Я Распутин. Книга третья

Глава 13

Шторм на Ладоге — удовольствие для мазохистов, тут они бывают с волной до нескольких метров, прямо как на море. И довольно часто, большое открытое пространство, всего-то раза в два меньше чем, например, Азовское море, дает возможность разгуляться ветру.

Так что через полчаса после начала шквала народ, вслед за Аликс, расползся по каютам — болтало неимоверно. А я с тревогой прислушивался к беготне матросов по коридорам и открытым палубам. Похоже на кораблике не все в порядке.

Пересилил себя, поднялся и пошел, держась за стеночки (извините, за переборки), в направлении рубки. Уже на подходе стало слышно, что капитан сильно недоволен — если не в объеме Большого Петровского загиба, то уж Малого точно. Пускать посторонних на мостик он, разумеется, не желал, пришлось переться напролом, отодвинув одного флигель и одного просто адъютанта.

Капитан, услышав появление нового человека, вызверился на меня, но узнал и неожиданно махнул рукой:

— А, Григорий Ефимович! Вам можно.

— С чего такая честь?

— Никодим Николаевич и Мефодий Акинфич о вас отзывались.

Вот знай, где найдешь, где потеряешь. Хотя профессиональные сообщества в России невелики, а отставных водоплавающих у меня не только Стольников с боцманом, но и в колониях полным-полно.

— А скажите, господин капитан, что происходит?

— Тонем, — лаконично ответил первый после бога.

А я еще шутковал насчет потопления врагами, вот сейчас бульк — и нет верхушки империи и еще скажут, что божья кара.

— Та-ак, — крякнул я, — От чего тонем?

— Старая течь открылась.

— Да как же вы с течью пошли???

Тут капитан снизошел и до Большого загиба, после которого, перемежая свою речь весьма экспрессивными выражениями, рассказал мне все, что он думает о начальниках, которым «давай-давай» и срочно выходи. И что с детства, мать, мечтал, мать, закончить свою жизнь, мать, утоплением императора, бога душу мать. Потом малость подуспокоился и объяснил:

— Обшивка у нас давно гуляла, вот и отошла на волне. Матросы трижды пытались пластырь завести, но в такую болтанку не получилось, одного чуть не утопили, слава богу, линьком принайтовлен был, вытащили.

— Чем помочь можно?

— Нам два часа продержаться надо, как раз до Новой Ладоги догребем. Матросам вы ничем не поможете, тут опыт нужен, а вот пассажиров подготовить и панику пресечь — самое то.

Ну да. Пресечение внутренних волнений — это прям моя специальность.

— А догребем-то?

Капитан отвернулся и сказал, глядя на висевшую в углу икону Николая-чудотворца:

— Должны. На худой конец, сдадим вправо, там глубины небольшие, да ляжем на дно. Потопнуть не потопнем, но вымокнем, так что можете сказать, что опасности жизням нет.

Через десять минут в императорском салоне собралась чрезвычайная комиссия по спасению на водах — царь, премьер и аз, многогрешный. Патриарха отрядили молиться за благополучный исход, потому как больше пользы от них не добьешься. Но Антоний новости принял спокойно, «все под Богом ходим». Чем, кстати, прибавил уважения к себе у всех присутствующих.

Николай распорядился весьма толково — всем военным, а их было немало, определил участки ответственности и поставил задачу душить панику. Женщинам порешили пока ничего не говорить, самый быстрый кораблик из каравана послать как можно быстрее в Ладогу, готовить встречу.

Два часа злой трепки в Волховской губе вынули душу не хуже разборок с российской элитой и мы почти дошли, хотя вода уже свободно перехлестывала главную палубу, а на пассажирской перекатывалась вровень со щиколоткой.

Почти — потому как уже на Волхове, в виду причала и «встречающей делегации» внутри кораблика что-то обстоятельно хрустнуло и наружу, не обращая внимание на министров, патриархов, императоров и прочая, прочая, прочая, повалили матросы, кочегары и машинисты. Кораблик заложил последний вираж в сторону берега и не дойдя, начал тонуть. Императорская семья со Столыпиным и патриархом погрузились в единственную шлюпку, остальные, включая меня, прыгнули в озеро.

Несмотря на август, вода так… бодрила! Градусов девятнадцать максимум. Корабль завалился на борт, выкинув вверх белую струю пара.

Я скинул в воде свой модный сюртук, сапоги, погреб стежками, благо берег был близко. И тут же развернулся — сзади раздались отчаянные крики. Шлюпка императора наткнулась на волну, Аликс взмахнула руками, не удержала равновесие и бултыхнулась в воду. Ушла мигом с головой. Мужчины из шлюпки сразу нырнули за ней, тут же показались обратно.

— Правее!

— Нет, левее берите!!

Я задержал дыхание, тоже нырнул. Мощно оттолкнулся ногами, стал загребать ладонями. Вода была мутная, видимость околонулевая. Пипец царице! В сердце похолодело, я нащупал дно, начал по нему перебирать. Камни, песок, коряга какая-то… Аликс как в воду глядела — после истории с царевичем она никогда не оставляла Алексея одного, а тут на целую неделю езжай на Ладогу…

Я тоже глядел в воду и ничего не видел. Рядом показался Николай с выпученными глазами, оттолкнулся ногами от дна, поехал вверх. Я же продолжал перебирать руками. Воздух уже заканчивался, легкие горели. Ну же!

Есть! Ладонь уткнулась в что-то мягкое. Я сжал пальцы… Щиколотка! Рванул на себя, начал всплывать. И тянул, тянул за собой ногу. Голубое платье царицы раскрылось как колокол, я увидел белые кружевные панталоны. Воздуха совсем не оставалось, а поверхность была где-то вверху. Вдруг почувствовал, что меня тоже тянут. Сразу несколько человек схватило меня, начали вытаскивать.

— Агрххх! — кислород ворвался в легкие спасительной струей. И меня тот же накрыло волной.

— Держите ее!

— Держим!

Рядом плавали какие-то люди, меня тащили, тянули сразу несколько человек. А я все держал Аликс за ногу. Вот так вместе нас, вдвоем выволокли на берег.

— Нет, Боже, нет!!

Крик Николая оглушил. Царь упал на грудь Аликс, зарыдал.

— Боже, спаси и сохрани! — рядом перекрестился мокрый, взъерошенный Столыпин — Не дышит…

С трудом встав, я грубо, под общий вздох отодвинул Николая от тела царицы. Перевернул ее, перехватил в районе диафрагмы, сдавил. Изо рта Аликс полилась вода.

— Что он делает!

— Это неслыханно!

— А ну замолчали все! — я бешено посмотрел на шептунов рядом, перевернул Аликс обратно, уложил на песок.

— Платок, быстро!

Первым среагировал Николай и протянул мне чистый, но вымокший батистовый платок, который я накинул на рот Аликс. И начал реанимировать. Два вдоха — десяток нажатий на грудину — два вдоха… Мокрый платок плохо пропускал воздух, я его убрал. Чем вызвал еще один взрыв негодования. Он целует мертвую!

Впрочем, никто остановить меня не решился. Даже Николай. Царь лишь стоял рядом на коленях, и безотрывно смотрел в лицо жены. Которое… начало розоветь! Я почувствовал под руками удары сердца, Аликс вздрогнула… и ее вырвало водой.

— Жива!

— Слава Богу!

Рядом закричали, меня начали хлопать по плечу.

Идиоты! Еще же ничего не закончилось.

— Врача!

Я растолкал толпу, огляделся. К нам спешили местные. Первым бежал бородатый мужик в странной каске. Пожарник??

На берегу, прямо в маленькой Спасской церкви, несмотря на то, что в двухстах метрах был большой Рождественский собор, патриарх отслужил молебен «во избавление от потопления». Николай облобызал меня при всех, одарил личным портсигаром с бриллиантами с царского плеча. Вот нахрена козе баян?

— Проси, что хочешь! Я твой должник по гроб.

— Что с Аликс?

— В уездной больнице. Идем, навестим ее.

Сходили.

В больнице для Аликс освободили отдельную палату, поставили пару бравых гвардейцев перед дверьми. Тут же, в коридоре, расположилась и свита: фрейлины, пара генералов. Ждут. Авось удастся попасть и поздравив с чудесным спасением что-то урвать… Сама царица вид имела бледный, но вполне живой. Да и по заверениям врачей лично мне, мимо Николая, никакой опасности для здоровья уже нет.

От эскулапов, которые уже знали про способ реанимации царицы и хотели подробностей, еле-еле смог отвязался.

Обещал изложить все письменно и выслать почтой. Главный врач в ответ заявил, что распространит схему искусственного дыхания во всех медицинских изданиях. Дескать, грех о таком не рассказать миру. Заодно сам узнал, что в 1907 году небольшая немецкая компания Drager сделала для врачей чемоданчик «Pulmoftx» с кислородным баллоном, патефонным механизмом, вращавшим золотник, и лицевой маской на гибком шланге. Но сочетать искусственное дыхание и стимуляцию сердце руками через грудную клетку — еще никто не додумался.

Обласканный и царицей тоже, я вернулся обратно, понаблюдал, как Столыпин распоряжался сменой парохода. Проверяли его будьте-нате! Каждую заклепку. Все были при делах. Кроме меня.

Весь вечер перед глазами мельтешили местные власти, из которых запомнился только тот самый бранд-майор в сверкающей каске — еще бы, на их головы внезапно свалились высшие лица империи, да еще так драматично! Патриарха с сопровождающими принял Николо-Медведский монастырь, городской голова распорядился освободить гостиницу для императора и свиты, Столыпина с министрами разобрала на постой местная элита. Так что мы с «головой» на пару оказались без пристанища и потому засели в ресторане, я согреваться, а он держать руку на пульсе. К полуночи все экстренные меры пришли в действие и к нам присоединились исправник, брандмейстер и два офицера, подполковник Скачков и ротмистр Фирсов, что неожиданно — пограничники. Оказывается, тут, в Ладоге находился целый отдел 1-й пограничной Санкт-Петербургской императора Александра III бригады и один из ее отрядов, что характерно — Новоладожский.

Господа начальники приняли, как и я, «для сугреву», но этим и ограничились. Такую сдержанность мне тихо объяснил подполковник:

— Ну как же, Григорий Ефимович, сейчас не водку пить надо, хотя и есть за что, а быть в готовности. Такой шанс выпадает раз в жизни — проявить себя перед императором и премьером!

Еще часа два мы чутко прислушивались к звукам за стенами, время от времени принимая посыльных. За это время мы раза три обсудили происшествие, а потом перешли к разговорам попроще. Весьма продвинутый по части краеведения ротмистр успел мне поведать про соседнюю Старую Ладогу, первую на Руси столицу Рюрика, но особенно он гордился тем, что здесь служил граф Суворов и что именно тут было написано Александром Васильевичем «Полковое учреждение».

— Ну теперь в ваши летописи впишут крушение «Чести и славы». Как чуть царица здеся не утопла.

Мужики поперхнулись водкой, закашляли.

А потом я все-таки улегся вздремнуть на сдвинутых стульях.

Распорядительность и быстрота действий не остались без награды — поутру, когда подошел сменный пароход и город провожал нежданных, но дорогих гостей, Николай вынул из саквояжа адъютанта несколько кабинетских часов и портсигаров и одарил местную власть и служивых. Досталось даже капитану «Чести и славы», а Столыпин велел составить списки принимавших участие в спасении, накормлении и обсушивании и пообещал, что ни одна сволочь, извините, ни один герой не уйдет от справедливой награды. Ладожане блестели глазами, у кого были подкручивали усы, и махали нам вслед платочками.

Бледная Аликс отправилась назад в столицу, на этот раз Новоладожским каналом, во избежание. Мы тоже двинулись каналами и без приключений — Онега побаловала нас тихой погодой. Хождений из каюты в каюту было куда меньше, Столыпин внял моему совету и теперь мы плыли на разных посудинах, чтобы не рисковать всем сразу, и добрались до Повенца с опозданием на день.

Что бывает, когда в уездный город внезапно прибывает вся верхушка, мы только что видели на примере Ладоги. Что бывает, когда в уездный город вся верхушка появляется после уведомления и слухов о крушении, мы увидели после швартовки. Звон колоколов, шпалеры солдат, пригнанных из неблизких гарнизонов, олонецкий губернатор с присными, лучшие люди города в праздничных одеждах, потеющие от осознания важности момента, хоругви и транспаранты, на которые пошел, наверное, весь городской запас мануфактуры. Трибуна в бело-сине-красном, ученики и ученицы в форменном…

— А не подскажете, сколько населения в Повенце? — обратился я к незнакомому чиновнику в форменном сюртуке.

— Две тысячи душ от силы.

Что-то учеников и учениц многовато для такого уездного городка. Небось, со всей округи согнали… Пока там говорили приветственные речи, я потихоньку выспросил у местных — так и есть! Помимо Повенецких училищ для мальчиков и девочек, пригнали из ближайших училищ тоже — из Волозера, Лумбушей, Габсельги, некоторым пришлось аж за тридцать верст добираться! Протолкался к Шварцу, наябедничал.

— Александр Николаевич, нельзя так, дети все-таки, а тут такие концы! А если бы мы не опоздали, их бы следующим днем обратно погнали?

— Преувеличиваете, Григорий Ефимович! Многие в школы за несколько верст ходят, а ради шанса повидать государя и патриарха и сами бы прибежали.

Это да, это он правильно заметил, я-то до сих пор мерками своего века меряю… Девочки тем временем преподнесли хлеб-соль, Николай его принял и вся толпа двинулась в сторону будущего канала.

Да-а… и это я пытался на народное просвещение наехать за показуху… Времени для подготовки закладки первого камня, то бишь выемки первой тачки, у нас было в обрез. Просто так сложилось — все же адски занятые, у Столыпина заседания и поездки, у Антония службы и поездки, у царя встречи и поездки, даже у меня полон дом визитеров и думских проблем. И вот в этих плотных графиках чудом, не иначе, нашлось пригодное для всех окошко, буквально через несколько недель после принятия решения по каналу. А что в России можно сделать за такое время, кроме показухи? Почти ничего.

Вот и у нас никакой трудовой армии не было, почти вся подготовка легла на небесников. Насобирали старших ребят из колоний, привезли в Повенец вроде как в летний лагерь или на практику, всех членов партии и сочувствующих, до кого дотянулись, тоже, с грехом пополам набрали три сотни человек. А ведь всех кормить надо, ночлег устраивать… Хорошо армия помогла — те, кто шли встречать «царский караван», везли в обозе палатки, инструмент и так далее. Ладно, начнем так, а по ходу дела и трудармия появится и все остальное.

Молебен, хоть и патриарший, впечатление произвел разве что на местных и солдат, мы-то видали карликов и покрупнее. Потом сказал речь Столыпин, слава богу, короткую, чем задал тренд, и все остальные вынуждены были тоже отстреляться быстро. Ну в самом деле, как может губернатор или тем паче городской голова, выступать дольше премьер-министра? Вот и покатил государь император пустую тачку к первой яме уже минут через сорок, по специально проложенному дощатому настилу. Дюжие молодцы-землекопы вместе с Николаем (он лопату — они десять), быстренько накидали в тачку земли, но не сильно много, чтобы довезти без приключений. Царь этот гаджет выкатил на будущий берег канала и под вспышки магния вывалил привезенное. Вот это перемещение тридцати килограмм грунта на пятьдесят метров и было решено считать первой тачкой на строительстве канала. Ничо, еще и памятный знак поставим.

Как только Николай вывалил землю, на размеченном участке начали рыть привлеченные, я тоже кинул несколько лопат, за мной и остальные отметились. Разумеется, сделали общую фотографию. Ну а потом веселым пирком да за свадебку, как говорят в русских сказках. Ну, не за свадебку, а просто за банкет, накрытый в очень красивом рубленом тереме Повенецкой земской управы.

Вот тут с речами оттянулись по-полной, никто длину тостов не ограничивал, я прямо загоревал, чувствуя, как бесполезно утекает время.

Столыпин заметил и тихонько так спросил:

— Жалеешь небось, что не прилетел, а? Вжик — и ты уже в Питере… Вот неплохо бы такие аэропланы построить, чтобы как в поезде можно было ехать…

— Ежели бы я не поплыл, а полетел… то.

Премьер понятливо закивал. Аликс бы утонула и не факт, что ее тело бы нашли. Унесло течением и привет.

Я решил подбодрить помрачневшего Николая, которые прислушивался к нашему разговору:

— Построим, обязательно построим! Дайте только заводишку моему двигательному раскрутится, будут у нас и русские самолеты-тяжеловозы…

— Самолеты? — попробовал новое слово на зуб премьер. — Хм, хорошо звучит, только самолетом веревочный паром называют…

— Ништо. Новые времена, новые смыслы.

И мы чокнулись мадерой.

Обратный путь подарил нам сказку. Северную, кружевную, рубленую — Кижский погост. От Повенца все равно мимо идти, вот патриарх и насоветовал. Типа надо бы обстоятельно помолиться, не на Валаам же заворачивать, слишком большой крюк. Хотя я думаю Антоний в глубине души как раз бы не отказался от захода на Валаам, но мы и так серьезно вылетели из графика, а Кижи отлично подходили для ночной стоянки — после Волховской губы все пуганые, ночью по открытым водам ни-ни. Ну, кроме Столыпина, у него дел невпроворот, велел гнать в Питер.

Северные ночи летом светлые и я отправился посмотреть на всемирно известные церкви, срубленные, как утверждают, без единого гвоздя — может и врут, может это я путаю. Погост удивил тем, что и Преображенская, и Покровская церковь вид имели далекий от хрестоматийного — бревна сруба были закрыты обшивкой из досок, кое-где носившей следы побелки. Покровская была крыта деревянной черепицей, а вот многоярусная Преображенская могла похвастаться только скучным железом. Наверное, так практичнее, но пропадает половина очарования.

Я бродил вокруг церковной ограды, за которой стоял лес крестов-голубцов на могилах — простых, деревянных, с маленькими двускатными крышами. Ломится внутрь ночью конечно, не стоило — и так у хозяев было немало нервотрепки в связи с нежданными, но офигеть какими дорогими гостями, так что я просто глазел на маковки.

Как оказалось, не я один — пройдя домик причта, у белых столбов ворот встретил еще одного экскурсанта, Николая. Чуть поодаль маячили два казака конвоя.

— Не спится, Григорий?

— Нет, Ваше величество, думы спать не дают.

— Надумал, чего в награду хочешь?

— Портсигара достаточно.

— Это слишком маленькая награда.

Тогда медаль за спасение на водах, не меньше. Ну в самом деле, что можно попросить, и надо ли? Ведь не скажешь «Обернись, Николай Александрович, товарищем Сталиным и выиграй мировую войну!» И завод не попросишь построить — в камскую нефть вложился император своим именем и то слава богу. Имя! Вот, пожалуй, что можно и нужно…

— Надумал. Прошу принять стрелковые союзы под высочайшее покровительство.

Рука Николая с сигаретой застыла на полпути — уж больно резкие ассоциации вызывало сочетание «Распутин» и «стрельба», но ничего, справился государь, мимо рта не промахнулся. Затянулся, помолчал и спросил:

— Зачем тебе это, Григорий? Там ведь и так все неплохо идет.

— Да мне-то это незачем. А вот стране через несколько лет хорошие стрелки на вес золота будут.

— Войну видишь?

— Вижу, — тяжело вздохнул я. — И не вижу, как ее избежать.

— С кем же?

— Вестимо, с австрияком да германцем, не зря же союзы с Францией и Англией подписывали.

— Но Вилли заверял меня, что питает самые дружеские чувства…

— Франция свое вернуть хочет, у Англии немецкий флот кость в горле, да и за Австрию Германия вступится, к гадалке не ходи. Будет война, государь, и готовиться к ней надо что есть сил.

Мы еще помолчали и разошлись. Наутро по земле и по воде съехались все окрестные жители, которых успели предупредить и Преображенская церковь на патриаршем молебне была полна. Антония оставили благословлять собравшихся, а царский и думский пароходы отошли курсом на исток Свири.

С нами поехал и знаменитый местный сказитель Иван Рябинин, ради такого дела я перебрался на корабль к Николаю — в одну воронку снаряд дважды не падает, не утонем, чай. Рябинин сказывал или даже пел былины, те самые, про Илью Муромца, Вольгу Святославича и Микулу Селяниновича, про Святогора-богатыря. И каждый раз, когда речь шла о защите земли русской, царь бросал на меня задумчивые взгляды.