он мог запросто подмазать нужные руки, чтобы его досье подчистили. И потом, уж больно много у него досуга, я тебе скажу. Не представляю, на что он мог употребить все это время. На работе и дома ничего нет. Судя по ежедневнику, у него по меньшей мере два полных дня и три вечера в неделю ничем не заняты. Что он делает, куда ходит? — Она бросила взгляд на часы. — Мне пора отчитываться перед начальством. Потом заберу свои игрушки и поеду домой, там поиграю. Если что нароешь, я готова это выслушать.

Она добралась по лабиринту Центрального управления полиции до кабинета майора Уитни и была впущена внутрь. Он сидел за своим столом — крупный мужчина с массивными плечами, не согнувшимися под бременем лежавшей на них ответственности. С ходом времени эта ответственность избороздила морщинами его темное лицо и слегка посеребрила курчавые черные волосы, но не сломила его.

Он указал Еве на стул, и она сразу насторожилась. Уитни был ее командиром больше десяти лет и прекрасно знал, что она предпочитает отдавать устный рапорт стоя.

Она села.

— Прежде чем вы начнете, — сказал майор Уитни, — мне хотелось бы уладить одно деликатное дело.

— Сэр?

— В ходе расследования вам, скорее всего, придется просмотреть список пациентов клиники Айкона, сверить имена лечившихся у отца и сына.

Началось…

— Да, сэр, я собираюсь это сделать.

— В ходе такой проверки вы обнаружите, что младший доктор Айкон…

О, черт…

— …младший доктор Айкон при участии убитого в качестве консультанта оказывал небольшие косметические услуги миссис Уитни, когда ей требовалась, как она говорит, «настройка».

Миссис Уитни?! Ева от души возблагодарила бога и позволила себе расслабиться. Она с ужасом ждала от майора признания в том, что он сам пользовался услугами прославленной клиники.

— Да-да. Извините, сэр.

— Моя жена, как вы, наверное, понимаете, предпочла бы не предавать этот факт огласке. Хочу просить вас в качестве личного одолжения, лейтенант: если вы не увидите прямой связи между… гм… косметическими процедурами миссис Уитни, — проговорил он с явным смущением, — и вашим расследованием, держать эти сведения, как и данный разговор, при себе.

— Безусловно, майор. И я не вижу абсолютно никакой связи между упомянутыми… гм… процедурами и убийством Уилфрида Айкона-старшего. Если это ее успокоит, прошу вас уверить миссис Уитни в моей полной лояльности.

— Я так и сделаю. — Он прикрыл веки и прижал пальцы к глазам. — Она мне покою не дает, названивает по телефону беспрерывно, с тех самых пор как услыхала об этом в новостях. Тщеславие, Даллас, обходится чертовски дорого. Так кто же убил Доктора Безупречность?

— Сэр?

— Анна упомянула, что медсестры любовно называли его этим прозвищем. Он известен своим стремлением к совершенству и требовательностью ко всем, кто с ним работал.

— Любопытно! И это вписывается в общую картину того, что я уже о нем узнала.

Решив, что личный аспект беседы исчерпан, Ева поднялась на ноги и представила свой рапорт.

Ева ушла с работы и направилась домой, когда смена давным-давно закончилась. Ничего из ряда вон выходящего в этом не было. А в отсутствие Рорка ее и вовсе не тянуло домой. Там никого нет, кроме этой занозы в ее заднице — Соммерсета, дворецкого Рорка.

Он, конечно, отпустит какое-нибудь замечание, думала Ева. Насчет того, что она опять опоздала, а его не проинформировала. Как будто она стала бы с ним разговаривать по доброй воле! Он, вероятно, усмехнется и поздравит ее с тем, что ей удалось добраться до дому, не запачкав рубашку кровью.

Ну, на это ей есть что ответить. О да! Она скажет: «Еще не вечер, кретин». Нет, лучше: «Кретинская твоя рожа». Да, она так и скажет: «Еще не вечер, кретинская твоя рожа. Как врежу по сопатке, вот и будет кровь у меня на рубашке».

Потом она начнет подниматься по лестнице, остановится, как будто что-то вспомнив, и добавит: «Нет, погоди, откуда у тебя взяться крови? Если я тебе врежу, вся измажусь в липкой зеленой жиже».

Ева развлекала себя вариациями на эту тему, оттачивала свои реплики всю дорогу до дому.

Ворота открылись перед ней, свет вспыхнул автоматически, освещая петляющую по территории подъездную аллею.

Дом… То ли крепость, то ли замок, то ли сказочный дворец, теперь со всеми своими башенками, выступами и террасами, вырисовывающимися на фоне хмурого неба, он стал ей домом. Окна, бесчисленные светящиеся окна приветствовали ее, разгоняя мглу осеннего вечера. Никогда в ее жизни такого не было, пока в ней не появился Рорк.

Она и не думала, что в ее жизни будет что-нибудь подобное.

Любуясь домом, огнями, мощью и красотой того, что он построил, того, что он создал, того, что он ей дал, Ева ощутила острую тоску по Рорку. Ей захотелось сделать полный разворот и выехать обратно за ворота.

Можно съездить навестить Мэвис. Кажется, ее подруга, звезда эстрады Мэвис Фристоун, сейчас в городе. Но она беременна, и срок уже большой, прикинула Ева. Если она поедет к Мэвис, первым делом ей придется пройти крестный путь: класть ладонь на ее живот, выслушивать рассказы о том, как протекает беременность, рассматривать пугающе маленькие одежки и какие-то непонятные предметы, необходимые ребенку.

Ну, а потом все пойдет хорошо, все будет просто отлично.

Но она чувствовала себя слишком усталой, чтобы сперва прыгать через обручи и лишь потом переходить к хорошему. И вообще, у нее еще есть работа.

Ева схватила набитую под завязку сумку с дисками и распечатками файлов, оставила машину у входа — главным образом, чтобы позлить Соммерсета — и направилась к крыльцу, предвкушая, как обрушит ему на голову весь запас отточенных в пути оскорблений.

Она вошла внутрь, окунулась в тепло, свет и благоухание большого холла. Решительным жестом она сорвала с себя куртку и перебросила ее через столбик перил — еще один маленький выпад против Соммерсета.

Но он не выполз, как ядовитый туман, из ниши в стене или деревянной оконной рамы. Странно. Он всегда выползал, как ядовитый туман, из той или иной щели. Ева растерялась, потом разозлилась, потом даже встревожилась: уж не упал ли он замертво в ее отсутствие?

И тут ее сердце забилось часто-часто, по коже побежали мурашки. Она подняла голову и увидела Рорка на верхней площадке лестницы.

За неделю со своего отъезда он просто физически не мог еще больше похорошеть, но Еве показалось, что он стал прекраснее прежнего.

Его лицо, излучавшее силу, властность и красоту, падшего, но не раскаявшегося ангела, было обрамлено густыми черными волосами. Его губы — чувственные, неотразимые — улыбнулись, когда он начал спускаться к ней по лестнице. А его глаза — немыслимо, ослепительно синие глаза — пригвоздили ее к месту.

Ева ощутила слабость в коленях. Глупо, глупо, сказала она себе. Он был ее мужем, она знала его всего. И все же стоило ей взглянуть на него, как колени у нее подогнулись от слабости, а сердце запрыгало в груди.

— Я не думала, что ты дома, — растерянно проговорила она.

Он спустился по лестнице и остановился у подножия, удивленно подняв бровь.

— Я с некоторых пор всегда возвращаюсь домой!

Ева уронила сумку и бросилась ему на шею.

Его вкус — это был вкус дома, сердечно приветствующего ее. Ощущение его тела — сильных мышц, гладкой кожи — возбуждало и одновременно успокаивало ее.

Ева начала принюхиваться, как щенок, и уловила запах мыла. Он только что принял душ, сообразила она, пока ее губы жадно искали его губ. Снял деловой костюм и облачился в джинсы и пуловер.

Это означало, что они этим вечером никуда не идут и никого не ждут в гости. Это означало, что они останутся вдвоем.

— Я по тебе скучала. — Она обхватила его лицо руками. — Я очень, очень скучала по тебе.

— Дорогая моя Ева! — Ирландская напевность прозвучала в его голосе. Он взял ее запястье и, нагнув голову, прижался губами к ладони. — Прости, поездка заняла больше времени, чем я рассчитывал.

Она покачала головой.

— Состав встречающих меня вполне устраивает. Я думала, меня ожидает менее теплый прием. Где ходячий мертвец?

Рорк надавил пальцем на маленькую ямочку у нее на подбородке.

— Если ты имеешь в виду Соммерсета, я дал ему выходной на сегодняшний вечер.

— У-у-у… Я-то думала, ты его убил…

— Нет, нет и нет! Никогда!

— А можно мне его убить, когда вернется?

— Как это приятно и утешительно: вернуться домой и убедиться, что некоторые вещи никогда не меняются. — Рорк бросил взгляд вниз, на гигантских размеров кота, втиснувшегося между ним и Евой. — Похоже, Галахад тоже по мне скучал. Он уже успел выцыганить у меня пару ломтиков лососины.

— Ну что ж, если кот накормлен, а сатанинского отродья, которое ты нанял дворецким, нет дома, давай поднимемся наверх и бросим монетку.

— По правде говоря, у меня был несколько иной план. — Увидев, что Ева наклоняется за своей сумкой, Рорк перехватил ее и поморщился: вес сумки произвел на него впечатление. — Работа?

Когда-то вся жизнь для нее сводилась к работе. Кроме работы, у нее вообще ничего не было. Но теперь…

— Она может немного подождать.

— То, что я задумал, должно занять больше, чем «немного». Я накапливал силы. — Свободной рукой он обхватил ее талию, и они стали подниматься наверх, тесно прижавшись друг к другу. — А для чего бросать монетку?

— Орел — я на тебя прыгну, решка — ты на меня прыгнешь.

Рорк засмеялся, наклонился и укусил ее за ухо.

— К чертям монетку! Прыгнем друг на друга.

Он бросил ее сумку на площадке лестницы и прижал ее спиной к стене. Дальше они стали действовать синхронно. В тот самый миг, как он впился поцелуем ей в губы, она подпрыгнула и обвила ногами его талию. Ее пальцы сжали в кулак прядь его волос, глубоко у нее внутри вспыхнул жаркий и влажный голод.

— Постель слишком далеко, одежды слишком много.

Ева с трудом оторвалась от его рта и тут же уткнулась в его шею. — М-м-м… ты так хорошо пахнешь.

Своими ловкими пальцами Рорк нащупал застежку ее кобуры и нажал размыкающую кнопку.

— Я собираюсь разоружить вас, лейтенант.

— Я не собираюсь сопротивляться.

Рорк повернулся и чуть не упал, споткнувшись о кота. Когда он выругался, Ева засмеялась до боли в ребрах.

— Было бы не так смешно, если бы ты отбила себе зад.

Все еще покатываясь со смеху, Ева обвила руками его шею, и он двинулся в спальню.

— Знаешь, сколько любви во мне накопилось? Я же неделю к тебе не прикасалась!

— Придется мне поберечь твой зад. Вот видишь, что ты со мной делаешь!

Он внес ее на возвышение и бережно опустил на мягкую постель.

— Ого! Ты уже и расстелить ее успел!

Рорк провел губами по ее губам.

— Я оптимистически оцениваю свои шансы.

Ева потянула наверх его рубашку.

— Я тоже.

Она притянула его к себе, упиваясь теплом его тела, нетерпеливым жаром губ. Какое это счастье — прикасаться к нему, чувствовать его тело, его вес, прижимающий ее к постели. Желание и любовь смешивались в ее сердце, в ее крови, она чувствовала себя бесконечно счастливой.

Он вернулся, он снова был с ней.

Он проложил дорожку поцелуев вниз по ее шее, смакуя вкус ее кожи. Никогда, никогда он не сможет насытиться ею. Она принадлежала ему, но ему все было мало. Дни и ночи, проведенные вдали от нее, были наполнены делами и заботами, но в душе он чувствовал себя опустошенным.

Рорк подтянул ее к себе, стащил с нее и отбросил кобуру, расстегнул рубашку, а тем временем ее руки, губы, зубы нетерпеливо и жадно блуждали по его телу. Он обхватил ее груди сквозь тонкую безрукавку и заглянул ей в лицо, пока его пальцы ласкали ее нежные, чувствительные соски.

Как он любил ее ореховые глаза. Рорку всегда нравилось, что она не отводит взгляда, хотя все ее тело уже начало дрожать.

Она послушно, как маленькая девочка, подняла руки, чтобы он стащил с нее безрукавку. А потом он стал втягивать в рот ее теплую, нежную, упругую грудь, а она выгнулась ему навстречу, низкий, протяжный стон вырвался из ее горла. Они оба брали и давали, лихорадочно стягивали друг с друга одежду, чтобы обнаженная плоть могла встретиться с обнаженной плотью. Пока его губы путешествовали вниз, с ее губ, произнесенное хриплым и страстным шепотом, сорвалось его имя.

Нетерпение копилось в ней, пульсируя и не находя выхода, пока на нее не обрушился очищающий и освобождающий шквал наслаждения. Она застонала и содрогнулась всем телом, но тут же вцепилась в него с новой силой. Ее пальцы впились ему в плечи, она торопила, подтягивала его к себе, напряжение немного отпустило ее, только когда она ощутила его в себе.

Ее бедра вскидывались и опадали в плавном ритме, который сплавлял их тела воедино и убыстрялся вместе с биением их сердец.

Он проникал в нее все глубже и глубже, растворялся и тонул в ней. Такое было возможно только с ней. Его затопила нежность.

Он прижался губами к ее плечу, а она принялась гладить его волосы. Приятно было дрейфовать на этой тихой волне удовлетворения. Мысленно Ева называла «ворованным счастьем» такие минуты полного блаженства, помогавшие ей, да и ему, наверное, тоже, противостоять безобразию внешнего мира, который неумолимо накатывался на них день за днем.

— Все свои дела сделал? — спросила она. Рорк поднял голову и лениво усмехнулся.

— Это тебе виднее.

Ева шутливо толкнула его в бок.

— Я имела в виду работу.

— Более или менее. На первое время хватит, если перейдем на рыбу с картошкой [8] . Да, кстати о еде, я умираю с голоду. Судя по весу сумки, которую ты приволокла с собой, наши шансы поесть в постели и провести второй раунд на десерт равны нулю.

— Извини.

— Не извиняйся. — Рорк склонился к ней и легко, нежно поцеловал ее в губы. — Может, поужинаем у тебя в кабинете? И ты мне расскажешь, что там у тебя в этой сумке.

«В этом на него всегда можно рассчитывать», — подумала Ева, натягивая свободные брючки и старенькую фуфайку с эмблемой Департамента полиции Нью-Йорка. Он не просто терпел ее кошмарную работу, поглощавшую все время, силы, внимание, он понимал ее. И помогал ей всякий раз, когда она просила.

И когда не просила, тоже помогал.

Было время — честно говоря, на протяжении почти всего первого года после свадьбы, — когда она всеми силами старалась не подпускать его к своей работе. Это была заранее проигранная битва. Но не только тщетность борьбы заставила ее, в конце концов, смягчиться и принять его помощь в расследовании сложных уголовных дел.

Он мыслил как коп. Должно быть, это оборотная сторона криминального мышления, решила Ева. Ведь и ей самой частенько приходилось ставить себя на место преступников и мыслить, как они. Она влезала в их головы и предвосхищала их действия. Как же иначе она

могла бы их остановить?

Она вышла замуж за человека с темным прошлым, блестящим умом и возможностями, превосходившими по своему богатству Совет Безопасности ООН. Так стоит ли пренебрегать такими ресурсами, когда они лежат прямо у тебя под рукой?

Поэтому они устроились в ее домашнем кабинете. Рорк специально скопировал его с квартирки, в которой Ева жила до замужества. Вот такие трогательные мелочи — забота, которой она никогда раньше не знала, воссоздание привычной, комфортной обстановки — покорили ее сердце с самой первой встречи.

— Что будем есть, лейтенант? Дело, над которым вы работаете, требует мяса с кровью?

— Вообще-то я думала о рыбе с картошкой. — Ева пожала плечами, когда он рассмеялся. — Ты сам навел меня на эту мысль.

— Ну, значит, будет рыба с картошкой. — Рорк скрылся в ее кухне, пока Ева выкладывала из сумки диски с файлами. — Кто умер?

— Уилфрид Б. Айкон — врач и святой.

— Я об этом слышал в новостях по радио, пока ехал домой. Сразу подумал, что дело достанется тебе. — Он вышел из кухни с двумя тарелками жареной трески с картошкой в руках. От них поднимался аппетитный пар. — Я его немного знал.

— Я так и думала. Он жил в одном из твоих домов.

— Вот это для меня новость. — По ходу разговора Рорк вернулся в кухню. — Я встречался с ним, с его сыном и невесткой на благотворительных мероприятиях. В новостях говорили, что он был убит у себя в кабинете, в своей головной клинике, здесь, в Нью-Йорке.

— На этот раз они ничего не переврали.

Он принес из кухни уксус, соль — его женщина сыпала горы соли буквально на все — и пару холодных бутылок пива «Харп».

— Его зарезали?

— Пырнули ножом в сердце. Убили с первой попытки. И простое везение тут ни при чем.

За ужином Ева рассказала ему все. Она говорила ясно четко, кратко и по делу, как будто докладывала своему начальству.

— Не вижу в этой роли сына, — покачал головой Рорк, поднося ко рту вилку с порцией рыбы. Треска воскресила в его душе воспоминания о Дублине, о собственном детстве. — Если тебе интересно мнение постороннего.

— Я его приму. А почему ты думаешь, что это не сын?

— Они оба были преданы своему делу, гордились им, гордились друг другом. Деньги тут роли не играют. А власть? — Он подцепил на вилку еще кусок. — Насколько мне известно, отец постепенно передавал свои полномочия сыну. По-твоему, эта женщина — профессионал?

— Убийство выглядит профессионально. Быстро, чисто, хорошо спланировано. Но…

Рорк улыбнулся и взял бокал с пивом. Ева знала, что он ест дешевую треску и пьет пиво с таким же удовольствием, с каким поглощал бы нежнейшее филе из говяжьей вырезки, запивая его вином по две тысячи долларов за бутылку.

— Но, — подхватил он, — убийство во многом символично. Рана в сердце, смерть в его личном кабинете, в самом сердце клиники, которую он основал, наконец, вызов, брошенный убийцей… По-испански — раз уж она назвалась испанкой, будем придерживаться этого языка, — так вот, по-испански это называется cojones[9]. Она демонстративно совершила убийство в хорошо охраняемом помещении, неприступном, как крепость. Еще одно очко в ее пользу.

«Да, — подумала Ева, — такими ценными кадрами, как Рорк, бросаться нельзя. Было бы неразумно и недальновидно отказываться от его услуг при расследовании».

— Неизвестно, профессионал она или нет. У нас на нее ничего нет: Фини провел сравнительный поиск по фотографии — ничего, в Интерполе тоже ничего. Но даже если она была нанята, мотив все равно личный. И в то же время мотив каким-то образом связан с его работой. Его запросто можно было убрать в любом другом месте.

— Ты уже прокачала его непосредственных подчиненных?

— Все чисты, как горный снег. И никто не сказал о нем ни единого дурного слова. Его квартира напоминает голограмму.

— Извини, не понял.

— Ну, знаешь эти рекламные программы по устройству собственного дома, ими часто пользуются агенты по недвижимости. Идеальное городское жилище. Все чисто, все сбалансировано. Ты бы его возненавидел.

Эти слова заинтриговали Рорка.

— В самом деле?

— Вы оба вращались в высоких сферах, но вы друг на друга совершенно не похожи. Разве что оба утопаете в деньгах.

— Ну, это нетрудно, — усмехнулся Рорк. — В деньгах можно тонуть сколь угодно долго.

— Вы тонете по-разному. У него квартира-дуплекс, где все выстроено по линеечке, а полотенца в ванной подобраны в тон плитке на стенах. Я хочу сказать: ни капли воображения, никакой творческой жилки. Ты построил эту махину, тут можно вместить население небольшого города, но, по крайней мере, тут есть стиль, есть своя жизнь. Этот дом похож на тебя.

— Я считаю это комплиментом. — Рорк поднял свой бокал с пивом в знак приветствия.

— Это просто наблюдение. Вы с ним оба стремитесь к совершенству, но у него стремление переходит в одержимость. Все должно быть только так, а не иначе. А ты любишь смешивать, экспериментировать. Вот я и думаю: может, именно эта его дотошность и довела кого-то до ручки. Может, он кого-то разозлил, или уволил, или, допустим, отказал кому-то в помощи. «Я не могу довести это до совершенства, значит, забудьте об этом».

— Сильно же он кого-то достал, если они решили его за это убить.

— Люди убивают из-за сломанного ногтя. Но вообще-то ты прав. Он настолько кого-то достал, что они решили устроить из этого шоу. Потому что это было именно шоу. Продуманное и эффектно исполненное шоу. Демонстрация силы. — Ева стянула у него с тарелки кусочек жареной картошки. — Взгляни на нее. Компьютер, — скомандовала она, — вывести фото с удостоверения Долорес Ночо-Кордовец на первый экран.

Когда изображение появилось на экране, Рорк поднял брови.

— Красота часто бывает смертоносной.

— Зачем женщине с такой внешностью понадобилась консультация пластического хирурга? И зачем он согласился ее принять?

— Красота не менее часто бывает иррациональной. Может, она убедила его, что ей нужно нечто большее, нечто иное. Будучи мужчиной, да к тому же большим ценителем красоты и совершенства, он мог заинтересоваться и согласиться на консультацию. Ты говоришь, он почти перестал практиковать. Значит, мог выделить час своего драгоценного времени на разговор с женщиной, у которой такие внешние данные.

— Это один из сомнительных аспектов. У него слишком много свободного времени. Человек всю свою жизнь посвятил работе, в своей области произвел революцию, вошел в историю. Чем же он занят, когда не работает? Я не могу понять, что он делает со своим

досугом. Что бы ты делал?

— Занимался бы любовью со своей женой, умыкал ее на долгие выходные куда-нибудь подальше. Показал бы ей мир.

— У него нет жены или даже постоянной любовницы. Во всяком случае, я таковых не обнаружила. В его ежедневнике огромные пробелы, ничем не заполненные. Не мог же он просто лежать на диване и плевать в потолок! Чем-то где-то он был занят. Что-то есть на

этих дисках.

— Надо будет к ним присмотреться. — Рорк допил пиво. — Кстати, как ты спала, пока меня не было?

— Хорошо. Нормально. — Ева встала, решив, что раз уж он приготовил ужин, ей надо помыть посуду.

— Ева! — Рорк остановил ее, накрыв рукой ее руку, и заставил ее посмотреть себе в глаза.

— Я пару ночей проспала здесь, в раскладном кресле. Не надо обо мне беспокоиться. У тебя дела, тебе надо было уехать. Я могу сама с этим справиться.

Рорк поднес ее руку к губам.

— У тебя были кошмары. Мне очень жаль.

Кошмары мучили ее, причем особенно сильно, когда его не было рядом.

— Я справляюсь. — Ева помедлила. Она поклялась себе, что унесет этот секрет в могилу, ей не хотелось, чтобы он терзался чувством вины. — Я спала в твоей рубашке. — Высвободив свою руку, она собрала со стола посуду и пояснила с нарочитой небрежностью: — Она пахла тобой, в ней мне лучше спалось.

Он поднялся, обхватил ее лицо руками и прошептал:

— Дорогая Ева.

— Только не надо этих телячьих нежностей. Это всего лишь рубашка. — Ева отступила на шаг, обошла его кругом, но остановилась на пороге кухни. — Но я рада, что ты уже дома.

Рорк улыбнулся в ответ:

— Я тоже рад.