Я вам покажу!

ОТ АДЮЛЬТЕРА ДО ЯИЧНИЦЫ

В понедельник я поехала в редакцию. Уже в лифте наткнулась на Главного. Он схватил меня за локоть.

— О, пани Юдита! — обрадовался он, как будто видел меня первый раз за последние двести лет. — Вы болели?

Обожаю это в мужчинах: выходишь на работу после отпуска отдохнувшая, загоревшая (я, впрочем, — нет, потому что беспросветно лило), готовая к новым чудесным свершениям, а они говорят, что ты выглядишь, как после длительной болезни.

— Я вернулась из отпуска, — ответила я, просияв.

— Столь длительного? — удивился Главный.

Это еще одна вещь, которую я люблю. Берешь пять дней отпуска, и он называется длительным, видишь перед собой какой-либо отрезок длиной в десять сантиметров, и выясняется, что в нем двадцать пять, встречаешься с кем-нибудь в двадцатую годовщину окончания школы и слышишь — сто лет не виделись!..

— Столь короткого, — спокойно поправила я.

— Превосходно, превосходно, вы знаете, чем отличается мужчина от шимпанзе?

Я знала, что шимпанзе умные, но не предполагала, что об этом известно и Главному. А также я догадывалась, что это только предлог, чтобы сообщить мне, что женщины — идиотки. Однако я помнила, что Главный — мой шеф, и, несмотря на этот моббинг [6], смиренно молчала. Когда-нибудь в будущей жизни, в которой я буду мужчиной, а он моим подчиненным, ему воздастся за все.

— Один храпит, весь волосатый и чешется, а другой — просто обезьяна! — торжествующе расхохотался Главный. — Пожалуйста, зайдите ко мне после заседания коллегии! — И вышел из лифта. А я, оторопев от услышанного, поехала на шестнадцатый этаж, где располагалась фирма по автострахованию.

Когда наконец я добралась до своей редакции, меня встретили холодные взгляды моих сослуживиц.

— По тебе не скажешь, что ты была в отпуске, — обрадовалась, увидев меня, Кама, заведующая отделом писем, и чмокнула меня в щеку. — Шеф хочет тебя видеть! — Она бросила многозначительный взгляд на Эву.

— Привет, Юдита! — Эва села за свой стол и достала пакет с письмами. — Малость поднакопилось… — И отвела взгляд.

Они никогда так себя не вели. Хотя понимаю, у них есть повод. Известно, что брошенная женщина сначала вызывает сочувствие, однако незамедлительно делается вывод, — я это знаю! — что в ней есть какой-то изъян, раз ее бросили. Гораздо хуже, если такая некогда брошенная женщина начинает нормально жить, и уж совсем непростительно, если при этом она и счастлива. К тому же Адам — мой, а не их. А в редакции не так много мужчин. Главный пока женат, а я выхожу замуж. Этого вполне достаточно, чтобы возненавидеть меня.

Я занялась письмами и не заметила, как пролетели три часа. Кама и Эва украдкой посматривали на меня и думали, идиотки, что я этого не замечаю. Ровно в половине первого в комнату просунулась голова шефа.

— Ко мне! — позвал он меня и исчез.

Ну конечно, я должна была вскочить и мчаться за ним. Как бы не так!

Вы можете приказывать собаке «Ко мне!», а не подчиненным. Ну и хам! Возможно, ваша жена терпит такое обращение, но, к счастью, я не ваша жена.

— Ну и хам! — пробормотала я и увидела восторженные взгляды Камы и Эвы. Вот так — им я уже показала!

Я открыла глаза, встала, всем своим видом давая понять, что шефа я могу задвинуть, и двинулась следом за ним. Кама и Эва проводили меня взглядами спаниелей.

— Кофе, чай, пальто? — Главный широким жестом предложил мне располагаться.

Я села.

— Пани Юдита, у меня есть некоторые планы относительно вас… — Он сделал паузу. — Смотрю я, смотрю, что творится вокруг… не создать нам здесь журнала… такого настоящего… но мы можем сделать другой…

О святая Дева Мария! Ненастоящий, что ли? И какой же? Порнографический?

— Сейчас довольно тяжелая ситуация на издательском рынке… — Шеф откинулся в кресле и начал слегка раскачиваться… — Расползается наша целевая аудитория, без рекламных подарков падает тираж… Рекламодатели бегут, у людей нет денег… Мы вынуждены идти на жесткие меры… ну и я тут подумал о вас… Знаете, эти письма…

Я знала. Первый удар нанесут по тем, кто работает по договору, иначе говоря — по мне. Безработная Юдита. Без пособия. С ребенком, у которого вот-вот выпускные экзамены, с собакой по кличке Борис, с котами и с женихом в Америке. Кому нужны ответы на письма? Никому. Кого волнует, что в каких-то Нижних Плисках муж бьет жену и она не знает, как ей быть? Никого не интересует, что родители ребенка, попавшего в секту, в растерянности и не знают, куда обратиться за помощью. И бедные чешуйницы уцелеют. И я не отвечу в письме, какая против них существует отрава. Расплодятся, кроме того, и крысы, и тараканы. К ним добавятся домашние муравьи. И тля. Ну что ж, если он рассказал мне впервые в жизни анекдот о мужчинах, я должна была уже в лифте почуять недоброе, наверняка это тонкий намек на увольнение.

— Я подумал о вас, пани Юдита. Может быть, пора прекратить морочить людям голову? Перестать относиться к ним как к идиотам? Поскольку падает тираж, то, может, махнуть парочку хороших репортажей? Какие-нибудь реальные истории о драматической судьбе нашего общества? Вы непосредственно общаетесь с людьми… они пишут вам о своих проблемах… Но этого мало… Может быть, создать нечто вроде отдела по связям с читателями? Кому-нибудь поможем, сделаем доброе дело, потом об этом напишем… У людей появится немного надежды, в наше время всем нелегко… Что вы думаете по этому поводу?

Что я думаю по этому поводу? Захлопать в ладоши, позволить Главному выставить себя на улицу, подыхать с голода, снова перепечатывать на компьютере дипломные работы, потерять неплохую работу ради каких-то прожектов о лучшем журнале? Умный журнал? Не такой, который пишет, как доставить ему удовольствие ста девяноста семью способами, или из месяца в месяц в каждом номере предлагающий упорно искать точку G или какую-нибудь другую? Согласиться пойти под сокращение? В придачу эти его ухищрения, чтобы я сама сунула голову в петлю… Мол, Юдита тоже за сокращение своей должности… Прекрасные методы, как в прежние времена! Ну уж нет, пусть он сам меня выгонит! Я не облегчу ему задачу.

Но если бы это не был мой Главный, если бы речь шла не обо мне, а о создании чего-то действительно хорошего, ведь я бы с радостью поаплодировала! Может быть, люди поэтому и перестают покупать журналы, что там одна шелуха? Что завтра уже не помнишь, о чем писалось вчера? Одна суета сует?

— Думаю, что идея отличная, — откровенно ответила я и была очень горда собой, хотя вид одинокого творожка в пустом холодильнике слегка поубавил у меня гордости. — Мне немного жаль этих писем, потому что люди и в самом деле не знают, где искать помощь… но если что-то во имя чего-то…

— Но я не намерен ликвидировать отдел писем! Есть база данных! Я передам ее вам, вы — Каме, и он по-прежнему будет функционировать, только в меньшем объеме! Сделаем заготовку разнообразных советов и будем их рассылать! — радостно сообщил мне Главный.

Я передам свою базу Каме… От А до Я. От адюльтера, ухода за бархатом, вельветом, замшевыми ботинками, варки варенья и до яичницы. Предатель Главный. Такой же, как все остальные мужики. За исключением Голубого, конечно.

Я встала, не глядя на него.

— Я очень рад, очень! — Шеф широко заулыбался, протянул мне руку.

Я подала свою — не стала изображать разобиженную девочку, делать нечего, хорошо еще, что я не шахтер, чью шахту закрыли. Мне больше повезло, чем нашему среднестатистическому шахтеру [7]. Считаю, однако, что Главный вел себя крайне неприлично. Да и чего можно ожидать от мужчин?

— Зайдите, пожалуйста, в бухгалтерию… Вас там уже ждут… — закончил он наш разговор.

Я вышла, секретарша приветливо на меня посмотрела.

— Вам не помешало бы взять отпуск, пани Юдита, — услышала я.

Отдохну-отдохну. А как же? У меня теперь будет предостаточно свободного времени! Язва! Кому, как не ей, всегда первой известно, что происходит в фирме, а строит из себя сердобольную душу. Увы, c'est la vie! [8] Я не намерена объяснять, что только что вышла из отпуска.

— Вы не рады?

Я смотрела на пани Ягу и чувствовала, как меня понемногу захлестывает волна бешенства. Не сразу до меня дошел смысл вопроса, улыбка прочно была приклеена к ее лицу. Гнусная сучка!

— Радоваться? — Я наклонилась над ее столом, понимая, что не смолчу. — Чему же мне радоваться? Что столько моей работы пропадет даром? Неужели можно бездушной распечаткой из компьютера отвечать всем одинаково! Если кое у кого в мозгу нет хотя бы двух нервных клеток, которые бы ему подсказали, что даже к анонимному читателю нельзя относиться таким образом, я тут бессильна! Если кое у кого не срабатывают синапсы [9] и он не в состоянии понять, что каждый человек нуждается в серьезном и индивидуальном подходе… И посылает меня в бухгалтерию!

— Жаль, что вам не хватило смелости сказать ему это в глаза, пани Юдита.

За моей спиной стоял Главный, и сделалось ясно, почему Яга покраснела при первых моих словах. К сожалению, в краску ее вогнала не я, как мне вначале показалось. Я поворачивалась медленно, как актеры в фильмах столетней давности, очень медленно. Больше всего мне хотелось провалиться под землю, но как это сделать и где?

— Я действительно люблю свою работу и считаю, что я многим помогла. — Сколько помню себя, мне никогда не случалось говорить ничего более смелого. Я подняла глаза, взгляд шефа блуждал где-то в районе окна. — А за две клетки и синапсы извините, — произнесла я и вдруг, словно какая-то нелегкая меня дернула, добавила: — Но только нехорошо подслушивать разговоры сотрудников. — Главный внимательно посмотрел на меня, и я поняла, что совершила самую большую оплошность в жизни, а потому попыталась сгладить ее потоком слов: — Вернее, давайте договоримся, что каждый говорит что думает, то есть время от времени… и вы сами наверняка о генеральном директоре… вам наверняка тоже случалось говорить, что он идиот, когда никто не слышал и…

Яга замерла за своим столом, в глазах Главного мелькнуло любопытство, а у меня появилось ощущение, что я уже по щиколотки ушла под пол, выстланный ковролином.

— Во-первых, — сказал шеф, и его взгляд вонзился в меня как скальпель, — я не знал, что вы придаете такое значение этим ответам. Я предполагал изменить только форму общения с читателями, хотел, чтобы вы целиком сконцентрировались на работе нового отдела. Во-вторых, если вы справитесь и с теми, и с другими обязанностями — пожалуйста, но чтобы никаких жалоб. В-третьих, генеральный директор не идиот, мы все это прекрасно знаем, в-четвертых, если вы хотели со мной решить вопрос зарплаты, то следовало сказать об этом прямо, а не жаловаться пани Яге, в-пятых, мне не раз приходила в голову мысль, что мои синапсы дают сбой, к примеру, вот хоть сейчас: я вообще не понимаю, почему я еще с вами разговариваю. Но платить за две ставки я вам не буду! Вы можете получать немного больше, но уж определенно не за две!

Должно быть, я выглядела полной идиоткой, потому что в глазах шефа мелькнула точно такая же улыбка, какую я иногда замечаю во взгляде моего обожаемого социолога. Я стояла как вкопанная и ничего не понимала, ну совершенно ничего! Он меня выгоняет и при этом дает ставку? Увольняет он меня или нет? Я должна это немедленно выяснить.

— Так вы меня увольняете? — спросила я, и меня бросило в жар.

— Пани Яга, — Главный обратился к секретарше, — объясните, пожалуйста, пани Юдите все до конца, потому что я бессилен. Я женат, мне этого хватает и дома. Господи, и почему я работаю в бабском журнале, а не в «Плейбое»? Почему я на это согласился? Почему я не занимаюсь тем, что люблю? Больше всего я люблю ловить рыбу… в одиночестве, на Снярдвах [10]… — погрузился в мечты шеф. — Скажите пани Юдите, что завтра в десять у меня совещание с генеральным директором, тем идиотом. Надо будет его убедить в необходимости создания нового отдела. А теперь позвольте откланяться.

Мы остались одни. Я опустилась в кресло возле двери, у Яги начался нервный смех.

— Так в чем дело? — дружелюбно поинтересовалась я, и меня вдруг окутали тепло и сонливость.

— Именно в вас! Будет новый отдел по связям с читателями, неизвестно, правда, еще, как он будет называться, вы будете им руководить за несравнимо большие деньги! Зачем вам эти письма?

В свою редакцию я вернулась на ватных ногах. Ко мне подлетели Кама и Эва.

— Меня тошнит, — сказала я и почувствовала, что сейчас отдам концы. — Воды…

— Он уволил тебя?!

Я посмотрела на них отсутствующим взглядом, залпом выпила стакан негазированной воды и разразилась истерическим смехом.

— Это нервная реакция на увольнение, не переживай, в журнале «Пани и пан» требуются редакторы, я порекомендую тебя, — утешила Кама, а я не могла справиться со смехом.

— Юдита! — Эва заботливо склонилась надо мной. — Что он с тобой сделал? Что он с тобой сделал, этот сукин сын?

— Повысил в должности! — с трудом выдавила я из себя.

Да, я знала: жизнь — прекрасная штука.

По дороге домой я купила шампанское, притом не какое-нибудь дешевое за девять злотых, а за двадцать четыре. Тосе купила колготки в сеточку, в которых она наверняка получит воспаление придатков, зато они модные. Я бы ни за что в жизни ничего подобного не надела, а значит, ей они должны понравиться. Голубому я куплю настоящую авторучку, о которой он давно мечтает, и он будет посылать мне собственноручно написанные письма, и я смогу зачитываться ими до конца своих дней. Или во время супружеских кризисов. Так я решила. А себе куплю гидромассажер, на который с Нового года меня подбивает Уля. Ей такой подарил муж. Не понимаю, почему я должна покупать себе сама, если ей подарили, но ведь не годится, чтобы мне этот массажер покупал ее муж.

Голубой видел Улину домашнюю джакузи, но почему-то не побежал в магазин, чтобы инвестировать средства в нашу ванную. Наверное, и правильно, потому что теперь я сама, став обеспеченной женщиной, весьма недурно зарабатывающей, перспективной, смогу побаловать себя роскошной покупкой. Я заключила новый контракт, мне и не снилось, что когда-нибудь я стану столько зарабатывать, конечно, вместе с письмами, которые тоже придется тянуть мне!

Когда я приехала домой, Тося с Адамом сидели перед телевизором и смотрели футбол.

Я остановилась в дверях, но никто не обратил на меня внимания, только Борис, благодетель, вскочил и помахал хвостом.

— Добрый день! — громко и радостно произнесла я.

— Штрафной! — ответил Адасик.

— Счет два — ноль! — воскликнула моя крошка, не отрывая глаз от экрана, на котором десятка два мужиков бестолково носились взад-вперед, и почему-то даже никто не засек им время.

— У меня есть для вас сюрприз! — не сдавалась я, произнеся эту фразу тем же радостным тоном, не желая снова оказаться в плену своих комплексов.

— Бей, бей, бей!!! — крикнул Адам коротышке, который подбежал к мячу.

— Меня повысили!

— От-лич-но! Гол!!! Мать твою, есть! — заорали оба, по-прежнему прикованные к телевизору.

— Я буду теперь очень много зарабатывать, — продолжала я.

— Два — два! У нас есть шанс выйти в финал! Ты понимаешь?! — Адам подскочил и закружил меня. — Ничья! Прекрасный удар! Прекрасный!

— Повтор! — крикнула Тося, Адам опустил меня на пол и почти влез в телевизор.

— Только это я и хотела вам сообщить… — сказала я.

— Смотри, под самую перекладину, такой не берется! — ликовал Адам. — Я так и знал, если он пробьет, то сравняем… Ютка, садись!

Я пошла на кухню, засунула шампанское в холодильник. Потом достала пиво, откупорила и отправилась смотреть, как взрослые мужики гоняются за куском кожи, позволяют пинать себя по ногам, а иногда и по другим местам лишь затем, чтобы их товарищи смогли в это время зашвырнуть этот кусок кожи в грязную сетку, подступы к которой охраняет измазанный грязью тип, который не бегает по полю, а дожидается, когда ему расквасят мячом лицо.

Почему мой мужчина не может бегать по полю вместо того, чтобы ехать в Штаты?