Я Распутин. Книга третья

Глава 16

У самой границы нас нагнал литерный поезд Столыпина, целый город на колесах — помимо премьера ехали и министры, и чиновники, всех надо кормить-поить, спать укладывать… Вагон-кухня, вагон-салон, вагон-кабинет и несколько закрытых платформ, куда погрузили автомобили. И биплан № 1 с именем собственным «Генералиссимус граф Суворов-Рымникский». Полноценный самолет-спарка с кабиной, закрылками, нормальным хвостовым оперением. С новым двигателем, гарантированно работавшем шесть часов. И с Танеевой в придачу. Пока Столыпин здоровался с генералами, железнодорожники меняли колеса, я быстро попрощался со всеми и уединился с Анечкой в отдельном купе.

— Соскучилась! — стоило мне запереть дверь девушка тут же бросилась на грудь, но сразу отстранилась. Посмотрела ревниво.

— Это правда, что ты обратно взял к себе Лохтину?

— Наглая ложь — засмеялся я, задергивая шторы — Это она меня взяла.

— Ну ты и хам!

— Дорогая — я прихватил Танееву за талию — У нас исключительно деловые отношения. У Лохтиной умер муж, оставил большие долги…

— И ты, разумеется, вообразил себя рыцарем и бросился помогать!

Анечка попыталась отстранится, но моя рука уже задирала ей подол.

— Ну какой рыцарь из сибирского крестьянина?!

— Ты теперь граф!

— А ты пилот.

— Пилотесса!

— Аэронавтка! — моя рука нащупала шнуровку платья.

Начинается квест — раздень девушку. Под платьем меня ждал натуральный сюрприз. Бюстгальтер на крючках и нормальные женские трусики. Не панталоны до колена!

— Очаровательно, правда?

Анечка все-таки вырвалась из объятий, покрутилась передо мной — На Невском открылся магазин женского белья. И представляешь, какие там появились новинки?! Стыд и срам!

— Очень большой стыд — согласился я, разглядывая белье — Огромный срам.

Бюстгальтер закрывал половину туловища, трусики тоже поражали размерами. Но и это огромный шаг вперед.

— Кстати, знаешь кому принадлежит магазин?

— Кому? — спросил я, догадываясь.

— Елене! Твоему директору. Говорят, что она в Сызрани открыла какую-то мастерскую по пошиву. Вся столица фраппирована моделями….

— Давай и мы профраппируемся — я развернул Анечку к дивану, наклонил.

— Разве так можно… Боже, какой стыд… Ах, ах…

— Не вздумай кричать — трусики отправились вниз, бюстгальтер я решил не снимать. Полюбуюсь им сзади.

Немцы дали составу зеленую улицу, вернее, колею, и поезд быстро миновал Бромберг, то есть бывший и будущий Быдгощ; Шнайдемюлль он же Пила; Ландсберг то есть Гожув, Костшин-Кюстрин и помчался по однозначно немецким землям. В Берлине, вместо ожидаемой торжественной встречи, остановились на полчаса, приняли на борт дипломатов из посольства и усвистели дальше — встречу на почти что высшем уровне кайзер перенес в Хайлигендамм.

Такое эксцентричное решение принял самолично Вильгельм, заявив во всеуслышание, что в Берлине будет слишком много помех, а вот в тихом городке на Балтике, старейшем морском курорте Германии, самое то что надо. Кулуарно же до русской делагации довели, что император взбешен обнаружением английского шпиона в его ближайшем окружении и потому выбрал место, где можно контролировать всех и вся.

Как по мне, это попахивает паранойей, но когда твоя собственная мать не скрывает своей приверженности Англии и при первой же возможности вывозит туда архив отца, это накладывает некоторый отпечаток…

Курорт, куда нас перенаправили, стоял прямо на берегу Балтийского моря, недалеко от Ростока. Вместо вокзала имелись три платформы, чуть приподнятые над уровнем земли, два пути между ними и пахший свежей краской легкий павильон, но все было увешано гирляндами цветов, флажками, драпировано материей в цвета национального флага. У павильона человек пятьдесят оркестрантов играли «приятные слуху музыки», но поскольку слух был вильгельмов, то отчетливый акцент военного марша в любой исполняемой композиции слышался.

Я поначалу решил, что с такой помпой встречают нас и даже почти не ошибся — встречали первые поезда, ветку сюда закончили меньше недели тому назад, а тут такой повод — приезд кайзера и высоких зарубежных гостей! Так что переговоры начались с протокольного мероприятия — Вильгельм, гордо топорща усы, разрезал ленточку, оркестр грянул гимн, мэр, разве что не извиваясь от чинопочитания, произнес речь… Даже Столыпину перепал ключ от города, как почетному гостю, а мне лишь букетик цветов от фройляйн гимназического возраста. Впрочем, как и всем остальным членам делегации.

Место оказалось и вправду приятное — зеленый парк с десятком небольших двух-трехэтажных отелей или пансионов выходил на променад вдоль песчаного пляжа, за которым на отмели плескалось море. Сезон давно закончился, Балтика это вам не Средиземное и даже не Черное, до «ледяной ветер катил валы свинцового моря на мрачный берег» не дошло, но курхаус и отели пустовали. Можно себе представить, как поднял свою популярность кайзер среди широких масс отельеров, выкатив им такой роскошный подарок за государственный счет — почти стопроцентное заполнение! Пусть и на неделю всего.

Общие переговоры перемежались заседаниями комиссий или прогулками вдоль моря с целью надышаться целебным морским воздухом, но в целом шли туго. Немцы не особо горели желанием давать кредиты России — наверняка в сейфах их генштаба уже лежат подписанные Мольтке-младшим и завизированные лично Вильгельмом планы войны против Антанты.

Все сдвинулось после демонстрационного полета Танеевой. Анечка не просто пролетела над обеими делегациями, а сделала… полубочку! Глядя на эту фигуру высшего пилотажа — я чуть дубу на дал. Сорвется в штопор и все! Члены делегаций тоже рты пооткрывали. Демонстрационные полеты вошли в моду по всей Европе и уже даже успели приесться. Но чтоб такое!

Разумеется, Вильгельм устроил тут же фуршет в честь русской пилотессы, шампанское полилось рекой, тосты поднимались один за другим. Немцы были впечатлены!

А я все пытался урвать у героине дня минутку, чтобы отругать. Наконец, удалось уединиться возле задней стенки шатра.

— Не терзай сердце, Гриша — отмахнулась от меня Анечка — Мы с Ильюшей все опробовали неоднократно, риска не было.

— Ильюшей?!? Кульнев должен был уехать в командировку в Крым!

— Так и уехал. Но сначала мы самолет опробовали в деле! Чудо, а не аэроплан! Говорят «Распутин и сыновья» уже и заказы на него получили?

— Не пытайся переводить тему! Я категорически…

Договорить нам не дали. На фуршете объявились мои старые знакомцы — Макс цу Фюрстенберг с Анной Леопольдовной и меня выдернули обратно в шатер. Сначала я поболтал в углке с Чернышовый, узнал последние новости. Девушка была рада меня видеть, легко делилась всеми дворцовыми сплетнями. Возможно, это был такой ход со стороны немцев — дабы облегчить переговоры. Неформальные каналы сработали, Макс через Чернышеву передавал мне хотелки Вильгельма, а я уже транслировал все Столыпину. Мы вместе вырабатывали нашу позицию, министры кидали ее на бумагу. Переговоры стронулись с места, мы подписали документы по кредитам, причем на льготных условиях, согласовали покупку миноносцев в Черное море. Турки не будут рады этому, но нам светила война на два фронта — так что флот все одно придется укреплять.

Решили также вопрос по взаимным пошлинам, кроме того немцы пообещали выслать революционеров из числа непримиримых эсеров и большевиков, которые отказались от амнистии. А также пообещали надавить на Швейцарию. Леваков я собирался продолжить впихивать в правовое поле — нечего им сидеть по заграницам, исходить желчью и готовить революцию. Еще, неровен час, найдутся добрые дяди, подкинут им деньжат и тогда пиши пропало.

Единственное, о чем не удалось договориться окончательно — Босния. Вроде бы уже согласовали «нейтралитет» России в Балканском кризисе. Но все упиралось в позицию Сербии. Столыпин не вылезал из переговорного пункта, обмениваясь телеграммами с Белградом. Сербы шли на принцип, были готовы объявить мобилизацию.

И тут Вильгельм совершил ошибку — решил надавить на нас, а через нас на сербов и черногорцев. Утром 8 октября Германия известила правительство Австро-Венгрии, что в случае разрастания конфликта они могут полностью рассчитывать на поддержку Германской империи. Нас в известность не ставили, мы узнали об этом из вечерних газет. А уже на следующий день австро-венгерские войска начали сосредотачиваться на сербской границе. Запахло порохом.

Столыпин тут же подбросил бензинчику в костер и решил «развернуть самолет над Атлантикой» — объявил, что российская делегация срочно покидает Германию, но не тут-то было. Ко мне в номер уже через час пришел Макс с Чернышевой, развел руками:

— Дорогой друг, к сожалению вынужден сообщить неприятное известие. Дорога новая, только-только построили, грунт еще не устоялся и произошел провал почти у Ростока, пути повреждены.

— Какая неожиданность! — картинно всплеснул руками я, подошел ближе — Дорогой друг, царь не простит вам «взятие заложников». Тем более премьер-министра и фактического главу Думы.

Торговались мы долго, Аня умаялась переводить, но так ни к чему и не пришли. Особых рычагов надавить на Сербию у России все равно не было, а немцы с австрийцами уж очень хотели откусить этот кусок.

Похоронные настроения в делегации были страшнее немецкого давления. По сути, все уже согласились с тем, что проиграли и без серьезной встряски и внушения уверенности в победе нам тут ловить нечего. Можно упираться и отказываться, но австрийцы, пользуясь тем, что мы застряли «в гостях» у немцев, просто разыграют все по своим нотам.

— Петр Аркадьевич, положение требует от нас решительных действий — я зашел в номер к премьеру в боевом настроении. Нужны были неординарные ходы.

— Застрелиться, что ли? — трагичным голосом взволнованно вопросил премьер, тоже поддавшийся мрачному пессимизму.

Ну да, народная китайская месть — повесится на воротах обидчика. Но мы-то, черт побери, русские!

— Улететь. В Данию.

Присутствующие вытаращились на меня, как на привидение. А я принялся развивать свой авантюрный план:

— Самолет у нас есть, «Суворов» рассчитан как раз на двоих. Я поведу, вы, Петр Аркадьевич, за пассажира. Отсюда до датских островов — всего пятьдесят верст, чуть больше, чем от Франции до Англии.

— Но… мы можем упасть в море!

— У нас есть пробковые жилеты. Кроме того, остающиеся могут нанять местных рыбаков и отправить их широкой дугой вслед за нами, чтобы гарантированно подобрать в случае аварии.

— А если мы собьемся с пути?

— Дания строго на севере, полетим по компасу. Двигатель новый, помощнее прежнего, за три часа работы я головой ручаюсь, за это время мы даже до Копенгагена долететь сможем, а уж до островов-то всяко доберемся.

— Может, тогда вдоль побережья?

— Вот как раз вдоль побережья три часа и уйдет, а потом все равно через широкий пролив, верст двадцать. Да и кто может поручится, что за эти три часа немцы не придумают чего, чтобы нас посадить? Да хоть миноносец с пулеметами в пролив подгонят… А тут — через пять минут после взлета мы на свободе.

Уговаривал я собравшихся битый час, да так и не уговорил. Одно дело — впереди, на лихом коне (многие в молодости служили, да и вообще геройство на войне уважаемое занятие), а тут — на палочках и тряпочках над холодной Балтикой, уповая на керосинку. Непривычно и страшно. Столыпин заявил что, мол, поздно, и пошел в привезенную с нами походную церковь молится.

Ну а мне что делать? Хоть сам улечу, все какой-никакой канал связи помимо германцев. Собрал вещички, оставил премьеру записку и часа в четыре ночи вышел типа прогуляться от бессонницы. Сопровождал меня бурчащий без остановки Самохвалов. Начальник охраны был категорически против любых авантюр с самолетом.

— Политика — это всегда риск — не соглашался я с Петром Титовичем — У меня будет просьба. Как бы не обернулись наши дела, постарайтесь тайно вывезти Танееву. Я очень беспокоюсь об Анне.

Нагулявшись, я пошел потихоньку в сторону нашего поезда.

Он так и стоял в тупичке впритык за станцией — после открытия ветки и до окончания переговоров больше никакого движения не планировалось, — я без шума разбудил техников и велел не суетясь снова готовить самолет, погруженный обратно после полетов Танеевой. Тащить посреди ночи самолет на поле, с которого взлетала Анна я посчитал слишком стремным, будем действовать по плану.

Где-то через час, когда мы спустили центроплан на среднюю платформу и уже крепили крылья, в поезд пришел Столыпин. В пальто, перчатках и шапке на уши — ночью гулять холодно, а летать еще холоднее. Да-да, летать, принял он мой план, прочитал записку и пришел. Ну, пальто мы с него сняли и выдали кожаную одежку одного из технарей, подходящую по размеру. Самого же хозяина летной формы, наоборот, обрядили в премьерское и отправили для отвода глаз гулять дальше.

В шесть утра, за час до рассвета, самолет стоял на старте и в него заливали последние канистры бензина.

— Ну что, Петр Аркадьевич, с богом?

— На него одного и уповаем, — перекрестился Столыпин и полез в самолет — Вывезешь — дам орден. Любой на выбор.

— процитировал я Филатова, улыбаясь.

Столыпин засмеялся, напряжение спало. Я оглядел премьера.

Черт, он же весит раза в два больше Танеевой… нет, самолет должен выдержать, мы же предполагали еще и пулемет с боезапасом и бомбы, так что запасца грузоподъемности должно хватить.

— От винта!

Техник крутанул лопасть раз, другой… движок схватился и взрыкнул, обдав станцию густым белым выхлопом, а потом поймал нужные обороты и заработал ровно. Сейчас, минутки три хотя бы прогреем и вперед…

— Хальт! Хальт!

Вот тебе и прогрел — от парка к нам, громыхая саблями о сапоги неслись люди в прусской форме, полицейские или военные времени выяснять не было.

— Ну, с богом! — и я тронул самолет вперед.

Сейчас самое главное не свалиться с узенькой платформы, она всего на полметра шире колесной базы и я сосредоточился на уходящей вдаль колее, следя, чтобы она приходилось ровно напротив стойки остекления — других способов контролировать прямолинейность разбега у меня не было.

Уже когда мы удачно пробежали полпути, из пристанционной будки на другом конце платформы вывалился, напяливая на ходу мундир, железнодорожник и тоже заорал «Хальт!» Мало того, он кинулся нам наперерез — не иначе, спросонья, самолет пусть и легкий, но руками его не остановить, еще и пропеллером порубит.

Я бросил отчаянный взгляд на закрылки, поддал газу и метрах в двадцати от идиота взял ручку на себя. Ну, давай, граф Суворов, не подведи!

Самолет задрал нос и поднялся в воздух, разве что вздрогнув в самый последний момент — как потом рассказали свидетели, железнодорожнику перепало колесом по голове, отчего он сразу и окончательно проснулся и сел на задницу прямо на рельсы.

Но мы взлетели! Чуть не задели вершины деревьев, опасно близко подступавшие к станции, но взлетели! Я набрал сотню метров высоты и, когда разворачивал самолет носом на сервер, увидел, как на земле бегут и суетятся новые фигурки и показал Столыпину рукой вниз. Он слегка перегнулся через борт но сразу же откинулся обратно и постарался сесть поглубже, да еще натянул шлем на глаза. Это что же, он высоты боится, но все равно полетел? Уважаю.

Собственно полет прошел без приключений — ноу-хау из будущего позволили нам сделать аэроплан, опережающий нынешние лет на пять, если не больше. Я держал курс на север, изредка сверяясь с компасом, движок ровно гудел, внизу бежали мелкие волны, на востоке серело небо… Сорок минут и впереди показался вытянутый в нашу сторону полуостров с мелью, дугой уходящей влево. Еще через пять минут мы увидели домики прибрежного поселка. Дания это или нет, а садиться надо, хотя бы для того, чтобы понять, где мы.

Я постепенно снижался, выглядывая место на полях за домиками, когда заметил, что к флагштоку в центре поселка вышел человек со свертком под мышкой. Он, не обращая внимания на стрекот в небе, прикрепил полотнище к фалу и начал поднимать флаг. Я заложил вираж, чтобы пройти поближе и разглядеть, чей он. С первого захода я распознал только цвет — красный и белый, это мог быть как датский, так и германский флаг. На втором заходе, когда человек внизу наконец обратил на нас внимание, а я покачал ему крыльями, ветер развернул ткань — белый крест на красном фоне, Дания!

Сел я на поле, подогнав самолет как можно ближе к дороге, идущей вглубь острова и помог выбраться Столыпину. Ступив на твердую землю, он сразу обрел уверенность и потребовал срочно найти телеграф. С тем мы и вышли на дорогу.

Слева, в километре, остался прибрежный поселок. Справа, на таком же примерно расстоянии, был виден другой и туда от близлежащей фермы выруливала тележка молочника.

Вот кто бы мог сказать, что повороты европейской политики будут зависеть от упрямого датского крестьянина? Ни за какие деньги он не соглашался довезти нас до городка — он должен доставить молоко, его ждут, он не может отвлекаться на посторонние дела. На наше счастье, как раз возвращался домой на повозке местный пастор, вызванный ночью к умирающему, и он объяснил, что ближайший телеграф — в городке Нюкебинг, до которого как минимум два часа, и что он готов нас отвезти, только вот отслужит утреннюю службу…

— Ну что, Петр Аркадьевич, придется опять лететь.

Премьер аж позеленел, но время — деньги. Сейчас каждая минута дорога, так что Столыпин лично крутил винт по команде (прямо как в анекдоте — «Не знаю, кто это, но водителем у него сам Путин»), а когда двигатель завелся, стоически полез в самолет. Ну да расстояние небольшое, покрыли минут за пятнадцать, да и летели над сушей. Так что вскоре мы скинули наши кожаные доспехи в комнатке местного телеграфа и засели у аппарата.

Пока мы колотили телеграммы в Санкт-Петербург и русское посольство в Копенгагене, вокруг собиралась местная интеллигенция, поглазеть на такое чудо — премьера великой державы и знаменитого монаха-авиатора в глухом провинциальном городке. А что, с телевизорами тут напряженка, даже радио еще толком нет, газеты освещают события с изрядной задержкой, а тут такое событие! Наверное, так и останется в летописях — в 1332 году тут умер король Кристофер II, в 1667 женился Кристиан V, в 1716 проживал Петр I, а в 1908 свалились с небес Столыпин и Распутин.

Первая же ответная телеграмма из посольства привела премьера в бешенство — еще бы, неизвестный дипломатический клерк только что порушил свою карьеру, выразив сомнение в том, что сам Столыпин может оказаться в богом забытой датской глуши, да еще в такой ранний час! Пришлось отправлять срочную в Питер, потребовав настучать по башке соням в копенгагенском посольстве и через двадцать минут тон сообщений радикально изменился. Более того, в игру вступила сама Мария Федоровна, по традиции гостившая у своих датских родственников и вокруг нас завертелась настоящая карусель — примчался местный полицмейстер с вопросами, не надо ли чего, явился представиться мэр или как он тут называется… В общем, натуральный переполох в курятнике. Отдав Петру Аркадьевичу честь переписки с высочайшими особами, сам отдался в руки местной акулы пера. Репортер, бедолага, чуть не поседел, когда понял, что я не только датского, но даже и немецкого не знаю и выспросить о таком эпическом событии никак не получится. Но надо отдать ему должное — еще до приезда коллег из крупных городов, он поднял округу на рога и сумел найти дядечку, когда-то служившего в Петербурге и вполне сносно говорившего на русском.

Когда я рассказал все животрепещущие подробности, Столыпин закончил переговоры по прямому проводу, а из местной школы явилась посмотреть на нас целая экскурсия, в порт влетела миноноска флота его величества Фредерика VIII, родного брата Марии Федоровны, и нас с триумфом погрузили на борт. А через каких-то шесть часов, посвященных морской болезни, сдали на руки встречающим в порту Копенгагена.