Я вернусь...

Глава 16

День выдался ясный, солнечный, но при этом ветреный и морозный, и стоять с непокрытой головой на режущем ледяном ветру было неуютно. Отчасти по этой причине, а отчасти потому, что народу было мало – пришли только сотрудники редакции, да и то не все, – церемония проходила сжато, почти без речей, в предельно ускоренном темпе, чуть ли не галопом.

Юрий огляделся. Да, народу – кот наплакал. Да и чему тут удивляться? В последние месяцы Мирон, кажется, сделал все возможное, чтобы от него отвернулись даже самые покладистые из его знакомых. Он и умер-то как-то не совсем прилично – на улице, с разбитой, опухшей физиономией, с банкой пива в руке и с сигаретой в зубах... С похмелья. Врач "скорой помощи", который констатировал смерть, так и сказал: "С похмелья умер. Сердце не выдержало нагрузки, остановилось". И добавил что-то такое про нынешнюю молодежь, которая ни в чем не знает меры.

Юрий узнал о смерти Мирона от Светлова. Очень просто: документы у Мирона были при себе, из морга позвонили в редакцию, а из редакции Светлов первым делом позвонил Юрию. И как, спрашивается, он ухитрился связать это печальное событие с неожиданным появлением Юрия в редакции? Да вот ухитрился как-то. Одно слово – журналист! Хороший журналист, с развитой интуицией.

Мирон умер во вторник, а сегодня была пятница. Юрий не терял времени даром. Узнав о смерти Мирона, он сразу пожалел, что дал так просто уйти Лузгину: тот мог вспомнить еще что-нибудь полезное, да и в суде такой свидетель не помешал бы. Впрочем, Юрию уже начинало казаться, что никакого суда не будет. Зачем?

Потом он снова связался со Светловым, и тот, не задавая лишних вопросов, накопал для Юрия целую гору информации о Зимине – все, что можно было раздобыть по официальным и неофициальным каналам. Гора эта состояла в основном из неопределенного мусора, но кое-что полезное разузнать удалось: Зимин был деловым партнером Алексея Рамазанова по прозвищу Адреналин. Он также считался ближайшим другом Адреналина.

Затем Юрий пошел по следу, который распутывал Мирон. След этот привел его в военный госпиталь, где работал хирург, знакомый Юрию еще по первой чеченской кампании. Вопрос, ради которого Юрий явился в госпиталь, звучал примерно так: допускает ли современная наука существование препаратов, способных даже в минимальных дозах вызвать паралич сердечной мышцы и с трудом обнаруживаемых при вскрытии? Ответ был очень пространным и сводился к тому, что современная наука допускает очень многое, и существование подобных препаратов в том числе. Юрию были перечислены названия и даже химические формулы некоторых таких препаратов, после чего было заявлено, что по этому поводу ему лучше проконсультироваться с токсикологом. Токсиколог, с которым свели Юрия, ничего нового к ответу хирурга не добавил, за исключением разве что трех или четырех формул, каковые Юрий забыл сразу же после того, как они были произнесены.

После госпиталя Юрий отправился на Белорусский вокзал, забрал оставленные Мироном кассеты и внимательно их просмотрел. При этом его не оставляла мысль, что где-то наверняка существует кассета, и не одна, на которой заснят он, Юрий Филатов, валяющий дурака в компании таких же, как он, уставших от гнета современной цивилизации великовозрастных болванов. Но он не дал этой мысли ходу и целиком сосредоточился на кассетах.

В отличие от Мирона, Юрий имел достаточно времени на раздумья и теперь точно знал, что ищет. Добытая Светловым фотография Зимина лежала рядом с Юрием на столе. Фотография была старая, трехлетней давности, но Юрий смутно припоминал, что, кажется, действительно видел похожую физиономию в Клубе. Этот тонкий рот и неожиданно колючие глаза на гладком благополучном лице трудно было с кем-то спутать. Юрий действительно видел Зимина в Клубе, но вот на купленных Мироном кассетах его не было. Ни на одной! Ни в одном, даже самом незначительном, эпизоде Зимин не фигурировал, и Юрий вслед за Мироном пришел к выводу, что парень перемудрил, переусердствовал с конспирацией. Это было то же самое, что, отправляясь грабить, скажем, банк, выйти из дома с черным чулком на голове и прямо в таком виде забуриться в переполненный троллейбус. Лучше не придумаешь!

И это, как убедился Юрий, не единственный прокол, допущенный Зиминым. Второй прокол обнаружился совершенно случайно и стал, если можно так выразиться, следствием третьего. Просматривая кассеты, Юрий обратил внимание на чей-то затылок, мелькнувший в нижнем углу экрана. Затылок был украшен роскошным хвостом очень длинных, красиво вьющихся каштановых волос. "Как у Светлова раньше", – подумал Юрий и сразу же вспомнил, что такой хвост имелся не только у Светлова, который его к тому же давно остриг, но и у официанта из столь любимого Мироном шалмана – любителя плевать в тарелки с супом и мочиться в чужое пиво.

Юрий вернул кадр. Да, затылок был знакомый. С владельцем этого затылка Юрий тоже встречался в Клубе, и дрался тот действительно умело и храбро, хотя и питал склонность к подловатым приемам. Ну, так это у него, наверное, в крови... В Клубе он точно был, а вот на кассетах?.. А?

Юрий не стал полагаться на память, еще раз прокрутил все четыре кассеты, но хвостатого оригинала обнаружил в одном-единственном кадре – том самом, где был запечатлен его затылок. Видимо, редактируя кассеты, кто-то убирал оттуда не только Зимина, но и долговязого оригинала, а кадр с затылком либо пропустил по недосмотру, либо просто не придал ему значения – что с затылка возьмешь? Не лицо ведь!

Кто именно из этих двоих редактировал кассеты, казалось не таким уж важным. Главное, что связь между этими людьми не вызывала сомнений! А какая связь может существовать между преуспевающим бизнесменом, одним из отцов-основателей Клуба, и официантом из третьеразрядной забегаловки, самоутверждающимся путем плевания в чужие тарелки? Очень простая. Та самая, которая всегда существует между тем, кто отдает приказы, и тем, кто их выполняет. Связь между организатором и исполнителем – вот что это такое! И то, что эти двое старались не афишировать знакомство, подтверждало существование этой связи.

Юрий мысленно разложил все по полочкам. Странно, но получалось почему-то, что Адреналин тут вовсе ни при чем. Просто шумный шизик, фонтанирующий дурацкими идеями и сам же от них приходящий в экстаз. А Зимин, его друг и партнер, его незаметная тень? О, это был тот еще фрукт! Химик-технолог по образованию, он запросто мог раздобыть, купить или даже синтезировать некое вещество, современной наукой не отрицаемое, очень эффективное и весьма полезное при решении некоторых проблем частного характера. Клуб регулярно посещали представители делового бомонда, и некоторые из этих представителей Зимину отчаянно мешали – конкуренты, кредиторы, а то и просто несговорчивые чиновники наподобие Сидякова. Приходя в Клуб, они сознательно рисковали здоровьем и жизнью, а Адреналин, честный дурак, всякий раз предупреждал их об этом в своих проповедях. Они только мрачно улыбались в ответ, изнывая от горячего желания дать кому-нибудь в зубы, а в это время долговязый оригинал уже ждал своего часа, пряча в ладони отравленную иглу, или миниатюрный шприц, или просто тряпочку, смоченную мудреным препаратом Зимина. А потом – стенка на стенку, свалка, мат, неразбериха, мелькающие кулаки и окровавленные потные рожи. В этой свалке незаметно делается укол или наносится царапина, на которую потом никто не обратит внимания на фоне других увечий... Укол, царапина, неосторожный вдох из случайно оказавшейся у самого лица ладони – и все, привет. Паралич сердечной мышцы, инфаркт, остановка сердца, летальный исход... И вот уже клубмены с мужественными и скорбными лицами берут усопшего за руки и за ноги и, кряхтя, волокут по крутому металлическому трапу на улицу – с глаз долой, из сердца вон. Все разводят руками, качают головами и сокрушенно цокают языками – ай-яй-яй, как нехорошо вышло! Ну, да он знал, на что шел... А у Зимина тем временем сама собой решается проблема, и очередная кассета уже на подходе, нужно только извлечь ее из камеры, подредактировать и продать... Ловко!

И Мирон умер от паралича сердечной мышцы. Что с того, что произошло это не в Клубе, а на улице, в двух шагах от его дома? До пятницы, до посещения Клуба, Мирон успел бы разнюхать многое и, явившись туда, поднял бы ужасную бучу. Одна демонстрация кассет в тесном кругу клубменов наверняка стоила бы Зимину головы. Очевидно, Зимин как-то пронюхал о том, что Мирон идет по его следу, и принял меры. Какая, в сущности, разница, умрет человек в драке или на людном бульваре? И там и тут условия одинаковые – толпа, мельтешение лиц, неразбериха... Но как он мог узнать?

И Юрий, оставив кассеты, сел в машину и отправился в знакомый шалман. Он отыскал служебный вход, вошел и спросил у первого попавшегося человека, у смешливой толстой девчонки, по виду – типичной поварихи, здесь ли Мирон. И ему ответили, что Мирона нет и что сегодня он здесь не появлялся и вчера тоже, а вот в понедельник – да, заходил. Поел, выпил, поговорил о чем-то с официантом Витей и ушел. Веселый ушел и, конечно, навеселе, не без того. Тогда Юрий спросил, здесь ли Витя, но Вити на работе не оказалось, и Юрий ушел.

Чуть позже, немного успокоившись, он понял, как это хорошо, что Вити не оказалось на работе. Не сносить бы ему головы, окажись он на своем рабочем месте...

...Позади него скрипнул под чьей-то подошвой снег. Юрий обернулся и увидел в каком-нибудь метре у себя за спиной того, о ком только что думал. Долговязый оригинал стоял, держа руки в карманах короткой теплой куртки с поднятым воротником, и резкий ветер трепал его знаменитый каштановый хвост. Левая рука оригинала была погружена в карман гораздо глубже, чем правая. Когда Юрий обернулся, долговязый Витя, не дрогнув ни единым мускулом лица, опустил наполовину вынутую из кармана правую руку на место – медленно, спокойно, как бы невзначай. Этот жест мог ничего не означать, а мог означать многое, и Юрий сделал зарубку в памяти: помнить о правой руке.

– Привет, – сказал долговязый, вяло кивнув Юрию. – Так ты, выходит, хорошо его знал?

И он указал глазами на гроб.

– Когда-то вместе работали, – сказал Юрий, помня о правой руке.

– А, – сказал Витя. – А я думал, ты ему просто... как это?.. собутыльник. Случайный знакомый. Он в последнее время ко всем приставал с этим делом, чудак. Жаль парня! От водки, говорят, помер? Сердце, говорят, не выдержало?

– Разное говорят, – глядя ему в глаза, медленно сказал Юрий.

– И то верно, – спокойно выдержав его взгляд, согласился Витек. – Говорят всегда много. На каждый роток не накинешь платок...

– Да, – сказал Юрий. – На каждый – нет, не накинешь. Но на некоторые – можно. И даже запросто.

Долговязый усмехнулся – едва заметно, с должным почтением к смерти, но усмехнулся.

– Мирон был прав, – сказал он. – Ты – наш человек.

– Я – свой человек, – возразил Юрий. – Собственный. А ты что же, посмотреть пришел? Убедиться?

Долговязый, казалось, не понял намека. Или понял, но не счел нужным отреагировать.

– Типа того, – сказал он. – Попрощаться заскочил. Вообще-то, я тут по соседству. Вон, где музыка играет.

Не забывая о правой руке, Юрий повернул голову и увидел в отдалении темную кучку людей – побольше, чем у могилы Мирона, но тоже не слишком густую. Там бухал барабан, фальшиво рыдала музыка и солнце неуместно ярко сверкало на полированной меди труб.

– А кто там? – спросил он.

– Адреналин, – спокойно ответил долговязый Витя и, воровато покосившись по сторонам – не видит ли кто, – длинно сплюнул в сугроб.

– Что?!

Юрий был поражен. Ничего себе совпадение! И, что характерно, в один день! Да этот парень – просто ударник коммунистического труда! Хотя зачем, спрашивается, Зимину было убирать Адреналина?

– Не что, а кто, – поправил флегматичный Витя. – Адреналин. Трудно поверить, правда?

– Тоже паралич сердечной мышцы? – спросил Юрий.

Витя опять ухмыльнулся.

– Две пули в легких, пуля в печени, пуля в позвоночнике и контрольный в голову, – отрапортовал он. – Из автомата, понял? От этого какая хочешь мышца откажет – хоть сердечная, хоть какая. Лохотронщики его выпасли и достали, не иначе. Он их достал, а они его. Так оно, брат, и бывает. Прыгает кто-нибудь, задирается (вот, думает, какой я крутой, никого не боюсь!), а потом – хлоп! – и у него дома музыка, а он ее не слышит. Ну, мы им теперь устроим веселую жизнь. Сегодня вечером в Клубе, я думаю, об этом серьезный базар будет. Ты в Клуб-то придешь?

– Непременно, – сказал Юрий. – В любом состоянии и при любой погоде. Не могу же я пропустить серьезный базар!

– Наш человек! – повторил долговязый Витя. – Ну, тогда давай. До вечера.

И он медленно, небрежно потащил из кармана правую руку – то ли для рукопожатия, то ли для чего-то еще. Юрий напрягся: рукопожатие и что-то еще было очень легко совместить, – но тут рядом вдруг возник Светлов, осунувшийся, бледный, с траурной повязкой на рукаве и без шапки.

– Вы тоже его знали? – спросил он у долговязого.

Долговязый опустил руку обратно в карман, сделал постное лицо, вздохнул и ответил:

– Да, и очень близко. Горе-то какое, а? Эх, жизнь!

Он горестно закивал головой, повернулся и побрел прочь. Юрий тихонько скрипнул зубами.

На самом краю могилы, на пятнистой, перемешанной со снегом глине, стояла молодая женщина в просторной норковой шубе. На ее светлых волосах была траурная косынка, и она часто промокала глаза носовым платком.

– Жена? – тихонько спросил Юрий у Светлова, и тот коротко кивнул в ответ. – Ты с ней знаком? – продолжал Юрий. – Ты скажи ей, Дима. У них в последнее время наверняка были нелады. С Мироном, я уверен, было просто невозможно ладить, но ты скажи ей... Все эти месяцы он жил как последняя свинья, но умер зато как человек. Он шел по следу, и его убили. Скажи ей. Или не говори, тебе виднее.

У Светлова округлились глаза, и он молча указал этими круглыми глазами на гроб.

– Да-да, – сказал Юрий. – Помнишь, ты пришел к нему с новой темой – что-то про кассеты, про подпольные бои... И он тебя завернул. Было? Ну, вот... Он пошел по этому следу сам. Там, знаешь, уже было несколько таких, как он, – с параличом сердечной мышцы.

– Погоди, – сказал Светлов, – постой... В это невозможно поверить. Убили?.. Из-за этих кассет?

– Из-за многого, и из-за кассет в том числе. Имей это в виду. Он раскопал целую серию убийств, замаскированных под несчастные случаи. Если это утешит его жену, скажи ей, что он был отличным парнем и классным журналистом.

– О, черт, – сказал Светлов. – Ты должен мне все подробно рассказать... Что же ты раньше молчал? Нужно поговорить. Ты придешь на поминки?

Юрий медленно покачал головой.

– Надеюсь, он меня простит. В конце концов, я просто хочу завершить его работу. Сегодня вечером мне понадобится трезвая голова.

Догадливый Димочка Светлов ткнул пальцем в ту сторону, куда ушел долговязый.

– Это?..

– Убийца, – сказал Юрий.

– То есть как? – опешил Светлов. – Вообще убийца или...

– Или, – сказал Юрий. – Сообразительный ты парень, Дима. Только не надо делать резких движений, кричать "караул!" и звать милицию. Я знаю, кто убил Мирона и по чьему поручению, но доказать ничего не могу. И никто не сможет, понял? В общем, сегодня вечером я буду сильно занят, а завтра, может быть, позвоню тебе и все расскажу.

– А если не позвонишь? – спросил догадливый Дима Светлов.

– А если не позвоню, достань пистолет и застрели Зимина.

Димочка Светлов бросил быстрый косой взгляд в ту сторону, где стояла, изредка поглядывая на них с явным беспокойством, сотрудница редакции Лида Маланьина – то есть теперь уже Светлова. Юрий заметил этот взгляд и понял, что он означает.

– Но я позвоню, – добавил он. – Кто предупрежден, тот вооружен, ясно?

Светлов не успел ответить. Возле могилы возникло движение; жена Мирона, до сих пор державшаяся относительно спокойно, вдруг заголосила, и не понять было, голосит она от души или потому, что голосить в таких случаях положено по обычаю. Гроб дрогнул, приподнялся на брезентовых ремнях и косо, покачиваясь, пошел вниз, в мерзлую глинистую щель могилы. Четверо жилистых мужиков с испитыми лицами благополучно опустили его на дно, ловко вытянули из могилы свои перепачканные землей брезентовые шлеи, скромно отступили в сторонку и, разобрав лопаты, стали ждать своего часа.

Когда подошла его очередь, Юрий бросил в могилу горсть мерзлой, раскрошенной лопатами глины и услышал, как она ударилась о гулкое дерево там, внизу. Ничего говорить при этом он не стал: что толку разговаривать с мертвыми? Если попы не врут, если загробная жизнь существует и если те, кто в ней обитает, продолжают испытывать хоть какой-то интерес к земным делам, то интересуют их наверняка не слова, а вот именно дела, поступки, действия. А слова – это так, сотрясение воздуха...

Отойдя от могилы, он повернул голову и посмотрел туда, где хоронили Адреналина. На таком расстоянии отдельных фигур было не разглядеть, они сливались в однородную темную массу, над которой по-прежнему вспыхивали медные искры оркестра, но Зимин наверняка был там – стоял с постной лживой рожей, мял в руках шапку, произносил речь: "Сегодня мы расстаемся..."

"Сегодня ты со многим расстанешься, сволочь", – подумал Юрий и, отогнув рукав пальто, посмотрел на часы.

До посещения Клуба оставалось около четырех часов.

По дороге домой Юрию пришло в голову, что разговор с долговязым он повел неправильно – так, что хуже и не придумаешь. Появление официанта на кладбище было верным знаком, что Зимин признал в нем опасного противника, смертельного врага. Это было покушение, не удавшееся по чистой случайности – Юрий заметил убийцу в самый последний миг, когда тот уже готовился нанести свой коронный удар. Ну, заметил – и молодец! Зачем же было открытым текстом сообщать ему о своей информированности? Так, чего доброго, Зимин не отважится явиться в Клуб, а просто возьмет ноги в руки и даст тягу.

"Не даст, – подумал Юрий. – Нет, не даст. Сбежать-то он может, но что ему с этого обломится? Сбежав, он разом лишится всего: Клуба, денег, знакомых, репутации, покоя... Есть кассеты, есть я, и есть господа клубмены, деловые, влиятельные, богатые люди, которые, узнав обо всем, не успокоятся, пока не спустят с уважаемого Семена Михайловича его скользкую шкуру. И спустят непременно. На том свете разыщут, из-под земли достанут и порвут в клочья. Так что единственный выход, который ему остается, это убрать меня, пока я не начал говорить. Убрать, как он убрал Мирона. Разнообразием приемов наш Семен Михайлович, похоже, не блещет, так что надежда на встречу в Клубе все-таки имеется. Не может он туда не явиться теперь, когда Адреналина больше нет. Он ведь теперь автоматически переместился на председательское место, подонок, и пропускать свое первое появление в этом качестве ему нельзя – того и гляди, Клуб развалится. Этого он допустить не может, потому что за копейку удавится. Жаден наш Семен Михайлович, оттого и клюет по крохе, где придется – кассеты, тотализатор, чужие счета... Кстати, о счете. Вот еще одна причина убрать меня. Сначала убрать, а потом без помех пошарить в квартире – забрать генератор паролей, поискать бумажку, на которой номер счета записан... Найдет или нет, он, конечно, не знает, но надежда умирает последней. Так что в Клуб он, скорее всего, придет, а моя задача проста: дожить до вечера и живым явиться туда же. А там... Что ж, как сумеем, так и сыграем".

Дома он разогрел найденные в холодильнике остатки какой-то еды – не то сегодняшнего завтрака, не то вчерашнего ужина, он не помнил, – вывалил это месиво в тарелку, отрезал здоровый ломоть хлеба и уселся за стол, включив стоявший на холодильнике телевизор. Передавали сводку происшествий по городу – снежные заносы, пробки, аварии, пожары, драки, заказные убийства. Где-то в середине блока прошла информация об Адреналине, и Юрий с невольным уважением покивал головой, услышав, что этот щуплый забияка дорого продал свою жизнь: свалил, по предположению ментов, троих бойцов, которых нашли потом в каком-то овраге неподалеку от деревни, где происходило побоище, и гранатой подорвал джип, на котором они приехали. По телевизору показали горелый остов джипа и панораму утонувшей в сугробах деревушки, а потом крупным планом затоптанные кровавые пятна на снегу. Убитых бойцов до сих пор никто не опознал. Кому принадлежал джип, установить не удалось, толку от свидетельских показаний не было никакого – был бой, да, и машин было две, а что за машины и кто в кого стрелял, непонятно, – и следствие, судя по всему, топталось в глухом тупике. Высказывалась версия, что бизнесмен Рамазанов по кличке Адреналин был замешан в темных делах и пал жертвой криминальной разборки...

Дальше пошел обычный бред про заносы на дорогах и гололед, про новомодные химические смеси, которые на поверку оказались хуже обыкновенного песка пополам с поваренной солью, и Юрий уже собрался было переключиться на другой канал, как вдруг застыл, не донеся до открытого рта вилку с наколотым на нее куском колбасы.

– Сегодня утром в своей квартире был обнаружен труп Зинаиды Штерн, секретаря небезызвестного адвоката Лузгина, – деловитым бесцветным тоном произнесла дикторша – судя по голосу, молодая и привлекательная. – По заключению экспертов, смерть наступила около суток назад от паралича сердечной мышцы и была мгновенной. Подозрения органов следствия вызвала незапертая дверь квартиры, в которой проживала покойная, но следов насилия на теле жертвы не обнаружено, за исключением ссадины на внутренней слизистой оболочке нижней губы, явившейся, возможно, следствием нанесенного женщине удара тупым предметом. Следов ограбления в квартире также не замечено. Примечательным кажется то обстоятельство, что разыскать господина Лузгина не удается уже третьи сутки, но представители следственных органов пока воздерживаются от комментариев по этому поводу...

Юрий осторожно положил вилку. Вот так... Паралич сердечной мышцы? Ну конечно, а что же еще?.. И ведь она тогда вовсе не продать себя пыталась! Помощи она у него просила, обыкновенной помощи и защиты, а он, осел надутый, этого не понял. Ничего он тогда не понял и гордо послал ее подальше, ограничившись грозным предупреждением Лузгину: не тронь, мол, секретаршу, голову оторву! Лузгин-то его послушался, не тронул, сбежал, но ведь был еще и Зимин! Умный, хитрый Зимин, скользкий и опасный, научившийся по собственному желанию вызывать у людей внезапный паралич сердечной мышцы...

И тут Юрия прорвало. Опрокинув табурет, он метнулся в комнату, схватил телефонную трубку и трясущимся от ярости пальцем накрутил на диске номер Зимина.

– Слушай меня, сволочь, – сдавленным голосом произнес он, когда абонент ответил. – Не думай, что это сойдет тебе с рук. Я тебя уничтожу, подонок.

Странно, но Зимин сразу понял, кто ему звонит.

– А, Юрий Алексеевич, – спокойно ответил он. – Что же нам с вами делать? Как поступить? Похоже, что вдвоем нам на этом свете тесновато.

– Приходи в Клуб, мразь, – сказал Юрий. – Я покажу, что делают с такими, как ты. Один на один, идет? Без оружия, один на один и до конца. Попробуй хоть раз в жизни быть мужчиной. Даю слово, что буду молчать обо всем, если ты согласишься со мной драться.

– О чем это вы намерены молчать? – насмешливо спросил Зимин.

Это была плохо замаскированная попытка прощупать противника, и Юрий, как ни был взбешен, понял это сразу и сразу же сообразил, что нужно сказать. Ведь он был для Зимина динозавром, тупицей, неспособным даже распорядиться собственными деньгами. Где уж такому разгадать тонкую игру уважаемого Семена Михайловича! Господи, неужели он и впрямь настолько туп и самоуверен?

Но попытаться, пожалуй, стоило.

– О ваших с Лузгиным проделках, вот о чем! – медвежьим басом проревел Юрий в трубку. – Обчистить меня захотели? Не вышло, голубчики! За такие штучки отвечать надо, понял? Ты понял или нет, я тебя спрашиваю! Адвокатишка твой сбежал, но ты мне ответишь по полной программе, козел. Я тебе башку твою поганую пополам расколю, чтобы все дерьмо из нее разом выскочило!

Зимин, казалось, был удивлен. Еще бы ему не удивиться!

– И это все? – осторожно спросил он.

– Ты что, козья морда, издеваться вздумал? – вскипел Юрий. – Что значит – все? Этого, что ли, мало? Ты что, гнида, лоха себе нашел? Да я таких, как ты, в Грозном пачками клал!

– Ах, в Грозном, – словно уяснив для себя что-то важное, протянул Зимин. – Ну, тогда понятно...

– Что тебе понятно, урод? Что? – поддал жару Юрий.

– Понятно, почему Лузгин считал вас... гм... не вполне обычным человеком. Вернее, понятно, откуда у вас эти странности. Последствия контузии сказываются?

– Посмейся, козел, – сказал Юрий. – Я, значит, дурак контуженый, а ты умный, да? Погоди, я еще разберусь, от какого такого паралича Мирон помер. Здоровый, молодой мужик, и вдруг – паралич сердца... Он мне, между прочим, намекал, что вы с Адреналином чего-то крутите... Погоди, сволочь, дай только срок, я тебя выведу на чистую воду!

– Мы с... Ах, вот как! Любопытно.

– Любопытно ему! Ты в Клуб придешь или нет?

– А какой мне с этого навар? – лениво поинтересовался Зимин. – Ты учти, военный, что номер твой у меня на определителе засветился. А что если я к тебе домой пару человек со стволами зашлю?

– Определитель?.. Вот, сука... – Юрий сделал вид, что растерялся, но его притворная растерянность длилась недолго. – Да плевал я на твой определитель, и на бойцов твоих плевал! Ты денег моих хотел, сволочь? Хрен ты их получишь с покойника! Хочешь деньги – приходи в Клуб и выйди против меня, как мужик. Номер счета и генератор паролей я принесу с собой. Нет, погоди, так не пойдет... Ага, вот как! Я их спрячу в надежном месте, а в кругу, как сойдемся, скажу тебе, где они лежат. И все будет по-честному. Одного понесут вперед ногами, а другому достанутся бабки.

– Так уж и достанутся?

– Слово офицера! Ты знаешь, что это такое – слово офицера? Это алмаз!

– Алмаз, блин... – Зимин вдруг коротко, как-то неуверенно засмеялся. – Черт, заманчиво! Бред собачий, но заманчиво! Это Адреналин, шизик чокнутый, меня заразил... Что ж, для разнообразия можно попробовать. Так, говоришь, слово офицера? Нет, не верю. Ну, не верю, не бывает так. Приноси генератор с собой, покажешь мне его, и будем драться. Не бойся, засады не будет. Некого мне в засаду сажать, если честно. Не будет засады, слово бизнесмена.

– Пф, – презрительно фыркнул Юрий.

– Ошибаешься, дружок. Тот, кто за свои слова не отвечает, в бизнесе долго не живет. Это закон джунглей... Ну, чего испугался? Ты же сам позвонил, сам драться хотел – по-честному, по-мужски... А? А теперь на попятную? Жизни тебе не жаль, а за денежки дрожишь? Не дрожи, военный. Ты меня достал, понял? Не ты один яйца в штанах носишь, приятель. Встретимся в Клубе. Генератор не забудь. Что я, дурак – даром об тебя мараться?

И бросил трубку. Поговорили, в общем.

Юрий вернулся на кухню, раздраженно оттолкнул тарелку с остывшей едой, неприятно напоминавшей вывалившееся наружу содержимое чьей-то головы, и с еще большим раздражением выключил телевизор, продолжавший бормотать, гукать и подмигивать разноцветным экраном. Поговорили, да... Ну и как, товарищ старший лейтенант, вы довольны разговором? Довольны? Ну, тогда вы и впрямь дурак набитый. Вы что же, и впрямь решили, что вам удалось выманить ядовитого червяка из его норы и уговорить, отбросив хитрости, сойтись в честном мужском поединке? Да как бы не так! Или так все-таки? Полтора миллиона – это, как ни крути, ставка...

Но, по крайней мере, в одном Юрий был теперь почти уверен: в Клуб Зимин придет.

...И он пришел.

Юрий увидел его сразу же, с верхней ступеньки гулкого железного трапа, который круто спускался в сырое, тускло освещенное немногочисленными лампами, густо заплетенное ржавыми подтекающими трубами подземелье. Стройный, мускулистый, подтянутый и спокойный Зимин в старых джинсах и высоких солдатских ботинках стоял в группе таких же, как он, полуобнаженных клубменов и о чем-то негромко с ними беседовал. Когда ржавый трап громыхнул под ногами вошедшего, он поднял голову и полунасмешливо, полувопросительно взглянул на Юрия: ну что, не передумал?

Юрий удивился умению этого мерзавца держать себя в руках. Он должен был поразиться, увидев Юрия в Клубе. Да он и удивился, наверное, просто виду не подал. Он таки оказался хитер и на диво оперативен, но Юрий это предвидел и оказался оперативнее. После телефонного разговора с Зиминым он оставался у себя не более пяти минут, а потом сорвался с места и стрелой помчался в Клуб – вернее, к Клубу. И он успел буквально на десять минут раньше двоих крепких ребят в коротких дубленках, которые, оставив свою "восьмерку" в соседнем дворе, затаились в узком проходе между стеной котельной и старым дощатым забором – проходе, которым только и можно было подойти к дверям Клуба. Сидевший на плоской заснеженной крыше котельной Юрий видел их как на ладони и слышал почти каждое их слово. Послушав минут пять и окончательно убедившись, что это именно те, кого он ожидал здесь встретить, Юрий с большим облегчением покинул неуютную, продуваемую кинжальным ветром крышу. На крыше было чертовски холодно, Юрий продрог и был рад случаю поразмяться.

И он поразмялся, для начала камнем обрушившись с пятиметровой высоты в узкий проход. Сугроб смягчил падение, но раненая нога все равно отозвалась тупой, ноющей болью. Спрятанная под снегом твердая, как железо, земля знакомо ударила в подошвы, ноги послушно согнулись в коленях, принимая на себя вес тела, помноженный на высоту и скорость падения. Затем ноги пружинисто распрямились, швырнув его вперед и вверх. Тело превратилось в древко летящего копья, наконечником которому служил кулак, и кулак этот с глухим чмокающим звуком влип в физиономию того из парней, который был с пистолетом.

По тому, как это произошло, Юрий безошибочно определил: нокаут, причем глубокий. Из такого не скоро выйдешь, если выйдешь вообще...

У второго парня Юрий заметил нож, и это показалось наивным и смешным. Да, с людьми у Зимина, похоже, и впрямь туговато. Не рассчитывал он, видимо, на то, что придется вести военные действия, сэкономил, жлоб этакий, на персональной гвардии... Удивительно, где он этих-то нашел!

Выбитый одним небрежным движением руки, нож ударился о гнилые доски забора, но не воткнулся, а упал в сугроб. Вслед за ножом в то же самое место всем своим весом влепился его владелец. Забор качнулся, угрожающе затрещал, но устоял, не завалился, только снег сверху посыпался.

Нож был китайский, плохонький – можно сказать, игрушечный. Юрий безошибочно определил это по чересчур правильной, декоративной форме лезвия и по звуку, с которым пружина вытолкнула клинок из рукоятки. Дешевка... Это обстоятельство слегка позабавило Юрия, и удар в челюсть, которым он отправил владельца ножа навстречу забору, вышел несерьезным, вполсилы. Упав, обезоруженный подонок сразу же завозился, пытаясь встать, мыча, тяжело мотая головой и выплевывая набившийся в разинутую пасть гчег. Это было очень некстати. Юрий прыгнул следом, сгреб подонка за грудки и занес над правым плечом налившийся убийственной тяжестью кулак. Он собирался погасить эту мразь одним ударом, а потом связать, перевалить через забор и оставить в снегу дожидаться окончательной развязки. Но в последний миг разглядел круглую мальчишескую физиономию с пушком на верхней губе, не выражавшую ничего, кроме пьяного тупого изумления, и рука его бессильно опустилась. Парню было лет семнадцать, от силы восемнадцать. Рослый, хорошо откормленный недоросль, допризывник, мальчишка, сопляк... Второй выглядел постарше, но с ним-то как раз проблем не предвиделось – он отдыхал в сугробе, не подавая признаков жизни.

– Забирай своего приятеля и вали отсюда, недоносок, – сказал Юрий, выждав, пока в мутных глазах его пленника мелькнет осмысленное выражение. – Найди себе другой способ зарабатывать на сигареты. Резать людей под забором – поганый бизнес, и ты для него жидковат. Ну, пшел вон! Попробуешь предупредить того, кто тебя послал, – из-под земли достану и в землю вобью. Пошел, пошел!

И сопляк ушел, пьяно покачиваясь под тяжестью неподвижного, как дубовое бревно, тела своего старшего коллеги. Коллега уже начал хрипеть, мычать, слабо вертеть головой и подавать иные признаки жизни, так что совесть Юрия была спокойна. На досуге Юрий пошарил в сугробе и подобрал облепленный снегом пистолет. Это оказался выполненный в форме армейского "кольта" газовый пугач, но внутри ствола обнаружился вкладыш, с помощью которого газовая пукалка была кое-как приспособлена для стрельбы боевыми мелкокалиберными патронами. Неужели это все, на что способен Зимин?

Вкладыш и патроны Юрий вынул и положил себе в карман, чтобы потом, когда все закончится, выбросить где-нибудь на помойке, а пистолет без обоймы зашвырнул за забор. Черт его знает, что там было, за тем забором. Не то склад, не то какие-то мастерские, не поймешь, но что-то мертвое, нежилое, заброшенное. Хорошее, в общем, было тут местечко, в самый раз для Клуба.

Потом Юрий вернулся на крышу и битых полтора часа мерз там, наблюдая, как по одному, по двое, а иногда даже по трое в котельную стекаются господа клубмены. Он видел, как, не задерживаясь, через узкий проход прошагал Зимин. Он не вертел головой, высматривая своих холуев, из чего Юрий сделал вывод, что встреча была назначена где-то в другом месте и на более позднее время. Потом поток прибывающих иссяк, и Юрий спустился на землю по ржавой пожарной лестнице.

Так что Зимину, пожалуй, было чему удивляться.

Спустившись по трапу, Юрий кивнул Зимину: а ну-ка, поди сюда! И Зимин спокойно подошел и, как ни в чем не бывало, улыбнулся Юрию своей кривой улыбкой, похожей на брезгливую гримасу.

– Слово бизнесмена, говоришь? – тихо, чтобы не услышали остальные, сказал ему Юрий.

– А что такое? – лениво спросил Зимин, даже не дав себе труда убедительно удивиться. – Ты генератор принес?

– Ох и мразь же ты, – сказал ему Юрий и вынул из кармана генератор паролей. – Видал? Слово офицера, понял? Ладно, что с тобой разговаривать! Я с тобой, сучонок, по-другому поговорю.

– Обязательно, – пообещал Зимин. – Только у меня к тебе одна просьба: потерпи. Сам понимаешь, ситуация нештатная, надо соблюсти кое-какие формальности. Знаю, что тебе не терпится, но ты все-таки потерпи. Если ты начнешь орать про свои дурацкие бабки, никакого поединка у нас с тобой не получится. Здесь не принято драться за деньги. Могут помешать, понимаешь? Потерпишь, военный?

– Да уж как-нибудь, – проворчал Юрий, которого уже тошнило от добровольно взятой на себя роли тупицы с дубовой колодой вместо головы. – Я слово офицера дал.

Зимин фыркнул.

– Баран ты, а не офицер, – сказал он. – Впрочем, сказано ведь: чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона...

– Ты, кажется, хотел что-то сказать людям, прежде чем я начну тебе морду ломать, – напомнил Юрий.

Зимин снова фыркнул, презрительно дернул ртом и, повернувшись к Юрию спиной, вышел на середину подвала. Спина у него была узкая, треугольная, перевитая не слишком рельефными, но тугими и жесткими веревками длинных, закаленных в драках до каменной твердости мышц. Спина эта так резко контрастировала с его кривым ртом и колючими глазами, что Юрий на минуту даже засомневался: а может, он и впрямь отважится на честный бой? Хорош будет поединочек! Этак его, глядишь, и впрямь придется забить до смерти голыми руками...

Зимин вскинул над головой голую мускулистую руку, и негромкий гул разговоров разом стих, будто кто-то повернул рубильник.

– Господа, – сказал он негромко, но отчетливо, – сегодня, впервые за все время существования Клуба, председательствовать вынужден я. Причины этого всем вам хорошо известны, и останавливаться на них я не стану. Скажу лишь, что я к этому не стремился и что говорю сейчас перед вами по праву старейшего из оставшихся в живых членов Клуба. И если кто-то недоволен тем, что я стою сейчас на месте Адреналина и говорю перед вами вместо него, пусть выйдет и заткнет мне пасть кулаком.

– Гм, – не удержался Юрий.

На него оглянулись, но Зимин сразу же заговорил снова, и все головы опять повернулись к нему.

– В одну и ту же воду нельзя ступить дважды, – немного повысив голос, продолжал Зимин, – Алексея не вернуть. Он умер как мужчина, сражаясь до последней секунды, и сражался он не забавы ради, а для спасения собственной жизни. Сражался с врагом, который был подл, и коварен, и очень силен. Что же остается нам, его друзьям и соратникам? Месть, скажете вы, и будете правы.

Среди клубменов возник одобрительный шум – довольно, впрочем, слабый. Юрий заметил, что шумели далеко не все, а некоторые лица – в основном солидные, щекастые, самоуверенные и гладкие – при слове "месть" заметно поскучнели.

– Месть! – повторил Зимин, заставив шум смолкнуть. – Первое, что приходит в голову мужчине, который потерял друга, это добраться до врага и голыми руками разорвать его на куски.

При этих словах он метнул на Юрия быстрый, откровенно насмешливый взгляд. Юрий в ответ постучал себя указательным пальцем по запястью левой руки – по тому месту, где люди обычно носят часы: время, приятель. Чего тянешь? Зимин сделал вид, что не заметил этого красноречивого жеста, и продолжал:

– Но самое первое побуждение не всегда самое правильное. Может быть, стоит немного поразмыслить? Да, поразмыслить! – повторил он, повысив голос в ответ на раздавшийся в группе клубной молодежи ропот. – Я не имею права приказывать, и я не хочу оказаться в роли старого брюзги, раздающего советы, которых никто не слушает. Но я говорю вам: умный человек потому и умен, что учится на чужих ошибках. Алексей совершил ошибку, прыгая с красной тряпкой перед разъяренным быком и не имея при себе ничего, чем этого быка остановить. При известной ловкости этим можно заниматься долго, но, увы, не бесконечно, и судьба Адреналина – наилучшее тому подтверждение. Мы – сила, но чего стоят кулаки против пуль? Однако глупо думать, что сила наша заключена в одних только кулаках. Отнюдь! Здесь собрался цвет российского бизнеса, люди, занимающие ключевые посты в экономике, торговле, промышленности, политике... Это огромный потенциал, и фатальная ошибка Алексея как раз и заключалась в том, что он этот потенциал игнорировал. Простите мне избитую цитату, но мы пойдем другим путем. Врага нужно окружить заботой и вниманием – НАШЕЙ заботой и НАШИМ вниманием. Нужно незаметно, шаг за шагом, обескровить его, выбить из-под него экономическую базу, подмять под себя, то есть сделать с ним то, чем каждый из нас занимается изо дня в день на своем рабочем месте. Объединив свои усилия, мы сможем это сделать. А когда обескровленный, лишившийся своих позиций враг перестанет представлять собой реальную силу, когда его армия превратится в стадо растерянных, перепуганных овец – вот тогда и только тогда настанет время для кулаков.

Вступительная речь Зимина явно затягивалась, но Юрий заметил, что его слушают разинув рты, внимательнее даже, чем слушали Адреналина. Да и чему тут было удивляться? Зимин бил в десятку, говорил на понятном этим людям языке и предлагал он не столько месть, сколько масштабный, с дальним прицелом, план по захвату чужого сверхприбыльного бизнеса. На секунду Юрию стало жаль Адреналина: видел бы он это! Даже клубная молодежь, готовая идти за ним до конца, слушала Зимина затаив дыхание. Все-таки это были бизнесмены. Адреналин звал их к каменным топорам и сырому мясу, а Зимин вместо этого сулил большие барыши. В обоих случаях кулачные бои служили для этих людей лишь острой приправой, но блюдо, которое подавал Зимин, конечно же, казалось им более аппетитным и приемлемым для желудка. Это был, наверное, поворотный момент в истории Клуба. Вернее, был бы, если бы не одно маленькое дельце, которое Зимин и Филатов должны были решить с глазу на глаз. После этого Зимину станет не до масштабных планов...

А Зимин говорил и говорил, рисовал перспективы, набрасывал планы, намечал направления стратегических ударов, и Юрий заскучал, а заскучав, обеспокоился. Что это он затеял? Уморить меня, что ли, решил? Усыпить, заговорить до смерти? На что он надеется? Что задумал? Неужели те два придурка с ножом и самодельным пистолетом были его последним козырем? Не может этого быть... И где, кстати, наш любитель плевать в тарелки?

Юрий зашарил глазами по напряженным, внимательным лицам, но лошадиной физиономии долговязого оригинала нигде не было видно. Его отсутствие казалось не просто странным, а невозможным. Он был секретным оружием Зимина, тузом в рукаве, спрятанным под брюками пистолетом, волшебной палочкой, посохом смерти, замаскированным под суковатое сосновое полено... И где же он, черт бы его побрал?

И Юрий вдруг понял где. Ощущение смертельной угрозы скачком достигло вдруг наивысшего накала, сделавшись таким сильным, что от него, казалось, загудел воздух. Все стало предельно ясным и понятным: и неимоверно растянутая говорильня Зимина, и блистательные перспективы, которые он, не жалея красок, рисовал перед присутствующими, и его спокойная готовность выйти с Юрием один на один, и даже парочка сопляков, которых Юрий так славно отделал там, на морозе... Все это были отвлекающие маневры, сложные пассы руками, совершаемые мастером восточных единоборств перед тем, как нанести противнику неожиданный и сокрушительный удар, и не руками, естественно, а ногой...

Выработанное годами смертельного риска под дулами американских М-16 и родных отечественных АК шестое чувство не подвело и на этот раз, и Юрий успел резко обернуться и схватить долговязого Витька за руку в тот самый миг, когда тонкая, как комариный хоботок, стальная иголка уже готова была впиться ему под лопатку. Хватать пришлось не за запястье, а за кисть, прямо за сложенные пальцы, из которых торчала смерть, чтобы хвостатый подонок не успел бросить свое жало на пол и наступить на него ногой. Это было очень рискованно, но все получилось как надо. Юрий мертвой хваткой вцепился в кисть противника левой рукой, сдавил изо всех сил, не давая вывернуться, не позволяя сбросить улику, и для начала, просто чтобы привлечь к себе всеобщее внимание, от души врезал правой по корпусу, по выступавшим из-под бледной кожи ребрам.

От них удивленно шарахнулись, расступились. Кто-то с оттенком брезгливого удивления сказал:

"С ума сошли?", кто-то сунулся было разнимать, но вовремя спохватился, вспомнил, где находится, и вернулся в живо образовавшееся кольцо зрителей, отдавая тем самым дань уважения клубной демократии или анархии. Что делает Зимин, Юрий не видел – не до того было. Вспотевший кулак долговязой сволочи ужом вертелся у него в пальцах, норовя выскользнуть, и, чтобы прекратить это выводящее из себя, отвлекающее и очень опасное верчение, Юрий еще раз ударил по корпусу – снизу вверх, под ребра, почти в полную силу.

Витек коротко подпрыгнул и непроизвольно ухнул, как филин, и Юрий, не давая опомниться, наотмашь ударил его тыльной стороной ладони по физиономии – по носу, по губам, по горячему отвратительному рту. Не ожидавший такого поворота событий официант попытался ударить свободной левой рукой, одновременно нацелив острое колено Юрию в пах, но сделано это было вяло, чисто рефлекторно, и Юрий, легко блокировав оба удара, расчетливо и очень сильно ударил его в солнечное сплетение, в диафрагму, разом вышибив из противника дух.

Синея на глазах и хватая ртом воздух, Витек согнулся в пояснице и медленно опустился на колени. Юрий продолжал держать его за правую руку, и теперь они вдвоем являли собой странную скульптурную композицию: рефери, возвещающий победу боксера, который настолько обессилел в схватке, что уже не может держаться на ногах в миг своего триумфа.

– Что это вы, господа? – сытым начальственным голосом спросил кто-то в наступившей тишине. – Неужели нельзя потерпеть?

– Потерпеть нельзя, – не оборачиваясь, ответил Юрий, – а вот помереть – запросто. Обратите внимание на правую руку моего партнера... господа. Повнимательнее, прошу вас! Что вы видите?

– Иголка, – выдохнул кто-то из молодых и остроглазых, и несколько голосов подхватили это слово и короткой волной прокатили его по толпе.

– Иголка, да, – сказал Юрий. – А в иголке, как водится, смерть Кощеева. Паралич сердечной мышцы – знакомый диагноз? Сколько трупов вы вытащили отсюда за полгода?

– Чепуха, – сказал чей-то голос. – Сказки. Такие вещи доказывать надо.

Голос звучал неуверенно, но Юрий все равно ответил.

– Доказать это очень просто, – сказал он. – Да вот, не угодно ли взглянуть?..

Витек уже понемногу начал дышать, с сипением и свистом глотая воздух, и Юрий, не давая ему очухаться, схватил его свободной рукой за длинный, очень удобный хвост на затылке и начал неумолимо сближать оснащенную смертоносным шипом руку официанта-убийцы с его бледным пульсирующим горлом. Витек напрягся в последней тщетной попытке вырваться из смертельного захвата, глаза его выкатились от усилий, бледное горло порозовело, потом покраснело, но тонкая игла с повисшей на кончике крохотной прозрачной каплей по-прежнему медленно, но неумолимо приближалась к его лицу.

– Ну что, подонок, – сказал ему Юрий, постепенно наращивая давление. – Вот, кажется, и все, не так ли? Не горюй. На той стороне тебя ждут не дождутся. Там уже собралась целая толпа встречающих: тот мент, Мирон, Сидяков, секретарша Лузгина, и я не знаю, кто еще. Они будут очень рады тебя видеть, мразь.

И Витек сломался.

– Нет! – плачущим голосом закричал он, дико вращая полными от ужаса глазами, в десяти сантиметрах от которых мелко дрожала заряженная верной смертью игла. – Нет! Не я! Не я! Это он, он! Зимин!

Это он меня заставил, это он убивал! Не я, нет!.. Я все скажу! Он записывал бои на видео, а потом продавал, он заставлял меня убивать. Приносил шприцы и грозился убить, если я откажусь... Не я! Не...

Толпа взорвалась криками, в которых растерянности было больше, чем возмущения. Бараны, подумал Юрий. Черт, а Зимин-то где же?

И Зимин немедленно напомнил о себе. Позади и, как показалось Юрию, где-то вверху, под самым потолком – наверное, на верхней площадке железного трапа, что вел отсюда на улицу, – звонко и оглушительно хлопнул выстрел. Что-то тупое и горячее тяжело ударило Юрия в спину, швырнув его вперед. Падая, он опрокинул долговязого, подмял его под себя и почувствовал, как напряглось и закаменело в последней судороге, а потом безжизненно обмякло его костлявое жилистое тело. Препарат Зимина, как всегда, сделал свое дело быстро и эффективно.

– Держи его! – крикнуло сразу несколько голосов, и железный трап гулко запел под торопливыми ногами.

– "Скорую" вызовите! – крикнул кто-то еще.

А чей-то мрачный голос медленно произнес:

– Вот мерзавец... Ничего, далеко не уйдет. "Скорую" вызвал кто-нибудь?

Юрий с трудом повернул голову на голос и сказал:

– К чертям "скорую"... Нельзя. Военный госпиталь. Подполковник Лазарев, хирург... Отвезите...

От этой речи он неожиданно сильно устал. Сил сопротивляться подступавшей со всех сторон черноте больше не было, и Юрий опустил веки. Последним, что он услышал, был все тот же мрачный голос, который со вздохом произнес:

– Не жилец... Жаль.

Потом его подняли и куда-то понесли, но он этого уже не чувствовал.