Я вам покажу!

ПО МНЕ, ЛУЧШЕ МУЖЧИНА БЕЗ МАШИНЫ, ЧЕМ МАШИНА БЕЗ МУЖЧИНЫ

Я скучаю по нему. Прошло всего два дня, и, возможно, это покажется смешным. Я не ощущаю радости, возвращаясь домой, где меня ждут только коты и пес, потому что Тося с подругами готовится к выпускным экзаменам. Их занятия, кажется, состоят пока главным образом в том, что девочки обдумывают, как им одеться на школьный бал — студнювку[15]. Тося в своих приготовлениях продвинулась еще дальше — она уже затачивает ногти пилочкой. Занимается этим ежедневно вечером перед телевизором, чем приводит меня в бешенство. Вчера она загнала под ноготь обломок пилки, и мне пришлось ехать с ней к хирургу, которого это ужасно развеселило. Он вынужден был сделать ей два обезболивающих укола в палец, перед тем как извлечь обломок. Машина Адама с неисправной коробкой передач у Шимона, а Шимон — в горах со своей невестой Калинкой, которую не любит Тося.

Шимон пригонит машину на следующей неделе, мы так договорились. Но какой прок от машины! По мне, ей-богу, лучше мужчина без машины, чем машина без мужчины. Я не нахожу себе места, меня не привел в чувство даже вопрос читательницы: если она впервые вступила в половую связь с парнем и они предохранялись от нежелательной беременности, а через две недели у нее на бедре появилась шишка, не внематочная ли это беременность, случайно?

Сегодня, чтобы немного отвлечься, я решила заняться уборкой. Вчера до двух часов ночи просидела за компьютером, разглядывая короткое, состоящее из четырех предложений письмецо от Голубого. Да и письмо ли это — посудите сами! Но я изучала его с преогромным интересом:

Юдита, скоро напишу обо всем подробно, здесь всё о'кей, жалко, что тебя нет со мной, скучаю, обними Тосю, пытаюсь договориться насчет виз для вас.

Адам.

Скажу откровенно, я была немного разочарована. «Юдита, Юдита, надо же — Юдита!» — подумала я со злостью. А поскольку знаю по личному опыту, что лучшее средство от злости — работа, тяжелый физический труд, то чуть свет принялась за дело.

Решительно, у нас маленькая жилплощадь. Три небольшие комнаты для трех взрослых людей (а ведь мы с Адамом часто работаем дома!) — этого, безусловно, мало. В одном шкафу в прихожей хранится все — полотенца, постельное белье, скатерти и зимние куртки. Какой толк, что я в отсутствие Адасика могу их сложить, как мне заблагорассудится. И я не помню, где лежат разные важные документы, которых за годы накопилась куча. Не знаю даже, где мое свидетельство о разводе, которое мне понадобится при заключении брака. Не уверена, правда, будет ли у меня желание расписываться с мужчиной своей мечты, который в состоянии написать лишь «Юдита»! Мог бы, болван, написать «любимая», «единственная», «солнце мое», ну в крайнем случае «киска», так нет! Сухо и официально: «Юдита»! Разве нет уменьшительных форм? Я бы стерпела даже «Юдиточку». Нет, как бы не так. Следующее не менее важное известие: «скоро напишу». Весьма утешительное, я бы сказала даже — поразительное. Видимо, как деревня, в которую недавно провели электричество, ждет подачи тока, так и я должна ожидать сообщения, не отходя от компьютера. И третье, что должно было меня сильно обрадовать, так это то, что там, то есть в США, «всё о'кей».

Для этого мне не требуется письмо от любимого человека, я могу спокойненько посмотреть «Новости» по телевизору — если бы США перестали существовать, об этом тут же сообщили бы в главном выпуске «Новостей», первым делом, после президента, премьера и прогноза погоды, но до рекламы прокладок, которые, как я узнала вчера перед фильмом, общаются со мной на языке моего тела. Интересно, кому такое могло прийти в голову? Со мной прокладки не осмеливаются заговорить, и правильно делают. Итак, я узнала, что там всё о'кей. От такого известия трудно не впасть в эйфорию.

Я отложила свою уборку до лучших времен, в конце концов, ничего не случится, если я схожу к Уле, потому что из-за отъезда Адама я вообще не знаю, что у них там происходит. И из-за своей работы. И из-за Тосиных выпускных экзаменов. Только благодаря этому жуткому климату удается разглядеть, как они, закутанные в куртки, проскальзывают к дому, потому что, увы, деревья у нас сбрасывают листву. А зря. А я так и не выкопала кустики георгинов, и они дадут дуба — ночью было минус семь, а у меня эта печальная процедура напрочь вылетела из головы. Земля промерзла, знаю, что пока только верхний слой, но у меня нет сил продираться через эту мерзлоту. Лучше уж зайду к ним на чай, коли я совсем одна.

Уля тоже совсем одна, собственно, ничего удивительного, потому что Ися с Тосей в рамках подготовки к экзаменам пошли в кино и подбросил их Кшись, который отвозил Агату к стоматологу. Я решила еще раз расспросить Улю про гадалку. В конце концов, прошло столько времени — Уля должна сознаться, что та ей наплела.

Уля поставила на стол прянички, которые уже испекла, хотя до праздников еще уйма времени. Но пряники она всегда готовит заранее, хранит их в железной банке. Они сначала черствеют, потом становятся мягкими, потом снова твердыми или вроде того. Во всяком случае, поданы на стол были на этапе затвердевания. Пряник — вещь коварная, в прошлом году мой отец сломал об него зуб, а потому Уля подала их мне со словами:

— Надо мочить.

Эти прянички мы тут же обмакнули в чай, при этом мой размяк и кусочек упал на дно стакана.

— А ну говори, чего тебе наплела гадалка? — задала я подруге вопрос в лоб.

— В общем-то ничего особенного, — ответила Уля, потом выплеснула мой чай с крошками и налила свежий.

Я взяла в руку следующий пряник и задумалась: а может, рискнуть и сунуть его тайком Маше? Мое доброе сердце взяло верх.

Маша в отличие от Бориса ужасно громко чавкает. Ну эта сука и зачавкала.

— Не корми за столом собаку! — одернула меня подруга.

— Извини, — сказала я. — Ну и что же гадалка?

— Ой, да так, ничего особенного, — отмахнулась Уля и встала, чтобы насыпать Маше сухого корма, рассчитывая тем самым обмануть собаку.

— Ой, Улька, расскажи! Я ведь тоже хочу сходить!

— Никуда не ходи! — рассердилась Уля. — Я была — и хватит.

Слово за слово я вытянула из нее все. Она пошла из любопытства, эту гадалку ей подсунули сослуживицы в качестве давно обещанного подарка ко дню рождения. Гадалка оказалась симпатичной женщиной, моложе нас, у нее не было ни стеклянного шарика, ни черного кота, ни каких-либо других подобных атрибутов. Она разложила карты и сказала, что у Ули две дочери, ну и Улька ужасно разволновалась. Я попыталась ее успокоить: дочери-то у нее давно, и по этому поводу ей уже давно не стоит волноваться, но Уля попросила мне заткнуться. Она помолчала, а потом гробовым голосом сообщила, что гадалка предрекла хлопоты с мужчиной за границей, но не с ее мужчиной, а с хорошо знакомым, и это касается не самой Ули, а кого-то из близких ей людей. В связи с чем у Ули и будут хлопоты. Граница та недалеко — она, гадалка, не уточнила где, но новая женщина — близко. Эта женщина повлияет не на Улину жизнь, а на жизнь людей, которые рядом. И теперь Уля беспокоится, потому что рядом — я, и потому она не хотела говорить мне об этом раньше. Ведь Адам уехал за границу. А в остальном — всё в порядке.

Я покатилась со смеху, потому что за границей Улиного участка живет пан Чесик, а у него куча проблем. И гадание само по себе просто супер, но для него, поскольку ему нагадали новую женщину. Учитывая, что еще ни одной нет. Это гадание никак ко мне не относится, потому что у нас нет своей, польской, границы с Америкой, а у меня уж точно не будет никакой женщины, так как я предпочитаю мужчин. Я объяснила это Уле, и она успокоилась. Мы рассмотрели также другие варианты этого пророчества. В частности, что Кшисик переедет жить в палатку поблизости, на поле, которое обычно засеяно озимыми, и туда приведет новую женщину, например, пани Стасю.

Наконец Уля сменила тему:

— Ютка, ты знаешь, что Аня разводится?

У меня аж дыхание перехватило: что ни месяц, то какой-нибудь новый развод, мужчины под сорок начинают терять голову.

Аня — наша приятельница, переехавшая отсюда пару лет назад. Ее муж завел роман, через два года вернулся — похоже было, что образумился. Анин супруг имел привычку повторять, что свое кругосветное путешествие он уже совершил, и с некоторой снисходительностью посматривал на мужчин, алчущих новых открытий. Например, этого Йолиного он даже не высмеял, а лишь сказал, что сочувствует ему. И вот вам пожалуйста: снова выкинул номер.

— Ты знаешь, что Аня сказала ему на прощание?

Я так погрузилась в свои мысли, что не слышала Улиных слов.

— Она сказала ему, что если он уже совершил свое кругосветное путешествие, то она на сей раз заканчивает свое двадцатилетнее путешествие вокруг него.

— Пусть он хорошо запомнит этот день, — сказала я. — С этого момента он начнет узнавать, что потерял, а она — что приобрела.

Уля пристально посмотрела на меня:

— Знаешь, все эти новые союзы… по сути… ненадежны. Например, мы с Кшисиком не признаем повторных браков. Брак может быть только один.

— Ой, Уля! — обиделась я. — Вы же так любите Адама.

— Я не говорю про Адама, — ответила Уля. — У тебя совсем другая ситуация. Адам — интеллигентный мужик, но второй брак уже не то… Хотя он тебе очень помог в трудные минуты, а Тося теперь так часто встречается с отцом…

— Ну и что? — спросила я туповато, не видя никакой связи.

— Ну, понимаешь… — Уля смотрела, словно ожидала что-то услышать.

Не возьму в толк, что там у Ули на уме, одно только знаю — я им еще покажу, что можно быть счастливой.

Мы очень мило посидели еще часок, аккуратно макая прянички в чай.

Потом вернулся Кшисик и запустил в Улю новыми журналами, которые он покупает ей в приливе хорошего настроения.

Я вернулась домой и задумалась: а что, если и мне сходить к гадалке? Это, наверное, незабываемое событие в жизни каждой женщины. А потом вернулась Тося и сказала, чтобы я сходила на фильм, который они посмотрели с Исей, потому что они не поняли, о чем там шла речь — что происходило по правде, а что в воображении и что в самом конце, когда герой, приговоренный к смерти…

— Не рассказывай мне фильм, который я хочу посмотреть! — заорала я на Тосю и заткнула уши.

Вся время одно и то же. Тося рассказывает мне, чем закончится фильм, который я хочу посмотреть, и книги, которые я как раз читаю. А потом она еще обижается, что я не хочу с ней разговаривать. Ну и жизнь!

— Ися говорит, что случится какая-то беда у нас в деревне. Ей сказала мама, а маме — гадалка. И не носи этот свитер, я уже тебе говорила, — сказала моя дочь обиженным тоном. — Выглядишь в нем так, как будто в тебе на десять килограммов больше.

Вот я и получила по заслугам. А ведь могла бы, в конце концов, выслушать, кто кого убил и кого приговорили. Ну и жизнь!

Сегодня я получила новехонький загранпаспорт. Выяснилось, что я напрасно его делала, потому что, как только мы войдем в Евросоюз, каждому все равно придется делать совершенно другой. Что не предается широкой огласке, чтобы люди не начали нервничать. Люди и так нервничают, и я не пойму, почему из этого делают тайну.

Голубой наконец сел за чей-то чужой компьютер в какой-то чужой стране и написал:

Дорогая! (это уже лучше)

Как только ты исчезла из поля зрения в аэропорту, а скорее это я исчез из твоего поля зрения, начались проблемы. Я необдуманно купил тебе в дьюти-фри в Варшаве маникюрный набор, и это была первая ошибка. Когда просвечивали багаж, оказалось, что я должен не скажу сколько денег выбросить на улицу, вернее, в мусорную корзину, стоящую рядом, и не помогли никакие объяснения, что это для тебя. Меня вообще не стали слушать, а только тыкали пальцем в какую-то инструкцию, на которую я не обратил внимания: «Запрещается провозить в ручной клади любого рода режущие и колющие инструменты, а также их разновидности, как то: кинжалы, бритвы, шпильки, цепи…», и черт знает что еще. Тогда я попросил вернуть мне чемоданы, сданные в багаж, но оказалось, что это уже невозможно. Я едва не опоздал на посадку, потому что пытался вступить с ними в переговоры, я вообще готов был не лететь, когда мне начали рассказывать, что я могу пилку для ногтей использовать в самолете в качестве оружия. Не стоит говорить о том, что сразу же после взлета нам принесли обед, а к нему самые обычные металлические вилки и ножи. Если бы я не был так взбешен, то, может быть, посмеялся.

Не успел я оглянуться, как мы уже были во Франкфурте. Ты знаешь, что я очень люблю летать, но немцы устроили мне такое фантастическое зрелище, от которого мой запал очень даже поостыл. Мне представился случай увидеть в крупнейшем европейском аэропорту горящий самолет и три подразделения пожарной службы, которые умело пытались справиться с огнем. И когда им это почти совсем удалось, самолет начал снова гореть, а они по новой принялись тушить его пеной. Я стоял как вкопанный у окна и думал, как бы побыстрее отсюда добраться до города, сесть в поезд и наземным транспортом вернуться на родину, которая имеет тот плюс, что там есть ты. Как выяснилось, это были всего лишь учения, но представляю себе, что было бы с тобой, если бы ты летела вместе со мной… если даже я был не cool[16].

Cool, cool! Достаточно было чуть-чуть пожить с Тосей, и он уже пишет, как она. С той лишь разницей, что Тося мне не пишет.

Но я рада, что мы гораздо больше похожи друг на друга, чем я думала. Я тоже не cool. He потому, что я что-то имею против cool — а просто не очень понимаю, что значит быть cool. Улины дочери сказали, что президент — cool, и папа римский — cool, и Ясек из 11-го «А» класса лицея тоже cool, а ведь они все совершенно разные. А я ничуть не похожа ни на одного из них — у меня даже пол другой. Вывод напрашивается сам собой: уж я точно не cool, — и это нас роднит с Адасиком. Но, к чертям собачьим, ведь это ничуть не любовное письмо!!! Ни в коей мере! За исключением одного придаточного предложения: «…которая имеет тот плюс, что там есть ты».

А может быть, я теперь должна это письмо распечатать на принтере и положить в конверт, написать на конверте свой адрес и спрятать к себе в стол?