Я, Великий И Ужасный (СИ)

Глава четвёртая

Нет, но почему всегда так: коль дела идут хорошо, рано или поздно нежданно-негаданно случается какая-нибудь крупная неприятность.

После мятежа "крысоудых", как с лёгкой руки Солнцеликой и Духами Хранимой стали именовать участников неудачного переворота, всё было просто превосходно: уже вечером в Тенук вошла сотня "макак", возглавляемых Кано, и чистка столицы началась. В этот раз я не особо церемонился и не сильно интересовался мнением "солидных и разумных мужей", благо местные расклады за прошедший неполный год уже успел изучить. Так что ряды строителей бунсанских дорог пополнила новая порция оппозиционно настроенных дареоев.

Серьёзных возражений со стороны членов нашего правительства не последовало: кое-кто, конечно, попробовал заступаться за родственников мятежников — дескать, отец-дядя-старший брат за сына-племянника-младшего брата не отвечают. И вообще, ведь свои же люди…. Пришлось прочесть им лекцию о сложности текущего политического момента и ожесточении классовой борьбы по мере приближения к развитому рабовладению. Шучу, шучу. На самом деле я толкнул речь о том, что от дурного семени — дурная трава, и наоборот, соответственно. И прочее в том же духе.

Причём не знаю даже, почему не было сильного сопротивления и на этот раз — то ли нагнанные "макаки" поспособствовали, то ли тот факт, что Сонаваралинга теперь официальный любовник всеми нами обожаемой и почитаемой типулу-таками.

Как мне докладывали верные "уши", народ обсуждал данную новость с неменьшим интересом, чем второй раунд расправ над "сильными мужами". Количество мнений на этот счёт вряд ли сильно уступало числу обсуждавших, но, в общем и целом, доблестные ганеои сходились на том, что "что-то" у нас с Рами было задолго до прилюдного объявления Солнцеликой и Духами Хранимой сего факта с подробностями. А почему же никто ранее не засекал нас за "делом" — так полусумасшедший сонай великий колдун.

Кстати, почему же правительница и её верный сподвижник так долго скрывали свои очень близкие отношения, народ интересовало не меньше, если не больше, чем сами эти отношения: сексом между людьми противоположного полу то никого не удивишь, а вот зачем делать из этого тайну…. В общем, здесь мнения колебались между "что взять с человека, у которого с головой не всё в порядке" и "кто, их колдунов, знает, зачем, но этож-ж-ж-ж неспроста". Хотя, на мой взгляд, две версии мало чем отличалось, на самом деле.

В итоге выходило, что я, пополам подчиняясь повелению повелительницы, пополам идя на поводу у собственных инстинктов, действительно спас репутацию Раминаганивы. А заодно и свою собственную. И вообще, сильно облегчил себе существование и дальнейшие попытки внедрения просвещения, прогресса и процветания: одно дело непонятный чувак, пусть и предводитель крупного воинского братства, и крутой колдун; а совсем иное — официальный любовник типулу-таками.

Солнцеликая и Духами Хранимая в тот день так и не вышла их состояния какой-то, я бы сказал, философской, задумчивости, в котором пребывала с самого утра. В хижине на озере мы, после выполнения моего верноподданнического долга, провели пару часов, просто разговаривая.

Так уж получилось, что ни Куверзину Олегу, ни Сонаваралинге как-то не доводилось, говоря туземной "торжественной речью", "раскрыть стволом своей пальмы мягкие створки коричневой раковины": среди женщин, с которыми у меня что-то было, и там, и здесь, девственниц чего-то не попадалось. Потому я просто не знал, что следует говорить в таких случаях. И стоит ли говорить вообще.

Спасла ситуацию сама тэми, простите, таками, с чисто туземной непосредственностью принявшаяся рассуждать на тему: "насколько следует верить более опытным подругам в вопросах секса и взаимоотношений с противоположным полом". Суть высказываемого Раминаганивой была не лишена некоего скептицизма в духе: "и ради этого люди творят кучу всяких глупостей". Как-то само собой я принялся убеждать её, что не следует обобщать и судить по одному-единственному опыту. Вот об этом мы и беседовали практически до обеда. Надеюсь, мои слова были достаточно убедительны и, таками не впала в длительную постдефлорационную депрессию.

А то следующие дни забот навалилось выше крыши, и поговорить нам толком не удавалось. Даже не удобно как-то выходило: дескать, поматросил девушку, да бросил, занявшись превращением в действительность возможностей, открывающихся благодаря этому "поматросиванию". И какая разница, что сама Солнцеликая и Духами Хранимая с пониманием отнеслась к тому, что Сонаваралинга, "повозлежав с нею на циновках", сразу же занялся государственными делами. Типа: "Иди и действуй, как считаешь нужным". В этом плане, пожалуй, папуасская простота нравов и суровость каменного века мне по нраву: никаких тебе, "ты на меня внимания не обращаешь".

Увы, туземная реальность сильно ограничивала мои порывы по кардинальному перетряхиванию всей верхушки. Теоретически, конечно, можно отправить строить дороги, осушать болота и рыть оросительные канавы хоть всех регоев с "сильными мужами", особенно сейчас, когда в их рядах царит растерянность, а грубая сила на моей стороне. Но потом всё равно придётся зачаточную папуасскую систему госуправления формировать из числа всё тех же дареоев — если не из текокцев, то из ласунгцев и хонцев с вэйцами. В общем, те же яйца, только в профиль. Или применительно к нашей ситуации: при других носителях. Ну, болтающееся под набедренными повязками меня волновало мало. Вот головы, другое дело…. То, что они все как на подбор кучерявые и темно-коричневые, это ерунда. Куда хуже, что содержимое их одинаковое. Папуасское.

Для запланированных реформ требуются совсем иные управленческие кадры: образованные, мыслящие масштабами всего острова, а не интересами своего клана. Где их взять только… Идеи насчёт этого, в общем-то, у меня уже появились. Причём оставалось только ругать себя за то, что не додумался до столь простого способа сразу. Ведь целый год перед носом маячили подростки-заложники из тинса-бунса, Тагор на них свой букварь опробовал, и вообще гоняли их в хвост и в гриву — не задарма же их кормить, хоть продуктами и обеспечивают родственники.

И только вчера наконец-то сообразил — когда на "совете солидных и разумных мужей" озвучил, что отныне все племенные таки и прочие "большие люди" обязаны отправлять на постоянное пребывание при дворе типулу-таками сыновей или иных близких родственников во избежание всяких разных поползновений против законной правительницы и её верных сподвижников. То есть, сказал я о необходимости нахождения отпрысков лучших семейств под моим присмотром. А в качестве причины назвал, конечно, не то, что нужны заложники. Ибо, зачем обижать уважаемых мужей недоверием: ну разве могут подданные что-то затеять против своей обожаемой и боготворимой повелительницы. Вот и пришлось выискивать более благопристойное обоснование. А что может более благовидным, чем желание дать отпрыскам самых славных и верных трону семейств достойное образование с учётом всех иноземных новаций. И, разумеется, такое образование можно получить только в столице, где ими будут заниматься лучшие местные и заграничные специалисты.

Выдав такой пассаж, я неожиданно сообразил: а ведь одно другому не мешает. Равно как ничто не мешает параллельно обучению детей-заложников письму, счёту и вохейскому вбивать им в головы нужные идеи. Обалдев от открывающихся перспектив, я аж сбился с речи. "Господа министры" недоуменно уставились на меня.

"Духи только что сообщили мне нечто важное" — пришлось объяснить собравшимся — "Мне надо немного подумать, и если нужно, переспросить у них".

Несколько минут я собирался с мыслями. Потом продолжил: "Да, это должен быть особый Мужской дом. Где будут проходить обучение всем премудростям, без которых не обойтись настоящему дареою. Но также там молодые люди будут учиться всем чужеземным премудростям, которые позволят людям Пеу встать вровень с заморскими чужаками и даже превзойти их". Тут мне пришла в голову ещё одна мысль: "Но надлежит не только учиться новому, но и вспомнить старое. Наши предки приплыли на Пеу много поколений назад, не боясь морских волн. Ныне же жители острова не рискуют отплывать далеко от берегов. Пришло время вспомнить, что в наших жилах течёт кровь Тоту, Хоне и Боне, славных мореходов, давших начало племенам Пеу. Несколько жителей Мар-Хона уже приобрели опыт плавания на больших лодках чужеземцев. Придёт время, и тысячи сынов Пеу выйдут в открытое море на своих собственных больших лодках, чтобы отправится к далёким берегам за добычей и славой. Потому Новый Мужской Дом будет находиться в Мар-Хоне, дабы его воспитанники учились строить большие лодки, способные пересекать любые пространства, и управлять такими лодками".

Участники "совета солидных и разумных мужей" потрясённо молчали, пытаясь осмыслить нарисованную картину мною грядущего величия дареоев Пеу. Судя по выражению коричневых лиц, открывающиеся перспективы далёкого будущего вызывали сугубо положительные эмоции: у чужаков за морем множество интересных вещей, и отобрать эти богатства — дело, безусловно, достойное сильных и храбрых мужей. Так что оставалось только благодарить духов-покровителей за то, что в туземном языке отсутствует слово "торговать". А то брякнул бы сей термин, и эффект от речи был бы куда слабее — торговля или обмен дело, конечно, полезное и иногда просто необходимое, но всё равно отнять чужое добро просто так — намного почётнее для свободного дареоя, особенно если он ещё вдобавок к этому регой.

Дальше пошло уже обсуждение деталей: начиная с какого уровня, местные боссы могут рассчитывать на столь высокую честь, какой является зачисление отпрысков в новое учебное заведение — здесь сошлись на первое время на таки, старостах и вождях деревень и кварталов крупных поселений, и то слишком много получалось учеников; со скольки лет принимать на учёбу — решили держаться обычного возраста, в котором мальчиков отправляют в Мужской дом, то есть семь-восемь лет, но в первые года два-три принимать лет до двенадцати; откуда брать продовольствие для учеников и учителей — здесь все согласились с предложением Кинумирегуя, что пусть родственники воспитанников и снабжают их пропитанием, а уж педагогов Сонаваралинга прокормит.

Проект "Обители Сынов Достойных Отцов", как поэтично окрестил новое начинание Кинумирегуй, был вчерне готов. Я уже собирался объявить сегодняшнее заседание нашего правительства закрытым.

"Сонаваралингатаки" — протараторил охранник-регой, заскочивший на помост — "Гонец из Тинсока. Говорит, что очень срочно".

"Ладно, пусть идёт сюда" — недовольно ответил я, пробуя сообразить, что там могло такого произойти, чтобы понадобилось мчаться до самого Тенука.

Гонец с трудом взобрался на помост. Из последних принятых в ряды "макак". Откуда-то с Верхнего Бонко. Весь в пыли и грязи, от него ощутимо несло потом.

"Пану олени" — прохрипел он — "Предательство тинса и бунса".

— Говори дальше — не совсем понимая, о чём идёт речь, приказал я.

— Они по всему Тинсоку и Бунсану взялись за оружие, нападают на наших и тех из своих, кто остался нам верен.

А вот теперь понятно. В папуасском слова "восстание", "бунт", "мятеж" и прочие, равно как и производные от них, применяются исключительно к действиям дареоев — как нечто, вполне имеющее право на существование. А уж восстали подданные какого-нибудь таки, или устроили бунт — дело оценки событий: с точки зрения дареоев, конечно "восстали", а с точки зрения правителя и его окружения — "устроили бунт". Но в любом случае речь идёт о действии, на которое принадлежащие к касте даре имеют право. В отличие от ганеоев, выступление которых против существующего порядка вещей рассматривается в качестве измены.

В общем, мало мне мятежа столичной аристократии, так теперь ещё восстание угнетённых трудящихся масс.

— Что с Паропе? — просил я, внутренне ожидая самого худшего: вплоть до того, что спасся из людей Длинного только вот этот гонец.

— Он со всеми нашими, кто уцелел, сидит в Тин-Пау — ответил Туноту (надо же, я даже имя вспомнил) — Мы отбивались от болотных червей, но их было слишком много, чтобы справиться со всеми. Пришлось укрыться в Тин-Пау. А потом олени Паропе сказал: нужно оповестить нашего пану олени, чтобы тот пришёл с нашими братьями на выручку". Я и вызвался идти. Пришлось уходить в сторону Ласунга, на Вэй все пути были перекрыты.

Тин-Пау, это хорошо: укреплённый частоколом и рвом холм на берегу Тинсокского залива: оттуда контролировался добрый десяток селений бунса и тинса, расположенных вдоль огромной бухты, защищённой от чрезмерного буйства волн. Если "макак" и лояльных местных там собралось хотя бы с полсотни, то несколько дней, пока не придём к ним на помощь, продержаться должны.

— Ты шёл через Ласунг? — уточнил я.

— Да.

— Большой отряд там пройдёт?

— Помучается, но пройдёт — обрадовал Туноту.

— Тогда сделаем так — сказал я — "Макаки", что сейчас в Тенуке, вместе с местными регоями и прочими храбрыми мужами, которые готовы наказать болотных червей за их измену, под моим руководством двинутся в Ласунг. Там к нам присоединятся твои воины, Рамикуитаки. Все вместе мы обрушимся на тинса оттуда, откуда те не ждут. Точно так же, как мы напали на них неожиданно год назад, в первый поход. Ты же Кано отправишься в Мар-Хон, дабы призвать сильных мужей Хона и Вэя, чтобы те собрали воинов и ударили по болотным червям с другой стороны. Надо проучить этих трусливых крыс, чтобы у них более не возникало и мысли об измене и неповиновении. Чтобы от одной только такой мысли их бросало в дрожь.

— Сонаваралингатаки, а что делать с крысёнышами, которые у нас в заложниках? — спросил Кано.

— Ничего — резко ответил я — Пока ничего. Когда мы приведём болотных червей к повиновению, будем разбираться, у кого из этих сопляков родичи выступили против власти нашей Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками. То же касается и тех из тинса-бунса, кого направили на работы в Хон и Вэй…. Пока никого не трогать. А там посмотрим.

Тагор о чём-то оживлённо разговаривает с Шонеком: оба задрали головы в звёздное небо, Вестник тычет пальцем в какую-то точку в вышине, тузтец машет руками, громко не то переспрашивая, не то возражая. Я, заинтересовавшись, подхожу и пробую понять, что же вызвало такую бурю эмоций у обычно невозмутимого "дикого гуся". Бывший наёмник и тенхорабитский патриарх, погружённые в свою дискуссию на астрономическую тематику, не обращают внимания ни на меня, ни на туземцев, привлечённых от соседних костров громким разговором чужеземцев.

Погода сегодня на удивление ясная. Я ещё с самого утра радовался, что дождь не мешает нашей карательной экспедиции двигаться в южном направлении. А теперь, оказывается, и для наблюдений за небом благоприятные условия. Я и в прошлой своей жизни мало разбирался в звёздах и созвездиях, с трудом находя какую-то из Медведиц, даже не пытаясь понять, какую именно — Большую или Малую. Если честно, до меня только через два года жизни среди папуасов дошло, что местная Луна несколько отличается от земной: причём не иным рисунком на поверхности, а оттенком — какой-то более красный он здесь.

Говорят, вроде бы на вохейском, но с такой скоростью, что не могу ничего разобрать. Не удивлюсь, правда, если сейчас они вообще не употребляют слова из обыденного лексикона, мне уже знакомые: интеллигенты, мать их. На этом эти двое, кажется, и сошлись — Тагор, через несколько дней общения с Вестником, обнаружив в том образованность и отсутствие обычного сектантского догматизма, поубавил свой ироничный скепсис в отношении тенхорабитов, а Шонек, не смотря на солидный возраст, не утративший искренний интерес к окружающему миру, всегда был рад пообщаться с новым человеком, от которого можно узнать что-нибудь, доселе неизвестное. А бывший наёмник мало того, что успел исколесить половину Земноморья и побывать в разных передрягах, так ещё и способен был о своих похождениях и приключениях рассказать вполне связно и грамотно.

Любопытство сгубило кошку. Не удивлюсь, что тенхорабитскому священнику оно тоже когда-нибудь боком выйдет. Хотя, может, уже и выходило ранее. Главное, чтобы Шонека не угробил нынешний марш-бросок от Тенука через Ласунг на Тинсок. Но вроде бы не должен: третий день топает наравне с папуасами, не отставая, даже находит время, чтобы повнимательнее поразглядывать какие-нибудь кусты или деревья. Железный дедок. Уже успевший заработать искреннее уважение туземцев — как своей неутомимостью и стойкостью к невзгодам пути, так и обнаружившимися врачебными познаниями, кои неизбежно находили применение в походе, когда то один ногу или ещё что-нибудь поранит, то другой.

Наконец, астрономы-любители обнаружили, что находятся в центре внимания аудитории, которая жаждет объяснений. На правах самого главного начальника я и озвучил вопрос, который будоражил всех собравшихся: "Чего это они так бурно обсуждают и в небо пальцами тычут".

— Шонек говорит: те движущиеся звёзды, что появились не так давно, это глаза ирсийцев — пояснил Тагор.

— Вот так — протянул я задумчиво. Интересные дела… Ирсийцы, похоже, уже спутники запускают. Причём, если Вестник ничего не сочиняет, не просто куски металла или примитивные радиопередатчики, типа первого советского, а способные вести видео или фотосъёмку, да ещё, небось, передавать изображения на Землю.

— А когда эти движущиеся звёзды появились? — поинтересовался я.

— Лет двадцать назад — сказал тузтец — Учёные мужи, наблюдающие за звёздами в разных странах, насчитали таких новых звёзд полтора десятка: одни появляются, другие, несколько лет побегав, исчезают с небосклона.

Тенхорабит что-то прошипел на вохейском.

— И ещё несколько звёзд, которые находятся на одном месте, тоже глаза ирсийцев — перевёл бывший наёмник и добавил — Они, наоборот, словно приклеены к небесной тверди и не двигаются вместе с остальной круговертью светил, как им положено с течением времени. Но я про такие раньше что-то не слышал — последнее, видимо тузтец добавил от себя

Так, значит, ещё и на геостационарной орбите спутники висят. Эти же вроде бы для связи в основном используют. Тогда и понятно, почему Тагор их не видел и не слышал про них ничего: смысл располагать их над местами, где некому ловить телепередачи. Небось, висят себе только над Ирсом.

Воины-туземцы, собравшиеся вокруг, тут же вспомнили, что, действительно, появилась на небе пара новых движущихся звёзд в дополнение к трём старым. Причём если блуждающие звёзды, известные исстари, бродят по весьма причудливым путям, недавно зажёгшиеся просто идут прямо по небу, и делают это довольно быстро, успевая сделать за ночь несколько кругов. А вот торчащих на одном месте звёзд жители Пеу что-то не наблюдали. Не знал, что вокруг столько интересующихся астрономическими наблюдениями.

Я попросил Тагора показать мне эту движущуюся звезду. Он встал рядом и начал пояснять, указывая пальцем. Через несколько минут я разобрался с пояснениями лучника и нашёл мерцающую красноватую точку. Действительно, довольно шустро движется. Ну и ладно — движется, да и движется. На будущее зарубку сделать надо, но к текущим моим проблемам и делам отношения никакого не имеет. Я отошёл от образовавшейся вокруг бывшего наёмника и тенхорабита кучки и присел возле своего костра, вытянув ноги.

Народ же, также вернувшись к кострам, ещё долго судачил насчёт звёзд — блуждающих и обычных. Идеи по поводу небесной механики высказывались папуасами самые разные. Разумеется, не имеющие никакого отношения к привычной мне картине космоса. Небольшая группа самых упёртых любителей астрономии собралась совсем рядом вокруг чужеземцев. Шонек что-то там шипел по-вохейски, тузтец, по мере возможностей, насколько я мог судить со своего места, переводил Вестника папуасам, и папуасов Вестнику. Воззрения тенхорабитского священника в общем-то совпадали с моими собственными, но для туземцев являлись, кажется, чересчур необычными. Да и для недоучившегося в местной академии "дикого гуся", судя по выражению тагорова лица — тоже. Так что оживлённый спор тянулся долго — я так и отрубился под монотонный гул голосов.

Первое селение тинса встретило настороженной тишиной. Жители испуганно выглядывали из своих хижин: многочисленная орава вооружённых до зубов мужиков не предвещала им ничего хорошего. По отработанной не на одном селении схеме "макаки" быстро согнали население на площадь к Мужскому дому. В толпе преобладали женщины и дети: из мужчин больше старики да подростки.

Рамикуитаки вопросительно глянул на меня. "Спрашивай" — распорядился я.

"Где все мужчины из вашего селения?!" — грозно спросил ласунгский таки. Согнанные тинса молчали. "Отвечайте, отродья болотных червей!!!" — рявкнул мой будущий родственник.

"Подожди, Рамикуитаки" — сказал я. И, приблизившись к парнишке лет двенадцати, протянул в его сторону клинок, приподняв лезвием подбородок, спросил: "Где твой отец, отрок?"

Тот испуганно молчал, а я, глядя в глаза, добавил: "Отвечай, мальчик, когда тебя спрашивает Сонаваралингатаки".

— Ушёл со всеми — пропищал паренёк.

— Куда они пошли? — всё тем же спокойным голосом поинтересовался я.

— Воевать с людьми Бонкупаре — испуганно выдал подросток.

Ага, Бонкупаре здесь именуют Длинного. Значит, здесь присоединились к бунту. А репутация вещь мощная: пацан раскололся по самую жопу, едва только понял, кто перед ним.

— Иди, ты свободен — сказал я.

Сделав несколько длинных и спокойных вдохов-выдохов, добавил: "Мы скоро уйдём дальше. Но не думайте, черви, что для вас всё кончилось — когда будут разгромлены и выловлены последние изменники, поднявшиеся против нашей Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками, я со своими людьми пройду по всем селениям Бунсана и Тинсока, чтобы решить участь каждого".

В деревне провели ещё несколько часов: поели коя с варёной свининой, пустив на обед последних двух хрюшек, оставшихся от прежних наших реквизиций и ограблений. Поскольку селение явно принадлежало к числу мятежных, то я сквозь пальцы смотрел на мелкие безобразия, что творили и мои "макаки", и текокцы с ласунгцами. Так что за собой оставили немало изнасилованных женщин и подростков, а также разорённые в поисках ценного имущества хижины.

Следующее селение оказалось из числа нейтральных. Мужчин на площади собралось довольно много. Но стоило только надавить чуть-чуть, как староста местный, заметно нервничая, путано и многословно объяснил, что часть молодняка, вопреки запрету общинного схода, всё же ушла к мятежникам. Сопровождалось это причитаниями и проклятиями в адрес ослушников со стороны деревенских баб.

Здесь ограничились тем, что потребовали корнеплодов на ужин. Вести себя с местными я приказал как можно вежливее: нечего восстанавливать против себя относительно лояльное население. А с теми, кто примкнул к выступившим против нас, разберёмся потом.

На окраине селения и заночевали. До побережья Тинсокского залива и сидящего в осаде Длинного оставалось несколько часов хода, но никто не будет ломать ноги по темноте. Тем более что мятежники, по словам жителей этой деревни, особых успехов в осаде и штурме Тин-Пау не добились, так что сильной нужды спешить не было. Разведчиков, правда, выслали во все стороны — как к осаждённому острогу, так и на запад и восток от него.

Вернулись они уже за полночь. Под Тин-Пау видели огромную толпу тинса и бунса, в других местах никого не наблюдалось. Численность противника, держащего в кольце людей Длинного, в темноте точно оценить не удалось, но костров насчитали больше восьмидесяти. Даже если предположить, что возле каждого располагается по десятку человек, то мятежников ненамного больше нас.

Утром, потратив, как обычно, немало времени на сборы и разбирательства на тему — кто в каком порядке выступает, двинулись к Тин-Пау.

На "макак", шедших впереди, осаждающие поначалу не обратили особого внимания, видно приняв за очередной отряд, пришедший им на помощь. Тревогу подняли, только когда мы сомкнутым строем приблизились к первым кострам буквально вплотную и принялись избивать находящихся возле них тинса. Паника быстро охватила вражеский лагерь. Справа и слева от строя "макак" на болотных обитателей обрушились текокцы с ласунгцами.

Неожиданность атаки обеспечила быструю победу: не меньше половины мятежников лежало убитыми и раненными, остальных рассекли на несколько частей и прижали к подножью холма, на котором стояла крепость Тин-Пау. Тут уж, разобравшись, что к чему, выскочили на помощь осаждённые.

Ровно в полдень последние бунтовщики были обезоружены и согнаны в слегка заболоченную низину под стенами острога. Место, по словам Длинного, удобное, чтобы держать большое число пленников: достаточно только поставить несколько часовых поверху да внизу, со стороны моря.

Часть "макак" и сотня воинов Рамикуитаки загоняли последних пленных в "концлагерь". Остальные вместе с текокцами прибирали в свою пользу брошенное противником имущество да стаскивали в одну кучу трупы побеждённых. Наконец, можно было поговорить с вырученными нами из осады соратниками.

Вместе с ними я обнаружил и немало тинса из тех, кого числили в лояльных: неплохо, значит, не придётся репрессировать всех поголовно. Также среди защитников Тин-Пау оказалось большинство из приговорённых к принудработам столичных деятелей. Здесь уж непонятно, радоваться или, наоборот, сожалеть, что дубинки мятежников не избавили меня от потенциальных противников.

Наместник Болотного края радостно приветствовал своего "пану олени". Я же ответил достаточно сухо. И добавил: "Сейчас не время для серьёзного разговора. Когда будут усмирены все изменники, мы поговорим с тобой, Паропе. Люди в селениях Тинсока, через которые мы прошли, успели поведать мне о твоих бесчинствах, из-за которых они и взялись за оружие". Несколько охреневший Длинный не знал, что и сказать.

С одной стороны, сказанное мною, истинная правда: в основном, разумеется, чего натерпелись местные от ставшего большой шишкой бывшего гопника из Бон-Хо, выложили мне во второй, нейтрально-лояльной, деревне. В первой-то просто боялись слова лишнего брякнуть. Но, с другой, действовал Длинный, по большому счёту, согласно моим инструкциям. Некоторая самодеятельность в его обычном хулиганистом духе была бы преступной и подлежащей наказанию только в более цивилизованные времена. А отнюдь не в такие, когда главный принцип межплеменных отношений заключается в римской формуле: "Горе побеждённым". Но теперь, когда недовольство эксплуатируемых тинса-бунса вырвалось наружу в бунте, нужен стрелочник, на которого следует повесить все злоупотребления и перегибы. Ну не мне самому же становиться крайним. И уж тем более не Солнцеликой и Духами Хранимой, именем которой болотных обитателей обирали как липку и сотнями гнали на стройки рабовладения.

Так что придётся бедняге Паропе немного пострадать. Нет, из "оленей" в рядовые "макаки" его никто разжаловать не станет. Ограничимся строгим выговором, даже без занесения в грудную клетку. И переводом на другое направление работы. Есть уже у меня планы на этот счёт…

Да и вообще, пожалуй, нынешнее восстание весьма удачно приключилось. Во-первых, оно чётко показало: кто здесь друг, а кто враг. И, во-вторых, пользуясь этим, разберёмся в ближайшее время, как следует, и накажем, кого попало — то есть заводил мятежа казним, рядовых участников отправим на строительство капитальной трассы Вэй-Пау — Мар-Хон — Тенук. Те селения, жители которых помогали отбиваться от восставших, получат полудареойский статус — хотя налоги натурой платить не перестанут, но на порядок меньшие. Нейтральные останутся в нынешнем своём положении, но поставки продовольствия немного снизим, отправлять народ на работы в Хон и Вэй прекратим, заменив общественными работами недалеко от дома. А вот те деревни, где народ массово выступил против нас, получат по полной — отныне они мало чем будут отличаться от рабов или крепостных.

И, в-третьих, восстание отличный повод убрать Длинного с должности, на которой у того слишком много самостоятельности. Свою работу по построению системы эксплуатации Паропе сделал, теперь пусть на его месте сидит кто-нибудь не столь шустрый: лучше уж управлять целым краем будет не такой умелый организатор, но более послушный. А то что-то последнее время нехорошие сигналы поступали насчёт этого моего "оленя". То, что у самого Длинного начали проскакивать фразы по поводу его недооценённой роли в обществе "пану макаки" и о том, что он вполне может прожить без указаний и советов Сонаваралинги — это полбеды. Куда серьёзнее было, что и окружение потихоньку поддакивало наместнику Болотного края. Так и до головокружения от успехов и провозглашения себя независимым таки недалеко. С подобного рода сепаратизмом я, конечно, справлюсь но, сколько человек при этом погибнет, не говоря уж о срыве или сильном замедлении выполнения моих планов по ускорению прогресса и реальному объединению Пеу. В общем, ходить Длинному в проштрафившихся — дабы знал своё место и не зарывался. Кадр он, естественно весьма ценный и перспективный, но контроль над ним ослаблять нельзя.

С другими то моими верными соратниками не так заковыристо выходит: Вахаку парень простой, как палка-копалка; Гоку — особых амбиций не имеет, хотя и никакими талантами, кроме военных не блещет; у Кано потолок — командовать сотней-другой в бою или организовать добычу медной руды; Тагор — во-первых, всё ещё чужак, а во-вторых, готов, кажется, выполнять любые мои распоряжения напополам из благодарности за свободу, напополам из тяги ко всему новому и необычному. Здесь они с Шонеком два сандалия пара. Не зря же если и не подружились, то общаются друг с другом с интересом и уважением — как два равных по положению человека, которым есть о чём поговорить. Совсем не так, как тузтец относился к Сектанту.

Десятка три мужчин разного возраста стояло передо мной. В ближайшие дни они должны будут умереть. Я не испытывал ни к кому из них ненависти или просто неприязни. Лично мне никто не сделал ничего плохого. Но смерть предводителей мятежа была необходима для спокойствия всего Пеу. Я смотрел на эти покрытые татуировками коричневые лица и, в моей голове не было ничего, кроме тоски, безнадёжности и стыда: одно дело убить в бою или, как получилось с убийцами Баклана, в приступе ярости; а совсем иное — хладнокровно приказать казнить людей, которые восстали против угнетения и порабощения. Как-то хреново получается у меня быть безжалостным эксплуататором и рабовладельцем. Нет, я, конечно, понимал историческую неизбежность и необходимость, и тэ дэ, и тэ пэ. Но вот по-человечески чувствовал скорее правоту своих врагов, стоящих связанными в окружении вооружённых до зубов "макак", нежели свою собственную. И это начинало злить. Что было плохо: гнев не самый лучший советчик.

"О духи покровители!" — традиционная формула была мысленно произнесена "на автомате" — "Что делать с этими спартаками доморощенными". Духи…. Духи…. А что, неплохая идея.

"Вы, подлецы и предатели" — начал я — "И вы умрёте. Но смерть придёт к вам не сразу. Вы успеете пожалеть столько раз, сколько песчинок на морском берегу, что не умерли в детстве или в бою совсем недавно". С этими словами начался сеанс колдовства. Я метался вокруг связанных пленников, окуривая предводителей восстания горящей в походном кадиле травой, не забывая греметь трещоткой и читать заклятия. Ничего хорошего бунтовщикам сегодняшнее чародейство не сулило: неизбежную мучительную смерть в будущем, узы покорности и подчинения обстоятельствам в настоящем, гибель родных и близких в случае попытки повторно взбунтоваться.

"Запомните, отродья шелудивой крысы" — подытоживая сотворённое мною колдовство, произнёс я — "Вы умрёте. С этим вы бессильны что-либо сделать. Но вы можете выбрать, будут ли жить ваши дети, братья с сёстрами, жёны, и прочие родственники, или же они все умрут, и прервётся род ваш, и не останется никого, кто будет помнить вас и ваши дела. В ближайшее время вас отправят на север Пеу, в Талу, землю холода и тумана. Кано, уведи их, и пусть они на деле познают, что такое — гнев Солнцеликой и Духами Хранимой". Сказав это, я повернулся и медленно побрёл в сторону зрителей сегодняшнего представления. Вымотало оно меня, кстати, словно действительно колдовал и тратил свою джедайскую силу.

На следующий день наша армия вошла в Мар-Хон. Ожидающих своей гибели тинса сразу же погнали дальше на север, к малахитовым ямам Верхнего Талу. Кано спокойно выслушал мои напоминания насчёт того, что мятежников необходимо раскидать по бригадам рудокопов и вспомогательных рабочих да носильщиков, дабы нигде не было их больше двух-трёх одновременно. Думал сын Темануя, небось, что-то нелицеприятное о дураках-начальниках, которые по пять раз повторяют очевидные истины. Но вслух он только коротко пообещал исполнить всё в точности. После чего направился со своими людьми заниматься горными разработками, прерванными путчем "крысоудых" и восстанием тинса-бунса. Остальных же ждало неизбежное пиршество по поводу славной победы над изменниками и мятежниками.

В хижине кроме меня и тенхорабитского Вестника с Сектантом никого не было. А Тагор должен был позаботиться, чтобы никто ненароком не подслушал нашу беседу снаружи.

— Тунаки, то, о чём я буду говорить с Шонеком с твоей помощью, не должно выйти за эти стены — сказал я пожилому вохейцу — Не забудь об этом.

— Хорошо — послушно ответил Сектант.

И от этой покорности в его голосе стало в очередной раз некомфортно: после своего "косяка" вохеец ходил постоянно какой-то пришибленный, чувствуя свою вину и предо мною, и перед своими единоверцами. По большому счёту я уже давно не держал на Сектанта зла: как из-за того, что его вскрывшаяся ложь обернулась новыми возможностями, о которых даже и не мечталось; так и потому, что долго обижаться на этого пожилого дядьку не получалось — был он, конечно, не великого ума, но честный и добрый. В конечном счёте, даже враньём занялся совершенно бескорыстно, чтобы помочь собратьям по вере — сто процентов, если бы опасность грозила не Вестнику, а рядовым тенхорабитам, Тунаки бы поступил точно также. Но, несмотря на всё это, мне приходилось изображать в отношении Сектанта презрительную холодность: человек Сонаваралинга мог бы простить, но Сонаваралингатаки, пану олени братства "пану макаки" такой роскоши себе позволить не мог.

По-хорошему, я не должен был делать и то, о чём намеревался сейчас говорить с Шонеком.

"Скажи Вестнику, что духи говорили со мной и запретили убивать изменников-тинса" — начал я. Удобно всё сваливать на потусторонние силы. "Но и оставлять их безнаказанными их нельзя. Ибо они будут дурным примером для остальных жителей болот". Я замолчал ненадолго, давая Сектанту возможность перевести. Дождавшись, когда тот перетолмачит, продолжил: "У чужеземцев принято пленных передавать от одного хозяина другому в обмен на ракушки или иные вещи, как свиней. Я хочу, чтобы с этими тинса поступили так же. Когда по окончании штормов приплывут вохейцы, ты, Шонек, поможешь договориться с Вигу-Пахи, Куму-Тикой, Буту-Микой и прочими, дабы они взяли изменников и отправили их в Вохе. А там пусть они будут пленниками твоих друзей, которые идут Путём Истины и Света. Мне за это дадите половину от того количества ракушек, которое дают обычно за пленников за морем".

Пожилой вохеец принялся добросовестно переводить Вестнику моё предложение. Шонек, выслушав, посмотрел на меня несколько озадаченно. После короткого перекидывания фразами на вохейском Сектант, тщательно подбирая слова, спросил: "Вестник Шонек интересуется, Сонаваралинга хочет, чтобы с пленными тинса поступили так же, как с Ньёнгно, который ухаживает за цхвитукхами?"

Непонятно, что имеет в виду Шонек, если, конечно, Тунаки правильно перевёл: то ли то, что тагирийца купили и привезли, как раба, то ли то, что на новом месте к тому относятся как к человеку. Мне, в принципе, нужны оба условия. Потому я ответил: "Да, изменников-тинса надо увести за море. И надо, чтобы у них там оказались хорошие хозяева, которые не будут сильно злиться на их бестолковость в незнакомом месте".

Я употребил слово "хозяева", применяемое в туземном языке к владельцу неодушевлённой вещи или домашнего животного. Не знаю, нужно ли употреблять специальное слово для обозначения рабовладельца (если оно вообще есть в вохейском), или прокатывает, как и в русском, один и тот же термин, но чужеземцы меня поняли.

— Зачем тебе нужно, чтобы с ними обходились хорошо? — перевёл Сектант вопрос Вестника — Продать их — он не стал переводить вохейское слово, зная, что я и так пойму — Это ещё понятно. Ты любишь из всего извлекать выгоду и хочешь получить дополнительные ракушки для своих целей. Но зачем тебе дальше беспокоиться о судьбе этих людей?

— Они храбрые воины. Они встали за своих соплеменников — ответил я — И заслуживают уважения. Хотя и воевали против меня. Для спокойствия Пеу их следовало бы убить. Но сыновья и младшие братья этих изменников находятся в заложниках: кто давно, в Тенуке, кто несколько дней, из числа тех, кого мы захватили, проходя по Тинсоку и Бунсану. Если на мне будет кровь отцов этих мальчиков, в их сердцах поселится ненависть. А духи сказали, как можно использовать этих юных тинса и бунса с пользой для власти типулу-таками и величия Пеу.

Некоторое время пожилой вохеец переводил. Потом Шонек переваривал услышанное.

— Вестник спрашивает, для чего тебе понадобились несчастные дети, оторванные от родных — несколько неуверенно нарушил молчание Тунаки.

— Вы уже знаете, что типулу-таками повелела собрать в Тенуке отпрысков лучших семейств со всего острова — охотно пояснил я — Они будут учиться в новом Мужском доме. Встав взрослыми, воспитанники "Обители Сынов Достойных Отцов" займут со временем места своих родителей и будут править в своих землях на благо народа, выполняя веления нашей Солнцеликой и Духами Хранимой правительницы. Но новым "сильным мужам" нужны помощники, мыслящие и действующие одинаково со своими предводителями. Таких помощников и будем воспитывать из юных тинса-бунса. А иные из них станут со временем управлять и своими соплеменниками: и будут они своими среди жителей болот и верными типулу-таками и её наследникам.

Сектант бодро переводил, его пастырь внимательно слушал, буравя меня своими глазами-рентгенами. И сразу же, как только я замолчал, разразился ответной речью.

— Вестник говорит — начал вохеец — Если послушание местных сильных мужей правителям Пеу для тебя не цель, а средство скрепить единство страны и устранить вражду и войны между племенами, то это совпадает с Путём Истины и Света.

— Мне нужна не просто верность таки земель Солнцеликой и Духами Хранимой и её потомкам. Должны возникнуть связи между всеми частями Пеу более сильные, чем клятвы вождей и верность воспитанников задуманного нами Мужского дома.

— И какие это связи? — последовал вопрос Шонека в переводе Сектанта.

— Широкие, удобные и безопасные пути, по которым из одной земли в другую повезут грузы цхвитукхи, надёжнее всех клятв — ответил я — Когда по ним будут доставлять сонайские камни из Талу или бурую землю с болот в Мар-Хон, а оттуда медь и железо или изделия из них всем племенам Пеу в обмен на баки и кой, местным таки и сильным мужам будет трудно своевольничать и не подчиняться указаниям типулу-таками.

Кажется, удалось серьёзно загрузить тенхорабитского патриарха. Тот смотрел на меня внимательно и ничего не говорил. Пользуясь его молчанием, я вдогонку добавил: "Я хочу предложить Вестнику Шонеку стать учителем в Обители Сынов Достойных Отцов. Ваше тенхорабубу поможет вырастить людей, которые будут в большей степени дареоями Пеу, а не текокцами, хонами, сонаями и прочими, презирающими и не любящими другие племена. А чтобы воспитать всё же воинов, достойных своих отцов, а не мудрецов или проповедников, ещё одним учителем станет Тагор. Ну и для сохранения традиций и устоев остальные учителя будут из жителей Пеу. Советники нашей типулу-таками уже отбирают лучших мужей со всей Западной равнины".

Шонек улыбнулся и выстрелил длинной очередью шипящих слогов. Сектант перевёл: "Это лестное предложение. Идущие Путём Истины и Света не один десяток лет проповедуют по Хшувумушще и Дису, но до сих пор ещё ни один правитель не предлагал Вестникам и Ищущим учить их подданных".

И я бы не стал, будь у меня выбор. Но, увы, не мне привередничать: черепахе понятно, что вздумай какая-нибудь из цивилизованных стран взяться за покорение Пеу, то рыхлое и непрочное объединение земледельческих племён каменного века не устоит. Причём шансов маловато у нас даже против вохейцев или находящихся совсем рядом тагирийцев, не говоря уж о палеовийцах. Пока мои папуасы, конечно, в положении неуловимого Джо из анекдота. Но это пока. А потом, рано или поздно, придётся ложиться под более сильных. Если я не сумею подопечный мне народ вогнать в цивилизацию.

А для этого активное, стоящее на передних рубежах местной науки и техники, меньшинство, над которым постоянно висит угроза репрессий или погромов, очень подходит: с одной стороны, тенхорабиты будут поставлять спецов для создаваемой промышленности и готовить местные кадры; с другой стороны, нет опасности, что станут "пятой колонной" — по крайней мере, ожидать от сектантов конспираций в пользу царей Вохе или Кабирши следует в той же мере, что и от немецких коммунистов, живших в 30-е годы в иммиграции в Москве, заговора в пользу Гитлера. Самое опасное, что может произойти: заагитируют всех папуасов в свою веру. Ну и хрен с ним — лучше уж пусть местный аналог христианства, чем деление всех на своё племя и чужаков да поклонение духам со всяким колдовством. Ну а если тенхорабиты изловчатся и свергнут когда-нибудь наших с Рами наследников (ого, я уже всерьёз думаю, кому же оставлю Пеу!), в любом случае под их управлением житься папуасам будет куда лучше, чем под властью вохейских или палеовийских наместников.

Много на эту тему последние месяцы я думал. И как ни крути, выходило, что Шонек и его паства — наименьшее зло. Впрочем, всецело полагаться на благие намерения последователей Истины и Света в мои планы не входило. Потому с Тагором было немало переговорено о том, что следует отыскать и пригласить в качестве инструкторов и офицеров будущей армии Великого Пеу пару-тройку бывших его товарищей по наёмным отрядам. Тузтец перебрал в памяти добрых полторы дюжины кандидатов, довольно подробно охарактеризовав их, и даже предположил, где и как некоторых искать. Так что тенхорабитам будет в этот сезон ещё одно задание. Надеюсь, что из озвученного экс-солдатом удачи списка, хоть кого-то, да найдут и доставят к нам. Можно было бы на поиски коллег отправить и самого Тагора, но ему хватает дел и здесь.

Шонек не стал терять времени и тут же принялся выяснять подробности насчёт "Обители Сынов Достойных Отцов" и будущих своих служебных обязанностей: сколько ожидается учеников, не смущает ли меня слабое знание им языка и местных реалий, какие именно знания следует вкладывать в головы воспитанников, и т. д.

С обсуждения учебного процесса разговор как-то незаметно перешёл на странствия Вестника по местному Земноморью и материку. Оказывается, в молодости, ещё до приобщения к тенхорабизму, он учился в одном заведении с Тагором — только на двадцать с хвостиком лет раньше. Недолго, правда. Всего два года — помешала необходимость заняться, после смерти отца от морового поветрия, семейным поместьем и службой. То есть, наверное, в местном бронзовом веке это называлось как-нибудь иначе, но суть была именно такой: тенхорабитский пастырь происходил из благородной касты, не самого высокого, но и не самого низкого ранга, обязанной нести военную и государственную службу, а в обмен цари выделяли небольшую деревню, с которой кормился сам "дворянин" и его семья. Род Шонека свыше десяти поколений тянул военную или чиновничью лямку, причём непосредственно при правителях Тоута, а не у каких-нибудь стоящих ниже монарха вельмож. Оба этих факта — и служба напрямую царю, и древность рода ставили семью в положение несколько выше, чем у таких же служивых с менее длинной чередой предков и не находящихся столь близко к трону. И уж куда ниже семейства Шонека стояли рядовые воины и писцы, вместо поместья имевшие денежное жалование и паёк продуктами с царских складов. Это перед рядовыми общинниками, кормящими всех дармоедов, данная публика считалась по положению выше. А мелкие и средние землевладельцы смотрели на "кормящихся от государя" свысока.

При прадеде нынешнего тоутского правителя остров после проигранной войны попал в зависимость от Вохе. В столичном порту встал вохейский гарнизон, при дворе местного царя появились "советники" от "старшего брата", часть налогов, прежде шедших полностью в собственную казну, недавние суверенные властители вынуждены были отсылать "лучшему из друзей" в знак благодарности и в оплату "защиты и покровительства". Многие благородные подданные тогда отшатнулись от побеждённого сюзерена. Кто выжидал, что будет дальше, кто сразу же перешёл на службу к вохейцам, а иные решили поиграть в независимых (хотя бы де-факто) князьков своих уделов. Дед Шонека же сохранил верность своему правителю. Как оказалось, не прогадал: сын потерпевшего поражение царя сумел извернуться: демонстрируя неизменную верность вохейскому Властителю Четырёх Берегов, избавился от наиболее одиозных и позорных атрибутов подчинения в виде чужеземного гарнизона в своей столице и выплаты дани. Формально, да и фактически, Тоут, конечно оставался вассальным по отношению к Вохе царством. Более того: степень подчинения северному соседу несколько возросла со времени признания поражения. Но Цекутишва Шестой, по всей видимости, исходил из того, что лучше быть десятым лицом в крупной корпорации, нежели самостоятельным хозяином деревенской лавки. А что: богатство царского семейства возросло благодаря вовлечению в международную торговлю под вохейским покровительством, тратиться на армию и флот теперь приходилось меньше, чем в годы независимости, а необходимые ритуальные реверансы в сторону "старшего брата" приходилось терпеть как неизбежное зло — за всё нужно платить…

Разумеется, немногие сохранившие верность были правителем обласканы. В том числе и шонековы дед с отцом. В общем, благодаря верности и доблести предков у будущего Вестника был реальный шанс прорваться из среднего слоя благородных в ряды аристократии — примеров в истории Земноморья хватало. Тем более, что сам он, ни о каком тенхорабизме в те далёкие годы и не помышлявший (по правде говоря, слышал краем уха о каких-то блаженных, безобидных, в общем-то), был просто обязан сделать стремительную карьеру: на хорошем счету у сыновей тогдашнего монарха, молод, энергичен, неплохо образован (спасибо отцу, не жалевшему средств на обучение старшего сына). Не удивительно, что один довольно влиятельный царский вельможа готов был выдать свою дочь замуж за подающего надежды молодого человека. Невеста, правда, была не от главной жены, а от наложницы, зато любимой, так что с общепринятой в бронзовом веке точки зрения вполне себе выгодная партия для крепкого и перспективного "середнячка".

Тем более что укрепивший свои позиции Цекутишва как раз начал методичное наступление на провохейские элементы в тоутской элите, и постоянно появлялись вакансии в его окружении. Официально, конечно, обрезание владений некоторых "сильных мужей" и удаление их от двора обставлялось самыми разными поводами, чтобы не навлечь гнева Властителя Четырёх Берегов и избежать вмешательства во внутренние дела Тоута. Более того, иных из "агентов влияния" лишали владений и бросали в тюрьму именно за участие в заговорах против "старшего брата".

Увы, крест на карьере восходящей административной звезды поставила его принципиальность, доходящая до идиотизма. Посланный старшим хранителем царских амбаров (фактически — ответственный за получение зернового налога со всего Тоута, хранение и распределение собранного, в том числе и между служивыми) во внутреннюю часть острова, где "сильные мужи" жаловались на засуху, сгубившую посевы, Шонек обнаружил, что неурожай сильно преувеличен. Отвергнув щедрое подношение и наплевав на увещевания и угрозы, составил и отправил прямо монарху подробный отчёт об истинном положении дел. Результат предсказуем: царь поблагодарил честного служаку, пославший его старший хранитель амбаров и прочие чины с натянутыми улыбками хвалили чересчур ретивого служаку за бдительность; но карьера сразу же застопорилась, друзья стали как-то сторониться, намечавшийся брак странным образом расстроился. В общем, через год он оказался в должности сотника береговой стражи на противоположном от столицы конце острова. Несмотря на чин, в подчинении имелось всего полтора десятка спивающихся вояк.

Наверное, Шонеку была уготована не очень завидная судьба: прикладываться помаленьку к местному вину, костеря загнавшее в эту дыру начальство и жалуясь собутыльникам на несправедливость судьбы. Но на подведомственной территории обосновалась тенхорабитская община, одна из первых в Тоуте. Как-то мало-помалу не потерявший ещё интереса к окружающему миру сотник познакомился с их странной верой. И неожиданно обнаружил, что новое учение с далёких западных островов в своей этической части весьма близко ему жаждой правды и справедливости. Ничего удивительного, что когда через года полтора под давлением "старшего брата" Цекутишва распорядился арестовать предводителей сектантов, а рядовых разогнать к едрене фене, Шонек вместо того, чтобы выполнять команду начальства, предупредил их. После чего, недолго думая, сорвался в бега вместе со своими новыми друзьями.

А потом понеслось: разные города и страны; пребывание сначала в статусе ученика, затем одного из проповедников, избрание Ищущим, а впоследствии и Вестником; преследования властей, постоянная угроза быть схваченным. Но не похоже, что такая жизнь на лезвии ножа вызывала у потомка благородного рода сожаление.

Тут он мельком упомянул о встречах с ирсийцами. Я сразу же начал выпытывать о представителях Заокраинного Запада. Насчёт языка, увы, Вестник ничего сказать не мог: разговаривали все три встреченных им жителя западного материка на вохейском или иных островных языках. Внешность у них была разной. "Один похож на вохейца или кабиршанца" — пояснил Шонек — "Второго не отличишь от северянина, а третий имел кожу черней, чем даже у Ньёнгно". Что до обстоятельств этих встреч, то оказалось, что ирсийцы последние годы имеют своё представительство в Вохе, через которое идёт тенхорабитам поток литературы на языках Восточного архипелага. Множество книг, напечатанных в Ирсе, раньше попадали в Вохе и соседние страны через Юго-западный архипелаг. После перекрытия палеовийцами торговли между разными частями Земноморья какое-то время местные сектанты оказались в почти полной изоляции от единоверцев с запада, довольствуясь случайными контактами. Но потом ирсийцы взяли на себя заботу о доставке литературы, а заодно и новостей: их оборзевшие жители Тюленьих островов трогать всё же не рисковали.

Я поинтересовался: "Жители Ирса верят в тенхорабубу, раз посылают сюда ваши священные книги?" На что получил ответ: "Там есть наши братья, но их не очень много. А книги оттуда привозят разные: писания Вестников тоже, но в основном по ремёслам или о разных премудростях, в которых жители Ирса весьма сильны".

— Хотел бы я посмотреть хоть на одну такую книгу — интересно, сильно ли коверкает мой язык вохейское слово, обозначающее письменный текст…

— Увы, все свои вещи, в том числе и книги, Вестнику пришлось бросить в Тсонго-Шобе — перевёл Сектант — Но, возможно, у тех мастеров, которые приплывут по твоей просьбе, Сонаваралинга, будут с собой книги по их ремеслу.

— Хорошо, если будет так — я пожал плечами. А нет, так нет. Переживу.

— Но если Сонаваралинга хочет, можно попросить наших братьев, чтобы они прислали ему несколько книг. Есть книги для детей. С картинками. Почти всё понятно, даже если не знать языка — перевёл пожилой вохеец новый ответ Шонека и, видимо от себя, добавил — Тебе, Сонаваралинга, будет интересно, ты же хотел узнать, как выглядят всякие звери и растения, которые не водятся на Пеу.

Ну да, для тянущегося к знаниям дикарского вождя само то: читать детские книжки, спасибо хоть раскраски не предложили.

— Лучше бы такие книги на языке Пеу — усмехнулся я — Для воспитанников Обители Сынов Достойных Отцов.

— Вестник говорит, что об этом можно подумать — сообщил Сектант, выслушав ответ своего пастыря — Ирсийцы делают книги на разных языках, используя "народное" письмо. Главное, чтобы были люди, умеющие на этом языке читать. Когда та разновидность письма, которую создал Шагор, станет распространённой среди жителей Пеу, то стоит попробовать.

— А кто составляет тексты этих книг? — неожиданно возникший вопрос сам собой сорвался с моих губ: неужели на далёком Западном материке хватает знающих языки востока….

— По-разному: и ирсийцы, которые знают вохейский, и наши братья, сведущие в тех или иных ремёслах, но больше всё же ирсийцы. К сожалению, среди них есть владеющие вохейским, но редко встречаются, кому известны иные языки. Потому почти все (не знакомое слово) по ремеслу или (ещё одно не слышанное ранее) о мудрости и тайнах мира делаются на языке Вохе — перевёл Тунаки.

Понятно, чтобы написать учебники для начальной и средней школы, понадобится сначала в товарных количествах подготовить грамотных людей. Так что в планируемом заведении для подготовки военных и административных кадров Великого Пеу следует предусмотреть педагогическое отделение.

Но, кажется, Вестник несколько утомился. О чём я прямо и спросил. Сектант тут же перевёл: "Увы, почтенный Шонек действительно не очень хорошо себя чувствует и ему следует отдохнуть. Он просит Сонаваралингу извинить, что не в силах продолжать больше беседовать с ним. Годы берут своё". Насчёт возраста, это дедок прибедняется, конечно: протопать сотню километров от Тенука до Тинсокского залива и оттуда до Мар-Хона сил хватило.

"К сожалению, дела не всегда позволяют найти время для бесед с мудрым Вестником Шонеком" — сказал я — "Надеюсь, что нам ещё удастся не раз поговорить о далёких странах и диковинах".

Тенхорабиты ушли. Тут же в хижину протиснулся Тагор.

— Что ты услышал из нашего разговора? — без обиняков спросил я тузтца.

— Много — ответил бывший наёмник — Не всё понял. Я ваш язык ещё не так хорошо знаю, как Шущхук. Вы с ними громко говорили, вас я хорошо слышал. Но некоторые слова не знаю. А Шонек тихо отвечал. И Шущхук ему тоже, когда переводил твои вопросы на язык Вохе, тише говорил.

— Вокруг никто не крутился?

— Не было никого — покачал головой Тагор.

— И что же ты понял, из услышанного?

— То, что изменников хочешь продать, это правильно. Ракушки лишними не будут.

— Сколько цхвитукхов можно будет обменять на такое количество пленников? — поинтересовался я.

— За одного взрослого раба — лучник употребил вохейский термин — Дают двух или трёх взрослых зверей. Мелких можно купить штук десять. Но сколько возьмут торговцы за перевозку, не знаю.

— Значит, хотя бы одну голову цхвитукха на одну голову изменника выменять удастся.

— Если считать расходы на перевозку и долю тенхорабитов, то да — согласился бывший солдат удачи — Но может и больше получится. Мы с Шонеком ещё подумаем, как выгоднее всего сделать.

— То, что я хочу видеть тебя наставником в новом Мужском доме для детей сильных мужей, слышал?

— Слышал. Только от меня там будет мало толку. Лучше бы мне и дальше продолжать гонять твоих бойцов. Это то я умею делать хорошо.

— От твоих друзей-регоев, которых отыщут люди Шонека, польза в качестве наставников для молодёжи будет ещё меньше. А ты много знаешь, может быть меньше, чем этот Вестник, но всё равно многому сумеешь научить сыновей лучших наших семейств, не только оружием владеть. И еще… — я замялся — Мне не нравится мужеложство, творящееся в Мужских домах между учителями и воспитанниками. Когда недавно умер подросток, я хотел запретить такое. Но никто из советников типулу-таками меня не поддержал. Тебе, как я понял, тоже не по душе это. Потому, надеюсь, вы на пару с Шонеком оградите будущих новых регоев от подобного. Тенхорабиты вроде бы тоже не одобряют мужеложства.

— Хорошо, от посягательств наставников я молокососов уберегу. Но ведь они сами друг на друга норовят залезть — усмехнулся лучник — Себя вспомни в их годы, тоже ведь готов был засунуть уд в любую дырку.

Я попробовал вспомнить себя подростком. Вроде бы друзей одного с собой полу трахнуть не пробовал. Чего не скажешь о поле противоположном. Впрочем, каковы были сексуальные пристрастия двенадцатилетнего Ралинги из Аки-Со, оставалось только догадываться. Так что резон в последних словах тузтца имелся.

— Ладно, это другое дело. Потихоньку друг в друга пусть "тыкают" — пришлось смириться мне — Только чтобы гласно это считалось делом позорным.

Ничего, через пару поколений, прошедших сквозь новые Мужские дома (а что, я не собираюсь останавливаться на одном-единственном учебном заведении — придёт время, в каждой провинции, в которые превращу племенные области, организуем) всех воспитаем в нормальной сексуальной ориентации.