Я сделал выбор (Записки курсанта школы милиции)

Глава седьмая

Прошло уже два месяца, как мы начали учиться. Преступника мы изучали только по учебникам, да целыми днями слушали лекции о нем. Преподаватели рассказывали нам об ухищрениях и повадках правонарушителей, тут же приводя примеры из своей практики. И нам не терпелось самим лицом к лицу встретиться с загадочной личностью — преступником.

За последние дни нас усиленно натаскивали по самбо, предупреждая, что скоро выйдем на самостоятельное патрулирование в город.

И вот этот день наступил. Пятого ноября после лекций начальник курса объявил:

— Товарищи курсанты, с сегодняшнего дня мы все переходим на казарменное положение и являемся резервом дежурного по городу. Сегодня на патрулирование пойдут все взводы нашего курса.

— Ура! — закричали ребята.

— Это что еще такое?! Отставить! — прозвучал строгий голос Мирного. И, сделав паузу, он продолжал:

— Патрулировать будете по четыре человека. Вот так, товарищи курсанты. А сейчас: разойдись! — подал он команду.

Через минуту-другую машины, урча, выезжали из ворот, развозя нас по отделениям.

Было около пяти часов вечера. В отделении милиции, куда только что прибыл наш взвод, стояла удивительная тишина. По двору размеренно прохаживался постовой. Успокаивающе журчала вода в арыке; посреди двора цвели розы, кажется все так и должно быть. В этот момент отделение милиции ничем не отличалось от любого городского учреждения. Время от времени в дверях кабинетов, которые были расположены замкнутым двориком, появлялись люди в штатском и реже в форме. Они выходили с бумагами в руках и, не отрываясь от их чтения, тут же исчезали в других дверях.

Вот в такой момент и пришел наш пятый взвод на первое свое патрулирование. Увидев нас, сидевший за стойкой дежурного лысоватый майор широко улыбнулся и крикнул кому-то в глубь двора:

— Подмога пришла, принимай курсантов.

В дежурку вошел старший лейтенант. Это, видимо, ему были адресованы слова в отношении подмоги.

Он нас вывел во двор, где уже в две шеренги, дожидаясь инструктажа перед выходом в город на дежурство, стояли работники милиции. Увидев нас, они слегка оживились, перекинулись с нами приветствиями. А затем замерли по команде «смирно», приветствуя подошедшего к строю пожилого подполковника.

— Вольно, вольно, — произнес он спокойным, слегка уставшим голосом. — Ну, ребятки, и вы тут. Хорошо-о-о, — протянул он, — значит, будем воевать сегодня вместе. В общем, распределяйте, — кивнул он старшему лейтенанту. — Двух курсантов и двух наших на участок.

Старший лейтенант выкрикивал фамилии. Работники милиции и курсанты выходили из строя и, пожав друг другу руки, шли на задание.

— А вы четверо, — и старший лейтенант остановился против меня, Вадима, Толика и Степана, — пойдете патрулировать самостоятельно. Наших работников больше нет.

Нам немного стало обидно. Каждому хотелось пойти патрулировать с опытным работником, посмотреть, как нужно действовать при задержании преступника.

Увидев наши кислые лица, старший лейтенант произнес:

— Ничего, ребята, носы не вешать. Мы вам такой участок дадим, что только ходи да прогуливайся.

«Тоже мне, обрадовал, — подумал я. — Мы не за этим пришли сюда, чтобы прогуливаться».

А старший лейтенант тем временем продолжал:

— В вашем распоряжении улица Шота Руставели, от угла улицы Богдана Хмельницкого и до самого Текстильного комбината. Улица прямая, как линейка, освещение хорошее, так что, я думаю, справитесь сами. Участковый что-то не пришел, видимо, приболел, — как бы размышлял он вслух. — Хулиганы там встречаются, а серьезных преступлений — этого нет. Ну, идите, ребятки. Только уговор — всех подряд в отделение не водите, по возможности разбирайтесь на месте. А то я знаю вашего брата, — весело улыбнулся он, — вам только доверь, так вы приведете сюда каждого, кто попытается плюнуть на тротуар...

Напутствуемые старшим лейтенантом, мы вошли в дежурку.

Майор, мурлыча какую-то песенку, решал задачку.

— Он это у нас любит, — пояснил старший лейтенант. — Восемнадцать лет тому назад, до службы в милиции, был учителем. Сюда пришел по общественному призыву, но и по сегодняшний день задачки решает. И когда он этим занят, значит, в городе жизнь идет своим чередом.

— Ну, будет, будет, — улыбнулся майор. — Тебя хлебом не корми, только дай поговорить о моих задачках...

На город опускались сумерки. То там, то здесь вспыхивали лампочки, зажигались неоновые светильники. Редкие прохожие спешили домой, громыхали полупустые трамваи.

— Кому положено, те уже дома, — как бы угадывая мою мысль произнес Степан. — А у нас сейчас на флоте вечерние склянки отбивают, — задумчиво продолжал он, всматриваясь в вечернее небо.

— Мать сейчас корову доит, Ленька стоит около нее с кружкой — ждет парного молока, — в тон Степану тихо сказал Толик.

Вадим шел молча. Трудно сказать, о чем он думал. Уличные фонари отсвечивали на стеклах его очков, за которыми были скрыты умные и всегда по-детски чистые глаза.

Отец у него погиб на фронте, а матери Вадим не помнит. До суворовского он жил у тетки в Ташкенте, куда его привез отец перед уходом на фронт в сорок третьем.

Так и шли мы, размышляя каждый о своем. Улица, действительно, была прямая, лишь в одном месте преградила нам дорогу куча битого кирпича. Здесь шло строительство нескольких многоэтажных домов, а затем опять ровная лента тротуара.

— Ребята, там что-то неладное, — вдруг сказал Вадим, показывая на толпу возле автобуса.

Мы ускорили шаг и, подойдя поближе, увидели пьяного мужчину, преградившего путь автобусу.

Степка подошел и аккуратно взял мужика за одну руку, а я — за другую.

— Чего ты, дяденька, так наклюкался? И не стыдно тебе? — спросил его Толик.

— Хи, хи, — усмехнулся пьяный.

— Надо отправить его в вытрезвитель, — предложил я.

— Правильно, — согласился Степан, — только до вытрезвителя далеко, давайте лучше отведем в отделение.

Остановив попутную грузовую машину, я и Вадим погрузили пьяного и поехали в отделение, а Степан с Толиком остались патрулировать.

В отделении около стойки дежурного стояла всхлипывающая женщина, ее успокаивала пухленькая девочка лет двенадцати-тринадцати.

— Не плачь, мама, может быть, он к Кольке в старый город уехал, — говорила она.

— Да нет же, я туда уже звонила. Он у них три дня не был, — и она опять заплакала.

— Мамаша, подойдите к детскому инспектору, — подойдя к женщине, проговорил дежурный. Лицо его в этот момент было строгим; от добродушия, которое я видел несколько часов тому назад, не осталось и следа.

Дождавшись машину из вытрезвителя, сдав документы и пьяного, мы отправились к ребятам.

Степан с Толиком, пока мы были в отделении, уже дважды подходили к назначенному месту.

На участке было все спокойно, если не считать, что в одном доме пришлось вызывать скорую помощь для роженицы.

Патрулировать молча было скучновато, и мы перешли к излюбленной нашей теме о Степкином карманнике. Как только об этом напомнил Толик, Степан сразу же взорвался:

— Дался вам этот карманник...

А Толик, как бы не замечая Степкиной раздражительности, продолжал нараспев:

— Вечерами карманник выпивал за здоровье Степана.

— Еще бы, — подтрунивал я, — ведь Степка помог ему схватить куш в пять рублей.

Теперь над этой историей уже можно было шутить. Того самого мужичишку, которого два месяца тому назад Степан «спас», несколько дней тому назад задержали в автобусе курсанты-старшекурсники и передали в уголовный розыск.

— Хватит, хватит, ребята, — до слез смеясь, произнес Толик. — Карманник стал уже подсудимым, да и Степка за это время... — Вдруг голос Толика оборвался. Мы отчетливо услышали топот и тревожный крик:

— По-мо-ги-те! По-мо-ги-те! — кричал срывающийся на фальцет мужской голос.

Не раздумывая, как по команде, кинулись вперед на голос кричавшего. Впервые я бежал к человеку, взывающему о помощи откуда-то из темноты. Бежал, а сердце трепетало: «Вот оно то, ради чего ты рабочую спецовку сменил на милицейский мундир. Ты нужен человеку, как никогда нужен, быстрей, быстрей, ты можешь не поспеть...»

Было где-то уже около двенадцати часов ночи. Большинство домов погрузилось во мрак, лишь кое-где в окнах горел свет.

А крик доносился оттуда, где стояли без крыш остовы строящихся многоэтажных домов.

Толик, бежавший впереди, вдруг грохнулся, растянувшись во весь рост.

— У-у-у, черт, — выругался он.

Я пробежал мимо, заметил, что он споткнулся о груду кирпичей. Сразу же за кирпичами на тротуаре, увидев наше приближение, остановился запыхавшийся, небольшого роста паренек.

— Товарищи ми-ли-ци-онеры, — еле переводя дух, с трудом произнес он, — скорее, скорее! Там она, а их двое.

— Где? Где? — крикнул Степка.

— Там, — показал в темноту парень и ринулся в сторону недостроенного четырехэтажного дома.

Сначала мы бежали все вместе, а затем, как по уговору, разделились на две группы и побежали в обход здания.

— Ребята, он здесь! — что было силы крикнул я.

В мгновение я и Толик — он бежал за мной — оседлали парня, скатившегося с груды кирпича к нам под ноги. Он не сопротивлялся. Лежал молча и, кажется, даже не дышал.

— Встань! — резко приказал я, удивившись твердости своего голоса.

Лежавший пошевельнулся, но не тронулся с места.

— Вставай же, вставай, будет лежать, — потребовал Толик.

Парень встал сначала на четвереньки, потом во весь рост, но тут же снова присел. Видимо, от страха.

«Так вот ты какой?! — подумал я, удерживая его за предплечье. — Ты, оказывается, трус, гнусный трус. Трус перед мужчинами и храбрый перед слабыми».

— Пошли, нечего приседать, — как можно строже сказал я и подтолкнул его вперед, на тротуар, вспомнил неоднократный наказ Мирного:

«Первое, что ты должен сделать, задержав преступника, это немедленно обыскать его. Обыскать, чтобы он не успел придти в себя и пустить в ход оружие или, боясь улики, выкинуть его. И то, и другое, опасно».

Мысль пронеслась мгновенно, и я воспринял ее как приказ к действию.

Остановив задержанного, я попросил Толика и нашего потерпевшего, который все это время семенил за нами, то и дело пытаясь шырнуть под бок кулаком своего обидчика, подержать за руки, а сам стал обыскивать.

Задержанный не сопротивлялся. При лунном свете я разглядел его лицо, оно было круглое с маленькими черными усиками, глаза большие, бегающие; фигура плотная, скорее холеная, нежели мускулистая. Ему было не больше двадцати лет.

При прикосновении парень задрожал, как лошадь от испуга. В карманах оказалось пусто.

— Эх, «дружище», что это тебя так разлихорадило? — обратился я к нему.

Парень молчал.

— Не ищи, ножик здесь, — крикнул появившийся из темноты Степан, — девушка его подобрала.

Только тут я заметил за спиной Степана худенькую, лет девятнадцати, девушку с косичками, торчавшими в разные стороны. Я продолжал обыск, а грабитель, не выдержав взгляда потерпевшей, отвернулся.

— Чего морду воротишь? — вдруг вспылил Степан. — Стыдно или боязно стало?! — и он, схватив парня за грудки, хотел ударить, но рука повисла в воздухе, перехваченная Толиком.

— Не трогай, Степан! Это не наше дело! Суд пусть его рассудит, — сказал он спокойным голосом.

— Пошли в отделение, — кивнул я ребятам, и взял преступника за руку.

— Нет, постойте! — сказала девушка. — Я с этим типом никуда не пойду, — и она, к нашему удивлению, влепила звонкую пощечину парню, которого мы встретили на тротуаре.

Тот молча закрыл лицо рукой.

— Герой несчастный, — с возмущением произнесла она. — Клятвы, поцелуи, а когда увидел ножик, так в кусты, и след простыл. — А ты, любимая, оставайся с бандитами. Так, да?! — язвительно продолжала она. Девушка разгорячилась, и ее успокоить было трудно. Вадим и Толик взяли эту миссию на себя, а мы со Степаном повели задержанного.