Я сделал выбор (Записки курсанта школы милиции)

Глава четвертая

В течение недели мы стреляли из пистолета, водили автомашины, изучали топографию, азбуку Морзе, работали на рации, слушали лекции по криминалистике, судебной медицине и психиатрии, уголовному праву и другим наукам — в общем, дни и часы были заполнены до отказа напряженной учебой.

В неделю раз, по субботам, нам, ташкентским, разрешалось уходить в увольнение с ночевкой. Дома уже привыкли видеть меня в милицейской форме, да и я сам чувствовал себя в ней так, как будто всю жизнь носил синий китель с курсантскими погонами.

И все же, когда бы я ни подходил к дому, каждый раз слышал чьи-нибудь возгласы:

— Гляньте, гляньте, бабоньки, Алексей наш идет!

Этого бывает достаточно, чтобы из домов, как бы ненароком, кто с ведром, кто с веником, выходили женщины. Они здороваются со мной, осведомляются о моем здоровье, заводят разговоры, большей частью, о всяких небылицах. С особым усердием делает это тетка Акулина. Как-то завидев меня, она, низко поклонившись, спросила:

— Небось, трудно тебе, Лексей, с бандитами-то оборачиваться? Они ведь вон какие, с пистолетами ходят. Недавно слышала я на базаре от одной женщины, которая капусту продавала. Пришел, эдак, к ней один мужчина да и говорит: «Можно я около вас капустой торговать буду?» А сам рядом поставил мешок и пошел будто бы за весами. Пошел и с концом. А женщина эта, не дождавшись его, директора позвала и объяснила ему, вот так, мол, и так, оставил человек мешок с капустой, а самого нет и нет. Тот возьми да и развяжи мешок, а в нем — человеческие головы.

И тетка Акулина, покачав головой, заохала:

— Ужас-то какой! Что это делается на белом свете?! Ты, милок, не знаешь, поймали этого бандита?

Я хотел объяснить тетке Акулине, что это все небылицы, но в это время проходивший мимо нас кладовщик Семен гаркнул:

— Что, мать, провинилась что ли, стоишь перед ним на вытяжку? — и, покосившись в мою сторону, пробурчал: — Ходят тут всякие бездельники, людям голову морочат.

Тетку Акулину как ветром сдунуло, а Семка, ехидно улыбаясь, прошел мимо меня своей косолапой походкой.

И такое повторяется каждый раз, когда я появляюсь в нашем огромном дворе. Семка, завидев меня, всегда пытается отпустить в мой адрес очередную колкость.

Однажды его назойливость вывела меня из терпения, и я было двинулся к нему. Почувствовав недоброе, Семка прибавил шагу, а затем перешел на бег, хотел скорее улизнуть в свою калитку, но споткнулся и угодил в канаву с помоями, куда только что тетка Акулина вылила грязную воду после стирки.

Вся злость моя к нему исчезла, и я, от души рассмеявшись, пошел к себе домой.

В одно из увольнений я ночью проснулся от непонятного шума, доносившегося со двора.

— Ой! Что-то там происходит? — услышал я испуганный возглас матери. Она вскочила с кровати и выбежала во двор.

В открытую дверь ворвался истошный крик:

— Помогите! Убивают! Помогите, люди!

Почувствовав что-то неладное, я натянул на босу ногу сапоги, накинул на плечи китель и на пороге столкнулся с теткой Акулиной. Ее седые волосы были растрепаны, правый рукав платья от самого плеча до локтя разорван, на лице испуг.

— Ой! Леша, помоги! Семку убивают, — закричала она навзрыд.

Не обращая внимания на вопли тетки Акулины, я выбежал на улицу. Моросил дождь. В дальнем углу двора у Семкиной калитки столпилось несколько кричащих женщин.

Подбежав, я увидел, как здоровый мужик, ухватив Семку за грудки, бил его головой об стенку. Семка не сопротивлялся.

— Что же ты делаешь? Ведь ты убьешь его! — кричала какая-то женщина.

Вокруг дерущихся мужчин не было, только одни женщины, словно в нашем дворе и мужчин-то нет.

Не раздумывая, схватил я мужчину за плечо и, сильно дернув на себя, заломил его руку за спину, да так ловко, что даже сам удивился. Ведь именно этот прием не удавался мне на последних тренировочных занятиях по самбо. Мужчина заревел от боли.

Женщины вокруг что-то шумели. Не обращая внимания на них и не отпуская руки, я повел полусогнувшегося мужика в сторону от домов. Вдруг он прохрипел:

— Отпусти, курсант, зря силу тратишь. Я же никуда не убегу.

Поразмыслив немного, я ослабил ему руку. Он выпрямился, и только тут я заметил, какая громадина стояла передо мной. В первую секунду мелькнула мысль, что сделал я это зря. Возиться с таким геркулесом дело не из приятных. Но мои опасения оказались напрасными. Лицо его приобрело спокойное выражение, и он, оправившись, сказал:

— Спасибо тебе, курсант. А то ведь я мог его и ухлопать. И тогда снова к «хозяину», и чего доброго за эту скотину получил бы «вышку».

Я сначала не понял, почему он меня благодарит, и продолжал с недоверием смотреть на него, держа на всякий случай за правую руку.

— Да ты не бойся, никуда я не уйду, — пробасил он, видя мою настороженность. — Семке я поддал крепко, это да, но он заслужил большего. Это по его милости я оттянул срок целых шесть лет.

Перехватив мой вопросительный взгляд, он продолжал:

— Да не удивляйся, курсант, я, действительно, только неделю назад освободился. А за что, собственно говоря, я таскал шесть лет парашу? Там ведь не сладко, да и года идут, — произнес он с грустью в голосе. — Было двадцать четыре, а теперь уже тридцать. А этот, — он кивнул со злостью через плечо в сторону Семкиного дома, — спал на мягкой кровати, посасывал пивко. Ну, ничего, мы еще посмотрим, Семка, теперь я не тот Вовка Криворук! Мне бы только с Васютиным встретиться. Неужели он и теперь меня не поймет? Времена другие, должен понять, — рассуждал он вслух. — Теперь я на подставку не пойду.

Посмотрев на меня, он улыбнулся своим широким ртом.

— А ты, молодец! Крепко меня хватанул, не то бы опять... народные заседатели...

— Да вы и так заработали, — сказал я, с интересом посматривая на этого человека. — Вон как избили Семку.

Так за разговорами мы подошли к телефонной будке. Я набрал ноль два и вызвал дежурного по городу.

— А знаешь, курсант, меня ведь не посадят, так что зря усердствуешь.

— Как это не посадят? — удивился я.

— А вот так, чтобы дать срок, необходимо заявление потерпевшего. А заявленьица не будет, — произнес он уверенно.

Но почему его не будет, узнать я не успел. К нам подъехал наряд работников милиции и прервал наш разговор с Криворуком. Садясь в машину, он крикнул:

— Бывай здоров, курсант! До встречи!