Я совсем не получаю писем

Только бы вечером не было темно

До трех часов дня они пробыли на пляже. Мама под деревом вязала Жоли пуловер. Очень красивый темно-синий пуловер с белыми и красными разводами.

«В нем тебе хорошо будет кататься на коньках», — сказала недавно мама, показывая Жоли выкройку. А теперь уже готова спинка, передняя часть и один рукав пуловера. Жоли даже примерил его. Мама и сейчас нет-нет да поднимет голову от вязания, поглядывая на Жоли, и Жоли знает, что попроси он ее: «Мамочка, не сердись на меня! Я обещаю тебе, что буду хорошим, разреши мне немножечко поплавать в Балатоне», мама погладила бы его по голове, отложила бы в сторону вязанье, и они пошли бы купаться, и воцарились бы мир и покой. Но у Жоли будто что-то застряло в горле, и он никак не может выговорить: «Мамочка, прости!» Вместо этого только бормочет про себя: «Я не виноват. Они меня обижают. Меня тут все обижают. Я хочу домой».

— Поиграй в песочек, — проговорила наконец мама.

— Спасибо, — ответил Жоли. — Я не хочу.

— Ни тогда сиди около меня!

Теперь уже и музыка не нравится Жоли. Только и знают, что ставят одни и те же пять заигранных пластинок. Да передают одни и те же объявления: «Йожи Сабо, тебя ожидают у выхода». Или: «Потерян черный портфель. Того, кто нашел, просят…»

«Уж лучше бы в школу ходить, — думал Жоли. И ему захотелось скорее в школу. Доска, мел и много-много сказок, которые рассказывает тетя Бригитта, и уроки по физкультуре, когда они играют в футбол с ребятами, и его сосед по парте Берци Хартаи, с которым они обмениваются завтраками. — Противное, гадкое лето… — снова думает Жоли. — Все равно уеду отсюда».

В три часа дня они ушли с пляжа. Плечи у обеих девочек обгорели. «Вот будет рев ночью!» В такую жару тяжело подниматься на гору, а главное, раздражает болтовня обеих девчонок: какая хорошая была вода, да как далеко они заплывали, да по пятьдесят секунд они могут находиться под водой…

— Кто проголодался, тот поможет мне на кухне, — сказала мама, когда они вернулись домой. — Дети, накрывайте на стол! А я быстренько сварю вареники.

На обед были томатный суп и вареники с маком. Летом всегда бывают такие обеды: отварные кабачки с яйцом, или суп из зеленого горошка, или вермишель с сыром. Потому что летом, в сильную жару, нельзя есть тяжелую, жирную пищу, как, например, колбасу и жареную свинину. Жоли всегда любил вареники, но сейчас он даже не глядит на них, а проглатывает так, как глотают устриц, — залпом.

— Жолик, у тебя нет температуры? — взволнованно спросила мама.

— У него сорокапятиградусная вредность, — заявила Ютка и засмеялась над своей остротой.

«Смейся, смейся, — думал Жоли. — Завтра меня здесь не будет».

После обеда стали приводить в порядок кухню: Кати мыла посуду, Жоли вытирал, а Ютка подметала пол. Мама принесла на стол под орешником корзинку со стручками зеленого горошка.

— На ужин сварим суп из горошка. Хорошо? Жоли, хочешь помочь мне чистить горошек?

— Сейчас пряду, — ответил Жоли, а сам подумал: «Все равно я уже не буду его есть».

— Ты тоже можешь быть хорошим мальчиком, — с улыбкой сказала ему мама, когда они мирно сидели рядышком.

Жоли маленьким ножом срезал кончик стручка и тщательно стирал кожицу. Мама помыла стручки и стала нарезать их на дольки.

— Возьми себе в корзинке грушу получше и поди поиграй с Миклошкой. А к ужину приходи.

— Хорошо, — ответил Жоли.

Он вошел в комнату и прислушался. Мама все еще хозяйничала у орехового дерева, а Ютка и Кати играли в саду.

Жоли осторожно подошел к шкафу и вынул из него темно-синие штаны, серый пуловер, коричневые полуботинки и две рубашки. Положил все это в свой рюкзачок, где лежали ведерко и мяч, туда же сунул две груши и копилку, в которой было около четырех форинтов. Потом обвязал рюкзак прыгалками и осторожно спустил в сад из окна. С беззаботным видом он вышел из комнаты, прошагал по веранде и исчез за калиткой на улице, точно он в самом деле собирался идти в сад к тете Сабо играть с Миклошкой.

«Спрячусь-ка я за стогом сена, — решил Жоли. — И не вернусь домой ни на ужин, ни к девяти часам. Подожду, когда мама пошлет Ютку к тете Сабо, чтобы позвать меня докой. А Ютка не найдет меня там. И начнет везде искать. Тогда мама пошлет Кати узнать, куда, мол, запропастилась Ютка, но и Кати не рискнет вернуться одна. Тут уж мама отправится на поиски… А в это время станет совсем темно, тогда я вылезу из своего убежища за стогом, быстро схвачу рюкзак и пойду по шоссе в сторону Пешта. Дорогу я знаю, да и на шоссе есть указатель. На нем написано: „Будапешт, 134 км“. И я пойду, пойду, пойду… Никто меня не увидит, потому что будет уже поздно и совсем темно…»

Однако чем больше Жоли думал об этом, тем ему становилось жарче, и он вдруг почувствовал испарину на лбу. Конечно, он уже большой и понимает, что в темноте нечего бояться. Ведь в темноте все такое же, как и при свете: дома, заборы, облака, железнодорожные рельсы… Мир не меняется, только Земля вертится и Солнце освещает уже ту ее сторону, где до этого было темно. Когда у нас день и ярко светит солнце, японские дети уже спят, а когда мы ложимся спать, японские дети зубрят арифметику… А все-таки днем как-то приветливее. Вечером, например, спускают собак с цепи, а далеко не безопасно встретиться ночью с чужой и злой собакой. Да и пьяный может попасться по дороге. И потом, когда темно, тени деревьев становятся очень длинными… Конечно, Ютка и Кати стали бы смеяться над этим. Они по вечерам гуляют в саду и не боятся, если затрещит ветка или начнут звонить на колокольне…

«Нечего бояться, — думал Жоли. — Я возьму с собой дружка…»

Но он чувствовал, что это только успокоительные слова, а на самом деле ему вовсе не по душе ночная прогулка. И кто знает, дойдет ли он к утру до Будапешта? Может быть, ему придется идти по шоссе несколько дней, а то и недель, испытывая голод и жажду. И может быть, к нему подойдет милиционер и спросит: «А ну-ка скажи, мама отпустила тебя?» Мама!.. И как он об этом раньше не подумал! Ведь мама побежит к тете Сабо, обе они начнут его искать повсюду: на железной дороге, на Балатоне. Никто не притронется к ужину, суп из зеленого горошка остынет. Потом они телеграфируют папе да еще поместят в газете фотографию Жоли. Нет, этого делать нельзя…

Растерянный и смущенный, Жоли сидел на траве, за стогом сена. Скоро совсем стемнело, и он подумал о том, что пора идти домой: стало прохладно, да и суп, наверное, уже сварился.

— Ну как, хорошо покачались на качелях? — спросила мама, увидев сына, входящего в калитку.

— Д-да. — ответил Жоли, покраснев до ушей. — Д-да…

— Мыть руки и ужинать! — проговорила мама. — Погодите только, я переменю скатерть, а то эту мой милый сыночек запачкал томатным супом в обед.

Мама прошла в комнату. Немного погодя она вышла и удивленно спросила:

— Жоли, где твои новые синие штанишки?

— Не знаю…

— Кто-то был в комнате. В шкафу все перевернуто. Пропали Жолины вещи…

— А ну-ка поди сюда, Жолик, — сказала Кати. — Поди-ка сюда, мой дорогой братик. Где твой рюкзак?

— Не знаю.

— А кто открыл ставни? Тут кто-то выпрыгнул из окна! — воскликнула Ютка. — Кати, дай-ка фонарь! Я посмотрю в саду.

— Нет! — крикнул Жоли. — Я лучше скажу.

— Что ты скажешь? — спросила мама.

— Рюкзак… штанишки… они… я выбросил их из окна.

— Но зачем, почему?

— Потому, что никто не хочет со мной играть…

Ютка выбежала в сад и принесла рюкзак.

— Все надо снова стирать и гладить, — со вздохом проговорила мама. Ни что с тобой, сынок? Ты, наверное, перегрелся на солнце… Уж не заболел ли ты? Кати, дай-ка градусник. Нужно померить Жолику температуру. И уложить его. Пожалуй, лучше ему сегодня не ужинать.

Жоли тут же заплакал.

— Но я хочу есть! Я здоров! Не приставайте ко мне! — ревел Жоли.

Мама положила руку на лоб Жолику.

— Непонятно: ты всегда был таким хорошим мальчиком, а сейчас точно бес в тебя вселился. Не понимаю…